Страница:
Вот и теперь Ки пробирала та же самая дрожь, дрожь, вызванная не только холодом. Детский страх охватил ее, – а что, если все знакомое и родное внезапно окажется совсем не таким, каким представлялось?..
В тот раз он неожиданно пошевелился, повернулся к ней, протянул руки, обнял… и она вдохнула его живое тепло, его знакомый запах, и мир снова стал настоящим. Она так и не спросила себя, почему он проснулся как раз тогда, когда это было необходимо. Она задумалась об этом только теперь. А что, если он и не спал вовсе, а думал какие-нибудь мрачные думы, неподвижно уставившись в потолок?..
Вандиен отодвинулся от Ки и один пошел прочь, и ее плечи обреченно поникли. Вот так. Темный коридор медленно поглощал его, забирая его у нее, уводя из ее жизни. Ки почувствовала, как обожгли глаза слезы. Впервые за долгое, долгое время. Она заставила себя выпрямиться и вздохнуть поглубже. Я просто устала, твердо сказала она себе. Вот и шарахаюсь от всего, словно годовалый неезженый жеребенок. Вандиен пинком ноги отворил какую-то дверь. Оттуда хлынул желтый свет масляной лампы, образовав прямоугольник на полу и на противоположной стене. Ки поспешила следом за Вандиеном, но он остался стоять на пороге, не проходя в комнату.
– Я подвел тебя, Зролан.
Он говорил медленно, его низкий голос звучал, словно у пьяного. Ки подошла и заглянула в комнату через его плечо.
Там на кровати сидела какая-то женщина, и одеяла и подушки еще хранили отпечаток ее тела. Ки снова испытала целый вихрь чувств – гнев, удивление, ревность, – но все улеглось само собой, стоило ей осознать возраст женщины. Да, волосы у той были черней черного и, гладко зачесанные со лба, пышными волнами падали на спину, а зрачки были полны огня, но морщины у губ и в уголках глаз говорили сами за себя. Перед Ки была лишь тень былой красоты: свежесть юности покинула это лицо уже очень, очень давно.
Ки покосилась на Вандиена. Тот так и стоял на пороге, недоуменно морща лоб и словно бы не очень веря в увиденное. Женщина опустила глаза первой.
– Значит, разглядел наконец, – проговорила она. – Да, теперь я – просто старуха. Знал бы ты, до чего тяжело дается мне это очарование, и с каждым годом становится все тяжелее… особенно когда приходится отводить глаза такому, как ты. Да, ты был настоящим искушением для меня, Вандиен. Ты любишь, ненавидишь и надеешься так самозабвенно, с таким жаром… Думаешь, я не видела, как ты пылал, стремясь помочь мне добиться моей цели! Ты был ястребом у меня на руке: прикажи я тебе достать для меня солнце с небес, и ты пустился бы в полет. Ты должна бы поблагодарить меня, женщина, – обратилась она уже к Ки. – Ты знаешь, я ведь могла бы заполучить этого молодца всего целиком. И душу, и тело. Я могла бы присвоить весь его жар, всю его страсть. Но я этого не сделала. Я еще не до конца честь потеряла. Ты действительно подвел меня, и я не вижу смысла обманывать тебя дальше. С Джени все в порядке?
– Джени жива, если ты это имеешь в виду. А вот насчет «в порядке» – не знаю. Да и будет ли она вообще когда-нибудь в порядке… Сегодня она потратила все свое мужество. Осталась ли хоть капля, чтобы противостоять деревне? Или ей одного озлобления для этого хватит?..
– Ну что ж. Чего, чего, а этого у нее в достатке и даже с избытком. Как, впрочем, и у тебя, возчик. Не надо думать обо мне слишком скверно, я этого не заслужила. Я просто очень стара, очень разочарована и очень утомлена. А ты… что ж, ты попытался. Вот уже много, много лет даже и этого не бывало…
– Может, и пытался, но все понапрасну. Итак, ты остаешься при золоте, а я – при своем шраме.
– Вот именно. Но, когда ты уедешь отсюда, да пребудет с тобой мое благословение… Поверь, возчик, это не пустые слова.
– Не сомневаюсь, что ради твоего благословения стоило терять упряжку в четыре скильи и тонуть самому…
– Другим случалось продешевить еще хуже. Только не думай, Вандиен, что все делалось развлечения ради. И не воображай, что нынешним вечером ты больше всех потерял. Да ты и вообразить себе не можешь, ЧЕГО ЛИШИЛАСЬ Я! А ведь я верила, что у тебя получится, Вандиен. Я глубоко заглядывала в твою душу. Ты из тех мужчин, которые следуют своим чувствам и, повинуясь велению сердца, совершают невозможное. Потому-то я тебя и наняла. Когда же я приоткрыла дверь в клетку, где, подобно птицам, обитали мои сокровеннейшие мечты… и вот они лежат кверху лапками, точно дохлые куры!.. Я слишком стара, чтобы попытаться еще раз. Мне теперь остается только сожалеть. О том, что я не встретила тебя много лет назад. О том, что ОНИ все же не доверили петь юной Киллиан, а прислали вместо нее ту Мастерицу Ветров. О том, что мне не придется попытаться еще раз…
Зролан медленно поднялась – старая, усталая женщина. Она и дышала совсем по-старчески, тяжело, с хрипом. Вандиен отступил от двери, пропуская ее. Ки, однако, не двинулась с места. Мастерица Ветров!.. Губы молодой женщины беззвучно двигались. Она почти наверняка знала имя, но вслух произнести не могла. Рибеке! Кто еще, кроме Рибеке? Слишком было похоже, что это она, Ки, взбудоражила и обозлила Заклинательниц. Чем в итоге и привела Вандиена к поражению. Привлекла слишком пристальное внимание и к себе, и к своему другу…
– Сколько?.. – вдруг спросила она. И Зролан, и Вандиен, казалось, успели про нее позабыть и едва ли не вздрогнули. Ки так и стояла в дверях, откинув на спину не успевший высохнуть капюшон. Русые волосы, потемневшие от воды, обрамляли узкое лицо. – Сколько?.. – еще настойчивее, почти зло повторила она.
