Ли Шарон. Завтрашняя запись

   — Вы сомневаетесь в моей любви? — спросила она желчно.
   — Отнюдь, — возразила Корбиньи. — Но любовь мало что определяет, когда возлюбленная мертва. И хотя вы имеете право на мщение, если найдете того, кто лишил вас вашей подруги, таковое мщение эффективнее всего осуществлять в более спокойном расположении духа, без нетерпения, ненависти — или страха.
   Взгляд, скользнувший по лицу Корбиньи, почти обжигал.
   — Что-то вы очень в себе уверены!
   — У меня есть некоторый опыт мщения — и связанных с ним вопросов. Разведчик Планет должен уметь защищаться и нападать, а также оценивать полезность обоих этих действий, иначе невозможно вести дела Корабля среди планетников. — Она наклонила голову, не пытаясь удерживать взгляд собеседницы. — Как вас зовут?
   На лице отразилось изумление, за которым последовал ироничный поклон.
   — Тео.
   Казалось, она собиралась еще что-то добавить, но ее прервал громкий стук в дверь.
   Корбиньи обернулась, переводя тело в боевую стойку. Она приблизилась к двери на два шага, когда Тео крикнула: «Подождите!» — и рванулась вперед, хватая ее за рукав.
   Хорошо, что это тело не было ее собственным. Благодаря этому пощечина, полученная планетницей, заставила ее упасть на одно колено, прижимая ладонь к щеке, но при этом, как ни удивительно, вторая рука продолжала держать Корбиньи за рукав, а неповрежденный глаз сверкал все так же смело.
   — Подождите! — повторила она не так громко, но потому даже более настоятельно.
   Стук резко оборвался и стали слышны голоса — невнятные, но явно ведущие спор. Они обменивались громкими фразами почти минуту, а потом к ним присоединился третий, и вскоре после этого раздался звук удаляющихся шагов.
   — Наверное, в патруле новый полицейский, который еще не выучил знаки, — сказала Тео. — Иногда такое случается, но старшие быстро объясняют ему, что к чему. — Она потрогала щеку, болезненно морщась. — Совсем не обязательно было бить так сильно!
   — Но я ударила очень слабо, — ответила Корбиньи со спокойствием, которого отнюдь не испытывала. — Вам была бы очень полезна привычка не хватать меня руками, сударыня.
   Незаплывший глаз расширился, губы приоткрылись — и что-то новое нарисовалось на горестном выражении ее лица. Возможно, она хотела что-то сказать, но тут на порог упала тень — и Свидетель осторожно заглянул в комнату.
   — Я нашел тебя, Воин, — проговорил он своим бесцветным ровным голосом. — Анджелалти Искатель очнулся.
   Он закрыл глаза, снова открыл и вышел.
   — Слава Кораблю! — выдохнула Корбиньи.
   Она внезапно вспомнила о находившейся рядом женщине и повернулась, чтобы помочь ей подняться.
   Помощь Тео отвергла, вскочив на ноги со всей своей лихорадочной неуклюжестью.
   — Идите к своему кузену, — проговорила она довольно неприветливо. — Мне надо работать.
   Что-то в этих словах заставило Корбиньи приостановиться, но внимательный взгляд, брошенный на лицо собеседницы, не обнаружил ничего, кроме неловкости и все той же едва сдерживаемой страсти.
   — Я благодарю вас, — тихо сказала она.
   Сделав изящный поклон, подобающий гостье, она ушла из комнаты и направилась через мастерскую туда, где лежал Анджелалти.
 

Глава тридцать седьмая

   Был запах абрикосов — и была боль, обжигающая всю руку до самых кончиков пальцев.
   Еще был звук — громкие стуки, от которых он проснулся, поскрипывания и шорохи вблизи, исходящие, очевидно, от приглашенной к нему сиделки. Через секунду — или две — он откроет глаза и покажет, что пришел в себя.
   «Ужасно глупо сделал, — подумал он неотчетливо. — Эдрет сломает тебе и вторую руку, причем вполне заслуженно».
