Страница:
Артия взглянула нехотя, только чтобы не обижать своих спутников. Она хорошо помнила этих людей, но сейчас они с каждой минутой казались ей всё более загадочными. И незнакомыми… Долгожданные незнакомцы…
Она вспомнила, как сегодня днем взобралась на мачту, уселась на перекладине. Ей удалось внушить себе, будто она находится на настоящем корабле в настоящем море.
Уолтер с интересом изучал длинную изодранную афишу.
— «Великий Зимбальдо, — читал он. — Волшебник, читающий мысли». Знаю я этого Зимбальдо. Отпетый мошенник! Глядите-ка — «Мадам Клора Клюве и ее говорящие курочки»!
— Слыхал я кое-что о ней, — фыркнул Дирк. — И об ее курочках…
У Эбада был ключ от двери на сцену. Парадный вход в театр оказался заколочен досками. Артия решила, что им предстоит заночевать здесь. Малоприятное местечко…
— Сердце кровью обливается, — вздохнул Эйри, — когда видишь, в какое запустение пришел милый старый уголок.
Они вошли, Питер зажег фонарь. Дальше путь лежал вверх по узкой винтовой лестнице. В воздухе навеки застывшим дымом висела паутина.
— Как в старые добрые времена, — тихо молвил Эйри.
В какие еще времена?! Наверно, решила Артия, он однажды видел здесь какой-нибудь спектакль.
Театр оказался настоящим лабиринтом. Повсюду тянулись коридоры, все до одного неосвещенные. Тусклый луч фонаря метался по стенам, напоминая Артии безмолвные взрывы. Внезапно вся команда пришла в какое-то лихорадочное возбуждение. Бывшие пираты смеялись, принимали воинственные позы, доставали кортики и делали вид, что атакуют друг друга, шутили, декламировали стихи… Пес, наконец-то утихомирившись, ходил за ними по пятам. Куда подевался попугай, Артия понятия не имела.
Почему ее спутники так любят театр?!
Эбад сказал:
— Мы с Артией пойдем посмотрим сцену. А вы пока загляните вон в ту комнату.
— Эбад, — сказала Артия. — Этот театр меня ничуть не интересует.
— Артия, пойдем со мной!
— Ладно. Если это так серьезно.
При свете фонаря Эбада они вдвоем углубились в лабиринт темных коридоров. В театре было холодно, но еще холоднее становилось Артии от дурных предчувствий. Можно ли доверять Эбаду? На крайний случай, подумала она, у меня есть пистолет Джека Кукушки…
Эта мысль ей совсем не понравилась. Но если кто-нибудь из них решит стать ее врагом — он об этом горько пожалеет. Чтобы остановить человека, не обязательно его убивать.
Сцена распахнулась перед ними, как широкая пещера. Кругом были разбросаны позабытые вещи — декорации, о которых никто не вспомнил или не удосужился забрать: полинялое дерево из раскрашенной фанеры, побитый молью занавес, сломанный табурет, оловянная тарелка. Внизу, где когда-то сверкали огни рампы, тянулся иззубренный частокол разбитых стеклянных чашек без свечей.
Откуда она знает о рампе?! Может быть, когда-нибудь давным-давно, в детстве, она бывала на спектакле? Нет, в этом Артия была абсолютно уверена! На это просто не было времени — она всегда ходила по морям с Молли.
— Посмотри-ка вон туда. — Эбад поднял фонарь. — С потолка свисали веревки, к ним были привязаны причудливые деревянные конструкции для подъема или переноски тяжестей, ныне превратившиеся в груды переломанных досок, неуклюже торчащих во все стороны. Где-то высоко, среди теней, захлопали крылья, яркие, как цветная бумага. Попугай? Нет, голубь… Артия обернулась к Эбаду.
— И что всё это значит?
— Артия, ты и правда не понимаешь?
Артия ждала, глядя в знакомое, неизвестное, черное как смоль лицо Эбада. (За сценой что-то мелькнуло — снова голубь? Она не могла понять…)
— Пойдем, посмотрим гардеробные, — сказал Эбад.
— Зачем?!
— Ты их еще не видела.
— Ну и не увижу. Эбад, я и так посмотрела достаточно.
— Нет, девочка моя. Не достаточно. Иди сюда. За мной.
Артия похолодела. У нее снова закружилась голова, как тогда, в Ангельской Академии, когда она ударилась головой о перила, и на нее, словно прилив, нахлынуло давным-давно позабытое прошлое.
Она поняла, что обязана следовать за Эбадом, и на негнущихся ногах, обутых в высокие черные ботфорты, поковыляла, побрела вслед за раскачивающимся фонарем.
Еще одна лестница. Еще один коридор. Еще одна дверь. На двери висела афиша, почти нетронутая.
— Прочитай, Артия. — Эбад высоко поднял фонарь.
Артия послушно принялась читать. То была афиша давнего спектакля, шедшего много лет назад.
Она прочитала ее три, четыре раза, но всё никак не могла понять, о чём в ней говорится, не могла уловить смысла рисунка — черно-белой гравюры над заголовком… три палки торчат вверх из продолговатого силуэта, похожего на ломоть сыра… Что это? Может, текст напечатан на языке, которому Молли ее не научила, — на персадском или неддерландском… Артия неплохо знала франкоспанский, кое-что из африканийского… значит, это не на них…
Нет, дело не в языках!
Эбад молча глядел на нее, не зная, что еще сказать. Разве что напрямик выложить правду…
Положение спас Черный Хват. Он неслышно, по-кошачьи, подобрался сзади и заговорил хриплым раскатистым голосом, зачитывая афишу слово за словом — откуда он их извлекал? Из памяти?!
— «Для увеселения наших покровителей выступают самые знаменитые актеры Ландонской сцены: миссис Молли Фейт и ее несравненная труппа — пиратская команда знаменитого корабля „Незваный гость“. Сегодня вечером и еще шесть вечеров подряд следите за удивительными приключениями команды „Незваного гостя“, странствующего от Занзибарии до берегов Амер-Рики. Вы не зря потратите свои деньги! Достойным завершением спектакля станет грандиозная морская битва с заклятым недругом «Незваного» — капитаном дьявольского парусника «Враг» Золотым Голиафом, которого играет мистер Тревис Уайлд…»
— Достаточно, Хват, — прошептал Эбад.
Но Черный Хват, не останавливаясь, неумолимо читал дальше:
— «Вам никогда в жизни не доводилось видеть такого пугающего зрелища — палят пушки, корабли тонут в пучине соленых вод. Будь наше представление еще правдоподобнее, вы бы поверили, что находитесь посреди океана!»
— Хват!