– Что – сколько? – озадаченно спросила Зролан. Она хотела выйти из комнаты, но Ки не собиралась ее выпускать.
– Сколько стоит убрать шрам… если ты в состоянии это сделать.
– Этого не купишь за деньги…
– Проклятие! Это не ответ! Просто ты не смогла бы этого сделать, хотя бы он весь храм тебе сюда приволок! Сознайся, не смогла бы!
Зролан молча смотрела на Ки. Темные глаза взвешивали ее душу. А за ними угадывалась холодная сила, но Ки была слишком разъярена, чтобы думать еще и об осторожности.
– Она права, Вандиен, – проговорила, наконец, Зролан. – Убрать твой шрам – не в моих силах. Но есть некто, кого, завладей я сундуком, можно было бы убедить сделать это за один только взгляд под его крышку. Таким образом, я исполнила бы свою часть сделки, если бы ты справился со своей. Но ты ведь не справился.
– Сошелся тебе свет клином на этой единственной сделке! – Ки не кричала, но негромкий, охрипший голос действовал не хуже крика. – Кто такой этот «некто», способный вывести у человека с лица шрам?
И снова взгляд Зролан проник в самую душу Ки, и морщинистые губы тронуло насмешливое подобие улыбки.
– Неужто ты сама не догадываешься, Ки?
И Ки не нашла слов для ответа. Испытующий взгляд Зролан вгонял ее в стыд, она никак не могла сообразить, что та о ней знала. Или думала, что знала. Во всяком случае, тон ее говорил о чем-то настолько отвратительном и постыдном, что Ки просто не находила в своей прошлой жизни соответствующих поступков. Так или иначе, она поймала себя на том, что отодвигается в сторонку, давая Зролан пройти. Следом за старухой, казалось, увивался ледяной ветерок: от его дуновения Ки затрясло так, что застучали зубы. Ки упрямо сжала их и выглянула в коридор, но Зролан уже скрылась из виду. Ки повернулась к Вандиену.
Вандиен стоял посередине комнаты, проворно стаскивая одежду и сбрасывая ее в пустую лохань для мытья. Ки вошла и притворила за собой дверь. Босые ноги Вандиена от долгого пребывания в воде разбухли, кожа покраснела и сморщилась. Когда он стягивал через голову рубашку, Ки заметила на его шее маленькую наколку – знак Ястреба. Мокрая рубаха шлепнулась в лохань, на кучу одежды. Вандиен выпрямился и потер ладонью лицо. Потом приложил обе руки к щекам и сильно сжал. Шрам закрылся и перестал оттягивать уголок глаза. Вандиен отнял ладони, и уродство вернулось. Тут Вандиен заметил пристальный взгляд Ки и искренне удивился ему.
– Наверное, все время болит? – осторожно спросила она.
Вандиен решительно мотнул головой:
– Да нет. Только когда холодно. Все остальное время просто как будто что-то чужое… место, которым я ничего не чувствую. Слушай, Ки, да не так уж он меня на самом деле и беспокоит! Просто подвернулась возможность избавиться от него, да еще мошну золотом набить, так почему бы, думаю, не попробовать? Кто угодно на моем месте…
– Даже я, если бы ты удосужился сообщить мне, о чем шла речь.
Вандиену явно было неловко. Он отвернулся, подошел к кровати и полез под одеяло.
– Вандиен… – Ки мучительно подбирала слова. – Я, дура, никогда не задумывалась, как тебя, должно быть, тяготит твой рубец. Но теперь, когда я все знаю… – Ки отчаялась что-то объяснить и перешла прямо к делу: – Вот что, давай утром пойдем к Зролан. Вытрясем из нее, кто может это сделать, и…
– Ага, вроде как котелок к меднику отнести. «Вот что, приятель, ты нам залатай вот тут и вот тут, получишь монетку». Так, что ли? Слушай, Ки, это все-таки МОЯ рожа. И я совсем не хочу, чтобы ты расплачивалась за починку! И вообще, неужели охота все это ворошить и обсуждать именно сейчас? Я, в конце концов, замерз и устал…
– Я тоже. – Ки опустилась на табурет и принялась стаскивать с ног сапоги. Какое-то время она молчала. Но вот сапоги упали на пол, и она, поднявшись, взялась за куртку и рубашку. Ее голос глухо прозвучал сквозь мокрую ткань: – Между прочим, рубец тебе устроила я. Так почему бы мне не помочь его убрать?
– Неужели пакостная отметина непременно должна быть преградой между мной и любым человеком в моей жизни? – по-детски возмутился Вандиен. – Честное слово, Ки, я бы предпочел, чтобы ты его по-прежнему не замечала. И, если хочешь знать, вовсе не ты его мне устроила. Меня им наградила гарпия. А тебя вовсе и не спрашивали. Ты меня даже на помощь не позвала. Ты на тот момент вообще не в большом восторге была от моего общества.
– Некогда ты предложил мне сделку, – припомнила Ки. Она уже распустила косу и теперь расчесывала волосы пальцами. – Ты что-то там говорил насчет того, что между нами не должно быть никаких долгов и никаких жертв. Только то, что можно предложить от чистого сердца и со спокойной душой. Вот я тебе и предлагаю. От чистого сердца. Спрашивается, что за беда, если мы уделим этому несколько дней и хоть посмотрим, можно ли что-нибудь сделать?
– Беда уже происходит, причем прямо сейчас.
– Беда. – Ки сдавленно засмеялась. – Вот что у меня, кажется, получается лучше всего. Потому что ты вполне мог бы справиться с задачей, если бы не прибыла Мастерица Ветров. Помнишь, что Зролан сказала?
– Честно говоря, я не больно въехал, что она имела в виду… – И Вандиен поглубже зарылся в перину.
– А я, боюсь, въехала. Ты ведь еще не спрашивал, какое такое дело помешало мне вовремя прибыть в Обманную Гавань.
