Лэки Мерседес. Роза огня

   — Вот, — сказала Роза, — десятка — от меня, двадцать — от мистера Камерона. Это самое малое, что мы с ним можем сделать.
   Официант, заикаясь, поблагодарил девушку за щедрое пожертвование и отправился обходить другие столики. Роза отделила от пачки две бумажки, а остальные деньги спрятала в кармашек сумочки, чтобы ненароком не вытащить.
   «Не такая уж я гусыня: даже здесь нельзя быть уверенной в собственной безопасности, если станет известно, что при мне такая крупная сумма».
   Роза заплатила за ужин, оставив щедрые чаевые, и попросила швейцара найти ей экипаж для поездки в Оперу. Тот, вероятно, предупрежденный портье, а может быть, просто в ожидании щедрого вознаграждения, раздобыл для нее коляску, несмотря на большую конкуренцию. Хотя день был будним, по Миссион-стрит, овеваемой прохладным вечерним ветерком, к зданию Оперы уже стекались толпы театралов. Хорошая погода многих побудила выйти из дому в поисках развлечений. В «Колумбии» все еще шли «Дети в стране игрушек», Джон Барри-мор блистал в пьесе Ричарда Хардинга Дэвиса «Диктатор», в «Орфеуме» давали водевиль, не говоря уже о более низкопробных представлениях на Пиратском берегу; впрочем, к полуночи театры должны были закрыться, за исключением кабаре в сомнительных районах.
   Швейцар помог Розе сесть в коляску и рассыпался в благодарностях, получив ожидаемую щедрую плату.
   Роза не обратила особого внимания на толчею; хоть ее и окружала суматоха, девушка чувствовала себя в странном одиночестве, словно ее существо частично пребывало в каком-то ином мире, словно в Оперу ехала лишь часть нее.
   Поездка от Палас-отеля до Оперы была недолгой. Вскоре Роза вышла из коляски и присоединилась к трем тысячам любителей музыки — счастливцам, которым удалось достать билеты на дебют великого тенора в Сан-Франциско.
   Роза вошла в ложу Камерона и попросила служителя частично задернуть занавеси. Сегодня ей не хотелось никого видеть, да и быть на виду тоже. Честно говоря, больше всего девушка стремилась к тому, чтобы остаться наедине со своими мыслями, однако уединение номера в отеле было совсем для этого не подходящим.
   Когда свет в зале погас, а оркестр заиграл первые такты знаменитой увертюры, Роза откинулась в кресле. Однако сегодня музыка не оказала на нее обычного действия, не заставила забыть о себе, не перенесла в мир, где события целой жизни укладывались в три-четыре часа. Даже невероятно красивый голос Карузо не мог улучшить ее настроения, хотя, стоило ему открыть рот, как он обрел благородство и даже величие. Маленький толстенький итальянец с напомаженными волосами с легкостью превратился в испанца Хозе, солдата и несчастного любовника. Может быть, эффект портила его партнерша, немецкая певица, обычно блистающая в операх Вагнера в доспехах валькирии или в золотых кудрях Эльзы Брабантской. Она впервые выступала в роли Кармен, которая явно ей не подходила. Музыка, преобразившая Карузо, не помогла ей стать искусительницей-цыганкой. Певица явно чувствовала себя так же не в своей тарелке, как и сама Роза. Она трясла юбками, словно вытряхивала из них блох, а вовсе не старалась соблазнить Хозе, показав ему на мгновение изящную ножку. Что же касается драки с другой работницей табачной фабрики, то она походила на потасовку сварливых фрау из-за кочана капусты, а не на схватку двух горячих испанок, готовых схватиться за ножи. Слушатели были так же недовольны, как и Роза, и, вероятно, по той же причине: когда пел Карузо, в зале царила мертвая тишина, но стоило появиться примадонне, как начинались шепот, шуршание программок, скрип кресел, говорившие о том, что певица не в силах удержать внимание аудитории.
   К антракту Роза, хоть и наслаждалась каждой нотой, которую спел Карузо, обнаружила, что не смогла отвлечься от своих горестей.
   Когда свет в зале вспыхнул снова, девушка решила остаться в своей ложе, не рискуя пробираться сквозь толпу в поисках шампанского или другого напитка. Посредственное вино или выдохшийся лимонад не стоили усилий, которые потребовались бы для этого.
   Стук в дверь оказался для Розы совершенно неожиданным, и она ответила, прежде чем сообразила, что этого делать не следует, чтобы не обнаружить свое присутствие в ложе.
