- И никак нельзя столкновения избежать?
- Никак, - пожал плечами Желудков. - Пока что верховые быстрее нашей машины движутся!
- К сожалению, - добавил Кулибин, - совсем от нападения уйти - не в наших силах. На меньшее расстояние плыть смысла нет, в Петербурге такую пробу могут вовсе во внимание не взять, как и первую. А отменить приказ князя его дворовым - сие не в наших силах. Остается одно: дать сдачи противнику. Вообще-то я человек мирный, но другого выхода у нас нет!
- Отпор врагу, - подхватил судовщик, - только тогда удастся, коли спутаем ему карты. Времени на размышление Извольскому не дадим. Поставим его в неудобное положение еще и тем, что заставим действовать в неудобном месте, на виду, можно сказать, у всех! В разгар ярмарки или к ее разъезду движение от Макарьева до Нижнего весьма оживленным будет. Так что в сложном положении не мы, а враги наши окажутся!
- Справимся ли? - усомнился Петр. - Налетчиков ведь немало будет!
- Зато к отпору нашему, - повернулся в его сторону Сергей, - они не будут готовы! На борту расшивы мы, как в крепости, любую осаду выдержим!
- А вдруг стрелять начнут?
- Вряд ли. То не в их интересах. Зачем князю шум поднимать и доводить дело до следствия?
- Извольский уверен, - напомнил я, - что мы сопротивляться не станем. Как только бурлаки "Сарынь на кичку!" услышат, сразу падут ниц на землю!
- Тут-то мы их и разочаруем!
- Выходит, - уточнил Орлов, - нам тоже надобно оружие в руки брать?
- Придется, - подтвердил Желудков. - Иначе не отбиться от них! Только мы свои ружья солью зарядим.
- А они?
- Скорее всего - и вовсе холостыми патронами. Чтобы припугнуть.
- Допустим, - предположил Пятериков-старший, - отобьемся мы в первый раз от налетчиков. А не нападут ли они вдругорядь и уже посерьезнее?
- Времени у них на это уже не останется, - рассудил Желудков. - Да и не решится Извольский серьезную баталию затевать!
- Чтобы выполнить задуманное, бурлаки отчаянные потребны!
- Есть у нас на примете такие. Со дня на день их ждем.
- До выхода в путину, - заметил Кулибин, - надобно нам еще одно испытание водоходной машины провести. Завтра сюда гость весьма интересный для меня пожалует. В письме он себя путешественником и литератором отрекомендовал, а также покровителем разных искусств и наук. Зовут его Николаем Сергеевичем Всеволожским. Брат его двоюродный Усольскими соляными заводами владеет. В лучшем виде показать гостю водоходную машину надобно. Бурлаков для того в городе подрядить придется. И чтобы внимания к тому не привлекать, хочу я Александра о том попросить.
2
У пристани, рядом с которой происходила бурлацкая ряда, я замедлил шаг. Изображая довольного собой, бывалого судовщика, я лихо сдвинул набекрень высокую мурашкинскую шапку, потуже затянул кушак на алой рубахе-косоворотке. По этому праздничному наряду, одолженному мне Желудковым, бурлаки должны безошибочно определить во мне подрядчика.
Гомон от слившихся воедино сотен громких голосов я услышал еще издали. Бурлацкая ряда была похожа на тесто в квашне, которое поднималось и выпирало то в одном, то в другом месте. Чтобы попасть в самую гущу ее, требовалась немалая сила, а главное - сноровка. И того и другого в шестнадцать лет мне было не занимать! И все-таки вначале меня, как щепку на гребне волны, помимо моей воли повлекло куда-то в сторону, пока я не понял, что пробиться сквозь густую толпу можно только в одном случае: пустив в ход кулаки и локти.
Бурлацкие ватаги собирались в кружки, и было их так много, что стояли и сидели люди вплотную друг к другу. То тут, то там бурлаки показывали свою силу. Один поигрывал двухпудовой гирей, другой отрывал зубами от земли пятипудовый мешок с песком, третий стоял на руках. Однако большинство бурлаков, уверенных в себе, спокойно занимались своими делами - закусывали прямо на траве или просто обсуждали что-то между собой.
Подрядчики, в таких же нарядах, как и на мне, прогуливались вдоль живых рядов, приглядывались к разным артелям, щупали мускулы и, наконец, вступали в переговоры. Сцены эти живо напоминали мне продажу крепостных на Макарьевской ярмарке, с той лишь разницей, что здесь бурлаки торговались сами и отдавали себя в полную волю хозяев лишь на время путины.
Надеясь высмотреть самую лучшую артель, я несколько раз прошелся вдоль рядов, но так и не смог отдать предпочтение кому-то. Тогда я решился положиться на судьбу и заговорил с "дядькой" ближайшего кружка, тем более что составляли его рослые и крепкие, как на подбор, бурлаки.
- Эй, любезный, - начал я, как научил меня Желудков, - не хотите ли подрядиться до Саратова и обратно?
Староста живо обернулся ко мне, и морщины на его тусклом лице сразу разгладились.
- Хотим, как не хотеть, для того и вышли рядиться! По чем дашь?
- Как обычно, по десяти рублей.
- А мы бы запросили пятнадцать! Харчи ныне вздорожали, да и оброк барин завысил. Верно, ребята?
- Знамо дело! - откликнулись из кружка.
- Так вы не вольные, а крепостные! - сразу же разочаровался я и повернулся, собираясь отправиться на поиски другой артели. Однако староста цепко ухватил меня за локоть.
- Оброчные мы, верно! Но ты вглядись, какие молодцы у меня! Богатыри! В лямке третий год вместе ходим! Миром друг за друга отвечаем!
Слова старосты не то чтобы убедили меня, однако посеяли сомнение. В самом деле, почему я с порога отвергаю эту артель? Только потому, что составляют ее крепостные? Но ведь и сам я еще совсем недавно находился в таком же положении. И артель наша, хотя и без привычки к лямке, мало в чем уступала вольным бурлакам! От работы мы не бежали, старались вовсю. А то, что барин и купец на нас наживались, - дело другое!
А тут к тому же и артель опытная!
- Ладно, - согласился я. - Будем рядиться дальше. Чьи вы?
- Помещика Собакина с Ветлуги. Сам-то больно молод что-то! Впервые выходишь в путину?
- Был однажды, - уклончиво ответил я. - Зато кормщик у меня опытный.
- Для нас все едино. Не передовщик нам голова, а ты. По скольку человек на тыщу пудов выходит?
- По четыре.
- Годится. А глубока ли расшива осадкой?
- Как обычно, - ответил я, чтобы не ошибиться.
- А много ли клади берешь?
- Аккурат на двадцать человек, - слукавил я.