– Тебе нет нужды ни в чем извиняться…
– А я обыкновенно и не извиняюсь, – сказала Ки без улыбки. – Но в данном случае я сильно подозреваю, что появлением Мастерицы мы обязаны именно мне. Помнишь, тогда в Дайяле я еще предостерегала тебя, – не навлекай, мол, их гнев? Ну так вот я сама и навлекла. И не просто навлекла. Я жизнью обязана одной из них. Ее зовут Рибеке, и она Мастерица Ветров. Она спасла меня от смерти, но я весьма сомневаюсь, что она склонна относиться ко мне с теплотой. Ко мне – или к моему другу…
Вандиен приподнялся на локте и необыкновенно внимательно на нее посмотрел. Потом постарался свести все к шутке:
– Похоже, твою историю очень даже стоит послушать, но такое лучше рассказывать под звездами у костра. Так что давай лучше отложим. И потом, Ки, сделанного уже не переделаешь. Даже не будь там вообще никакой Заклинательницы, я отнюдь не уверен, что разыскал бы сундук. Там было до того темно, да и вода стояла высоковато… И к тому же, – тут он вымучил улыбку, – не смей отнимать единственную кость, которую Зролан бросила моему самолюбию. Я желаю думать, будто Киллиан поняла, что ей со мной не потягаться, и послала за подкреплением!
И он откинулся на спину, уставившись в потолок. Ки нагнулась и задула светильник, а потом нашарила в холодной темноте постель и забралась в нее. Некоторое время она лежала подле Вандиена, не касаясь. Ставни были закрыты, так что тьма в комнате царила кромешная. Ки нерешительно протянула руку и опустила ладонь ему на грудь. Холод морской воды еще не покинул окончательно его тела. Вандиен ничего не сказал, и Ки отважилась придвинуться поближе и прижаться к нему. Очень осторожно она устроила голову у него на плече, так, что колючая щетина на его подбородке защекотала ее лоб.
– Уж не поверил ли ты Джени… – начала она шепотом, но продолжать было превыше ее сил.
Вандиен поднял руку и взлохматил ее волосы. А потом легонько прижал ее голову к своей груди, так что, когда он заговорил, его голос гулко отдался у нее в ухе. Голос звучал устало, но дышал почти прежним юмором:
– Это ты про то, что она наговорила там в храме? Будто ты хочешь, чтобы я остался при своем шраме? Ох, ну так я и знал, что ты сама себя теперь загрызешь. Ляпнула, понимаешь, а человек думай…
Ки ждала продолжения, но его не последовало. Вандиен просто наклонил голову, и она ощутила прикосновение его усов: он поцеловал ее в лоб. Потом глубоко вздохнул – и сонно обмяк.
– Я, кажется, спросила, уж не поверил ли ты ей! – раздосадованно повторила Ки. И, дабы побудить его ко вниманию, слегка ткнула локтем под ребра. Несносный тип дернулся и мерзко хихикнул. Ки поняла, что он подначивал ее, вынуждая повторить вопрос, и почувствовала, как начинает отпускать ее то нехорошее напряжение, в котором она пребывала весь день. Если Вандиен сохранял способность поддразнивать и смеяться, значит, есть надежда, что их отношения переживут и нынешнее испытание.
– Значит, достало-таки тебя? – спросил Вандиен. – По-моему, дело тут вот в чем. У каждого человека есть дурные стороны, которые он обычно старается скрыть. Вот и Джени, может быть, кажется себе не такой себялюбивой и злой, стоит ей вообразить, что и ты в глубине души ничуть не лучше ее… Ты обратила внимание на Колли, немого арфиста?
Ки согласно кивнула головой, покоившейся у него на груди. Их тела начинали понемногу отогреваться, наполняя теплом постель. Ки очень нравилось прижиматься ухом к его груди, когда он говорил.
– Он и нравится Джени в основном потому, что он немой, – сказал Вандиен. – Если бы у него была не только арфа, но еще и голос, он бы, вполне возможно, дразнил ее, как и все остальные. Тогда и ей пришлось бы платить ему той же монетой. И, уж конечно, ни во что не ставить его как мужчину. Но, поскольку он нем, она в глубине души жалеет его и тянется к нему. И к тому же пребывает в счастливой уверенности, что другим женщинам он не кажется слишком уж привлекательным. Не думаю, правда, что она когда-либо заговаривала о своих чувствах… вполне возможно, что она и сама себе полного отчета не отдает. Но какая-то часть ее существа знает все. И чувство вины не так донимает ее, стоит только подумать, что и ты испытываешь ко мне в чем-то схожие чувства…
– Вот, значит, как! – Ки перекатилась на живот и устроилась таким образом, чтобы, приподнявшись на локтях, смотреть Вандиену в лицо. Видно впотьмах было немного, но Ки не нуждалась в свете. Ее пальцы невесомо пробежали по его лицу, и прикосновение разгладило морщины на его лбу. Ки осторожно отвела влажные кудри и бережно проследила пальцем жесткую полосу шрама, отметив попутно, что его глаза были закрыты. Она погладила его лицо и спросила: – Меньше болит, когда я вот так глажу?
Вандиен вздохнул и ласково отвел ее руки.
– Телесно – меньше, – сказал он ей. – Но каждый раз, когда ты притрагиваешься, я заново вспоминаю, что он есть. Слушай, Ки… Мы с тобой не привыкли что-то друг у друга просить, но теперь я прошу. Пусть он пропадет для нас пропадом, а? Давай не будем говорить о нем, трогать его и вообще замечать. Хорошо? Хватит с меня этих нескольких дней и тех глупостей, которых я успел натворить. Не заработал ни гроша, да еще и упряжку там в храме утопил… Помоги мне, пожалуйста, вытащить скилий и вернуть их хозяину. А потом подыщем какой-нибудь груз для твоего фургона, заработка ради, и сгоним с меня семь потов. А что до ОСТАЛЬНЫХ моих глупостей… давай их просто забудем. Я тебя очень прошу. Ты – единственный человек, для которого мой шрам не имеет никакого значения. Так вот, именно тебя я прошу смотреть на него – и не видеть.
