Страница:
Не подумайте, пожалуйста, что моя жизнь проходила спокойно и я не был ни разу наказан. Меня наказывали много, множество раз и дома, и в детском садике, и в школе. Разные были наказания, и в большинстве случаев я был "доволен собой", что смог мужественно выдержать то или иное наказание. Я был "герой" в своих глазах и порою в глазах моих друзей, хотя я сейчас понимаю, какое это было ложное геройство.
Помню, в детском саду меня поставили на стол за то, что я выключил свет на веранде, где мы пятнадцать минут гуляли перед сном. Потом, позже уже, и не я выключал свет, а наказание с "гордостью" получал и был рад, что меня наказывали. Возможно, вот с этих мелочей и начался мой путь "героя", мое падение.
Уже позже, когда учился в 6-м классе, меня исключили на две недели из школы за то, что в класс привели собаку. Привел не я, но посреди урока учитель обнаружил ее под моей партой, на "Камчатке". На мои доводы и отрицания никто не обращал внимания, потому что я считался в школе хулиганом. Вызвали мать и исключили меня из школы. Дома тоже попало от отца, и никто не верил в мою невиновность, а класс молчал, молчал потому, что не было "ябед". И только на следующий день на классном собрании раскрылась правда в этом ЧП. Оказалось, что собаку привел совсем другой ученик, и меня "реабилитировали", разрешили посещать занятия... Я не называю имен моих одноклассников не потому, что это выдумано или еще что, ведь они сами это знают хорошо и помнят...
После окончания восьмилетней школы я поступил в радиомеханический техникум, но закончить его не смог. Меня "хватило" только на год. Свобода действия, друзья и вино стеной стали на пороге техникума, да и возраст-то был совсем юный, мне тогда было 15 лет. А в этом возрасте влияние старших друзей очень чувствительно... Мать это увидела, забрала домой, но я уже остановиться не мог, толчок был настолько сильный, что я катился вниз неудержимо. Потом колония для несовершеннолетних - исправительно-трудовая. Освободился, опять друзья вокруг, перед которыми я уже слыл "бывалым". "Уважение" и страх окружающих передо мной совсем вскружили голову. Опять гулянье допоздна, поиски развлечений, вино, сомнительные знакомства - и вновь скамья подсудимых. Через два с половиной года, когда освобождался, я уже говорил своим друзьям, что рано или поздно я опять буду с ними, но это уже не было хвастовством, я говорил правду, потому что не знал и не видел своего правильного пути, я его просто не искал.
И вот, пробыв год и месяц на свободе, вновь суд, на этот раз уже строже - вынесли 4 года. А какие годы уходят безвозвратно от нас, молодых, не думающих по-настоящему о жизни. А подумать стоит. И хорошо подумать.
Поэтому, начав работать над собой, я невольно вспоминал мамины слова, что у меня, мол, ничуть нет самолюбия, гордости и совсем нет силы воли. Первое, что я предпринял в своем самовоспитании, стал испытывать силу воли. Если она есть у меня, значит, можно добиться и хорошего в жизни. Я решил бросить курить, хотя курил я где-то с шестнадцати лет уже в полную силу и множество попыток бросить не имели успеха. А тут вдруг получилось. Значит, можно себя заставить! После этого я поверил в себя.
Потом пошел в училище и сказал себе: не пропускать ни единого занятия. В итоге училище закончил с отличием. И вот так, такими вот незначительными шагами я стал готовить себя к нормальной человеческой жизни. И пусть порою еще не все гладко, но я знаю твердо, что к прошлому возврата не будет. Потому что я научился давать самоанализ своим поступкам. И на вопрос, долго ли еще плутать в трех соснах, я могу твердо ответить: до тех пор, пока не будет полного отчета своим действиям, своим поступкам. И прежде чем предпринять какой-то необдуманный шаг в жизни, нужно немножко посмотреть вперед: а что получится потом, какой будет "финиш"... Не придется ли за один необдуманный шаг свой расплачиваться годами прекрасной жизни, быть от общества в стороне...
Вот поэтому я хочу попросить вас от всей души больше уделять внимания вот таким еще незначительным поступкам молодых людей, потому что за ними кроется жизнь человеческая, чья-то судьба, чье-то счастье...
С уважением к вам, Семен.
РАСКАЯНИЕ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ
Лену, пожалуй, можно сравнить с человеком, который бредет по мелкой речке в солнечный жаркий день и вдруг проваливается с головой в глубокую ямину - выскочит вверх, усиленно работая руками и ногами, выберется на берег, оглянется кругом, увидит солнце над головой, бездонное небо, зелень травы, и охолонет жгучая, пугающая мысль: как же так, еще бы немного - и не видеть всего, что вокруг, такого простого и такого прекрасного...
Семен - другой породы. Его не раз - и громко! - предупреждали о глубине, и он не раз проваливался в омуты, а теперь вот провалился накрепко, уже он у дна, почувствовал его гибельную вязкость и, задыхаясь от усталости, чувствуя, что обречен, клянется вслух и про себя, что больше никогда не будет...
Признаюсь, вполне возможно, эта моя параллель покажется кому-нибудь слишком уж безнадежной, а надежды у парня все-таки есть, не утопленник же он, в самом деле - на берегу, может, еще образумится. А что, если слова его не пустые обещания, но признак запоздалого, но раскаяния?.. Верно, верно, признаю некую резкость ассоциации, а греха большого все же в том не вижу.
Трижды осужденный - не многовато ли для того, чтобы, заслонясь скороспелой жалостью, принять каждое слово на веру? Не можем мы взвесить на весах совести принесенное Семеном зло, горе, отчаяние. Ведь, совершая зло, один человек приносит беду не чему-то отвлеченному, неодушевленному, а другому человеку. Про совесть же свою, про незримые эти весы Семен молчит в исповеди. И все силы расходует на признание - да, осознал, да, раскаялся, да, больше не станет...
Впрочем, мы уговорились прежде: всякая исповедь не может быть принята стопроцентно, ибо она субъективна, а субъективность - и достоинство, и недостаток сразу. Так что в письме Семена изберем его достоинства, вернее, те подробности, в которых заключен элемент общего, того, что заслуживает внимания, размышления, предположения... А любопытной мне представляется история его "исключительности".
Семен начинает с времен, в его положении "доисторических". И в самом деле, трудно удержаться от ухмылки, когда читаешь в письме трижды судимого человека воспоминания о детском саде.
