Страница:
Материя как хаотическое переплетение стихийных сил не могла сама по себе породить порядок, и потребовалось творческая, созидательная духовная Сила, чтобы установить этот порядок путём своеобразной «антидиалектики», разделения противоположностей и установления чётких границ между ними. Эта Сила обладает абсолютной властью над вещественными образованиями, но сама ограничивает свою волю, чтобы устроить мир «хорошо». Она, безусловно, не обладает всезнанием, и лишь проведя определённое действие, убеждается, что это «хорошо».
Эта Сила не является Абсолютной Идеей в духе Гегеля, она не материализует итоги своей познающей природу деятельности, она лишь оперирует Словом как духовным инструментом, чтобы создавать альтернативу природному хаосу («да будет свет, и стал свет») и формировать порядок путём отделения смешанных стихий (отделил «свет от тьмы», «твердь от воды», «небо от земли», «сушу от морей», «зелень от воды», «день от ночи», «рыб от воды», «птиц от неба», «животных от земли», «человека по образу и подобию Своему», то есть от Себя).
Вскоре после одновременного создания на шестой день мужчины и женщины будет предложен другой вариант в виде отделения женщины от мужчины путём «хирургической» операции» в «крепком сне» путём извлечения из мужского тела ребра и последующего закрывания его плотью. Человека же Бог создал из праха земного, и вдунул в него дыхание жизни, то есть оживил своим дыханием и передал частицу Себя.
Создание из праха – великолепный художественно-философский приём, призванный показать ничтожность человеческого тела, предрасполагающего к греху, и оттенить потенциал человеческого духа, идущего от Бога. Для этого при редактировании сюжета, заимствованного, по-видимому, из вавилонской традиции, слово «глина» была заменена на слово «прах», а исходное понятие глины озвучено в имени первочеловека Адам, означающего не что иное, как «глина».
Как бы ни относиться к физико-биологической стороне библейского повествования о начале мира, которое для своего времени тоже было достижением рационального мышления, художественно-философская сторона этого повествования, безусловно, гениальна и заслуживает восхищения. Ни одному народу не удавалось создать более яркой, убедительной, фундаментальной и драматической картины создания мира.
Это не просто мифологическая космогония, а последовательная (несмотря на все противоречия), стройная, глубокая мировоззренческая система космического креационизма. Недаром она сохраняет свою актуальность вплоть до нашего времени, несмотря на то, что благодаря неустанному труду учёных мы знаем сейчас о космосе в миллиарды раз больше, и он предстаёт перед нами совсем другим, чем он представлялся во времена создания Библии. Начало книги Бытия, посвящённое сотворению мира, задаёт мировоззренческий импульс всей этой великой книге и всей библейской традиции, то есть выступает в качестве космогонического первоначала не только иудео-христианской, но и мусульманской религиозной традиции, охватывая, тем самым, своим влиянием не только Запад, но и постоянно контактирующую с ним часть Востока.
Эта религиозная картина мира ценна и своей поэзией, она концентрирует в себе не только высокохудожественное описание происхождения и сущности мира, но и глубочайшее постижение человека, психологию взаимоотношений мужчины и женщины, борение в сознании человека космического порядка и первобытного хаоса, творческой сущности и греховности, добра и зла, прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного и т. д.
Мировоззрение космического креационизма, выраженное в Библии, впитало в себя и ряд прогрессивных для того времени эволюционных идей. Творение мира в Библии – не однократный акт и не последовательность простых действий, как в мифологиях многих других народов. Творение мира проходит ряд последовательных этапов – семь дней творения, но оно продолжается и во взаимоотношениях Бога с человеком и миром на всех последующих этапах относительно самостоятельного развития и мира, и человека.
Идея постоянного творения, творческого процесса как первоосновы бытия, постоянного диалога человека с Богом – это тоже всецело заслуга Библии. В процессе непрерывного творения эволюционно изменяется и мир, и сам человек. В этом смысле космический креационизм Библии выступает в качестве предшественника эволюционизма вообще и предтечи космического эволюционизма в частности.
Библейский Бог – это, в сущности, персонифицированное и антропоморфное перевоплощение мобилизационного фактора, который непрерывно творит порядок в мире и обеспечивает саму возможность прогрессивного развития, как в природе, так и в человеческой истории. В этом смысле космический эволюционизм есть не что иное, как эволюционное продолжение и развитие культурной традиции космического креационизма. Именно космический эволюционизм, как это ни парадоксально, является преемником и наследником этой великой традиции, а не так называемый «научный креационизм» с его нелепыми попытками зафиксировать человеческое познание на уровне, достигнутом более трёх тысяч лет назад.
Глава 4. Эволюция познания Космоса и негеоцентрическая Вселенная
4.1. Геоцентрическая картина мира
Эта Сила не является Абсолютной Идеей в духе Гегеля, она не материализует итоги своей познающей природу деятельности, она лишь оперирует Словом как духовным инструментом, чтобы создавать альтернативу природному хаосу («да будет свет, и стал свет») и формировать порядок путём отделения смешанных стихий (отделил «свет от тьмы», «твердь от воды», «небо от земли», «сушу от морей», «зелень от воды», «день от ночи», «рыб от воды», «птиц от неба», «животных от земли», «человека по образу и подобию Своему», то есть от Себя).
Вскоре после одновременного создания на шестой день мужчины и женщины будет предложен другой вариант в виде отделения женщины от мужчины путём «хирургической» операции» в «крепком сне» путём извлечения из мужского тела ребра и последующего закрывания его плотью. Человека же Бог создал из праха земного, и вдунул в него дыхание жизни, то есть оживил своим дыханием и передал частицу Себя.
