– Агафонов, ты зачем полез в подвал?
   Яркая девушка снова опередила Васю, который явно не собирался компрометировать себя разговором с воинствующей завучихой.
   – Ясное дело зачем, Элеонора Алексеевна! За мокрицами. Вот, смотрите!
   Медноволосая красавица взяла Агафонова за безвольно повисшую руку, разжала маленькую ладонь и продемонстрировала начальнице баночку из-под крема «Калодерма». Девушка хладнокровно открутила крышку и сунула коробочку, наполненную серыми насекомыми, прямо под нос Элеоноре Алексеевне. Та забилась в истерике.
   – Уберите! Уберите, Аделина Максимовна, сейчас же! Агафонов! Чтобы завтра твои родители были в школе. Ясно? Без родителей в школу не приходи!
   – Как же! – угрюмо огрызнулся Вася. – Папаня в кругосветке, мама с маленьким ребенком зашивается. Некогда ей вашими проблемами заниматься.
   – Ты как разговариваешь со взрослыми? – взвилась Элеонора Алексеевна. Васю, Андрея и Аделину отбросило к стенке взрывной волной.
   – Иди-ка ты, Агафонов, в класс, – миролюбиво сказала секс-бомбочка Аделина. – Вы не расстраивайтесь так, Элеонора Алексеевна. Мокрицы – это детский лепет по сравнению с выходкой Федяева из девятого "В". Федяев проявил уникальные конструкторские способности и смастерил бомбу: магниевая стружка и марганец в баночке из-под валидола. Слава Богу, хватило ума не взрывать прямо в классе, поджег на задах инструментального сарая. Дворник, который имел несчастье в этот момент оказаться внутри чулана, лежит с сердечным приступом. А Салиуллин из шестого "А" подпилил петли у боковушки классной доски – я хромала две недели. Мокрицы – это милая шалость.
   – Вечно вы, Аделина Максимовна, всех закладываете, – как-то тепло и беззлобно сказал Агафонов. Видно, за красоту и молодость очаровательной Аделине многое прощалось. – Повторите, кстати, про бомбу, я хочу законспектировать. Магниевая стружка и марганцовка? В каком соотношении?
   Вместо конспекта Агафонов получил от Аделины смачный подзатыльник. Когда Вася испарился, разгневанная Элеонора сделала попытку увлечь за собой длинноногую учительницу, наверное, для конфиденциального разговора, но сыщик, как ненормальный, замахал руками, сделал в воздухе сальто в два оборота с тремя винтами, и его наконец заметили.
   – Ах, вы… Я о вас совсем забыла, – процедила Элеонора Алексеевна. – Вы спрашиваете про Алену Николаевну. Что можно сказать? Незаурядный педагог, надежный товарищ, истинный друг своих питомцев, скромная, отзывчивая, вежливая, культурная, разносторонне образованная, постоянно стремившаяся повысить уровень своей квалификации. Весь коллектив нашей школы искренне сожалел о ее уходе. Но ее тоже можно понять. Она не замужем, одинока, ей необходимо как-то себя обеспечивать. В банке, я уверена, ей платят в несколько раз больше. Вот Аделина Максимовна как раз сможет вам помочь – расскажет про Алену Николаевну подробнее. Но пожалуйста, не затягивайте вашу беседу, скоро кончится большая перемена.
   – Ах как чудесно! У меня окно. – Красноволосая Аделина с готовностью вцепилась в рукав Пряжникова. – Идемте в актовый зал. Что конкретно вас интересует? Как вообще дела у Алены? Почему она так давно нас не навещала?

Глава 12

   Дирли-Ду смотрела в зеркало и улыбалась. В этом месте, которое она заняла в дорогой, шикарной парикмахерской, выгодно падал свет, и Дирли-Ду разглядывала отражение и слепла от своей божественной красоты. Аквамариновые глаза мерцали, рыжие волосы блестели на солнце.
