Левашов Виктор. Рискнуть и победить

ней, превращая все хитроумные транзисторы в мелкую крупу, а изящную
коробочку в бесформенные обломки пластмассы. Ребята в это время были заняты
тем, что куда-то транспортировали из люкса соответственно упакованных моих
гостей во главе с Кэпом. Так что помешать занятиям Егорова было некому, а я
решил не вмешиваться, понимая, что человеку после такой психологической
нагрузки нужна разрядка. Покончив с "сонькой", он выпил еще полбокала виски
и закурил "Кэмэл".
Я понял, что теперь с ним можно поговорить. Я сказал:
-- Фужер Кэпа ты выбросил совершенно зря, он к нему даже не
притронулся. Я к своему тоже. Но мне приятно, что я вызываю у тебя меньше
брезгливости, чем этот тип. Теперь о "соньке". Я ее купил на Кипре в городе
Никосии и отдал за нее около шестисот долларов. Эту сумму я намерен
поставить в счет расходов. И ты не можешь не согласиться, что я имею на это
право. Я понимаю, что тебе нужно было на чем-то сорвать злость, но ты мог бы
выбрать что-нибудь подешевле. Я и без всякого детектора знал, что мой номер
прослушивается. И машина тоже. А положение машины в каждый момент
фиксируется. Мне даже на вашу базу не нужно было ездить для этого и смотреть
на все ваши космические антенны. Это -- азбука. И я ее знаю. Даю тебе
честное слово, что я не проверял на предмет чипов ни номер, ни "пассат". Ну,
разве что "жука" в люстре нашел. Но он просто на виду торчал. Я и не хотел
бы его найти, так все равно бы нашел. А больше и пальцем не шевельнул. Какой
смысл? Ну, найду один-два, а там еще десять. Так что, Саня, признай, что ты
слегка погорячился, а "соньку" мы спишем как утраченную в ходе оперативных
мероприятий...
-- О чем это ты говоришь? -- спросил он. Ну, не такими аккуратными
словами, но в этом смысле.
-- О быте, из которого складывается вся жизнь.
-- Ты специально назвал ему имя и должность Профессора?!
-- Для тебя это тоже была новость?
-- Кое в чем.
-- Вынужден признать: да, специально.
-- Ты понимаешь, что я теперь должен сделать с этим Кэпом и его
холуями?
-- У тебя богатый выбор. Автомобильная авария. Авиационная катастрофа.
Крушение яхты. Убийство с целью ограбления. Просто заказное убийство. И еще
с десяток способов. Грех жаловаться, Санек.
-- Мудак! -- заорал он, как резаный. -- Ты понимаешь, что теперь я его
должен убрать?! После всего, что ты ему рассказал?!
-- Извини, Санек. Но он мне мешал. И очень. Так что мне пришлось
воспользоваться услугами твоих ребят. Тем более что они под рукой, а у меня
никакой команды нет.
-- Чем он тебе помешал?
-- Выполнению моего задания. А именно: охране жизни Льва Анатольевича
Антонюка. Ты же сам слышал. Антонюк ни в каком варианте не станет
губернатором. А остановить его можно только одним способом. Этот способ Кэп
и имел в виду. Ему очень не повезло, что вы дали мне задание, прямо
противоположное его интересам. Я просто выполнял свою работу, и все. Верно?
Не жалей о нем, Саша. Он нехороший человек. Точно тебе говорю, нехороший. А
таким не стоит слишком долго на свете жить.
-- Для чего ты собирал информацию о Профессоре?
-- Я просто очень любознательный человек. И люблю знать, на кого
работаю.
-- Я, по-твоему, менее любознательный?
-- Ты человек служивый. И чем меньше знаешь, тем для тебя лучше.
-- У кого ты получил информацию о Профессоре? Только не заливай мне про
гараж и номер машины. Машину он меняет каждый день, а в гараже о нем ничего
не знают. Ну, у кого?