Создание из праха – великолепный художественно-философский приём, призванный показать ничтожность человеческого тела, предрасполагающего к греху, и оттенить потенциал человеческого духа, идущего от Бога. Для этого при редактировании сюжета, заимствованного, по-видимому, из вавилонской традиции, слово «глина» была заменена на слово «прах», а исходное понятие глины озвучено в имени первочеловека Адам, означающего не что иное, как «глина».
Как бы ни относиться к физико-биологической стороне библейского повествования о начале мира, которое для своего времени тоже было достижением рационального мышления, художественно-философская сторона этого повествования, безусловно, гениальна и заслуживает восхищения. Ни одному народу не удавалось создать более яркой, убедительной, фундаментальной и драматической картины создания мира.
Это не просто мифологическая космогония, а последовательная (несмотря на все противоречия), стройная, глубокая мировоззренческая система космического креационизма. Недаром она сохраняет свою актуальность вплоть до нашего времени, несмотря на то, что благодаря неустанному труду учёных мы знаем сейчас о космосе в миллиарды раз больше, и он предстаёт перед нами совсем другим, чем он представлялся во времена создания Библии. Начало книги Бытия, посвящённое сотворению мира, задаёт мировоззренческий импульс всей этой великой книге и всей библейской традиции, то есть выступает в качестве космогонического первоначала не только иудео-христианской, но и мусульманской религиозной традиции, охватывая, тем самым, своим влиянием не только Запад, но и постоянно контактирующую с ним часть Востока.
Эта религиозная картина мира ценна и своей поэзией, она концентрирует в себе не только высокохудожественное описание происхождения и сущности мира, но и глубочайшее постижение человека, психологию взаимоотношений мужчины и женщины, борение в сознании человека космического порядка и первобытного хаоса, творческой сущности и греховности, добра и зла, прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного и т. д.
Мировоззрение космического креационизма, выраженное в Библии, впитало в себя и ряд прогрессивных для того времени эволюционных идей. Творение мира в Библии – не однократный акт и не последовательность простых действий, как в мифологиях многих других народов. Творение мира проходит ряд последовательных этапов – семь дней творения, но оно продолжается и во взаимоотношениях Бога с человеком и миром на всех последующих этапах относительно самостоятельного развития и мира, и человека.
Идея постоянного творения, творческого процесса как первоосновы бытия, постоянного диалога человека с Богом – это тоже всецело заслуга Библии. В процессе непрерывного творения эволюционно изменяется и мир, и сам человек. В этом смысле космический креационизм Библии выступает в качестве предшественника эволюционизма вообще и предтечи космического эволюционизма в частности.
Библейский Бог – это, в сущности, персонифицированное и антропоморфное перевоплощение мобилизационного фактора, который непрерывно творит порядок в мире и обеспечивает саму возможность прогрессивного развития, как в природе, так и в человеческой истории. В этом смысле космический эволюционизм есть не что иное, как эволюционное продолжение и развитие культурной традиции космического креационизма. Именно космический эволюционизм, как это ни парадоксально, является преемником и наследником этой великой традиции, а не так называемый «научный креационизм» с его нелепыми попытками зафиксировать человеческое познание на уровне, достигнутом более трёх тысяч лет назад.
Глава 4. Эволюция познания Космоса и негеоцентрическая Вселенная
4.1. Геоцентрическая картина мира
Астрономия была, по существу, первой наукой, созданной на нашей планете. С глубокой древности человек стал задумываться о том, что же представляет собой мир, в котором он живет, та огромная, таинственная Вселенная, малой частичкой которой он является. Но что впервые заставило наших далеких предков отвлечься от суровой повседневной действительности, протекавшей в непрестанной борьбе за существование, и обратить свой взор к небу? Таинственная ли красота ночного неба, усеянного жемчужными россыпями звёзд? Или кажущаяся «вечная» неизменность его? А быть может, и внутренняя потребность познания, развивающаяся вместе с усложнением мозга в непрестанной трудовой деятельности. Все это, по-видимому, сыграло свою роль. Однако необходимость познания окружающего мира диктовалась и непосредственными практическими потребностями людей, удовлетворение которых требовало приобретения всё новых и новых знаний и навыков.
Наивным, примитивным, противоречивым было первоначальное представление древних «астрономов» о многих небесных явлениях. И всё же оно явилось той основой, на которой стало возможным зарождение первых собственно научных представлений, имевших различную направленность в зависимости от того, какой род деятельности носил у того или иного народа доминирующий, определяющий характер. Например, для кочевников было важно уметь хорошо ориентироваться в пространстве – в бескрайних степях и пустынях с их однообразием и отсутствием приметных и постоянных деталей ландшафта. Это однообразие среды обитания, а также переменчивость жизни кочевников – нынче здесь, завтра там – требовали чего-то устойчивого, постоянного, неизменного. Таковым в представлении древних было, конечно же, небо с его «неподвижными» звёздами. По ним, а также по характерным точкам восходов и заходов Солнца было очень удобно ориентироваться. Не потому ли названия большинства ярких звёзд в современной астрономии арабского происхождения? Конечно, этого бы не было, если бы не мобилизационный подъём арабской цивилизации с VI века нашей эры.
Напротив, жизнь земледельческих пародов была очень тесно связана с циклическими движениями Солнца и Луны по небесной сфере и сменами фаз Луны. И древние астрономы научались вычислять и предсказывать многие солнечные и лунные явления с завидной точностью уже за несколько тысячелетий до нашей эры, изобрели удивительно точные календари, составляющие основу наших современных календарей. Уже этот пример показывает своеобразный праксеоцентризм освоения мира нашими предками (от греч. «праксис» – практика). О нём нам ещё предстоит поговорить подробнее. Но и мы, люди XXI столетия, отмеченного небывалым расцветом всех наук, и древних, и современных, недалеко ушли здесь от древних ученых. Мы так же, как и они, смотрим на мир, прежде всего, через призму нашей практической деятельности и тех наблюдений, которые становятся возможны благодаря этой деятельности.