Он напрягся всем телом, и Ки это чувствовала. Как ни близко она к нему прижималась, она не могла его отогреть. Она передвинулась и крепко обняла его. И спросила себя, ощутил ли он вообще ее ласку. Она прошептала в ответ:
– Мы с тобой можем попросить друг друга о чем угодно, и так оно и будет. Спи, Ван. Завтра нам с тобой опять лезть в холодную воду…
– Вандиен, – проворчал он. – Мое имя Вандиен.
– Вандиен, – поправилась она тихо.
Они больше не разговаривали. Ки неподвижно лежала подле него и очень хотела поскорее уснуть, но сон еще долго не шел к ней.
В тот раз он неожиданно пошевелился, повернулся к ней, протянул руки, обнял… и она вдохнула его живое тепло, его знакомый запах, и мир снова стал настоящим. Она так и не спросила себя, почему он проснулся как раз тогда, когда это было необходимо. Она задумалась об этом только теперь. А что, если он и не спал вовсе, а думал какие-нибудь мрачные думы, неподвижно уставившись в потолок?..
Вандиен отодвинулся от Ки и один пошел прочь, и ее плечи обреченно поникли. Вот так. Темный коридор медленно поглощал его, забирая его у нее, уводя из ее жизни. Ки почувствовала, как обожгли глаза слезы. Впервые за долгое, долгое время. Она заставила себя выпрямиться и вздохнуть поглубже. Я просто устала, твердо сказала она себе. Вот и шарахаюсь от всего, словно годовалый неезженый жеребенок. Вандиен пинком ноги отворил какую-то дверь. Оттуда хлынул желтый свет масляной лампы, образовав прямоугольник на полу и на противоположной стене. Ки поспешила следом за Вандиеном, но он остался стоять на пороге, не проходя в комнату.
– Я подвел тебя, Зролан.
Он говорил медленно, его низкий голос звучал, словно у пьяного. Ки подошла и заглянула в комнату через его плечо.
Там на кровати сидела какая-то женщина, и одеяла и подушки еще хранили отпечаток ее тела. Ки снова испытала целый вихрь чувств – гнев, удивление, ревность, – но все улеглось само собой, стоило ей осознать возраст женщины. Да, волосы у той были черней черного и, гладко зачесанные со лба, пышными волнами падали на спину, а зрачки были полны огня, но морщины у губ и в уголках глаз говорили сами за себя. Перед Ки была лишь тень былой красоты: свежесть юности покинула это лицо уже очень, очень давно.
Ки покосилась на Вандиена. Тот так и стоял на пороге, недоуменно морща лоб и словно бы не очень веря в увиденное. Женщина опустила глаза первой.
– Значит, разглядел наконец, – проговорила она. – Да, теперь я – просто старуха. Знал бы ты, до чего тяжело дается мне это очарование, и с каждым годом становится все тяжелее… особенно когда приходится отводить глаза такому, как ты. Да, ты был настоящим искушением для меня, Вандиен. Ты любишь, ненавидишь и надеешься так самозабвенно, с таким жаром… Думаешь, я не видела, как ты пылал, стремясь помочь мне добиться моей цели! Ты был ястребом у меня на руке: прикажи я тебе достать для меня солнце с небес, и ты пустился бы в полет. Ты должна бы поблагодарить меня, женщина, – обратилась она уже к Ки. – Ты знаешь, я ведь могла бы заполучить этого молодца всего целиком. И душу, и тело. Я могла бы присвоить весь его жар, всю его страсть. Но я этого не сделала. Я еще не до конца честь потеряла. Ты действительно подвел меня, и я не вижу смысла обманывать тебя дальше. С Джени все в порядке?
– Джени жива, если ты это имеешь в виду. А вот насчет «в порядке» – не знаю. Да и будет ли она вообще когда-нибудь в порядке… Сегодня она потратила все свое мужество. Осталась ли хоть капля, чтобы противостоять деревне? Или ей одного озлобления для этого хватит?..
– Ну что ж. Чего, чего, а этого у нее в достатке и даже с избытком. Как, впрочем, и у тебя, возчик. Не надо думать обо мне слишком скверно, я этого не заслужила. Я просто очень стара, очень разочарована и очень утомлена. А ты… что ж, ты попытался. Вот уже много, много лет даже и этого не бывало…
– Может, и пытался, но все понапрасну. Итак, ты остаешься при золоте, а я – при своем шраме.
– Вот именно. Но, когда ты уедешь отсюда, да пребудет с тобой мое благословение… Поверь, возчик, это не пустые слова.
– Не сомневаюсь, что ради твоего благословения стоило терять упряжку в четыре скильи и тонуть самому…
– Другим случалось продешевить еще хуже. Только не думай, Вандиен, что все делалось развлечения ради. И не воображай, что нынешним вечером ты больше всех потерял. Да ты и вообразить себе не можешь, ЧЕГО ЛИШИЛАСЬ Я! А ведь я верила, что у тебя получится, Вандиен. Я глубоко заглядывала в твою душу. Ты из тех мужчин, которые следуют своим чувствам и, повинуясь велению сердца, совершают невозможное. Потому-то я тебя и наняла. Когда же я приоткрыла дверь в клетку, где, подобно птицам, обитали мои сокровеннейшие мечты… и вот они лежат кверху лапками, точно дохлые куры!.. Я слишком стара, чтобы попытаться еще раз. Мне теперь остается только сожалеть. О том, что я не встретила тебя много лет назад. О том, что ОНИ все же не доверили петь юной Киллиан, а прислали вместо нее ту Мастерицу Ветров. О том, что мне не придется попытаться еще раз…
Зролан медленно поднялась – старая, усталая женщина. Она и дышала совсем по-старчески, тяжело, с хрипом. Вандиен отступил от двери, пропуская ее. Ки, однако, не двинулась с места. Мастерица Ветров!.. Губы молодой женщины беззвучно двигались. Она почти наверняка знала имя, но вслух произнести не могла. Рибеке! Кто еще, кроме Рибеке? Слишком было похоже, что это она, Ки, взбудоражила и обозлила Заклинательниц. Чем в итоге и привела Вандиена к поражению. Привлекла слишком пристальное внимание и к себе, и к своему другу…
– Сколько?.. – вдруг спросила она. И Зролан, и Вандиен, казалось, успели про нее позабыть и едва ли не вздрогнули. Ки так и стояла в дверях, откинув на спину не успевший высохнуть капюшон. Русые волосы, потемневшие от воды, обрамляли узкое лицо. – Сколько?.. – еще настойчивее, почти зло повторила она.