-- Этого я тебе, Санек, не скажу. У каждого из нас свои источники
информации. Верно? Важно ведь не то, откуда я брал информацию. Важно другое:
насколько она правдива. А информация о Профессоре правдива на все сто, не
так ли? Иначе ты бы не дергался.
-- Что ты еще знаешь о Профессоре? -- спросил Егоров.
-- Больше ничего, -- вполне честно ответил я. -- Все, что я знал, я
рассказал Кэпу. Ну, и по трансляции -- тебе.
Егоров налил еще полфужера виски, выпил снова без закуски и после
некоторого молчания сказал:
-- Я не могу взять на себя решение проблемы с Кэпом. Мне нужны санкции.
-- Профессора? -- уточнил я.
-- Да.
-- Что же, лети в Москву. Но думаю, что после этого ты сюда не
вернешься. Получишь срочное направление в какой-нибудь дальневосточный
морской гарнизон. Или, если повезет, в балтийский или черноморский. И будешь
остаток жизни дослуживаться до каперанга. Я не часто встречался с людьми
типа Профессора. Может, всего раз или два. Но психологию их понял.
Психология такая: раз приказ отдан -- они ждут только доклада о его
выполнении. Мелочи и детали их не интересуют. Для них это не более важно,
чем раздавленный тобой в припадке гнева детектор марки "Сони" за шестьсот
долларов. И если ты хоть что-нибудь понял из общения с ним, ты согласишься
со мной.
-- Но Кэп готов был вложить в реконструкцию порта до двухсот миллионов
долларов! И с ним были готовы сотрудничать немцы!
-- Да ну? -- поразился я. -- Вот так прямо и вложить? Ты веришь, что
такой человек способен вложить в любое дело хоть рубль, если не знает
способа заработать потом на этом рубле пятерку? Или Профессор ошибается в
своем контрагенте? Так твоя прямая задача, Саня, разъяснить ему его ошибку.
Начальство этого ужасно не любит. Но это семечки по сравнению с тем, что
разразится потом, когда выяснится де-факто, кто такой Кэп.
-- Чтобы ввести порт в оборот, нужны огромные вливания. На иностранцев
трудно рассчитывать. Приходится ориентироваться на своих. Кто бы они ни
были. Кэп давно уже отошел от преступной деятельности и занимается только
бизнесом.
-- Я бы охотно согласился с тобой, если бы не разговор, который
состоялся в этой же комнате десять минут назад. И если бы не тот арсенал,
который перекочевал из кармана Кэпа и его громил в руки твоих шустрых ребят.
Если это не признак преступной деятельности, то я просто не понимаю, о чем
мы говорим. Кстати, могу сделать тебе комплимент. Если ты готовил эту
команду, то я перед тобой преклоняюсь. Мои, например, не умеют так работать.
У меня ребята -- бойцы. А твои -- чистильщики, райнеры. Я сначала принял их
и тебя, кстати, за боевых пловцов. Возможно, они и были боевыми пловцами. И
наверняка неплохими. А ты не думай, что я, сухопутная крыса, в этом ничего
не понимаю. Нагрузка на боевого пловца раза в четыре больше, чем на
спецназовца. При прочих равных условиях. Но твои ребята сейчас -- не боевые
пловцы. Они -- оперативники суперкласса. Их можно с вертолета выбросить в
десятитысячную толпу, они сделают все, что нужно, и уйдут так, что никто
ничего не заметит. Единственный вопрос, который я себе при этом задаю,
простой и, возможно, глупый: зачем тебе такая команда?
-- Кэпу пришлось быть агрессивным, потому что ты его к этому вынудил.
Если бы ты не украл Мазура, ничего бы и не было.
-- Кроме того, что Мазура нашли бы дней через десять на какой-нибудь
отмели в Балтике, -- мирно заметил я. -- А если бы вы столь эффектно не
появились, в бойлерной лежал бы не Кэп, а я. Ты по-прежнему считаешь Кэпа
добропорядочным гражданином, с которым государство может сотрудничать в деле
восстановления дееспособности порта города К.?