Итак, уже в незапамятные доисторические времена «теория», как могла, поспевала за развивающейся общественной практикой людей, постепенно накапливая ответы на самые злободневные вопросы их жизни: когда начинать выгон скота на пастбища, производить сев или жатву и т. д. И уже тогда перед людьми вставал во всей своей неисчерпаемой сложности вопрос о том, что лежит за пределами того узенького мирка, в который погружен человек с его повседневной жизнью, заботами и ощущениями.
От природы всем нам Вселенная дана одинаково. Она дана такой, какой наблюдается с Земли уже первобытным человеком. Люди стоят обеими ногами на Земле, вокруг них до самой линии горизонта расстилается её поверхность – огромная и необозримая. Днём все это освещено Солнцем, величина которого по сравнению с Землей кажется незначительной. Сколько бы ни жил человек, и сколько бы он ни помнил о людях, живших до него, Солнце всегда восходило утром на одном крае Земли, и заходило на другом – противоположном. Когда же оно скрывалось за горизонт, появлялись другие светила. Показывалась уже с последними солнечными лучами Луна. Теперь можно было их сравнить по величине и решить, что Луна меньше Солнца. Но вот во сколько раз? Солнце всегда как будто одинаково, а вот Луна – то больше, то меньше. А когда догорали последние лучи дневного светила, ночное светило – Луна – становилось ярким и давало ночью достаточно света, чтобы ориентироваться в пути. Конечно, если небо, простирающееся над Землей, не было затянуто облаками. Облака могли заслонить и Солнце, а то, что они плывут, гонимые ветром над нами, но всё же гораздо ниже небесных светил, можно было заключить хотя бы из того, что ближнее закрывает от глаза дальнее, а не наоборот. К тому же горные жители нередко видели облака под своими ногами.
Но подлинная глубина неба являлась человеку именно ночью, когда в темноте, загадочные и манящие в неизвестно какой дали, сияли человеку бесчисленные, россыпи звёзд. Мир над головой человека представал столь же громадным и требующим изучения, как и мир под его ногами. Какой он, этот небесный мир, что общего у него с земным миром и что отличает их, хотелось знать для того, чтобы достроить доверху свои представления о земном мире. Практически значимом земном мире, от правильной ориентировки в котором зависела вся человеческая жизнь.
Итак, для человека существовало два мира – мир земной и мир небесный. Первый был основанием, второй – как бы «надстройкой». Первый казался плоским, второй – выпуклым, куполообразным. Но если с предметами земного мира человек сталкивался в своей деятельности, имел дело непосредственно, то небесный мир являлся ему лишь в наблюдениях. Уже это обстоятельство побуждало человека оценивать явления небесного мира по аналогии с земными явлениями, распространяя на него земной опыт и земные представления. Необходимо было, например, выяснить, из какого материала состоит небесный купол и почему подобного материала не имеется на Земле.
Так уже с первыми проблесками человеческого познания Вселенной рождалось убеждение в том, что она устроена по аналогии с земным миром. Но уже тогда слишком очевидным было отличие обоих миров. Мир земной – наше местообитание, он непрозрачен, рельефен, тело Земли чем-то сродни нашему телу. Купол неба недоступен для непосредственного проникновения, прозрачен, все видимые тела на нём – правильной шарообразной формы, огнеподобны, испускают свет, а Солнце даже тепло. Земля наполнена телами неправильной формы, как бы отломками от неё, все земные тела падают вниз, на её твердь, в то время как небесные тела на чём-то держатся в вышине. Таковы первоначальные, исходные сведения человека о Вселенной.
Дитя природы, человек обозревал её такой, какой она представала его природой данному восприятию. А восприятию она всегда предстает из определённого центра, обусловленного положением человека в мире, его земным существованием. Всё, что мы можем обозреть во Вселенной, как невооруженным глазом, так и при помощи самых современных приборов, располагается для нас вокруг Земли – дальше или ближе к ней, похоже или непохоже на всё, что мы находим на ней. Отсюда и возникает уже в древности познавательное явление, которое называют геоцентризмом. Оно существует и в наше время, изменяясь от эпохи к эпохе. И будет существовать дальше, отражая и объективное отношение познаваемого мира к познающим мир с Земли человеческим существам, и субъективное отношение этих существ к познаваемому ими миру. Геоцентризм – это, прежде всего, представление о мире (или система представлений), согласно которому наблюдаемая людьми Земля является центром Вселенной, земной же мир является образцом устройства Вселенной.
«Но позвольте, – спросит внимательный читатель, – кто же сейчас полагает, что Земля – центр Вселенной, что все небесные тела вращаются вокруг неё? Всем известно, что так думали до Коперника, теперь же самый невероятный невежда, если только он в здравом уме, с детства знает о том, что Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце – обыкновенная звезда, только расположенная ближе к нам».
Читатель, конечно, прав. Но геоцентризм – не только постановка Земли в центр мироздания, по и представление мироздания «по образу и подобию» Земли и природных процессов, протекающих на ней, а также и «централизация» наших знаний о мироздании вокруг земноподобного макроскопического мира.
Геоцентризм в первом из этих значений погиб в жестокой схватке с обновляющейся наукой в результате так называемого коперниканского переворота. Во втором значении он преодолевается с громадными трудностями до сих пор. В третьем значении он – необходимая сторона познания, развивающаяся по мере развития науки и становления в ней всё более негеоцентрических знаний. Самый развитый негеоцентризм наших представлений о мире во всякую конкретную эпоху так или иначе геоцентричен.
