Ли Шарон. Дракон Кристалла

Шарон Ли, Стив Миллер
Дракон кристалла

   Отсутствующим друзьям

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОЛШЕБНИЦА

Пролог: В ЗАЛАХ ГОРНЫХ КОРОЛЕЙ

1

 
   Залиаты кружились в эфириуме, раскрашивая пустоту яркими мазками энергии. Она завороженно шагнула ближе к барьеру… и еще ближе, пока плетение сдерживающих сил не полыхнуло огнем.
   Она отступала назад, пока барьер не исчез из ее сознания, так что снова видела только залиатов. Мощь и грация. Невероятная мощь, ибо эти залиаты находились в расцвете своих немалых сил и были пойманы, удержаны и использованы айлохинами… И не должны были ее интересовать.
   Несмотря на это – а также потому, что теоретически существа из ущербной, бренной плоти не могли видеть священных слуг без посреднического зрения инструктора, – она старалась как можно чаще приходить в эфириум, в это смятое пространство на краю сущего, чтобы наблюдать за игрой необузданных мятежников, тех, кто выступал против айлохинов как равные…
   И потерпели поражение.
   Конечно же, они потерпели поражение! Никто и ничто не может противостоять айлохинам. Так ее учили – и так она верила. Но мысль о том, что каждый залиат, запертый в эфириуме, сражался, как пламя против льда, с одним из айлохинов… эта мысль будила в ней бурные эмоции, а красота их танца слепила ее чувства, оставляя…
   Вот он!
   Он был там, ее любимец из числа непокорившихся танцоров: поменьше других, но очень плотный. Рисунок его эманации был стройным, цвета – глубокими и хитроумными, они резонировали во всем спектре, который она в состоянии была воспринять, и далеко за его пределами. Ей нравилось называть его «айлохин-байлель» – Повелитель Вероятностей: он как нельзя лучше подходил для того, чтобы служить Мастерам Уничтожения. По правде говоря, когда она сначала его не увидела, то решила, что его господину понадобилось куда-то его отправить. И то, что он оказался свободен и мог танцевать, доставило ей радость.
   Нет, конечно, ее жалкие радости нельзя ставить в один ряд с необходимостями айлохинов. Конечно же, нет! Весь смысл ее существования заключался в том, чтобы служить айлохинам так, как они ее учили, ибо, хотя они и непобедимы, число их не бесконечно, и потому для решения вспомогательных задач покорения им нужны были слуги.
   Сама она была почти необучена и, согласно мнению ее преподавателей, едва поддавалась обучению. Тем не менее она осталась жить после первых двух Судных дней, одна из немногих в своей когорте, и сейчас в родильном зале рос сосуд, составленный из ее ДНК и сформированный ее умениями. Скоро он уже будет готов получить загрузку. «Ах, – думала она, глядя, как айлохин-байлель кружится и сияет в танце среди групп своих сотоварищей, – если бы только…»
   Но подобное было не для нее.
   Отбросив свои томления и сожаления, она любовалась танцем залиатов, находя утешение в сложных, изящных его узорах, – и вдруг резко собралась, обостренными чувствами анализируя эти невероятно тонкие движения.
   Они казались случайными, но если присмотреться, видно было, что айлохин-байлель обходит всех без исключения танцоров в эфириуме, смешивая в общении залиатов свою энергию с энергиями других. В этом не было никаких явных нарушений: если бы айлохины не хотели, чтобы их слуги общались между собой, они просто запретили бы это. Однако попытка скрыть общение ее заинтересовала – как и то, что остальные начали волноваться и конденсировать свои сущности почти до той же плотности, что айлохин-байлель. Их ауры стали замкнутыми и продуманными.
   Погрузившись в свои наблюдения, она снова подошла слишком близко к сдерживающему полю, и на мгновение танцоры оказались от нее скрыты. Когда ее чувства снова прояснились, она увидела, что семеро самых сильных пленников теперь ведут слаженный танец в центре эфи-риума, тогда как остальные вращаются вокруг них, весело кувыркаясь и кружась, испуская яркое и пылкое сияние.
   Она завороженно смотрела на них, на их танец с двойным смыслом: внутренний рисунок был сдержанным и насыщенным – насыщенным намерением, внешний – бесшабашным и ослепительным. Это наблюдение так ее поглотило, что она не заметила приближения айлохина, пока его Тень не упала на эфириум.