   — Да?
   Посетитель воспринял ее ответ как приглашение и открыл дверь.
   Это оказался приятной внешности мужчина среднего возраста; фигура его говорила о том, что стремление к радостям жизни уже сказывается на атлетическом здоровье. Его темные волосы были модно причесаны, усики щегольски подкручены. Превосходно сшитый вечерний костюм наводил на мысль о том, что большой бриллиант в его булавке для галстука — настоящий камень, а не подделка.
   «Он выглядит, как оперный персонаж, хоть я и не могу сообразить, какой именно. Может быть, дон Джованни в современной одежде?»
   Посетитель держал в руках два бокала с шампанским, и Роза решила, что он ошибся ложей.
   — Прошу прощения, мисс Хокинс, не разрешите ли вы мне войти? — сказал он, сразу же развеяв предположение Розы о том, что произошла ошибка. — Я не был уверен, стоит ли вас беспокоить, но у меня оказалась бутылка превосходного шампанского, которую мне не с кем разделить. Я увидел, что вы занимаете ложу Ясона, и подумал, что вы не откажетесь от бокала. — Он улыбнулся; в улыбке сквозила уверенность в том, что его предложение будет принято с благодарностью. — Это была бы большая милость с вашей стороны: полбутылки шампанского никому вреда не принесут, а выпить целую — значило бы признаться в порочной приверженности к вину.
   Изумленное молчание Розы ее посетитель истолковал как согласие и вошел в ложу; за ним следовал служитель с ведерком со льдом, в котором стояла открытая бутылка шампанского. Прежде чем Роза сообразила, что сказать, непрошеный гость вручил ей бокал, расплатился со служителем и уселся в кресло.
   — Прошу меня простить: я не представился, — сказал незнакомец, который вел себя так, словно имел полное право находиться в этой ложе. — Я Саймон Белтайр. Хоть и нельзя сказать, что мы с Ясоном Камероном коллеги в полном смысле слова, мы с ним принадлежим к одному кругу.
   Роза наконец вновь обрела способность говорить.
   — Вот как? — Она попыталась вложить в свой ответ сарказм, однако ничего не могла с собой поделать: голос ее прозвучал слабо и невыразительно. Блеск черных глаз Белтайра, одновременно отталкивающий и притягательный, оказывал на нее странное действие: Розе трудно было отвести взгляд от его лица.
   «Откуда он узнал, кто я такая? Это ведь не может быть широко известно…»
   — Мы с Ясоном разделяем многие, очень многие интересы, — продолжал Белтайр. Роза автоматически отпила из бокала, который тот ей вручил. — У нас их гораздо больше, чем можно подумать.
   Белтайру удалось втянуть Розу в разговор, хотя она и не могла понять, каким образом. Его настойчивые вопросы заставили девушку открыть больше, чем ей хотелось бы; блеск его глаз, в которых, казалось, сконцентрировалось сияние всех светильников зала, оказывал на Розу гипнотическое действие. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной: ей ничего не удалось узнать о собеседнике, пока он сам, откинувшись в кресле, не заговорил после паузы:
   — Я буду откровенен с вами, мисс Хокинс, поскольку из ваших слов ясно, что Камерон посвятил вас во многие секреты. Я и не представлял себе раньше, насколько во многие. Короче говоря, он открыл вам причину того, почему нуждается в ваших услугах.
   — Вот как? — беспомощно пробормотала Роза. — Я понятия не имею, о чем вы говорите, сэр.
   Белтайр махнул рукой, отметая ее отговорки.
   — Не думайте, будто должны что-то от меня скрывать, мисс Хокинс. Если Камерон может доверять вам, то и я могу говорить с вами без обиняков. Вы, должно быть, гадаете, откуда я знаю о вашем существовании, и более того: знаю ваше имя, знаю, чем вы занимаетесь, и в курсе ваших отношений с Ясоном. — Белтайр наклонился вперед и снова наполнил бокал Розы; она никак не могла вспомнить, когда выпила предыдущую порцию. — Все очень просто. Ни один Повелитель Огня не может ничего сохранить в секрете от другого.
   От этих слов Розу словно пронзил удар электрического тока; она резко выпрямилась в кресле. Следующие слова Белтайра поразили ее еще сильнее.
   — Мне все известно о так называемом «несчастном случае» с Камероном, мисс Хокинс. Совсем не несчастный случай был причиной того, что Ясон обрел лицо — и натуру — волка.