   Шорох приблизился, вырвав его из воспоминаний. Сладкий запах усилился, и он сразу же вспомнил, что за это приключение Эдрет его вообще не ругал.
   Лал открыл глаза — и с новым недоумением уставился на прелестное лицо, оказавшееся неожиданно близко от его собственного.
   Агатовые глаза затуманились, а лицо немного отодвинулось, словно она села на пятки.
   — Анджелалти? — Голос звучал трелью, разжигая пламя, которое Эдрет так тщательно тушил. — Это Корбиньи, кузен. Свидетель сказал, что ты очнулся.
   — Корбиньи...
   Голос у него сорвался, и он с мукой провел сухим языком по горячечным губам.
   — Ну вот, ты действительно приходишь в себя! Минутку... — Она вытянула руку в алой ткани и поднесла ему сладко дымящуюся пиалу с чаем. — Выпей... Вот так. Ты уже хорошо соображаешь? Потому что скажу тебе прямо, кузен, — мы попали в чертовский переплет!
   — Правда?
   Он заворочался, и она отставила пиалу, чтобы помочь ему сесть. Не без труда они вдвоем посадили его на кушетке прямо, спустив ноги на пол. Он на секунду прикрыл глаза и вспомнил несколько самых крепких ругательств: в руке вспыхнула боль, голова пошла кругом.
   Открыв глаза, он обнаружил, что Свидетель сидит на ковре, скрестив ноги, и наклонил голову в уважительном приветствии.
   — Как поживает Трезубец?
   — Очень хорошо, Анджелалти. Событие сотрясается, и Свидетельство балансирует на грани изумления.
   Корбиньи рассмеялась.
   — Так он понимает наслаждение, — сказала она. Свидетель переместил свой взгляд на нее.
   — То, что существует, может быть единственно существующим, о Воин. Изменение события — дело святое.
   Она передернула плечами и снова посмотрела на своего кузена.
   — Он еще безумнее прочих планетников, кузен, но, похоже, к нам он настроен дружески.
   — Хочу надеяться. — К нему почти вернулась память, и он осмотрелся, обращая внимание на кушетку, сундучок, красную ширму и каменный пол. — Где мы? Я думал, космопорт, «Дротик»...
   — Мы направлялись в космопорт, когда полиция отменила инструкцию такси. Пришлось бросить эту проклятую машину и бежать, а ты истекал кровь и валялся трупом! Свидетель нес тебя, а я взяла Трезубец. Но мы все равно попались бы, кузен, если бы нас не спасла женщина, которая была... другом той, что носила это тело до меня. Лал нахмурился и пристально посмотрел на нее:
   — Кто она?
   — Кто? — Корбиньи моргнула. — Ну, она называет себя Тео, кузен. И в этом доме есть комната, где висят только портреты... Ее звали Морела, она была танцовщицей и рассказчицей в театре Джайтлина и имела любовника по имени Каффир, которого Тео подозревает в ее убийстве.
   Он покачал головой:
   — В Синем Доме она числилась как самоубийца.
   — Это, несомненно, успокоит сердце Тео, — язвительно отозвалась Корбиньи.
   Он нахмурил брови и пожал плечом в знак безразличия.
   — Так это или нет — нас не касается. Наша задача состоит в том, чтобы добраться сначала до космопорта, а затем — до «Дротика». После того как Линзер нас отсюда вытащит...
   — Зачем полагаться на торговый корабль и чужого пилота, когда «Гиацинт» готов тебя принять — и пилот из Членов Экипажа готов его вести? — Она помедлила, едва смея допустить почти богохульную мысль, и осторожно посмотрела на него: — Ты умеешь вести корабль, кузен?
   В глубине темно-голубых глаз вспыхнул смех.
   — Кажется, ты считала меня Капитаном? — Он чуть подвинулся — возможно, чтобы удобнее положить руку — и веселье ушло. — Я могу вести корабль, не бойся. А что до причин, по которым я намерен добраться до «Дротика», то мне принадлежит половина корабля, а Линзер — мой компаньон. Мой... сокапитан. Мой друг.