   Упитанная, тугощекая парикмахерша, лишенная, несомненно, чувства прекрасного, запустила обе руки по локоть в фантастическую гриву Дирли-Ду, непочтительно вытянула из прически несколько длинных вьющихся прядей и стала придирчиво их разглядывать.
   – Осторожнее, мне больно! – недовольно крикнула девушка.
   – Я не понимаю, мой золотой, куда интенсивнее? – спросила парикмахерша. – И так ярко.
   – Как вы не понимаете? Еще интенсивнее, еще ярче, еще насыщеннее. Отбросьте сомнения, вскрывайте коробку.
   – Ну ладно. За последствия я не отвечаю.
   Парикмахерша, несмотря на гестаповские замашки, оказалась неплохой женщиной. Пока Дирли-Ду, обмотанная фирменной резиновой простыней и измазанная краской, сидела с «Космополитэном», шевелюрная мастерица, неверно оценивая времяуничтожительные способности журнала, считала своим долгом забавлять дорогую клиентку милой беседой:
   – Грибы, мой золотой, накапливают тяжелые металлы. Вот почему много отравлений. В этом году, кажется, уже сто шестнадцать смертельных случаев. Грибы мутируют из-за дикой экологической обстановки, даже благородные приобретают качества бледной поганки. Опасно есть также и морепродукты. Конечно, они содержат бездну витаминов и микроэлементов, но ведь всасывают из океана и массу токсичных веществ. В «Известиях» прочитала – тунисская фирма поставила нам свежемороженных осьминогов. И что? Большая концентрация мышьяка! Отрава! А о коровьем бешенстве я вообще молчу. Мясо есть нельзя – это однозначно. Зараженное мясо английских коров, запрещенное к ввозу в другие страны, конечно же благополучно достигло России. Прион – прион? Да, кажется, прион – не уничтожается при кипячении, накапливается в организме и вызывает так называемое «размягчение мозгов». А вы покупаете лимонад в пластиковых бутылках? Зря. Не рекомендую. Эти бутылки изготовлены в основном из поливинилхлорида, а одной молекулы теоретически достаточно, чтобы запустить в организме человека раковый процесс. Огромную опасность несет вода – водопроводная и в открытых водоемах. То и дело регистрируются вспышки менингита, а про холерный вибрион я не говорю – плещется и резвится в наших реках, как на курорте. Мебель, самая обычная домашняя мебель выделяет формальдегид. Но самое страшное – это полициклические ароматические углеводороды. Ими пропитан воздух. Я уже давно перестала дышать на улице. Ну, мой золотой, пора смывать краску. Кажется, получилось неплохо…
   Парикмахерша закручивала на бигуди волосы синей от страха Дирли-Ду.
   – Сейчас подсушим, и будет прекрасно. Держи обязательно, мой золотой, ноги на резиновом коврике. Одну женщину долбануло. Не откачали. Поэтому под каждой сушилкой – резиновый коврик.
   Через десять минут полумертвая от пережитого ужаса, но совершенно невредимая Дирли-Ду была вынута из-под жужжащего колпака и причесана.
   – Великолепно! – заявила добрая парикмахерша. – Чудесно! Но когда экспериментируешь с волосами, то время от времени надо проходить курс лечения репейным маслом. Иначе волосы выпадут подчистую, будешь как бритый еж – ведь это все химикаты, опасные для здоровья…
   Обновленная и прекрасная Дирли-Ду вышла из парикмахерской на улицу. Солнце ярко и легкомысленно сияло, не понимая, какими чудовищными опасностями наполнена человеческая жизнь.
   – Как ты смотришь на то, чтобы на пару деньков съездить в Вену?
   Дела занесли Романа Шухова в Ганновер, и сейчас они ехали с Олей по центральным улицам города, высматривая симпатичное местечко для быстрого обеда.
   – А, Олик? Алешка пригласил нас, поедем вчетвером – мы и он со своей девушкой.
   Оля капризно сморщила носик:
   – О, с ними! Опять эта молодая дурочка Дебора будет показывать стриптиз, трясти голыми ягодицами и строить тебе глазки!