- Ну что, ребята, - подмигнул староста своим, - возьмемся помочь новичку?
- Обычаи-то хоть знаешь наши, бурлацкие? - вышел вперед самый рослый из артели. - Насчет задатка и уговора точного?
- Коли сговоримся, будет вам и то и другое.
- Тогда, "дядька", рядись дальше.
Сошлись на двенадцати рублях с полтиной. Ради успешного окончания ряды, староста со всего размаха ударил одетой в рукавицу рукой по моей ладони. Бурлаки сразу же заткнули за тульи войлочных шапок деревянные ложки - знак того, что они уже заняты.
- Задатку, - назначил староста, - нам бы по семи гривен на человека.
- Вначале - паспорта.
Староста достал из котомки пачку завернутых в холстину бумаг и протянул мне.
- Игнат Фомин кто будет? - вытянул я наугад одну из бумаг.
- Здесь я, - откликнулся самый рослый бурлак, спрашивавший о задатке. - Да ты, хозяин, не сомневайся, все в точности. Двадцать нас двадцать паспортов!
Дальше я спрашивать не стал, выдал старосте двадцать рублей задатка и еще три - на харчишки. Идти с артелью в кабак я отказался, сославшись на неотложные дела. Договорились встретиться завтра в восемь часов утра на пристани в Подновье.
3
В те времена я еще мало знал людей и такого, как Николай Сергеевич Всеволожский, видел впервые. Так же как и князь Извольский, он происходил из очень богатой и знатной семьи, но, в отличие от лысковского помещика, меньше всего заботился о приумножении своих доходов.
Он получил блестящее образование и мог бы занимать самые высокие государственные посты, но и это нисколько не привлекало его. По его же собственным словам, он стремился жить вольно, как птица, и "петь так же свободно, порой ради собственного удовольствия, а иногда услаждая слух оказавшегося рядом поселянина".
Даже внешним видом он напоминал редкую заморскую птицу, случайно залетевшую в наши края. Ему давно уже перевалило за тридцать, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Он был щегольски, по последней моде одет, тщательно завит и напомажен. Узкие панталоны со штрипками, лакированные башмаки, фрак с фалдами на манер ласточкиного хвоста, мягкий воротник сорочки, пышный галстук - все это я впервые увидел на нем. Но особенно удивили его изысканные манеры и витиеватый слог. Лишь много позже я понял, что Всеволожский был не просто щеголем и петиметром*, но истинным сыном екатерининского времени, вкусившим французского просветительства, но так и не сумевшим привить его на русскую почву.
_______________
* П е т и м е т р (франц.) - щеголь, франт, ходячий тип русской сатирической литературы XVIII столетия.
Однако, вопреки заверениям, что он предпочитает витать в облаках, Николай Сергеевич не был лишен и практической хватки. За обедом он распространялся не только о высоких материях, но и высказал немало трезвых суждений о земных делах.
- "Письма Русского путешественника", составленные Карамзиным, читали? - отвечал Всеволожский вопросом на вопрос о цели его путешествия. - Вот и я из той же новой породы людей, что и автор. С юности взял за правило: ни с какими практическими делами - будь то коммерция или мануфактура - не связываться. Я лишь сторонний наблюдатель, сочувствователь, совздыхатель! Хочу возделывать свой небольшой участок на ниве просвещения. Писать о том, что дорого моему сердцу, распространять новые передовые идеи. Вот и вам, Иван Петрович, я постараюсь помочь по-своему. Я уже немного наслышан о вашей полезной отечеству деятельности в Петербурге. Но хотелось бы узнать о ней, а также о других событиях вашей жизни подробнее и, так сказать, из первых уст. Тогда бы я смог составить подробную вашу биографию и поместить ее в одном из видных столичных журналов. Тем самым я бы привлек внимание правительства к последнему вашему изобретению, и дело, возможно, сдвинулось бы с мертвой точки...
- Но стоит ли тратить, - стал отнекиваться Кулибин, - ваше драгоценное время...
- Ради машины! - подчеркнул гость.
- Ну разве что только ради машины.
- Для начала, - предложил Всеволожский, - я сам могу поведать вам одну любопытную историю. Знаете ли вы, Иван Петрович, что с помощью вашего фонаря-отражателя нашим соотечественникам удалось подружиться с племенем воинственных американских индейцев?
- Не довелось еще слышать. Расскажите, сделайте одолжение.
- Известный русский купец и путешественник, - тут же начал гость, Григорий Шелехов открыл у северных берегов Америки небольшой остров Каяк. Однако местные жители, опасаясь подвоха, не разрешили высадиться на берег всей команде. Тогда Шелехов с шестью матросами поплыл к ним на лодке. Он узнал на берегу, что индейцы поклоняются солнцу, и решил сыграть на этом. Остался один на острове, матросов отослал на корабль и велел в сумерках, по его знаку, зажечь на мачте кулибинский ревербер. С наступлением темноты островитяне собрались на берегу, и Шелехов обратился к ним с предложением дружбы. При этом он воздел руки к небу, как бы призывая в свидетели всемогущее солнце, которому, как он заранее узнал, поклонялись индейцы. Те попадали ниц и тут же приняли предложение Посланников Солнца.
- Кроме того, - обмолвился Всеволожский спустя некоторое время после того, как Кулибин прочитал несколько уже известных мне записей из своей тетради, - мой двоюродный брат, владелец Усольских соляных заводов, предлагает вам сотрудничать с ним.
- Охотно, - откликнулся Кулибин, - но чем же я могу быть ему полезным?
- Видите ли, - стал объяснять гость, - брат желает усовершенствовать машину, которая выкачивает соляной раствор из земли. Я видел ее, когда гостил у него. Состоит она из вертикального вала с водилами, к которым припрягаются лошади. Они ходят по кругу и вращают вал, а от него приводятся в действие насосы. Впрочем, вот чертежи, вы разберетесь в них лучше моего...
Кулибин взял чертежи и углубился в них, забыв про горячие щи.
- Откуда, - сразу же поинтересовался он, - в Усолье стала известна цевочная передача?
- Я не знаю, - развел руками Всеволожский, - что это такое, но могу предположить, что скорее всего применил ее бывший профессор математики в Лионском коллеже Жан-Батист Пуадебард, бежавший от французской революции и ставший у брата механиком.
- Почему же, - удивился Кулибин, - имея такого умелого и знающего помощника, ваш брат обращается ко мне?
- Сменив передачу, - пояснил Всеволожский, - француз лишь ненамного увеличил добычу рассола и более ничего путного придумать не мог. А брат во много раз расширяет производство. Ему необходимы не полумеры, а настоящий переворот в технике. А я был наслышан о ваших замечательных изобретениях еще в Петербурге и подсказал ему, что совершить такое чудо сможете только вы...