   Пусть она и была не слишком способной ученицей, но два Судных дня она пережила не потому, что была дурой, – и не потому, что ей не хватало сообразительности и чутья. Один раз она уже привлекла к себе внимание айлохинов. Второго раза никому из обучающихся пережить не удавалось.
   Она мгновенно пригасила свои эманации, уплотнилась и упала через все уровни до материальной плоскости, крепко стиснув зубы, чтобы удержать во рту крик боли. Танцоры, эфириум и сама Тень исчезли из ее сознания.
   Она сделала вдох, глубокий и неспешный, и постепенно ускорила свое сердцебиение, удерживаясь в материальной плоскости. Ее оболочка охладилась. Она согрела ее, распрямилась и села. И наконец, она открыла глаза в спальне с каменными стенами и черным, полным тайн сводом. На каменном ложе полулежали, свернувшись калачиком, пять одинаковых спящих: все, что осталось от ее когорты.
   Она осторожно позволила своим чувствам расшириться, читая эманации, оставленные в воздухе недавним прошедшим, – и не обнаружила ничего, кроме спящих аур своих сестер.
   Убедившись, что ее отсутствие осталось незамеченным, она снова свернулась на холодных, острых камнях, закрыла глаза, усилием воли отправила свое тело в дремоту – и почувствовала сопротивление, хотя и не со стороны своего послушного сосуда. Воспоминание пыталось оставить ее бодрствовать, сделать не такой, как остальные, и тем самым привлечь к себе внимание.
   Она напрягла волю и смогла заснуть, хотя воспоминание не ушло.
 

2

 
   Она рассматривала линии силы, их формы и узоры, пытаясь оценить, какое нужно усилие, чтобы вызвать разветвление в главной линии событий. Сама она была не в силах сдвинуть линии, пересечь их или вызвать ветвление. Но она должна была понимать, как это делается и к чему ведет – если она переживет три Судных дня и тем самым докажет, что достойна порождать жизнь. Если порожденная ею жизнь окажется подобающей. Если она утвердит свое доминирование. Если…
   «Явитесь ко мне».
   Приказ зазвенел у нее в голове, ярко-оранжевый, с привкусом марганца: характерный голос мыслей доминанты Анджо Вали, преподавательницы биологии. Она послушно перестала рассматривать сверкающие, манящие линии вероятности и власти, встала с корточек и с одиннадцатью оставшимися из своей когорты, пережившими первый Судный день, прошла – нагая, бесшумная и безликая – по грубо вытесанному каменному коридору к биологической лаборатории.
   Преподавательница ждала их на помосте в центре комнаты. Доминанта стояла, скрестив худые руки на груди, и ее лицо, как обычно, выражало нетерпеливое раздражение. Подчиненный возвышался у нее за спиной: его лицо было круглым и бесстрастным, взгляд устремлялся далеко в необъятные тайны пространства и времени.
   Все двенадцать встали на колени, образовав полукруг перед помостом, подняв лица к преподавательнице, сосредоточив широко открытые глаза на ее лице. Одновременно они нейтрализовали свои щиты и приготовились обучаться.
   Когда все они стали одинаково спокойными и восприимчивыми, доминанта улыбнулась, показав мелкие острые зубы, закрыла глаза – и передала им свой урок.
   Как обычно, урок больно ударил по разуму: казалось, что его многочисленные грани и крошечные четкие детали режут саму ткань мозга. Стоя на коленях, она приняла все, тщательно следя, чтобы ее глаза оставались открытыми и глядели прямо и чтобы даже тень боли не возмутила ее ауру, пока знания погружались в глубину ее сознания, расцветали тысячью кинжальных точек – и исчезали.
   «Теперь вы будете осваивать этот метод, – мысленно объявила доминанта. – Анджо».
   На плиточном полу перед каждой появилась лабораторная кювета со спящей порцией протожизни.
   «Оживите свой объект», – было приказано им.
   Это было достаточно просто – порождение нервной системы входило в курс элементарной биологии. Она мысленно проникла в глину, вытягивая нити, соединяя их в систему. Когда плетение было закончено, она внимательно все рассмотрела, проверяя, нет ли где-нибудь пропущенных синапсов, и только потом направила тщательно отмеренный энергетический импульс. Прото-жизнь дернулась, сеть нервов засветилась – и она вернулась в свою оболочку. Ее руки спокойно лежали у нее на коленях.
