Лещенко Владимир. Звездная пыль

   Он замолчал, и было очевидно, что дальше говорить ему очень не хочется.
   Но он всё же пересилил себя.
   — Там еще выращивали девушек, точнее — живые сексуальные игрушки. Копии знаменитых красавиц, певиц, кинозвезд, ну и тому подобное… Их пичкали стимуляторами, чтобы они быстрее выросли — рост ускорялся раза в три-четыре; долго они, конечно, не жили после этого — дай бог, дотягивали до сорока, но им ведь даже и столько жить не надо! Потом кое-что совершали с их мозгами, программировали личность — ну, только на одну функцию, делали еще кое-что внизу живота, чтобы не было никаких проблем с беременностью, — и продавали. В бордели, богатым развратникам, в другие миры… И был вживлен один чип, с помощью которого, когда эта особа станет не нужна, ей просто останавливали сердце. Выключали, словно надоевшую игрушку…
   С отвращением и почти с ужасом слушала Милисента его рассказ.
   — Но это еще не самое страшное, — хотя куда уж страшнее! — продолжил прежним негромким голосом капитан. — В этом деле была замешана целая куча больших и важных людей из правительства, полиции, таможни, парламента… Сама понимаешь: подобные штуки без прикрытия сверху не провернуть. Одни просто брали взятки, другим бесплатно делали доноров, третьи еще и получали в подарок красоток с фермы. И это в нашем мире, где подобное считалось совершенно невозможным! Скандал, конечно, был крупный, и когда состоялся суд…
   — Их всех, конечно, казнили? — нетерпеливо спросила Милисента.
   — Куда там! — покачал головой капитан. — Нет, конечно, обслугу фермы и тех, кого взяли там — вроде выбраковщиков, уничтожавших… дефектные клоны, кого сгноили в тюрьме, кого и в самом деле шлепнули. Это были первые смертные приговоры за многие годы. Но никто — понимаешь, никто из наших тузов, замешанных в этом, даже не сел в тюрьму!
   — Не может быть! — невольно вырвалось у Милисенты.
   — Да вот может. — Он вновь горько усмехнулся. — Просто ничего не доказали, вернее, суд признал, что доказательства не тянут или вообще — «получены незаконным путем». — Последнее было сказано с явным сарказмом. — Многих вообще отпустили до суда под залог.
   — Прости, под залог чего? — не поняла девушка.
   — Ну, за деньги…
   — То есть как — за деньги? — Пожалуй, принцесса была потрясена больше всего именно этой простой фразой. — Да у нас бы их всех… — Она не заметила, что невольно выдала факт своего пребывания там.
   Но Михайлов не обратил на это внимания.
   — У вас — да. И в Халифате, хотя немалая часть девушек с фермы уходила как раз в исламские миры. И в Маоританге. И в Икарии, хотя там могло повернуться по-всякому. И даже на Старой Земле. Но у нас, в нашем домене, совсем другие порядки. Свобода, демократия, законность… Права человека превыше всего! Я ведь сам до шестнадцати лет так думал и гордился тем, что наша область мироздания — самая свободная и цивилизованная. А после всего этого у меня словно открылись глаза…
   — Знаешь, — продолжил он после паузы, — когда по нашему телевидению крутили съемки с той фермы, то там была девушка, похожая на мою сестру… Вначале я собрался поступить в полицию, но быстро сообразил, что ничего особенного не добьюсь. Тогда-то я и вспомнил про Космопол. Послал им свою анкету — вся семья решила, что я тронулся умом. Почти не надеялся, честно сказать, но мне прислали вызов в Академию.
   Закончил ее в два года вместо трех, хотя и не с самыми лучшими оценками — хотелось скорее заняться настоящим делом. — Он замолчал. — Вот с тех пор я в Космополе. Чем я только не занимался! Гонялся за работорговцами и боролся с контрабандой исчезающих животных. В Эгейской Федерации накрыл банду фальшивомонетчиков, устроивших мастерскую в подвале местного сумасшедшего дома.
   Всякое бывало. Однажды устроили засаду на контрабандистов наркотиков — в одном орбитальном казино на Перламутровой. А случилось так, что как раз в этот день на него напали какие-то залетные бандиты. Человек пятьдесят. Пришлось нам защищать этот вертеп с оружием в руках, хотя с большим удовольствием я сам бы его разгромил.
   Александр негромко рассмеялся.