- Хорошо, - согласился Иван Петрович, - попробую помочь вашему брату. Кажется, я уже знаю, что надо сделать!
- Что же?
- Лошади не должны ходить по кругу! Так они быстро устают и замедляют ход. Только прямо! Тогда ни одно их усилие не пропадет напрасно! Я уже думал о том, когда проектировал коноводные суда.
- Коноводки? - загорелись глаза у гостя. - Брат как раз просил узнать, не занимались ли вы ими?
- Увлекся как-то давно, да быстро остыл. Использовать силу текущей воды куда выгоднее и дешевле! Она ведь даровая, особливых затрат не требует! Кстати, почему бы вашему брату не воспользоваться моими водоходными машинами?
- Увы! - развел руками Всеволожский. - Соль он перевозит в бархотах*, в трюм каждого судна засыпает по 25 тысяч пудов и больше. А ваше водоходное судно сколько клади возьмет?
_______________
* Б а р х о т ы - речные суда для перевозки соли, которая засыпалась непосредственно в трюмы.
- Двенадцать тысяч пудов.
- Вот видите! Меньше половины! А мой брат, в отличие от меня, коммерсант, убыточиться он не станет! Впрочем, чем черт не шутит, составьте мне подробные чертежи, я ему перешлю...
4
После обеда Кулибин повел гостя смотреть водоходную машину, позвал и меня.
Вблизи два огромных колеса по бортам расшивы сильно отличались от мельничных. Их обода и спицы были сделаны из легких еловых реек. Все восемь лопастей были также сильно облегчены и состояли из обтянутых просмоленной парусиной деревянных рам. Но самое главное, эти "крылья" были подвижными и крепились к ободам на подвижных шарнирах. При вхождении в воду они принимали на себя всю силу течения, при выходе из нее складывались по ободу, чтобы не препятствовать вращению колеса.
- Такое устройство, - пояснил изобретатель, - позволяет с наибольшей выгодой использовать даровую энергию воды и не терять значительную ее часть при трении.
- Говорят, все гениальное просто, - отозвался Всеволожский, - но признайтесь, Иван Петрович, сколько времени потребовала от вас сия простота?
- Свыше четверти века назад стал я заниматься водоходными колесами. Однако было бы справедливо приплюсовать сюда и те годы, которые я потратил на изучение действия водных и ветряных мельничных колес, приводов от них к жерновам, пилам и сверлам, проектировал водные мельницы без плотин, совершенствовал маховое колесо на столичной Александровской ткацкой фабрике.
- Всего, стало быть, лет тридцать получится?
- Пожалуй, даже больше. Здесь потребовалось знание законов всей механики, в том числе и часовой! Правильнее будет сказать...
- Вся жизнь? - закончил Всеволожский.
Кулибин полушутя-полусерьезно развел руками, как бы соглашаясь с таким определением, и продолжал объяснять устройство водоходной машины:
- Размеры колес также взяты не произвольно, а согласно точному расчету. В их "крылья" мне требовалось запрячь силу, вчетверо большую той, с которой судно сопротивляется течению. На сей расшиве с грузом двенадцать тысяч пудов она равна сорока пудам.
- Выходит, - прикинул гость, - каждое колесо берет от течения почти полторы лошадиные силы?
- Совершенно верно! - обрадовался Кулибин, что его верно поняли. - Но заметьте, Николай Сергеевич, и ты, Саша, это только начало! Важно не потерять собранные колесами две с половиной лошадиные силы при передаче ее на барабаны якорных канатов.
Иван Петрович достал из глубокого кармана кафтана сложенный вдвое лист бумаги, развернул его.
- Взгляните на старые чертежи. На первом нижегородском пробном судне я поставил вначале шесть колес, а затем сократил их число до четырех. Тогда каждое колесо располагалось на отдельном валу. Привод к главному валу с барабанами был весьма сложный, состоял из дополнительных валов, железных крюков и болтов, а также толстых канатов. Тогда, в 1804 году, продолжал Кулибин, - водоходная машина казалась мне верхом совершенства и пределом моих возможностей, но очень скоро я разочаровался в ней. Потребовалось еще четыре года напряженных поисков, прежде чем получилось то, что вы сейчас увидите.
Мы поднялись на борт расшивы, и перед нашими глазами предстали всего лишь два вала, сцепленных между собой зубьями шестерен. На одном располагались водоходные колеса, на другом - барабаны якорных канатов.
- Как говорили древние, - воскликнул Всеволожский, - умри, лучше не придумаешь!
- Мне, - засмеялся Кулибин, - нынче тоже так кажется! Но через какое-то время, возможно, появится что-то новое... А пока обратите внимание еще вот на что. Когда я убрал все лишнее в приводе, потери от трения резко сократились, но все-таки оставались еще весьма значительными. А свели их до минимума особливые кривошипы качения*. Я изобрел их, когда вспомнил, как перевозили посуху на деревянных катках огромную глыбу мрамора для памятника Петру I. После того как я поставил валы в гнезда со своими кривошипами, скорость хода удалось увеличить в полтора раза, подъем клади - на треть.
_______________
* К р и в о ш и п ы к а ч е н и я - прообраз современных подшипников.
- Каким образом?
- Раньше из сорокапудовой силы, добытой из воды колесами, на вал с навоями* доходило лишь две трети ее. Остальную - "съедало" трение. Ныне потери от него составляют меньше двух пудов.
_______________
* Н а в о и - якорные барабаны.
Далее изобретатель показал нам, как с помощью особого ворота, установленного в носовой части судна, и системы блоков, шкивов и гирь-противовесов всего лишь два человека могут поднимать и опускать вал с колесами, что особенно важно при прохождении мелей.
- Как видите, - закончил Кулибин, - теперь машина весьма проста и удобна в обращении. Парусному ходу не мешает, а управляется с парусом у нас половина бурлаков против обычного, тут я тоже придумал кое-какие рычаги...
5
Артель, как мы и договаривались, дожидалась меня у пристани в Подновье. Да только вовсе не та, с которой я вчера рядился. Лишь староста был вчерашний да еще два-три бурлака, а остальные - все другие! Вместо рослых и крепких парней робко переминались с ноги на ногу невзрачные да к тому же еще худо одетые людишки.
"На ряде выставим одних, - всплыли из глубин памяти слова князя, - а в путину отправим других!" Я ведь знал о таком плутовстве, и все равно попался в нехитрую западню! Ладно бы сам выступал в роли судохозяина, а то ведь подвел доверившихся мне друзей! Деньги на путину они собирали с великим трудом, а я целое состояние - семнадцать рублей - подарил мошенникам!
Я схватил старосту за отвороты поддевки так, что затрещало добротное сукно, посыпались пуговицы:
- Возвращай задаток! - потребовал я. - Иначе живо на съезжую* сведу!