   Видимо, она выполнила свою работу чуть медленнее, чем остальные: едва она успела вернуться в плоскость материальности, как у нее в голове зазвучал приказ: «Дайте своему объекту восприятие».
   Она снова сосредоточилась на протожизни и ровном сиянии нервной системы, которую создала. Восприятие – это было уже сложнее. На философии им дали теорию, но сейчас ей предстоит первая попытка применить эту теорию на практике.
   Она осторожно сделала нужные изменения и, удовлетворившись результатом, вернулась в свою оболочку.
   Стоя на коленях, она ждала – достаточно долго, чтобы у нее на лице высох пот. Достаточно долго, чтобы испугаться, не сделала ли она какой-то глупой ошибки, раз ей удалось закончить настолько раньше, чем…
   «Дайте своему объекту самосознание».
   Самосознание? Она чуть было не позволила мысли оформиться в вопрос, но осмотрительность возобладала. Доминанте Анджо Вали не рекомендовалось задавать неосмотрительных вопросов. Как не рекомендовалось быть глупой и медлить с завершением задания.
   Она вернулась на второй уровень, где озадаченно воззрилась на пульсирующую протожизнь. Самосознание. Это выходило за пределы той теории, которую дала им преподавательница философии. Однако если это простое развитие: оживление, восприятие, самосознание…
   Робко, не зная, верна ли ее интуитивная догадка, она еще раз приложила свою волю, создав камеру из чистой энергии, которая охватывала центральную автономную систему и управляла ею. Когда камера была полностью сформирована и интегрирована, светясь в ее сознании, словно невероятно крошечный залиат, она дохнула на нее и направила туда одну мысль.
   «Я».
   Энергетический конструкт дернулся, засветился, потускнел – и вспыхнул. До нее донеслась рудиментарная мысль – почти что невнятное бормотание. Бормотание стало громче, когда объект начал принимать данные от центральной нервной системы и оценивать свое положение. Свое уникальное положение.
   Испытывая внутреннее потрясение, она вернулась в свою залитую потом оболочку. Ей понадобилась вся ее воля, чтобы не поднять защитные барьеры, все силы, чтобы удержать глаза открытыми и скромно наблюдать за лабораторной кюветой и существом, которое начало искать сведения об окружающей среде и о себе.
   Ее оболочка начала дрожать. Раздосадованная, она заставила некоторые молекулы ненадолго усилить свой танец – и высушила свою блестящую от пота кожу. Она не улыбалась и не отрывала взгляда от лабораторной кюветы. Не приходилось надеяться, что ее действия прошли мимо преподавателя: ее подчиненный элемент был настроен на потоки энергии, начиная от крошечных вспышек тепла и кончая смертью и рождением звездных систем.
   В лабораторной кювете продолжала собирать данные осознавшая себя протожизнь. Бормотание этого создания неуверенно двигалось к внятности. Факты его существования были простыми и незамысловатыми – и благодаря тому, что это были факты его существования, они не вызывали у него тревоги. Оно не испытывало необходимости в конечностях, которых никогда не имело, оно не тосковало по зрению или способности создавать живые существа из дремлющей глины. Оно…
   «Отлично».
   Мысли преподавательницы были пронизаны желтизной, свидетельствовавшей о том, что ее нетерпение выходит за пределы обычного.
   «Теперь вы воспользуетесь техникой, которой вас учили, чтобы физически изменить свой объект. Следите, чтобы во время изменения у него сохранялось восприятие и самосознание. Вот форма, которую вы ему придадите».
   Быстрый мысленный образ шарообразного тела, из которого вырастают три одинаковых щупальца.
   «Начинайте».
   Метод был обманчиво простым, так что в результате первой попытки у нее получились два крупных щупальца и одно поменьше. Она попыталась тем же методом внести поправки – и существо в кювете завопило.
   Она внимательно смотрела, как оно задрожало, успокоилось и начало собирать данные о своем новом облике, вытягивая щупальца и обследуя новые для себя области кюветы. Его ужас сменился возбуждением, любопытством…
   «Снова», – пришел приказ – и на этот раз был показан образ с ухом.
   Ужас существа стремительно перешел в жадное познавание. Откуда-то – вероятно, от подчиненного Анд-жо Вали – пришел звук, неоформленный и с таким диапазоном, что она могла воспринимать его только с помощью других своих чувств. Существо исследовало звук, по собственной инициативе выделив область в себе для его обработки, его бормотание стало понятным: оно строило теории относительно этого звука, его назначения и возможного смысла для него самого.