— «Не упустите уникальной возможности испытать радость побед и трагическое низвержение знаменитой королевы пиратов, которую боялись и любили на просторах всех Семи Морей. Ее звали ПИРАТИКА! Места в партере всего по одному шиллингу. Для моряков — специальные скидки, однако вы должны будете документально подтвердить свою принадлежность к морскому делу».
Артия тряхнула головой. Мысли прояснились.
— Вы хотите сказать, что кто-то поставил спектакль о Молли, ее корабле и обо всех нас? — холодно спросила она.
— Нет, Артия, — ответил Черный Хват.
Артия снова вгляделась в плакат. Странный рисунок изображал корабль. Теперь она это видела. Три мачты. Стройный парусник с поджарыми, как у гончей, боками…
— Это были мы, — сказал Эбад.
— Примерно как эта идиотская затея с рекламой? Понятно. Вы пришли сюда и сыграли спектакль про нашу жизнь на море…
— Артия, — медленно проговорил Эбад. — Жизни на море никогда не было. Только на сцене! Мы жили только на сцене, на этих подмостках — они и были нашей палубой. И эти подмостки, и другие — мы выступали в половине театров от Ландона до шортландской границы. Корабль был ненастоящим, его построили из легкого дерева, смонтировали на полозьях, хитроумно уравновесили так, чтобы, когда по сцене пробегали деревянные волны, он покачивался вместе с ними. Представление было великолепным. Весь город нами гордился. А Молли была нашей главной звездой.
— Мою мать звали Пиратика! Она была пиратским капитаном!
— Твоя мать, — ровным голосом произнес Черный Хват, — играла пиратского капитана. Пиратикой звали ее персонажа. Молли сделала ее знаменитой, а мы прославили ее команду.
— Вы же пираты…
— Мы актеры, Артия. Актеры. И Молли была актрисой. И ты тоже. Гениальное дитя. Ты пользовалась безумным успехом.
— Я помню, — прошептала Артия, и ей показалось, что ее собственный голос прозвучал откуда-то из далекого далека, — помню, как качалась под ногами палуба…
— Техника. Я же сказал. Как и деревянные волны.
— Деревянные? Нет! Нас окатывало водой…
— Девочка моя, время от времени из-за кулис выплескивали ведро воды.
— Мачты… я по ним лазала, и вы тоже…
— Корабль был выстроен на совесть.
— Пушки, — бормотала Артия далеким-предалеким голосом. — Порох…
— Порох такой же, что в фейерверках. А для пущего грохота колотили по металлическим листам.
— Сражения. Мы умели драться.
— Все драки были поставлены и отрепетированы.
— Дворцы губернаторов, — продолжала Артия, но теперь уже беззвучно.
И Черный Хват не ответил ей.
— Всё это было на сцене. Спектакль. Зрительный зал лежал у наших ног. А когда корабль тонул — снова техника — тебя, маленькую девочку, сажали в шлюпку, и ты в одиночку уплывала за кулисы. Публика обливалась слезами.
Пираты, думала Артия, не произнося ни слова. Океаны…
— Я никогда в жизни не бывал на море, — сказал Черный Хват. — Даже на реке меня наизнанку выворачивает.
Эбад положил руку Артии на плечо. Она не сбросила его ладонь — и это показывало, насколько велик ее ужас — сильнее, чем боль, сильнее, чем ярость.
— Но наша Молли — она умерла по-настоящему, Артия. В тот последний вечер что-то не заладилось. Пушка, сценическая пушка, наша «Герцогиня» — кто-то насыпал в нее слишком много пороха. Она взорвалась. Тебя отбросило целой и невредимой, но все тяжелые декорации рухнули прямо на нас. Корабль затонул взаправду — провалился сквозь сцену в подвал.
— Бедная Молли, — вздохнул Эйри из непроглядной темноты за спиной у Черного Хвата.
Только теперь Артия осознала, что вокруг нее собралась вся труппа. Эйри сказал:
— Наша Молли никогда не падала духом, была неистощима на выдумки. Она была нам и королевой, и сестрой, и матерью. В этом, Артемизия, память тебя не подвела.
Артия стояла на пристани.
Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся зимний лес корабельных мачт, а наверху уплывала куда-то на запад полная желтая луна.
Артия смутно припоминала, как протолкалась мимо обступившей ее труппы, по-прежнему холодная как лед, и отыскала выход через незапертую сценическую дверь — отыскала слишком легко, как будто знала дорогу.
Всё это ей померещилось.
Молли никогда не была пиратом. И Артия не была. Не было корабля, не было его гибели, не было захватывающей жизни, к которой можно вернуться. Ничего этого не было!
Артия наподдала ногой камушек.
Где-то неподалеку, на настоящем причале, среди фонарей, настоящие моряки хриплыми голосами распевали за работой настоящую матросскую песню.
— Но я же помню…
Нет, подумала она. Ничего-то ты не помнишь. Драки на шпагах и морские сражения, обеды в роскошных домах, драгоценности, ветер в снастях, резвящиеся дельфины — всё это сплошные трюки, сценическое мастерство… Море понарошку.
Но всё же оно казалось — и до сих пор кажется — настоящим. Более реальным, чем… чем всё что угодно.
«И что же мне теперь делать?» Вернуться к дорогому папочке, ужасному Землевладельцу Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу? А то и в Ангельскую Академию? Ни за что!
Артия бросила взгляд через плечо, на берег, на сверкающую белизной громаду церкви Святого Эдвига. Пение матросов на реке стихло. Вместо него с улицы позади церкви до нее донесся другой звук, гораздо более грозный.
Шум явно приближался. Хрустел под ногами гравий. Ночную тишину прорезал чей-то нечленораздельный вопль.
Пьяная компания — а я всего лишь беззащитная актриса. Обыкновенная девчонка, которую учили носить книги на голове и падать в обморок. Никуда не гожусь.
Не двигаясь с места, Артия смотрела, как двое мужчин перемахнули через невысокую стену, отделявшую причал от улицы, и разразились хохотом. Они, конечно, заметили Артию и явно решили познакомиться поближе. Люди на вид не бедные, на боках поблескивают шпаги…
— Говорят тебе, это мальчишка.
— И то верно. Иди сюда, парень, выворачивай карманы.
Опять разбойники! Ну для чего им это надо? На бедняков, вроде, не похожи…
Но как могла она, Артия, судить об этом?! Ведь сама она никогда никого не грабила — разве что в тот раз, на Ландонской дороге, да и то взяла только камзол и шляпу. И пиратом она никогда не была…
— Смотри, мальчишка-то сюда идет. И как только посмел?
— Ты же сам ему велел.