_______________
* С ъ е з ж а я - полицейский участок.
- Не пойму, за что лаешься, хозяин? - округлил тот глаза и заморгал белесыми ресничками.
- Ах, не поймешь? Разве такая артель была вчера с тобой?
- Зря обижаешь, хозяин! Артель как артель, других ничуть не хуже! А коли сумлеваешься в чем, по паспортам проверь!
Чуя подвох, я достал пачку паспортов, взял верхний, прочитал знакомую фамилию:
- Фомин Игнат!
- Здесь я!
Вперед вышел черный, как грач, мужичок с ноготок, в лаптях и продранном во многих местах армяке, с тощей котомкой за спиной, поклонился в пояс.
- Разве ты Фомин?
- Я и есть.
- Как же так? Вчера ведь совсем другой был!
Я снова раскрыл паспорт, прочел вслух:
- "Росту невеликого, сложением хил, волосом черен, лицом смугл, борода редкая".
Выходило, истинный Фомин - мужичок с ноготок. А вчерашний - просто самозванец! Непременно надо было сравнить еще на ряде приметы!
- Ну, - повернулся я к старосте, - сознаешься в обмане?
- А никакого обмана и не было, - не моргнув глазом, соврал тот. Прикстилось вам, сударь, невесть что...
- Ах так, показалось?
Не помня себя, я схватил Игната и поднял в воздух:
- Отвечай по совести, не то душу вытрясу, был ли ты вон с тем разбойником, - я показал на старосту, - вчера на ряде?
- Отпусти, задушишь! - захрипел мужичок.
- Не отпущу, пока не скажешь!
- Ну, не ходил я на ряду, - испуганно косясь на старосту, плаксивым голосом запричитал Игнат. - Кто меня такого-то в бурлаки возьмет? Разве только обманом...
И сразу злость прошла. Я отпустил на землю тщедушного Игната и уже спокойно спросил его:
- Зачем же согласился на такое?
- Да рази ж я сам? Понудили.
- Кто?
- А приказчик наш. Много, баял, все одно не напашешь и не накосишь, впрягайся-ка лучше в лямку!
Я чуть было громко не рассмеялся, представив себе тщедушного Игната в бурлацкой лямке.
- А не лучше ли тебе щепетильным* товаром на ярмарке торговать?
_______________
* Щ е п е т и л ь н ы й т о в а р - галантерея.
- Я бы за милую душу, - забормотал он, - дак у нас за лоток крепко держатся! Отец сыну передает. А в бурлаки как в рекруты набирают. Вот и мне выпало...
Все то же самое, что и у князя Извольского!..
- Придется все же, - повернулся я к старосте, - вас к становому* свести!
_______________
* С т а н о в о й п р и с т а в - полицейский чин.
- Напрасные хлопоты! - ухмыльнулся тот. - Себе дороже обойдется!
- Думаешь?
- Игнат-то только тебе покаялся, а приставу такого в жисть не скажет! Иначе приказчик его запорет! Верно, Игнашка?
- Дак я же себе не враг! - подтвердил Фомин.
- Положим, ты прав, - заметил я старосте, - и пристав не станет против вас дело заводить. Тогда я вас просто-напросто прогоню и найму других бурлаков.
- Воля твоя, сударь, а только опять же не советую! Задатка-то мы тебе не вернем! Вручил ты его нам по доброй воле, мы тебе не навязывались, сам нас нашел. А коли отказаться изволишь, мы полное право имеем неустойку с тебя взять!
- Какую еще неустойку? - удивился я.
- Обыкновенную! Мы ведь двое суток напрасно потеряем, ежели прогонишь нас. Как раз по целковому на человека и выйдет!
- Считай, что отступное я вам уже заплатил!
- Эх, хозяин, молод ты еще, наших обычаев на знаешь! Задаток твой у других людей остался, то им плата за работу.
- За мошенничество, хочешь сказать? Что ж, придется, верно, с барином вашим разбираться! У него требовать возмещение убытков.
- Зря надеешься! - снова осклабился староста. - Барин-то и не снизойдет до тебя! А ежели и снизойдет, то скажет, что его дело сторона, знать ни о чем не знает! Такие случаи уже бывали. Только время потеряешь. Да и напрасно ты на нашу артель так взъелся! Ребята мои хоть на вид и неказистые, зато с детства привычны к тяжелому труду. Так что, возможно, тебе с нами еще и повезло!
Я махнул рукой и повел артель к своим. Иного выхода у меня не было...
Разумеется, Кулибин и Желудков были сильно огорчены моей неудачей с наймом бурлаков, однако упрекать меня не стали, напротив, постарались ободрить.
- Не ошибается лишь тот, - утешал меня Иван Петрович, - кто не трудится! С каждым такое могло приключиться! А впредь всем нам наука!
- В опасную путину, - рассудил Желудков, - брать твоих "гвардейцев", разумеется, нельзя. А задаток пусть хотя бы частично на пробе отработают! Авось вскоре Ерофеич со своими пожалует!
Увидев кулибинскую расшиву и узнав, что ни в какой Саратов мы не поплывем, а станем испытывать водоходную машину, бурлаки немало смутились.
- Что же ты раньше не сообщил нам про водоходную машину, - укорил меня староста, - я бы тогда сам не стал с тобой рядиться. Наслышаны мы о том, что механик для бурлаков старается, и зла ему вовсе не хотим!
Пятипудовые мешки с песком бурлаки таскали в трюм на совесть. Иные сгибались в три погибели под их тяжестью, но не отступали. Особенно трудно приходилось Игнату. Со стороны казалось, что груз явно ему не под силу и вот-вот раздавит его. Однажды я даже бросился ему на помощь, когда его накренило на шатком трапе и он чуть было не свалился в воду вместе с мешком.
- Не беспокойся, хозяин, - улыбнулся Игнат, устраивая мешок поудобнее, - я и к таким тягостям привычен. Сдюжу!
Староста тоже трудился наравне со всеми, и мне показалось, что его прежде тусклое и морщинистое лицо просветлело и разгладилось. Я был рад увидеть, что совесть еще не окончательно погибла в нем.
Пока бурлаки грузили балласт, я тоже не терял времени даром. Взял кисти и краски, спустился в люльке за борт, чтобы расписать расшиву так, как уговорились накануне. На ее "скулах" я изобразил все ту же аллегорию: Георгия Победоносца, пронзающего копьем страшного змея. Всаднику на сей раз я придал некоторое сходство с Сергеем Желудковым, но это уже по своему желанию. И вывел большими печатными буквами название расшивы. Решено было назвать ее Прасковья Матвеевна, в честь матери Сергея, которая самоотверженно помогала сыну подготовиться к этой путине.