-- Ни хера ты не врубаешься, -- заявил Егоров. -- Ни хера. Понял? А
лезешь, твою мать!
-- Санек, это просто потому, что мы плохо понимаем друг друга, --
терпеливо объяснил я. -- Перед нами поставлены разные задачи. Я играю
какую-то роль в вашей игре, а ты с Профессором ведешь эту игру. Решай сам.
Но учти, я не привык быть подсадной уткой. И я тебе скажу, почему вы
проиграете.
-- Не очень понимаю, о чем ты говоришь, но скажи, -- согласился Егоров.
-- За вами -- огромное государство, десятки спецслужб, разных важных и
неважных учреждений. Государство, в общем. А это значит, что ни один человек
не принимает самостоятельного и окончательного решения. Даже президент. У
него штат советников, кабинет министров и все такое прочее. Что дает шанс
одиночке выиграть у государства? Да только то, что он свободен и принимает
решения сам. И мгновенно, по мере обстоятельств. В длительной игре,
связанной с многолетними расследованиями, поисками доказательств,
государство может выиграть у одиночки. В быстрой игре -- нет. А у нас
сейчас, как я понимаю, очень быстрая игра. Передай это Профессору, если
увидишь его.
-- Не знаю, увижу ли я его, -- ответил Егоров. Я удовлетворенно
покивал.
-- У людей есть способность лезть к другим со своими советами. Но я
заметил, что советы эти так и остаются пустым сотрясением воздуха, очень
редко кто им следует. Из твоего ответа я понял, что ты серьезно задумался
над моим советом. И это вызывает во мне чувство глубокого удовлетворения.
Только не звони. Решишь доложить -- явись и доложи лично. Человек как-то
по-иному воспринимает неприятности, когда другой человек говорит ему о них
не по телефону, а глаза в глаза. В Чечне, например, я пользовался этим без
зазрения совести. Когда у нас срывалась какая-нибудь операция, я приходил к
нашему полковнику и все ему докладывал. После чего он говорил: "Пошел ты..."
Ну, в общем, догадываешься, в какое место он меня посылал. И на этом для нас
все заканчивалось. Какие уж доводы он приводил высшему начальству, не знаю.
Однажды ему даже вкатили выговорешник, но он его пережил.
-- И часто у вас срывались операции? -- поинтересовался Егоров.
-- Два раза.
-- Где ты был сегодня с двух часов дня до пяти часов вечера?
-- Катался по пригородам. И беседовал с Мазуром. Игорь Борисович,
председатель местного отделения "Яблока". Очень интересный человек. Не
знаком? Рекомендую. Он ввел меня в курс местной политической жизни и
рассказал о своей программе. Хорошая у них, оказывается, программа. Умная и
дальновидная. На будущих выборах я буду голосовать за "Яблоко". И тебе
советую.
-- Что ты делал после семнадцати часов?
-- Ремонтировал "пассат" в "Евросервисе". Поцарапал случайно бочину. И
сменил стекло, было с трещиной, она начала расходиться. Но это я в счет не
поставлю, мои дела.
-- Что ты делал от семнадцати до семнадцати двадцати?
-- Да ничего. Высадил Мазура, он уже опаздывал на передачу, к нему даже
подбежал Чемоданов. Посидел немного в машине и поехал искать сервис.
-- Зачем ты сидел в машине?
-- Санек! Если ты был за рулем почти три часа, нужно же просто немного
посидеть и отдохнуть! И подумать о том, что тебе рассказал умный человек. Не
так, что ли? В семнадцать двадцать началась передача "Голосуй сердцем".
Сейчас вот смотрел ее в повторе. Правда, эти козлы помешали
сосредоточиться... Без двух или трех минут пять я подвез Мазура к
телестудии. Это тебе подтвердят и сам Мазур, и Чемоданов, и охранник на
вахте. Из твоих настойчивых расспросов я заключаю, что между семнадцатью и
семнадцатью двадцатью что-то случилось. И в причастности к этому
происшествию ты подозреваешь меня. Нам будет, возможно, легче разговаривать,
если ты скажешь, что случилось и в чем ты меня подозреваешь.