И тем не менее не будем спешить. Давайте твердо решим про себя: ничто в подлунном мире не удивительно. И так может быть.
Детский сад. В наказание за проступок шалуна ставят на стол, странная, мягко говоря, мера. На столе он стоял, видимо, перед такими же малышами, "возвысился" над ними в буквальном смысле слова.
В реакции остальных было, наверное, всякое.
Может, было чье-то осуждение. Но было, я думаю, больше смеха, хоть и малышового, неосмысленного. Наказанному не было ни стыдно, ни горько, а только, вполне возможно, весело. Сами того не предполагая, наказавшие выделили его среди остальных хотя бы избранностью.
Школьная история не очень отличалась от детсадовской, кроме разве бесспорной вины класса перед Семеном: никто не решился назвать истинного виновника происшествия, сам виновник постыдно спрятался в кусты. Что же касается Семена, он вел себя точно так же, как в детском саду. В наказании, а в несправедливом наказании с особой страстью "без вины виноватого", он находил общественное признание своей исключительности перед другими, своего "героизма".
Он выходил из разряда рядовых членов коллектива в ряд лидеров - тех неофициальных лидеров, которые поначалу просто исключительнее других, а затем уже опытнее, уважаемее, бесстрашнее.
Постепенно для таких "лидеров" становится уже слишком малой долей "славы" простое публичное наказание. Кстати, публичность является тем рычагом, на котором возносятся такие характеры. Были бы способы "непубличного" наказания, судьбы подобных типов, пожалуй, могли бы сложиться и по-другому.
Да простят меня строгие блюстители нравственности, такие неофициальные способы есть. При определенных обстоятельствах сильная личность может получить отпор от не менее сильной личности. В условиях детского, отроческого коллектива этот поединок иногда выигрывает другой сильный физически и морально более здоровый характер. Меняется лидер, меняется климат в коллективе. Но это всякий раз вопрос конкретных обстоятельств.
Чаще всего, однако, бывает так, как было у Семена.
"Сильного духом" боятся даже сильные физически. Желание самоутвердиться у таких типов, как Семен, совершенно естественно для них входит в ложное русло. Ведь самоутверждаться истинно, в положительном смысле слова, значительно сложнее. Надо добиться успехов в спорте, например, в авиамодельном кружке. Положительное самоутверждение, достижение положительной престижности - это, как правило, длительное дело, а не мгновенный поступок.
Отрицательное самоутверждение, назовем так этот путь к успеху среди сверстников, чаще всего мгновенный проступок, выделяющий одного среди остальных.
Добавлю к этому: именно такой путь часто бывает предпочтительнее иных. И тут в силу вступает обстановка.
Добиться успехов даже в секции бокса, где с точки зрения большинства мальчишек вырабатываются важные мужские достоинства, не так-то легко и быстро.
Надо упорно тренироваться, но даже при достижении навыков нет никаких гарантий, что соревнования закончатся победой. Кстати, поражение, а оно ведь происходит публично, на соревнованиях, в присутствии зрителей, в том числе и знакомых ребят, служит причиной ухода мальчишек из бокса...
А если говорить об авиамодельном кружке - то ведь это месяцы и месяцы кропотливого, без зрителя, труда.
Большинство занятий важных и серьезных - знание литературы, развитие математических способностей, техническое творчество - дело, как говорится, "тихое", долговременное. И утвердиться там, добиться сверхзнаний, сверхнавыков и умений - дело, бесспорно, положительное, ведь человек в этой работе совершенствует себя.
А вот "шумная" престижность всегда сопровождается очень важным фактором обстановки - публичностью. Публично, при всех нагрубить взрослому, даже оскорбить его. Ударить сверстника. Купить билеты в кино, растолкав очередь, публично, так, чтобы этого бесстыдства испугались...
Поступки рождают характер, говорит народная мудрость. Наглые поступки из фактов самоутверждения, из стремления к ложной престижности, становясь звеньями одной цепи, обращаются в тяжелый характер.
У поступков есть своя логика. Человек, выдающий себя не за того, кто он есть на самом деле, непременно будет жестоко наказан. Жизнью. А значит, самим собой. Его поступки безнравственные в своей основе.
Они противоречат общепризнанной морали. Следовательно, наказуемы.
Но здесь мне хотелось бы исследовать одну важную подробность отроческого коллектива.
Восхищаясь публичными проделками неофициального лидера, подростки (естественно, без всякого знания о том) не только выделяют его из коллектива, но и отделяют его от себя.
Любопытная деталь человеческого общежития, грустная, впрочем, деталь. Став взрослыми, бывшие одноклассники уже чураются своего бывшего кумира. За что? А за то, что тот пришел к конфликту с общепринятой моралью. Или пьет и дебоширит. Или просто ничего "не достиг" в жизни благодаря своему характеру. Или уже отбыл срок, и "чистеньким", "порядочным" не хочется об него "мараться".
И никто, я убежден, или почти никто, хотя бы в душе, хотя бы про себя, не упрекнет себя, свой класс, свой первый микроколлектив за грустное содействие бывшему герою, а ныне изгою.
Детский коллектив, конечно, не несет юридической ответственности за отдаленные результаты своих решений или поступков.
Но моральную ответственность несет. Еще и не выходя за рамки возраста. Этому способствует вся система нашего общественного воспитания.
Вот почему в ситуациях, подобных истории Семена, резко возрастает роль педагога. Педагога истинного. Ориентировать коллектив подростков на положительную престижность. Направить поиски самоутверждения в искомое русло. А если псевдогерой все же появился, внушить ему истинность настоящих ценностей - вот важнейшие функции взрослого, который рядом с подростками.
Самим отрокам подобные задачи часто не по силам. А взрослый - он должен и помочь, и убедить.
Семен в своей исповеди не раз употреблял слова "самовоспитание", "самоанализ". Позволю себе предположить, что термины эти не из его автобиографии, а скорее из лексикона тех учреждений, где ему невольно пришлось провести много лет.
Самовоспитание, самоанализ - этими понятиями чаще всего человек овладевает в зрелости, не зная или не слыша их в юности. И это печально. Ведь понятия, где слово "само" взято в качестве важной приставки, должны быть внушаемы подростку со всей глубиной и серьезностью. Только со слова "сам" и начинается настоящая личность. Самому познать, самому ответить за собственные поступки и слова, сдержать самому себя в сложной ситуации, выжимать по капле из себя раба, как учил Чехов, развивать самому в себе доброе и бороться самому с дурным в себе, самому строить себя - вот комплекс устремлений, далеко, впрочем, не полный, с которых и начинается человек.