- Никак, - пожал плечами Желудков. - Пока что верховые быстрее нашей машины движутся!
- К сожалению, - добавил Кулибин, - совсем от нападения уйти - не в наших силах. На меньшее расстояние плыть смысла нет, в Петербурге такую пробу могут вовсе во внимание не взять, как и первую. А отменить приказ князя его дворовым - сие не в наших силах. Остается одно: дать сдачи противнику. Вообще-то я человек мирный, но другого выхода у нас нет!
- Отпор врагу, - подхватил судовщик, - только тогда удастся, коли спутаем ему карты. Времени на размышление Извольскому не дадим. Поставим его в неудобное положение еще и тем, что заставим действовать в неудобном месте, на виду, можно сказать, у всех! В разгар ярмарки или к ее разъезду движение от Макарьева до Нижнего весьма оживленным будет. Так что в сложном положении не мы, а враги наши окажутся!
- Справимся ли? - усомнился Петр. - Налетчиков ведь немало будет!
- Зато к отпору нашему, - повернулся в его сторону Сергей, - они не будут готовы! На борту расшивы мы, как в крепости, любую осаду выдержим!
- А вдруг стрелять начнут?
- Вряд ли. То не в их интересах. Зачем князю шум поднимать и доводить дело до следствия?
- Извольский уверен, - напомнил я, - что мы сопротивляться не станем. Как только бурлаки "Сарынь на кичку!" услышат, сразу падут ниц на землю!
- Тут-то мы их и разочаруем!
- Выходит, - уточнил Орлов, - нам тоже надобно оружие в руки брать?
- Придется, - подтвердил Желудков. - Иначе не отбиться от них! Только мы свои ружья солью зарядим.
- А они?
- Скорее всего - и вовсе холостыми патронами. Чтобы припугнуть.
- Допустим, - предположил Пятериков-старший, - отобьемся мы в первый раз от налетчиков. А не нападут ли они вдругорядь и уже посерьезнее?
- Времени у них на это уже не останется, - рассудил Желудков. - Да и не решится Извольский серьезную баталию затевать!
- Чтобы выполнить задуманное, бурлаки отчаянные потребны!
- Есть у нас на примете такие. Со дня на день их ждем.
- До выхода в путину, - заметил Кулибин, - надобно нам еще одно испытание водоходной машины провести. Завтра сюда гость весьма интересный для меня пожалует. В письме он себя путешественником и литератором отрекомендовал, а также покровителем разных искусств и наук. Зовут его Николаем Сергеевичем Всеволожским. Брат его двоюродный Усольскими соляными заводами владеет. В лучшем виде показать гостю водоходную машину надобно. Бурлаков для того в городе подрядить придется. И чтобы внимания к тому не привлекать, хочу я Александра о том попросить.
2
У пристани, рядом с которой происходила бурлацкая ряда, я замедлил шаг. Изображая довольного собой, бывалого судовщика, я лихо сдвинул набекрень высокую мурашкинскую шапку, потуже затянул кушак на алой рубахе-косоворотке. По этому праздничному наряду, одолженному мне Желудковым, бурлаки должны безошибочно определить во мне подрядчика.
Гомон от слившихся воедино сотен громких голосов я услышал еще издали. Бурлацкая ряда была похожа на тесто в квашне, которое поднималось и выпирало то в одном, то в другом месте. Чтобы попасть в самую гущу ее, требовалась немалая сила, а главное - сноровка. И того и другого в шестнадцать лет мне было не занимать! И все-таки вначале меня, как щепку на гребне волны, помимо моей воли повлекло куда-то в сторону, пока я не понял, что пробиться сквозь густую толпу можно только в одном случае: пустив в ход кулаки и локти.
Бурлацкие ватаги собирались в кружки, и было их так много, что стояли и сидели люди вплотную друг к другу. То тут, то там бурлаки показывали свою силу. Один поигрывал двухпудовой гирей, другой отрывал зубами от земли пятипудовый мешок с песком, третий стоял на руках. Однако большинство бурлаков, уверенных в себе, спокойно занимались своими делами - закусывали прямо на траве или просто обсуждали что-то между собой.
Подрядчики, в таких же нарядах, как и на мне, прогуливались вдоль живых рядов, приглядывались к разным артелям, щупали мускулы и, наконец, вступали в переговоры. Сцены эти живо напоминали мне продажу крепостных на Макарьевской ярмарке, с той лишь разницей, что здесь бурлаки торговались сами и отдавали себя в полную волю хозяев лишь на время путины.
Надеясь высмотреть самую лучшую артель, я несколько раз прошелся вдоль рядов, но так и не смог отдать предпочтение кому-то. Тогда я решился положиться на судьбу и заговорил с "дядькой" ближайшего кружка, тем более что составляли его рослые и крепкие, как на подбор, бурлаки.
- Эй, любезный, - начал я, как научил меня Желудков, - не хотите ли подрядиться до Саратова и обратно?
Староста живо обернулся ко мне, и морщины на его тусклом лице сразу разгладились.
- Хотим, как не хотеть, для того и вышли рядиться! По чем дашь?
- Как обычно, по десяти рублей.
- А мы бы запросили пятнадцать! Харчи ныне вздорожали, да и оброк барин завысил. Верно, ребята?
- Знамо дело! - откликнулись из кружка.
- Так вы не вольные, а крепостные! - сразу же разочаровался я и повернулся, собираясь отправиться на поиски другой артели. Однако староста цепко ухватил меня за локоть.
- Оброчные мы, верно! Но ты вглядись, какие молодцы у меня! Богатыри! В лямке третий год вместе ходим! Миром друг за друга отвечаем!
Слова старосты не то чтобы убедили меня, однако посеяли сомнение. В самом деле, почему я с порога отвергаю эту артель? Только потому, что составляют ее крепостные? Но ведь и сам я еще совсем недавно находился в таком же положении. И артель наша, хотя и без привычки к лямке, мало в чем уступала вольным бурлакам! От работы мы не бежали, старались вовсю. А то, что барин и купец на нас наживались, - дело другое!
А тут к тому же и артель опытная!
- Ладно, - согласился я. - Будем рядиться дальше. Чьи вы?
- Помещика Собакина с Ветлуги. Сам-то больно молод что-то! Впервые выходишь в путину?
- Был однажды, - уклончиво ответил я. - Зато кормщик у меня опытный.
- Для нас все едино. Не передовщик нам голова, а ты. По скольку человек на тыщу пудов выходит?
- По четыре.
- Годится. А глубока ли расшива осадкой?
- Как обычно, - ответил я, чтобы не ошибиться.
- А много ли клади берешь?
- Аккурат на двадцать человек, - слукавил я.