– Что – сколько? – озадаченно спросила Зролан. Она хотела выйти из комнаты, но Ки не собиралась ее выпускать.
– Сколько стоит убрать шрам… если ты в состоянии это сделать.
– Этого не купишь за деньги…
– Проклятие! Это не ответ! Просто ты не смогла бы этого сделать, хотя бы он весь храм тебе сюда приволок! Сознайся, не смогла бы!
Зролан молча смотрела на Ки. Темные глаза взвешивали ее душу. А за ними угадывалась холодная сила, но Ки была слишком разъярена, чтобы думать еще и об осторожности.
– Она права, Вандиен, – проговорила, наконец, Зролан. – Убрать твой шрам – не в моих силах. Но есть некто, кого, завладей я сундуком, можно было бы убедить сделать это за один только взгляд под его крышку. Таким образом, я исполнила бы свою часть сделки, если бы ты справился со своей. Но ты ведь не справился.
– Сошелся тебе свет клином на этой единственной сделке! – Ки не кричала, но негромкий, охрипший голос действовал не хуже крика. – Кто такой этот «некто», способный вывести у человека с лица шрам?
И снова взгляд Зролан проник в самую душу Ки, и морщинистые губы тронуло насмешливое подобие улыбки.
– Неужто ты сама не догадываешься, Ки?
И Ки не нашла слов для ответа. Испытующий взгляд Зролан вгонял ее в стыд, она никак не могла сообразить, что та о ней знала. Или думала, что знала. Во всяком случае, тон ее говорил о чем-то настолько отвратительном и постыдном, что Ки просто не находила в своей прошлой жизни соответствующих поступков. Так или иначе, она поймала себя на том, что отодвигается в сторонку, давая Зролан пройти. Следом за старухой, казалось, увивался ледяной ветерок: от его дуновения Ки затрясло так, что застучали зубы. Ки упрямо сжала их и выглянула в коридор, но Зролан уже скрылась из виду. Ки повернулась к Вандиену.
Вандиен стоял посередине комнаты, проворно стаскивая одежду и сбрасывая ее в пустую лохань для мытья. Ки вошла и притворила за собой дверь. Босые ноги Вандиена от долгого пребывания в воде разбухли, кожа покраснела и сморщилась. Когда он стягивал через голову рубашку, Ки заметила на его шее маленькую наколку – знак Ястреба. Мокрая рубаха шлепнулась в лохань, на кучу одежды. Вандиен выпрямился и потер ладонью лицо. Потом приложил обе руки к щекам и сильно сжал. Шрам закрылся и перестал оттягивать уголок глаза. Вандиен отнял ладони, и уродство вернулось. Тут Вандиен заметил пристальный взгляд Ки и искренне удивился ему.
– Наверное, все время болит? – осторожно спросила она.
Вандиен решительно мотнул головой:
– Да нет. Только когда холодно. Все остальное время просто как будто что-то чужое… место, которым я ничего не чувствую. Слушай, Ки, да не так уж он меня на самом деле и беспокоит! Просто подвернулась возможность избавиться от него, да еще мошну золотом набить, так почему бы, думаю, не попробовать? Кто угодно на моем месте…
– Даже я, если бы ты удосужился сообщить мне, о чем шла речь.
Вандиену явно было неловко. Он отвернулся, подошел к кровати и полез под одеяло.
– Вандиен… – Ки мучительно подбирала слова. – Я, дура, никогда не задумывалась, как тебя, должно быть, тяготит твой рубец. Но теперь, когда я все знаю… – Ки отчаялась что-то объяснить и перешла прямо к делу: – Вот что, давай утром пойдем к Зролан. Вытрясем из нее, кто может это сделать, и…
– Ага, вроде как котелок к меднику отнести. «Вот что, приятель, ты нам залатай вот тут и вот тут, получишь монетку». Так, что ли? Слушай, Ки, это все-таки МОЯ рожа. И я совсем не хочу, чтобы ты расплачивалась за починку! И вообще, неужели охота все это ворошить и обсуждать именно сейчас? Я, в конце концов, замерз и устал…
– Я тоже. – Ки опустилась на табурет и принялась стаскивать с ног сапоги. Какое-то время она молчала. Но вот сапоги упали на пол, и она, поднявшись, взялась за куртку и рубашку. Ее голос глухо прозвучал сквозь мокрую ткань: – Между прочим, рубец тебе устроила я. Так почему бы мне не помочь его убрать?
– Неужели пакостная отметина непременно должна быть преградой между мной и любым человеком в моей жизни? – по-детски возмутился Вандиен. – Честное слово, Ки, я бы предпочел, чтобы ты его по-прежнему не замечала. И, если хочешь знать, вовсе не ты его мне устроила. Меня им наградила гарпия. А тебя вовсе и не спрашивали. Ты меня даже на помощь не позвала. Ты на тот момент вообще не в большом восторге была от моего общества.
– Некогда ты предложил мне сделку, – припомнила Ки. Она уже распустила косу и теперь расчесывала волосы пальцами. – Ты что-то там говорил насчет того, что между нами не должно быть никаких долгов и никаких жертв. Только то, что можно предложить от чистого сердца и со спокойной душой. Вот я тебе и предлагаю. От чистого сердца. Спрашивается, что за беда, если мы уделим этому несколько дней и хоть посмотрим, можно ли что-нибудь сделать?
– Беда уже происходит, причем прямо сейчас.
– Беда. – Ки сдавленно засмеялась. – Вот что у меня, кажется, получается лучше всего. Потому что ты вполне мог бы справиться с задачей, если бы не прибыла Мастерица Ветров. Помнишь, что Зролан сказала?
– Честно говоря, я не больно въехал, что она имела в виду… – И Вандиен поглубже зарылся в перину.
– А я, боюсь, въехала. Ты ведь еще не спрашивал, какое такое дело помешало мне вовремя прибыть в Обманную Гавань.