Подросток может и должен рано усвоить это.
А самооценочные категории помогут и педагогу расставить верные акценты в сложном, трудноуправляемом подростковом коллективе.
Истинные ценности помогут выявить ложные и вытеснить их. Ложные лидеры суть результат неверного самоутверждения. Но эти ложные лидеры люди. Такие же, как остальные мальчишки и девчонки. Их судьба не безразлична педагогу, а тем более отцу и матери.
Лишних людей в нашем обществе нет, не должно быть. Важен и дорог каждый человек. Каждая, в том числе и неудавшаяся, судьба.
Подростки, восхищаясь, выдвигают лжегероя. Став взрослыми, стыдятся его. Существенный ли это момент? Бесспорно.
Вот почему выдвижение, а затем отторжение лидера не прихотливая причуда юношеского коллектива, а судьба человека.
Жили-были три брата, пишет Семен. Антон, который учится в политехническом институте. Петр, который работает на заводе. И он, Семен, который отбывает срок...
Давайте задумаемся на мгновение. Взвесим, сколько страданий, боли, стыда выпало на долю родителей Семена, его двух братьев. А уж сколько беды принес он тем, кто, может, совсем невинно пострадал от его хулиганской удали, пусть взвесит сам Семен.
Ему, как говорится, лучше знать. Как лучше знать ему самому, сколько он потерял доброго, хорошего. Сколько земель потерял, зеленых, усыпанных цветущими колокольчиками, сколько рек протекло мимо него - голубых, манящих, утекающих в безвозвратное вчера, сколько лиц не увидел смеющихся и задумчивых, среди которых, может, промелькнуло и то, что сулило ему надежду...
И еще. Только для Семена. Хотя, конечно же, не для него одного.
Цитата из Константина Дмитриевича Ушинского, великого русского педагога. Написанная чуточку старомодно и витиевато, она, мне кажется, звучит как мудрый совет тем, кто заблудился и ищет, и тем, кто не заблудился, но ищет тоже, потому что жизнь и размышления о жизни есть вечный, непреходящий поиск, а в поиске том не грех остановиться лишний раз, чтобы услышать вновь уже сказанное, перечесть уже прочитанное, вспомнить уже продуманное...
"Для нравственной жизни человека свобода так же необходима, как кислород для физической, но как кислород воздуха, освобожденный от азота, сжег бы легкие, так и свобода, освобожденная от деятельности, губит нравственность человека. В самостоятельной, излюбленной деятельности только человек выучивается обходиться с элементом свободы, столь же необходимым, как огонь, и столь же опасным, как он. Принимаясь за деятельность из любви к ее содержанию, к ее идее, человек сам беспрестанно добровольно стесняет свою свободу и беспрестанно преодолевает эти стеснения, наложенные на него этим же его излюбленным трудом. Таким образом, во всяком излюбленном труде человек делает постоянные опыты наслаждения свободою, когда опрокидывает те или другие теснящие его препятствия, и опыты отказа от этих наслаждений, когда принимается опять за увлекающий его труд, за преодоление новых препятствий. В этих-то бесчисленных опытах развиваются и крепнут воля, стремление к свободе, умение пользоваться ею и необходимая для этого сила характера".
Последнюю фразу я бы подчеркнул красной чертой...
ИСПОВЕДЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МАТВЕЙ
Мне пятнадцать лет, меня зовут Матвей. Я не пью (курю, правда, немного). Но я "увлекаюсь" деньгами, своим маленьким бизнесом. Как я стал таким? Вот как. Раньше я был, по мнению многих, хорошим ребенком. Мамочка хвалила меня перед родственниками, знакомыми, надеялась из меня дипломата сделать! (Ха-ха, подумать смешно.) Я хорошо учился, вел себя. Но вот наша классная накляузничала, что я дружу с одним парнем - Колей - из нашего класса. Ей не нравилось, что он из "ненормальной семьи". (Наша классная делит все семьи на "нормальные" и "ненормальные". К "нормальным" относятся "обеспеченные семьи", к "ненормальным" - семьи, где пьют, гуляют и не очень обеспеченно живут.) Так вот, у этого парня родители пьют, мать гуляет. И наша классная приписала ему все эти черты. Но он не такой, он верный товарищ, хороший друг, не пьет, не курит.
А моя мать стала гнать его с порога, грозить, что придет в школу и устроит скандал. Мне стало стыдно смотреть ему в глаза, но я продолжал дружить с ним. Но дружбы у нас не получилось. Да и вообще, стоило кому-нибудь прийти ко мне из товарищей, так она сразу: "Как фамилия?", "Кто такой?" Это ужасно, ко мне боятся ходить. Сначала я не верил во "всемогущую власть денег", но после поездки на юг убедился в этом. Я был в Грузии, в Тбилиси, Поти, Сухуми. Был в Сочи. И что я там увидел!
Началось все с пустяка. Мне недодали сдачу, всего 50 копеек (я тогда был "деревенщиной", то есть сибиряком). Брал билеты в кино и потребовал сдачи. Кассир ошалело уставился на меня. "Ах, сдачи!" Он протянул два рубля. Я говорю: "Но ведь сдачи - 50 копеек". Он усмехнулся презрительно. Вся очередь смеялась. Я стал умней. Меня просто завораживало, как тут некоторые дают сдачу, не глядя берут деньги и дают (вернее, недодают). Я оставлял им, кроме того, на "чай". Там, на юге, я понял, что вся моя прежняя жизнь была прожита зря, но еще не поздно, мне пятнадцать лет. Как мне было приятно захлебываться шампанским, а потом до потери пульса ломать шейк, модно одеваться (между прочим, у меня были фирменные американские джинсы и фирменная майка). И все мои мысли свелись к деньгам. Меня не интересует перспектива жить простым серым человеком, тонуть в этой массе "я". А деньги делают все, деньги - это друзья, счастье, богатство. Неподкупных людей почти нет. (В этом я убедился. Например, в день рождения классной мамаша дала французские духи, чтоб я их отнес учительнице, а она их взяла с гадливой улыбкой.)
