Левашов Виктор. Рискнуть и победить

Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не
приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым
внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже
почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы
следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от
автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу
самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу
он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих
выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку -- совсем крошечная: жить
можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся
к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал:
дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он
даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым Пастухов
недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам
привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого
приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало,
что убийца -- местный, свой. На него никто не обратил внимания именно
потому, что он был свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого
интереса.
В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение
не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что
киллера такой квалификации в городе нет.
Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с "мокрыми" делами,
но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не
говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал.
Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
* * *
На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за
дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону,
возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном
просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном
картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая
остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату.
По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не
хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не
закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
-- Уезжаем, -- коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. -- Дочь
уже отправили. А теперь вот и сами.
Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся,
готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем
спрашивать.
-- Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, --
предложил он. -- Нет -- нет.
По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
-- Она не хочет ничего знать. Она боится.
-- Тогда действительно ей лучше ничего не знать, -- согласился
Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был
запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на
крыльце. Единственное, чем он походил на сына, -- это была тучность. Причем
у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие
переедания или лени.
-- Есть еще видеокассета, -- вспомнил Юрий. -- Одно время я увлекался
съемками.
-- Покажите, -- попросил Пастухов. На кассете Николай Иванович был
запечатлен с сыном, невесткой и внучкой, но больше всего -- со своими
сортовыми тюльпанами. Юрий называл эти сорта, названия были похожи на
названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из них не
запомнил. Его интересовало совсем другое.
-- Пройдитесь по комнате, -- попросил он, когда кассета закончилась. --
Просто пройдитесь. Взад и вперед.
Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
-- А теперь у меня к вам еще одна просьба, -- продолжал Пастухов. --
Сейчас мы выйдем и вы запрете входную дверь так, как обычно запирал ее
Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер. Наденьте
тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
-- И что теперь? -- спросил он.
-- Спускайтесь с крыльца, -- скомандовал Пастухов, хотя это было явно
лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он
запирал дверь.
-- Все. Достаточно. Спасибо. Они вернулись в дом.
-- Вы из ФСБ? -- спросил Юрий.
-- Нет. Но расследование этого убийства входит в мои служебные
обязанности, -- ответил Пастухов, почти не соврав. -- Вы не замечали
последнее время странностей в поведении отца?
-- За последние полгода или даже чуть больше в его поведении не было
ничего, кроме странностей. Он был историком. И по образованию, и по
профессии, и по складу характера, и по образу жизни. У него были свои
радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или
библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и
тюльпаны. Особенно после смерти жены. Мама умерла восемь лет назад от
сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но мы не были с отцом
душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так
далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия не
имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал в дом
всю свою зарплату, как делал всю жизнь, остальное его не интересовало.
Единственным предметом его расходов были книги. Когда его привлекала
какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в
долги, а потом месяцами давал грошовые уроки немецкого языка, чтобы
расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже упакована,
но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской
библиотеке, не говоря про Ленинку. Чтобы у вас было представление о
библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог
библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
-- Зачем вам понадобились такие деньги? -- поинтересовался Пастухов.
-- Возникла необходимость, -- ушел от прямого ответа Юрий.
-- В чем же проявлялись его странности? -- вернулся Пастухов к теме
разговора.
-- Во всем. Он словно бы вылез из своего архива и кабинета, изумился
происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не ожидал
никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им
последовал.
-- Вы последовали?
-- Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной
деятельностью.
-- Он захотел стать губернатором?
Юрий даже засмеялся:
-- Боже сохрани. Отец -- губернатор! Да он подал бы в отставку на
второй день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не
нулевыми, а отрицательными. Экология -- это, конечно, важная вещь, но город
волнует сейчас совсем другое.
-- Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
-- Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
-- У вас была возможность спросить об этом отца.
-- Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше не
знать. Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз
заходил с разных сторон, но ответа так и не получил. Притом, что отец, в
общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
-- С кем он был близок и мог быть откровенным?
-- До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем
Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения "Яблоко" в нашем городе.
Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не
идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и спорили о
предвыборных программах "Яблока" и "Социально-экологического союза". На
выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между ними разладилось, и
они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего значения, потому
что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не было ни малейших
шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я считаю, что все это
глупые игры, которыми тешат себя взрослые люди. Застарелая болезнь
"шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
-- Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
-- Понятия не имею, -- не без раздражения ответил Юрий. -- Я знаю
только одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило в свою программу один из
его пунктов, а Мазур был против. На этом они и разошлись. После этого отец
проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое
количество подписей и зарегистрировался как кандидат в губернаторы от
"Социально-экологического союза". Отец -- губернатор! Этого невозможно
представить. Впрочем, все это было из области фантастики... Чаю? Или кофе?
Или чего-нибудь выпить?
-- Спасибо, -- отказался Пастухов. -- Не нужно ничего. С меня
достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.
-- Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У меня нет
никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не
представляете, какие деньги и силы здесь задействованы. Сотни миллионов
долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я
бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью могу сказать, кто
станет губернатором.
-- Кто? -- спросил Пастухов.
-- Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
-- Рейтинг у него -- всего 21 процент.
-- Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
-- Нет, -- отказался Пастухов. -- Я спорю только тогда, когда уверен в
успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня все
как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
-- Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего
города, как и всей России, нужны иностранные инвестиции. Извините, что
говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на
выборах победах коммунист, наш город, и вообще Россия, не получит от них ни
пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте я
поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но
часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное
расфукают на социальные программы. Им же придется выполнять предвыборные
обещания. А где на это взять деньги?
-- Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
Юрий задумался и ответил не сразу:
-- Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
-- Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
-- Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким
вещам, а я не спрашивал.
-- Давайте перейдем к последним дням, -- предложил Пастухов. -- Я знаю,
что это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все до
последней мелочи.
-- Это мой долг перед отцом, -- согласился Юрий. -- Спрашивайте.
-- Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в
губернаторы?
-- Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего об
этом не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие,
которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я
никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько
флегматичным человеком.
-- Что это за событие?
-- По форме оно очень простое. Утром он вышел к калитке, чтобы взять
газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без
обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал газеты у
себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз
и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я спешил на
работу, поэтому не стал расспрашивать, а вечером отец ни на какие мои
вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в нем
-- понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил -- тоже. Я знаю
только одно: в тот вечер он был у губернатора -- у Валентина Ивановича
Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что
они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
-- В каком состоянии он от него пришел?
-- Я бы сказал так: в угнетенном.
-- Пакет был с ним?
-- Нет.
-- Выходит, он отдал его губернатору?
-- Получается так.
-- Он не сказал вам, что было в пакете?
-- Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И
только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
-- Кто принес пакет -- неизвестно?
-- Нет. Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого
пакета не было.
-- После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот
пакет?
-- Нет.
Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не врет. Нет, не врет.
Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
-- А теперь давайте вернемся к последнему дню. Извините меня за
настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни я не знаем
даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас большой бизнес в
порту?
-- Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними
китами -- сущая ерунда. Поэтому меня и не трогают. -- Юрий подумал и
поправился: -- Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта есть. Немного,
но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
-- Кто держит порт?
-- Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой --
Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше
всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах
выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один
процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть
пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор
сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба
за губернаторское кресло -- акция не политическая, а прежде всего
финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все
же туда полез!
-- Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на
спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
-- Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал,
несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
-- И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших
шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? -- спросил Пастухов.
-- Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не
нахожу никакого объяснения.
-- Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич,
но вам придется его пройти.
-- Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он
встречался с членами орггруппы "Социально-экологического союза" -- в этот
день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в
актовом зале института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись
домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он
попросил мою жену погладить его, лучший серый костюм и белую рубашку.
Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно
времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина, причем
явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она
спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул
отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому
разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился
автомобиль -- из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес",
я в этом мало понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать
разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на
выступление.
-- Кто был этот гость?
-- Этого я вам не скажу.
-- Кэп? -- попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не
замахал:
-- Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам,
пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем,
как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и
попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил.
Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
-- Что он переснимал? -- спросил Пастухов.
-- Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших
лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
-- Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
-- Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых,
секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю,
что день выдался просто сумасшедший.
-- Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов,
которые получил утром?
-- У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими
листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не
оказалось.
-- Их могли взять из кармана плаща, -- предположил Пастухов.
-- Могли, -- согласился Юрий. -- Если бы хотели убить его. Но хотели
убить меня.
-- Какой разговор был между гостем и вашим отцом? -- продолжал
расспросы Пастухов. -- С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
-- Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно
спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
-- Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
-- Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет
удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей
семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
-- Я вас не осуждаю, -- сказал Пастухов. -- Напротив. На вашем месте я
поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности,
чтобы поквитаться с врагами.
-- У вас этих возможностей, вероятно, больше, чем у меня. У меня их
попросту нет. У вас есть еще вопросы?
Пастухов поднялся.
-- Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам
нравится здесь?
-- Да, -- ответил Юрий.
-- Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому
не нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий
Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
-- Вы в этом уверены?
Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим
страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не
перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека
рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени -- психофизика его
движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи
малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный
текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
-- Да, уверен.
-- Почему-то я вам верю, -- подумав, проговорил Юрий.
-- Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять
доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены
радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил
гостя.
-- Спасибо вам, -- сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
-- Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?
Юрий помолчал и ответил:
-- Да, Валентин Иванович Хомутов.
II
Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с
губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня
и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.
-- Начальник охраны Антонюка, -- представился он. -- Мне нужно
поговорить с губернатором.
Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:
-- О чем?
-- О вопросах его безопасности.
-- Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора, чтобы
я могла передать ее шефу?
-- А вы в этом что-нибудь понимаете? -- спросил Пастухов.
Сложная прическа на голове старшего референта качнулась и едва не
рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.
-- Чтобы сообщить шефу тему вашей беседы, вовсе не обязательно быть
специалистом в вопросах охраны. Итак?
-- Передайте, что я хочу обсудить с ним проблемы блокирования объекта
угрозы на дальних обводах, -- вежливо сказал Пастухов.
Она сделала несколько стенографических загогулин в блокноте и
величественно уплыла в кабинет, отделенный от приемной массивной дубовой
дверью с бронзовыми ручками.
Резиденция губернатора размещалась в бывшем здании обкома КПСС.
Несмотря на современную мебель и какие-то экзотические многолетние цветы,
расставленные в торцах коридоров и в приемных, в здании был неистребим
какой-то казенный дух, дух присутственного места, враждебный любому
вошедшему. Не потому, что человек вошел с каким-то делом, которое может
отвлечь обитателей этого места от их важных обязанностей, но уже само
появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой
посторонний, будь он проситель или предлагатель чего-то полезного, был
враждебен каждому сантиметру этого здания. Он был неуместен здесь. Несмотря
на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и вежливые
охранники и не меньше двух или трех раз сменились все секретарши и
начальники канцелярий, этот дух враждебности к каждому вошедшему с улицы
человеку все же не выветривался, он незримо присутствовал в атмосфере
губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед
входом в это массивное здание красовалась вывеска "Областной комитет КПСС",
а на шпиле над зданием реял красный флаг.
Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову,
стоя у открытой двери в кабинет:
-- Заходите. Валентин Иванович вас ждет.
При этом вид у нее был такой обескураженный, что две другие секретарши
(или младших менеджера) сделали вид, что крайне заняты своими бумагами --
настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.
Только два телохранителя губернатора как полулежали в креслах в углу
приемной, перемалывая мощными челюстями жвачку, так и остались в той же
позе, никак не прореагировав на происшедшее.
Губернатор сидел за массивным, сталинских времен письменным столом --
высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и с
распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты были скреплены
красивыми запонками из какого-то уральского самоцвета в серебряной или
мельхиоровой оправе. Подглазья набухли и были темными, как у людей,
страдающих почками. Пастухов обратил внимание, что пишет он не шариком, а
красивой, с золотой отделкой самопиской. И это ему почему-то очень
понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей степени все равно,
чем писать -- лишь бы писало.
Увидев посетителя, губернатор поднялся из-за стола, вышел навстречу
гостю и пожал ему руку.
-- Даже думать не хочу о той чуши, которую вы сказали моему референту.
Но если начальник охраны моего соперника просит о встрече -- значит, у него
есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?
-- Спасибо, ничего, -- отказался Пастухов.
-- Тогда пойдемте сюда, -- предложил губернатор. Он открыл небольшую
дверцу в торце своего кабинета, и они оказались в небольшой комнате,
обставленной как столовая или гостиная: с буфетом, диваном и обеденным
столом на шесть персон. Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие,
как он слышал, являлись обязательной принадлежностью кабинетов большого
начальства. Впрочем, слышать-то слышал, но бывать в них ему не приходилось
ни разу.
Губернатор достал из буфета початую бутылку коньяка и два хрустальных
фужера, щедро налил в оба и жестом предложил Пастухову не стесняться.
-- Спасибо, я не пью, -- отказался Пастухов.
-- На работе? -- уточнил губернатор.
-- Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках...
-- Почему?
Пастухов понял, что должен искренне отвечать на все вопросы, даже
пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.
-- У меня отец от водки сгорел.
-- Боитесь повторить его судьбу?
-- Не боюсь. Не хочу, -- уточнил Пастухов. -- Есть и еще причина. Когда
я выпью, во мне поселяется как бы другой человек. И он мне не нравится. Он
мне мешает жить, думать, делать свое дело.
-- Спасибо за откровенный ответ. А вот мне этот другой человек
нравится. Он свободен, весел, раскован. Может легко позволить себе то, чего
я в нормальном состоянии позволить себе не могу. Да, нравится. Поэтому я и
пью. -- И в доказательство губернатор одним махом опрокинул в себя
содержимое фужера. -- Давай выкладывай. Зачем начальнику охраны Антонюка
понадобилась встреча с губернатором?
-- У меня есть несколько вопросов. Но прежде -- один совет. Немедленно
смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.
-- Почему?
-- Перед тем как встретиться с вами, я прошел два поста. Один -- на
входе. Ладно, не будем к ним придираться, хотя заметить, что у человека
оружие, -- для этого никакого металлоискателя не нужно. Для опытного