   – Ну надо же! Ты ревнуешь меня к этой маленькой глупышке? Попка у нее очаровательная, согласен. Но Алекс Дебору уже куда-то сплавил. Теперь у него какая-то бледнолицая англичанка. Дороти, что ли. Тоже штучка, надо признать. У Алехи отменный вкус.
   – Ты так хвалишь его девиц. Можно подумать, ты чем-то обделен.
   – Не дуйся, лапусик. Я ничем не обделен. Тебя, кстати, Алексей оценил очень высоко. Твое лицо, волосы, плечи, грудь, бедра, попку, ноги.
   – Вот негодяи! – взвилась Ольга. – Вы обсуждали меня!
   – Не скандаль, – улыбнулся Роман. – Я тебя не обсуждал. Алешка сказал, что ты девочка суперкласса, а я должен был ему возразить?
   – Не должен, не должен, – огрызнулась Оля. – Вот симпатичный ресторанчик. Давай попробуем здесь.
   Машина остановилась.
   – Знаешь, Рома, – начала Ольга уже совсем другим тоном и голосом, нежно, мягко, застенчиво, – я вчера в одном магазине видела платье. Такое чудесное! Белоснежный шелк с вставками из какого-то необычного материала, здесь все по фигуре, а здесь – вот такой вырез.
   – Сколько?
   – Нет, я не про то, я и сама его могу себе купить, дело не в деньгах. Понимаешь, это подвенечное платье.
   Оля тронула Романа за руку и заглянула ему в лицо.
   – Тогда надо брать, – деловито отозвался Шухов, раскрывая меню. – Что мы закажем? Будешь свиную ножку?
   – Ты считаешь, что мы могли бы купить мне подвенечное платье? – осторожно спросила девушка, задерживая дыхание.
   – Почему нет? Закажем тогда свиные ножки и португальский апельсиновый салат, хорошо?
   – Значит, ты не передумал жениться на мне? – игриво и якобы непринужденно заметила Оля, с трепетом ожидая ответа.
   – Нет, не передумал. Вот окончательно встану на ноги, сколочу состояние, и мы с тобой поженимся. – Я человек основательный, ты знаешь. Когда смогу гарантировать тебе и нашим будущим детям стабильную, обеспеченную жизнь, то… Фройлейн, битте…
   Утомленная девичеством Ольга сдержанно вздохнула. Эту фразу она слышала не раз. Слова Романа, лишенные конкретности, не убивали надежды, но и не приносили удовлетворения.
   Через пару минут аккуратная страшненькая фройлейн ковыляла к их столику, сгибаясь под тяжестью двух гигантских тарелок – на них, обильно и разнообразно оформленные гарниром, дымились свиные окорока чудовищных размеров. Роман удовлетворенно втянул в себя воздух, наклонившись над своим блюдом, и ловко подцепил вилкой маленький огурчик.

Глава 13

   После своего первого визита к Алениной сестре детектив Пряжников поклялся, что в его семье будет не более двух детей и не менее пяти комнат.
   Сейчас он осторожно подбирался к мысли, что вполне достаточно иметь одного ребенка и хорошо было бы ему появиться на свет сразу восемнадцатилетним и жить отдельно от родителей.
   Кудрявая Маша строила дом из дээспэшных плит, в которые, очевидно, раньше была упакована новая стенка. Сама стенка, матовая, темно-коричневая, не до конца собранная, возвышалась в комнате, по всей квартире валялись картонные коробки и мятая оберточная бумага. Внезапно возросший (по сравнению с первой встречей) уровень благосостояния бил в глаза. Наблюдательный сыщик сразу выхватил взглядом новенький моноблок «Сони» и толстый ковер. В коридоре приткнулась сверкающая газовая плита «Бош», задрапированная в полиэтиленовую пленку. Упаковки памперсов были сложены в высокую пирамиду.