— Разве? Ну и наглец…
Артия помахала им рукой и поклонилась.
— Привет, красавчики.
— Привет! Привет! — пропели они.
В левой руке у Артии был зажат пистолет Джентльмена Джека Кукушки: в следующую секунду его черное дуло было приставлено к носу одного из загулявших разбойников — ноздря к ноздре.
— Черт побери! Да парень вооружен!
— Верно, разрази меня гром!
Движением легким, как вздох, Артия вытащила у первого разбойника из ножен шпагу.
Потом она отступила на шаг и, весело улыбаясь, крутанула шпагу в воздухе.
— Как вы верно заметили, ребята, выворачивайте карманы. Будьте добры выложить деньги на этот камень.
Двое злополучных грабителей, которым выпало несчастье наткнуться на Моллину дочку, икая и поскуливая, сделали, как им было велено. Потом запросились домой.
— Но мне нравится ваше общество, господа, — возразила Артия, складывая в карман извлеченные из разбойничьих сюртуков ценности.
— О, нам тоже, нам тоже, но прошу вас, нас ждут к ужину. Понимаете, не хочется расстраивать бедную Нэнни…
— Боже мой, никакой галантности! Неужели ни одному из вас не хочется потанцевать под луной? Вынимай шпагу, ты, у которого она еще осталась. То, что ты умеешь грабить народ в порту, если тебе позволят, я уже понял. Посмотрим теперь, умеешь ли ты драться.
Даже в слабом лунном свете, в бледных отблесках церкви святого Эдвига, Артия увидела, как позеленели щеки высокородных джентльменов. Тем не менее, тот, у которого осталась шпага, всё-таки вытащил ее.
Он двигался довольно быстро, но Артия была куда проворнее. Мгновение спустя его оружие, крутясь, полетело в темные воды Темиса, а еще через секунду все пуговицы на его штанах были срезаны, и брюки свалились к щиколоткам. Это был Моллин коронный удар, пусть и отработанный на сцене.
Со штанами вокруг щиколоток несчастный джентльмен торопливо заковылял прочь. Второй рухнул на колени, жалобно скуля.
— Пропади вы пропадом, сэр. Встаньте.
— Не убивайте меня!
— Я никого никогда не убиваю. Нет нужды. Я для этого слишком ловок. Дай-ка мне свои ножны. Шпага твоего приятеля досталась рыбкам. Там ей куда больше нравится.
Противник не спорил.
Пристегнув шпагу себе к поясу, Артия зашагала по берегу, по блестящему, скользкому ото льда гравию, смеясь и напевая себе под нос. Она ни о чём не думала, не встречала больше никаких препятствий — словно сама ночь понимала, что ей нужно.
— Ко мне вернулся разум, — напомнила Артия Гренвичской пристани и надежным крутобоким торговым судам с ветвистыми, как рога, мачтами. Вверх по Темису шел прилив, и корабли на якорях слегка покачивались. В небе лукаво усмехалась сочная как апельсин, золотистая луна.
Пиратов-актеров в театре уже не было. Собравшись вокруг стоящего на якоре «Пиратского кофе», они запускали в реку кораблики, аккуратно сложенные из вощеной бумаги с напечатанным на ней текстом. У каждого из этих корабликов, в крошечном черепке с маслом, теплился тоненький фитилек. Миниатюрный флот уплывал всё дальше, и язычки пламени трепетали на ветру, словно крылышки бабочек. Желтый пес скакал по берегу, гавкая корабликам вслед.
— Древний индский обычай, — пояснил Вускери, не поднимая глаз. — Бумажные кораблики с огоньками. Сейчас, правда, неподходящее время года… но в нужный сезон никак руки не доходят. Говорят, приносят удачу…
— Откуда ты знаешь, ты ведь никогда не бывал в Индее? — поинтересовалась Артия.
— Это было в одной из пьес Пиратики, — ответил Дирк. — Шикарный был спектакль. Публика аплодировала часами. Боже мой, я этим воском все ногти себе загубил…
— Неужто никто из вас никогда не бывал в море? — спросила Артия.
Взглянув на нее, они поняли, что она немного успокоилась. Улыбалась, кивая вслед уплывающим вдаль корабликам. Даже погладила Свина…
Они вздохнули с облегчением. Снова стали храбро смотреть ей в глаза. Она успокоится, наша Артия… Моллина кровь… Бедняжка, надо быть с ней бережнее…
— Ни один из вас? — повторила она.
— Я был, — отозвался Эбад.
— Значит, ты ходил по морю?
— А как же! Меня привезли в Ангелию из Африкании, когда мне было девять лет, и продали в рабство. Мне предложили на выбор: или отрабатывать проезд, или лежать и гнить в вонючем трюме. Я, понятно, предпочел работать. Лазал по мачтам, вычерпывал воду из трюма, мыл палубу…
— В рабство… — пробормотала Артия.
— Да, было дело. Потом я стал актером. А теперь рекламирую «Пиратский кофе»… — Эбад протянул ей листок вощеной бумаги.
— Что это?
— Это тебе.
— Хочешь, чтобы я тоже сделала бумажный кораблик, Эбад?
— Только не из этого. Мы складывали из кофейных плакатов. Но это — совсем другое дело. Это подарок, на память о прошлом.
Эйри склонился к ней и сказал:
— Это знаменитая карта Острова Сокровищ. Та самая, за которой охотился Золотой Голиаф на «Враге». Ну, в спектакле…
— Но, — уточнила Артия, — на самом деле сокровищ не существует, правда?
— Это всего лишь реквизит. Часть спектакля. Дорог нам как память, больше ничего…
Они вложили свернутую карту ей в руки.
Разворачивая карту, Артия заметила, что остальные актеры отступили в сторону и пристально смотрят вслед своим светящимся корабликам. Только Эбад и Эйри остались рядом, стояли и не сводили с нее глаз, наблюдали. Эйри казался прозрачным, как чистая вода. А Эбад… Эбад, как показалось ей с самого начала, был полон секретов. Без сомнения, у него были на то свои причины… он был рабом. Интересно, а в прошлом, давным-давно, он тоже был таким… таинственным?
Артия посмотрела на бутафорскую карту. Размашистая линия очерчивала остров в темно-синем море. Вокруг скачут дельфины. В уголке — корабль, точь-в-точь такой же, как на афише в театре, корабль, который она не узнала, потому что он был ненастоящим.
Вдоль края острова тянулось хитросплетение букв. Какой-то секретный шифр? Они не имели никакого смысла: OOP, TTU, F… A… B… M и H…
Как же здесь холодно! Вощеную бумагу тронула изморозь. Но нижний край карты заканчивался не так, как положено. Вдоль него тянулась черная, словно обугленная полоса.