   Роза даже не заметила, что представление снова началось; мрачные аккорды темы рока служили, казалось, колдовским фоном словам Белтайра. Бокал выпал из внезапно ставших бессильными пальцев девушки и, не разбившись, покатился по покрытому ковром полу; его содержимое пролилось у ног Розы.
   Показалось ей, или в самом деле ее реакция вызвала улыбку у Белтайра? Может быть, это был всего лишь обман зрения в полумраке: в следующий момент маг наклонился к Розе с выражением сочувствия и заботы.
   — Я знаю гораздо больше Камерона о магии превращений. У меня есть манускрипты, о существовании которых он и не подозревает. И мне хорошо известно, что такая магия может сотворить с человеком — с его внутренним миром, а не только внешностью. — Белтайр многозначительно коснулся виска пальцем затянутой в белую перчатку руки.
   Однако внимание Розы привлекли к себе его предыдущие слова.
   «Не может ли он быть тем человеком, о котором говорил единорог? Тем самым, у которого находится необходимый Ясону манускрипт?»
   Белтайр продолжал говорить, и хотя говорил он тихо, его голос каким-то образом перекрывал и голоса певцов, и звуки оркестра.
   — Ясон Камерон наполовину зверь, мисс Хокинс, и именно та его часть, которая является зверем, становится все сильнее. Чем дольше это будет тянуться, тем меньше в нем останется от человека. Его способность мыслить начнет ослабевать, ее место займут инстинкты зверя. Камерон все чаще будет впадать в неуправляемую ярость, не осознавая, на кого или на что она окажется направлена. — Роза охнула: перед ее мысленным взором возникло искаженное лицо, невидящие глаза Ясона, и Белтайр сочувственно кивнул. — Именно поэтому легенды о вервольфах твердят, что оборотень жестоко убивает тех, кого больше всего любил, будучи человеком: когда им овладевает ярость, ничто не имеет значения, кроме жажды убийства, и жертвой становится тот, кто оказался рядом.
   Роза судорожно стиснула руки; комок в горле мешал ей дышать. Блестящие глаза Белтайра снова властно привлекли ее взгляд.
   — Он вас отослал, верно? — мягко прошептал он. Роза встряхнула головой; к ней вернулась способность говорить.
   — Нет! Нет, эту поездку мы наметили давно, когда я еще только приехала.
   Однако ее слова даже для нее самой прозвучали неубедительно, и Белтайр кивнул, словно она подтвердила сказанное им.
   — Он знает. Он может не осознавать причины своих поступков, но он знает. Он не хочет, чтобы страдали невинные, поэтому он и отослал вас туда, где вы будете в безопасности. Я полагаю, что, если он еще этого не сделал, скоро Камерон сообщит вам об увольнении.
   Воспоминание о записке, оставленной в саквояже, обожгло сердце Розы чувством вины. Белтайр наклонился еще ближе и положил руку на ее стиснутые пальцы.
   — Я хотел бы помочь вам, мисс Хокинс. Я чувствую, что вы мужественная юная леди, предприимчивая, не говоря уже о том, что красивая. Я знаю о ваших научных достижениях. Я был бы рад помочь вам, но не могу сделать этого, пока вы сами мне этого не разрешите.
   Роза снова почувствовала, что к ней вернулась способность говорить.
   — Помочь мне? — хрипло прошептала она. — Но как? Белтайр не выпустил ее руки; отвести глаза она тоже была не в силах.
   — В определенном смысле вы могли бы воспользоваться моим покровительством, — сказал он. — Вы могли бы делать для меня то же самое, что и для Ясона. Мне очень пригодилась бы блестящая переводчица для работы с рукописями по магии, которые у меня накопились за много лет. Я не так учен и не владею столькими языками, как Камерон, но мои знания шире. Если у вас есть личные интересы в области магии, я легко мог бы вам помочь. Однако мне известно, что средства ваши ограничены, а положение в доме Камерона — двусмысленно. Он не особенно щедр и к тому же мстителен. Он может даже обвинить вас в своих неудачах и попытаться выместить зло. Если такое случится, то в его теперешнем состоянии он способен отбросить всякую осмотрительность и начать охотиться на вас, как на пугливую лань, где бы вы ни находились, — если только вы не примете моего покровительства.
   До чего же трудно дышать! Роза задыхалась, словно долго и быстро бежала.
   — А потом… Что будет потом? Белтайр пожал плечами.