   – Мы тут немного обустраиваемся, – смущаясь, сказала Ирина. – Вы что-то узнали про Алену?
   Машин домик развалился, под обломками едва не погиб котенок. Непутевая строительница громко зарыдала, овчарка вторила ей протяжным воем, потом к хору подключился голосистый младенец. У Андрея шевелились волосы на голове.
   – Я только хотел узнать у вас про Аленину подругу Ольгу. Скажите, где она живет? Эта девушка была бы мне очень полезна…
   Разговор в школе с длинноногой учительницей Аделиной не принес результата. Красотка Аделина с приятной готовностью поддерживала диалог, красиво сидела на стуле, поправляла медно-красные волосы, бросала на симпатягу Пряжникова заинтересованные взгляды, но оказалась абсолютно бесполезна
   Она не знала никакой Ольги, и все, что детектив смог из нее вытрясти, – сообщение, что Алена Дмитриева была чудесной девчонкой.
   Теперь Андрей с надеждой смотрел на взмыленную Ирину. Ирина реанимировала котенка и успокаивала Машу, собаку и младенца.
   – Ольга? Да, есть у Алены какая-то Ольга. Она что-то мне про нее говорила. Она работает стюардессой…
   – Переводчицей, – подсказал Пряжников.
   – Ах, точно, переводчицей… Но я никогда ее не видела. Даже не знаю, как она выглядит. И где живет. Ничего про нее не знаю. Извините, пожалуйста.
   – А не говорила ли она вам о знакомом с инициалами «ВМ»? – уже без надежды спросил Андрей
   – И пояснил:
   – О ком-то, кого зовут на "В" и отчество или фамилия на "М"?
   – Э… Нет, не припомню. Вы не обижайтесь, что я ничего не знаю. Алена, она такая скрытная!
   Раздосадованный сыщик направился к двери. Второй раз он уходил ни с чем.
   ***
   Сюзанна Эдмундовна лежала в кровати рядом с любимым мужем и задумчиво рассматривала свой новый маникюр. Муж Бронеслав читал газету.
   Сейчас Сюзанна Эдмундовна избавила лицо от бремени косметики, и ее возраст читался явственно – сорок четыре года, но это не делало ее менее привлекательной.
   – Сюза, – пожаловался Бронеслав, – защиту снова отложили. Отечеству теперь не до науки.
   – Просто ждут очередную взятку, подлецы, – разумно заметила Сюзанна Эдмундовна. – А у меня дела еще хуже. Вчера я не успела рассказать тебе об этом. Пришел клиент, молодой перспективный парень, я оценила его возможности не менее чем в тысячу баксов, полчаса била копытами гопак, танцевала па-де-де из балета «Корсар», едва шкаф не снесла, а он оказался сотрудником угро.
   – Да ты что?! – испугался Бронеслав.
   Представляешь? – обиженно взглянула на мужа Сюзанна Эдмундовна. – Кто-то грохнул Веронику и любовника ее, а этот мужественный и весьма сексапильный юноша ведет следствие. Я не раз говорила Веронике: никаких длительных связей с клиентами
   Отработала, деньги получила – и забудь. Но девчонки все без царя в голове. Начинают мечтать, строить иллюзии, собираются замуж. Да какой порядочный банкир возьмет в жены проститутку? Никакой. Ни банкир, ни крупный бизнесмен, никто. Если только позарится паршивенький иностранец-бирюк, не способный удовлетворить запросы соотечественниц и поэтому устремившийся в Россию. Кстати, Веронику убили – это раз. Три девицы поднапряглись и сбежали в Америку – это два. Одна подхватила сифилис, пришлось уволить. Фронты катастрофически оголены. Требуется новое вливание.
   – У меня в институте есть пара девчонок. Веселые, фактурные, не обремененные, я думаю, излишней порядочностью. Чудесная зеленоглазая татарочка, а вторая, русская, вообще прелесть. Думаю, они захотят подработать.
   – Тогда я на днях подкараулю их возле института. Знаешь, Слава, хотя Вероника и была самой породистой и выносливой лошадкой в моей конюшне и приносила больше всех дохода, но я даже рада, что теперь избавлена от нее. Как-то неспокойно было с ней. Такая красота, такая дьявольская сексуальная притягательность до добра не доводят
   – Мужики сходили с ума, рвали ее на части, а тут еще этот ее постоянный любовник-банкир, на которого она тратила уйму времени… Я чувствовала, тучи сгущаются. Буквально месяц назад, в сентябре, приходила ко мне в офис женщина, хотела узнать о Веронике. Тридцати-сорокалетняя девушка из светского общества, несомненно, от нее на три километра пахло громадными деньгами. Мелированная голубоглазая блондинка, утонченная и деликатная, изысканно одетая – такой чудный абрикосовый костюмчик: болеро и маленькая юбка в обтяжку, – интеллигентно предложила мне пятьсот долларов за информацию о Соболевой: сколько
   Клиентов она обслужила, кто они и так далее. Вероятно, жена или подруга одного из Вероникиных бойскаутов.
   – И ты удовлетворила ее интерес? – изумился Бронеслав. – Ведь это непредусмотрительно и неэтично!
   – Ах какой ты нежный! – вспыхнула Сюзанна Эдмундовна. – А вспомни о размерах своей зарплаты. Полтысячи долларов даром не достаются. Но теперь все в прошлом. Веронику грохнули. Теперь надо только благополучно выбраться из трясины, в которую затягивает мое агентство этот хитрый красавчик, как его, Пряжников…
   – А что же с моей защитой, Сюзочка, что же делать?
   – Придется снова нежно пощекотать волосатую лапу Петра Ефимовича хрустящей зеленью. Скажем грустное «прости» еще пяти тысячам. Да, наука в кризисном положении, но я спинным мозгом чувствую, что твоя диссертация прекрасна. Ты великолепно защитишься!
   – Конечно! После такой существенной поддержки, которую мы оказываем семейному бюджету Петра Ефимовича. Он и не ведает, что денежки, получаемые от нас, заработаны минетом и извращенными формами секса.
   – Не утрируй. На извращения мои девочки не согласятся.
   – Все равно обидно. Имея готовую диссертацию, в которой я уверен на сто пятьдесят процентов, я должен хитрить и крутиться, чтобы получить вожделенную степень. Никакого уважения к человеку науки.
   – Зато какой мы устроим банкет! – мечтательно произнесла Сюзанна Эдмундовна. – В ресторане гостиницы «Фламинго». Там уютный зал и отличный повар. Не плачь, Броник, диссертация никуда от нас не денется. Когда мне подойти к вам на факультет?

Глава 14

   Максим имел чрезвычайно надутый вид. Он настойчиво пытался продемонстрировать другу, как ему горько и обидно, но толстокожий слон Эндрю молча вел машину в сторону московского представительства японской авиакомпании и не обращал никакого внимания на гневные взгляды Макса.
   – Ты должен попросить у меня прощения, – не выдержал в конце концов раздосадованный журналист. – Ты снова испортил мне охоту. Подмочил порох, сломал ружья, перебил гончих, задушил егеря. В который раз!
   – И как мне это удалось? – изумился Пряжников. – Мы с тобой не виделись три дня, а три дня назад, помнится, ты ко мне благоволил, ты меня просто обожал, как бриллиантовый перстень в три карата, как закуску из тигровых креветок, как невинную девочку.
   – Нет, Адриано, ты снова перешел мне дорогу. Я тебя ненавижу!
   – Ну прости меня.
   – Прости. О черт, здесь закрыто. Придется свернуть. А скажи, в чем конкретно я виноват?