P. S. Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!
НРАВСТВЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Письмо Матвея можно признать хрестоматийным примером того, как расплывчато, невнятно, общо определение - "трудный" подросток. Матвей наверняка не состоит на учете в детской комнате милиции, не нарушает общепринятых правил, словом, не подпадает под схему "трудный", и тем не менее он трудный, да еще какой!
Ведь трудность эта, сложность неимоверная, когда перед юным человеком возникают кажущиеся неразрешимыми сотни вопросов, порождается не только безнравственными поступками, вовсе нет.
Я бы даже осмелился поставить вопрос так: укравший, выпивший, учинивший драку подросток часто как раз еще не самый "трудный", потому что его "проблемность" на виду, лежит на поверхности, она узнаваема и наблюдаема и родителями, и школой, и милицией.
К совершившему, преступившему, нарушившему тотчас прилагаются силы общественного воздействия, закон, мораль, требования семьи и школы. Но вот Матвей... Кто для начала знает о том, что с ним происходит? Кто знает о тех подробностях, которые формируют, а верней-то сказать, ломают его душу? Кто из взрослых, окружающих его, отдает себе отчет в мере собственной перед Матвеем вины?
Если предыдущие письма я по справедливости называл исповедями, то признание Матвея можно назвать только криком. Да, криком! Он тонет, этот "нетрудный трудный" парнишка. Он старается удержаться на поверхности, но те, кто рядом, подталкивают его в глубину. "Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!" Вот она, истинная трудность... Как старательно сеяли родители, учительница сорняки в душе этого паренька. Как слепы они были, коли не видели, что сеют...
В своей превосходной книге "Рождение гражданина", которую следовало бы признать настольной книгой каждого педагога, каждой матери и каждого отца, Василий Александрович Сухомлинский записал вот какую важную мысль:
"Подросток видит то, чего еще не видит ребенок; он же видит то, что часто уже не видит, вернее, не замечает взрослый, потому что многие вещи становятся для него более чем привычными. Видение мира у подростка единственное в своем роде, уникальное, неповторимое состояние человека, которое мы, взрослые, часто совсем не понимаем, мимо которого проходим невозмутимо".
Приводя эту важную цитату, я вовсе не хочу объяснять ею крик Матвея, Нет, речь не о том, что он увидел не замечаемое взрослыми. Конфликтность, "взрывоопасность" в разности взглядов - отроческих и взрослых действительно заключена, и достаточно серьезная. Письмо Матвея, мне кажется, убедительное доказательство того своеобразного бесстыдства, когда взрослые демонстративно не желают считаться со свидетелем своих безнравственных слов и поступков, все чаще полагая подростка ребенком. Помните высказывание пятнадцатилетнего мальчика о взрослых? Тут тот же самый случай. Только гипертрофированный. Лишь возведенный в степень очень и очень серьезную. В сущности, на глазах подростка совершены, если можно так выразиться, "нравственные преступления". При этом "совершившие" заведомо, открыто не брали в расчет свидетеля, полагая его, во-первых, за самого близкого человека, дескать, не выдаст, во-вторых, еще-де маленького, несмышленого.
А "несмышленый" все понял. Более того, сделал выводы. И выводы тяжкие. Если Матвей станет следовать им, общество получит в высшей степени безнравственную личность, прекрасно усвоившую негативные "правила" жизни, которые преподнесли ему, во-первых, мать, во-вторых, учительница, в-третьих, окружение, в котором он почерпнул лишь то, что работало по логике, уже предложенной ему матерью и учительницей.
Какие же уроки выучил он?
Урок первый. Авторитет "классной" подарил матери Матвея расслоение семей на "нормальных" и "ненормальных". Формулу, выработанную учительницей Матвея - человеком недалеким, неумным или просто злым, я бы признал первым нравственным преступлением взрослых перед подростком. Причем не только перед Матвеем...
Вообще само имя - учитель - предполагает ведь в нашем сознании ощущение чего-то святого. Учитель учит нас писать, читать, считать. Учитель открывает нам мир природы. Ему же доверено и иное, более важное, более сложное - открыть, внушить и объяснить правила человеческого общежития, взаимоотношений между людьми.
Учитель подобен садовнику и хирургу сразу. Хирургу - потому что должен изымать из души уже сложившиеся неверные убеждения. Садовнику потому что должен сажать дивные цветы человечности. Человек, избравший святую должность, обязан сам себя поверять высшими критериями: тут уж недопустимы слабости, прощаемые обычным людям, ведь учитель - это не только профессия, но и призвание. Еще лучше сказать - служение.
Учитель - это страдалец: в душе его истории и жизни не только счастливые, и, если не сострадать, не помогать, а только свидетельствовать, ты уже дурной учитель.
Учитель - это душа учеников и родителей; без духовной близости, без понимания сердечного, а не формального нет подлинного доверия.
Учитель - это нравственник в высшем понятии; слова без собственного примера не стоят ничего, а поступки, противоречащие словам, уничтожают не только конкретного педагога, но и все святое сословие учительства...
Об учителе можно говорить много, да и сказано немало - доброго и светлого. Тут же хочу сформулировать мысль, которой должно быть, на мой взгляд, во главе угла.
Учитель - святое имя, учительство - святое занятие. Имя и дело вызывают только одно чувство - доверие. Безграничное, порой даже слепое доверие. И не только учеников, а и родителей. Ведь родители тоже вчерашние ученики.
Так вот именно в силу безграничного доверия к учителю страшны те случайные люди, присвоившие себе это святое имя, кои, получив педагогический диплом, возомнили, что уже одно это дает им право на учительский авторитет, ничуть не приблизив себя, свою личность к святости звания и труда.
Плохо, когда дурной человек работает инженером. Ужасно, когда дурной человек становится учителем... Вред от него в тысячу крат больший. После такого учителя остаются в незрелых еще душах темные следы, и потребуется немало усилий светлых людей, чтобы следы те забелить иными, праведными поступками и словами...
Вслушайтесь, как торжественно - гимном! - звучат превосходно точные слова Константина Дмитриевича Ушинского:
"Только тот, кто сохранил в себе возможность во всякую минуту стать лицом к лицу с своей собственной душой, не отделяясь от нее никакими предубеждениями, никакой привычкой, укоренившейся глубоко и потому бессознательной; только тот, кто не торгуется с самим собой и готов всегда, во всей целости своей души, решиться на то или другое, без задних мыслей, без скрытых, не выдавшихся наружу чувств, без обманчивых фраз, только тот способен идти по дороге самоусовершенствования и вести по ней других. Как самовоспитание человека, так и воспитание дитяти - не внешняя полировка, а истинное, проникающее всю душу воспитание, - основываются на этой цельности, полной прозрачности и беззаветной искренности души".