   — Со временем произойдет одно из двух. Или Камерон поймет, что не может вернуть себе человеческий облик, и положит конец своим страданиям собственной рукой, или, что более вероятно, полностью превратится в зверя, вырвется на свободу из поместья и начнет охотиться. Тогда кто-нибудь его прикончит. Это всего лишь вопрос времени.
   — А какова ваша роль во всем этом? — шепотом спросила Роза.
   — Моя? Ну, во-первых, в моих силах защитить замечательного ученого. — Белтайр похлопал Розу по руке. — Я видел ваши труды, так что не протестуйте. Если Ясон полностью станет зверем — должен найтись кто-то, кто его знает и сможет быстро и безболезненно убить. Я также позабочусь о том, чтобы покончить с ним прежде, чем он кого-нибудь убьет.
   Уж не снится ли ей кошмар? Очень похоже. Однако если это всего лишь страшный сон, прочему никак не удается проснуться?
   — Если вы захотите — и если у вас хватит смелости, мисс Хокинс, — вы могли бы мне помочь, и не сомневайтесь, что получите награду, соответствующую риску, — настойчиво продолжал Белтайр. — Вы могли бы сыграть роль приманки в западне для зверя. Вы могли бы сделать так, что его жертвой не станет невинный беспомощный человек. Только подумайте! Подумайте о ребенке, или о чистой девушке, или о слабой старой женщине, которые могут оказаться в неподходящем месте в неподходящий момент — когда зверь наконец вырвется на свободу. Подумайте о том, как он будет терзать их тела, перегрызать горло! И представьте себе его ужас, когда он поймет, что наделал! Если вам дорога его репутация, если вы испытываете сочувствие к тому человеку, которым Камерон когда-то был, в ваших силах спасти его от этого кошмара! Вы можете, мисс Хокинс, позволить ему умереть, не лишившись остатков чести и достоинства.
   Роза покачала головой, но жест был таким нерешительным, что Белтайр его не заметил или предпочел игнорировать.
   Роза снова услышала музыку и узнала это место: сцена гадания в цыганском таборе. Звуки доносились до нее как с расстояния в тысячу миль.
   Белтайр выпустил руку Розы.
   — Когда все кончится, я могу отправить вас домой, в Чикаго, — мягким голосом продолжал он, откинувшись в кресле. Он отвел глаза, и Роза ощутила, что его взгляд больше не приковывает ее к себе. — Это и будет вашей наградой. Я могу восстановить ваше состояние, сделать так, чтобы вы вновь получили все, что имели до начала неудачных спекуляций вашего отца — дом, мебель, приличный доход, — все. Вам никогда больше не придется беспокоиться о деньгах. Это будет достойным вознаграждением мужественной, готовой к самопожертвованию леди.
   Роза облизала внезапно пересохшие губы.
   — Я… Я подумаю, — услышала она собственный голос, словно долетевший откуда-то издалека.
   В этот момент оркестр грянул мрачный аккорд — Кармен перевернула карту, предрекающую ей смерть.
   Роза вздрогнула всем телом и зажмурила глаза. Когда она снова их открыла, Белтайра в ложе не было.
   Свидетельством того, что он все же приходил, осталась лишь наполовину пустая бутылка шампанского и единственный бокал, валяющийся на полу.
 
   Ясон Камерон из последних сил боролся с багровой яростью, грозившей поглотить его — и доказать тем самым, что все, сказанное Саймоном Белтайром Розе, — правда. Это ему в конце концов удалось, хотя теперь он сидел, тяжело дыша от изнеможения и вцепившись когтями в подлокотники кресла. А тем временем в зеркале отражалась Роза, которая смотрела, как Хозе убивает Кармен; к несчастью, сцена скорее наводила на мысли о Моби Дике и капитане Ахаве, поражающем кита гарпуном. При других обстоятельствах Камерон покатывался бы со смеху — в своем одиночестве он этим никому не нанес бы обиды.
   В настоящий же момент он был ближе к слезам, чем к веселью. Когда гнев Камерона улегся, жестокая правда многого из сказанного Белтайром заставила его похолодеть.
   Ужасные приступы ярости действительно становились все более непреодолимыми; когда такое случилось с ним впервые, единственным уроном оказались царапины от когтей на полированном дереве стола. Теперь же он убил человека, и, окажись перед ним Белтайр, трупов было бы уже два.
   Сколько времени еще пройдет, прежде чем ярость зверя заставит его снова совершить убийство, растерзать тех, кого он любит?