— Нижняя часть карты… и острова… обгорела, — сказала Артия. Но Эбада и Эйри уже не было рядом: они присоединились к остальным: стояли и смотрели на уплывающие вдаль кораблики.
Над ее головой кружилась птица. Голубь? Чайка? Попугай…
— Восемь кораллов! — закричал Планкветт. — Попка хочет дублон. Попка хочет луидор.
Артия протянула руку.
— Сюда, Планкветт.
Попугай ловко спикировал вниз и вцепился когтями в манжету краденого камзола Артии. Потревоженный его крыльями воздух потрескивал от мороза, будто огонь костра.
— При взрыве, — сказала Артия попугаю. — Карта обгорела при взрыве, да? Ты и я. Я и ты…
Попугай вытянул шею, клюнул блестящую рукоять шпаги, которой, похоже, никто больше не заметил, и подмигнул Артии круглым, как у ящерицы, глазом.
Глава третья
В Хаммер-Смити он переночевал в амбаре, в компании нескольких блох.
Дилижанс, наполненный пассажирами, как бочка селедками, оказался на редкость медлительным. Он останавливался повсюду: в каждой деревушке, на каждом хуторке, возле каждой выселки — Ранний Двор, Барнсов Двор, Йоркистер…
Морозный день был хрустким от инея, и в дилижансе было немногим теплее, чем снаружи. Феликс начал спрашивать себя, зачем он вообще едет в Ландон. К работе, предложенной ему, следовало приступить еще вчера, рождественским вечером, — его подрядили рисовать портреты на званом ужине, в богатом доме неподалеку от ландонского Истминстера. Вряд ли наниматель до сих пор нуждается в его услугах…
К тому же один из пассажиров, не в меру любопытный господин в праздничном платье, чрезмерно заинтересовался личными пожитками Феликса:
— Перстень рубиновый, верно?
— Стекло.
— А выглядит совсем как рубин.
— Нет.
— А я уж было подумал — ну и странное дело: молодой человек, не блещущий богатством, и вдруг щеголяет рубиновым кольцом.
— Я же сказал, это стекло…
Любопытный не отставал. Будто заводная игрушка, он без конца повторял и повторял одну и ту же фразу. Но затем неосторожно придвинулся к Феликсу слишком близко, и амбарные блохи, которым только подавай новых знакомых, переползли на него. Любопытный господин тут же отодвинулся, почесываясь и недовольно ворча.
— Нечего пускать в дилижансы всяких бродяг, — проворчал кто-то.
Феликса стали побаиваться. И поэтому оставили в покое. Медлительный дилижанс дотащился до Рыцарского Моста, остановился, поехал дальше. Проваливаясь в усталое полузабытье, Феликс подумал: человек-леопард, который ограбил его, почему-то тоже решил, что рубин настоящий. Но ведь такой опытный вор должен лучше разбираться в драгоценностях?
Феликс проснулся, когда дилижанс подъезжал к Кресту Святой Благодати. Выглянув из окна, Феликс тотчас же заметил кучку собравшихся во дворе людей — возможно, они поджидали дилижанс. А вон та компания ландонских констеблей в черных мундирах с латунными пуговицами? Они что, тоже ждут его прибытия?
Феликс слишком поздно понял, что его подстерегает новая опасность.
В окно просунулось широкое лицо с бакенбардами, увенчанное черной форменной шляпой:
— Добро пожаловать в Ландон, Джек Кукушка!
Пассажиры встревоженно зашушукались:
— Сидел тут с нами всю дорогу…
— Ждал, пока нас нагонит его негодяй-сообщник! Хотел нас всех ограбить!
— Да еще и блох напустил!
Феликса вытащили на обледенелую мостовую. Любопытная толпа разразилась восторженными криками.
— Поймали! Джека Кукушку поймали!
— Видимо, нет смысла говорить, — обратился Феликс к констеблю с бакенбардами, — что я не Джентльмен Джек Кукушка? И не его сообщник…
— Можешь говорить всё что угодно. Попытка ограбления, угроза насилия; а еще ты помешал дуэли двух джентльменов. Да, да, не отпирайся! Вчера из Заячьего Моста на Роугемптонской дороге прискакал гонец и рассказал о твоих подвигах. Сообщил, что ты на свободе и, судя по всему, направляешься в столицу. Дал, надо сказать, подробное описание твое внешности. Удивительно, что тебя до сих пор не поймали, с такой-то рожей… Признавайся, где твоя маска? Небось, в карман запихал?
— Нет.
— Значит, коварно выкинул по дороге!
Подошли остальные констебли, очень веселые и довольные собой. Они принялись хлопать друг друга по спине, а пару раз даже хлопнули и Феликса — так радовались, что поймали его.
Феликс недоумевал: как Джеку Кукушке, который явно был не слишком-то силен в разбойничьих делах, удалось заработать столь грозную репутацию? Арестовывать его явились десять констеблей, вооруженные до зубов дубинками и кремневыми ружьями.
— Ты проследуешь с нами до ближайшего полицейского участка, — любезно сообщил ему бакенбардный констебль. — А потом отправишься в Олденгейтскую тюрьму. Но не волнуйся, за решеткой ты надолго не задержишься. Суд будет скорым. Не пройдет и недели, как тебя вздернут, — обрадовал он Феликса. И добавил доверительно: — Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
Под смех и улюлюканье толпы Феликса Феникса повели по улице.
Обледенелая, будто залитая жидким стеклом мостовая была очень скользкой. С крыш и водосточных труб свисали гигантские сосульки. Вдалеке блеснула река. В дилижансе говорили, что этой ночью Темис в одночасье замерз от Стрэнда до кварталов далеко за Ландонским мостом. Сейчас Феликс воочию в этом убедился. Вода стала твердой и белой, как глазурная корка на пироге.
Но стражники уже сворачивали на другую улицу. Точнее, попытались свернуть.
Потому что с этой самой улицы им навстречу вихрем летело нечто белое, увенчанное длинной белой же шеей с грозно торчащим здоровенным оранжевым клювом. Нечто противно орало, шипело и размахивало в воздухе двумя огромными белыми крыльями.
Констебли кинулись врассыпную, но столкнулись с человеком, который гнался за странным существом, чертыхаясь и вопя во всё горло:
Она вспомнила, как сегодня днем взобралась на мачту, уселась на перекладине. Ей удалось внушить себе, будто она находится на настоящем корабле в настоящем море.
Уолтер с интересом изучал длинную изодранную афишу.
— «Великий Зимбальдо, — читал он. — Волшебник, читающий мысли». Знаю я этого Зимбальдо. Отпетый мошенник! Глядите-ка — «Мадам Клора Клюве и ее говорящие курочки»!