Помню, в детском саду меня поставили на стол за то, что я выключил свет на веранде, где мы пятнадцать минут гуляли перед сном. Потом, позже уже, и не я выключал свет, а наказание с "гордостью" получал и был рад, что меня наказывали. Возможно, вот с этих мелочей и начался мой путь "героя", мое падение.
Уже позже, когда учился в 6-м классе, меня исключили на две недели из школы за то, что в класс привели собаку. Привел не я, но посреди урока учитель обнаружил ее под моей партой, на "Камчатке". На мои доводы и отрицания никто не обращал внимания, потому что я считался в школе хулиганом. Вызвали мать и исключили меня из школы. Дома тоже попало от отца, и никто не верил в мою невиновность, а класс молчал, молчал потому, что не было "ябед". И только на следующий день на классном собрании раскрылась правда в этом ЧП. Оказалось, что собаку привел совсем другой ученик, и меня "реабилитировали", разрешили посещать занятия... Я не называю имен моих одноклассников не потому, что это выдумано или еще что, ведь они сами это знают хорошо и помнят...
После окончания восьмилетней школы я поступил в радиомеханический техникум, но закончить его не смог. Меня "хватило" только на год. Свобода действия, друзья и вино стеной стали на пороге техникума, да и возраст-то был совсем юный, мне тогда было 15 лет. А в этом возрасте влияние старших друзей очень чувствительно... Мать это увидела, забрала домой, но я уже остановиться не мог, толчок был настолько сильный, что я катился вниз неудержимо. Потом колония для несовершеннолетних - исправительно-трудовая. Освободился, опять друзья вокруг, перед которыми я уже слыл "бывалым". "Уважение" и страх окружающих передо мной совсем вскружили голову. Опять гулянье допоздна, поиски развлечений, вино, сомнительные знакомства - и вновь скамья подсудимых. Через два с половиной года, когда освобождался, я уже говорил своим друзьям, что рано или поздно я опять буду с ними, но это уже не было хвастовством, я говорил правду, потому что не знал и не видел своего правильного пути, я его просто не искал.
И вот, пробыв год и месяц на свободе, вновь суд, на этот раз уже строже - вынесли 4 года. А какие годы уходят безвозвратно от нас, молодых, не думающих по-настоящему о жизни. А подумать стоит. И хорошо подумать.
Поэтому, начав работать над собой, я невольно вспоминал мамины слова, что у меня, мол, ничуть нет самолюбия, гордости и совсем нет силы воли. Первое, что я предпринял в своем самовоспитании, стал испытывать силу воли. Если она есть у меня, значит, можно добиться и хорошего в жизни. Я решил бросить курить, хотя курил я где-то с шестнадцати лет уже в полную силу и множество попыток бросить не имели успеха. А тут вдруг получилось. Значит, можно себя заставить! После этого я поверил в себя.
Потом пошел в училище и сказал себе: не пропускать ни единого занятия. В итоге училище закончил с отличием. И вот так, такими вот незначительными шагами я стал готовить себя к нормальной человеческой жизни. И пусть порою еще не все гладко, но я знаю твердо, что к прошлому возврата не будет. Потому что я научился давать самоанализ своим поступкам. И на вопрос, долго ли еще плутать в трех соснах, я могу твердо ответить: до тех пор, пока не будет полного отчета своим действиям, своим поступкам. И прежде чем предпринять какой-то необдуманный шаг в жизни, нужно немножко посмотреть вперед: а что получится потом, какой будет "финиш"... Не придется ли за один необдуманный шаг свой расплачиваться годами прекрасной жизни, быть от общества в стороне...
Вот поэтому я хочу попросить вас от всей души больше уделять внимания вот таким еще незначительным поступкам молодых людей, потому что за ними кроется жизнь человеческая, чья-то судьба, чье-то счастье...
С уважением к вам, Семен.
РАСКАЯНИЕ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ
Лену, пожалуй, можно сравнить с человеком, который бредет по мелкой речке в солнечный жаркий день и вдруг проваливается с головой в глубокую ямину - выскочит вверх, усиленно работая руками и ногами, выберется на берег, оглянется кругом, увидит солнце над головой, бездонное небо, зелень травы, и охолонет жгучая, пугающая мысль: как же так, еще бы немного - и не видеть всего, что вокруг, такого простого и такого прекрасного...
Семен - другой породы. Его не раз - и громко! - предупреждали о глубине, и он не раз проваливался в омуты, а теперь вот провалился накрепко, уже он у дна, почувствовал его гибельную вязкость и, задыхаясь от усталости, чувствуя, что обречен, клянется вслух и про себя, что больше никогда не будет...
Признаюсь, вполне возможно, эта моя параллель покажется кому-нибудь слишком уж безнадежной, а надежды у парня все-таки есть, не утопленник же он, в самом деле - на берегу, может, еще образумится. А что, если слова его не пустые обещания, но признак запоздалого, но раскаяния?.. Верно, верно, признаю некую резкость ассоциации, а греха большого все же в том не вижу.
Трижды осужденный - не многовато ли для того, чтобы, заслонясь скороспелой жалостью, принять каждое слово на веру? Не можем мы взвесить на весах совести принесенное Семеном зло, горе, отчаяние. Ведь, совершая зло, один человек приносит беду не чему-то отвлеченному, неодушевленному, а другому человеку. Про совесть же свою, про незримые эти весы Семен молчит в исповеди. И все силы расходует на признание - да, осознал, да, раскаялся, да, больше не станет...
Впрочем, мы уговорились прежде: всякая исповедь не может быть принята стопроцентно, ибо она субъективна, а субъективность - и достоинство, и недостаток сразу. Так что в письме Семена изберем его достоинства, вернее, те подробности, в которых заключен элемент общего, того, что заслуживает внимания, размышления, предположения... А любопытной мне представляется история его "исключительности".
Семен начинает с времен, в его положении "доисторических". И в самом деле, трудно удержаться от ухмылки, когда читаешь в письме трижды судимого человека воспоминания о детском саде.
И тем не менее не будем спешить. Давайте твердо решим про себя: ничто в подлунном мире не удивительно. И так может быть.