– Тебе нет нужды ни в чем извиняться…
– А я обыкновенно и не извиняюсь, – сказала Ки без улыбки. – Но в данном случае я сильно подозреваю, что появлением Мастерицы мы обязаны именно мне. Помнишь, тогда в Дайяле я еще предостерегала тебя, – не навлекай, мол, их гнев? Ну так вот я сама и навлекла. И не просто навлекла. Я жизнью обязана одной из них. Ее зовут Рибеке, и она Мастерица Ветров. Она спасла меня от смерти, но я весьма сомневаюсь, что она склонна относиться ко мне с теплотой. Ко мне – или к моему другу…
Вандиен приподнялся на локте и необыкновенно внимательно на нее посмотрел. Потом постарался свести все к шутке:
– Похоже, твою историю очень даже стоит послушать, но такое лучше рассказывать под звездами у костра. Так что давай лучше отложим. И потом, Ки, сделанного уже не переделаешь. Даже не будь там вообще никакой Заклинательницы, я отнюдь не уверен, что разыскал бы сундук. Там было до того темно, да и вода стояла высоковато… И к тому же, – тут он вымучил улыбку, – не смей отнимать единственную кость, которую Зролан бросила моему самолюбию. Я желаю думать, будто Киллиан поняла, что ей со мной не потягаться, и послала за подкреплением!
И он откинулся на спину, уставившись в потолок. Ки нагнулась и задула светильник, а потом нашарила в холодной темноте постель и забралась в нее. Некоторое время она лежала подле Вандиена, не касаясь. Ставни были закрыты, так что тьма в комнате царила кромешная. Ки нерешительно протянула руку и опустила ладонь ему на грудь. Холод морской воды еще не покинул окончательно его тела. Вандиен ничего не сказал, и Ки отважилась придвинуться поближе и прижаться к нему. Очень осторожно она устроила голову у него на плече, так, что колючая щетина на его подбородке защекотала ее лоб.
– Уж не поверил ли ты Джени… – начала она шепотом, но продолжать было превыше ее сил.
Вандиен поднял руку и взлохматил ее волосы. А потом легонько прижал ее голову к своей груди, так что, когда он заговорил, его голос гулко отдался у нее в ухе. Голос звучал устало, но дышал почти прежним юмором:
– Это ты про то, что она наговорила там в храме? Будто ты хочешь, чтобы я остался при своем шраме? Ох, ну так я и знал, что ты сама себя теперь загрызешь. Ляпнула, понимаешь, а человек думай…
Ки ждала продолжения, но его не последовало. Вандиен просто наклонил голову, и она ощутила прикосновение его усов: он поцеловал ее в лоб. Потом глубоко вздохнул – и сонно обмяк.
– Я, кажется, спросила, уж не поверил ли ты ей! – раздосадованно повторила Ки. И, дабы побудить его ко вниманию, слегка ткнула локтем под ребра. Несносный тип дернулся и мерзко хихикнул. Ки поняла, что он подначивал ее, вынуждая повторить вопрос, и почувствовала, как начинает отпускать ее то нехорошее напряжение, в котором она пребывала весь день. Если Вандиен сохранял способность поддразнивать и смеяться, значит, есть надежда, что их отношения переживут и нынешнее испытание.
– Значит, достало-таки тебя? – спросил Вандиен. – По-моему, дело тут вот в чем. У каждого человека есть дурные стороны, которые он обычно старается скрыть. Вот и Джени, может быть, кажется себе не такой себялюбивой и злой, стоит ей вообразить, что и ты в глубине души ничуть не лучше ее… Ты обратила внимание на Колли, немого арфиста?
Ки согласно кивнула головой, покоившейся у него на груди. Их тела начинали понемногу отогреваться, наполняя теплом постель. Ки очень нравилось прижиматься ухом к его груди, когда он говорил.
– Он и нравится Джени в основном потому, что он немой, – сказал Вандиен. – Если бы у него была не только арфа, но еще и голос, он бы, вполне возможно, дразнил ее, как и все остальные. Тогда и ей пришлось бы платить ему той же монетой. И, уж конечно, ни во что не ставить его как мужчину. Но, поскольку он нем, она в глубине души жалеет его и тянется к нему. И к тому же пребывает в счастливой уверенности, что другим женщинам он не кажется слишком уж привлекательным. Не думаю, правда, что она когда-либо заговаривала о своих чувствах… вполне возможно, что она и сама себе полного отчета не отдает. Но какая-то часть ее существа знает все. И чувство вины не так донимает ее, стоит только подумать, что и ты испытываешь ко мне в чем-то схожие чувства…
– Вот, значит, как! – Ки перекатилась на живот и устроилась таким образом, чтобы, приподнявшись на локтях, смотреть Вандиену в лицо. Видно впотьмах было немного, но Ки не нуждалась в свете. Ее пальцы невесомо пробежали по его лицу, и прикосновение разгладило морщины на его лбу. Ки осторожно отвела влажные кудри и бережно проследила пальцем жесткую полосу шрама, отметив попутно, что его глаза были закрыты. Она погладила его лицо и спросила: – Меньше болит, когда я вот так глажу?
Вандиен вздохнул и ласково отвел ее руки.
– Телесно – меньше, – сказал он ей. – Но каждый раз, когда ты притрагиваешься, я заново вспоминаю, что он есть. Слушай, Ки… Мы с тобой не привыкли что-то друг у друга просить, но теперь я прошу. Пусть он пропадет для нас пропадом, а? Давай не будем говорить о нем, трогать его и вообще замечать. Хорошо? Хватит с меня этих нескольких дней и тех глупостей, которых я успел натворить. Не заработал ни гроша, да еще и упряжку там в храме утопил… Помоги мне, пожалуйста, вытащить скилий и вернуть их хозяину. А потом подыщем какой-нибудь груз для твоего фургона, заработка ради, и сгоним с меня семь потов. А что до ОСТАЛЬНЫХ моих глупостей… давай их просто забудем. Я тебя очень прошу. Ты – единственный человек, для которого мой шрам не имеет никакого значения. Так вот, именно тебя я прошу смотреть на него – и не видеть.
Он напрягся всем телом, и Ки это чувствовала. Как ни близко она к нему прижималась, она не могла его отогреть. Она передвинулась и крепко обняла его. И спросила себя, ощутил ли он вообще ее ласку. Она прошептала в ответ:
– Мы с тобой можем попросить друг друга о чем угодно, и так оно и будет. Спи, Ван. Завтра нам с тобой опять лезть в холодную воду…
– Вандиен, – проворчал он. – Мое имя Вандиен.
– Вандиен, – поправилась она тихо.
Они больше не разговаривали. Ки неподвижно лежала подле него и очень хотела поскорее уснуть, но сон еще долго не шел к ней.
20
Ки сидела на открытой грузовой платформе своего фургона и раздумывала о том, могли ли дела пойти еще хуже или уже был достигнут последний предел.
Мокрая одежда плотно облепила ее тело; впрочем, к этому последнему она начала уже привыкать. Сигурд и Сигмунд, насухо вытертые и закутанные в попоны, без большого воодушевления пробовали щипать жилистую солоноватую травку, росшую вдоль кромки галечного пляжа. Ки собиралась отыскать для них пастбище получше, дай только разжечь огонь и переодеться. Конечно, если к тому времени у нее останется хоть сколько-нибудь сил.
Прошлой ночью она все рассказала Вандиену про Рибеке и Дреша. Он слушал ее, не перебивая. Беда только, самой Ки все то, о чем она рассказывала, представлялось бредом сумасшедшей. Физическое напряжение минувших нескольких дней вычерпало ее настолько, что воспоминания приобрели довольно-таки нереальный оттенок. Гибель Меди представлялась ей теперь чем-то вроде вселенской катастрофы, и она вдвойне сожалела о той роли, которую ей выпало сыграть в столь прискорбном событии. Однако всего труднее оказалось рассказывать все-таки о том долге, который она за собой чувствовала. Ведь Рибеке спасла ее. Может быть, Заклинательница вовсе не думала о ней в тот момент. Или думала не больше, чем о ее тяжеловозах. Так или нет, но Рибеке ее СПАСЛА, и ничего тут не поделаешь. Потому-то Ки закончила свою повесть следующими словами:
– Терпеть не могу обзаводиться долгами, которые не в состоянии отдать.
– Не ты одна, – глядя в огонь, ответил ей Вандиен, и она знала, о чем он думал. О том, как Дреш не больно-то честным образом завлек его сюда, в Обманную Гавань. Ки поймала себя на том, что начинает ненавидеть эту деревню. Вообще все это хреново место. Холодную воду в затопленном храме, которая во всех смыслах УМЫЛА их обоих. А чего стоила непривычная подавленность Вандиена, стеснявшегося признаться в том, что питал, как дурак, несбыточные надежды!.. Нет, на редкость мерзкое место. Оно в каждом умудрялось растравить старые раны, вместо того чтобы помочь их исцелить.
…Очередной отлив пришел и ушел, и все без толку. Выручить Вандиеновых скилий по-прежнему не удавалось. Ки, конечно, помалкивала, но про себя задавалась вопросом: а были ли они по-прежнему там, на конце канатика? Может, они запутали его вокруг чего-нибудь там, в затопленном подвале, а сами сорвались с привязи и давно смылись? Может, они с Вандиеном последние два дня пытались вытащить вверх по лестнице храмовые фундаменты?..
Во всяком случае, Ки успела окончательно уверовать в безнадежность этой затеи, упряжка вымоталась и капризничала, а Вандиен постигал все новые глубины черного юмора…
Ки посмотрела в сторону моря. Вандиен стоял у края воды и смотрел на серые волны, плескавшиеся над храмом. Прибой подкатывался к самым его ногам, а потом, шипя, отползал. Вандиен держал в руках моток веревки, конец которой исчезал в воде. Прилив между тем наступал; если Вандиен так и будет там торчать, придется ему заново вымокнуть.
В первый же отлив после Храмового им удалось выудить конец каната, который в ту памятную ночь так и остался обмотанным вокруг поваленного камня. Мрачная как туча Джени отвезла их на своей дори, и Вандиен, как ни отговаривала его Ки, сам нырнул в глубину, чтобы обрезать канат и связать его с тем, что они доставили с собой в лодке. Потом пришлось нырять еще раз, чтобы протащить канат сквозь храмовую дверь. Вандиен полагал, что, даже если тяжеловозам Ки и удастся выкорчевать скилий из подвала, через иззубренные стены они их все же вряд ли переволокут. Делать нечего, Ки выменяла на сушеные фрукты и колбасу еще три бухты каната, которых хватило, чтобы достать до берега и пристегнуть конец к упряжи тяжеловозов.
После этого они пробовали сдвинуть скилий с места и в прилив, и в отлив, но все было напрасно. Ки даже загоняла коней в воду, подбираясь к храму как можно ближе, и вновь приказывала тянуть. Без малейшего толку. Даже если скильи не оборвали к шутам тот серебристый канатик, они явно зарылись как следует и отнюдь не намеревались покидать насиженное местечко, пока их любовный пыл окончательно не остынет.
– Вандиен!..
Он повернулся на ее оклик и устало пошел к ней, сутулясь на холодном морском ветру. Он по-прежнему носил шерстяную рыбацкую робу, которая была ему безобразно велика. Темные глаза ввалились, взгляд был замученный. На ходу Вандиен отмотал веревку и, подойдя, привязал конец к язычку фургона.
– Давай я устрою костер, а ты пока переодевайся и веди своих кляч пастись, – предложил он, устало привалившись к борту фургона.
Против обыкновения, Ки не взвилась на слово «клячи».