- Ну что, ребята, - подмигнул староста своим, - возьмемся помочь новичку?
- Обычаи-то хоть знаешь наши, бурлацкие? - вышел вперед самый рослый из артели. - Насчет задатка и уговора точного?
- Коли сговоримся, будет вам и то и другое.
- Тогда, "дядька", рядись дальше.
Сошлись на двенадцати рублях с полтиной. Ради успешного окончания ряды, староста со всего размаха ударил одетой в рукавицу рукой по моей ладони. Бурлаки сразу же заткнули за тульи войлочных шапок деревянные ложки - знак того, что они уже заняты.
- Задатку, - назначил староста, - нам бы по семи гривен на человека.
- Вначале - паспорта.
Староста достал из котомки пачку завернутых в холстину бумаг и протянул мне.
- Игнат Фомин кто будет? - вытянул я наугад одну из бумаг.
- Здесь я, - откликнулся самый рослый бурлак, спрашивавший о задатке. - Да ты, хозяин, не сомневайся, все в точности. Двадцать нас двадцать паспортов!
Дальше я спрашивать не стал, выдал старосте двадцать рублей задатка и еще три - на харчишки. Идти с артелью в кабак я отказался, сославшись на неотложные дела. Договорились встретиться завтра в восемь часов утра на пристани в Подновье.
3
В те времена я еще мало знал людей и такого, как Николай Сергеевич Всеволожский, видел впервые. Так же как и князь Извольский, он происходил из очень богатой и знатной семьи, но, в отличие от лысковского помещика, меньше всего заботился о приумножении своих доходов.
Он получил блестящее образование и мог бы занимать самые высокие государственные посты, но и это нисколько не привлекало его. По его же собственным словам, он стремился жить вольно, как птица, и "петь так же свободно, порой ради собственного удовольствия, а иногда услаждая слух оказавшегося рядом поселянина".
Даже внешним видом он напоминал редкую заморскую птицу, случайно залетевшую в наши края. Ему давно уже перевалило за тридцать, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Он был щегольски, по последней моде одет, тщательно завит и напомажен. Узкие панталоны со штрипками, лакированные башмаки, фрак с фалдами на манер ласточкиного хвоста, мягкий воротник сорочки, пышный галстук - все это я впервые увидел на нем. Но особенно удивили его изысканные манеры и витиеватый слог. Лишь много позже я понял, что Всеволожский был не просто щеголем и петиметром*, но истинным сыном екатерининского времени, вкусившим французского просветительства, но так и не сумевшим привить его на русскую почву.
_______________
* П е т и м е т р (франц.) - щеголь, франт, ходячий тип русской сатирической литературы XVIII столетия.
Однако, вопреки заверениям, что он предпочитает витать в облаках, Николай Сергеевич не был лишен и практической хватки. За обедом он распространялся не только о высоких материях, но и высказал немало трезвых суждений о земных делах.
- "Письма Русского путешественника", составленные Карамзиным, читали? - отвечал Всеволожский вопросом на вопрос о цели его путешествия. - Вот и я из той же новой породы людей, что и автор. С юности взял за правило: ни с какими практическими делами - будь то коммерция или мануфактура - не связываться. Я лишь сторонний наблюдатель, сочувствователь, совздыхатель! Хочу возделывать свой небольшой участок на ниве просвещения. Писать о том, что дорого моему сердцу, распространять новые передовые идеи. Вот и вам, Иван Петрович, я постараюсь помочь по-своему. Я уже немного наслышан о вашей полезной отечеству деятельности в Петербурге. Но хотелось бы узнать о ней, а также о других событиях вашей жизни подробнее и, так сказать, из первых уст. Тогда бы я смог составить подробную вашу биографию и поместить ее в одном из видных столичных журналов. Тем самым я бы привлек внимание правительства к последнему вашему изобретению, и дело, возможно, сдвинулось бы с мертвой точки...
- Но стоит ли тратить, - стал отнекиваться Кулибин, - ваше драгоценное время...
- Ради машины! - подчеркнул гость.
- Ну разве что только ради машины.
- Для начала, - предложил Всеволожский, - я сам могу поведать вам одну любопытную историю. Знаете ли вы, Иван Петрович, что с помощью вашего фонаря-отражателя нашим соотечественникам удалось подружиться с племенем воинственных американских индейцев?
- Не довелось еще слышать. Расскажите, сделайте одолжение.
- Известный русский купец и путешественник, - тут же начал гость, Григорий Шелехов открыл у северных берегов Америки небольшой остров Каяк. Однако местные жители, опасаясь подвоха, не разрешили высадиться на берег всей команде. Тогда Шелехов с шестью матросами поплыл к ним на лодке. Он узнал на берегу, что индейцы поклоняются солнцу, и решил сыграть на этом. Остался один на острове, матросов отослал на корабль и велел в сумерках, по его знаку, зажечь на мачте кулибинский ревербер. С наступлением темноты островитяне собрались на берегу, и Шелехов обратился к ним с предложением дружбы. При этом он воздел руки к небу, как бы призывая в свидетели всемогущее солнце, которому, как он заранее узнал, поклонялись индейцы. Те попадали ниц и тут же приняли предложение Посланников Солнца.
- Кроме того, - обмолвился Всеволожский спустя некоторое время после того, как Кулибин прочитал несколько уже известных мне записей из своей тетради, - мой двоюродный брат, владелец Усольских соляных заводов, предлагает вам сотрудничать с ним.
- Охотно, - откликнулся Кулибин, - но чем же я могу быть ему полезным?
- Видите ли, - стал объяснять гость, - брат желает усовершенствовать машину, которая выкачивает соляной раствор из земли. Я видел ее, когда гостил у него. Состоит она из вертикального вала с водилами, к которым припрягаются лошади. Они ходят по кругу и вращают вал, а от него приводятся в действие насосы. Впрочем, вот чертежи, вы разберетесь в них лучше моего...
Кулибин взял чертежи и углубился в них, забыв про горячие щи.
- Откуда, - сразу же поинтересовался он, - в Усолье стала известна цевочная передача?
- Я не знаю, - развел руками Всеволожский, - что это такое, но могу предположить, что скорее всего применил ее бывший профессор математики в Лионском коллеже Жан-Батист Пуадебард, бежавший от французской революции и ставший у брата механиком.
- Почему же, - удивился Кулибин, - имея такого умелого и знающего помощника, ваш брат обращается ко мне?
- Сменив передачу, - пояснил Всеволожский, - француз лишь ненамного увеличил добычу рассола и более ничего путного придумать не мог. А брат во много раз расширяет производство. Ему необходимы не полумеры, а настоящий переворот в технике. А я был наслышан о ваших замечательных изобретениях еще в Петербурге и подсказал ему, что совершить такое чудо сможете только вы...