Детский сад. В наказание за проступок шалуна ставят на стол, странная, мягко говоря, мера. На столе он стоял, видимо, перед такими же малышами, "возвысился" над ними в буквальном смысле слова.
В реакции остальных было, наверное, всякое.
Может, было чье-то осуждение. Но было, я думаю, больше смеха, хоть и малышового, неосмысленного. Наказанному не было ни стыдно, ни горько, а только, вполне возможно, весело. Сами того не предполагая, наказавшие выделили его среди остальных хотя бы избранностью.
Школьная история не очень отличалась от детсадовской, кроме разве бесспорной вины класса перед Семеном: никто не решился назвать истинного виновника происшествия, сам виновник постыдно спрятался в кусты. Что же касается Семена, он вел себя точно так же, как в детском саду. В наказании, а в несправедливом наказании с особой страстью "без вины виноватого", он находил общественное признание своей исключительности перед другими, своего "героизма".
Он выходил из разряда рядовых членов коллектива в ряд лидеров - тех неофициальных лидеров, которые поначалу просто исключительнее других, а затем уже опытнее, уважаемее, бесстрашнее.
Постепенно для таких "лидеров" становится уже слишком малой долей "славы" простое публичное наказание. Кстати, публичность является тем рычагом, на котором возносятся такие характеры. Были бы способы "непубличного" наказания, судьбы подобных типов, пожалуй, могли бы сложиться и по-другому.
Да простят меня строгие блюстители нравственности, такие неофициальные способы есть. При определенных обстоятельствах сильная личность может получить отпор от не менее сильной личности. В условиях детского, отроческого коллектива этот поединок иногда выигрывает другой сильный физически и морально более здоровый характер. Меняется лидер, меняется климат в коллективе. Но это всякий раз вопрос конкретных обстоятельств.
Чаще всего, однако, бывает так, как было у Семена.
"Сильного духом" боятся даже сильные физически. Желание самоутвердиться у таких типов, как Семен, совершенно естественно для них входит в ложное русло. Ведь самоутверждаться истинно, в положительном смысле слова, значительно сложнее. Надо добиться успехов в спорте, например, в авиамодельном кружке. Положительное самоутверждение, достижение положительной престижности - это, как правило, длительное дело, а не мгновенный поступок.
Отрицательное самоутверждение, назовем так этот путь к успеху среди сверстников, чаще всего мгновенный проступок, выделяющий одного среди остальных.
Добавлю к этому: именно такой путь часто бывает предпочтительнее иных. И тут в силу вступает обстановка.
Добиться успехов даже в секции бокса, где с точки зрения большинства мальчишек вырабатываются важные мужские достоинства, не так-то легко и быстро.
Надо упорно тренироваться, но даже при достижении навыков нет никаких гарантий, что соревнования закончатся победой. Кстати, поражение, а оно ведь происходит публично, на соревнованиях, в присутствии зрителей, в том числе и знакомых ребят, служит причиной ухода мальчишек из бокса...
А если говорить об авиамодельном кружке - то ведь это месяцы и месяцы кропотливого, без зрителя, труда.
Большинство занятий важных и серьезных - знание литературы, развитие математических способностей, техническое творчество - дело, как говорится, "тихое", долговременное. И утвердиться там, добиться сверхзнаний, сверхнавыков и умений - дело, бесспорно, положительное, ведь человек в этой работе совершенствует себя.
А вот "шумная" престижность всегда сопровождается очень важным фактором обстановки - публичностью. Публично, при всех нагрубить взрослому, даже оскорбить его. Ударить сверстника. Купить билеты в кино, растолкав очередь, публично, так, чтобы этого бесстыдства испугались...
Поступки рождают характер, говорит народная мудрость. Наглые поступки из фактов самоутверждения, из стремления к ложной престижности, становясь звеньями одной цепи, обращаются в тяжелый характер.
У поступков есть своя логика. Человек, выдающий себя не за того, кто он есть на самом деле, непременно будет жестоко наказан. Жизнью. А значит, самим собой. Его поступки безнравственные в своей основе.
Они противоречат общепризнанной морали. Следовательно, наказуемы.
Но здесь мне хотелось бы исследовать одну важную подробность отроческого коллектива.
Восхищаясь публичными проделками неофициального лидера, подростки (естественно, без всякого знания о том) не только выделяют его из коллектива, но и отделяют его от себя.
Любопытная деталь человеческого общежития, грустная, впрочем, деталь. Став взрослыми, бывшие одноклассники уже чураются своего бывшего кумира. За что? А за то, что тот пришел к конфликту с общепринятой моралью. Или пьет и дебоширит. Или просто ничего "не достиг" в жизни благодаря своему характеру. Или уже отбыл срок, и "чистеньким", "порядочным" не хочется об него "мараться".
И никто, я убежден, или почти никто, хотя бы в душе, хотя бы про себя, не упрекнет себя, свой класс, свой первый микроколлектив за грустное содействие бывшему герою, а ныне изгою.
Детский коллектив, конечно, не несет юридической ответственности за отдаленные результаты своих решений или поступков.
Но моральную ответственность несет. Еще и не выходя за рамки возраста. Этому способствует вся система нашего общественного воспитания.
Вот почему в ситуациях, подобных истории Семена, резко возрастает роль педагога. Педагога истинного. Ориентировать коллектив подростков на положительную престижность. Направить поиски самоутверждения в искомое русло. А если псевдогерой все же появился, внушить ему истинность настоящих ценностей - вот важнейшие функции взрослого, который рядом с подростками.
Самим отрокам подобные задачи часто не по силам. А взрослый - он должен и помочь, и убедить.
Семен в своей исповеди не раз употреблял слова "самовоспитание", "самоанализ". Позволю себе предположить, что термины эти не из его автобиографии, а скорее из лексикона тех учреждений, где ему невольно пришлось провести много лет.
Самовоспитание, самоанализ - этими понятиями чаще всего человек овладевает в зрелости, не зная или не слыша их в юности. И это печально. Ведь понятия, где слово "само" взято в качестве важной приставки, должны быть внушаемы подростку со всей глубиной и серьезностью. Только со слова "сам" и начинается настоящая личность. Самому познать, самому ответить за собственные поступки и слова, сдержать самому себя в сложной ситуации, выжимать по капле из себя раба, как учил Чехов, развивать самому в себе доброе и бороться самому с дурным в себе, самому строить себя - вот комплекс устремлений, далеко, впрочем, не полный, с которых и начинается человек.