В противоположность геоцентризму негеоцентризм – представление о мире (или система представлений), согласно которому Земля не является центром мироздания ни в смысле центра вращения небесных тел, ни в смысле центра для представлений о мире в целом. Земной мир не может являться непреходящим образцом устройства мироздания, а стало быть, должны существовать и существуют неземноподобные, совершенно по-другому устроенные миры.
Борьба и взаимоотношение двух противоположных подходов – геоцентризма и негеоцентризма – пронизывает всю историю познания человеком «надземного» мира. И геоцентризм, и негеоцентризм представляют собой основание для ориентации человека в мире, своеобразную основу методологии познания Вселенной. Геоцентрические представления ориентируют познавательный процесс на открытие объектов земного характера, объяснение явлений земноподобными сущностями и процессами. Все в мире – как на Земле, похоже на то, что существует на Земле, не может быть ничего иного, или, но крайней мере, всё объяснимо аналогичным образом, – таков геоцентрический способ ориентации познания. Негеоцентрический способ, наоборот, геоцентрические сущности признает частным случаем качественно иных процессов. Нетрудно заметить, что первый способ навязывает определенное видение мира, ограниченное имеющимся в данное время набором данных, второй же нацеливает познание на поиск качественно иных путей и средств познания, дает ему более широкий и глубокий взгляд на мир.
История познания показывает, что уже геоцентризм в собственном смысле этого слова не был первоначальным, наиболее примитивным воззрением человека на окружающий мир. В донаучном мировоззрении ему предшествовали еще более узкие способы «центрирования» мира вокруг человека и непосредственно данных ему реалий: локоцентризм, биоцентризм, зооцентризм, антропоцентризм. Локоцентризм (от лат. «локус» – место) заключается в том, что древние племена и народы место своего обитания считали центром мира вообще. Впрочем, локоцентрические представления сводят весь окружающий мир к земному миру, и в этом смысле они не просто геоцентричны, а, можно сказать, сверхгеоцентричны. Локоцентризм сыграл важную роль в формировании географических знаний древних. До самой эпохи великих географических открытий в центре всех географических карт неизменно помещалась страна их составителя. Лишь в послеколумбовскую эпоху в географии восторжествовал нелокоцентризм.
Кстати, отголоски того способа географического изображения Земли, при котором в центре непременно находится страна составителя карты, другие же страны располагаются по кругу от неё, соответствуют не только примитивному взгляду на мир, согласно которому все, что за пределами собственного места в мире, есть нечто неведомое, а потому – враждебное и темное (страна чудовищ, обиталище хаоса, жилище людей с песьими головами и т. д.). Локоцентризм уже тогда позволяет сосредоточиться на уже известном, описать и изобразить его во всех мыслимых подробностях, а лучше всегда известно то, что лежит ближе, с чем постоянно имеешь дело. Всё же остальное уже не столь существенно, и может быть отображено некоторыми штрихами, дополнено легендами и слухами, подкреплено достоверными сообщениями путешественников и их же предположениями и домыслами. Так что картографический локоцептризм также является своеобразным, порой мистифицированным отражением «праксеоцентризма» человеческого восприятия, а в конечном счете – освоения и преобразования мира.
Но этим уже достаточно разработанным и продуманным воззрениям на мир, бесспорно, предшествовали еще более примитивные «центристские» представления. Самым древним из засвидетельствованных представлений родовой организации человеческого общества является, пожалуй, тотемизм. Тотемные центры племени были как бы средоточием всей Вселенной и одновременно Вселенная была не более чем порождением и отражением тотема, как правило, некоторого животного, основателя рода и творца всего сущего.
Этот древний тотемизм, прилагаемый ко всей Вселенной, явился мировоззренческой основой «биоцентристских» представлений зооморфной животноподобной модели Космоса. Последний представлялся просто в виде огромного живого существа, в частности, животного: волка, змеи, черепахи, ворона и т. д.
Зооцентризм – это мифологическое представление о Вселенной как некоем существе, а мирового процесса – как осуществления некоей жизнедеятельности. Сюда относятся мифы о вселенском драконе, первобытном яйце, из которого якобы возник мир, разделившись на две половинки – землю и небо, и т. д.
Это представление было настолько устойчивым, что отразилось и в фольклоре, и в философской традиции (вспомним платоновский диалог «Тимей»). Уверенность в том, что культурные герои тех или иных народов произошли от тотемов, мы находим в легендах об индейце Гайавате, белорусском князе-чародее Всеславе Полоцком и т. д. А легенды эти относятся к не столь уж отдаленным временам.
Постепенно на смену тотемизму и зооморфизму, наслаиваясь на них и причудливо переплетаясь с ними, приходят антропоморфные религиозные и мифологические воззрения. И примитивный космологический зооморфизм уступает место космологическому антропоморфизму. Безусловно, это могло произойти уже при определённом, достаточно высоком уровне развития общества и допонятийных форм первобытного мышления. До наших дней дошли представления древних китайцев о первочеловеке Пань-гу, древних индийцев о «первочеловеке» Пуруше, древних германцев о великане Имире, которые охватывают собой всё сущее и составляет это всё сущее. Из частей этого первосущества образуются все элементы видимого мира. Так, глаза Пань-гу становятся Солнцем и Луной, кровь – реками, дыхание – ветром, волосы – растениями и т. д. Аналогичен и миф о Пуруше.
Можно предположить, что смена зооморфной «парадигмы» антропоморфной произошла далеко не мирным путем. Возможно, она отражала и сопутствовала первой в истории крупной революции – распаду родоплеменных обществ древности и смене матриархальной организации общества патриархальной родовой организацией.
Во всяком случае, отметим, что в мифологиях этот факт изображается в виде непосредственной схватки. Антропоморфный герой – бог, символизирующий установление космического порядка, непременно убивает олицетворяющее первобытный хаос зооморфное чудовище, как правило, дракона: Индра лишает жизни Вритру, Мардук убивает Тиамат и т. д.
Антропоцентризм является основой развитой мифологии. Он состоит в изображении мирового процесса как результата деятельности антропоморфных сил, человекоподобных существ, их борьбы и социально-подобных взаимоотношений. Непременным элементом, просвечивающим во всех антропоцентристских воззрениях на мир, является всё тот же отмеченный выше «праксеоцентризм», который отражает, разумеется, в мистифицированном виде, специфически человеческий, предметно-преобразующий характер освоения мира и его постижения.
Действительно, во всех многообразных вариантах мифа о происхождении Земли и неба не обходится без некоего «третьего лица» – героя или, позднее, божества, – который создает Космос из Хаоса посредством своей целенаправленной деятельности. Так, у древних китайцев это божества Ян и Инь. У древних иудеев – Элохим. У древних египтян – бог May. У древних шумеров – бог Мардук (или Энлиль). У древних индусов – Индра или Брахма. У древних славян – Сварог (или Перун). Засвидетельствовано использование многими из этих «творцов» специальных орудий творения. В частности, Индра использует «ваджру», с помощью которой раскалывает изначальный холм среди вод, из двух половинок которого возникают Земля и Небо. Славянский Сварог и древнегреческий Гефест используют кузнечные орудия для того, чтобы выковать небесный свод. И это весьма древние представления. По-видимому, позднее акцент переносился уже на другие человеческие способности – прежде всего умственные. Сила творческого слова или сила творческого разума – вот что составляет главное «орудие» египетского May, иудейского Элохима (само слово, как известно, означает «боги», но мы будем использовать его здесь в собирательном смысле). Боги – творцы Вселенной – обязательно имеют человеческий облик. Они антропоморфны, хотя в мифологии мы находим обратное отношение: человек создается «по образу и подобию» божества.
Почти во всех космологических построениях древних Вселенная носила отпечатки той местности, где возникали подобного рода представления, и определенной хозяйственной деятельности людей. Так, у древних индийцев структура космоса изображалась в виде двух колёс колесницы, соединённых осью, что символизировало три главные области мира: Землю, Небо и промежуточное воздушное пространство (антарикшу). У вавилонян Земля – это остров в океане, на который опирается купол Неба с прикреплёнными к нему светилами. А древним китайцам Земля представлялась в виде плоской прямоугольной плиты, над которой столбы поддерживают круглое Небо.
Следует отметить, что при ближайшем рассмотрении догеоцентрические представления оказываются лишь элементами слаборазвитых и потому утрированных геоцентрических представлений. Так, локоцентризм предполагает существование только земного мира с центром в местопребывании племени. Зооцентризм рисует Вселенную как мифологизированного зверя, свойства которого «списаны» с определённых земных животных. Антропоморфное и антропоцентрическое изображение Вселенной переносило на неё свойства и отношения представителей земного человечества.
Однако если локоцентризм напрочь ограничивает отношение человека к миру тем земным местом, которое занимает человек, и отгораживается от вопросов о том, что может существовать за пределами этих ограничений, то мифологическое мировоззрение с присущим ему представлением о человекоподобной и животноподобной природе всего окружающего человека, всегда оставляют место для негеоцентрической природы, правда, воплощенной не реальным, а чудесным образом в могущественных антропоморфных мифических существах. К тому же мифологическое мышление постоянно оперирует противопоставлением земли и неба, что даёт возможность дополнить геоцентрические представления догадками о «неземных» событиях и явлениях. Как известно, религиозно-мифологическое отношение к миру берёт начало из «одушевления» различных предметов, земных объектов (гор, лесов, пещер и т. д.), а затем и небесных явлений.
Первоначально для человека Земля была его единственным миром. Как уже говорилось, наиболее примитивный геоцентризм отождествляет земной мир с миром вообще. Небо рассматривается как дополнение Земли. Земная твердь – подножие человеческого мира, его фундамент, а небо над головой – органическая часть земной природы. Но с развитием мифологического осмысления мира люди начинают проводить резкую границу между землёй и небом, что было, безусловно, прогрессивным шагом по сравнению с домифологическим мировосприятием. Земля почти повсеместно принижается в своем значении, расценивается как обиталище чувственно воспринимаемых существ, «юдоль печали», небо – местопребывание антропоморфных небожителей, олицетворяющих вначале стихийные силы природы, а затем превращаемых в творцов, демиургов, создающих по своему произволу Землю и всё, что обнаруживается на ней. Естественно, мир небесный, в отличие от земного, был недоступным, таинственным, поражающим воображение. И человеческая фантазия населяет его разнообразными существами: сказочными героями или всемогущими богами. Именно их действиям приписывалось всё то, что не находило достаточного объяснения на основе ограниченного опыта людей: молнии, ветер, движения Солнца и звёзд и многие другие явления. Действия стихийных сил для неразвитого человеческого отношения к миру естественней всего объяснялись по аналогии с действиями человеческих существ.
Наивным, примитивным, противоречивым было первоначальное представление древних «астрономов» о многих небесных явлениях. И всё же оно явилось той основой, на которой стало возможным зарождение первых собственно научных представлений, имевших различную направленность в зависимости от того, какой род деятельности носил у того или иного народа доминирующий, определяющий характер. Например, для кочевников было важно уметь хорошо ориентироваться в пространстве – в бескрайних степях и пустынях с их однообразием и отсутствием приметных и постоянных деталей ландшафта. Это однообразие среды обитания, а также переменчивость жизни кочевников – нынче здесь, завтра там – требовали чего-то устойчивого, постоянного, неизменного. Таковым в представлении древних было, конечно же, небо с его «неподвижными» звёздами. По ним, а также по характерным точкам восходов и заходов Солнца было очень удобно ориентироваться. Не потому ли названия большинства ярких звёзд в современной астрономии арабского происхождения? Конечно, этого бы не было, если бы не мобилизационный подъём арабской цивилизации с VI века нашей эры.
Напротив, жизнь земледельческих пародов была очень тесно связана с циклическими движениями Солнца и Луны по небесной сфере и сменами фаз Луны. И древние астрономы научались вычислять и предсказывать многие солнечные и лунные явления с завидной точностью уже за несколько тысячелетий до нашей эры, изобрели удивительно точные календари, составляющие основу наших современных календарей. Уже этот пример показывает своеобразный праксеоцентризм освоения мира нашими предками (от греч. «праксис» – практика). О нём нам ещё предстоит поговорить подробнее. Но и мы, люди XXI столетия, отмеченного небывалым расцветом всех наук, и древних, и современных, недалеко ушли здесь от древних ученых. Мы так же, как и они, смотрим на мир, прежде всего, через призму нашей практической деятельности и тех наблюдений, которые становятся возможны благодаря этой деятельности.
Итак, уже в незапамятные доисторические времена «теория», как могла, поспевала за развивающейся общественной практикой людей, постепенно накапливая ответы на самые злободневные вопросы их жизни: когда начинать выгон скота на пастбища, производить сев или жатву и т. д. И уже тогда перед людьми вставал во всей своей неисчерпаемой сложности вопрос о том, что лежит за пределами того узенького мирка, в который погружен человек с его повседневной жизнью, заботами и ощущениями.
От природы всем нам Вселенная дана одинаково. Она дана такой, какой наблюдается с Земли уже первобытным человеком. Люди стоят обеими ногами на Земле, вокруг них до самой линии горизонта расстилается её поверхность – огромная и необозримая. Днём все это освещено Солнцем, величина которого по сравнению с Землей кажется незначительной. Сколько бы ни жил человек, и сколько бы он ни помнил о людях, живших до него, Солнце всегда восходило утром на одном крае Земли, и заходило на другом – противоположном. Когда же оно скрывалось за горизонт, появлялись другие светила. Показывалась уже с последними солнечными лучами Луна. Теперь можно было их сравнить по величине и решить, что Луна меньше Солнца. Но вот во сколько раз? Солнце всегда как будто одинаково, а вот Луна – то больше, то меньше. А когда догорали последние лучи дневного светила, ночное светило – Луна – становилось ярким и давало ночью достаточно света, чтобы ориентироваться в пути. Конечно, если небо, простирающееся над Землей, не было затянуто облаками. Облака могли заслонить и Солнце, а то, что они плывут, гонимые ветром над нами, но всё же гораздо ниже небесных светил, можно было заключить хотя бы из того, что ближнее закрывает от глаза дальнее, а не наоборот. К тому же горные жители нередко видели облака под своими ногами.
Но подлинная глубина неба являлась человеку именно ночью, когда в темноте, загадочные и манящие в неизвестно какой дали, сияли человеку бесчисленные, россыпи звёзд. Мир над головой человека представал столь же громадным и требующим изучения, как и мир под его ногами. Какой он, этот небесный мир, что общего у него с земным миром и что отличает их, хотелось знать для того, чтобы достроить доверху свои представления о земном мире. Практически значимом земном мире, от правильной ориентировки в котором зависела вся человеческая жизнь.
Итак, для человека существовало два мира – мир земной и мир небесный. Первый был основанием, второй – как бы «надстройкой». Первый казался плоским, второй – выпуклым, куполообразным. Но если с предметами земного мира человек сталкивался в своей деятельности, имел дело непосредственно, то небесный мир являлся ему лишь в наблюдениях. Уже это обстоятельство побуждало человека оценивать явления небесного мира по аналогии с земными явлениями, распространяя на него земной опыт и земные представления. Необходимо было, например, выяснить, из какого материала состоит небесный купол и почему подобного материала не имеется на Земле.
Так уже с первыми проблесками человеческого познания Вселенной рождалось убеждение в том, что она устроена по аналогии с земным миром. Но уже тогда слишком очевидным было отличие обоих миров. Мир земной – наше местообитание, он непрозрачен, рельефен, тело Земли чем-то сродни нашему телу. Купол неба недоступен для непосредственного проникновения, прозрачен, все видимые тела на нём – правильной шарообразной формы, огнеподобны, испускают свет, а Солнце даже тепло. Земля наполнена телами неправильной формы, как бы отломками от неё, все земные тела падают вниз, на её твердь, в то время как небесные тела на чём-то держатся в вышине. Таковы первоначальные, исходные сведения человека о Вселенной.
Дитя природы, человек обозревал её такой, какой она представала его природой данному восприятию. А восприятию она всегда предстает из определённого центра, обусловленного положением человека в мире, его земным существованием. Всё, что мы можем обозреть во Вселенной, как невооруженным глазом, так и при помощи самых современных приборов, располагается для нас вокруг Земли – дальше или ближе к ней, похоже или непохоже на всё, что мы находим на ней. Отсюда и возникает уже в древности познавательное явление, которое называют геоцентризмом. Оно существует и в наше время, изменяясь от эпохи к эпохе. И будет существовать дальше, отражая и объективное отношение познаваемого мира к познающим мир с Земли человеческим существам, и субъективное отношение этих существ к познаваемому ими миру. Геоцентризм – это, прежде всего, представление о мире (или система представлений), согласно которому наблюдаемая людьми Земля является центром Вселенной, земной же мир является образцом устройства Вселенной.
«Но позвольте, – спросит внимательный читатель, – кто же сейчас полагает, что Земля – центр Вселенной, что все небесные тела вращаются вокруг неё? Всем известно, что так думали до Коперника, теперь же самый невероятный невежда, если только он в здравом уме, с детства знает о том, что Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце – обыкновенная звезда, только расположенная ближе к нам».