   — Сажал людей в тюрьму и садился сам. Да, именно так, — подтвердил он оторопевшей от такого признания девушке. — Один неотмененный смертный приговор на Ригеле. Три тюремных срока тоже до сих пор висят. Почти полгода я просидел в камере для пожизненно осужденных на Гровеноре, пока меня не обменяли на попавшегося на Океании местного авторитета.
   — И ты ни разу не пожалел о своем выборе?
   — Нет, — решительно ответил Александр. — Ни разу. Я смело могу сказать, что мир моими стараниями стал немного лучше. Моими и Космопола. Согласись — сейчас не то, что пятьдесят лет назад. Вспомни, чем были Новое Тбилиси или Джейран? Настоящие клоаки. А сейчас там тишь да гладь: всё вычистили, как под метелку.
   Милисента не стала расстраивать Александра почерпнутой из секретной переписки двора историей о том, как и почему на самом деле окрестные миры дали добро на разгром бандитского гнезда на Новом Тбилиси. А случилось это после того, как новый президент планеты (избиравшийся на съезде каких-то непонятных «законников») отказался отстегивать денежки в казну соседей да еще пригрозил, что может вспомнить какие-то древние обычаи и начать взимать дань с их торговцев…
   — Ну и кроме того, — невозмутимо продолжал капитан, — я повидал разные миры и разных людей. Это ведь тоже немало. Когда бы мне пришлось встретиться с настоящими королями?
   — Правда? — совершенно искренне удивилась Милисента.
   — Правда. Ну, королевства у них были, конечно, так себе, с вашей Амазонией не сравнить… Но приходилось. И с королями, и с эмирами, и с герцогами. Ну, про графов с дворянами я уже не говорю. Меня самого на двух мирах посвятили в рыцари — дома дипломы лежат.
   — А с принцессами? — вдруг спросила девушка.
   — Один раз. Случайно спас во время рейда в Созвездие Молнии. Родственнички задумали избавиться от законной наследницы престола с помошью тарпейских работорговцев.
   — И она, конечно, влюбилась в тебя и предложила руку и сердце, — вздохнула амазонка, лукаво улыбнувшись.
   Александр рассмеялся — совершенно искренне и ни капли не обидевшись.
   — Ну ты даешь! Такая большая, а веришь в сказки! Ее отец вручил мне орден «Золотого какаду» первой степени, выписал премию в размере годового оклада старшего коронного телохранителя и дал почетное гражданство своего мира — вот и всё. А у принцессы был жених — как и положено, принц из соседнего королевства.
   — Извини, — вдруг смутилась Милисента. — Я пошутила. И в самом деле — вспомнила детские сказки.
   — Ты в детстве любила сказки?
   — Любила, только не такие. Другие.
   Она вспомнила книги, которые читала в детстве, — легенды о старых временах, об эпохах, когда захлебнулись Первая и Вторая волны расселения, когда рухнули древние великие цивилизации и только немногочисленные звездопроходцы отваживались выходить в космос на своих примитивных галерах, надеясь только на собственное пси-чутье да на удачу. Старинные предания о звездных капитанах, беззаветное мужество которых не позволило роду людскому окончательно стать не помнящими родства дикарями.
   Наверное, они были похожи на Александра…
   …Александр смотрел на нее и был не в силах отвести взор.
   В ее глазах, в их взгляде и выражении было что-то особенное, какое-то необыкновенное сияние — живое, теплое. И было еще что-то. Глубина? Сила?
   Ах, как беден человеческий язык — хоть выдуманный когда-то мертвыми машинами всеобщий, хоть любой из пришедших с древней прародины людей.
   — Ты знаешь, если бы мне десять дней назад сказали, что я встречу такую, как ты, я бы не поверил ни за что.
   — А ты знаешь, что если бы мне сказали пять дней назад, что я встречу такого, как ты, то я бы не поверила еще больше.
   — А вообще, я предлагаю пока оставить воспоминания и заняться другим видом искусства. Скажем, давай споем что-нибудь — сначала ты, потом я. — Он снял гитару со стены.
   — Лучше наоборот.
   — Нет, сначала ты, Милли! — Он совершенно неожиданно игриво хлопнул ее пониже спины, отчего она вдруг покраснела.
   — Нет, всё-таки ты!
   — А что — амазонок не учат музыке? Или этим у вас занимаются только жалкие презренные мужчины? — рассмеялся Александр.