Подросток может и должен рано усвоить это.
А самооценочные категории помогут и педагогу расставить верные акценты в сложном, трудноуправляемом подростковом коллективе.
Истинные ценности помогут выявить ложные и вытеснить их. Ложные лидеры суть результат неверного самоутверждения. Но эти ложные лидеры люди. Такие же, как остальные мальчишки и девчонки. Их судьба не безразлична педагогу, а тем более отцу и матери.
Лишних людей в нашем обществе нет, не должно быть. Важен и дорог каждый человек. Каждая, в том числе и неудавшаяся, судьба.
Подростки, восхищаясь, выдвигают лжегероя. Став взрослыми, стыдятся его. Существенный ли это момент? Бесспорно.
Вот почему выдвижение, а затем отторжение лидера не прихотливая причуда юношеского коллектива, а судьба человека.
Жили-были три брата, пишет Семен. Антон, который учится в политехническом институте. Петр, который работает на заводе. И он, Семен, который отбывает срок...
Давайте задумаемся на мгновение. Взвесим, сколько страданий, боли, стыда выпало на долю родителей Семена, его двух братьев. А уж сколько беды принес он тем, кто, может, совсем невинно пострадал от его хулиганской удали, пусть взвесит сам Семен.
Ему, как говорится, лучше знать. Как лучше знать ему самому, сколько он потерял доброго, хорошего. Сколько земель потерял, зеленых, усыпанных цветущими колокольчиками, сколько рек протекло мимо него - голубых, манящих, утекающих в безвозвратное вчера, сколько лиц не увидел смеющихся и задумчивых, среди которых, может, промелькнуло и то, что сулило ему надежду...
И еще. Только для Семена. Хотя, конечно же, не для него одного.
Цитата из Константина Дмитриевича Ушинского, великого русского педагога. Написанная чуточку старомодно и витиевато, она, мне кажется, звучит как мудрый совет тем, кто заблудился и ищет, и тем, кто не заблудился, но ищет тоже, потому что жизнь и размышления о жизни есть вечный, непреходящий поиск, а в поиске том не грех остановиться лишний раз, чтобы услышать вновь уже сказанное, перечесть уже прочитанное, вспомнить уже продуманное...
"Для нравственной жизни человека свобода так же необходима, как кислород для физической, но как кислород воздуха, освобожденный от азота, сжег бы легкие, так и свобода, освобожденная от деятельности, губит нравственность человека. В самостоятельной, излюбленной деятельности только человек выучивается обходиться с элементом свободы, столь же необходимым, как огонь, и столь же опасным, как он. Принимаясь за деятельность из любви к ее содержанию, к ее идее, человек сам беспрестанно добровольно стесняет свою свободу и беспрестанно преодолевает эти стеснения, наложенные на него этим же его излюбленным трудом. Таким образом, во всяком излюбленном труде человек делает постоянные опыты наслаждения свободою, когда опрокидывает те или другие теснящие его препятствия, и опыты отказа от этих наслаждений, когда принимается опять за увлекающий его труд, за преодоление новых препятствий. В этих-то бесчисленных опытах развиваются и крепнут воля, стремление к свободе, умение пользоваться ею и необходимая для этого сила характера".
Последнюю фразу я бы подчеркнул красной чертой...
ИСПОВЕДЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МАТВЕЙ
Мне пятнадцать лет, меня зовут Матвей. Я не пью (курю, правда, немного). Но я "увлекаюсь" деньгами, своим маленьким бизнесом. Как я стал таким? Вот как. Раньше я был, по мнению многих, хорошим ребенком. Мамочка хвалила меня перед родственниками, знакомыми, надеялась из меня дипломата сделать! (Ха-ха, подумать смешно.) Я хорошо учился, вел себя. Но вот наша классная накляузничала, что я дружу с одним парнем - Колей - из нашего класса. Ей не нравилось, что он из "ненормальной семьи". (Наша классная делит все семьи на "нормальные" и "ненормальные". К "нормальным" относятся "обеспеченные семьи", к "ненормальным" - семьи, где пьют, гуляют и не очень обеспеченно живут.) Так вот, у этого парня родители пьют, мать гуляет. И наша классная приписала ему все эти черты. Но он не такой, он верный товарищ, хороший друг, не пьет, не курит.
А моя мать стала гнать его с порога, грозить, что придет в школу и устроит скандал. Мне стало стыдно смотреть ему в глаза, но я продолжал дружить с ним. Но дружбы у нас не получилось. Да и вообще, стоило кому-нибудь прийти ко мне из товарищей, так она сразу: "Как фамилия?", "Кто такой?" Это ужасно, ко мне боятся ходить. Сначала я не верил во "всемогущую власть денег", но после поездки на юг убедился в этом. Я был в Грузии, в Тбилиси, Поти, Сухуми. Был в Сочи. И что я там увидел!
Началось все с пустяка. Мне недодали сдачу, всего 50 копеек (я тогда был "деревенщиной", то есть сибиряком). Брал билеты в кино и потребовал сдачи. Кассир ошалело уставился на меня. "Ах, сдачи!" Он протянул два рубля. Я говорю: "Но ведь сдачи - 50 копеек". Он усмехнулся презрительно. Вся очередь смеялась. Я стал умней. Меня просто завораживало, как тут некоторые дают сдачу, не глядя берут деньги и дают (вернее, недодают). Я оставлял им, кроме того, на "чай". Там, на юге, я понял, что вся моя прежняя жизнь была прожита зря, но еще не поздно, мне пятнадцать лет. Как мне было приятно захлебываться шампанским, а потом до потери пульса ломать шейк, модно одеваться (между прочим, у меня были фирменные американские джинсы и фирменная майка). И все мои мысли свелись к деньгам. Меня не интересует перспектива жить простым серым человеком, тонуть в этой массе "я". А деньги делают все, деньги - это друзья, счастье, богатство. Неподкупных людей почти нет. (В этом я убедился. Например, в день рождения классной мамаша дала французские духи, чтоб я их отнес учительнице, а она их взяла с гадливой улыбкой.)
P. S. Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!
НРАВСТВЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Письмо Матвея можно признать хрестоматийным примером того, как расплывчато, невнятно, общо определение - "трудный" подросток. Матвей наверняка не состоит на учете в детской комнате милиции, не нарушает общепринятых правил, словом, не подпадает под схему "трудный", и тем не менее он трудный, да еще какой!
