Ли Шарон. Завтрашняя запись

   Он завопил, этот Харкорт, и судорожно сжал пальцы в кулак. Он развернулся к общему столу, закричал еще раз — пронзительно и отчаянно — и бросился прямо на Нара Велдониса.
   И в это мгновение Трезубец Биндальчи взорвался светом.
 

Глава тридцать четвертая

   Харкорт взял то, что ему дал Анджелалти, заорал, словно от смертной муки, и неловко бросился к Нару Велдонису.
   Но еще на полпути его встретила пуля из пистолета телохранителя. На рубашке Харкорта расцвел кровавый цветок, но инерция ужаса помогла ему сделать еще два шага. Только тогда смерть поцеловала его душу — и он упал, выронив на ковер камень.
   Охранник Чими с криком прыгнул к своей хозяйке, Кармен за ним. Сама Саксони Белаконто стояла, приказывая Велдонису унять своего человека. Телохранительница Дженфир Чанг стояла с пистолетом в руках, и на посеревшем от ужаса лице тускло горели бешеной тревогой глаза.
   Стоявший перед столом Анджелалти пошатнулся и прикрыл глаза ладонью, словно заслоняя их от света. Незнакомец позади него выставил руку, поддержал, не давая упасть. И неотрывно глядел на предмет в центре стола, о котором все прочие забыли.
   Охранники выхватили оружие, и все их внимание было сосредоточено на центре комнаты. В отравленной всеподавляющим страхом их памяти Корбиньи Фазтерот стала дымом и пеплом. Филбар Яннс вдруг подпрыгнул, поворачивая пистолет...
   Корбиньи скользнула на три шага вправо, увидела, как Анджелалти пошатнулся снова — и услышала, как его сопровождающий выкрикнул что-то непонятное и торжествующее.
   Вспыхнули и замигали лампы, опознавательный браслет упал с руки Корбиньи, и внезапно распахнулась дверь в приемную. Кто-то пронзительно вскрикнул. Анджелалти рванулся вперед — и как раз в эту секунду Филбар Яннс выстрелил.
   Анджелалти упал. Свет вспыхнул еще раз — а потом погас окончательно.
   Корбиньи чуть было не закричала, но то ли выучка, то ли гордость помогли сдержаться. Страх подбивал бежать очертя голову. Она налетела на кого-то, что-то заревела и рванулась вперед, туда, где недавно был Анджелалти, отказываясь думать, что может в темноте пробежать мимо — или что он убит.
   Ослепшие планетники продолжали кричать. Голос Белаконто, звучащий на грани истерики, требовал включить свет.
   И какой-то свет чудом появился, сероватый и слабый. Корбиньи успела увидеть тело Дженфир Чанг, уже когда падала, споткнувшись об него. Колени больно ударились о пол.
   — Анджелалти! — крикнула она и тут увидела его: золотые волосы блестели в слабом свете, на белом рукаве расплывалось зловещее пятно темноты.
   Она подползла к нему, прикоснулась к щеке, дернула за роскошные волосы, по-планетному длинные.
   — Анджелалти! Он открыл глаза.
   От облегчения ее и без того слабое зрение затуманилось. Она провела рукой по глазам и потянула за его здоровую руку.
   — Кузен, надо уходить. Быстрее!
   Он облизнул губы и перевернулся, встав на колени.
   — Трезубец.
   — Что? — Она всмотрелась в его лицо и крепче схватила за руку. — Анджелалти, оставь его! Пусть Саксони Белаконто им утешается! Пойдем...
   — Трезубец, — повторил он, и она с замирающим сердцем услышала в его голосе повелительные интонации.
   Она выпустила его руку.
   — Жди здесь, — велела она. — Я его принесу.
   Это оказалось нелегко, хотя и не слишком опасно. Оставшиеся планетники распределились по комнате, пригнувшись за укрытиями, откуда время от времени неслись выстрелы. Корбиньи схватила Трезубец со стола и поползла обратно, найдя Анджелалти не совсем там, где его оставила.