   – Да все в том же. Давеча взялся я подвезти обольстительного котенка: фигурка, лицо… Мытарилась на остановке после тяжелого рабочего дня в средней школе. Аделина. Улавливаешь суть? Милосердный, сострадательный, человечный, эмоциональный, я конечно же не мог бросить нимфетку-конфетку умирать в ожидании переполненного автобуса. Раскочегарил красноречие, очаровательно блестел очками, завлекал киску фривольными анекдотами и обсуждением последних столичных новостей. Между делом выяснили, что комбинашки от Мизрахи великолепны, пятиклассники – невыносимы, леопардовый рисунок на нижнем белье подавляет желание, Алек Болдуин – милашка. «Выстрел в упор» – классная газета, а некий М. Колотов – отличный мальчуган, блестящий ньюсмейкер. Пришлось рассекретиться и сообщить девочке, что М. Колотов – это я. Разговор тут же переметнулся на тему, которая последние дни занимает многих: псевдосамоубийство банкира из «Гаранта». Естественно, я, кретин, для красного словца упомянул, что мой близкий друг расследует это дело. Малышка с восторгом сообщила, что и она только сегодня беседовала с одним пинкертоном – высоким, обаятельным, в безумно дорогой рубашечке от Клайна и по имени Андрей Пряжников. Знаком тебе этот гадкий типчик?
   – И не такой он гадкий.
   – Я, безмозглый недоумок, непроходимый тупица, сразу же заорал: о, какое фантастическое совпадение, моего близкого друга тоже зовут Андреем и тоже – невероятно! – Пряжниковым. И все, Эндрю, все! Настырная дева с меня больше не слазила. Она достала меня своей мольбой свести ее с непередаваемым, обалденным, великолепным А. Пряжниковым. Ну если не свести, то хотя бы сообщить твое местонахождение. Она даже не маскировалась, она не удосужилась для приличия изобразить хоть мизерную каплю интереса к своему собеседнику Колотову. Она рвала на себе одежду и хотела только тебя. Что такое ты делаешь с женщинами?
   – И как ты отреагировал на ее просьбы?
   – Как? Так. Сказал, что у тебя жена-психопатка, однокомнатная квартира в Орехово-Зуеве, застарелый геморрой и четверо детей-оболтусов, младший из которых еще не родился, а старший уже в зоне усиленного режима.
   – Скотина.
   – А что? Не мог же я позволить, чтобы эта сдуревшая от внезапной любви училка отвлекала тебя от дел!
   – Мерзкий предатель.
   А мою кандидатуру она отвергла. Еще бы! Размечтавшись о супермене Пряжникове, довольствоваться каким-то очкариком Колотовым. Ненавижу тебя, Эндрю, ненавижу!
   – Придется терпеть, Макс, мы ведь друзья. Выползай, приехали.
   Маленькая японка выглядывала из-за барьера и приветливо улыбалась. Андрей протянул ей фотокарточку, найденную в квартире Алены. Там, на фоне красных столбов и огромного гофрированного фонаря с иероглифами, виднелись две фигурки – Алена и высокий, представительный мужчина, «ВМ». В уголке стояла дата – снимок был сделан 4 февраля 1996 года.
   – Давай спроси ее по-японски… – подтолкнул Макса Андрей.
   – Ты можешь говорить с ней по-английски, – огрызнулся Макс.
   – Ей будет приятно услышать родную речь, и она быстро найдет то, что мне нужно. Максимыч!
   – О, Асакуса! – воскликнула японка, взглянув на фотографию, и заулыбалась еще более любезно.
   – Эта девушка, – начал переводить Максим, – прилетела в Токио из Москвы рейсом компании «Джал» первым классом где-то около четвертого февраля 1996 года. У вас не сохранились сведения? Ее зовут Алена Дмитриева.
   Японка озабоченно закивала, начала стучать клавишами компьютера и через пять минут обнародовала номер рейса, которым добиралась до Токио таинственная девушка Алена.
   – А вы не могли бы показать нам список всех пассажиров?
   Милая японка снова кивнула, нажала кнопочку и развернула дисплей к барьеру. Андрей читал фамилии, в основном русские, написанные латинскими буквами.
   – Вот он! – удовлетворенно сказал он. – Вячеслав М. Куницын.