   Он еще раз пошевелился и вздохнул.
   — Ты, конечно, можешь действовать, как пожелаешь. Между нами долгов не осталось. Бери «Гиацинт» и возвращайся на свой Корабль. Передай им, что Завтрашняя Запись солгала и что героя-капитана не существует.
   — Да, конечно, — отозвалась она, ощущая горечь сарказма у себя на языке. — Я дезинформирую старших, назову лжецом Первого Капитана и обреку Корабль на гибель.
   Она вздохнула, внезапно ощутив страшную усталость, и опустила глаза на тонкие руки, сложенные у нее на колене. Внезапно ощутив прилив ужаса, она снова посмотрела на него.
   — Сказать по правде, кузен, ты мне необходим. — Она подняла изящную чужую руку, заметив, что она чуть дрожит. — «Гиацинт» заперт ладонью, но его запирала не эта ладонь.
   Он посмотрел на ее руку, потом быстро перевел взгляд на ее лицо.
   — Значит, долг остается, — бесстрастно заявил он. — Хорошо. Мне необходимы описание запорного механизма и программа управления кораблем. Я отопру тебе корабль, но после этого, клянусь всеми богами, живыми и мертвыми, мы в расчете, Корбиньи!
   Эти слова удивили, глубоко ранили — так что слезы навернулись и пролились. У нее, Разведчика Планет! Она подняла к лицу кисть с растопыренными пальцами, что любой Член Экипажа истолковал бы как просьбу отвести глаза.
   Вместо этого Анджелалти подался вперед, словно для того, чтобы к ней прикоснуться, а потом внезапно застыл, с шипением выпустив воздух сквозь зубы.
   — Корбиньи...
   — Это пустяк, — быстро проговорила она, стараясь усилием воли справиться с глупыми, постыдными слезами. — Это тело еще не окрепло, Анджелалти. Не обращай внимания. — Она судорожно вздохнула и опустила голову, потому что он так и не отвел взгляда. — А что до остального... мы родня. Между нами не должно быть счетов и долгов. Если ты решишь мне помочь, я буду рада, потому что я действительно не вижу возможности попасть на корабль без такой помощи. Если... если ты не хочешь этого делать...
   Пальцы очень бережно обхватили ее запястье — и она изумленно подняла голову, встретившись с его серьезными глазами.
   — Прости меня, Корбиньи, — тихо сказал он. — Я говорил некрасиво и без понимания. Сделай мне честь и скажи, что забудешь об этом.
   Прилив радости был таким же неожиданным, как и слезы, и она ему улыбнулась.
   — Все уже забыто! Мне следовало принять во внимание, что ты ранен...
   — И долго жил среди невоспитанных планетников, — докончил он с горечью в голосе, осторожно отодвигаясь назад. — Давай перестанем искать себе оправдания и подумаем... — По его лицу пробежала тень. — Где Камень Страха?
   Она нахмурилась.
   — Что?
   — Камень Страха. — Он поднял руку, сдвинув концы указательного и большого пальца, обозначая размер. — Примерно такой, коричневый, с зелеными кристаллами.
   -О!
   Она порылась среди предметов, валявшихся на сундучке, и спустя несколько мгновений вложила ему в руки небольшую металлическую бутылку.
   — Тео сказала, что в этом сосуде когда-то был джинн, так что он вполне справится с безобразиями какого-то камня. — Она вздохнула. — А что такое джинн, кузен?
   — Дух, состоящий из равных частей злобы и волшебства, — ответил он немного рассеянно. — Эти существа большую часть времени проводят заключенными в бутылки.
   Одной рукой он начал теребить пробку, и Корбиньи закусила губу, чтобы не выразить протест.
   — Оставь его, Анджелалти, — неожиданно проговорил Свидетель, заставив их обоих вздрогнуть. — Камень находится внутри сосуда. Воин и я — мы оба видели, как его туда поместили. — Он поднял внезапно сверкнувшие глаза. — Или ты ощущаешь близость перемен, и мы снова призваны действовать?
   Анджелалти почти улыбнулся. И он определенно перестал дергать пробку и с крайней серьезностью наклонил голову.