— Слыхал я кое-что о ней, — фыркнул Дирк. — И об ее курочках…
У Эбада был ключ от двери на сцену. Парадный вход в театр оказался заколочен досками. Артия решила, что им предстоит заночевать здесь. Малоприятное местечко…
— Сердце кровью обливается, — вздохнул Эйри, — когда видишь, в какое запустение пришел милый старый уголок.
Они вошли, Питер зажег фонарь. Дальше путь лежал вверх по узкой винтовой лестнице. В воздухе навеки застывшим дымом висела паутина.
— Как в старые добрые времена, — тихо молвил Эйри.
В какие еще времена?! Наверно, решила Артия, он однажды видел здесь какой-нибудь спектакль.
Театр оказался настоящим лабиринтом. Повсюду тянулись коридоры, все до одного неосвещенные. Тусклый луч фонаря метался по стенам, напоминая Артии безмолвные взрывы. Внезапно вся команда пришла в какое-то лихорадочное возбуждение. Бывшие пираты смеялись, принимали воинственные позы, доставали кортики и делали вид, что атакуют друг друга, шутили, декламировали стихи… Пес, наконец-то утихомирившись, ходил за ними по пятам. Куда подевался попугай, Артия понятия не имела.
Почему ее спутники так любят театр?!
Эбад сказал:
— Мы с Артией пойдем посмотрим сцену. А вы пока загляните вон в ту комнату.
— Эбад, — сказала Артия. — Этот театр меня ничуть не интересует.
— Артия, пойдем со мной!
— Ладно. Если это так серьезно.
При свете фонаря Эбада они вдвоем углубились в лабиринт темных коридоров. В театре было холодно, но еще холоднее становилось Артии от дурных предчувствий. Можно ли доверять Эбаду? На крайний случай, подумала она, у меня есть пистолет Джека Кукушки…
Эта мысль ей совсем не понравилась. Но если кто-нибудь из них решит стать ее врагом — он об этом горько пожалеет. Чтобы остановить человека, не обязательно его убивать.
Сцена распахнулась перед ними, как широкая пещера. Кругом были разбросаны позабытые вещи — декорации, о которых никто не вспомнил или не удосужился забрать: полинялое дерево из раскрашенной фанеры, побитый молью занавес, сломанный табурет, оловянная тарелка. Внизу, где когда-то сверкали огни рампы, тянулся иззубренный частокол разбитых стеклянных чашек без свечей.
Откуда она знает о рампе?! Может быть, когда-нибудь давным-давно, в детстве, она бывала на спектакле? Нет, в этом Артия была абсолютно уверена! На это просто не было времени — она всегда ходила по морям с Молли.
— Посмотри-ка вон туда. — Эбад поднял фонарь. — С потолка свисали веревки, к ним были привязаны причудливые деревянные конструкции для подъема или переноски тяжестей, ныне превратившиеся в груды переломанных досок, неуклюже торчащих во все стороны. Где-то высоко, среди теней, захлопали крылья, яркие, как цветная бумага. Попугай? Нет, голубь… Артия обернулась к Эбаду.
— И что всё это значит?
— Артия, ты и правда не понимаешь?
Артия ждала, глядя в знакомое, неизвестное, черное как смоль лицо Эбада. (За сценой что-то мелькнуло — снова голубь? Она не могла понять…)
— Пойдем, посмотрим гардеробные, — сказал Эбад.
— Зачем?!
— Ты их еще не видела.
— Ну и не увижу. Эбад, я и так посмотрела достаточно.
— Нет, девочка моя. Не достаточно. Иди сюда. За мной.
Артия похолодела. У нее снова закружилась голова, как тогда, в Ангельской Академии, когда она ударилась головой о перила, и на нее, словно прилив, нахлынуло давным-давно позабытое прошлое.
Она поняла, что обязана следовать за Эбадом, и на негнущихся ногах, обутых в высокие черные ботфорты, поковыляла, побрела вслед за раскачивающимся фонарем.
Еще одна лестница. Еще один коридор. Еще одна дверь. На двери висела афиша, почти нетронутая.
— Прочитай, Артия. — Эбад высоко поднял фонарь.
Артия послушно принялась читать. То была афиша давнего спектакля, шедшего много лет назад.
Она прочитала ее три, четыре раза, но всё никак не могла понять, о чём в ней говорится, не могла уловить смысла рисунка — черно-белой гравюры над заголовком… три палки торчат вверх из продолговатого силуэта, похожего на ломоть сыра… Что это? Может, текст напечатан на языке, которому Молли ее не научила, — на персадском или неддерландском… Артия неплохо знала франкоспанский, кое-что из африканийского… значит, это не на них…
Нет, дело не в языках!
Эбад молча глядел на нее, не зная, что еще сказать. Разве что напрямик выложить правду…
Положение спас Черный Хват. Он неслышно, по-кошачьи, подобрался сзади и заговорил хриплым раскатистым голосом, зачитывая афишу слово за словом — откуда он их извлекал? Из памяти?!
— «Для увеселения наших покровителей выступают самые знаменитые актеры Ландонской сцены: миссис Молли Фейт и ее несравненная труппа — пиратская команда знаменитого корабля „Незваный гость“. Сегодня вечером и еще шесть вечеров подряд следите за удивительными приключениями команды „Незваного гостя“, странствующего от Занзибарии до берегов Амер-Рики. Вы не зря потратите свои деньги! Достойным завершением спектакля станет грандиозная морская битва с заклятым недругом «Незваного» — капитаном дьявольского парусника «Враг» Золотым Голиафом, которого играет мистер Тревис Уайлд…»
— Достаточно, Хват, — прошептал Эбад.
Но Черный Хват, не останавливаясь, неумолимо читал дальше:
— «Вам никогда в жизни не доводилось видеть такого пугающего зрелища — палят пушки, корабли тонут в пучине соленых вод. Будь наше представление еще правдоподобнее, вы бы поверили, что находитесь посреди океана!»
— Хват!
— «Не упустите уникальной возможности испытать радость побед и трагическое низвержение знаменитой королевы пиратов, которую боялись и любили на просторах всех Семи Морей. Ее звали ПИРАТИКА! Места в партере всего по одному шиллингу. Для моряков — специальные скидки, однако вы должны будете документально подтвердить свою принадлежность к морскому делу».
Артия тряхнула головой. Мысли прояснились.
— Вы хотите сказать, что кто-то поставил спектакль о Молли, ее корабле и обо всех нас? — холодно спросила она.
— Нет, Артия, — ответил Черный Хват.