   Белтайр подтвердил то, что Камерон и так уже подозревал: в руках враждебного ему Повелителя Огня находится манускрипт, который мог бы вызволить его из этого ада. И Белтайр никогда не отдаст его Камерону, а тому никогда не удастся завладеть им силон или хитростью.
   Не солгал Белтайр и в другом. Если бы он поклялся в этом своим договором с духами Огня, он выполнил бы все, что обещал Розе. Камерон знал, что девушке хватит сообразительности потребовать от мага именно такой клятвы. Камерон мог бы даже помочь ей получить обещанное: позволить выполнить роль приманки в западне, а потом в последний момент ускользнуть от опасности. Условие сделки со стороны Розы было бы выполнено, и связанный клятвой Белтайр оказался бы вынужден с ней расплатиться. Не будет ли это лучшей услугой Розе: позволить ей убедиться в том, что Камерон и вправду утратил все человеческое, а потом отпустить?
   «Если ты действительно ее любишь, ты так и сделаешь, — шептал тихий голос где-то в глубине души Камерона. — Те деньги, от которых она может отказаться, если ты попытаешься их ей подарить, она примет как плату за услугу».
   Эта мысль была отражением давно преследовавшего его страха: что Роза безрассудно откажется от любой суммы, которую он предложит ей при расставании, считая, что источник денег грязен, и останется такой же нищей, как приехала.
   Камерон много часов боролся с собой, следя за Розой в зеркале; на лице девушки отражалась такая же борьба. Роза не вернулась в свой номер; она остановила коляску у входа в отель, но передумала и отправилась бродить по улицам. Ушла она, правда, недалеко: ее остановил заботливый полицейский. Роза заверила его, что просто хочет прогуляться, чтобы на ходу обдумать многие свалившиеся на нее проблемы. Страж порядка добродушно посоветовал ей ограничиться обходом одного квартала, чтобы он мог за ней присматривать; застенчиво кивнув, Роза приняла его совет.
   Снова и снова обходила она квартал; хоть он и был велик, за несколько следующих часов Роза обошла его много раз, и Камерон бодрствовал вместе с нею. Вниз по Маркет-стрит, затем к Миссион-стрит, потом обратно. Снова и снова шла Роза этим путем, освещенная яркими уличными фонарями, под бдительным взглядом полицейского. Камерон думал, что она наконец устанет и вернется в свой номер — было уже три часа утра, — но Роза казалась то ли неутомимой, то ли просто неспособной остановиться, даже если бы и хотела. В этот час улицы хранили безмолвие, и шаги Розы были единственным звуком, нарушавшим тишину, кроме боя часов на многочисленных городских башнях. Прошло еще больше часа, а девушка все еще продолжала двигаться по своей неизменной орбите.
   «Что занимает ее мысли?» — гадал Камерон.
   Наконец около пяти часов солнце, встающее за холмами Беркли, озарило небосвод; наступало еще одно прекрасное весеннее утро. Свет фонарей потускнел, потом их вовсе погасили. Проехали несколько запряженных лошадьми повозок; начинался новый трудовой день. Роза помедлила у входа в отель и устало вздохнула.
   Часы на ближайшей колокольне пробили пять. Она взглянула на свои часы, сверяя их с курантами, снова вздохнула и подняла глаза — сначала на встающее солнце, потом посмотрела на юг — в сторону поместья Камерона.
   Печально покачав головой, девушка двинулась ко входу в отель. Было десять минут шестого, и Ясон потянулся в своем кресле, предвидя конец ночной вахты.
   Лошади на улице вдруг замерли на месте и в ужасе пронзительно заржали. Роза резко повернулась и с изумлением вытаращила глаза.
   Камерон тоже застыл от неожиданности: из конюшни донесся отчаянный визг запертых там Заката и Брауни.
 
   Роза как раз решила вернуться в свой номер и поспать немного перед тем, как отправляться к господину Пао. Ей ничего не было известно о Белтайре, но китаец мог его знать, и Роза решила, что ей следует положиться на его мнение. Белтайр пытался прошлым вечером оказать на нее гипнотическое воздействие — в этом она была уверена; однако странный транс развеялся, когда Роза стала ходить по улицам. Должно быть, маг не рассчитывал на то, что она так долго будет бодрствовать; и действительно, отправься она сразу в постель, утром Роза была бы совершенно уверена в том, что все слова Белтайра — чистая правда.