- Хорошо, - согласился Иван Петрович, - попробую помочь вашему брату. Кажется, я уже знаю, что надо сделать!
- Что же?
- Лошади не должны ходить по кругу! Так они быстро устают и замедляют ход. Только прямо! Тогда ни одно их усилие не пропадет напрасно! Я уже думал о том, когда проектировал коноводные суда.
- Коноводки? - загорелись глаза у гостя. - Брат как раз просил узнать, не занимались ли вы ими?
- Увлекся как-то давно, да быстро остыл. Использовать силу текущей воды куда выгоднее и дешевле! Она ведь даровая, особливых затрат не требует! Кстати, почему бы вашему брату не воспользоваться моими водоходными машинами?
- Увы! - развел руками Всеволожский. - Соль он перевозит в бархотах*, в трюм каждого судна засыпает по 25 тысяч пудов и больше. А ваше водоходное судно сколько клади возьмет?
_______________
* Б а р х о т ы - речные суда для перевозки соли, которая засыпалась непосредственно в трюмы.
- Двенадцать тысяч пудов.
- Вот видите! Меньше половины! А мой брат, в отличие от меня, коммерсант, убыточиться он не станет! Впрочем, чем черт не шутит, составьте мне подробные чертежи, я ему перешлю...
4
После обеда Кулибин повел гостя смотреть водоходную машину, позвал и меня.
Вблизи два огромных колеса по бортам расшивы сильно отличались от мельничных. Их обода и спицы были сделаны из легких еловых реек. Все восемь лопастей были также сильно облегчены и состояли из обтянутых просмоленной парусиной деревянных рам. Но самое главное, эти "крылья" были подвижными и крепились к ободам на подвижных шарнирах. При вхождении в воду они принимали на себя всю силу течения, при выходе из нее складывались по ободу, чтобы не препятствовать вращению колеса.
- Такое устройство, - пояснил изобретатель, - позволяет с наибольшей выгодой использовать даровую энергию воды и не терять значительную ее часть при трении.
- Говорят, все гениальное просто, - отозвался Всеволожский, - но признайтесь, Иван Петрович, сколько времени потребовала от вас сия простота?
- Свыше четверти века назад стал я заниматься водоходными колесами. Однако было бы справедливо приплюсовать сюда и те годы, которые я потратил на изучение действия водных и ветряных мельничных колес, приводов от них к жерновам, пилам и сверлам, проектировал водные мельницы без плотин, совершенствовал маховое колесо на столичной Александровской ткацкой фабрике.
- Всего, стало быть, лет тридцать получится?
- Пожалуй, даже больше. Здесь потребовалось знание законов всей механики, в том числе и часовой! Правильнее будет сказать...
- Вся жизнь? - закончил Всеволожский.
Кулибин полушутя-полусерьезно развел руками, как бы соглашаясь с таким определением, и продолжал объяснять устройство водоходной машины:
- Размеры колес также взяты не произвольно, а согласно точному расчету. В их "крылья" мне требовалось запрячь силу, вчетверо большую той, с которой судно сопротивляется течению. На сей расшиве с грузом двенадцать тысяч пудов она равна сорока пудам.
- Выходит, - прикинул гость, - каждое колесо берет от течения почти полторы лошадиные силы?
- Совершенно верно! - обрадовался Кулибин, что его верно поняли. - Но заметьте, Николай Сергеевич, и ты, Саша, это только начало! Важно не потерять собранные колесами две с половиной лошадиные силы при передаче ее на барабаны якорных канатов.
Иван Петрович достал из глубокого кармана кафтана сложенный вдвое лист бумаги, развернул его.
- Взгляните на старые чертежи. На первом нижегородском пробном судне я поставил вначале шесть колес, а затем сократил их число до четырех. Тогда каждое колесо располагалось на отдельном валу. Привод к главному валу с барабанами был весьма сложный, состоял из дополнительных валов, железных крюков и болтов, а также толстых канатов. Тогда, в 1804 году, продолжал Кулибин, - водоходная машина казалась мне верхом совершенства и пределом моих возможностей, но очень скоро я разочаровался в ней. Потребовалось еще четыре года напряженных поисков, прежде чем получилось то, что вы сейчас увидите.
Мы поднялись на борт расшивы, и перед нашими глазами предстали всего лишь два вала, сцепленных между собой зубьями шестерен. На одном располагались водоходные колеса, на другом - барабаны якорных канатов.
- Как говорили древние, - воскликнул Всеволожский, - умри, лучше не придумаешь!
- Мне, - засмеялся Кулибин, - нынче тоже так кажется! Но через какое-то время, возможно, появится что-то новое... А пока обратите внимание еще вот на что. Когда я убрал все лишнее в приводе, потери от трения резко сократились, но все-таки оставались еще весьма значительными. А свели их до минимума особливые кривошипы качения*. Я изобрел их, когда вспомнил, как перевозили посуху на деревянных катках огромную глыбу мрамора для памятника Петру I. После того как я поставил валы в гнезда со своими кривошипами, скорость хода удалось увеличить в полтора раза, подъем клади - на треть.
_______________
* К р и в о ш и п ы к а ч е н и я - прообраз современных подшипников.
- Каким образом?
- Раньше из сорокапудовой силы, добытой из воды колесами, на вал с навоями* доходило лишь две трети ее. Остальную - "съедало" трение. Ныне потери от него составляют меньше двух пудов.
_______________
* Н а в о и - якорные барабаны.
Далее изобретатель показал нам, как с помощью особого ворота, установленного в носовой части судна, и системы блоков, шкивов и гирь-противовесов всего лишь два человека могут поднимать и опускать вал с колесами, что особенно важно при прохождении мелей.
- Как видите, - закончил Кулибин, - теперь машина весьма проста и удобна в обращении. Парусному ходу не мешает, а управляется с парусом у нас половина бурлаков против обычного, тут я тоже придумал кое-какие рычаги...
5
Артель, как мы и договаривались, дожидалась меня у пристани в Подновье. Да только вовсе не та, с которой я вчера рядился. Лишь староста был вчерашний да еще два-три бурлака, а остальные - все другие! Вместо рослых и крепких парней робко переминались с ноги на ногу невзрачные да к тому же еще худо одетые людишки.
"На ряде выставим одних, - всплыли из глубин памяти слова князя, - а в путину отправим других!" Я ведь знал о таком плутовстве, и все равно попался в нехитрую западню! Ладно бы сам выступал в роли судохозяина, а то ведь подвел доверившихся мне друзей! Деньги на путину они собирали с великим трудом, а я целое состояние - семнадцать рублей - подарил мошенникам!
Я схватил старосту за отвороты поддевки так, что затрещало добротное сукно, посыпались пуговицы:
- Возвращай задаток! - потребовал я. - Иначе живо на съезжую* сведу!