Артия снова вгляделась в плакат. Странный рисунок изображал корабль. Теперь она это видела. Три мачты. Стройный парусник с поджарыми, как у гончей, боками…
— Это были мы, — сказал Эбад.
— Примерно как эта идиотская затея с рекламой? Понятно. Вы пришли сюда и сыграли спектакль про нашу жизнь на море…
— Артия, — медленно проговорил Эбад. — Жизни на море никогда не было. Только на сцене! Мы жили только на сцене, на этих подмостках — они и были нашей палубой. И эти подмостки, и другие — мы выступали в половине театров от Ландона до шортландской границы. Корабль был ненастоящим, его построили из легкого дерева, смонтировали на полозьях, хитроумно уравновесили так, чтобы, когда по сцене пробегали деревянные волны, он покачивался вместе с ними. Представление было великолепным. Весь город нами гордился. А Молли была нашей главной звездой.
— Мою мать звали Пиратика! Она была пиратским капитаном!
— Твоя мать, — ровным голосом произнес Черный Хват, — играла пиратского капитана. Пиратикой звали ее персонажа. Молли сделала ее знаменитой, а мы прославили ее команду.
— Вы же пираты…
— Мы актеры, Артия. Актеры. И Молли была актрисой. И ты тоже. Гениальное дитя. Ты пользовалась безумным успехом.
— Я помню, — прошептала Артия, и ей показалось, что ее собственный голос прозвучал откуда-то из далекого далека, — помню, как качалась под ногами палуба…
— Техника. Я же сказал. Как и деревянные волны.
— Деревянные? Нет! Нас окатывало водой…
— Девочка моя, время от времени из-за кулис выплескивали ведро воды.
— Мачты… я по ним лазала, и вы тоже…
— Корабль был выстроен на совесть.
— Пушки, — бормотала Артия далеким-предалеким голосом. — Порох…
— Порох такой же, что в фейерверках. А для пущего грохота колотили по металлическим листам.
— Сражения. Мы умели драться.
— Все драки были поставлены и отрепетированы.
— Дворцы губернаторов, — продолжала Артия, но теперь уже беззвучно.
И Черный Хват не ответил ей.
— Всё это было на сцене. Спектакль. Зрительный зал лежал у наших ног. А когда корабль тонул — снова техника — тебя, маленькую девочку, сажали в шлюпку, и ты в одиночку уплывала за кулисы. Публика обливалась слезами.
Пираты, думала Артия, не произнося ни слова. Океаны…
— Я никогда в жизни не бывал на море, — сказал Черный Хват. — Даже на реке меня наизнанку выворачивает.
Эбад положил руку Артии на плечо. Она не сбросила его ладонь — и это показывало, насколько велик ее ужас — сильнее, чем боль, сильнее, чем ярость.
— Но наша Молли — она умерла по-настоящему, Артия. В тот последний вечер что-то не заладилось. Пушка, сценическая пушка, наша «Герцогиня» — кто-то насыпал в нее слишком много пороха. Она взорвалась. Тебя отбросило целой и невредимой, но все тяжелые декорации рухнули прямо на нас. Корабль затонул взаправду — провалился сквозь сцену в подвал.
— Бедная Молли, — вздохнул Эйри из непроглядной темноты за спиной у Черного Хвата.
Только теперь Артия осознала, что вокруг нее собралась вся труппа. Эйри сказал:
— Наша Молли никогда не падала духом, была неистощима на выдумки. Она была нам и королевой, и сестрой, и матерью. В этом, Артемизия, память тебя не подвела.
3. После театра
Рождество, как водится, покинуло Гренвич сразу после полуночи, под перезвон колоколов на церкви Святого Эдвига.Артия стояла на пристани.
Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся зимний лес корабельных мачт, а наверху уплывала куда-то на запад полная желтая луна.
Артия смутно припоминала, как протолкалась мимо обступившей ее труппы, по-прежнему холодная как лед, и отыскала выход через незапертую сценическую дверь — отыскала слишком легко, как будто знала дорогу.
Всё это ей померещилось.
Молли никогда не была пиратом. И Артия не была. Не было корабля, не было его гибели, не было захватывающей жизни, к которой можно вернуться. Ничего этого не было!
Артия наподдала ногой камушек.
Где-то неподалеку, на настоящем причале, среди фонарей, настоящие моряки хриплыми голосами распевали за работой настоящую матросскую песню.
— Но я же помню…
Нет, подумала она. Ничего-то ты не помнишь. Драки на шпагах и морские сражения, обеды в роскошных домах, драгоценности, ветер в снастях, резвящиеся дельфины — всё это сплошные трюки, сценическое мастерство… Море понарошку.
Но всё же оно казалось — и до сих пор кажется — настоящим. Более реальным, чем… чем всё что угодно.
«И что же мне теперь делать?» Вернуться к дорогому папочке, ужасному Землевладельцу Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу? А то и в Ангельскую Академию? Ни за что!
Артия бросила взгляд через плечо, на берег, на сверкающую белизной громаду церкви Святого Эдвига. Пение матросов на реке стихло. Вместо него с улицы позади церкви до нее донесся другой звук, гораздо более грозный.
Шум явно приближался. Хрустел под ногами гравий. Ночную тишину прорезал чей-то нечленораздельный вопль.
Пьяная компания — а я всего лишь беззащитная актриса. Обыкновенная девчонка, которую учили носить книги на голове и падать в обморок. Никуда не гожусь.
Не двигаясь с места, Артия смотрела, как двое мужчин перемахнули через невысокую стену, отделявшую причал от улицы, и разразились хохотом. Они, конечно, заметили Артию и явно решили познакомиться поближе. Люди на вид не бедные, на боках поблескивают шпаги…
— Говорят тебе, это мальчишка.
— И то верно. Иди сюда, парень, выворачивай карманы.
Опять разбойники! Ну для чего им это надо? На бедняков, вроде, не похожи…
Но как могла она, Артия, судить об этом?! Ведь сама она никогда никого не грабила — разве что в тот раз, на Ландонской дороге, да и то взяла только камзол и шляпу. И пиратом она никогда не была…
— Смотри, мальчишка-то сюда идет. И как только посмел?
— Ты же сам ему велел.
— Разве? Ну и наглец…
Артия помахала им рукой и поклонилась.
— Привет, красавчики.
— Привет! Привет! — пропели они.
В левой руке у Артии был зажат пистолет Джентльмена Джека Кукушки: в следующую секунду его черное дуло было приставлено к носу одного из загулявших разбойников — ноздря к ноздре.
— Черт побери! Да парень вооружен!
— Верно, разрази меня гром!