Читатель, конечно, прав. Но геоцентризм – не только постановка Земли в центр мироздания, по и представление мироздания «по образу и подобию» Земли и природных процессов, протекающих на ней, а также и «централизация» наших знаний о мироздании вокруг земноподобного макроскопического мира.
Геоцентризм в первом из этих значений погиб в жестокой схватке с обновляющейся наукой в результате так называемого коперниканского переворота. Во втором значении он преодолевается с громадными трудностями до сих пор. В третьем значении он – необходимая сторона познания, развивающаяся по мере развития науки и становления в ней всё более негеоцентрических знаний. Самый развитый негеоцентризм наших представлений о мире во всякую конкретную эпоху так или иначе геоцентричен.
В противоположность геоцентризму негеоцентризм – представление о мире (или система представлений), согласно которому Земля не является центром мироздания ни в смысле центра вращения небесных тел, ни в смысле центра для представлений о мире в целом. Земной мир не может являться непреходящим образцом устройства мироздания, а стало быть, должны существовать и существуют неземноподобные, совершенно по-другому устроенные миры.
Борьба и взаимоотношение двух противоположных подходов – геоцентризма и негеоцентризма – пронизывает всю историю познания человеком «надземного» мира. И геоцентризм, и негеоцентризм представляют собой основание для ориентации человека в мире, своеобразную основу методологии познания Вселенной. Геоцентрические представления ориентируют познавательный процесс на открытие объектов земного характера, объяснение явлений земноподобными сущностями и процессами. Все в мире – как на Земле, похоже на то, что существует на Земле, не может быть ничего иного, или, но крайней мере, всё объяснимо аналогичным образом, – таков геоцентрический способ ориентации познания. Негеоцентрический способ, наоборот, геоцентрические сущности признает частным случаем качественно иных процессов. Нетрудно заметить, что первый способ навязывает определенное видение мира, ограниченное имеющимся в данное время набором данных, второй же нацеливает познание на поиск качественно иных путей и средств познания, дает ему более широкий и глубокий взгляд на мир.
История познания показывает, что уже геоцентризм в собственном смысле этого слова не был первоначальным, наиболее примитивным воззрением человека на окружающий мир. В донаучном мировоззрении ему предшествовали еще более узкие способы «центрирования» мира вокруг человека и непосредственно данных ему реалий: локоцентризм, биоцентризм, зооцентризм, антропоцентризм. Локоцентризм (от лат. «локус» – место) заключается в том, что древние племена и народы место своего обитания считали центром мира вообще. Впрочем, локоцентрические представления сводят весь окружающий мир к земному миру, и в этом смысле они не просто геоцентричны, а, можно сказать, сверхгеоцентричны. Локоцентризм сыграл важную роль в формировании географических знаний древних. До самой эпохи великих географических открытий в центре всех географических карт неизменно помещалась страна их составителя. Лишь в послеколумбовскую эпоху в географии восторжествовал нелокоцентризм.
Кстати, отголоски того способа географического изображения Земли, при котором в центре непременно находится страна составителя карты, другие же страны располагаются по кругу от неё, соответствуют не только примитивному взгляду на мир, согласно которому все, что за пределами собственного места в мире, есть нечто неведомое, а потому – враждебное и темное (страна чудовищ, обиталище хаоса, жилище людей с песьими головами и т. д.). Локоцентризм уже тогда позволяет сосредоточиться на уже известном, описать и изобразить его во всех мыслимых подробностях, а лучше всегда известно то, что лежит ближе, с чем постоянно имеешь дело. Всё же остальное уже не столь существенно, и может быть отображено некоторыми штрихами, дополнено легендами и слухами, подкреплено достоверными сообщениями путешественников и их же предположениями и домыслами. Так что картографический локоцептризм также является своеобразным, порой мистифицированным отражением «праксеоцентризма» человеческого восприятия, а в конечном счете – освоения и преобразования мира.
Но этим уже достаточно разработанным и продуманным воззрениям на мир, бесспорно, предшествовали еще более примитивные «центристские» представления. Самым древним из засвидетельствованных представлений родовой организации человеческого общества является, пожалуй, тотемизм. Тотемные центры племени были как бы средоточием всей Вселенной и одновременно Вселенная была не более чем порождением и отражением тотема, как правило, некоторого животного, основателя рода и творца всего сущего.
Этот древний тотемизм, прилагаемый ко всей Вселенной, явился мировоззренческой основой «биоцентристских» представлений зооморфной животноподобной модели Космоса. Последний представлялся просто в виде огромного живого существа, в частности, животного: волка, змеи, черепахи, ворона и т. д.
Зооцентризм – это мифологическое представление о Вселенной как некоем существе, а мирового процесса – как осуществления некоей жизнедеятельности. Сюда относятся мифы о вселенском драконе, первобытном яйце, из которого якобы возник мир, разделившись на две половинки – землю и небо, и т. д.
Это представление было настолько устойчивым, что отразилось и в фольклоре, и в философской традиции (вспомним платоновский диалог «Тимей»). Уверенность в том, что культурные герои тех или иных народов произошли от тотемов, мы находим в легендах об индейце Гайавате, белорусском князе-чародее Всеславе Полоцком и т. д. А легенды эти относятся к не столь уж отдаленным временам.
Постепенно на смену тотемизму и зооморфизму, наслаиваясь на них и причудливо переплетаясь с ними, приходят антропоморфные религиозные и мифологические воззрения. И примитивный космологический зооморфизм уступает место космологическому антропоморфизму. Безусловно, это могло произойти уже при определённом, достаточно высоком уровне развития общества и допонятийных форм первобытного мышления. До наших дней дошли представления древних китайцев о первочеловеке Пань-гу, древних индийцев о «первочеловеке» Пуруше, древних германцев о великане Имире, которые охватывают собой всё сущее и составляет это всё сущее. Из частей этого первосущества образуются все элементы видимого мира. Так, глаза Пань-гу становятся Солнцем и Луной, кровь – реками, дыхание – ветром, волосы – растениями и т. д. Аналогичен и миф о Пуруше.