   — Учат, почему же, но…
   Вообще-то она умела играть и на виолане, и на электролле, не говоря уже о киберфлейте. Но вот на простой гитаре… И петь, конечно, тоже умела. Но опять-таки, пожалуй, демонстрировать качество этого умения не стоило. Слишком мало было у нее практики: сидеть и распевать песенки — это как-то не согласуется с честью царствующего дома. Тем более что она не могла, как назло, припомнить ни одной более-менее подходящей мелодии. Не будешь же в такой момент горланить древнюю боевую: «Сотню, сотню, сотню мужиков я убила, тысячу, тысячу, тысячу мужиков взяла в плен…»? Или если и не выходящую за грань благопристойности, то уж точно на ней балансирующую — «Сядь, красавчик, ко мне на колени»?
   — Ну, просто мне хотелось бы услышать, как поешь ты, — нашлась Милисента. — Ну, спой мне что-нибудь. — И добавила: — Пожалуйста.
   — Ну хорошо, дорогая, — улыбнулся Александр и тронул струны.
   А потом запел:
 
   Сквозь какой-то там тыщу лохматый год,
   Протоптав тропинку в судьбе,
   Полосатый, как тигр, корабельный кот
   Научился сниться тебе.
   И ползли по норам ночные крысы твоих невзгод,
   Если в лунный луч выходил корабельный кот.
   Он входил в твой сон, разгоняя страх,
   Принося уют и покой,
   И блестела соль на его усах,
   и искрился мех под рукой,
   И небесный вагон разгружал восход и уходил пустым,
   Начинался день, улыбался кот и таял, как дым.
   И казалось, вот он в толпе идет
   и на нем в полоску пальто,
   И о том, что он — корабельный кот.
   Здесь никто не знает — никто.
   Не видать лагун в синем блеске его зрачков,
   Он молчит, потому что в мире расклад таков:
   Если ты крутой, то полный вперед,
   В руки флаг и в справку печать!
   Ну а если ты — корабельный кот,
   То об этом лучше молчать.
   Это твой меч, это твой щит и твоя стезя,
   Оттого-то кот и молчит, что об этом всуе нельзя.
   А пока над форпостом бузят ветра,
   выдирая паклю из стен,
   Минус сорок пять на дворе с утра,
   флюгерок замерз на шесте.
   Ну а кот возвращается на корабль,
   провиант от крыс охранять,
   Чтоб, когда настанет пора,
   присниться тебе опять…^[15].
 
   — Какая необычная песня, — чуть погодя произнесла Милисента. — Я никогда ничего подобного не слышала.
   — Да, это очень старая песня. Ей неизвестно сколько лет. Она еще о тех временах, когда корабли были только те, что плавали по воде. На космических кораблях кошек держат редко.
   — А, кстати, почему?
   — Я как-то задал этот вопрос одному старому адмиралу. Он ответил, что у кошки почти не будет шансов спастись при катастрофе. Ведь скафандров для них еще не делают…
   — А вот у меня не было ни кота, ни кошки, — сообщила вдруг принцесса. — Матушка не разрешала. Говорила, что это не согласуется с честью… семьи. — В последний момент Милисента успела проглотить слово «царствующей». — А мне в детстве очень хотелось завести котенка.
   — Ну, ничего. У нас дома ты сможешь держать хоть десяток кошек, — произнес Александр.
   — Как ты сказал?! У нас дома?! — Милисента даже подскочила от удивления.
   — Ну да, — произнес капитан, и в глазах его отобразилась неподдельная тревога. — Или… я сказал что-то не так?
 
   Нейтральный космос. Район генерального сражения
   Вот уже пятьдесят с лишним часов полыхала битва между флотами Темной Лиги и Амазонии.
   К этому времени, наверное, у сатанистов не осталось корабля, на котором бы командир не вырвал из дисковода и не растоптал бы с яростной бранью дискету с записью диспозиции и последовательности тактических маневров.
   Всё полетело кувырком.
   Амазонки вовсе не пожелали изображать из себя девочек для битья и, видимо, не имели представления, что по этим диспозициям их флоту уже несколько часов надлежало быть разбитым наголову.
   Наоборот, их основные силы были собраны вовсе не так, как это ожидалось «темными».
   В результате дредноуты Темной Лиги вступили в бой с авианосцами практически без прикрытия, не имея возможности атаковать их всей мощью и неся потери от ударов тысяч «Анаконд» и «Пустельг». В то же время дестроеры и эсминцы Великого Гроссмейстера были буквально избиваемы линкорами и крейсерами, гоняющимися за ними по космосу и расстреливающими их десятками и сотнями.