_______________
* С ъ е з ж а я - полицейский участок.
- Не пойму, за что лаешься, хозяин? - округлил тот глаза и заморгал белесыми ресничками.
- Ах, не поймешь? Разве такая артель была вчера с тобой?
- Зря обижаешь, хозяин! Артель как артель, других ничуть не хуже! А коли сумлеваешься в чем, по паспортам проверь!
Чуя подвох, я достал пачку паспортов, взял верхний, прочитал знакомую фамилию:
- Фомин Игнат!
- Здесь я!
Вперед вышел черный, как грач, мужичок с ноготок, в лаптях и продранном во многих местах армяке, с тощей котомкой за спиной, поклонился в пояс.
- Разве ты Фомин?
- Я и есть.
- Как же так? Вчера ведь совсем другой был!
Я снова раскрыл паспорт, прочел вслух:
- "Росту невеликого, сложением хил, волосом черен, лицом смугл, борода редкая".
Выходило, истинный Фомин - мужичок с ноготок. А вчерашний - просто самозванец! Непременно надо было сравнить еще на ряде приметы!
- Ну, - повернулся я к старосте, - сознаешься в обмане?
- А никакого обмана и не было, - не моргнув глазом, соврал тот. Прикстилось вам, сударь, невесть что...
- Ах так, показалось?
Не помня себя, я схватил Игната и поднял в воздух:
- Отвечай по совести, не то душу вытрясу, был ли ты вон с тем разбойником, - я показал на старосту, - вчера на ряде?
- Отпусти, задушишь! - захрипел мужичок.
- Не отпущу, пока не скажешь!
- Ну, не ходил я на ряду, - испуганно косясь на старосту, плаксивым голосом запричитал Игнат. - Кто меня такого-то в бурлаки возьмет? Разве только обманом...
И сразу злость прошла. Я отпустил на землю тщедушного Игната и уже спокойно спросил его:
- Зачем же согласился на такое?
- Да рази ж я сам? Понудили.
- Кто?
- А приказчик наш. Много, баял, все одно не напашешь и не накосишь, впрягайся-ка лучше в лямку!
Я чуть было громко не рассмеялся, представив себе тщедушного Игната в бурлацкой лямке.
- А не лучше ли тебе щепетильным* товаром на ярмарке торговать?
_______________
* Щ е п е т и л ь н ы й т о в а р - галантерея.
- Я бы за милую душу, - забормотал он, - дак у нас за лоток крепко держатся! Отец сыну передает. А в бурлаки как в рекруты набирают. Вот и мне выпало...
Все то же самое, что и у князя Извольского!..
- Придется все же, - повернулся я к старосте, - вас к становому* свести!
_______________
* С т а н о в о й п р и с т а в - полицейский чин.
- Напрасные хлопоты! - ухмыльнулся тот. - Себе дороже обойдется!
- Думаешь?
- Игнат-то только тебе покаялся, а приставу такого в жисть не скажет! Иначе приказчик его запорет! Верно, Игнашка?
- Дак я же себе не враг! - подтвердил Фомин.
- Положим, ты прав, - заметил я старосте, - и пристав не станет против вас дело заводить. Тогда я вас просто-напросто прогоню и найму других бурлаков.
- Воля твоя, сударь, а только опять же не советую! Задатка-то мы тебе не вернем! Вручил ты его нам по доброй воле, мы тебе не навязывались, сам нас нашел. А коли отказаться изволишь, мы полное право имеем неустойку с тебя взять!
- Какую еще неустойку? - удивился я.
- Обыкновенную! Мы ведь двое суток напрасно потеряем, ежели прогонишь нас. Как раз по целковому на человека и выйдет!
- Считай, что отступное я вам уже заплатил!
- Эх, хозяин, молод ты еще, наших обычаев на знаешь! Задаток твой у других людей остался, то им плата за работу.
- За мошенничество, хочешь сказать? Что ж, придется, верно, с барином вашим разбираться! У него требовать возмещение убытков.
- Зря надеешься! - снова осклабился староста. - Барин-то и не снизойдет до тебя! А ежели и снизойдет, то скажет, что его дело сторона, знать ни о чем не знает! Такие случаи уже бывали. Только время потеряешь. Да и напрасно ты на нашу артель так взъелся! Ребята мои хоть на вид и неказистые, зато с детства привычны к тяжелому труду. Так что, возможно, тебе с нами еще и повезло!
Я махнул рукой и повел артель к своим. Иного выхода у меня не было...
Разумеется, Кулибин и Желудков были сильно огорчены моей неудачей с наймом бурлаков, однако упрекать меня не стали, напротив, постарались ободрить.
- Не ошибается лишь тот, - утешал меня Иван Петрович, - кто не трудится! С каждым такое могло приключиться! А впредь всем нам наука!
- В опасную путину, - рассудил Желудков, - брать твоих "гвардейцев", разумеется, нельзя. А задаток пусть хотя бы частично на пробе отработают! Авось вскоре Ерофеич со своими пожалует!
Увидев кулибинскую расшиву и узнав, что ни в какой Саратов мы не поплывем, а станем испытывать водоходную машину, бурлаки немало смутились.
- Что же ты раньше не сообщил нам про водоходную машину, - укорил меня староста, - я бы тогда сам не стал с тобой рядиться. Наслышаны мы о том, что механик для бурлаков старается, и зла ему вовсе не хотим!
Пятипудовые мешки с песком бурлаки таскали в трюм на совесть. Иные сгибались в три погибели под их тяжестью, но не отступали. Особенно трудно приходилось Игнату. Со стороны казалось, что груз явно ему не под силу и вот-вот раздавит его. Однажды я даже бросился ему на помощь, когда его накренило на шатком трапе и он чуть было не свалился в воду вместе с мешком.
- Не беспокойся, хозяин, - улыбнулся Игнат, устраивая мешок поудобнее, - я и к таким тягостям привычен. Сдюжу!
Староста тоже трудился наравне со всеми, и мне показалось, что его прежде тусклое и морщинистое лицо просветлело и разгладилось. Я был рад увидеть, что совесть еще не окончательно погибла в нем.
Пока бурлаки грузили балласт, я тоже не терял времени даром. Взял кисти и краски, спустился в люльке за борт, чтобы расписать расшиву так, как уговорились накануне. На ее "скулах" я изобразил все ту же аллегорию: Георгия Победоносца, пронзающего копьем страшного змея. Всаднику на сей раз я придал некоторое сходство с Сергеем Желудковым, но это уже по своему желанию. И вывел большими печатными буквами название расшивы. Решено было назвать ее Прасковья Матвеевна, в честь матери Сергея, которая самоотверженно помогала сыну подготовиться к этой путине.