   «Снова».
   Добавились глаз и небольшой захват. Существо почти не испытывало ужаса при этих новых изменениях, а боль от приобретения изменений почти мгновенно растворялась в жадном изумлении. Оно отводило дополнительные объемы для обработки данных и начало ползать по кювете, проверяя информацию, получаемую с помощью глаза. Оно посмотрело вверх, и она получила странную обратную связь: гладкое скошенное золотое пятно, увенчанное вторым пятном поменьше.
   «Снова».
   На этот раз образ стал резко иным: костистый панцирь, шесть членистых лап – потри с каждой стороны, – глаза впереди и сзади, на гибких стебельках. Существо зашагало вперед, познавая свои силы и возможности. Бормотание теперь учитывало это состояние постоянных изменений и принимало его как естественное, поскольку не знало иного.
   Она почти полностью вернулась в свою оболочку, уделяя шагающему, измеряющему существу лишь малую долю своего внимания. Оно было в полном порядке: изучало, создавало теории, проводило проверки и изменяло исходные посылки, чтобы включать новые данные. Она была горда им, этим ребенком, порожденным ее мыслью и желанием.
   Она видела, как существо обнаружило крышку на кювете, исследовало ее передними и задними глазами, встало на пару задних лап и с помощью передних получило тактильные ощущения. Оно надавило, надавило сильнее – и убедилось, что крышка не поддается.
   Бормотание теперь стало понятным, мыслительный процесс – обоснованным и ясным. Существо оценило крышку в свете своего предшествовавшего обследования нижней части кюветы, составило гипотезу, по которой материал был одним и тем же. Встав на все лапы, оно топнуло ими по дну, убеждаясь, что материал невозможно разрушить с помощью такой силы, какую оно способно приложить. Вопрос о том, желательно ли разрушить крышку, возник – и был отложен до получения новых данных.
   Глаза существа вытянулись на стебельках, и на этот раз она узнала в обратной связи свое лицо: ее глаза были круглыми и такими же прозрачными, как сама кювета.
   «Итак, мы дали, – вторглась в ее наблюдения мысль преподавательницы. – А теперь мы будем отнимать».
   Вспыхнула картинка: то же существо в ее кювете, минус задняя пара ног.
   Это была тонкая работа, которая потребовала немалой сосредоточенности. Она сосредоточила все свои чувства в одну точку и выполнила то, что требовалось.
   Существо в кювете зашаталось и заковыляло: неравномерно распределенный вес панциря тащил его то в одну сторону, то в другую. И едва оно добилось равновесия, как преподавательница передала следующий шаблон.
   Закусив губу, она удалила переднюю пару ног.
   Ее существо взвыло, зашаталось и упало. Глазные стебельки метнулись, а потом сфокусировались. Сфокусировались на крышке. За крышкой.
   На ней.
   «Снова».
   На этот раз один передний глаз и один задний. А затем… приказ едва удалось разобрать за ужасом, болью и страхом существа… еще одна нога, а потом ухо.
   Кусок за куском существо возвращалось в прежнее состояние, пока снова не превратилось в бесформенную кляксу протожизни. Разумнойпротожизни, чьи недавно столь многообещающие умственные способности были раздавлены грузом множества потерь. Самосознание существа постоянно вопило, боль разъедала его способность рассуждать, создавать теорию, реагировать.
   Даже полностью вернувшись в свое тело, она продолжала его слышать, его чувствовать. Не было ни слова от преподавательницы, ни единого вопроса от ее когорты. Страдание существа в кювете выдало резкий пик, последние крупинки его разума вытекли в хаос… И она решила, что это – определенно конец урока.
   Она расширила свое сознание, утишила бурю, притушила разорванное «я», расплела нервную систему и снова вернулась в тишину собственного разума.
   Оранжевое и желтое пламя вспыхнуло во всех ее чувствах.
   «Изволь встать! – больно хлестнула мысль преподавательницы. – Объясни, что ты только что сделала и какие у тебя были на это причины!»
   Приказ гулом разнесся в ее сознании – и едва он успел оформиться, как ее рванули вперед и отпустили. Она пошатнулась, сумела удержаться на ногах и поклонилась преподавательнице. Они стояли на помосте: доминанта демонстрировала свой гнев, подчиненный возвышался над ней, в дальнем углу комнаты – и при этом находился где-то еще дальше.
   «Я»…
   «Говори воздухом!» – рявкнула доминанта – и ее мысль стала ожогом.
   Она охладила обожженное место, еще раз поклонилась и выпрямилась, оставив руки прижатыми к бокам.
   – Я вернула протожизнь в состояние сна, – ответила она бесформенным, тусклым голосом.
   Они редко так общались между собой. Низшие формы говорили воздухом, и потребовав от нее этого, преподавательница продемонстрировала, что она – ученица, притом не имеющая пары – ниже и слабее, чем полная ячейка драмлиз.
   Как будто это и так не было ясно.
   «По какому приказу ты предприняла это действие?»
   Мысль преподавательницы буквально трещала, рассыпая оранжевые и желтые искры.
   Она поклонилась:
   – По моей собственной инициативе, – сказала она ровным голосом.
   «И по твоему ВЫСОКОУЧЕНОМУ мнению остальная часть урока была для тебя бесполезной?»
   «Остальная часть урока?»
   Мысль оформилась раньше, чем она успела этому помешать. Она наклонилась вперед в поклоне – и почувствовала себя зажатой в тисках энергии, не имея возможности ни выпрямиться, ни продолжить поклон. Она не могла пошевелить ни ногами, ни руками – и едва могла дышать.
   «А, так ты не знала, что должно было последовать еще что-то?» – промурлыкала доминанта.
   Теперь ее мысли подернулись бликами лилового удовольствия.
   – Не знала, – прошептала она по воздуху, вынужденно глядя на плитки пола.
   «Тогда ты окажешься на месте своего конструкта и закончишь урок, – объявила доминанта. – Анджо».
   Ее внезапно освободили. Она судорожно набрала полную грудь воздуха и упала. Плитка оцарапала ей щеку, ослабевшие руки и ноги неприятно зудели от возобновившегося притока крови.
   Она уперлась ладонями в плитку, выпрямилась – и рухнула лицом вниз, потому что ее левая рука растворилась во вспышке боли, настолько всеобъемлющей, что она едва ее почувствовала.
   Тяжело дыша, она поднялась на колени, встала на ноги – и снова упала, стукнувшись головой о пол. Место, где прежде была ее правая нога, стало источником невероятной муки.
   Она мрачно приподнялась на оставшемся колене и руке. Боль боролась с ужасом – она поняла, что намерена сделать преподавательница.
   Один глаз исчез, и пустая глазница огнем обожгла ей череп. Тут она закричала, пронзительно и отчаянно… Крик резко оборвался, когда у нее отняли уши.
   «Смотрите внимательно. – Преподаватель обращалась к остальным членам ее когорты, и узор ее мысли лиловой лентой переплетал ее боль. – Меньшими созданиями можно управлять с помощью системы наказаний и вознаграждений».
   Кислота разъедала ей правую руку.
   «Разумные награды и неумолимые наказания…»
   Ее левая нога испарилась в полосе огня.
   «… обеспечат безукоризненную службу…»
   Биологическая лаборатория исчезла вместе с вырванным вторым глазом.
   «… и укрепят ваше доминирование и ваше превосходство».
   Боль усилилась: преподавательница подчиняла своей воле ее нервные окончания и рецепторы. Она ощущала груз этого ужасного внимания, хотя ее мысли прерывались и разбегались. Она попыталась спрятаться от боли: все ее чувства были затемнены мукой, так что она стала поистине слепой, и боль, боль…
   «Мы отняли многое, на что имеем право в соответствии с нашими способностями».
   Она пылала. Кожа обугливалась у нее на костях, разум стремительно скатывался к хаосу. Точно так же, как…
   «А теперь мы даруем небольшое вознаграждение».
   Как ее несчастное существо, которое так хорошо справлялось – для создания низшего порядка, построенного для того, чтобы им повелевали, манипулировали и…
   «Следите за потоком чувства „благодарность“».
   Она – не жалкий конструкт! Нет. Она будет бороться. Она будет…
   Она будет доминировать.
   Она по атому собрала свою растерзанную волю и сосредоточилась на ревущем источнике энергии, затуманивающем ее чувства. Боль. Боль можно использовать.
   За адским пламенем она ощутила тяжким грузом усиление внимания преподавательницы.
   Она протолкнула свою волю в воющие глубины боли…
   Внимание преподавательницы изменилось, заискрилось…
   Используя сырую силу и не пытаясь добиться хоть какого-то изящества, она создала щиты и стремительно установила их.
   С оранжевым и желтым взрывом воля преподавателя ударила по ее барьеру – но сейчас у нее не было на это времени.
   Преподавательница предприняла еще одну атаку, но ее защита выдержала. Ну, конечно же! Разве она не пережила первый Судный день? Ее щиты выдержали взгляд айлохина – напор всего лишь драмлизы они тем более выдержат.
   Какое-то время.
   Работая быстро, но аккуратно, она тонкой струйкой выпускала боль, преобразуя ее в рабочую энергию, используя ее, чтобы восстановить истощенные силы.
   Когда ей удалось подчинить себе боль, она снова смогла сосредоточиться и обследовать разрушения своей оболочки.
   Поначалу неуверенно, а потом все быстрее усваивая тонкости прерванного урока, она восстановила свое тело: руки, ноги, глаза, уши, нервы, кожу.
   Работая, она задумалась о том, не сделать ли в себе какие-то изменения, но с сожалением решила от этого отказаться. Изменения, сделанные в спешке и в нестабильных условиях, могут позднее оказаться ошибками. Лучше подождать.
   Однако она еще больше укрепила свои щиты.
   А потом открыла глаза.
   Осторожно, закутавшись в полную тишину на всех уровнях восприятия, она поднялась на ноги и устремила взгляд на помост преподавательницы.
   «Опусти свою защиту».
   Типично ярко-оранжевая мысль приобретала опасно бежевый оттенок, а вкус марганца стал очень сильным.
   «Со всем моим уважением, – ответила она. – Нет».
   «Либо ты их опустишь, либо Анджо их разрушит».
   Она посмотрела на подчиненного и увидела, что его бледные глаза открыты и устремлены на нее с интересом.
   «Я этого не сделаю, – отправила она ответ доминанте. – И Анджо не сделает».
   «По какому приказу ты предпринимаешь это действие?»
   «По моей собственной инициативе».
   «А!»
   Доминанта передала свою волю подчиненному – и застыла в пространстве и времени, потому что длинная Тень упала на комнату и на восприятие всех, кто в ней находился.
   Воздух стал холодным, а плитки покрылись слоем льда, и лишь тогда айлохин соизволил заговорить.
   «Наказание было назначено и получено. На этом все закончится».
   «Да, Эдонаи», – ответила доминанта Анджо Вали. Ее мысль была теплой на фоне холода Тени. Драмлизы на помосте низко поклонились. Те, кто стоял на коленях перед лабораторными кюветами, пали ниц, прижавшись лицами к скользким ледяным плиткам.
   Она – она поклонилась, так что ее голова коснулась колен, и застыла в этой позе, когда Тень полностью накрыла ее…
   И исчезла.
   В комнате моментально потеплело. Позади с тихим шумом выпрямилась и замерла когорта. Она тоже медленно выпрямилась и посмотрела на помост. Доминанта не стала встречаться с ней глазами.
   «Вы вернете свой объект в первоначальное состояние, – приказала преподавательница всему классу. – Когда это будет сделано, вы отправитесь к преподавательнице философии».
 

3

 
   Загрузка вот-вот должна была начаться.
   Она с теми из ее когорты, кто пережил второй Судный день, наблюдала издалека, остановив мысли и спрятав жизненную энергию, чтобы тумзалиат не заметил их присутствия и не попытался связаться с их сущностями.
   Сосуд в родильном зале был уже приготовлен. Исходящие из пола цепи – звенья металла, разделенные звеньями силы, – развели ему руки в стороны, такие же цепи на лодыжках широко растягивали ноги. Голова была закреплена в металлическом зажиме, а металлическая скоба поверх пояса крепко прижимала тело к полу.
   На том уровне, откуда они вели наблюдение, сосуд был всего лишь розовым потеком, составленным из свечения автономных систем. У системы, претендующей на роль доминанты, не видно было и этого – настолько тщательно она себя закрыла.
   В малом эфириуме тумзалиаты исполняли свои скромные, простые танцы – жалкое подобие сложных движений мятежа и бесшабашности, свойственных их диким родичам, залиатам. Такие, как она – и соискательница, которая готовилась внизу, – были годны только на то, чтобы навязать свою волю тумзалиату и тем создать действующую ячейку драмлиз, которая будет исполнять адресованные ей желания айлохинов.