   Он стоял на коленях, и его рука тянулась к чему-то, лежащему на полу.
   — Анджелалти, он у меня! — прошипела она. — Теперь ты идешь?
   — Да.
   Его ладонь быстро опустилась, поймала что-то — и переправила в карман. После этого он поднялся на ноги, не беспокоясь о шальных пулях, и побежал к двери.
   Корбиньи, ругаясь про себя, побежала за ним.
   Пустые коридоры были освещены аварийными лампами, а заданная Анджелалти скорость заставила ее жалкое тело напрячься до предела — а потом и сверх него. Ее мир сократился до этих проблем: продолжать движение, не терять его из виду, держать проклятый Трезубец и не падать — ни в коем случае.
   Дверь на улицу была распахнута, впуская в прихожую серый свет Первой Зари. Анджелалти вышел на улицу и помахал рукой, подзывая такси.
   Машина подъехала, открыла дверь, и только тут Корбиньи заметила у себя за плечом того незнакомца, что пришел с Анджелалти.
   — Оставь нас! — зарычала она на него. — Прими свою свободу как дар и беги!
   Он ничего не сказал ей в ответ. Взгляд и лицо были так невыразительны, что она на секунду приняла его за слепца. Но потом рыжеватые ресницы дрогнули и быстро моргнули, а лицо немного переменилось.
   — Я — Свидетель Телио, — сказал он голосом таким же невыразительным, как и взгляд, — и я путешествую по прихоти Карателя.
   — Он идет с нами, — пропыхтел Анджелалти, почти падая в открытую машину. — Корбиньи...
   — Я здесь.
   Не приходилось гадать, в чем состоит ее долг, когда Капитан ранен и готов потерять сознание в пределах видимости вражеской крепости. Она села рядом с ним, неловко затолкнув проклятый Трезубец по диагонали и едва оставив место Свидетелю, чтобы тот пристроил свои широкие плечи.
   Дверь машины опустилась, автопилот вопросительно чирикнул, а потом скрипуче произнес:
   — Месть назначения, сударь или сударыня. Устройство ждет команды.
   — Анджелалти, куда ты нас везешь?
   Но он потерял сознание, и в освещении салона стало видно, что рукав у его покраснел до самой кисти.
   — В космопорт, — приказала она роботу, сурово подавив желание тела расплакаться. — Площадка постоянной готовности номер шестнадцать. Как можно скорее, пожалуйста.
   — Данное устройство запрограммировано на соблюдение всех местных ограничений. Ключ данного устройства известен соответствующим муниципальным организациям. — Зажужжало воспроизводящее устройство, а затем последовало сообщение: — Космопорт введен как место назначения. Конкретный адрес — площадка постоянной готовности номер шестнадцать. Прошу подтвердить.
   — Подтверждаю, — отрезала Корбиньи, и тело чуть было не настояло на глупых слезах, когда машина плавно тронулась и влилась в спокойный поток утреннего транспорта.
   Не давая телу плакать, она взялась за промокший рукав, намереваясь проверить, насколько опасна рана, потому что кровотечение явно усиливалось.
   Анджелалти пошевелился, наполовину очнувшись от обморока.
   — Оставь, — пробормотал он.
   — Она кровоточит, кузен. Я хочу перевязать ее — хотя бы временно...
   — У Линзера будет аптечка, — с трудом выговорил он, потом сел прямее и приоткрыл глаза, хотя она усомнилась, что он кого-нибудь видит. — Космопорт, — объявил он с мучительной четкостью.
   — Мы уже туда едем.
   Тут беспокойство оставило его — но силы тоже. Он едва сумел прохрипеть: «Хорошо», тут же снова обмяк и потерял сознание окончательно.
   Корбиньи изменила положение, оцарапав тыльную сторону кисти о какой-то кусок мусора, прилипший к рукояти Трезубца, проглотила готовое сорваться ругательство и ткнула пальцем в Свидетеля:
   — Ты! Ты — хранитель этой штуки?
   Наступило короткое молчание, словно ее слова должны были преодолеть некое расстояние, чтобы попасть туда, где он находился.
   — Я — Свидетель Телио, — ответил он наконец все тем же бесцветным голосом.
   — Это ты уже сказал. Я спросила, значит ли это, что ты — хранитель этого предмета?
   На этот раз ответ пришел быстрее, словно она отчасти завладела его вниманием.
   — Каратель Шлорбы лучше всего хранит себя сам. Корбиньи с трудом сдержала раздражение.
   — Тогда кому он принадлежит?
   — Самому себе, — ответил Хранитель. Он помолчал, а потом дал более пространный ответ, потому что это были достойные вопросы и принадлежали к числу тех, которые задавали себе сами Телио. — Некоторые говорят также, что он принадлежит событиям, или Сестре, или даже Вождю, которому в этот момент благоволит. Другие говорят, что Каратель поистине свят, потому что он способен изменить событие, в котором оказалось все существующее.
   Кузина Анджелалти на секунду оторвала взгляд от Трезубца и устремила на Свидетеля быстрые, яростные глаза. Свидетель отметил, что его сердце ее одобряет как настоящего воина, который выполняет приказ вождя, не разделяя его желаний. О таких вещах писалось и несколько примеров тому были в Памяти, но чтобы такое обнаружилось здесь, где он так недавно отчаивался из-за толстяка, возвещало о возможностях огромных перемен в том, что есть.
   — А почему... — начала Корбиньи, но тут такси дернулось — настолько резко, что Анджелалти бросило на нее, а Свидетеля — на дверь — и остановилось.
   Она выглянула в окно и увидела узкую улочку с обшарпанными домами, некоторые с разбитыми окнами, закрытые выщербленными дверями.
   — Это не космопорт! — крикнула Корбиньи. — Такси! Продолжай движение к точке с указанными координатами!
   — Данному устройству запрещено продолжать путь, — объявил механический голос. — Ключ данного устройства известен соответствующим муниципальным организациям. Данное устройство...
   — Полицейские! — Она повернулась, схватила кузена за здоровую руку и встряхнула. — Анджелалти, очнись! Машину остановили, приближается полиция!
   Он не отозвался. Она охнула, поворачиваясь в тесном салоне такси и не замечая, насколько этот возглас был похож на рыдание.
   Систему управления робота легко было опознать по свинцовому кожуху. Корбиньи с кряхтением перегнулась через низкий барьер, на ощупь нашла изолированные провода, осторожно проследила их до главного пульта, заставляя тупые планетные руки ощутить все оттенки формы, размеров и непрерывности — и разрыв в непрерывности.
   — Да! — выдохнула она.
   Она повернула нож, терпеливо ввела лезвие туда, где от него будет больше пользы, и, держа одной рукой рукоятку, другой направляя острие, налегла всем весом.
   Глупый провод растянулся, сопротивляясь, — и лопнул так внезапно, что ее отбросило назад. Провод заискрил, пульт зажегся — и все двери распахнулись.
   — Выходим! — крикнула она Свидетелю, сунув в его изумленные руки Трезубец, а потом повернулась, подхватила Анджелалти и вытащила его из машины.
   Вытащить его ей удалось, но его вес оказался ей не по силам — ей, которая когда-то была способна поднять вес вдвое больше своего и удерживать его до счета «пять». Она упала на грязный тротуар, придавленная его телом. Сирены звучали катастрофически близко.
   Из ниоткуда появились руки — широкие, твердые и умелые. Они подхватили Анджелалти как младенца. Корбиньи поспешно поднялась на ноги, а Свидетель уже совершенно непринужденно укладывал Анджелалти себе на плечо. Подняв на нее глаза, он подбородком указал на предмет, прислоненный к боку машины.
   — Тому, кто определен для Свидетельствования, запрещено прикасаться к Карателю.
   — Да, прошу прощения.
   Желание бросить эту штуку было почти непобедимым, но потом к ней вернулся разум. Как доставить Анджелалти в безопасное место, если тот, кто способен его нести, останется следить за Трезубцем?
   Она схватила ненавистный предмет, прислушалась — сирены приближались с севера — и побежала на юг. Свидетель за ней.
   Главную улицу пересекал вонючий переулок — и она свернула в него, хоть он и шел параллельно дороге к порту. Тут можно, мелькнула шальная мысль, и обороноспособную позицию занять, если до этого дойдет.
   — Ага, как же! — воскликнула она, ужасаясь истерическим нотам в своем голосе. — Имея на вооружении один короткий нож и полусгнившее старье!
   — У меня есть нож, о, воин, — произнес Свидетель рядом с ней, — и некоторое знание искусства.
   Она повернулась и посмотрела на него:
   — Вот как? А определенному для Свидетельствования дозволено сражаться?
   — Мужчине можно сражаться, — торжественно заявил он, а потом его серьезное лицо внезапно осветилось улыбкой. — Но мертвецу не дозволено Свидетельствовать.
   Она рассмеялась, все еще ощущая близость истерики и чувствуя, как сердце у нее ударяется о ребра.
   — Слова, достойные Члена Экипажа! С такой волей к победе мы еще доберемся до космопорта. Ну-ка...
   Сирена взвыла огорчительно близко. В дальнем конце переулка затормозил полицейский автомобиль.
   Корбиньи выругалась и рванулась вперед к другому выходу из переулка — может быть, представится еще один шанс прорваться в порт, к «Гиацинту». Позади слышались шаги Свидетеля, двигавшегося не так быстро, как мог бы — он берег Анджелалти, который без сознания висел на широком плече.
   И снова у выхода из переулка возникла машина, уничтожив все надежды вырваться на улицу. Корбиньи резко остановилась, и из ее рта вырвался бессловесный вопль. Позиция, черт побери. Обороноспособная, как же... — Морела, скорее! Сюда Морела!
   Она повернулась, увидела лихорадочно блестящие глаза и худую руку, распахнувшую калитку в обшарпанном
   заборе — и нырнула туда вместе со Свидетелем.
 

Глава тридцать пятая

   За калиткой оказался сад. Корбиньи успела смутно увидеть яркие цветы на сочной зелени, а потом чья-то исхудавшая рука поймала ее за рукав и потащила через какую-то арку в полумрак.
   — Закрой дверь! — прозвучал приказ.
   Корбиньи услышала скрежет засова и увидела Свидетеля у самой двери. Анджелалти свисал с его плеча, словно мертвец.
   — Милость корабля! — Корбиньи стремительно обернулась. — Благословение... — она секунду колебалась, оценивая нюансы этого лица, полускрытые темными волосами, худобой и какой-то лихорадочной, жаркой энергией, — ...сударыня! Мой кузен ранен и нуждается в помощи...
   Темные глаза раскрылись шире, их взгляд перенесся на здорового мужчину с раненым на плече.
   — Сюда.
   Корбиньи снова потянули за рукав, и она повиновалась этой команде, жестом позвав Свидетеля за собой.
   Похожий на туннель коридор вывел в светлое просторное помещение. Корбиньи подняла взгляд на стеклянный потолок, посмотрела на стену, целиком стеклянную, увидела мольберт, поставленный под нужным углом к свету, и несколько ширм, отделявших от мастерской нечто вроде алькова или даже комнаты.
   — За красной ширмой диван, а в шкафчике рядом — антисептик и бинт, — сказала незнакомка. — Я затемню окна и отключу звонок...
   Она поспешно ушла, а Корбиньи со Свидетелем направились к красной ширме.
   Анджелалти застонал, когда его уложили на диван, но не издал ни звука, когда Корбиньи разрезала рукав и открыла рану.
   Свидетель принес из аптечки лекарства и корпию, а незнакомка вернулась с тазиком воды. Она поставила его рядом с Корбиньи, присевшей у дивана, и отступила назад.
   — Полисмены обходят переулок и звонят во все звонки, — объявила она тем же жестким, напряженным голосом. — Я отключила свой и закрыла все ставни. Это означает, что дом пуст, и они это знают.
   Корбиньи бросила быстрый взгляд на раскрасневшееся лицо.
   — А если они все равно войдут, хоть вас и нет дома? На секунду сверкнули зубы:
   — Одно из немногих преимуществ родства с советом директоров. Полиция ко мне не сунется, можешь не беспокоиться.
   Промыв рану, Корбиньи щедро намазала ее мазью с антибиотиком и плотно перебинтовала. Решив, что этого пока хватит, она остро, мучительно захотела оказаться на «Гиацинте» с его медустановкой.
   Осторожно встав на ноги, она наклонилась поудобнее устроить Анджелалти на подушках. Свидетель протянул руки, чтобы ей помочь, и она предоставила эту работу ему, а сама стащила со спинки дивана покрывало и развернула.
   Она наклонилась укрыть Капитана, и тут ее взгляд привлек предмет, блеснувший между его бедром и потертой тканью кушетки.
   — Эй, а это что?
   Она вытянула руку — но крупная кисть Свидетеля сомкнулась у нее на запястье.
   — Это — камень, который свел с ума Харкорта, — сказал он. — Камень, который Анджелалти предназначил предводительнице бандитов. — Он отпустил ее руку и пощупал карманы лежащего без сознания мужчины. — Тотемная шкатулка исчезла.
   Он выпрямился.
   — Анджелалти позаботился о том, чтобы с должным уважением поместить этот камень в подходящую оболочку, что является самым мудрым обращением с магическими вещами. Возможно, ему можно дать место жизни, но я не считаю благоразумным оставлять его на свободе, где он смог бы свободно принимать участие в событиях.
   — Поместить в оболочку?
   Корбиньи нахмурилась, слишком ясно вспомнив вопль Харкорта и его неожиданное безумие. Она засунула пальцы за пояс брюк, не испытывая желания прикасаться к этому предмету.
   Неожиданно хозяйка дома подошла к ним, наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть камень, а потом пожала костлявыми плечами.
   — Минутку, — отрывисто бросила она и деловито удалилась.
   Она вернулась даже раньше чем через минуту, как показалось Корбиньи, держа небольшой металлический сосуд с пробкой, привязанной медным шнурком, и деревянные щипцы. Быстро наклонившись, она подхватила камень щипцами и положила в сосуд. Плотно забив пробку ударом ладони, она вручила запечатанный сосуд Корбиньи.
   — Вот. Так он озорничать не будет. — Новая демонстрация зубов, которая, видимо, была ее лучшей улыбкой. — Торговец, который мне это продал, клялся, что это настоящая бутылка для джинна. Если у нее хватит прочности, чтобы вместить джинна, то для уродливого осколка ее должно хватить тем более.
   Корбиньи моргнула.
   — Примите мою благодарность за всю вашу доброту. Лицо потемнело, словно эти слова доставили боль, а не успокоили, а слишком яркие глаза опустились.
   — Ты ведь знаешь, что я готова для тебя на все, Морела. — Сверкающие глаза снова устремились на нее, обжигая Корбиньи страстью. — На все что угодно.
   Корбиньи секунду колебалась, а потом глубоко вздохнула и посмотрела прямо в эти глаза.
   — Вы считаете, что знакомы со мной.
   — Считаю? — В голосе звучало изумление. — Как будто тебя можно с кем-то спутать!
   — И тем не менее, — продолжала Корбиньи с несвойственным члену Экипажа состраданием в голосе, — вы все-таки меня спутали. Если не тело, то личность, которая теперь в нем обитает.
   В глазах костлявой женщины появилась боль, а на лице отразилось недоумение.
   — Возможно, вы слышали, — тихо сказала Корбиньи, — о месте, называемом Синим Домом?
   Боль победила недоумение, а спустя мгновение взорвалась яростью.
   — Он посмел?! Наказать ее за какую-то выдуманную им обиду, клянусь! Чтобы приструнить ее — как будто это возможно! Заставить ее... Это невыносимо, отвратительно! Это у него не пройдет... — Ее взгляд стал жестким, расчетливым. Она снова посмотрела на Корбиньи. — Когда у вас срок?
   — Прошу прощения?
   — Ваш срок! На какое время вы купили ее тело? На месяц? Два? Шесть?
   У Корбиньи голова пошла кругом. Неужели планетница сошла с ума от горя? Или же...
   — Вы снова неправильно поняли дело, — сказала она, и на этот раз в ее звучном непривычном ей голосе появились ледяные интонации, с какими Экипаж обычно разговаривал с планетниками. — Я — Корбиньи Фазтерот, которая должна была бы умереть, но кто-то купил недавно умершее тело и распорядился поместить меня в него, чтобы я стала такой, как вы видите...
   — НЕТ! Не верю! Морела — мертва? Даже он не посмел бы...
   Она запихнула себе в рот кулак, обвела диким взглядом Корбиньи, Свидетеля и Анджелалти, продолжавшего лежать без сознания, повернулась и почти выбежала из алькова.
   Корбиньи почувствовала, что рванулась следом, поспешно обуздала свою реакцию и прикрыла глаза, заставляя себя глубоко дышать: прием Иилвинка, предназначенный для восстановления спокойствия, ритма и внутреннего равновесия.
   — Умершая и возрожденная! — донеслось сзади тихое пение. — Она, небывшая, стала Той, Кто Есть. Воин Смерти вступает в событие и приносит клятву служить Избраннику Карателя.
   Она обернулась и пристально посмотрела на Свидетеля, застывшего с раскинутыми руками и блаженным выражением глаз.
   — Благословенна будь! — провозгласил он. — Каратель Шлорбы просыпается! Звезды, деревья и горы полны ожидания!
   — Да Корабля ради, мужик, приди в себя! — Она бросила взгляд на Анджелалти, все еще лежавшего в глубоком обмороке. — Единственное, чего можно нам ожидать, так это что девица напустит на нас полицию или Ворнета. Или обоих сразу, и ничем нам твой Каратель тогда не поможет!
   — Каратель потрясает событие — и событие вынуждено откликаться, — заявил Свидетель с остекленевшим взором, словно отведал хорошую порцию самой крепкой настойки Главного Инженера. — И что может устоять против Карателя, Избранника и Воина Смерти?
   — Действительно, что? — отозвалась Корбиньи с преувеличенной беззаботностью. — Если не считать Ворнета, полицию или смерть Анджелалти от раны.
   Свидетель улыбнулся какому-то своему видению и медленно опустил руки.
   — Анджелалти не умрет, — объявил он.
   — Как ты меня успокоил! — сказала ему Корбиньи, но, похоже, он на сарказм не реагировал.
   Свидетель облюбовал себе угол алькова и уселся на ковер, скрестив ноги и устремив мечтательный взгляд на Трезубец, лежащий там, где она его оставила — у сундучка-аптечки.
   — Я пойду найду хозяйку дома и буду умолять ее не делать поспешных шагов, — сказала Корбиньи, не особо надеясь на то, что он ее слышит. — Сделай мне одолжение: присмотри за моим кузеном и позови меня, если он придет в себя.
   Прошло несколько секунд, прежде чем он поднял на нее глаза — ясные и совершенно разумные.
   — Да, воин, — ответил он. — Я это сделаю.
   — Уж постарайся! — отрезала она, теряя последнее терпение из-за его странностей и отправляясь на поиски владелицы дома.
 

Глава тридцать шестая

   Но хозяйку дома оказалось не так-то легко найти.
   Корбиньи заглянула за остальные три ширмы — и не обнаружила этой женщины ни там, ни в открытом пространстве мастерской. Недоумевая, она остановилась в центре помещения и начала медленно поворачиваться на носках.
   Дверь была сделана заподлицо с западной стеной и покрашена в один с ней цвет. Ее выдавал только блеск пластины замка.
   — Так.
   Корбиньи бесшумно прошла по гладкому каменному полу, встала чуть сбоку от двери: если там притаилось несчастье, так пусть не попадет в нее с первого выстрела, — и приложила ладонь к пластине.
   Дверь бесшумно отворилась на гравипетлях. Если за ней и притаилось несчастье, то притаилось оно как следует.
   С неудовольствием доверив столь важный шаг плохо обученному и неловкому планетному телу, Корбиньи вошла в комнату, готовая мгновенно действовать, если несчастье все же решит себя проявить.
   Комната оказалась очень маленькой. Прожекторы высачивали картины, висящие на четырех белых стенах. Плитки пола покрывал серебристо-синий ковер.
   А в середине ковра сидела владелица дома. На ее щеках блестели соленые дорожки, глаза горели каким-то запредельным безумием.
   Корбиньи переместила вес тела с крайней осторожностью, садясь на ковер и демонстративно опустив руки с расслабленными кистями.
   Женщина на ковре рассмеялась.
   — Да, — сказала она, — ты совершенно на нее не похожа. Когда она двигалась, у нее каждый шаг был переживанием, стихом... А у тебя — будто у каждого шага — цель...
   Она передернулась и закрыла лицо руками. Корбиньи посмотрела на нее:
   — А как может быть иначе, если ты — Разведчик Планет, и неосторожный шаг может навлечь беду на Корабль?
   Женщина только передернулась еще раз и повела рукой вокруг себя — возможно, указывая на картины. Лицо она все так же закрывала ладонями.
   Корбиньи посмотрела на картину, оказавшуюся прямо перед ней, и, завороженная, встала. И незаметно для себя подошла на три шага.
   С портрета безмятежно смотрела на нее женщина: огромные черные глаза глядели и отстраненно, и нежно. Художник изобразил ее в чувственном па какого-то танца, и грудь поднимала тончайшую ткань, едва ее прикрывавшую, а длинные, сияющие желтые волосы струились по спине.
   На картине справа она сидела, облаченная в дорогую парчу, протянув руку и обратив спокойное лицо к детям, собравшимся у ее ног. На следующей картине она была изображена обнаженной — и при этом целомудренной, словно кожа была единственным необходимым ей одеянием. Еще на одной она снова танцевала — полностью одетая, но распущенная, как девчонка из припортового бара.
   — Она была танцовщицей в театре Джайтлина — рассказчицей. Певицей. — Голос худой женщины дрогнул — сорвался. — Все ее обожали. Она могла бы получить покровительство любого из дюжины самых высокопоставленных... Она могла бы... Но был Каффир, и она упорно отказывалась открыть мне, чем он ее держит. Он мучил ее, заставлял унижаться, обворовывал — а она никогда...
   Она вдруг вскочила, неловко приземлилась на ноги и широко раскинула руки, словно обнимая всех нарисованных женщин сразу.
   — Вот почему я не могу поверить в ее смерть! — вскрикнула она и, не дожидаясь ответа, повернулась лицом к Корбиньи.
   — Скажите мне! — потребовала она. — Он ее убил? Я ему отомщу. Я поступлю с ним так, как он поступил с нею...
   — Простите меня, если я скажу, что это представляется маловероятным, — проговорила Корбиньи.
   Она не хотела быть жестокой, но слишком ясно видела неуклюжие, ведомые страстью движения этой женщины. Та отшатнулась.