   — Думаю, пока еще нет, — ответил он так спокойно, словно этот безумный чужак говорил что-то осмысленное. — Хотя, возможно, и скоро.
   — Скоро? — Корбиньи пристально посмотрела на него. — Как твоя рука, Анджелалти? Потому что если достаточно хорошо и ты полностью пришел в себя, то нам следует спешить к «Гиацинту» и нормальной медустановке. Стражи порядка, несомненно, уже ушли...
   — Полиция уехала несколько минут назад, — объявила Тео от двери. Глаза ее были жаркими, ее окружал кокон энергии. — Но вы пока уйти не можете.
   Она улыбнулась, и у Лала застыла в жилах кровь: она явно была не в своем уме.
   — Боюсь, что вы могли неправильно оценить ситуацию, — сказал он почти виновато. — У меня и моих друзей срочные дела. Я понимаю, что вы замечательно нам помогли и готов компенсировать вам беспокойство...
   — Беспокойство, — повторила она и снова улыбнулась. — Никакого беспокойства нет. Или скоро не будет. Ко мне скоро придет Каффир. И когда он придет, Морела его убьет.
 

Глава тридцать восьмая

   — Нет, этого я делать не собираюсь! — воскликнула Корбиньи, стремительно поднимаясь на ноги. — Сами совершайте свои убийства, сударыня. Вы на меня прав не имеете!
   Тео посмотрела на нее совершенно спокойно.
   — Вы убегали от полиции, — сказала она. — Если хотите, я могу вызвать ее снова.
   Стройные плечи под смелой алой рубашкой немного обмякли, и Лал кашлянул, привлекая внимание сумасшедшей к себе.
   — Возможно, вам неизвестно, что по записям Синего Дома ваша подруга покончила с собой.
   Тео пожала плечами с великолепным равнодушием.
   — Значит, ее на это толкнул Каффир. Она никогда не сделала бы такого, если бы он не был с ней зверски жесток.
   — Не исключено, — согласился Лал, как это мог бы сделать Эдрет: располагая свои слова, словно шахматные фигуры. — Однако мы не знакомы ни с вашей подругой, ни с ее любовником. Требовать, чтобы кто-то убил человека, о котором мы впервые услышали всего несколько секунд назад...
   — Она носит тело Морелы! — воскликнула Тео, указывая на Корбиньи. — У нее... у нее моральные обязательства.
   — Глупости! — отрезал Лал. — Вы не хуже меня знаете, что обязательства следуют за живым человеком — за тем, кто прошел через эгоперенос. Долги тела списываются. — Он посмотрел на нее очень строго. — Вы не можете этого не знать, сударыня, если прожили на Хенроне хотя бы полгода.
   — Я живу здесь всю жизнь, — заявила она. — Мой дядя заседает в Совете Директоров. Морела дала этой женщине жизнь. Долг есть. — Она посмотрела прямо в глаза Лалу. Жар немного спал, но безумие нисколько не уменьшилось. — Мне вызвать полицию, сударь? Или связаться с дядей? Вы могли бы принести немалый доход Дому, да и второй мужчина не так уж плох.
   Лал судорожно сглотнул слюну.
   — Стоит вам связаться с кем-то из них — и вы во второй раз лишитесь подруги.
   Тео покачала головой.
   — Нет, Морелу я смогу защитить. Конечно, смогу! Я ее люблю.
   — Значит, говорить больше не о чем, — внезапно объявила Корбиньи. — Конечно, я устраню эту помеху, госпожа Тео. Что для меня жизнь какого-то планетника?
   Худое лицо просияло.
   — О, вы понимаете! Вы ведь видите, что его надо наказать, правда?
   — Безусловно, — ответила Корбиньи, и Лал посмотрел на нее с дурными предчувствиями. — Он должен заплатить за свои злодейства, а вы должны найти покой.
   — Да, — сказала Тео, и Свидетель повернулся в своем углу, оторвав взгляд и сердце от присутствия Карателя, чтобы пристально и долго посмотреть на Воина Смерти.