Движением легким, как вздох, Артия вытащила у первого разбойника из ножен шпагу.
Потом она отступила на шаг и, весело улыбаясь, крутанула шпагу в воздухе.
— Как вы верно заметили, ребята, выворачивайте карманы. Будьте добры выложить деньги на этот камень.
Двое злополучных грабителей, которым выпало несчастье наткнуться на Моллину дочку, икая и поскуливая, сделали, как им было велено. Потом запросились домой.
— Но мне нравится ваше общество, господа, — возразила Артия, складывая в карман извлеченные из разбойничьих сюртуков ценности.
— О, нам тоже, нам тоже, но прошу вас, нас ждут к ужину. Понимаете, не хочется расстраивать бедную Нэнни…
— Боже мой, никакой галантности! Неужели ни одному из вас не хочется потанцевать под луной? Вынимай шпагу, ты, у которого она еще осталась. То, что ты умеешь грабить народ в порту, если тебе позволят, я уже понял. Посмотрим теперь, умеешь ли ты драться.
Даже в слабом лунном свете, в бледных отблесках церкви святого Эдвига, Артия увидела, как позеленели щеки высокородных джентльменов. Тем не менее, тот, у которого осталась шпага, всё-таки вытащил ее.
Он двигался довольно быстро, но Артия была куда проворнее. Мгновение спустя его оружие, крутясь, полетело в темные воды Темиса, а еще через секунду все пуговицы на его штанах были срезаны, и брюки свалились к щиколоткам. Это был Моллин коронный удар, пусть и отработанный на сцене.
Со штанами вокруг щиколоток несчастный джентльмен торопливо заковылял прочь. Второй рухнул на колени, жалобно скуля.
— Пропади вы пропадом, сэр. Встаньте.
— Не убивайте меня!
— Я никого никогда не убиваю. Нет нужды. Я для этого слишком ловок. Дай-ка мне свои ножны. Шпага твоего приятеля досталась рыбкам. Там ей куда больше нравится.
Противник не спорил.
Пристегнув шпагу себе к поясу, Артия зашагала по берегу, по блестящему, скользкому ото льда гравию, смеясь и напевая себе под нос. Она ни о чём не думала, не встречала больше никаких препятствий — словно сама ночь понимала, что ей нужно.
— Ко мне вернулся разум, — напомнила Артия Гренвичской пристани и надежным крутобоким торговым судам с ветвистыми, как рога, мачтами. Вверх по Темису шел прилив, и корабли на якорях слегка покачивались. В небе лукаво усмехалась сочная как апельсин, золотистая луна.
Пиратов-актеров в театре уже не было. Собравшись вокруг стоящего на якоре «Пиратского кофе», они запускали в реку кораблики, аккуратно сложенные из вощеной бумаги с напечатанным на ней текстом. У каждого из этих корабликов, в крошечном черепке с маслом, теплился тоненький фитилек. Миниатюрный флот уплывал всё дальше, и язычки пламени трепетали на ветру, словно крылышки бабочек. Желтый пес скакал по берегу, гавкая корабликам вслед.
— Древний индский обычай, — пояснил Вускери, не поднимая глаз. — Бумажные кораблики с огоньками. Сейчас, правда, неподходящее время года… но в нужный сезон никак руки не доходят. Говорят, приносят удачу…
— Откуда ты знаешь, ты ведь никогда не бывал в Индее? — поинтересовалась Артия.
— Это было в одной из пьес Пиратики, — ответил Дирк. — Шикарный был спектакль. Публика аплодировала часами. Боже мой, я этим воском все ногти себе загубил…
— Неужто никто из вас никогда не бывал в море? — спросила Артия.
Взглянув на нее, они поняли, что она немного успокоилась. Улыбалась, кивая вслед уплывающим вдаль корабликам. Даже погладила Свина…
Они вздохнули с облегчением. Снова стали храбро смотреть ей в глаза. Она успокоится, наша Артия… Моллина кровь… Бедняжка, надо быть с ней бережнее…
— Ни один из вас? — повторила она.
— Я был, — отозвался Эбад.
— Значит, ты ходил по морю?
— А как же! Меня привезли в Ангелию из Африкании, когда мне было девять лет, и продали в рабство. Мне предложили на выбор: или отрабатывать проезд, или лежать и гнить в вонючем трюме. Я, понятно, предпочел работать. Лазал по мачтам, вычерпывал воду из трюма, мыл палубу…
— В рабство… — пробормотала Артия.
— Да, было дело. Потом я стал актером. А теперь рекламирую «Пиратский кофе»… — Эбад протянул ей листок вощеной бумаги.
— Что это?
— Это тебе.
— Хочешь, чтобы я тоже сделала бумажный кораблик, Эбад?
— Только не из этого. Мы складывали из кофейных плакатов. Но это — совсем другое дело. Это подарок, на память о прошлом.
Эйри склонился к ней и сказал:
— Это знаменитая карта Острова Сокровищ. Та самая, за которой охотился Золотой Голиаф на «Враге». Ну, в спектакле…
— Но, — уточнила Артия, — на самом деле сокровищ не существует, правда?
— Это всего лишь реквизит. Часть спектакля. Дорог нам как память, больше ничего…
Они вложили свернутую карту ей в руки.
Разворачивая карту, Артия заметила, что остальные актеры отступили в сторону и пристально смотрят вслед своим светящимся корабликам. Только Эбад и Эйри остались рядом, стояли и не сводили с нее глаз, наблюдали. Эйри казался прозрачным, как чистая вода. А Эбад… Эбад, как показалось ей с самого начала, был полон секретов. Без сомнения, у него были на то свои причины… он был рабом. Интересно, а в прошлом, давным-давно, он тоже был таким… таинственным?
Артия посмотрела на бутафорскую карту. Размашистая линия очерчивала остров в темно-синем море. Вокруг скачут дельфины. В уголке — корабль, точь-в-точь такой же, как на афише в театре, корабль, который она не узнала, потому что он был ненастоящим.
Вдоль края острова тянулось хитросплетение букв. Какой-то секретный шифр? Они не имели никакого смысла: OOP, TTU, F… A… B… M и H…
Как же здесь холодно! Вощеную бумагу тронула изморозь. Но нижний край карты заканчивался не так, как положено. Вдоль него тянулась черная, словно обугленная полоса.
— Нижняя часть карты… и острова… обгорела, — сказала Артия. Но Эбада и Эйри уже не было рядом: они присоединились к остальным: стояли и смотрели на уплывающие вдаль кораблики.
Над ее головой кружилась птица. Голубь? Чайка? Попугай…
— Восемь кораллов! — закричал Планкветт. — Попка хочет дублон. Попка хочет луидор.
