Страница:
Я бы даже сказал, это показательно и примечательно, что подросток, сталкиваясь с дурным, приспосабливается, "хамелеонничает", меняет цвет кожи.
Путь от хорошего и правильного к плохому печален и драматичен, об этом весь разговор. Но, замечу в скобках, впитавшего правильные нормы жизни и упавшего затем в болото обратно на берег вытащить все-таки легче, а главное, естественней, чем наоборот.
Поэтому "хамелеонничание" не только реальное и типичное свойство подростков.
В приспособленчестве к дурному надо увидеть хорошую основу и за нее цеплять крюк подъемного крана, точно зная, что иной даже главарь "подворотни" может от чистого сердца ненавидеть ее.
Василий верно пишет о "мальках", которые, как он, рвались из "подворотни": "Только их присутствие, их дружба меня и спасали".
Это не просто меткое замечание.
Это доказательство психологической неоднородности, неровности "подворотни".
Свидетельство того, что умелый педагог, да еще педагог, вышедший из этой самой среды, сумеет при желании раздробить компанию, оторвать "мальков" от остальных.
Я воспринимаю мысль Василия не как абстрактную идею, но как конкретную ступеньку, которую он, будущий педагог, обозначил для себя...
Ступенька пока одна, не знаю, первая ли, вполне возможно, она и обозначена интуитивно, но тем не менее высказана, намечена, определена и, на мой взгляд, соответствует психологическому портрету "подворотни".
"Что станет с человеком, если из него вынуть позвоночник?" Ответ Василия справедлив. Собственно, вопрос воспитания подростка и есть вопрос формирования у него "позвоночника". Нет его, и перед нами безвольная личность, человек, охотно подчиняющийся другому, более сильному и, к сожалению, не всегда доброму.
Чаще как раз напротив.
Василий пришел к важному человеческому выводу. К сожалению, не всегда судьба личности - логическое продолжение ее развития. Ведь бывает, что иногда человек устраивается в жизни, а не устраивает ее. Под словом "устраивает" я подразумеваю деятельное, активное, осознанное жизнетворчество.
Судьба Василия мне представляется прекрасным образцом "овеществленных идей".
Увиденное, прожитое, осознанное этот человек отлил в формы не стенаний, не разговоров, не размахиваний руками, а в формы собственных поступков.
Его выводы не сулят ему легкой жизни.
Он полон сомнений, размышлений.
Но не отчаяния! Этот человек, может, не всегда знает, с какого края подступиться, но убежден - подступиться надо, надо сделать. Да что там уже делает.
Странные камуфлеты предлагает нам жизнь. Вот было у человека нелегкое детство, непонимание родителей, "подворотня". Но ведь именно потому, что было нелегкое детство, стал Василий таким, каков есть.
Память собственного детства помогает ему посвятить себя тому, чтобы другие ребята, пусть чужие ему по крови, не родные, не знали такого детства.
Память о родительской отчужденности научила Василия тому, про что писал Николай Иванович Пирогов и чего начисто лишены были родители Василия, - желанию и умению переселяться в духовный мир ребенка, чтобы по-настоящему понять его.
И наконец, "подворотня", ее уроки привели его к главному выводу: человек не из железа, бывает, ломается, особенно если вместо позвоночника слабая хорда, и главное в жизни не дать сломаться его душе на пороге между детством и взрослостью - на трудном перекрестке, с которого начинается настоящая судьба.
Быть на посту возле этого перекрестка тоже судьба. Нелегкая, часто неблагодарная. Но всегда счастливая!
Как писал Сухомлинский, "человечество любить легче, чем по-настоящему любить одного человека. Труднее помочь ближнему, чем твердить: "Я люблю людей".
Василий пишет: "Я в черных очках. Разбейте их мне... Ну а дальше я как-нибудь сам пойду"... Он вообще очень противоречив, этот молодой учитель. Говорит: "я в черных очках", а сам все прекрасно видит. Пишет: "не люблю людей", а любит их, очень любит. Варится в собственном соку, но если даже это и так, пришел к верным, более того, благородным выводам.
Все недоумения, все восклицания Василия, мне кажется, продиктованы одной ошибкой. Он хотел бы найти на всю жизнь единый рецепт. Изобрести перпетуум-мобиле, вечный двигатель. Но вечного двигателя нет. Не надо повторять ошибку многих, не следует биться лбом о непробиваемое.
Одного рецепта на все нет и быть не может.
Да оттого она прекрасна, жизнь, что на все нет единой меры и, сколько раз ни подступись к ней, выйдет всякий случай по-новому.
В неповторимости - достоинство существования, в неповторимости счастье творчества, в том числе и педагогического.
А цель - цель Василий знает точно. "Как научить их быть людьми? И не просто людьми, а Людьми! И не просто жить, а Жить! Как?.." Это "как?" вечный вопрос бытия. Вечный вопрос воспитания. И вечный вопрос всякого творимого человеком дела.
Я верю Василию. Очень верю, что он сделает из себя настоящего учителя. Сумбурность вопросов уляжется в стройный, гармоничный ряд, где доброе чувство, сердечность будут подкреплены твердым убеждением и профессиональным знанием.
Помнить себя в детстве, знать болевые точки не защищенного жизненным опытом возраста - вот главное условие удачи. Главное условие при выборе профессии и условие сохранения ее святости. Я говорю об учителе.
Учителем, помнившим себя в детстве, был Сухомлинский. Таким учителем может стать Василий. Предпосылки есть.
СВЕТ ВЗРОСЛОГО СЕРДЦА
ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРВОЕ
Неисчерпаема и неповторима юность.
Она дарится нам на всю жизнь.
Не зря же старики отлично помнят, что было с ними полвека назад, забывая события вчерашнего дня.
В подробностях, в красках, всегда ярких, нарядных, праздничных, помним мы юность. Кажется, тогда и солнце ярче светило, и цветы цветастей цвели.
Взрослую жизнь я бы сравнил с прозой, отрочество - с поэзией. Ни у прозы перед поэзией, ни у поэзии перед прозой преимуществ нет. Равные жанры.
Нет преимуществ у взрослости перед детством, как и у детства перед взрослостью.
Каждая пора в человеческой жизни прекрасна.
Каждая дается только один раз.
И каждую надо ценить.
Не только отрокам - отрочество, а старикам - старость.
Но и старикам - отрочество, а отрокам - зрелость.
Ведь мы же люди.
Одни продолжают других.
Человеческое общество подобно семье, где старшие любят маленьких, а малыши - дедов и бабок.
Вся разница в том, что семья - это люди, связанные кровным родством, а любить ближних легче и объяснимее, чем чужим любить чужих.
Но ведь потому человек и есть человек, что он способен на такие чувства.
Для него не должно быть чужаков и своих.
Не должно...
Но за это "не должно" надо еще побороться.
Надо повоевать.
Упал человек на площади.
Мимо люди идут.
А он пролежал целый час, пока ему помогли.
Спрашивали потом тех, кто мимо прошел: почему?
Отвечают: думали, пьяный.
Почему-то никому в голову не пришло: а может, больной? Может, помочь надо?
Из этих "почему-то" складываются проблемы нашего общежития. А проблем немало.
Унес отец с завода запчасть. Вместе с сыном ремонтирует автомобиль, ставит на него эту запчасть.
На первый взгляд отец и сын душа в душу, трудовое, так сказать, воспитание.
А на самом деле совершил отец перед сыном великий грех. Показал на собственном примере, что унести с завода запчасть, украсть - иначе говоря, не такое уж страшное дело. Даже вовсе нестрашное.
Вроде как высморкаться или руки помыть.
Есть такие слова: мы в ответе за тех, кого приручили.
Хорошее выражение, благородное.
Зверь ли какой, просто ли кошка или собака - существа, перед которыми человек в ответе.
Но тогда в какой же кратности растет наш ответ за тех, кого мы родили? Кто должен продолжить нас?
Мы в ответе за них - перед совестью собственной, перед прошлым и будущим, перед тем, что, может, не видно нам отсюда, из нашего сегодняшнего дня, но что будет, непременно придет, - перед миром будущего, перед жизнью далеких наших праправнуков. Не дай бог, помянут недобрым словом, упрекнут, хоть мысленно, в недобросердечности, в недалекости, в пустоте...
Полдела ответить за здоровье рожденного, целое дело - за мысли, за поступки, за судьбу человека, который должен быть не хуже, а лучше родителей. Усвоив их мораль, их знания, двинуться дальше. Ведь только тогда возможна динамика, возможно развитие.
Но тут речь идет о подростке. О пороге в жизни человека, переступить который не так уж и просто.
Помнить свою юность. Помнить о личности отрока. Уважать растущее существо, не только доверяя ему, но и требуя с него. Вот правила, которыми надо пользоваться.
Но на все правил нет. Главное, всякий раз верное правило подскажет сердце. Если оно, конечно, есть.
Сердце, свое сердце открыть надо им, приходящим во взрослую жизнь.
Сердце отца, матери, сердце настоящего учителя, сердце любого доброго человека, точно солнце, осветит отроку его нелегкий и непростой путь.
Оно единственное.
А чтобы ощутить, сердцем почувствовать состояние, в котором бывает душа вступающего в жизнь, я присоединяю сюда еще одно послесловие, еще одну исповедь.
Как ни старайся взрослый человек, ни за что не найдет он слов, чтобы передать душевное волнение новой юности.
Ведь твоя молодость только твоя.
А нынешняя - только нынешняя.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ВТОРОЕ. ИСПОВЕДЬ ГАЛИ
Мне уже 18 лет. Скоро май, весна, и я стану взрослее еще на один год. Это моя юность. Мне кажется, что во мне сидят два человека: маленький ребенок и взрослая женщина. Не всегда они понимают друг друга (в такие минуты мне бывает плохо), но порою я живу - словно за моей спиной выросли крылья, и я лечу, лечу, подобно Икару, подымаюсь до самого Солнца. Но оно, это земное светило, не может растопить мои крылья, они не восковые, нет. Эти крылья очень прочные, надежные, потому что это крылья моей мечты. И есть у меня много желаний. Некоторые из них сбываются, а мне почему-то становится грустно. Слишком коротка радость от исполнения желания. Почему так? В детстве хотелось стать побыстрее взрослой! И вот я взрослая (даже до сих пор немного страшно произносить это слово, применяя его к самой себе). Я взрослая, но жизнь моя совсем не такая, какой она мне представлялась, когда я училась в школе.
Уже позади самый трудный год - первый год после окончания школы. Дом рухнул, много сил затрачено на его восстановление. Теперь он немного не такой, как раньше. Лишь фундамент остался прежним. Наверное, так и должно быть.
Но менялась не только я, менялся и мир, он и сейчас меняется. Все в вечном движении.
Если остановишься, то течение жизни отнесет тебя назад. Надо идти вперед, и только вперед.
Порою, когда погружаюсь в сон, передо мной в вихре проносятся странные видения. Заморские страны и города, поля родной стороны. И над всеми этими видениями плывет песня, я слышу ее, но спеть не могу.
Я улыбнусь, тихо качнусь, так и засыпаю: со счастливым вздохом, в котором больше грусти, чем радости.
За окном ночь. Луна полная и яркая, как начищенное блюдо, размывает свой свет. В этом лунном очаровании каждая небесная звезда отражается тысячью маленьких звездочек на снегу. Откуда-то издалека доносится звук удаляющегося мотоцикла. Тихий ветер перебирает листья высоких тополей за моим окном, фонари тускло освещают ночной город. Все уснуло...
Во сне я вижу яркие сны без начала и конца - это мое будущее стучится ко мне...
Но наутро я ничего не буду помнить.
День сегодняшний уже тревожит меня...
ПОСЛЕСЛОВИЕ ТРЕТЬЕ. СОВСЕМ КОРОТКОЕ
Гале грустно оттого, что она прощается с отрочеством. Это всегда грустно, когда переступаешь порог...
Родного дома, знакомой школы...
Когда делаешь новый шаг по лестнице собственной жизни.
И Н Ц И Д Е Н Т,
И Л И
Р А З М Ы Ш Л Е Н И Я О П Е Р В О М К О Н Ф Л И К Т Е
Такова уж сложность бытия, что растущий человек порой сознает свой рост, лишь оказавшись в конфликте.
До тех пор все было гладко, ровно, естественно, как, скажем, естественно зеленеет, поднимается из земли кленовый росточек: сперва проклюнулся из земли острой стрелкой, потом выкинул крохотные листья, затем разметал первые хрупкие веточки, зашелестел на ветру, радуясь новизне мира, в который он явился.
Но вот - нежданно-негаданно - хрупкие ветки уперлись во что-то твердое, и оказалось, что клен родился под скамьей. Пока был маленький, ничего не чувствовал, а достигли ветви скамьи, уперлись в препятствие, и возникла естественная проблема - скамейка метает деревцу, есть тут один лишь выход: обогнуть ветвями твердую помеху, пустить ствол, пусть и с изгибом, - в сторону.
Есть, правда, еще два варианта: кленик пересадить в иное место или же передвинуть скамью, даже если ее надо выкопать из земли, и это совершенно ни к чему тем, кому скамья эта принадлежит.
Но для этих двух вариантов надобно одно важное вмешательство вмешательство Человека.
Это слово я пишу в своей непритязательной притче с большой буквы и думаю, что именно так можно обозначить фигуру, способную заметить молчаливые крики растущего деревца, ранимую чужой бедой, способную к поступку во имя чужого страдания, а не только к бездейственному сочувствию. Сочувствовать без поступка очень легко и, простите, удобно.
Очень нетрудно поохать, повздыхать, покачать головой или даже громко поговорить верными словами, палец о палец не ударив для дела, для поступка, для помощи другому. Так вот и с кленом.
Лишь Человек - с большой буквы, - заметив беду растущего деревца, способен взять лопату и бережно пересадить его, отодвинуть скамью или выкопать - коли скамья врыта в землю - эту скамейку, чтобы дать деревцу возможность расти.
Так что весь этот разговор, предваряющий одно непростое читательское письмо, сводится к одному - к критерию, которым я предлагаю измерять поступки взрослых и, надо полагать, сознательных людей применительно не к деревцу, а к юным людям, к продолжению тех самых взрослых, о которых идет речь в письме.
Человечность, таким образом, я предлагаю избрать единицей измерения в наших рассуждениях. А столкновение со скамьей в притче о деревце - как символ конфликта, в который рано или поздно - по тому или другому поводу вступает любой растущий человек.
И от того, как минует этот самый первый конфликт новый человек, от того, какие выводы сделает из первого спора, часто зависит его мировоззрение на многие годы вперед. Итак, инцидент...
"В нашей семье две дочери, старшей исполнилось 13 лет, она перешла в седьмой класс. Дочь учится на 4 и 5, с третьего класса председатель совета отряда, в классе, по-моему, пользуется уважением, подруги ходят к нам в гости - мне это очень нравится. Физически девочка развита, рост примерно 169 сантиметров, вес - 50 килограммов. Хорошенькая, с шапкой кудрявых волос, но скромная; стараемся воспитывать это у обеих дочерей.
На Новый год Аня познакомилась с девятиклассником Колей (ученик той же школы). Стали замечать, что Аня стала больше следить за внешностью, не наряжаться, а именно следить. С успеваемостью не произошло изменений. Она занимается волейболом в детской спортивной школе с десяти лет и уже выступала в соревнованиях за сборную города. Все шло ровно. Коля увлекается фотографией, а у Ани появились ее портрет и два Колиных. Она не скрывала от меня этого. На вопрос: "Кто этот мальчик?" - она ответила, что учится в той же школе, учится хорошо, собирается в строительный институт.
На Восьмое марта он ей подарил духи. Все эти знаки внимания к моей дочери меня волновали, мы советовались с мужем, но приходили к выводу, что ничего страшного. Вечерами Аня была или на секции, или дома, вроде бы никаких причин для волнений нет, но я волновалась, чего-то опасалась. Ведь ей только тринадцать лет, и, когда нам с мужем было столько, о симпатии мальчиков к девочкам и наоборот вроде мы не знали.
Встречались и я и муж с классным руководителем по этому вопросу. Я предлагала мужу поговорить с Колей, конечно, тактично, но классная руководительница сказала, что этого делать пока не надо.
Аню и Колю стали видеть в школе вместе. Поговорили дома с Аней. Все наши слова (старались в мягкой форме) были направлены на то, чтобы она не подходила к Коле и не давала повода делать это ему. На День Победы он пришел к нам, пригласил Аню в кино. Девочка очень просила меня отпустить ее. Я разрешила. И вот перед самым концом учебного года произошел инцидент.
Аня сидела в пионерской комнате, оформляла документы, пришел Коля, посмотрел, как она пишет, а потом подошел к двери и закрыл ее на ключ! Чтобы им никто не мешал! Буквально через несколько минут в дверь постучала преподавательница английского языка. Ей открыли, но не сразу (Аня говорит, что она испугалась). Эта учительница пошла к классному руководителю Ани и сказала ей то, что нашла нужным. Аня сразу же подошла к классному руководителю объясниться (плакала). Разговора не получилось, но потом учительница как бы простила ее, и Аня обещала ей, что этого больше не будет.
В классе, где учится Аня, каждому ученику оценки за поведение выставляют сами ребята, а потом их утверждают на педсовете. Класс поставил Ане "примерное поведение", но на педсовете преподавательница английского языка (которая стучалась, когда они закрылись в пионерской комнате) рассказала обо всем и предложила ей снизить оценку за поведение до "удовлетворительной".
После всего этого муж ходил в школу. Дело в том, что сначала Аня сказала нам неправду. Она сказала, что дверь захлопнулась сама, когда вышла пионервожатая. На самом же деле вожатая была с ними в пионерской, а потом, когда она вышла, Коля закрыл дверь на ключ. Неточно информированный Аней, муж в школе разговаривал резковато, говорил, что этот проступок не для широкого круга обсуждения, что Аня все поняла.
Когда же Аня созналась и сказала, что после ухода пионервожатой Коля сам закрыл дверь, то ситуация изменилась. Муж пошел еще раз в школу, чтобы извиниться за свою резкость, но классного руководителя в школе не было, и он все это рассказал директору школы, он был в курсе (директор - муж классного руководителя).
Коля и Аня должны были летом поехать в спортивный лагерь. Но после инцидента в школе я категорически запретила Ане видеться с Колей и увезла ее в Красноводск (хотя это не входило в семейные планы).
Месяц нас не было в городе. В конце лета у Ани день рождения, и Коля прислал ей красивую куклу, открытку с собственным четверостишием (куклу прислал с младшей дочерью). Аня обрадовалась подарку...
Я извиняюсь за столь длинное письмо. Хотела, чтобы было подробно, откровенно и вам понятнее.
Прошу ответить: правильно ли снизили оценку дочери за поведение и как нам с мужем относиться к дружбе Ани с Колей?
Мне было очень неприятно, что именно об Ане говорит классный руководитель, а учителя в школе замечают, что Аня сама ищет встреч с Колей и т. д. Если мы с мужем вначале думали, что ничего страшного нет в этой дружбе, то после бесед в школе и этого инцидента мы с мужем также категорически запретили Ане видеться с Колей. Были бы одноклассники?!! С уважением,
Нина Г., Куйбышевская область".
Итак, что же здесь стало препятствием, в которое уткнулись ростки нового существа?
Общепринятая мораль? Нормы нравственности? Добро, которого желают детям неразумным те, кто так много и, видимо, так громко говорит об отношениях Ани и Николая?
По моему разумению - ханжество. Недоверие к мальчику и девочке - как бы чего не вышло! Педагогическая перестраховка, которую, честно говоря, и педагогической-то назвать трудно.
Но вот эти категории - ханжество, неверие, перестраховка, откуда возникли они? Какова, так сказать, их природа?
Мне кажется, мы должны чаще, чем это есть, повторять прописные истины, чаще возвращаться к ним, вновь и вновь подчеркивая особенность положения воспитателя - самому воспитателю.
К сожалению, часто бывает так, что после окончания педагогического института собственно педагогическое учение учителя как бы обрывается. Слов нет, практика, каждодневная работа в школе - великая вещь, но... Бесспорно, августовские совещания - превосходная кафедра для обмена опытом, но... Нет сомнения, что контакты в учительской с коллегами, разговоры учителей между собой - замечательное средство совершенствования своих знаний, но...
Но, но, но - трижды но, коли, рассуждая о высших материях, о вершинах педагогического мастерства и науке, учитель в каждодневной своей работе не помнит об азах, о прописных истинах, о том, что, будучи докой в словесных рассуждениях со своими коллегами - взрослыми, он может оказаться профаном перед детьми...
Мне кажется, что учительница английского языка - при безучастности или равнодушии классной руководительницы и директора, который, помимо всего, муж "классной", а такие отношения могли бы стать серьезной силой в справедливом решении инцидента, - забыла об одной очень важной прописной истине.
Истина эта в том, что взрослый среди детей, подростков, юношей - а если взрослый еще и учитель, то прочность этой аксиомы возрастает в пять, в десять крат - самими уже полномочиями своими, своим уже только возрастом - сильнее, значительнее, авторитетнее этих детей, подростков, юношей.
Говорят, в уголовном праве есть такая подробность: если безоружного человека бьет боксер, перворазрядник или мастер спорта, его удар приравнивается к удару ножом.
Удар человека, облеченного властью взрослого, силой авторитета, в данном случае учительского, - удар общественным мнением, которое создать в подобной ситуации, да еще педагогу, очень легко, - я бы тоже приравнял к противозаконным действиям.
И ничуть не облегчает ситуацию тот факт, что в этом инциденте удар носил не физический, а, так сказать, нравственный характер.
Что было между Аней и Колей? Любовь?
Не стоит ухмыляться, ведь мы уже единогласно приняли в свой лексикон слово "акселерат", а в свои представления об ускоренных физических изменениях человека - слово "акселерация".
Мама Ани пишет в своем письме, и это очень важно, что тринадцатилетняя девочка вымахала на 169 сантиметров и весит 50 килограммов. Так сказать, "физика". Но физическое состояние человека, его рост, предполагает ускорение физиологических процессов. И уж конечно психологических.
Да, мы приняли термин "акселерация", но давайте будем точно знать: только сами нынешние акселераты, став когда-то взрослыми, смогут сказать о психологическом состоянии миновавшего возраста, лишь им одним дано объективно оценить особенности духовных и физических скоростей собственной акселерации.
Между учительницей английского языка, классной руководительницей, ее мужем - директором школы, как между родителями Ани, автором этих строк и, охотно допускаю, современным состоянием педагогической науки и между психологией Ани - неприступный барьер, который взрослым сможет помочь осознать впоследствии лишь только Аня или ее сверстники, которые посвятят себя педагогике.
Как известно, существуют объективные методы изучения физиологии и психологии человека. Однако при всей серьезности этих исследований передо мной лично, как эталон предельно объективного исследования, стоит неувядающая трилогия "Детство. Отрочество. Юность" Льва Николаевича Толстого. Эти, в сущности, воспоминания превосходят своей точной достоверностью любое психологическое исследование.
Не забудем: в свое время, когда повести эти появились в печати, они вызывали шумные разговоры. Оказалось, Лев Николаевич помнил о своем детстве, отрочестве, юности много такого, что не фиксировалось наукой, но потом, после книги, стало истиной, аксиомой.
Это длинное отступление кажется мне целесообразным только для единственного: не торопитесь улыбаться, когда речь идет о том, может ли любить тринадцатилетняя девочка последней четверти двадцатого века, имеющая сто шестьдесят девять сантиметров роста, пятьдесят килограммов веса, спортивную биографию и пока таинственную для нас, признавших акселерацию, скорость психологической зрелости.
Однако согласимся в споре: нет, это не любовь, с точки зрения не завтрашних, а сегодняшних наших взглядов - еще, нам кажется, рано.
Пусть - рано. Пусть учительница английского языка, потребовавшая и получившая поддержку педсовета (!) для снижения отметки по поведению за "нелегальную любовь", где-то, в чем-то, как-то если и не права, то не совсем не права.
Вот тут-то и вступают в силу прописные истины, азбука педагогики, та самая человечность, которой - а чем же еще? - мы условились поверять действия и рассуждения взрослых участников инцидента.
Среди нарушений человечности - элементарное: огласка, обсуждение на педсовете, снижение отметки. Среди нарушений элементарного - вопиющее: попытка посеять недоверие между мальчиком и девочкой, вселить в их отношения подозрительность и, если хотите, грязь.
Вам, дорогой читатель, как, убежден, и учительнице английского языка из нашей, увы, реальной истории, наверняка приходилось испытывать на себе горестное оскорбление подозрением. Ну вот хотя бы самый безобидный факт стояли вы в очереди, потом вышли на минуту, предупредив стоявшего позади, а когда вернулись, предупрежденный тоже отлучился, и вот вся очередь - те, что сзади, конечно, - начинают вас обвинять во всех смертных грехах, кто вы такой или этакая, лезете тут нагло без очереди, и так до тех пор, пока не вернулся тот, кто был за вами.
Есть примеры пожестче, когда всех подряд какой-нибудь продавец считает жуликами, потому что когда-то один жулик действительно спер у него кочан капусты, и этот теперь глядит на всех подозрительно и каждому заглядывает в сумки, а дай ему волю, так проверил бы и карманы на всякий случай, есть и иное в иных обстоятельствах - пожестче и покрепче обиды.
Путь от хорошего и правильного к плохому печален и драматичен, об этом весь разговор. Но, замечу в скобках, впитавшего правильные нормы жизни и упавшего затем в болото обратно на берег вытащить все-таки легче, а главное, естественней, чем наоборот.
Поэтому "хамелеонничание" не только реальное и типичное свойство подростков.
В приспособленчестве к дурному надо увидеть хорошую основу и за нее цеплять крюк подъемного крана, точно зная, что иной даже главарь "подворотни" может от чистого сердца ненавидеть ее.
Василий верно пишет о "мальках", которые, как он, рвались из "подворотни": "Только их присутствие, их дружба меня и спасали".
Это не просто меткое замечание.
Это доказательство психологической неоднородности, неровности "подворотни".
Свидетельство того, что умелый педагог, да еще педагог, вышедший из этой самой среды, сумеет при желании раздробить компанию, оторвать "мальков" от остальных.
Я воспринимаю мысль Василия не как абстрактную идею, но как конкретную ступеньку, которую он, будущий педагог, обозначил для себя...
Ступенька пока одна, не знаю, первая ли, вполне возможно, она и обозначена интуитивно, но тем не менее высказана, намечена, определена и, на мой взгляд, соответствует психологическому портрету "подворотни".
"Что станет с человеком, если из него вынуть позвоночник?" Ответ Василия справедлив. Собственно, вопрос воспитания подростка и есть вопрос формирования у него "позвоночника". Нет его, и перед нами безвольная личность, человек, охотно подчиняющийся другому, более сильному и, к сожалению, не всегда доброму.
Чаще как раз напротив.
Василий пришел к важному человеческому выводу. К сожалению, не всегда судьба личности - логическое продолжение ее развития. Ведь бывает, что иногда человек устраивается в жизни, а не устраивает ее. Под словом "устраивает" я подразумеваю деятельное, активное, осознанное жизнетворчество.
Судьба Василия мне представляется прекрасным образцом "овеществленных идей".
Увиденное, прожитое, осознанное этот человек отлил в формы не стенаний, не разговоров, не размахиваний руками, а в формы собственных поступков.
Его выводы не сулят ему легкой жизни.
Он полон сомнений, размышлений.
Но не отчаяния! Этот человек, может, не всегда знает, с какого края подступиться, но убежден - подступиться надо, надо сделать. Да что там уже делает.
Странные камуфлеты предлагает нам жизнь. Вот было у человека нелегкое детство, непонимание родителей, "подворотня". Но ведь именно потому, что было нелегкое детство, стал Василий таким, каков есть.
Память собственного детства помогает ему посвятить себя тому, чтобы другие ребята, пусть чужие ему по крови, не родные, не знали такого детства.
Память о родительской отчужденности научила Василия тому, про что писал Николай Иванович Пирогов и чего начисто лишены были родители Василия, - желанию и умению переселяться в духовный мир ребенка, чтобы по-настоящему понять его.
И наконец, "подворотня", ее уроки привели его к главному выводу: человек не из железа, бывает, ломается, особенно если вместо позвоночника слабая хорда, и главное в жизни не дать сломаться его душе на пороге между детством и взрослостью - на трудном перекрестке, с которого начинается настоящая судьба.
Быть на посту возле этого перекрестка тоже судьба. Нелегкая, часто неблагодарная. Но всегда счастливая!
Как писал Сухомлинский, "человечество любить легче, чем по-настоящему любить одного человека. Труднее помочь ближнему, чем твердить: "Я люблю людей".
Василий пишет: "Я в черных очках. Разбейте их мне... Ну а дальше я как-нибудь сам пойду"... Он вообще очень противоречив, этот молодой учитель. Говорит: "я в черных очках", а сам все прекрасно видит. Пишет: "не люблю людей", а любит их, очень любит. Варится в собственном соку, но если даже это и так, пришел к верным, более того, благородным выводам.
Все недоумения, все восклицания Василия, мне кажется, продиктованы одной ошибкой. Он хотел бы найти на всю жизнь единый рецепт. Изобрести перпетуум-мобиле, вечный двигатель. Но вечного двигателя нет. Не надо повторять ошибку многих, не следует биться лбом о непробиваемое.
Одного рецепта на все нет и быть не может.
Да оттого она прекрасна, жизнь, что на все нет единой меры и, сколько раз ни подступись к ней, выйдет всякий случай по-новому.
В неповторимости - достоинство существования, в неповторимости счастье творчества, в том числе и педагогического.
А цель - цель Василий знает точно. "Как научить их быть людьми? И не просто людьми, а Людьми! И не просто жить, а Жить! Как?.." Это "как?" вечный вопрос бытия. Вечный вопрос воспитания. И вечный вопрос всякого творимого человеком дела.
Я верю Василию. Очень верю, что он сделает из себя настоящего учителя. Сумбурность вопросов уляжется в стройный, гармоничный ряд, где доброе чувство, сердечность будут подкреплены твердым убеждением и профессиональным знанием.
Помнить себя в детстве, знать болевые точки не защищенного жизненным опытом возраста - вот главное условие удачи. Главное условие при выборе профессии и условие сохранения ее святости. Я говорю об учителе.
Учителем, помнившим себя в детстве, был Сухомлинский. Таким учителем может стать Василий. Предпосылки есть.
СВЕТ ВЗРОСЛОГО СЕРДЦА
ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРВОЕ
Неисчерпаема и неповторима юность.
Она дарится нам на всю жизнь.
Не зря же старики отлично помнят, что было с ними полвека назад, забывая события вчерашнего дня.
В подробностях, в красках, всегда ярких, нарядных, праздничных, помним мы юность. Кажется, тогда и солнце ярче светило, и цветы цветастей цвели.
Взрослую жизнь я бы сравнил с прозой, отрочество - с поэзией. Ни у прозы перед поэзией, ни у поэзии перед прозой преимуществ нет. Равные жанры.
Нет преимуществ у взрослости перед детством, как и у детства перед взрослостью.
Каждая пора в человеческой жизни прекрасна.
Каждая дается только один раз.
И каждую надо ценить.
Не только отрокам - отрочество, а старикам - старость.
Но и старикам - отрочество, а отрокам - зрелость.
Ведь мы же люди.
Одни продолжают других.
Человеческое общество подобно семье, где старшие любят маленьких, а малыши - дедов и бабок.
Вся разница в том, что семья - это люди, связанные кровным родством, а любить ближних легче и объяснимее, чем чужим любить чужих.
Но ведь потому человек и есть человек, что он способен на такие чувства.
Для него не должно быть чужаков и своих.
Не должно...
Но за это "не должно" надо еще побороться.
Надо повоевать.
Упал человек на площади.
Мимо люди идут.
А он пролежал целый час, пока ему помогли.
Спрашивали потом тех, кто мимо прошел: почему?
Отвечают: думали, пьяный.
Почему-то никому в голову не пришло: а может, больной? Может, помочь надо?
Из этих "почему-то" складываются проблемы нашего общежития. А проблем немало.
Унес отец с завода запчасть. Вместе с сыном ремонтирует автомобиль, ставит на него эту запчасть.
На первый взгляд отец и сын душа в душу, трудовое, так сказать, воспитание.
А на самом деле совершил отец перед сыном великий грех. Показал на собственном примере, что унести с завода запчасть, украсть - иначе говоря, не такое уж страшное дело. Даже вовсе нестрашное.
Вроде как высморкаться или руки помыть.
Есть такие слова: мы в ответе за тех, кого приручили.
Хорошее выражение, благородное.
Зверь ли какой, просто ли кошка или собака - существа, перед которыми человек в ответе.
Но тогда в какой же кратности растет наш ответ за тех, кого мы родили? Кто должен продолжить нас?
Мы в ответе за них - перед совестью собственной, перед прошлым и будущим, перед тем, что, может, не видно нам отсюда, из нашего сегодняшнего дня, но что будет, непременно придет, - перед миром будущего, перед жизнью далеких наших праправнуков. Не дай бог, помянут недобрым словом, упрекнут, хоть мысленно, в недобросердечности, в недалекости, в пустоте...
Полдела ответить за здоровье рожденного, целое дело - за мысли, за поступки, за судьбу человека, который должен быть не хуже, а лучше родителей. Усвоив их мораль, их знания, двинуться дальше. Ведь только тогда возможна динамика, возможно развитие.
Но тут речь идет о подростке. О пороге в жизни человека, переступить который не так уж и просто.
Помнить свою юность. Помнить о личности отрока. Уважать растущее существо, не только доверяя ему, но и требуя с него. Вот правила, которыми надо пользоваться.
Но на все правил нет. Главное, всякий раз верное правило подскажет сердце. Если оно, конечно, есть.
Сердце, свое сердце открыть надо им, приходящим во взрослую жизнь.
Сердце отца, матери, сердце настоящего учителя, сердце любого доброго человека, точно солнце, осветит отроку его нелегкий и непростой путь.
Оно единственное.
А чтобы ощутить, сердцем почувствовать состояние, в котором бывает душа вступающего в жизнь, я присоединяю сюда еще одно послесловие, еще одну исповедь.
Как ни старайся взрослый человек, ни за что не найдет он слов, чтобы передать душевное волнение новой юности.
Ведь твоя молодость только твоя.
А нынешняя - только нынешняя.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ВТОРОЕ. ИСПОВЕДЬ ГАЛИ
Мне уже 18 лет. Скоро май, весна, и я стану взрослее еще на один год. Это моя юность. Мне кажется, что во мне сидят два человека: маленький ребенок и взрослая женщина. Не всегда они понимают друг друга (в такие минуты мне бывает плохо), но порою я живу - словно за моей спиной выросли крылья, и я лечу, лечу, подобно Икару, подымаюсь до самого Солнца. Но оно, это земное светило, не может растопить мои крылья, они не восковые, нет. Эти крылья очень прочные, надежные, потому что это крылья моей мечты. И есть у меня много желаний. Некоторые из них сбываются, а мне почему-то становится грустно. Слишком коротка радость от исполнения желания. Почему так? В детстве хотелось стать побыстрее взрослой! И вот я взрослая (даже до сих пор немного страшно произносить это слово, применяя его к самой себе). Я взрослая, но жизнь моя совсем не такая, какой она мне представлялась, когда я училась в школе.
Уже позади самый трудный год - первый год после окончания школы. Дом рухнул, много сил затрачено на его восстановление. Теперь он немного не такой, как раньше. Лишь фундамент остался прежним. Наверное, так и должно быть.
Но менялась не только я, менялся и мир, он и сейчас меняется. Все в вечном движении.
Если остановишься, то течение жизни отнесет тебя назад. Надо идти вперед, и только вперед.
Порою, когда погружаюсь в сон, передо мной в вихре проносятся странные видения. Заморские страны и города, поля родной стороны. И над всеми этими видениями плывет песня, я слышу ее, но спеть не могу.
Я улыбнусь, тихо качнусь, так и засыпаю: со счастливым вздохом, в котором больше грусти, чем радости.
За окном ночь. Луна полная и яркая, как начищенное блюдо, размывает свой свет. В этом лунном очаровании каждая небесная звезда отражается тысячью маленьких звездочек на снегу. Откуда-то издалека доносится звук удаляющегося мотоцикла. Тихий ветер перебирает листья высоких тополей за моим окном, фонари тускло освещают ночной город. Все уснуло...
Во сне я вижу яркие сны без начала и конца - это мое будущее стучится ко мне...
Но наутро я ничего не буду помнить.
День сегодняшний уже тревожит меня...
ПОСЛЕСЛОВИЕ ТРЕТЬЕ. СОВСЕМ КОРОТКОЕ
Гале грустно оттого, что она прощается с отрочеством. Это всегда грустно, когда переступаешь порог...
Родного дома, знакомой школы...
Когда делаешь новый шаг по лестнице собственной жизни.
И Н Ц И Д Е Н Т,
И Л И
Р А З М Ы Ш Л Е Н И Я О П Е Р В О М К О Н Ф Л И К Т Е
Такова уж сложность бытия, что растущий человек порой сознает свой рост, лишь оказавшись в конфликте.
До тех пор все было гладко, ровно, естественно, как, скажем, естественно зеленеет, поднимается из земли кленовый росточек: сперва проклюнулся из земли острой стрелкой, потом выкинул крохотные листья, затем разметал первые хрупкие веточки, зашелестел на ветру, радуясь новизне мира, в который он явился.
Но вот - нежданно-негаданно - хрупкие ветки уперлись во что-то твердое, и оказалось, что клен родился под скамьей. Пока был маленький, ничего не чувствовал, а достигли ветви скамьи, уперлись в препятствие, и возникла естественная проблема - скамейка метает деревцу, есть тут один лишь выход: обогнуть ветвями твердую помеху, пустить ствол, пусть и с изгибом, - в сторону.
Есть, правда, еще два варианта: кленик пересадить в иное место или же передвинуть скамью, даже если ее надо выкопать из земли, и это совершенно ни к чему тем, кому скамья эта принадлежит.
Но для этих двух вариантов надобно одно важное вмешательство вмешательство Человека.
Это слово я пишу в своей непритязательной притче с большой буквы и думаю, что именно так можно обозначить фигуру, способную заметить молчаливые крики растущего деревца, ранимую чужой бедой, способную к поступку во имя чужого страдания, а не только к бездейственному сочувствию. Сочувствовать без поступка очень легко и, простите, удобно.
Очень нетрудно поохать, повздыхать, покачать головой или даже громко поговорить верными словами, палец о палец не ударив для дела, для поступка, для помощи другому. Так вот и с кленом.
Лишь Человек - с большой буквы, - заметив беду растущего деревца, способен взять лопату и бережно пересадить его, отодвинуть скамью или выкопать - коли скамья врыта в землю - эту скамейку, чтобы дать деревцу возможность расти.
Так что весь этот разговор, предваряющий одно непростое читательское письмо, сводится к одному - к критерию, которым я предлагаю измерять поступки взрослых и, надо полагать, сознательных людей применительно не к деревцу, а к юным людям, к продолжению тех самых взрослых, о которых идет речь в письме.
Человечность, таким образом, я предлагаю избрать единицей измерения в наших рассуждениях. А столкновение со скамьей в притче о деревце - как символ конфликта, в который рано или поздно - по тому или другому поводу вступает любой растущий человек.
И от того, как минует этот самый первый конфликт новый человек, от того, какие выводы сделает из первого спора, часто зависит его мировоззрение на многие годы вперед. Итак, инцидент...
"В нашей семье две дочери, старшей исполнилось 13 лет, она перешла в седьмой класс. Дочь учится на 4 и 5, с третьего класса председатель совета отряда, в классе, по-моему, пользуется уважением, подруги ходят к нам в гости - мне это очень нравится. Физически девочка развита, рост примерно 169 сантиметров, вес - 50 килограммов. Хорошенькая, с шапкой кудрявых волос, но скромная; стараемся воспитывать это у обеих дочерей.
На Новый год Аня познакомилась с девятиклассником Колей (ученик той же школы). Стали замечать, что Аня стала больше следить за внешностью, не наряжаться, а именно следить. С успеваемостью не произошло изменений. Она занимается волейболом в детской спортивной школе с десяти лет и уже выступала в соревнованиях за сборную города. Все шло ровно. Коля увлекается фотографией, а у Ани появились ее портрет и два Колиных. Она не скрывала от меня этого. На вопрос: "Кто этот мальчик?" - она ответила, что учится в той же школе, учится хорошо, собирается в строительный институт.
На Восьмое марта он ей подарил духи. Все эти знаки внимания к моей дочери меня волновали, мы советовались с мужем, но приходили к выводу, что ничего страшного. Вечерами Аня была или на секции, или дома, вроде бы никаких причин для волнений нет, но я волновалась, чего-то опасалась. Ведь ей только тринадцать лет, и, когда нам с мужем было столько, о симпатии мальчиков к девочкам и наоборот вроде мы не знали.
Встречались и я и муж с классным руководителем по этому вопросу. Я предлагала мужу поговорить с Колей, конечно, тактично, но классная руководительница сказала, что этого делать пока не надо.
Аню и Колю стали видеть в школе вместе. Поговорили дома с Аней. Все наши слова (старались в мягкой форме) были направлены на то, чтобы она не подходила к Коле и не давала повода делать это ему. На День Победы он пришел к нам, пригласил Аню в кино. Девочка очень просила меня отпустить ее. Я разрешила. И вот перед самым концом учебного года произошел инцидент.
Аня сидела в пионерской комнате, оформляла документы, пришел Коля, посмотрел, как она пишет, а потом подошел к двери и закрыл ее на ключ! Чтобы им никто не мешал! Буквально через несколько минут в дверь постучала преподавательница английского языка. Ей открыли, но не сразу (Аня говорит, что она испугалась). Эта учительница пошла к классному руководителю Ани и сказала ей то, что нашла нужным. Аня сразу же подошла к классному руководителю объясниться (плакала). Разговора не получилось, но потом учительница как бы простила ее, и Аня обещала ей, что этого больше не будет.
В классе, где учится Аня, каждому ученику оценки за поведение выставляют сами ребята, а потом их утверждают на педсовете. Класс поставил Ане "примерное поведение", но на педсовете преподавательница английского языка (которая стучалась, когда они закрылись в пионерской комнате) рассказала обо всем и предложила ей снизить оценку за поведение до "удовлетворительной".
После всего этого муж ходил в школу. Дело в том, что сначала Аня сказала нам неправду. Она сказала, что дверь захлопнулась сама, когда вышла пионервожатая. На самом же деле вожатая была с ними в пионерской, а потом, когда она вышла, Коля закрыл дверь на ключ. Неточно информированный Аней, муж в школе разговаривал резковато, говорил, что этот проступок не для широкого круга обсуждения, что Аня все поняла.
Когда же Аня созналась и сказала, что после ухода пионервожатой Коля сам закрыл дверь, то ситуация изменилась. Муж пошел еще раз в школу, чтобы извиниться за свою резкость, но классного руководителя в школе не было, и он все это рассказал директору школы, он был в курсе (директор - муж классного руководителя).
Коля и Аня должны были летом поехать в спортивный лагерь. Но после инцидента в школе я категорически запретила Ане видеться с Колей и увезла ее в Красноводск (хотя это не входило в семейные планы).
Месяц нас не было в городе. В конце лета у Ани день рождения, и Коля прислал ей красивую куклу, открытку с собственным четверостишием (куклу прислал с младшей дочерью). Аня обрадовалась подарку...
Я извиняюсь за столь длинное письмо. Хотела, чтобы было подробно, откровенно и вам понятнее.
Прошу ответить: правильно ли снизили оценку дочери за поведение и как нам с мужем относиться к дружбе Ани с Колей?
Мне было очень неприятно, что именно об Ане говорит классный руководитель, а учителя в школе замечают, что Аня сама ищет встреч с Колей и т. д. Если мы с мужем вначале думали, что ничего страшного нет в этой дружбе, то после бесед в школе и этого инцидента мы с мужем также категорически запретили Ане видеться с Колей. Были бы одноклассники?!! С уважением,
Нина Г., Куйбышевская область".
Итак, что же здесь стало препятствием, в которое уткнулись ростки нового существа?
Общепринятая мораль? Нормы нравственности? Добро, которого желают детям неразумным те, кто так много и, видимо, так громко говорит об отношениях Ани и Николая?
По моему разумению - ханжество. Недоверие к мальчику и девочке - как бы чего не вышло! Педагогическая перестраховка, которую, честно говоря, и педагогической-то назвать трудно.
Но вот эти категории - ханжество, неверие, перестраховка, откуда возникли они? Какова, так сказать, их природа?
Мне кажется, мы должны чаще, чем это есть, повторять прописные истины, чаще возвращаться к ним, вновь и вновь подчеркивая особенность положения воспитателя - самому воспитателю.
К сожалению, часто бывает так, что после окончания педагогического института собственно педагогическое учение учителя как бы обрывается. Слов нет, практика, каждодневная работа в школе - великая вещь, но... Бесспорно, августовские совещания - превосходная кафедра для обмена опытом, но... Нет сомнения, что контакты в учительской с коллегами, разговоры учителей между собой - замечательное средство совершенствования своих знаний, но...
Но, но, но - трижды но, коли, рассуждая о высших материях, о вершинах педагогического мастерства и науке, учитель в каждодневной своей работе не помнит об азах, о прописных истинах, о том, что, будучи докой в словесных рассуждениях со своими коллегами - взрослыми, он может оказаться профаном перед детьми...
Мне кажется, что учительница английского языка - при безучастности или равнодушии классной руководительницы и директора, который, помимо всего, муж "классной", а такие отношения могли бы стать серьезной силой в справедливом решении инцидента, - забыла об одной очень важной прописной истине.
Истина эта в том, что взрослый среди детей, подростков, юношей - а если взрослый еще и учитель, то прочность этой аксиомы возрастает в пять, в десять крат - самими уже полномочиями своими, своим уже только возрастом - сильнее, значительнее, авторитетнее этих детей, подростков, юношей.
Говорят, в уголовном праве есть такая подробность: если безоружного человека бьет боксер, перворазрядник или мастер спорта, его удар приравнивается к удару ножом.
Удар человека, облеченного властью взрослого, силой авторитета, в данном случае учительского, - удар общественным мнением, которое создать в подобной ситуации, да еще педагогу, очень легко, - я бы тоже приравнял к противозаконным действиям.
И ничуть не облегчает ситуацию тот факт, что в этом инциденте удар носил не физический, а, так сказать, нравственный характер.
Что было между Аней и Колей? Любовь?
Не стоит ухмыляться, ведь мы уже единогласно приняли в свой лексикон слово "акселерат", а в свои представления об ускоренных физических изменениях человека - слово "акселерация".
Мама Ани пишет в своем письме, и это очень важно, что тринадцатилетняя девочка вымахала на 169 сантиметров и весит 50 килограммов. Так сказать, "физика". Но физическое состояние человека, его рост, предполагает ускорение физиологических процессов. И уж конечно психологических.
Да, мы приняли термин "акселерация", но давайте будем точно знать: только сами нынешние акселераты, став когда-то взрослыми, смогут сказать о психологическом состоянии миновавшего возраста, лишь им одним дано объективно оценить особенности духовных и физических скоростей собственной акселерации.
Между учительницей английского языка, классной руководительницей, ее мужем - директором школы, как между родителями Ани, автором этих строк и, охотно допускаю, современным состоянием педагогической науки и между психологией Ани - неприступный барьер, который взрослым сможет помочь осознать впоследствии лишь только Аня или ее сверстники, которые посвятят себя педагогике.
Как известно, существуют объективные методы изучения физиологии и психологии человека. Однако при всей серьезности этих исследований передо мной лично, как эталон предельно объективного исследования, стоит неувядающая трилогия "Детство. Отрочество. Юность" Льва Николаевича Толстого. Эти, в сущности, воспоминания превосходят своей точной достоверностью любое психологическое исследование.
Не забудем: в свое время, когда повести эти появились в печати, они вызывали шумные разговоры. Оказалось, Лев Николаевич помнил о своем детстве, отрочестве, юности много такого, что не фиксировалось наукой, но потом, после книги, стало истиной, аксиомой.
Это длинное отступление кажется мне целесообразным только для единственного: не торопитесь улыбаться, когда речь идет о том, может ли любить тринадцатилетняя девочка последней четверти двадцатого века, имеющая сто шестьдесят девять сантиметров роста, пятьдесят килограммов веса, спортивную биографию и пока таинственную для нас, признавших акселерацию, скорость психологической зрелости.
Однако согласимся в споре: нет, это не любовь, с точки зрения не завтрашних, а сегодняшних наших взглядов - еще, нам кажется, рано.
Пусть - рано. Пусть учительница английского языка, потребовавшая и получившая поддержку педсовета (!) для снижения отметки по поведению за "нелегальную любовь", где-то, в чем-то, как-то если и не права, то не совсем не права.
Вот тут-то и вступают в силу прописные истины, азбука педагогики, та самая человечность, которой - а чем же еще? - мы условились поверять действия и рассуждения взрослых участников инцидента.
Среди нарушений человечности - элементарное: огласка, обсуждение на педсовете, снижение отметки. Среди нарушений элементарного - вопиющее: попытка посеять недоверие между мальчиком и девочкой, вселить в их отношения подозрительность и, если хотите, грязь.
Вам, дорогой читатель, как, убежден, и учительнице английского языка из нашей, увы, реальной истории, наверняка приходилось испытывать на себе горестное оскорбление подозрением. Ну вот хотя бы самый безобидный факт стояли вы в очереди, потом вышли на минуту, предупредив стоявшего позади, а когда вернулись, предупрежденный тоже отлучился, и вот вся очередь - те, что сзади, конечно, - начинают вас обвинять во всех смертных грехах, кто вы такой или этакая, лезете тут нагло без очереди, и так до тех пор, пока не вернулся тот, кто был за вами.
Есть примеры пожестче, когда всех подряд какой-нибудь продавец считает жуликами, потому что когда-то один жулик действительно спер у него кочан капусты, и этот теперь глядит на всех подозрительно и каждому заглядывает в сумки, а дай ему волю, так проверил бы и карманы на всякий случай, есть и иное в иных обстоятельствах - пожестче и покрепче обиды.