 
   Каффир должен был прийти во Вторых Сумерках. К Первым Анджелалти уже успел отдохнуть и, проснувшись, надел чистую рубашку и выпил разбавленного водой вина, что вызвало его неудовольствие и заставило заявить, что он не болен. Корбиньи не стала с этим спорить, а просто решительно вложила пиалу в его сильную руку и спросила:
   — Ты владеешь сорл-клинком, кузен? Он ответил с возмущенным взглядом:
   — Мне казалось, это ты специализируешься на убийствах.
   — Анджелалти, не дразни меня! — огрызнулась она и открыла было рот, чтобы добавить еще что-то в том же духе, но внезапно решила послушаться какого-то более мудрого инстинкта. — Мне нужна информация, — добавила она спокойнее. — Если ты будешь так добр. Ты можешь использовать сорл-клинок для самозащиты?
   Он недоверчиво посмотрел на нее и отпил вина.
   — Да.
   — Хорошо. — Она повернулась к Свидетелю: — Ты сможешь сражаться, если дойдет до этого?
   — Да, Воин, смогу. А как пойдет Каратель? Она нахмурилась.
   — Чтоб его демоны забрали! Я...
   — Есть убедительные доказательства, — прервал ее Лал, — что это уже произошло. Я смогу нести Карателя, если Свидетель прикроет мне спину.
   — Идет! — воскликнул Свидетель и изумленно покачнулся, поражаясь смелости своего сердца.
   Искатель сделал вид, что не заметил ничего неподобающего — настолько великим вождем он был.
   — Хорошо, — отозвался он и снова повернулся к Воину Смерти. — К какой битве мы готовимся, кузина? Каффир ожидается с армией?
   — Как ты сказал, — холодно отозвалась она, — убийство — это мое предприятие. Я не имею желания пятнать твою честь. Однако если окажется, что тебе угрожает опасность, мне будет спокойнее знать, что ты хорошо защищен. — Она отвернулась. — Безопасность Капитана — прежде всего, Анджелалти. Ты это знаешь.
   Молчание затянулось. Свидетель ловил все нюансы разговора, ибо Вождь узнается по обращению со своими воинами.
   — Я приношу тебе проблемы в двойной мере, кузина. — Лицо и голос были предельно вежливы, хотя в глазах виделось пламя. — Я еще раз напоминаю тебе, что я не капитан, а вор, проданный и презираемый за дефект в виде планетных генов. Меня поражает, как это мой дядя не вычеркнул моего имени из Списка.
   — Индемион Кристефион мертв, — сказала она терпеливо, словно имела дело с ребенком. — Он сам убил себя, восстановив свою честь после того, как признался в своем предательстве. Он был благороден, Анджелалти: великодушный Капитан, хорошо послуживший кораблю. Дурной поступок был уничтожен хорошим. Право, будучи живым и сильным, ты мог бы подражать его величию.
   Лал вздохнул.
   — Корбиньи, ты с рождения знала обязанности Разведчика Планет? Ты мгновенно приобрела свои умения, не имея ни учителя, ни спарринг-партнера?
   Она растерянно моргнула.
   — Нет, конечно. Среди сверстников выбирают самого подходящего. Его обучают и тренируют для исполнения его обязанностей в соответствии с Уставом.
   — Ага. А я потерял своего наставника в восемь лет, был лишен Корабля и продан в девять, и стал учеником мастера-вора в десять. — Он подался к ней, удерживая ее взгляд. — Скажи мне, к чему меня подготовило мое обучение... кузина?
   Она глубоко вздохнула — и красная рубашка приподнялась на груди.
   — Твое имя записано в Завтрашней Записи, Анджелалти. Я видела его своими глазами.
   — А если Завтрашняя Запись ошибается?
   Она уставилась на него, и на прекрасном лице ясно отразилось изумление.
   — Как может лгать Завтрашняя Запись?
   «Экипаж! — подумал Лал внезапно почти с отчаянием. — Такие опасные — и такие по-детски наивные!»
   — Корбиньи, — заговорил он убедительно, — я даже не знаю, как Завтрашняя Запись вообще может существовать. Как могла Первый Капитан знать имя полукровки, который родится через триста лет после ее смерти?
   — А! — Похоже, это ее успокоило, и она потянулась и взяла его за руку, по которой от ее прикосновения пробежал странный ток. — Это — великие Тайны, кузен. Нас учат просто верить. Но я понимаю, что это трудно сделать, когда во всем остальном нам велят спрашивать, рассуждать и опираться только на факты. Мы — все твои сверстники — задавали эти вопросы. И все, кроме тебя, кузен, смогли успокоить свои сомнения, после того как видели Завтрашнюю Запись, дотрагивались до нее и своими глазами прочитывали какую-нибудь страницу.
   — Так что, ты советуешь мне верить в мою судьбу? Она не поняла горькой иронии, чуть сжала ему пальцы и отпустила их.
   — Именно так, Анджелалти. Когда мы вернемся на Корабль, ты сможешь разрешить свои сомнения и успокоиться.
   Лал вздохнул, закрыл глаза — и на время сдался. В конце концов, существовали вопросы более насущные.
   — Как ты справишься с Каффиром, Корбиньи? Тебе не следует подвергать себя опасности в...
   Она встала, не дав ему закончить:
   — Как мы уже договорились, — холодно сказала она, — этот вопрос решаю я. Пойду приготовлюсь.
   Она скользнула мимо него, нырнула за занавеску — и вышла.
 

Глава тридцать девятая

   — Ну, Тео? Что у тебя за срочное дело?
   Голос мужчины был нахальным, сам мужчина — красавцем. Корбиньи воззрилась на это совершенство, почувствовала, как горят у нее щеки, и порадовалась, что за занавеской ее не видно.
   Планетники, как учили Корбиньи — и как доказывал ее опыт, — существа медлительные, неуклюжие и жалкие. Этот Каффир был совсем не таким. Движения у него было ловкие и плавные, как у человека, выросшего при низкой гравитации, кожа смуглая, словно загоревшая в двигательном отсеке или за работой в Саду. Глаза небольшие, но в этих черных зрачках светился ум, когда они быстро оглядывали комнату, замечая все.
   — Ну, Тео? — повторил он, на этот раз даже не надменно, а пренебрежительно. Он отбросил назад длинные распущенные волосы и скрестил руки на груди, презрительно выгнув бровь. — Ну?
   — Я не могу найти Морелу, — сказала она угрюмо. — Я думала, ты знаешь, где она, и передашь ей записку.
   — Я передам записку Мореле? — Вторая бровь выгнулась так же сильно, как первая, а на смуглом лице отразилось злорадное изумление. — Право, какая забавная мысль! Но, знаешь ли, я не смогу оказать тебе эту услугу.
   Тео ничего не сказала — только ее взгляд выразил еще большее отвращение. Однако Каффир словно не замечал ничего необычного. Спрятавшаяся за занавеской Корбиньи начала дрожать.
   Каффир подался вперед и его голос стал почти ласкающим.
   — Не хочешь спросить, почему именно я не могу оказать тебе эту услугу, лесбиянка мерзкая?
   — Наверное, снова злишься, — ответила Тео с неожиданным самообладанием. —Ты никогда не мог примириться с тем, что я ее люблю — и что она тоже меня любит.
   Тут он расхохотался, запрокинув голову, так что волосы облаком рассыпались по его плечам. Корбиньи вытерла влажные ладони о брюки и начала простые дыхательные упражнения. Каффир рассмеялся снова — и Корбиньи судорожно вздохнула, теряя сосредоточенность.
   — Даже Морела, — говорил он, — не была настолько глупа, чтобы любить тебя. Но мы отвлеклись! Загадка звучала так: «Почему благородный Каффир отказался передать записку от Тео прелестной и сладкой Мореле, королеве тысячи сердец, глупой корове и шлюхе?
   Он наклонил голову — и в его темных умных глазах загорелся жестокий огонь.
   — У меня есть ответ, — тихо сказал он и наклонился к самому уху Тео, словно собираясь шептать слова любви. — Потому, — выговорил он тихо, но так ясно, что Корбиньи было его слышно, — что эта сука мертва.
   — Нет! — крикнула Тео и отскочила, заставив Каффира снова захохотать.
   — Не нет, а да! — заверил он ее с огромной радостью. — Мертва и, надеюсь, уже сгнила. Подумай об этом, лесбиянка! Лицо у нее развалилось, волосы выпали прядями... — Он замолчал, словно потрясенный новой мыслью. — Но я забываю — ты же художница! Ты изображала Морелу во всех ее видах. Конечно, тебе захочется написать ее и в таком тоже. Как эгоистичен я был! Я сейчас же распоряжусь, чтобы труп привезли тебе! Ты должна простить мне мою недальновидность...
   — Морела! — крикнула Тео, имея в виду Корбиньи, но та застыла на месте.
   Ее тошнило, руки вспотели, а нож бесполезно торчал за поясом.
   — Морела! — громко передразнил ее Каффир — и Корбиньи вдруг сделала шаг вперед, словно он держал леску от гарпуна, вонзенного ей в душу.
   — Морела! — завопил он снова, дразня Тео, и тело Корбиньи судорожно сделало еще один шаг.
   Она вышла из-за занавески.
   Глаза у Каффира расширились, смех резко оборвался. Тео нырнула в сторону. Лицо у нее кровожадно горело, зубы оскалились.
   Корбиньи стояла совершенно неподвижно, ощущая дрожь в конечностях, которая, как она страстно надеялась, оставалась незамеченной.
   — Вот как, — сказал Каффир. — Оказывается, меня... дезинформировали.
   Он улыбнулся с открытой злобой. Содрогаясь, Корбиньи сделала огромное усилие, заставляя руку потянуться к ножу, хоть и сомневалась, что в состоянии будет сделать бросок.
   — Морела! — крикнула Тео. — Убей его!
   — Убить меня? — спросил мужчина с явным восторгом. — О нет, Морела никогда меня не убьет, лесбиянка. Скорее она убьет себя. Что она и сделала, знаешь ли — и весьма искусно.
   Он сделал шаг вперед — и трусливое тело даже не нашло силы отступить на шаг, сохраняя равновесие. Утробно смеясь, он протянул гладкую надушенную руку и погладил Корбиньи по щеке. В животе Корбиньи разгорелось желание, присоленное страхом.
   — Ее взял Синий Дом, — пробормотал Каффир, приглаживая пальцами ее губы. Он немного прижал нижнюю губу, и они открылись, словно для поцелуя. Он улыбнулся. — В теле Морелы живет кто-то другой, но этот другой слушается меня так же, как это делала она, лесбиянка. Завораживающе интересно, правда?
   Продолжая улыбаться, он обхватил подбородок Корбиньи стальными пальцами, повернул ее голову вверх и вбок так, что шее стало больно, а потом медленно и вызывающе наклонился и поцеловал ее.
   Страсть вспыхнула — и Корбиньи замерла, почти потеряв сознание от ужаса, едва замечая, что он совсем рядом, больно прижимается к ней, запустив пальцы в ее косу и еще сильнее оттянув назад голову. Он укусил ее в губы, потом передвинулся ниже, по выгнутой шее, взял губами грудь...
   Послышался отчаянный, бессловесный крик, и Корбиньи рухнула на пол, когда он ее отпустил — хотя она сохранила остатки разума, чтобы сгруппироваться и откатиться прочь. Она остановилась у занавески и осталась лежать, глядя, как Каффир пытается сбросить Тео со своей спины.
   — Я сама тебя убью! — выла худая женщина, вцепляясь забрызганными краской пальцами ему в горло. — Подонок! Кровопийца! Убить самое чистое и прекрасное существо, которое мы оба знали...
   Каффир вертелся и дергался, ревел, тщетно пытаясь оторвать душащие его руки, — и наконец, врезался спиной в стену.
   Как это ни удивительно, Тео удержалась, хотя Корбиньи показалось, что ее хватка стала слабее.