Артия протянула руку.
— Сюда, Планкветт.
Попугай ловко спикировал вниз и вцепился когтями в манжету краденого камзола Артии. Потревоженный его крыльями воздух потрескивал от мороза, будто огонь костра.
— При взрыве, — сказала Артия попугаю. — Карта обгорела при взрыве, да? Ты и я. Я и ты…
Попугай вытянул шею, клюнул блестящую рукоять шпаги, которой, похоже, никто больше не заметил, и подмигнул Артии круглым, как у ящерицы, глазом.
Глава третья
1. Гусь и гость
На следующий день после Рождества Феликс Феникс сел в первый попавшийся дилижанс. К тому времени он по заснеженным полям и пустошам дошел до самого Хаммер-Смити. Глядя на него — без шляпы, в залатанной одежде, с ног до головы перемазанного в саже, — хозяева таверн давали ему от ворот поворот прежде, чем он успевал достать деньги. Однако их дочери, жены и служанки, по достоинству оценив его глаза, волосы, лицо и фигуру, бежали вслед и угощали его то подогретым вином, то хлебом с сыром, то половинкой ананаса. Так он обзавелся теплым шарфом и шапкой. На вид Феликс казался счастливчиком, однако на голову ему почему-то всё время сыпались неприятности. Об этом он и размышлял, бредя по сугробам.В Хаммер-Смити он переночевал в амбаре, в компании нескольких блох.
Дилижанс, наполненный пассажирами, как бочка селедками, оказался на редкость медлительным. Он останавливался повсюду: в каждой деревушке, на каждом хуторке, возле каждой выселки — Ранний Двор, Барнсов Двор, Йоркистер…
Морозный день был хрустким от инея, и в дилижансе было немногим теплее, чем снаружи. Феликс начал спрашивать себя, зачем он вообще едет в Ландон. К работе, предложенной ему, следовало приступить еще вчера, рождественским вечером, — его подрядили рисовать портреты на званом ужине, в богатом доме неподалеку от ландонского Истминстера. Вряд ли наниматель до сих пор нуждается в его услугах…
К тому же один из пассажиров, не в меру любопытный господин в праздничном платье, чрезмерно заинтересовался личными пожитками Феликса:
— Перстень рубиновый, верно?
— Стекло.
— А выглядит совсем как рубин.
— Нет.
— А я уж было подумал — ну и странное дело: молодой человек, не блещущий богатством, и вдруг щеголяет рубиновым кольцом.
— Я же сказал, это стекло…
Любопытный не отставал. Будто заводная игрушка, он без конца повторял и повторял одну и ту же фразу. Но затем неосторожно придвинулся к Феликсу слишком близко, и амбарные блохи, которым только подавай новых знакомых, переползли на него. Любопытный господин тут же отодвинулся, почесываясь и недовольно ворча.
— Нечего пускать в дилижансы всяких бродяг, — проворчал кто-то.
Феликса стали побаиваться. И поэтому оставили в покое. Медлительный дилижанс дотащился до Рыцарского Моста, остановился, поехал дальше. Проваливаясь в усталое полузабытье, Феликс подумал: человек-леопард, который ограбил его, почему-то тоже решил, что рубин настоящий. Но ведь такой опытный вор должен лучше разбираться в драгоценностях?
Феликс проснулся, когда дилижанс подъезжал к Кресту Святой Благодати. Выглянув из окна, Феликс тотчас же заметил кучку собравшихся во дворе людей — возможно, они поджидали дилижанс. А вон та компания ландонских констеблей в черных мундирах с латунными пуговицами? Они что, тоже ждут его прибытия?
Феликс слишком поздно понял, что его подстерегает новая опасность.
В окно просунулось широкое лицо с бакенбардами, увенчанное черной форменной шляпой:
— Добро пожаловать в Ландон, Джек Кукушка!
Пассажиры встревоженно зашушукались:
— Сидел тут с нами всю дорогу…
— Ждал, пока нас нагонит его негодяй-сообщник! Хотел нас всех ограбить!
— Да еще и блох напустил!
Феликса вытащили на обледенелую мостовую. Любопытная толпа разразилась восторженными криками.
— Поймали! Джека Кукушку поймали!
— Видимо, нет смысла говорить, — обратился Феликс к констеблю с бакенбардами, — что я не Джентльмен Джек Кукушка? И не его сообщник…
— Можешь говорить всё что угодно. Попытка ограбления, угроза насилия; а еще ты помешал дуэли двух джентльменов. Да, да, не отпирайся! Вчера из Заячьего Моста на Роугемптонской дороге прискакал гонец и рассказал о твоих подвигах. Сообщил, что ты на свободе и, судя по всему, направляешься в столицу. Дал, надо сказать, подробное описание твое внешности. Удивительно, что тебя до сих пор не поймали, с такой-то рожей… Признавайся, где твоя маска? Небось, в карман запихал?
— Нет.
— Значит, коварно выкинул по дороге!
Подошли остальные констебли, очень веселые и довольные собой. Они принялись хлопать друг друга по спине, а пару раз даже хлопнули и Феликса — так радовались, что поймали его.
Феликс недоумевал: как Джеку Кукушке, который явно был не слишком-то силен в разбойничьих делах, удалось заработать столь грозную репутацию? Арестовывать его явились десять констеблей, вооруженные до зубов дубинками и кремневыми ружьями.
— Ты проследуешь с нами до ближайшего полицейского участка, — любезно сообщил ему бакенбардный констебль. — А потом отправишься в Олденгейтскую тюрьму. Но не волнуйся, за решеткой ты надолго не задержишься. Суд будет скорым. Не пройдет и недели, как тебя вздернут, — обрадовал он Феликса. И добавил доверительно: — Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
Под смех и улюлюканье толпы Феликса Феникса повели по улице.
Обледенелая, будто залитая жидким стеклом мостовая была очень скользкой. С крыш и водосточных труб свисали гигантские сосульки. Вдалеке блеснула река. В дилижансе говорили, что этой ночью Темис в одночасье замерз от Стрэнда до кварталов далеко за Ландонским мостом. Сейчас Феликс воочию в этом убедился. Вода стала твердой и белой, как глазурная корка на пироге.
Но стражники уже сворачивали на другую улицу. Точнее, попытались свернуть.
Потому что с этой самой улицы им навстречу вихрем летело нечто белое, увенчанное длинной белой же шеей с грозно торчащим здоровенным оранжевым клювом. Нечто противно орало, шипело и размахивало в воздухе двумя огромными белыми крыльями.
Констебли кинулись врассыпную, но столкнулись с человеком, который гнался за странным существом, чертыхаясь и вопя во всё горло: