Страница:
Это вытеснение отражает длительный, чрезвычайно трудный, зигзагообразный, включающий многочисленные возвраты и падения, но тем не менее поступательный и исторически закономерный путь человечества от традиционного общества к инновационному. И несмотря на очевидную дискомфортность от утраты массой людей их психологического настроя на поддержку с небес, их склонность к защите традиционных ценностей и к бегству от свободы, креационизм в развитом инновационном обществе не имеет шансов, он медленно, но верно сменяется эволюционизмом. При этом локальный эволюционизм, проявляясь теперь уже в специализации наук, но постоянно расширяясь и углубляясь, трансформируется в универсальный, всеобщий, неограниченный эволюционизм.
Разумеется, речь здесь не идет о пресловутом «искоренении» традиций в целях так называемого «преодоления отсталости», как это происходило в тоталитарных обществах, бывших на самом деле крайне отсталыми и по-своему традиционалистскими. Напротив, универсальный эволюционизм как стратегия познания и развития инновационного общества требует защиты, а порой и реставрации укорененных в обществе ценностей и традиций, даже если они отстали в определенной мере от общего уровня развития общества в данный момент его истории. Ведь традиции помогают людям преодолевать перегрузки, связанные с бурным осуществлением инноваций, порождающим разнообразные «шоки от будущего».
В этом смысле универсальный эволюционизм содержит в себе элементы традиционализма и консерватизма. Тем не менее, зародившись в научно-познавательной сфере как обобщение достижений науки в самых различных отраслях познания, универсальный эволюционизм как система взглядов с самого начала был ориентирован на осуществление инноваций и соответствующее преобразование традиций, на формирование традиций и ценностей, соответствующих духу инновационного общества.
Первые попытки создания системы универсального эволюционизма предпринимались уже в XIX веке. Идеалистический эволюционизм Гегеля, механистический эволюционизм Спенсера, диалектический эволюционизм Маркса имели огромное значение для становления идей универсального эволюционизма, явились его классическими предшественниками. Но поворот системы наук к исследованию эволюции начался с появления и широкого общественного признания эволюционной теории Дарвина в биологии. Теория Дарвина была частной эволюционной теорией и не могла стать основой универсального эволюционизма как системы миропонимания. Для того, чтобы универсальный эволюционизм как система миропонимания состоялся, необходимо было накопление эволюционного содержания во всей системе наук. Это и произошло в XX веке.
Вся система наук встала на путь изучения эволюции, идет по этому пути и не сойдет с него никогда. Ибо, как доказывают итоги всей совокупности научных исследований, только этот путь ведет к истине, а все прочие уводят от нее. В XX веке эволюционный характер приобретает физика. Со времен Возрождения, т. е. с возникновением систематического экспериментального естествознания физика занимает лидирующее положение в естественных науках, в формировании естественнонаучной картины мира. Физика в союзе с астрономией была в авангарде науки в жестоком и опасном конфликте со сторонниками религиозно-мифологической картины мира, господствовавшей в традиционном обществе. Несмотря на тяжкие жертвы, гибель на кострах и под пытками выдающихся ученых, наука победила, и сегодня мы знаем Космос, каким он предстает перед нами в научных исследованиях и в наблюдениях с космических кораблей, а не из мифологических сюжетов о создании небесной тверди, прикреплении к ней светил и тому подобных деяниях по сотворению бытия внеэволюционным путем.
Но физика, как и ее союзница астрономия, до определенного времени не была эволюционной наукой. Она была наукой о движениях, взаимодействиях и строении разнообразных вещественных образований, а также свойствах физических полей. Лишь космогоническая гипотеза Канта-Лапласа была первой все еще слабой попыткой эволюционного истолкования космического процесса. По мере формирования в XX веке научной космологии и исследования эволюции нашей Вселенной – Метагалактики, галактик, звезд и планет физика приобретает все больше возможностей для теоретического воспроизведения истории физических объектов самых различных масштабов и форм. Физические модели все полнее встраиваются в картину эволюционирующей Вселенной, все теснее связываются и сообразовываются с ней.
Столь же стремительно эволюционируется и космизируется химия. В биологии, несмотря на ослабление авторитета и влияния синтетической теории эволюции продолжается интенсивный поиск инновационных эволюционных моделей и накапливаются условия для нового эволюционного синтеза. Продолжаются попытки эволюционистского преобразования не только естественных, но и общественных наук, создания эволюционной истории, экономики, этики, эстетики, лингвистики и т. д. По мере насыщения эволюционным содержанием частных, конкретных наук и развития частных эволюционных теорий возникает тенденция и возрастает потребность в развитии универсального эволюционизма как обобщения достижений различных форм локального эволюционизма. Эта тенденция проявляет себя и на общенаучном уровне познания в ходе развития кибернетики, общей теории систем и особенно синергетики.
Переход от ряда локальных эволюционизмов и частных теорий эволюции к универсальному эволюционизму оказывается чрезвычайно сложным вследствие крайней специализации науки и неразработанности научно-философского мировоззрения. Но процесс этот идет и на уровне междисциплинарных связей, и в сфере совершенствования научной картины мира, и на путях неустанных философских поисков. Российский исследователь М. Конашев отмечает по этому поводу, характеризуя последарвиновский период развития науки:
«Началась великая трансформация представлений человека о самом себе и мире, которая может быть названа эволюционной революцией, и одним из результатов которой стало изменение научной картины мира, все более становившейся картиной эволюционирующего мира. Человек оказался перед необходимостью признать, что не просто «все течет, все изменяется», а что отдельные части мира, включая него самого, и мир в целом постоянно, непрерывно развиваются, эволюционируют, становясь тем, чем они не были раньше. Тем самым стал изменяться и предмет науки в целом. Теперь таковым все больше становилась эволюция» (Конашев М.Б. Эволюционная теория и эволюционная культура (от эволюционной теории Дарвина к всеобщему эволюционизму) – в кн.: Идея эволюции в биологии и культуре – М.: Канон, 2011 – 640 с., с. 301).