Вошел Гена Козлов, доложил:
-- Все в порядке. Объекты на месте.
-- Можешь нормальными словами, -- кивнул Егоров.
-- В бойлерной. Там до понедельника никого не будет. Ключи у нас.
-- Сколько они выдержат?
-- Да пару дней запросто, -- заверил Козлов. -- Ну, похудеют немного.
Так это им только на пользу. Что будем с ними делать?
-- Пока не знаю, -- подумав, ответил Егоров. -- Свободен.
-- Слушаюсь, -- ответил Козлов и вышел.
-- У тебя нет двух дней, Санек. Знаешь, какой вопрос начальство любит
больше всего не свете? "Почему не доложили немедленно?" И тут оправдывайся
не оправдывайся, все без толку. Обязаны были доложить немедленно. При этом у
меня такое впечатление, что даже не слишком важно, что случилось. Любому
происшествию, любой неудаче можно найти оправдание. А вот когда тебя
спрашивают: "Почему не доложили немедленно?" -- тут стой столбом и молчи.
Потому что нечего сказать. Поэтому выбор у тебя небольшой: или докладывать
немедленно, или вообще не докладывать. Ну, возникли шероховатости в
проведении операции. Ну, мы их, это самое, устранили. Мне, конечно, трудно
давать тебе конкретные советы, потому что я не в ситуации, но я от всей души
рад поделиться с тобой крохами мудрости, накопленными за жизнь. Что и делаю.
Лично для меня, конечно, был бы камень с души, если бы Кэп попал в
какую-нибудь автомобильную или любую катастрофу. Но окончательное решение
принимать тебе. И отвечать за него, Санек. Сколько я себя помню, народ у нас
никогда не отвечал за свои поступки. За простого человека отвечал начальник.
А за начальника -- другой начальник. А за другого начальника -- вообще
никто. И только сейчас мы начинаем понимать, что за каждый свой шаг отвечаем
мы сами. Полной мерой. Сделал ошибку -- плати. По-моему, это самый трудный
опыт, который мы приобретаем. Тебе так не кажется?
Я вообще-то не большой любитель болтовни. Но тут трепался, как
полковник Митюков на вводной лекции по научному коммунизму. Во-первых, мне
нужно было приглушить подозрения, которые шевелились в душе Егорова.
(Хорошая интуиция, твою мать, ничего не скажу!) А главное, пожалуй, -- хоть
немного разрядиться, снять напряжение этого дня. Я, может быть, наделал за
сегодня кучу ошибок. Но то, что день был напряженным -- этого никто не
сможет отрицать. Поэтому я и молол что ни попадет на язык, отмечая между
делом, как хмурится Егоров. Я-то свои дела сделал, пусть это были и ошибки,
а ему нужно было принимать решения. И важные, так скажем. Да и в самом-то
деле -- служить в Москве в каком-нибудь элитном разведуправлении (а они,
по-моему, все элитные) или тянуть лямку командира морского дивизиона
где-нибудь на Камчатке -- есть разница? А речь шла именно об этом. Егоров
мог хмуриться на мои слова, но он не мог не понимать, что я совершенно прав.
Я не сомневался, что Кэп и все его холуи сразу же станут трупами, как
только узнают, кто такой на самом деле Профессор. На это я, честно говоря, и
рассчитывал. На кой хрен, спрашивается, мне такой серьезный источник угрозы?
Тем более что убрать его можно чужими руками.
Но медлительность, которую проявлял Егоров, меня озадачивала. В чем-то
я ошибся. В чем? Может быть, Кэпу отводилась какая-то особая роль в
комбинации? Но в операциях разведки крайне редко использовались криминальные
элементы, практически никогда не использовались.