   Теперь же она была исполнена сомнений. Более того, вспоминая властный тон и бесцеремонность, с которой маг явился в ее ложу, Роза испытывала все меньше доверия к чему-либо, сказанному им. В конце концов, лучший способ заставить поверить в большую ложь — приправить ее мелкими правдивыми деталями. Из того, что некоторые утверждения Белтайра, как было известно Розе, соответствовали действительности, еще вовсе не следовало, что и во всем остальном он правдив.
   Ведь если ему известно, в чем проблема Камерона, а в его руках манускрипт, с помощью которого можно разрешить проблему, то как поступил бы друг Ясона, каковым Белтайр пытался казаться?
   «Почему он не пришел на помощь Ясону, вместо того чтобы предложить мне стать помощницей в его убийстве? Очень интересный вопрос!»
   Роза как раз подошла ко входу в отель, когда неожиданно все лошади на улице впали в панику.
   И тут без всякого предупреждения земля заколебалась у нее под ногами.
   Ужасный грохот, от которого сердце Розы замерло, а ноги — подкосились, донесся сначала издалека; когда же Роза инстинктивно взглянула в том направлении, она увидела невероятное: приближающееся землетрясение.
   Вся улица вздымалась, как океанская волна; следом шли другие такие же волны. Мостовая колыхалась, словно половик, который решила вытряхнуть рачительная хозяйка. Здания качались и начинали обваливаться.
   По какому-то наитию, которое она сама потом не могла объяснить, Роза кинулась в ближайшую дверь — маленький боковой вход в отель, почти полностью окруженный стенами. Девушка как раз оказалась в дверном проеме, когда до здания докатилась первая волна.
   Земля начала свой безумный танец, и Роза изо всех сил уперлась в притолоки руками и ногами. Вокруг на Маркет-стрит повсюду рушились дома, обваливались трубы, падали заборы. Церковные колокола беспорядочно звонили, словно колокольни были погремушками, которые схватил и трясет гигантский младенец. Колокольный звон и грохот были такими оглушительными, что Роза не слышала собственного визга, хотя рот ее был открыт и она чувствовала, что вопит от ужаса. Совсем рядом с ней на землю смертоносным дождем сыпались части карнизов; трубы падали, проламывая крыши домов. Страх, наполнивший Розу, невозможно было выразить словами: все испытанное ею раньше было ерундой по сравнению с разворачивающейся вокруг катастрофой. Девушке казалось, что наступил день Страшного суда; ужас поглотил все ее мысли.
   Затем все прекратилось.
   Роза сделала вдох, потом еще один. Она едва осмеливалась думать, что кошмар кончился.
   И действительно — он начался снова.
   Когда город настиг второй удар, Роза была полностью уверена, что умрет от страха.
   Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, все и в самом деле кончилось. Было еще несколько слабых, затухающих толчков, потом наступила тишина — тишина такая же смертоносная, каким был только что заполнявший город грохот.
   Потом до Розы донеслись крики.
 
   Земля брыкалась и вставала на дыбы, как необъезженный жеребец, но строения в поместье Камерона были защищены магией Повелителя Земли Пао — так же, как жилище Пао охранялось от пожара магией Повелителя Огня. Хотя мебель двигалась и мелкие предметы с грохотом падали, сам дом устоял. Инстинкт человека, пережившего несколько землетрясений, заставил Камерона нырнуть под массивный письменный стол, который защитил его от падающих со стен картин и осыпающейся с потолка штукатурки.
   Только Камерон успел спрятаться, как огромное зеркало отделилась от стены и рассыпалось тысячей острых осколков по крышке стола. Из конюшни по-прежнему доносился полный ужаса визг Заката и Брауни; впрочем, коням грозила меньшая опасность, чем самому Камерону: в стойлах не было ничего, что могло бы падать со стен.
   После паузы примерно в десять секунд последовал второй толчок; землетрясение встряхнуло дом с яростью собаки, сомкнувшей челюсти на крысе. Второй удар был сильнее первого.
   Наконец, когда ужас превратил время в бесконечность, все кончилось.
   Единственная мысль, владевшая Камероном, была о Розе. Если она, испугавшись, выбежала на улицу, на нее почти наверняка обрушились тонны кирпичей и штукатурки…
   Когда Камерон выглянул из-под спасительной крышки стола, он увидел всюду, где раньше горели лампы или свечи, языки пламени; ему пришлось на мгновение отвлечься от мыслей о Розе, чтобы разослать по поместью саламандр — те должны были погасить огонь везде, где начинался пожар.