Сама постановка вопроса об универсальности эволюции настоятельно требует поиска ответов, связанных с обобщениями итогов частных теорий эволюции. «В той степени, – пишет далее М. Конашев, – в какой в любой частной эволюции имеются черты, свойства и некие атрибуты всеобщей эволюции, теория этой частной эволюции содержит в себе понятия, отражающие черты, свойства и атрибуты всеобщей эволюции. Постольку, поскольку в частных теориях эволюции содержатся данные понятия, эти теории, пусть в неполной, частичной, в еще не развернутой форме, содержат также предпосылки и элементы будущей, еще не созданной, но уже имеющейся в возможности теории общей (всеобщей) эволюции» (Там же, с. 302).
В метатеории, формирующейся на базе идеи универсального эволюционизма, в органическое единство приходят философия, система наук и общенаучный уровень научных исследований. В универсальном эволюционизме находят воплощение и развитие очень древние философские представления о всеобщей взаимосвязи и единстве мира, причем единстве безусловно материальном. Это безусловно материализм, и материализм гораздо более глубокий, чем так называемый диалектический материализм марксистов. Он не допускает тоталитарных политических истолкований, как материазилм Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина. Это последовательно эволюционный материализм. Не кровавые революции и диктатуры пролетариата, а последовательные воплощения в обществах порядка и свободы являются средствами социальной реализации идеи универсального эволюционизма.
В универсальном эволюционизме как эволюционно-материалистической трактовке универсума отнюдь не отвергаются плодотворные идеи идеалистического эволюционизма. Все когда-либо существовавшие школы философии вступают здесь в диалог. Отвергаются, а точнее, преодолеваются лишь попытки мифологического, креационистского истолкования эволюции, связанные с представлением о вмешательстве в ход эволюции неких потусторонних, нематериальных антропоморфных сил, действующих извне эволюции. Эволюция всеобща, и ничто не существует вне ее или над ней.
Эволюция есть causa sui, сама себе причина, причина причин. Эволюция универсальна, и ничто не вмешивается в ее ход. Весь мир есть эволюционирующая материя, а духовная сфера разумных существ, сколько бы их ни было во Вселенной, есть ее порождение. Так развивается и реализуется в универсальном эволюционизме классическая идея Спинозы об исходной причине всякого бытия, о первопричине мира, не допускающая никакой иной первопричины, кроме всеобщей, всеохватной, самодвижущейся эволюции.
Соответственно, универсальный эволюционизм не допускает реального существования никаких сказочно-мифологических персонажей – ни богов, ни ангелов, ни чертей, ни леших, ни водяных, ни оживших покойников, ни чудотворных способностей или предметов, ни прочих сверхъестественных явлений и существ, которыми религиозно мобилизованная фантазия человека населяет небесный, земной и подземный миры. Придется выбирать: или вы мыслите реально, как эволюционист, или вы тешите себя иллюзиями о загробном мире, вечности души и ее переселении из эволюционирующего тела в фантастический мир за пределами эволюции. Вы вправе выбрать последнее, но тогда вся ваша жизнь пройдет в рабском подчинении архаическим традициям и предрассудкам, в ожидании смерти и загробного воздаяния, а не в постоянном развитии своих телесных и духовных возможностей.
Исследование универсального эволюционного процесса, или, как выражались исследователи, глобальной эволюции, началось в западных странах главным образом на уровне решения общенаучных, междисциплинарных проблем. В США возникла школа так называемого «нового эволюционизма», идеи которой распространились на Западную Европу, но пользовались лишь незначительным влиянием. В 50-е – 60-е годы XX века бурное развитие кибернетики вскрыло возможности небожественного управления процессами в технике, социальной сфере, живой и даже неживой природе. Кибернетика показала важность информации небожественного происхождения в управлении эволюционными процессами. Распространилась идея самоуправления, спонтанного, автоматически действующего управления в процессах и объектах различного уровня сложности.
Распространение моды на общую теорию систем, созданную еще в 1930-е годы биологом-неоламаркистом Л. Берталланфи, не только натолкнуло многих ученых на поиск проявлений системности в развитии объектов исследования, но и указало на общность строения систем различного уровня, всеобщность системообразования на всех уровнях бытия и принципиальную несводимость целостности систем к простой совокупности их элементов. Системологическое миропонимание наслоилось на кибернетическое моделирование, в котором особая важность придавалась прямым и обратным, положительным и отрицательным связям, а идея «черного ящика» ориентировала исследователей на изучение сложных систем путем анализа входных и выходных параметров, поскольку такие системы не реагируют вполне адекватным и точно прогнозируемым образом на внешние воздействия.
Но непосредственное осмысление мира на общенаучном уровне как эволюционирующей системы систем началось с созданием неравновесной термодинамики и синергетики. В основу такого осмысления была положена идея самоорганизации, осуществляемой посредством спонтанного упорядочения хаоса. В работах создателя неравновесной термодинамики Ильи Пригожина была обоснована необходимость нового диалога человека с природой, позволяющего установить общие тенденции в развитии эволюционных процессов. Если классическая термодинамика в своих мировоззренческих выводах приходила к признанию неизбежности всеобщей деградации материи, распадению разнообразия и тепловой смерти Вселенной, то неравновесная термодинамика Пригожина, основанная на анализе открытых систем, приходила к противоположным выводам. Она показала принципиальную возможность последовательного повышения разнообразия космических систем, направленности эволюции к усложнению организации и достижению прогрессивных изменений. Что, разумеется, не исключает и противоположной направленности ряда эволюционных процессов. Когда немецкий ученый Герман Хакен обобщил на общенаучном уровне проявления процессов самоорганизации и предложил для их изучения и моделирования новую научную дисциплину, названную им синергетикой, эта дисциплина стала претендовать на объяснение механизмов эволюции не только в неживой природе, но и в живой материи, и в человеческом обществе. Сторонниками синергетики эволюция стала пониматься как всеобщая самоорганизация.
Опираясь на идею самоорганизации, американский ученый Эрих Янч по аналогии с попытками создания единой теории поля в физике предложил свою концепцию единой теории эволюции. Его книга «Самоорганизующаяся Вселенная: Научные и гуманистические следствия возникающей парадигмы эволюции», посвященная этой проблеме, получила широкую известность и была переведена на многие языки мира. (Jantsch E. The self-organizing Universe: Scientific and human implications of the emerging paradigme of evolution. Oxford: Pergamon press, 1980 – 343 p.). Российская интеллигенция, к сожалению, так и не дождалась издания этой книги на русском языке.
В ней Янч показывает сходство различных механизмов и динамик самоорганизации, характеризует это сходство как фундаментальное. Самоорганизация в живой природе и в обществе, согласно Янчу, является продолжением и преобразованием космической самоорганизации. Он ставит перед собой задачу «дать контуры унифицированной парадигмы, которая способна пролить неожиданный свет на всеохватывающий феномен эволюции» (Ibid., p. 4).
Янч выявляет иерархию уровней самоорганизации, каждый их которых характеризуется спецификой взаимодействий, коммуникаций и коэволюционных связей. Янч характеризует эволюцию как многоаспектную и многоуровневую коэволюцию, т. е. сопряженное развитие различных форм, образующее «универсальную развертываемость» и закономерный естественноисторический процесс» (Ibid., p. 4).
Космическая эволюция в полном соответствии с современной физикой рассматривается Янчем как арена действия четырех основных космических сил – гравитационных, электромагнитных, сильных и слабых взаимодействий. Соответственно в естественноисторическом процессе эволюции нашей космической системы, Метагалактики, на эту арену поочередно выходят различные силы. После Большого Взрыва космическая история начинается действием ядерных сил, по мере расширения Метагалактики образуются гравитационные взаимодействия, затем в процессе звездообразования происходит коэволюция гравитационных и ядерных взаимодействий. Возникающее при этом нарушение симметрий рассматривается Янчем как источник эволюционных изменений.
В развитии жизни Янч особую роль придает информации, которая явилась не только основой наследственности в виде структур нуклеиновых кислот, но и была использована в качестве разнообразных инструкций для самоорганизации. Другим определяющим фактором развития жизни, согласно Янчу, выступает обмен веществ. На уровне социокультурной эволюции коммуникативные связи обеспечиваются развитием нейронных структур. Разум как форма самоорганизации порождает новые коммуникации, принципиально отличные от генетических и метаболических. Человеческая мораль, религиозное сознание, сама идея Бога – суть порождения самоорганизации, подобные диссипативным структурам. В то же время разум как новое качество самоорганизации характеризуется Янчем как ступень совершенствования всеобщего метаболического разума.
Янч верит в существование вселенского разума, органами которого являются природные процессы. Разумеется, подобная вера уводит ученого не только от универсального понимания эволюционизма, но и от эволюционизма вообще.
Эволюционизм Янча обладает глобальным охватом бытия и его можно назвать глобальным, но он явно недостаточно универсален. Стремясь унифицировать «технологию» самоорганизации биологических и социальных систем с эволюцией космических систем, Янч явно не учитывает эффектов негеоцентрической организации Космоса. Пытаясь нарисовать грандиозную картину всеобщей эволюционной самоорганизации, Янч не выходит за рамки синергетики в понимании структурных основ эволюционных процессов. Он сводит понимание структурных источников эволюции к образованию диссипативных структур, по аналогии с действием которых он представляет самоорганизацию на высших уровнях организации. Но подобное перенесение механизмов эволюции с тепловых процессов на живую природу и общество некорректно.
Диссипативные структуры Пригожина, как и когерентные структуры Хакена представляют собой примеры спонтанного образования элементарной упорядоченности из динамического хаоса путем «сбрасывания» беспорядочных движений из открытых систем в окружающую среду и структурирования вещества на основе множества случайных совпадений хаотических движений. Янч не идет дальше неравновесной термодинамики и синергетики в понимании структурных предпосылок образования и преобразования порядка. Напротив, он пытается распространить термодинамические и синергетические механизмы на всю эволюцию в целом. Поэтому предложенный им проект единой теории эволюции мы считаем несостоятельным.
Эволюцию нельзя сводить к спонтанной самоорганизации и возникновению самопроизвольных структур непосредственно из массы хаотических движений. Структурные предпосылки эволюции чрезвычайно разнообразны и связаны со способностью определенных структур генерировать порядок, соответствующий их внутренней организации, т. е. производить эволюционную работу по упорядочению окружающей среды. Это означает, что эволюция не сводится к спонтанной самоорганизации, что ее механизмы представляют собой единство самоорганизации и организации, направляемой действием конкурирующих между собой упорядочивающих структур. Мы называем такие структуры мобилизационными. Именно они, а не некий запредельный космический разум, мобилизуют косную материю на эволюцию, действуя изнутри материи, а не извне.
Решительный протест против «дополнения» теории эволюции признанием существования вселенского разума и теорией «разумного замысла» содержится в работах английского биолога-эволюциониста Ричарда Докинза. Докинз рассматривает эволюционизм как критерий зрелости цивилизаций.
«Разумеется, жизнь на той или иной планете, – полагает он, достигает зрелости, когда ее носители впервые постигают смысл собственного существования. Если высшие существа из космоса когда-либо посетят Землю, первым вопросом, которым они зададутся, с тем, чтобы установить уровень нашей цивилизации, будет: «Удалось ли им уже открыть эволюцию?» (Докинз Р. Эгоистичный ген – М.: Мир, 1993 – 318 с., с. 14).
Острая публицистичность книг Докинза немало способствовала распространию интереса к эволюционным проблемам на Западе. Однако эволюционизм Докинза носит крайне упрощенный, рассчитанный на массовое восприятие, можно сказать, популистский характер. В его основе лежит культ весьма своеобразно понимаемого дарвинизма. Докинз строит свою концепцию эволюции на апологии биологического эгоизма. Согласно Докинзу, эгоистичное поведение живых организмов в борьбе за существование способствует выживанию и преимущественному размножению организмов с оптимальным набором генов. Это и является источником естественного отбора как движущей силы биологической эволюции. Проповедуя подобную трактовку биологической эволюции в книге «Эгоистичный ген», Докинз намеренно сводит систему хорошо известной ему синтетической теории эволюции к простой до наивности форме геноцентрического объяснения, чтобы сделать эволюционизм доктриной, доступной для усвоения так называемыми простыми людьми. Гены у Докинза не только образуют преимущества при отборе, но и диктуют организмам нормы поведения.
«Основной тезис этой книги, – поясняет Докинз, – состоит в том, что человек и все другие животные представляют собой машины, создаваемые генами. Подобно преуспевающим чикагским гангстерам, наши гены сумели выжить в мире, где царит жесточайшая конкуренция… Я утверждаю, что преобладающим качеством преуспевающего гена должен быть безжалостный эгоизм. Генный эгоизм обычно дает начало эгоистичности в поведении индивидуума» (Там же, с. 15).
Подобный вульгарный геноцентризм, т. е. придание наследственной информации несвойственных ей функций абсолютного контроля и предопределения развития и поведения организмов характерен не только для Докинза. Он стал настоящим бедствием биологического эволюционизма XX века и наводнил массовое создание, побудив его видеть в любом проявлении индивидуальных особенностей фатальный результат комбинации генетических структур. Но если отбор потворствует только эгоистам, откуда же тогда берется склонность к альтруистическому поведению?
Чтобы ответить на этот вопрос, Докинз вынужден признать ошибочность фаталистического геноцентризма, который следует из его же представления об эгоистичности генов и их доминирования в эволюции. Он заявляет:
«Представление о генетически унаследованных признаках как о чем-то постоянном и незыблемом – это ошибка, кстати, очень распространенная. Наши гены могут приказать нам быть эгоистичными, но мы вовсе не обязаны подчиняться им всю жизнь. Просто научиться альтруизму при этом может оказаться труднее, чем если бы мы были генетически запрограммированы на альтруизм. Человек – единственное живое существо, на которое влияние оказывает культура, приобретенная в результате научения и передачи последующим поколениям» (Там же, с. 16).
Здесь постулируется полный разрыв между биологией и культурой, биологической и социально-исторической эволюцией. При таком разрыве и отсутствии всякой преемственности не приходится говорить об универсальности эволюционизма. Докинз ищет истоки эгоизма на молекулярном уровне, в генах сохраненных при отборе особей. Поэтому многочисленные примеры альтруистического поведения животных ему приходится объяснять эгоистическими устремлениями, что далеко не всегда соответствует действительности.
Дело в том, что стимулы для проявления эгоистических или альтруистических побуждений в животном мире коренятся отнюдь не в генах, а в особенностях группового поведения, которые изучаются не генетикой, а этологией и социобиологией. Эти особенности, приобретенные в процессе эволюции психики, выступают в определенной мере в качестве одной из предпосылок общественного, культурно организованного, цивилизованного поведения людей. Разумеется, в общественной среде формируются и другие стимулы и предпосылки эгоистического и альтруистического поведения, относящиеся к более высокому уровню эволюции.
Докинз считает естественный отбор направляющим фактором не только биологической эволюции, но и всякой эволюции вообще. Он убежден, что «все на свете эволюционирует под действием естественного отбора» (Там же, с. 304). Вместе с тем гены, возникающие и приобретающие эгоистическую направленность под действием отбора, наделяются собственными стремлениями и намерениями. «Осознаем, – призывает Докинз, к чему стремятся наши собственные гены, и тогда у нас по крайней мере будет шанс нарушить их намерения» (Там же, с. 16).
Но в соответствии с этой логикой, если мы нарушим «намерения» наших генов, развиваясь по пути гуманизма и альтруизма, это приведет к отбору наименее приспособленных и вырождению биологической природы человека. Подобная бессмыслица проистекает из неуниверсальности эволюционизма, из представления об отсутствии преемственности между ступенями эволюции. Книги Докинза «Эгоистичный ген», «Слепой часовщик», «Бог как иллюзия» представляют огромную ценность защитой эволюционизма, убедительностью, мобилизационной активностью в пропаганде преимуществ научно-эволюционного мировоззрения. Но эволюционизму Докинза явно не хватает универсализма.
Понимая, что только на уровне биологической эволюции и в рамках «эгоистично» истолкованного дарвинизма невозможно противостоять креационистским атакам на науку, он в книге «Бог как иллюзия» обращается к рассмотрению предбиологической и космической эволюции. Полемизируя с креационистами, постоянно указывающими на низкую вероятность возникновения жизни из небиологической химии, лежащей в ее начале, Докинз считает возможным допустить, что появление жизни «было крайне маловероятным событием, на много порядков менее вероятным, чем полагает большинство людей» (Докинз Р. Бог как иллюзия – М.: Колибри, 2009 – 560 с., с. 195).
Разумеется, речь здесь не идет о пресловутом «искоренении» традиций в целях так называемого «преодоления отсталости», как это происходило в тоталитарных обществах, бывших на самом деле крайне отсталыми и по-своему традиционалистскими. Напротив, универсальный эволюционизм как стратегия познания и развития инновационного общества требует защиты, а порой и реставрации укорененных в обществе ценностей и традиций, даже если они отстали в определенной мере от общего уровня развития общества в данный момент его истории. Ведь традиции помогают людям преодолевать перегрузки, связанные с бурным осуществлением инноваций, порождающим разнообразные «шоки от будущего».
В этом смысле универсальный эволюционизм содержит в себе элементы традиционализма и консерватизма. Тем не менее, зародившись в научно-познавательной сфере как обобщение достижений науки в самых различных отраслях познания, универсальный эволюционизм как система взглядов с самого начала был ориентирован на осуществление инноваций и соответствующее преобразование традиций, на формирование традиций и ценностей, соответствующих духу инновационного общества.
Первые попытки создания системы универсального эволюционизма предпринимались уже в XIX веке. Идеалистический эволюционизм Гегеля, механистический эволюционизм Спенсера, диалектический эволюционизм Маркса имели огромное значение для становления идей универсального эволюционизма, явились его классическими предшественниками. Но поворот системы наук к исследованию эволюции начался с появления и широкого общественного признания эволюционной теории Дарвина в биологии. Теория Дарвина была частной эволюционной теорией и не могла стать основой универсального эволюционизма как системы миропонимания. Для того, чтобы универсальный эволюционизм как система миропонимания состоялся, необходимо было накопление эволюционного содержания во всей системе наук. Это и произошло в XX веке.
Вся система наук встала на путь изучения эволюции, идет по этому пути и не сойдет с него никогда. Ибо, как доказывают итоги всей совокупности научных исследований, только этот путь ведет к истине, а все прочие уводят от нее. В XX веке эволюционный характер приобретает физика. Со времен Возрождения, т. е. с возникновением систематического экспериментального естествознания физика занимает лидирующее положение в естественных науках, в формировании естественнонаучной картины мира. Физика в союзе с астрономией была в авангарде науки в жестоком и опасном конфликте со сторонниками религиозно-мифологической картины мира, господствовавшей в традиционном обществе. Несмотря на тяжкие жертвы, гибель на кострах и под пытками выдающихся ученых, наука победила, и сегодня мы знаем Космос, каким он предстает перед нами в научных исследованиях и в наблюдениях с космических кораблей, а не из мифологических сюжетов о создании небесной тверди, прикреплении к ней светил и тому подобных деяниях по сотворению бытия внеэволюционным путем.
Но физика, как и ее союзница астрономия, до определенного времени не была эволюционной наукой. Она была наукой о движениях, взаимодействиях и строении разнообразных вещественных образований, а также свойствах физических полей. Лишь космогоническая гипотеза Канта-Лапласа была первой все еще слабой попыткой эволюционного истолкования космического процесса. По мере формирования в XX веке научной космологии и исследования эволюции нашей Вселенной – Метагалактики, галактик, звезд и планет физика приобретает все больше возможностей для теоретического воспроизведения истории физических объектов самых различных масштабов и форм. Физические модели все полнее встраиваются в картину эволюционирующей Вселенной, все теснее связываются и сообразовываются с ней.
Столь же стремительно эволюционируется и космизируется химия. В биологии, несмотря на ослабление авторитета и влияния синтетической теории эволюции продолжается интенсивный поиск инновационных эволюционных моделей и накапливаются условия для нового эволюционного синтеза. Продолжаются попытки эволюционистского преобразования не только естественных, но и общественных наук, создания эволюционной истории, экономики, этики, эстетики, лингвистики и т. д. По мере насыщения эволюционным содержанием частных, конкретных наук и развития частных эволюционных теорий возникает тенденция и возрастает потребность в развитии универсального эволюционизма как обобщения достижений различных форм локального эволюционизма. Эта тенденция проявляет себя и на общенаучном уровне познания в ходе развития кибернетики, общей теории систем и особенно синергетики.
Переход от ряда локальных эволюционизмов и частных теорий эволюции к универсальному эволюционизму оказывается чрезвычайно сложным вследствие крайней специализации науки и неразработанности научно-философского мировоззрения. Но процесс этот идет и на уровне междисциплинарных связей, и в сфере совершенствования научной картины мира, и на путях неустанных философских поисков. Российский исследователь М. Конашев отмечает по этому поводу, характеризуя последарвиновский период развития науки:
«Началась великая трансформация представлений человека о самом себе и мире, которая может быть названа эволюционной революцией, и одним из результатов которой стало изменение научной картины мира, все более становившейся картиной эволюционирующего мира. Человек оказался перед необходимостью признать, что не просто «все течет, все изменяется», а что отдельные части мира, включая него самого, и мир в целом постоянно, непрерывно развиваются, эволюционируют, становясь тем, чем они не были раньше. Тем самым стал изменяться и предмет науки в целом. Теперь таковым все больше становилась эволюция» (Конашев М.Б. Эволюционная теория и эволюционная культура (от эволюционной теории Дарвина к всеобщему эволюционизму) – в кн.: Идея эволюции в биологии и культуре – М.: Канон, 2011 – 640 с., с. 301).
Сама постановка вопроса об универсальности эволюции настоятельно требует поиска ответов, связанных с обобщениями итогов частных теорий эволюции. «В той степени, – пишет далее М. Конашев, – в какой в любой частной эволюции имеются черты, свойства и некие атрибуты всеобщей эволюции, теория этой частной эволюции содержит в себе понятия, отражающие черты, свойства и атрибуты всеобщей эволюции. Постольку, поскольку в частных теориях эволюции содержатся данные понятия, эти теории, пусть в неполной, частичной, в еще не развернутой форме, содержат также предпосылки и элементы будущей, еще не созданной, но уже имеющейся в возможности теории общей (всеобщей) эволюции» (Там же, с. 302).
В метатеории, формирующейся на базе идеи универсального эволюционизма, в органическое единство приходят философия, система наук и общенаучный уровень научных исследований. В универсальном эволюционизме находят воплощение и развитие очень древние философские представления о всеобщей взаимосвязи и единстве мира, причем единстве безусловно материальном. Это безусловно материализм, и материализм гораздо более глубокий, чем так называемый диалектический материализм марксистов. Он не допускает тоталитарных политических истолкований, как материазилм Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина. Это последовательно эволюционный материализм. Не кровавые революции и диктатуры пролетариата, а последовательные воплощения в обществах порядка и свободы являются средствами социальной реализации идеи универсального эволюционизма.
В универсальном эволюционизме как эволюционно-материалистической трактовке универсума отнюдь не отвергаются плодотворные идеи идеалистического эволюционизма. Все когда-либо существовавшие школы философии вступают здесь в диалог. Отвергаются, а точнее, преодолеваются лишь попытки мифологического, креационистского истолкования эволюции, связанные с представлением о вмешательстве в ход эволюции неких потусторонних, нематериальных антропоморфных сил, действующих извне эволюции. Эволюция всеобща, и ничто не существует вне ее или над ней.
Эволюция есть causa sui, сама себе причина, причина причин. Эволюция универсальна, и ничто не вмешивается в ее ход. Весь мир есть эволюционирующая материя, а духовная сфера разумных существ, сколько бы их ни было во Вселенной, есть ее порождение. Так развивается и реализуется в универсальном эволюционизме классическая идея Спинозы об исходной причине всякого бытия, о первопричине мира, не допускающая никакой иной первопричины, кроме всеобщей, всеохватной, самодвижущейся эволюции.
Соответственно, универсальный эволюционизм не допускает реального существования никаких сказочно-мифологических персонажей – ни богов, ни ангелов, ни чертей, ни леших, ни водяных, ни оживших покойников, ни чудотворных способностей или предметов, ни прочих сверхъестественных явлений и существ, которыми религиозно мобилизованная фантазия человека населяет небесный, земной и подземный миры. Придется выбирать: или вы мыслите реально, как эволюционист, или вы тешите себя иллюзиями о загробном мире, вечности души и ее переселении из эволюционирующего тела в фантастический мир за пределами эволюции. Вы вправе выбрать последнее, но тогда вся ваша жизнь пройдет в рабском подчинении архаическим традициям и предрассудкам, в ожидании смерти и загробного воздаяния, а не в постоянном развитии своих телесных и духовных возможностей.
Исследование универсального эволюционного процесса, или, как выражались исследователи, глобальной эволюции, началось в западных странах главным образом на уровне решения общенаучных, междисциплинарных проблем. В США возникла школа так называемого «нового эволюционизма», идеи которой распространились на Западную Европу, но пользовались лишь незначительным влиянием. В 50-е – 60-е годы XX века бурное развитие кибернетики вскрыло возможности небожественного управления процессами в технике, социальной сфере, живой и даже неживой природе. Кибернетика показала важность информации небожественного происхождения в управлении эволюционными процессами. Распространилась идея самоуправления, спонтанного, автоматически действующего управления в процессах и объектах различного уровня сложности.
Распространение моды на общую теорию систем, созданную еще в 1930-е годы биологом-неоламаркистом Л. Берталланфи, не только натолкнуло многих ученых на поиск проявлений системности в развитии объектов исследования, но и указало на общность строения систем различного уровня, всеобщность системообразования на всех уровнях бытия и принципиальную несводимость целостности систем к простой совокупности их элементов. Системологическое миропонимание наслоилось на кибернетическое моделирование, в котором особая важность придавалась прямым и обратным, положительным и отрицательным связям, а идея «черного ящика» ориентировала исследователей на изучение сложных систем путем анализа входных и выходных параметров, поскольку такие системы не реагируют вполне адекватным и точно прогнозируемым образом на внешние воздействия.
Но непосредственное осмысление мира на общенаучном уровне как эволюционирующей системы систем началось с созданием неравновесной термодинамики и синергетики. В основу такого осмысления была положена идея самоорганизации, осуществляемой посредством спонтанного упорядочения хаоса. В работах создателя неравновесной термодинамики Ильи Пригожина была обоснована необходимость нового диалога человека с природой, позволяющего установить общие тенденции в развитии эволюционных процессов. Если классическая термодинамика в своих мировоззренческих выводах приходила к признанию неизбежности всеобщей деградации материи, распадению разнообразия и тепловой смерти Вселенной, то неравновесная термодинамика Пригожина, основанная на анализе открытых систем, приходила к противоположным выводам. Она показала принципиальную возможность последовательного повышения разнообразия космических систем, направленности эволюции к усложнению организации и достижению прогрессивных изменений. Что, разумеется, не исключает и противоположной направленности ряда эволюционных процессов. Когда немецкий ученый Герман Хакен обобщил на общенаучном уровне проявления процессов самоорганизации и предложил для их изучения и моделирования новую научную дисциплину, названную им синергетикой, эта дисциплина стала претендовать на объяснение механизмов эволюции не только в неживой природе, но и в живой материи, и в человеческом обществе. Сторонниками синергетики эволюция стала пониматься как всеобщая самоорганизация.
Опираясь на идею самоорганизации, американский ученый Эрих Янч по аналогии с попытками создания единой теории поля в физике предложил свою концепцию единой теории эволюции. Его книга «Самоорганизующаяся Вселенная: Научные и гуманистические следствия возникающей парадигмы эволюции», посвященная этой проблеме, получила широкую известность и была переведена на многие языки мира. (Jantsch E. The self-organizing Universe: Scientific and human implications of the emerging paradigme of evolution. Oxford: Pergamon press, 1980 – 343 p.). Российская интеллигенция, к сожалению, так и не дождалась издания этой книги на русском языке.
В ней Янч показывает сходство различных механизмов и динамик самоорганизации, характеризует это сходство как фундаментальное. Самоорганизация в живой природе и в обществе, согласно Янчу, является продолжением и преобразованием космической самоорганизации. Он ставит перед собой задачу «дать контуры унифицированной парадигмы, которая способна пролить неожиданный свет на всеохватывающий феномен эволюции» (Ibid., p. 4).
Янч выявляет иерархию уровней самоорганизации, каждый их которых характеризуется спецификой взаимодействий, коммуникаций и коэволюционных связей. Янч характеризует эволюцию как многоаспектную и многоуровневую коэволюцию, т. е. сопряженное развитие различных форм, образующее «универсальную развертываемость» и закономерный естественноисторический процесс» (Ibid., p. 4).
Космическая эволюция в полном соответствии с современной физикой рассматривается Янчем как арена действия четырех основных космических сил – гравитационных, электромагнитных, сильных и слабых взаимодействий. Соответственно в естественноисторическом процессе эволюции нашей космической системы, Метагалактики, на эту арену поочередно выходят различные силы. После Большого Взрыва космическая история начинается действием ядерных сил, по мере расширения Метагалактики образуются гравитационные взаимодействия, затем в процессе звездообразования происходит коэволюция гравитационных и ядерных взаимодействий. Возникающее при этом нарушение симметрий рассматривается Янчем как источник эволюционных изменений.
В развитии жизни Янч особую роль придает информации, которая явилась не только основой наследственности в виде структур нуклеиновых кислот, но и была использована в качестве разнообразных инструкций для самоорганизации. Другим определяющим фактором развития жизни, согласно Янчу, выступает обмен веществ. На уровне социокультурной эволюции коммуникативные связи обеспечиваются развитием нейронных структур. Разум как форма самоорганизации порождает новые коммуникации, принципиально отличные от генетических и метаболических. Человеческая мораль, религиозное сознание, сама идея Бога – суть порождения самоорганизации, подобные диссипативным структурам. В то же время разум как новое качество самоорганизации характеризуется Янчем как ступень совершенствования всеобщего метаболического разума.
Янч верит в существование вселенского разума, органами которого являются природные процессы. Разумеется, подобная вера уводит ученого не только от универсального понимания эволюционизма, но и от эволюционизма вообще.
Эволюционизм Янча обладает глобальным охватом бытия и его можно назвать глобальным, но он явно недостаточно универсален. Стремясь унифицировать «технологию» самоорганизации биологических и социальных систем с эволюцией космических систем, Янч явно не учитывает эффектов негеоцентрической организации Космоса. Пытаясь нарисовать грандиозную картину всеобщей эволюционной самоорганизации, Янч не выходит за рамки синергетики в понимании структурных основ эволюционных процессов. Он сводит понимание структурных источников эволюции к образованию диссипативных структур, по аналогии с действием которых он представляет самоорганизацию на высших уровнях организации. Но подобное перенесение механизмов эволюции с тепловых процессов на живую природу и общество некорректно.
Диссипативные структуры Пригожина, как и когерентные структуры Хакена представляют собой примеры спонтанного образования элементарной упорядоченности из динамического хаоса путем «сбрасывания» беспорядочных движений из открытых систем в окружающую среду и структурирования вещества на основе множества случайных совпадений хаотических движений. Янч не идет дальше неравновесной термодинамики и синергетики в понимании структурных предпосылок образования и преобразования порядка. Напротив, он пытается распространить термодинамические и синергетические механизмы на всю эволюцию в целом. Поэтому предложенный им проект единой теории эволюции мы считаем несостоятельным.
Эволюцию нельзя сводить к спонтанной самоорганизации и возникновению самопроизвольных структур непосредственно из массы хаотических движений. Структурные предпосылки эволюции чрезвычайно разнообразны и связаны со способностью определенных структур генерировать порядок, соответствующий их внутренней организации, т. е. производить эволюционную работу по упорядочению окружающей среды. Это означает, что эволюция не сводится к спонтанной самоорганизации, что ее механизмы представляют собой единство самоорганизации и организации, направляемой действием конкурирующих между собой упорядочивающих структур. Мы называем такие структуры мобилизационными. Именно они, а не некий запредельный космический разум, мобилизуют косную материю на эволюцию, действуя изнутри материи, а не извне.
Решительный протест против «дополнения» теории эволюции признанием существования вселенского разума и теорией «разумного замысла» содержится в работах английского биолога-эволюциониста Ричарда Докинза. Докинз рассматривает эволюционизм как критерий зрелости цивилизаций.
«Разумеется, жизнь на той или иной планете, – полагает он, достигает зрелости, когда ее носители впервые постигают смысл собственного существования. Если высшие существа из космоса когда-либо посетят Землю, первым вопросом, которым они зададутся, с тем, чтобы установить уровень нашей цивилизации, будет: «Удалось ли им уже открыть эволюцию?» (Докинз Р. Эгоистичный ген – М.: Мир, 1993 – 318 с., с. 14).
Острая публицистичность книг Докинза немало способствовала распространию интереса к эволюционным проблемам на Западе. Однако эволюционизм Докинза носит крайне упрощенный, рассчитанный на массовое восприятие, можно сказать, популистский характер. В его основе лежит культ весьма своеобразно понимаемого дарвинизма. Докинз строит свою концепцию эволюции на апологии биологического эгоизма. Согласно Докинзу, эгоистичное поведение живых организмов в борьбе за существование способствует выживанию и преимущественному размножению организмов с оптимальным набором генов. Это и является источником естественного отбора как движущей силы биологической эволюции. Проповедуя подобную трактовку биологической эволюции в книге «Эгоистичный ген», Докинз намеренно сводит систему хорошо известной ему синтетической теории эволюции к простой до наивности форме геноцентрического объяснения, чтобы сделать эволюционизм доктриной, доступной для усвоения так называемыми простыми людьми. Гены у Докинза не только образуют преимущества при отборе, но и диктуют организмам нормы поведения.
«Основной тезис этой книги, – поясняет Докинз, – состоит в том, что человек и все другие животные представляют собой машины, создаваемые генами. Подобно преуспевающим чикагским гангстерам, наши гены сумели выжить в мире, где царит жесточайшая конкуренция… Я утверждаю, что преобладающим качеством преуспевающего гена должен быть безжалостный эгоизм. Генный эгоизм обычно дает начало эгоистичности в поведении индивидуума» (Там же, с. 15).
Подобный вульгарный геноцентризм, т. е. придание наследственной информации несвойственных ей функций абсолютного контроля и предопределения развития и поведения организмов характерен не только для Докинза. Он стал настоящим бедствием биологического эволюционизма XX века и наводнил массовое создание, побудив его видеть в любом проявлении индивидуальных особенностей фатальный результат комбинации генетических структур. Но если отбор потворствует только эгоистам, откуда же тогда берется склонность к альтруистическому поведению?
Чтобы ответить на этот вопрос, Докинз вынужден признать ошибочность фаталистического геноцентризма, который следует из его же представления об эгоистичности генов и их доминирования в эволюции. Он заявляет:
«Представление о генетически унаследованных признаках как о чем-то постоянном и незыблемом – это ошибка, кстати, очень распространенная. Наши гены могут приказать нам быть эгоистичными, но мы вовсе не обязаны подчиняться им всю жизнь. Просто научиться альтруизму при этом может оказаться труднее, чем если бы мы были генетически запрограммированы на альтруизм. Человек – единственное живое существо, на которое влияние оказывает культура, приобретенная в результате научения и передачи последующим поколениям» (Там же, с. 16).
Здесь постулируется полный разрыв между биологией и культурой, биологической и социально-исторической эволюцией. При таком разрыве и отсутствии всякой преемственности не приходится говорить об универсальности эволюционизма. Докинз ищет истоки эгоизма на молекулярном уровне, в генах сохраненных при отборе особей. Поэтому многочисленные примеры альтруистического поведения животных ему приходится объяснять эгоистическими устремлениями, что далеко не всегда соответствует действительности.
Дело в том, что стимулы для проявления эгоистических или альтруистических побуждений в животном мире коренятся отнюдь не в генах, а в особенностях группового поведения, которые изучаются не генетикой, а этологией и социобиологией. Эти особенности, приобретенные в процессе эволюции психики, выступают в определенной мере в качестве одной из предпосылок общественного, культурно организованного, цивилизованного поведения людей. Разумеется, в общественной среде формируются и другие стимулы и предпосылки эгоистического и альтруистического поведения, относящиеся к более высокому уровню эволюции.
Докинз считает естественный отбор направляющим фактором не только биологической эволюции, но и всякой эволюции вообще. Он убежден, что «все на свете эволюционирует под действием естественного отбора» (Там же, с. 304). Вместе с тем гены, возникающие и приобретающие эгоистическую направленность под действием отбора, наделяются собственными стремлениями и намерениями. «Осознаем, – призывает Докинз, к чему стремятся наши собственные гены, и тогда у нас по крайней мере будет шанс нарушить их намерения» (Там же, с. 16).
Но в соответствии с этой логикой, если мы нарушим «намерения» наших генов, развиваясь по пути гуманизма и альтруизма, это приведет к отбору наименее приспособленных и вырождению биологической природы человека. Подобная бессмыслица проистекает из неуниверсальности эволюционизма, из представления об отсутствии преемственности между ступенями эволюции. Книги Докинза «Эгоистичный ген», «Слепой часовщик», «Бог как иллюзия» представляют огромную ценность защитой эволюционизма, убедительностью, мобилизационной активностью в пропаганде преимуществ научно-эволюционного мировоззрения. Но эволюционизму Докинза явно не хватает универсализма.
Понимая, что только на уровне биологической эволюции и в рамках «эгоистично» истолкованного дарвинизма невозможно противостоять креационистским атакам на науку, он в книге «Бог как иллюзия» обращается к рассмотрению предбиологической и космической эволюции. Полемизируя с креационистами, постоянно указывающими на низкую вероятность возникновения жизни из небиологической химии, лежащей в ее начале, Докинз считает возможным допустить, что появление жизни «было крайне маловероятным событием, на много порядков менее вероятным, чем полагает большинство людей» (Докинз Р. Бог как иллюзия – М.: Колибри, 2009 – 560 с., с. 195).