Внимание на это обратил еще генерал-лейтенант Нестеров в своем
спецкурсе. Он объяснил это так. В криминальном элементе, как и в
проститутке, разрушены все основы нравственности. Это означает, что он в
любой момент может быть перекуплен, перевербован и начнет работать против
вас, когда вы об этом даже подозревать не будете. Он был убежден и внушал
нам, что самое эффективное свойство человеческой психики, пригодное для
вербовки надежного сотрудника, это даже не деньги, а честолюбие. Каждому
человеку кажется, что жизнь ему чего-то недодала. Он охотно идет на
секретное сотрудничество со спецслужбами именно потому, что обретает
внутреннее превосходство над другими, пусть и неявное, тайное, но все равно
-- он выше других, значимее. Если это качество подкрепляется идейной
убежденностью (как у знаменитой лондонской "пятерки" или у того же Кима
Филби) или патриотизмом -- цены такому сотруднику нет. К сожалению, слово
"патриотизм" генерал-лейтенант Нестеров в своих лекциях был вынужден брать
почти в кавычки, потому что в то время уже никто, в том числе и он сам, не
знал, что это такое.
Поэтому я не верил, что Кэп задействован в комбинации Профессора и
Егорова. И нужно было понять, что к чему. А для этого у меня был только
язык. Потому я и болтал, как телевизор. И кое-что удалось все-таки с помощью
этой болтовни выудить. Ну, например, что Егоров знал, сколько мой "пассат"
стоял у проходной телестудии -- ровно двадцать минут, и что перед этим три
часа болтался по пригородам. Но его не эти три часа интересовали. Его
интересовали двадцать минут у телестудии. Стало быть, что? Стало быть, он
знал, что как раз в это время в редакторской телецентра был убит Матвей
Салахов. А задача Матвея была очевидна, как желание моей Настены получить
"киндер-сюрприз". Задача его была: пристрелить Мазура, чтобы он не оттягал
почти пятнадцать процентов избирателей у губернатора, а заодно и Чемоданова,
который сопровождал Мазура от гримерки до эфирной. Чемоданова Матвею,
конечно, никто не заказывал, но так складывались обстоятельства. А
обстоятельства слишком часто сильнее нас. Что дальше?
Да очень просто. Матвея сдают или пристреливают (да, это верней,
мертвый как-то молчаливее, лишнего не скажет), расследование выясняет, что
он воспользовался для убийства пистолетом "токагипт-58", закрепленным за
начальником охраны красного кандидата Антонюка, после чего со мной тоже
происходит какой-нибудь несчастный случай со смертельным исходом. Заодно
выясняют, что Комарова тоже убил Матвей (а я в этом уже нисколько не
сомневался), демократическая пресса устраивает жуткий шум по поводу того,
что коммунисты используют наемных террористов для достижения своих
политических целей. И что? А ничего. В итоге Хомутов становится
губернатором. Что и требовалось доказать.
Я немного подумал над выстроенной в мозгу схемой и понял, что ошибаюсь.
Слишком сложно. Если бы Кэп изолировал Мазура, то и никакого убийства не
было бы нужно. Это я своей самодеятельностью немного смешал им карты, и им
пришлось действовать в условиях форс-мажора. Не сунься я не в свое дело,
ничего бы и не было... Привет, не было! А украденный "тэтэшник"? Это для
чего? Просто так? А я вообще для чего? Тоже просто так? Эти ребята из
спецслужб не платят по пятьдесят тысяч баксов за просто так. А тут отдали и
не охнули.
Профессор опять же. Что это значит? Это значит, что здесь какая-то
крупная игра. Очень крупная. Государственного значения. Потому что люди типа
Профессора не из тех, кто занимается мелочью и текучкой.
Более того, он счел необходимым лично встретиться со мной, сверить свои
впечатления от моей личности с той ролью, которую я в операции должен
сыграть.
Нет, все здесь не так просто. Большие беды возникают часто от того, что
исполнители усложняют простое. Но не меньшие, наверное, и от того, что они
упрощают сложное. Вот тут и крутись, как знаешь!
Было и еще кое-что, что в мою простую схему просто не влезало.
Документы, которые получил Комаров. Как с ними быть? Проигнорировать?
Сделать вид, что ничего не было?