   – Домо аригато! – поблагодарил Пряжников миниатюрную сотрудницу «Джала», в один миг растерзав свой богатейший японский лексикон.
   Японка нежно пискнула в ответ.
   – Она тоже очень нам благодарна, – перевел Макс, – что мы знаем и пользуемся таким прекрасным языком – японским. Уходим?
   – Видишь, я же тебе говорил, она обрадуется, услышав родную речь. Значит, Вячеслав М. Куницын. Слава Куницын, первый друг Глеба Батурского. Занимательная выходит конструкция.
   ***
   Беспокойный, как проблесковый маячок, Иннокентий Ригилев сдавал Агнессу в российско-швейцарскую клинику, одновременно прощупывая почву на предмет знакомства с медсестрой, которая трудилась в приемном покое.
   Бледная Агнесса, пострадавшая от самопроизвольного аборта, лежала в глубоком гобеленовом кресле под искусственной пальмой, вся в подарках и обновках, ела мороженое и листала рекламные буклеты. Рядом сидел меланхоличный Егор Стручков и вдумчиво рассматривал журнал «Поехали!».
   Медсестра Людмила, эффектная девица лет тридцати, была воплощенной секс-ловушкой. От ее белого якобы халатика (халатом это суперсовременное и смелое одеяние можно было называть только условно) Иннокентия слегка потряхивало и бросало в жар. Три верхние и две нижние пуговицы – из семи имеющихся – были расстегнуты, а летний отпуск девушка, несомненно, провела на Кипре или в Анталии, равномерно поджариваясь на солнце. Загорелая кожа цвета кофе со сливками удачно контрастировала с белой тканью. Кеша терял сознание.
   – Год рождения? – спросила медсестричка с коварной улыбкой, заполняя «Карту больного».
   – Ну, я достаточно молод, – игриво ответил Иннокентий.
   Сколько лет вашей спутнице? – терпеливо переспросила кофейная Людмила. Она вертела в пальцах авторучку, любуясь своим маникюром – у нее были длинные накладные ногти.
   – Ах, Агнессе! Четырнадцать.
   Медсестра бросила взгляд под пальму, на юную страдалицу Агнессу, осуждающе покачала головой и вывела в карточке: «1983 г.» Иннокентий тоже посмотрел на несчастную Агнессу и удрученно вздохнул. Та подняла глаза, улыбнулась Кеше и, лизнув мороженое, сказала:
   – А тут делают контурный макияж. Пусть мне тоже сделают, ладно, Кеша?
   – Не болтай ерунды!
   – Это что такое? – оторвался от журнала Егор.
   Агнесса сверилась с буклетом:
   – Ну, по контуру губ и век. Типа цветной татуировки. И потом краситься не надо. Здорово. Кеша, пусть мне сделают.
   – Несси, ты такая дуреха, – сказал Стручков и снова уткнулся в журнал.
   – А грудь вы тоже увеличиваете? – не унималась Агнесса, уставившись на медсестру карими глазищами. Под глазами у нее были черные круги.
   – Девочка моя, я вполне доволен тем, что у тебя есть, – сказал Кеша. – Не мешай, когда старшие разговаривают.
   – Вам нужно будет сделать предоплату. – Людмила уже покончила с картой и теперь выписывала квитанцию. – Семьдесят процентов от стоимости курса. Подобное лечение занимает двадцать один день. Цены вы знаете. Условия великолепные. Палата на одного человека, с телефоном, телевизором, холодильником; ресторанное четырехразовое питание. Компьютерная диагностика, консультации профессоров. Через три недели вернем вам вашу девочку отремонтированную и восстановленную.
   – Я буду часто ее навещать, Люся, – поклялся Иннокентий, съедая глазами солидный кусок Люсиной груди. – Очень, очень часто. Вы каждый день здесь?
   – Нет, по сменам.
   Медсестра поднялась, одернула халатик и вышла из-за стола. Сверкая загорелым бедром, она плавно подступила к искусственной пальме.