Ведь трудность эта, сложность неимоверная, когда перед юным человеком возникают кажущиеся неразрешимыми сотни вопросов, порождается не только безнравственными поступками, вовсе нет.
Я бы даже осмелился поставить вопрос так: укравший, выпивший, учинивший драку подросток часто как раз еще не самый "трудный", потому что его "проблемность" на виду, лежит на поверхности, она узнаваема и наблюдаема и родителями, и школой, и милицией.
К совершившему, преступившему, нарушившему тотчас прилагаются силы общественного воздействия, закон, мораль, требования семьи и школы. Но вот Матвей... Кто для начала знает о том, что с ним происходит? Кто знает о тех подробностях, которые формируют, а верней-то сказать, ломают его душу? Кто из взрослых, окружающих его, отдает себе отчет в мере собственной перед Матвеем вины?
Если предыдущие письма я по справедливости называл исповедями, то признание Матвея можно назвать только криком. Да, криком! Он тонет, этот "нетрудный трудный" парнишка. Он старается удержаться на поверхности, но те, кто рядом, подталкивают его в глубину. "Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!" Вот она, истинная трудность... Как старательно сеяли родители, учительница сорняки в душе этого паренька. Как слепы они были, коли не видели, что сеют...
В своей превосходной книге "Рождение гражданина", которую следовало бы признать настольной книгой каждого педагога, каждой матери и каждого отца, Василий Александрович Сухомлинский записал вот какую важную мысль:
"Подросток видит то, чего еще не видит ребенок; он же видит то, что часто уже не видит, вернее, не замечает взрослый, потому что многие вещи становятся для него более чем привычными. Видение мира у подростка единственное в своем роде, уникальное, неповторимое состояние человека, которое мы, взрослые, часто совсем не понимаем, мимо которого проходим невозмутимо".
Приводя эту важную цитату, я вовсе не хочу объяснять ею крик Матвея, Нет, речь не о том, что он увидел не замечаемое взрослыми. Конфликтность, "взрывоопасность" в разности взглядов - отроческих и взрослых действительно заключена, и достаточно серьезная. Письмо Матвея, мне кажется, убедительное доказательство того своеобразного бесстыдства, когда взрослые демонстративно не желают считаться со свидетелем своих безнравственных слов и поступков, все чаще полагая подростка ребенком. Помните высказывание пятнадцатилетнего мальчика о взрослых? Тут тот же самый случай. Только гипертрофированный. Лишь возведенный в степень очень и очень серьезную. В сущности, на глазах подростка совершены, если можно так выразиться, "нравственные преступления". При этом "совершившие" заведомо, открыто не брали в расчет свидетеля, полагая его, во-первых, за самого близкого человека, дескать, не выдаст, во-вторых, еще-де маленького, несмышленого.
А "несмышленый" все понял. Более того, сделал выводы. И выводы тяжкие. Если Матвей станет следовать им, общество получит в высшей степени безнравственную личность, прекрасно усвоившую негативные "правила" жизни, которые преподнесли ему, во-первых, мать, во-вторых, учительница, в-третьих, окружение, в котором он почерпнул лишь то, что работало по логике, уже предложенной ему матерью и учительницей.
Какие же уроки выучил он?
Урок первый. Авторитет "классной" подарил матери Матвея расслоение семей на "нормальных" и "ненормальных". Формулу, выработанную учительницей Матвея - человеком недалеким, неумным или просто злым, я бы признал первым нравственным преступлением взрослых перед подростком. Причем не только перед Матвеем...
Вообще само имя - учитель - предполагает ведь в нашем сознании ощущение чего-то святого. Учитель учит нас писать, читать, считать. Учитель открывает нам мир природы. Ему же доверено и иное, более важное, более сложное - открыть, внушить и объяснить правила человеческого общежития, взаимоотношений между людьми.
Учитель подобен садовнику и хирургу сразу. Хирургу - потому что должен изымать из души уже сложившиеся неверные убеждения. Садовнику потому что должен сажать дивные цветы человечности. Человек, избравший святую должность, обязан сам себя поверять высшими критериями: тут уж недопустимы слабости, прощаемые обычным людям, ведь учитель - это не только профессия, но и призвание. Еще лучше сказать - служение.
Учитель - это страдалец: в душе его истории и жизни не только счастливые, и, если не сострадать, не помогать, а только свидетельствовать, ты уже дурной учитель.
Учитель - это душа учеников и родителей; без духовной близости, без понимания сердечного, а не формального нет подлинного доверия.
Учитель - это нравственник в высшем понятии; слова без собственного примера не стоят ничего, а поступки, противоречащие словам, уничтожают не только конкретного педагога, но и все святое сословие учительства...
Об учителе можно говорить много, да и сказано немало - доброго и светлого. Тут же хочу сформулировать мысль, которой должно быть, на мой взгляд, во главе угла.
Учитель - святое имя, учительство - святое занятие. Имя и дело вызывают только одно чувство - доверие. Безграничное, порой даже слепое доверие. И не только учеников, а и родителей. Ведь родители тоже вчерашние ученики.
Так вот именно в силу безграничного доверия к учителю страшны те случайные люди, присвоившие себе это святое имя, кои, получив педагогический диплом, возомнили, что уже одно это дает им право на учительский авторитет, ничуть не приблизив себя, свою личность к святости звания и труда.
Плохо, когда дурной человек работает инженером. Ужасно, когда дурной человек становится учителем... Вред от него в тысячу крат больший. После такого учителя остаются в незрелых еще душах темные следы, и потребуется немало усилий светлых людей, чтобы следы те забелить иными, праведными поступками и словами...
Вслушайтесь, как торжественно - гимном! - звучат превосходно точные слова Константина Дмитриевича Ушинского:
"Только тот, кто сохранил в себе возможность во всякую минуту стать лицом к лицу с своей собственной душой, не отделяясь от нее никакими предубеждениями, никакой привычкой, укоренившейся глубоко и потому бессознательной; только тот, кто не торгуется с самим собой и готов всегда, во всей целости своей души, решиться на то или другое, без задних мыслей, без скрытых, не выдавшихся наружу чувств, без обманчивых фраз, только тот способен идти по дороге самоусовершенствования и вести по ней других. Как самовоспитание человека, так и воспитание дитяти - не внешняя полировка, а истинное, проникающее всю душу воспитание, - основываются на этой цельности, полной прозрачности и беззаветной искренности души".