И еще одно. Взрыв "Регаты". Двести десять погибших. Тоже ничего не
было? Я не о том сейчас говорю, кто виноват. Хотя есть кто-то, вполне
конкретный, кто виноват. Я специально зашел в городскую библиотеку и
перечитал все, что об этой "Регате" писали в газетах. Версий было множество.
От взрыва в трюме до самопроизвольного открытия какой-то трюмной задвижки. И
о том, что крушение парома было связано с криминальной борьбой за обладание
портом Таллина, тоже писали. Все версии выглядели правдоподобно, так как ни
одна из них не была подтверждена бесспорными фактами. Конечно, и задвижка
могла открыться. Но с чего бы ей открываться после двадцати с лишним лет
безаварийной эксплуатации парома? Ни одна из газет не посмела высказать
предположение о причастности к взрыву российских спецслужб, хотя многие
отмечали, что эта трагедия оказала благоприятное для России влияние на
проблему перераспределения балтийского грузопотока и открыла большие
перспективы для развития порта города К. Поэтому я и не задавался сейчас
вопросом, кто виноват или что виновато. Я говорю о самом факте. Был он? Был.
Вписывается он в мою схему? Нет. Значит, схему можно повесить в сортире на
гвоздь. Это и есть ее настоящая цена.
Из этих рассуждений видно, что я человек самокритичный. Но это не
значит, что я человек доверчивый и миролюбивый. Нет, я не миролюбивый. У
меня небольшая семья -- Настена да Ольга, но я их опора. Без меня они
пропадут. В Чечне мы воевали, выполняя воинский долг. Сейчас я воюю, защищая
себя и свою семью. Ну, и немного -- честь России. Так, как я ее понимаю. Я
бы даже сказал, что это не понимание, а ощущение. Я не знаю, что такое
нынешняя Россия. И никто, по-моему, не знает. Соответственно я не знаю, в
чем заключается ее честь или бесчестье. Христианские заповеди для меня тоже
пока еще (хочется верить, что пока) -- грамота за семью печатями. Я,
например, уже понял, что Бог есть, но какие у меня с ним отношения должны
быть и будут -- нет, этого еще и близко не понял. Ну, не брать же в
серьезный расчет свечи, которые я ставлю за ребят перед заданием и после
него. Это, если быть откровенным, скорее суеверие, но не вера.
О том, что меня хотят использовать в какой-то своей, сложной и важной
игре, я понял еще во время того разговора с Профессором и Егоровым в
подмосковном военном санатории, когда они согласились выплатить мне
пятьдесят штук баксов и, как я понял, готовы были заплатить вдвое больше.
Почему я согласился, хотя и видел, что играю втемную? Бабки? Бабки мне,
конечно, были нужны, но не настолько. А согласился я потому, что мне стало
вдруг интересно, вся моя столярка вдруг представилась каким-то скучным и
нудным делом. Егоров был прав: я, как и он, был отравлен уже всем этим не
хуже какого-нибудь наркомана, и без риска, без постоянного внутреннего
напряжения уже и жизнь становилась не в жизнь.
И был еще важный момент: в этом старом грифе или орлане, не знаю уж,
как эти птицы называются, сидело такое мощное понимание России -- не в ее
географическом, а в высшем, духовном смысле, что даже и мысли не мелькнуло о
том, что меня могут использовать не на пользу России, а ей во вред. А я
хотел быть полезным моей стране. Да, хотел. Я был солдатом России и видел в
этом свое высшее и даже единственное предназначение.
Это меня и заставило сказать "да". А когда уже сказал "да", поздно
говорить "нет". Ступил на дорогу -- пройди ее до конца. Куда бы она ни вела.
Только вот беда: дорога, на которую я волей случая ступил, вела не к храму.
Нет. Не к храму.
Что ж, вот я и получил то, что хотел. Выше крыши. Хлебай -- не хочу.
Правда, сейчас тебя уже никто и не спрашивает, хочешь ты или не хочешь.
Раздумывая над всем этим каким-то краешком мозга, который, как я
заметил, всегда бывает свободен для раздумий, я нес какую-то ахинею, пытаясь
втравить в болтовню и Егорова. Но тот хмуро молчал, курил, пил виски без
всякой закуски и наконец скомандовал мне:
-- Заткнись! -- После чего достал трубку мобильного телефона, набрал
какой-то номер и приказал: -- Первый транспортный рейс в Москву. Передайте
Первому, что я вылетаю.
И отключил телефон.
-- Тебя, конечно, мое мнение не интересует, -- заметил я. -- Но я бы
сделал по-другому.
-- Как? -- хмуро спросил Егоров.
-- Я сначала довел бы операцию до конца, пользуясь теми полномочиями,
которые у тебя есть, а потом уж докладывал бы.
-- Спасибо за бесплатный совет, -- буркнул Егоров.
-- Не за что, -- сказал я. -- Тем более что ты им не воспользовался.
Он допил виски, поднялся и пошел к выходу.
-- Приказания? Особые пожелания? -- спросил я.
-- Занимайся своим делом. Вот и все пожелания. И если сможешь, не лезь
туда, куда тебя не просят. Если будут особые пожелания, завтра к вечеру я
тебе их передам.
-- Ты все-таки рассчитываешь вернуться сюда?
-- Да, рассчитываю. Ты просто не представляешь себе всего размаха
операции. Поэтому и даешь дурацкие советы.
-- Больше не буду, -- пообещал я.
* * *
Когда Егоров ушел, я запер дверь на все замки и задвижки, нашел среди
кассет Би Би Кинга, отмотал две трети и включил плеер. На эту кассету я
записал разговор, который вели Профессор и Егоров после моего ухода в
кабинете военного госпиталя. Я запрятал запись среди других кассет вполне
намеренно. И, как выяснилось, не напрасно. Если бы ее обнаружил шнурок Кэпа
-- это бы еще ничего, Кэп просто не понял бы, о чем речь, а вот если бы
запись нашли при негласном обыске люди Егорова, -- объяснить появление у
меня этой записи было бы трудновато.
Я уже прослушал ее раза три. Бесполезно. У меня было слишком мало
информации, чтобы понять, о чем идет разговор. Сейчас, когда информации у
меня прибавилось, можно было сделать еще одну попытку. Я и сделал.
* * *
"Егоров. Лихо, Профессор. Я бы на такой блеф не решился. "Проводите
нашего гостя". А если бы он ушел?
Профессор. Вы считаете, что я блефовал?
Егоров. А нет?
Профессор. Вы циник, Егоров.
Егоров. Я практик.
Профессор. Ошибаетесь. Мы сегодня уже говорили об этом, но вы,
вероятно, не поняли. Вы облечены высшим доверием. А значит, вы политик.
Хотите того или нет. А политик должен верить в то, что делает. Иначе грош
ему цена. И ни на какую серьезную карьеру он не может рассчитывать. Ваши
впечатления?
Егоров. Крутой паренек. Пятьдесят штук снял -- и глазом не моргнул.
Если у него такие гонорары, чьи же конфиденциальные поручения он выполнял? И
какие?
Профессор. Незачем гадать. Важно другое. Это ложится в легенду.
Наемник. А кто его нанимал и для чего -- второй вопрос..."
* * *
Я выключил плеер.
Легенда. Какая легенда? Та, что разработана для меня, но мне не
сообщена. Вероятно, та, что будет использована тогда, когда я сам буду
задействован в главной своей роли.
Что это за роль?
Знать бы. Тогда и все другие вопросы исчезли бы сами собой.
Наемник. Почему это кажется им важней того, кто именно меня нанимал и
какие поручения я выполнял? А вдруг я работал на криминал или даже на
иностранные разведслужбы? Неважно им это? Выходит, так. Им важно, что я
наемник. А чей -- они об этом даже говорить не стали. Какая-то здесь фигня.
Так не бывает. Профессор, конечно, -- человек с нестандартным мышлением. Да