   В суматохе сдвоенная эскадра легких крейсеров вышла в тыл основным силам Лиги и произвела жуткий погром среди транспортов и танкеров.
   Венцом этой лихой операции был момент, когда крейсер «Акула» расстрелял почти на глазах у мчащихся на выручку дестроеров один за другим пятнадцать транспортов с десантом, безнаказанно уйдя да еще при этом распылив подвернувшийся танкер с десятью тысячами тонн энергана.
   Командир дивизии прикрытия, боевой архижрец Понтий Елкин, видя закрывшую внешние экраны серебристую тучу разлетающегося в вакууме драгоценного топлива, в бессильной ярости вспорол себе брюхо прямо в боевой рубке.
   Большая скорость тяжелых кораблей Амазонии стала еще одним очень неприятным сюрпризом для противника. Ох, не зря на реакторах и «двигунах» флота воительниц ограничители стояли на таких низких режимах! Ох, вовсе не глупостью или трусостью были определены эти цифры!
   Пусть стандартная мощность была и ниже. Но зато в боевом режиме реакторы, несравненно менее изношенные, не страдающие от аварий, выдавали заметно большую мощность, нежели у врага, их можно было форсировать почти без опасения аварии и взрыва. А любовно «вылизанные» и настроенные ловкими женскими руками, двигатели превышали расчетные показатели иногда в полтора-два раза.
   Выяснилось еще кое-что: пушки и торпеды, сконструированные и изготовленные женщинами, были даже лучше, чем те, которыми обладали корабли Лиги. Операторы амазонийских радаров и сканеров, хотя и носили длинные волосы и имели другую анатомию, но зато были усидчивее и внимательнее, а кроме того, не имели дурной привычки курить «травку» на боевом посту или украдкой тянуть кустарно сваренную брагу. (А также играть в карты, используя оперативный вычислитель.)
   Женщины проявляли себя ловкими, хладнокровными, изобретательными и умелыми воинами. Там, где Лига атаковала классическими «стаями» и ордером — боевая коробка — «комбат бокс», амазонки вовсе не пытались швырять навстречу извергающим огонь скопищам такие же точно массы металла.
   Они расступались, после чего начинали жалить со всех сторон, как пчелы — разъяренного медведя, вынуждая противника не сосредоточивать огонь, а наоборот — его рассеивать. Или же пропускали через свои порядки первый эшелон противника, после чего обрушивались на более слабый второй эшелон и затем зажимали основные силы врага, словно между молотом и наковальней. Когда в дело вступали истребители, то ситуация тоже складывалась не в пользу сатанистов. Искусно действуя мелкими группами, но в то же время не теряя способность работать сообща, амазонки вклинивались в слабые места атакующих волн, раздирали бой на тысячу мелких схваток, ухитрялись завертеть врага в карусели боев один на один и тоже выходили победителями. Будь среди бесопоклонников знатоки психологии, они наверняка бы сказали, что женщины ведут рисунок боя так же тщательно и прихотливо, как издревле вышивали узоры на платках и гобеленах. Но таковых среди «черных» не оказалось. Психология сразу же после победы Черной церкви была объявлена еретической наукой, ибо известно, что название его происходит от древнейшего слова «психо», что означает — душа. А у истинного слуги Люцифера никакой души нет и быть не может, а есть сома, его жизненная сущность, которая после смерти индивида вливается в сонм слуг Великого Господина Диавола или идет ему в пищу. В очередной раз Лига споткнулась на своей косности и шовинизме. В эти часы сатанисты платили полной мерой за их презрение к противнику, презрение к «человеческому фактору» и ко всему прочему, что поклонники Милостивого Дьявола считали всего лишь мусором и выдумкой жалких слабых людишек, не знающих истинной веры.
   Да, Лига еще не понимала, что за войну она начала…
 
   Двести парсеков от места битвы. Борт «Пассата»
   В дверь каюты постучались. Можно сказать, в самый неподходящий момент.
   Вернее сказать, еще бы минуты три, и момент был бы действительно неподходящим.
   — Кто? — спросил Александр.
   Дверь распахнулась (опять забыл запереть!), и в каюту заглянуло озабоченное лицо Клайва.
   Милисента, как и положено благовоспитанной девице из земных фильмов, тут же спряталась с головой под одеяло и сделала вид, что ее тут нет.
   — Что случилось? — В голосе Михайлова прорвалось недовольство.
   — Капитан, тут есть один важный разговор, вы не выйдете ко мне?
   — Извини, моя хорошая: служба, — шепнул Михайлов девушке, поднимаясь.
   Натянув брюки и футболку, Александр вышел в коридор, не забыв прикрыть дверь.
   — Ну, что у тебя?
   — Александр, — озабоченно сообщил Льюис вполголоса, — не хотел болтать по трансляции: мало ли…
   — Короче — что случилось? — Александр уже догадался, что произошло нечто не очень приятное — иначе бы Клайв не оставил вахту.
   — У меня ничего. А вот прямо по курсу… В общем, впереди идет бой.
   — Бой? — пошевелил бровями Александр. — Что за бой?
   — Что за бой? — довольно сердито передразнил его Клайв. — Бой, он и есть бой — люди бьют друг другу морды, как это у них и принято.
   — Подожди, дружише, объясни всё толком. Кто дерется, как далеко и сколько их?
   — Много, очень много, Алекс. — Клайв хмыкнул.
   — А конкретнее? Двадцать, тридцать?
   — Двадцать? — скривился инженер. — Да их там сотни! И всё это безобразие у нас прямо по курсу.
   — Даже так? — На этот раз Александр был явно обеспокоен.
   — Да, именно так. И мы прем в самое пекло. Что самое паршивое: уклонение уже невозможно. Мы можем, конечно, уйти в прыжок, но тогда есть определенный риск выскочить прямо в этой катавасии.
   — Ладно, пошли посмотрим.
   Некоторое время Михайлов разглядывал экран курсового сканера, большую часть которого занимали вуалевидные вспышки и быстро гаснущие черточки.
   Первые — излучение работающих на полную мощность тахионников, вторые — следы взрывов.
   Вот расцвел призрачный цветок, чтобы сразу исчезнуть, за ним — второй, третий.
   Александр и Клайв переглянулись: они хорошо знали, что именно так выглядит с предельной дистанции взрыв звездолета.
   — Позови Георга и Джейка, — принял решение капитан. — Будем думать…
 
   Мобильный штаб флота Темной Лиги «Адский сад».
   Сектор Черной церкви, жилые помещения
   — Дорогой, я вся сгораю от любопытства — мы уже победили?
   — М-м-м, милочка, ты понимаешь, я был занят… Поручение Гроссмейстера… — промямлил Мани Грейтман.
   — Понимаю, понимаю. — Кали Миногова, верховная жрица Лилит уселась объемистой пятой точкой прямо на письменный стол перед ним. — Но, надеюсь, всё уже скоро кончится?
   — Да, наверное… детка, — выдавил из себя Мани.
   — Да, да, конечно! — радостно закивала его супруга. — А когда мы завоюем эту ужасную Амазонию, у нас будет большое поместье и рабыни, много рабынь. И я наконец смогу осуществить свою мечту… Ты, конечно, разрешишь своей любимой Калечке иногда полакомиться кровушкой какой-нибудь из этих ужасных девок?
   — А-а… — Более внимательный человек, несомненно, заметил бы в глазах Мани Грейтмана неподдельный ужас.
   — Ну конечно, пусик. Я понимаю и не прошу многого: я знаю, ты человек экономный. Ну, хотя бы одну в месяц, одну за целый месяц — ты мне разрешишь? Мы же не обеднеем, если раз в месяц твоя пусечка взрежет горлянку у какой-нибудь из них?
   Это «взрежет горлянку», выдававшее в дородной и солидной и, несмотря на всю косметику, благообразно выглядящей архижрице бывшую девчонку из уличной шайки с окраин, и доконало Мани Грейтмана.
   Он в изнеможении прикрыл глаза, но и это не помогло.
   Он буквально воочию видел ее такой, какой она была лет двадцать с чем-то назад.
   Патлатая распутная девка, пахнущая потом и дешевыми сигаретами, повисшая на шее у такого же грязного и мерзкого паханенка мелкой бандочки — одной из тех, что наводили ужас на них — детей из благополучных семей.
   Приблатненная дешевая шлюшка откуда-нибудь с бывшей Христиновки, Кристмасхилл или Благолепной слободы — самых злачных районов Дита, тогда еще просто Боолтбурга, недавно переименованных по указу очередного мимолетного Великого Гроссмейстера в Анти-христиновку, Хеллоуин-пойнт и Бесовские Дворики. (Да, как раз тогда было время, когда не успеет новый Гроссмейстер принять бразды правления, как смотришь, уже «милостью Дьявола покинул мир сей». «Милостью Дьявола и удавки», как перешептывались тогда.)
   Вот он, дрожа, стоит перед такой компанией — мальчик в чистенькой (нет, уже помятой и запачканной) школьной форме, с новеньким ноутбуком — впрочем, нет, ноутбук успел перекочевать кому-то из этих, а под глазом у него — свежий «фонарь». И вот такая тварь, нацепившая только что снятые атаманом с него часы, плюнув ему на брюки, хрипато цедит: «Вякнешь кому — найдем и взрежем горлянку!» И маленький Мани понимает — не шутит ведь! Эта — взрежет.
   Изо всех сил сдерживая позывы к рвоте, проректор по хозяйственной части Академии Мрака и знаменитый писатель-дьяволослов сделал вид, что поглощен компьютером.
   Мечты его дорогой женушки были ему хорошо известны.
   Заветным увлечением Кали Миноговой было не что иное, как вампиризм. Но, к ее сожалению, даже в Темной Лиге подобные склонности не поощрялись. По убеждению ее владык, их подданные должны были умирать, исключительно сражаясь за слово и дело Сатаны (ну и в идеале на священном огне), но никак не для удовлетворения гастрономического любопытства хотя бы даже и жрецов. Ведь этак, если начнут еще и пить кровь из себе подобных, недалеко и до того, чтобы начали пить ее и друг у друга, а только-только удалось прекратить внутренние разборки в среде жречества…
   Так что Кали оставалось лишь надеяться на будущих рабов да коллекционировать всё, связанное с любимой темой. (Кстати, в ее собрании была и та самая статья капитана Барбекю, скачанная ею из Галанета, видимо, по аналогии.)
   Мани смертельно боялся своей жены. Боялся давно, и чем дальше, тем больше.
   Ему постоянно казалось, что когда она смотрит на него, то натуральным образом облизывается. А ее ласково-снисходительное «Ах ты, мой поросеночек!» всякий раз приводило его в содрогание.
   Вообще-то Мани был человеком незлобивым и даже, можно сказать, хотя это и странно звучит для сатаниста такого ранга, гуманным.
   В Академию Мрака — ту самую, где он сейчас руководил уборщицами и сантехниками, он попал по мобилизации. Как раз когда он заканчивал школу, после очередного выяснения отношений внутри бесопоклонников, проигравших по приговорам Адской Инквизиции тысячами замораживали заживо в чанах с жидким азотом, чтобы тут же разбить ударами отбойных молотков на сотни кусков ставшие хрупкими, как стекло, тела.
   И в Черной церкви обнаружился заметный дефицит служителей.
   Всех учеников выпускных классов, у которых по дьяволословию были отличные оценки, не спрашивая, запихнули в семинарии.
   Уже став архижрецом демона Сета, Мани набросал тезисы о реформировании Черной веры в сторону, так сказать, ее большего гуманизма и подал их наверх.
   Его тут же обвинили в ереси и, скорее всего, Грейтмана ждали мрачные подвалы дома на Большой Бармалеевской ^[16], а там и Черный трибунал со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но, на его счастье (и беду), на него именно тогда положила глаз Кали. К тому моменту, несмотря на свою относительную молодость, дама очень влиятельная, и не только благодаря своему рангу высшей посвященной культа второстепенной демоницы, а еще и всем тем знакомствам в верхах, которые она приобрела немалым постельным талантом.
   Вообще надо сказать, что женщин среди иерархов Лиги было очень немного — даже у женских олицетворений зла большинство служителей были мужского пола.
   «Три К» — капище, кухня и киндер — вот законная участь существа слабого пола, по мнению главного идеолога сатанистов, Иуды Тоттенкопфа.
   Но уж если женщина становилась служанкой Дьявола, то можно было быть уверенным на все сто — это такая баба, что неизвестно, с кем лучше иметь дело — с ней или с ее хозяином!
   Мани это отлично понимал, но выбора у него особого не было — на свадебную церемонию эта толстая крашеная блондинка, старше его на пять лет, вытащила его буквально из кельи предварительного заключения Департамента борьбы с подрывными идеями ОСБ.
   Сейчас ему было всего тридцать пять, но иногда он чувствовал себя стариком — эта тварь буквально пожирала его живьем.