Можно предположить, что смена зооморфной «парадигмы» антропоморфной произошла далеко не мирным путем. Возможно, она отражала и сопутствовала первой в истории крупной революции – распаду родоплеменных обществ древности и смене матриархальной организации общества патриархальной родовой организацией.
Во всяком случае, отметим, что в мифологиях этот факт изображается в виде непосредственной схватки. Антропоморфный герой – бог, символизирующий установление космического порядка, непременно убивает олицетворяющее первобытный хаос зооморфное чудовище, как правило, дракона: Индра лишает жизни Вритру, Мардук убивает Тиамат и т. д.
Антропоцентризм является основой развитой мифологии. Он состоит в изображении мирового процесса как результата деятельности антропоморфных сил, человекоподобных существ, их борьбы и социально-подобных взаимоотношений. Непременным элементом, просвечивающим во всех антропоцентристских воззрениях на мир, является всё тот же отмеченный выше «праксеоцентризм», который отражает, разумеется, в мистифицированном виде, специфически человеческий, предметно-преобразующий характер освоения мира и его постижения.
Действительно, во всех многообразных вариантах мифа о происхождении Земли и неба не обходится без некоего «третьего лица» – героя или, позднее, божества, – который создает Космос из Хаоса посредством своей целенаправленной деятельности. Так, у древних китайцев это божества Ян и Инь. У древних иудеев – Элохим. У древних египтян – бог May. У древних шумеров – бог Мардук (или Энлиль). У древних индусов – Индра или Брахма. У древних славян – Сварог (или Перун). Засвидетельствовано использование многими из этих «творцов» специальных орудий творения. В частности, Индра использует «ваджру», с помощью которой раскалывает изначальный холм среди вод, из двух половинок которого возникают Земля и Небо. Славянский Сварог и древнегреческий Гефест используют кузнечные орудия для того, чтобы выковать небесный свод. И это весьма древние представления. По-видимому, позднее акцент переносился уже на другие человеческие способности – прежде всего умственные. Сила творческого слова или сила творческого разума – вот что составляет главное «орудие» египетского May, иудейского Элохима (само слово, как известно, означает «боги», но мы будем использовать его здесь в собирательном смысле). Боги – творцы Вселенной – обязательно имеют человеческий облик. Они антропоморфны, хотя в мифологии мы находим обратное отношение: человек создается «по образу и подобию» божества.
Почти во всех космологических построениях древних Вселенная носила отпечатки той местности, где возникали подобного рода представления, и определенной хозяйственной деятельности людей. Так, у древних индийцев структура космоса изображалась в виде двух колёс колесницы, соединённых осью, что символизировало три главные области мира: Землю, Небо и промежуточное воздушное пространство (антарикшу). У вавилонян Земля – это остров в океане, на который опирается купол Неба с прикреплёнными к нему светилами. А древним китайцам Земля представлялась в виде плоской прямоугольной плиты, над которой столбы поддерживают круглое Небо.
Следует отметить, что при ближайшем рассмотрении догеоцентрические представления оказываются лишь элементами слаборазвитых и потому утрированных геоцентрических представлений. Так, локоцентризм предполагает существование только земного мира с центром в местопребывании племени. Зооцентризм рисует Вселенную как мифологизированного зверя, свойства которого «списаны» с определённых земных животных. Антропоморфное и антропоцентрическое изображение Вселенной переносило на неё свойства и отношения представителей земного человечества.
Однако если локоцентризм напрочь ограничивает отношение человека к миру тем земным местом, которое занимает человек, и отгораживается от вопросов о том, что может существовать за пределами этих ограничений, то мифологическое мировоззрение с присущим ему представлением о человекоподобной и животноподобной природе всего окружающего человека, всегда оставляют место для негеоцентрической природы, правда, воплощенной не реальным, а чудесным образом в могущественных антропоморфных мифических существах. К тому же мифологическое мышление постоянно оперирует противопоставлением земли и неба, что даёт возможность дополнить геоцентрические представления догадками о «неземных» событиях и явлениях. Как известно, религиозно-мифологическое отношение к миру берёт начало из «одушевления» различных предметов, земных объектов (гор, лесов, пещер и т. д.), а затем и небесных явлений.
Первоначально для человека Земля была его единственным миром. Как уже говорилось, наиболее примитивный геоцентризм отождествляет земной мир с миром вообще. Небо рассматривается как дополнение Земли. Земная твердь – подножие человеческого мира, его фундамент, а небо над головой – органическая часть земной природы. Но с развитием мифологического осмысления мира люди начинают проводить резкую границу между землёй и небом, что было, безусловно, прогрессивным шагом по сравнению с домифологическим мировосприятием. Земля почти повсеместно принижается в своем значении, расценивается как обиталище чувственно воспринимаемых существ, «юдоль печали», небо – местопребывание антропоморфных небожителей, олицетворяющих вначале стихийные силы природы, а затем превращаемых в творцов, демиургов, создающих по своему произволу Землю и всё, что обнаруживается на ней. Естественно, мир небесный, в отличие от земного, был недоступным, таинственным, поражающим воображение. И человеческая фантазия населяет его разнообразными существами: сказочными героями или всемогущими богами. Именно их действиям приписывалось всё то, что не находило достаточного объяснения на основе ограниченного опыта людей: молнии, ветер, движения Солнца и звёзд и многие другие явления. Действия стихийных сил для неразвитого человеческого отношения к миру естественней всего объяснялись по аналогии с действиями человеческих существ.