– Слушай, Вандиен, – сказала она. – Давай сделаем одно из двух. Мы можем прекратить бестолково дергать поганую веревку, расслабить лицо и спокойно подождать, пока негодные твари кончат миловаться и сами всплывут подышать. А можем – и лично мне этот вариант нравится существенно больше – обрезать веревку к шутам собачьим и смотать удочки. Денег у нас, правда, кот наплакал, но почему не предложить твоему т'черья шкуры, или попоны, или что там еще за его скилий? Мы можем даже прямо здесь обменять что можно на соленую рыбу, утрясти по дороге дела с т'черья, увезти рыбу в глубь страны, пока она не сойдет где-нибудь за редкий деликатес, и там продать. Знаешь, у меня неплохие связи в Зеленолесье. Это всего пять дней пути за Горькухами…
– Нет, – дав ей выговориться, сказал Вандиен. – Я должен каким угодно способом выволочь оттуда скилий и вернуть их Паутинному Панцирю в целости и сохранности. Я и так уже облажался более чем достаточно, так дай мне хотя бы развязаться по-людски с этим делом. Паутинный Панцирь ДОВЕРИЛ мне свою упряжку, ты понимаешь? И я, хоть тресни, должен ее возвратить. Правда, Ки, может, переоденешься, пока я разжигаю костер и отвожу кляч?
– А может, мне попилить тебя еще немножко, и тогда ты не только позаботишься о клячах и о костре, но и меня до кучи переоденешь?..
– Это мысль, – согласился Вандиен. – Итак, вместо травы и костра я с удовольствием…
– Хвастунишка. Ты же вымотался не меньше моего.
– Гораздо больше. Э, это не Джени к нам по песочку идет?
Ки проследила направление его взгляда. К ним действительно приближалась закутанная в плащ фигура, державшая за руку другую, поменьше росточком. Волосы малышки выбивались из-под капюшона; она весело бежала вприпрыжку, стараясь не отставать от старшей сестры. Ветер уже доносил ее голосок: девчушка щебетала, как птичка.
– Да уж, кому бы еще, – согласилась Ки. – Остальная деревня после праздника вся в делах, знай рыбу ловит, ей не до нас.
Они молча наблюдали за приближавшейся парой. Джени решительно шагала по камешкам и песку, не отрывая взгляда от фургона. Зато младшенькая не пропускала ни яркого камешка, ни ракушки: все ее занимало. Волосы Джени были прижаты плотной шерстяной шапочкой. Просторная рубашка была плотно перетянута поясом, а штаны – надежно заправлены в сапожки. Рубашонка младшей сестры не была подпоясана, – так, согласно обычаю, ходила вся деревенская мелюзга. Штанишки вылезли из голенищ сапожков, и ветер раздувал их на каждом шагу. Подойдя почти на расстояние оклика, они остановились, и Джени наклонилась что-то малышке сказать. Та выслушала ее с самым серьезным видом.
– «Будь паинькой, не лезь, пока тебя не спросят, и вообще поменьше вредничай…» – столь же серьезно предположил Вандиен.
– «И не забудь вытереть нос!..» – негромко посмеиваясь, добавила Ки. Подойдя вплотную, Джени выпустила ручонку младшей сестры. Та мигом подбежала к борту фургона и принялась водить пальчиком, изучая полосы и завитушки на раскрашенных досках кабинки. Джени бросила ей вслед взгляд, означавший примерно «ну, ты у меня дождешься», и повернулась к Ки с Вандиеном.
Мокрая одежда плотно облепила ее тело; впрочем, к этому последнему она начала уже привыкать. Сигурд и Сигмунд, насухо вытертые и закутанные в попоны, без большого воодушевления пробовали щипать жилистую солоноватую травку, росшую вдоль кромки галечного пляжа. Ки собиралась отыскать для них пастбище получше, дай только разжечь огонь и переодеться. Конечно, если к тому времени у нее останется хоть сколько-нибудь сил.
Прошлой ночью она все рассказала Вандиену про Рибеке и Дреша. Он слушал ее, не перебивая. Беда только, самой Ки все то, о чем она рассказывала, представлялось бредом сумасшедшей. Физическое напряжение минувших нескольких дней вычерпало ее настолько, что воспоминания приобрели довольно-таки нереальный оттенок. Гибель Меди представлялась ей теперь чем-то вроде вселенской катастрофы, и она вдвойне сожалела о той роли, которую ей выпало сыграть в столь прискорбном событии. Однако всего труднее оказалось рассказывать все-таки о том долге, который она за собой чувствовала. Ведь Рибеке спасла ее. Может быть, Заклинательница вовсе не думала о ней в тот момент. Или думала не больше, чем о ее тяжеловозах. Так или нет, но Рибеке ее СПАСЛА, и ничего тут не поделаешь. Потому-то Ки закончила свою повесть следующими словами:
– Терпеть не могу обзаводиться долгами, которые не в состоянии отдать.
– Не ты одна, – глядя в огонь, ответил ей Вандиен, и она знала, о чем он думал. О том, как Дреш не больно-то честным образом завлек его сюда, в Обманную Гавань. Ки поймала себя на том, что начинает ненавидеть эту деревню. Вообще все это хреново место. Холодную воду в затопленном храме, которая во всех смыслах УМЫЛА их обоих. А чего стоила непривычная подавленность Вандиена, стеснявшегося признаться в том, что питал, как дурак, несбыточные надежды!.. Нет, на редкость мерзкое место. Оно в каждом умудрялось растравить старые раны, вместо того чтобы помочь их исцелить.
…Очередной отлив пришел и ушел, и все без толку. Выручить Вандиеновых скилий по-прежнему не удавалось. Ки, конечно, помалкивала, но про себя задавалась вопросом: а были ли они по-прежнему там, на конце канатика? Может, они запутали его вокруг чего-нибудь там, в затопленном подвале, а сами сорвались с привязи и давно смылись? Может, они с Вандиеном последние два дня пытались вытащить вверх по лестнице храмовые фундаменты?..
Во всяком случае, Ки успела окончательно уверовать в безнадежность этой затеи, упряжка вымоталась и капризничала, а Вандиен постигал все новые глубины черного юмора…
Ки посмотрела в сторону моря. Вандиен стоял у края воды и смотрел на серые волны, плескавшиеся над храмом. Прибой подкатывался к самым его ногам, а потом, шипя, отползал. Вандиен держал в руках моток веревки, конец которой исчезал в воде. Прилив между тем наступал; если Вандиен так и будет там торчать, придется ему заново вымокнуть.
В первый же отлив после Храмового им удалось выудить конец каната, который в ту памятную ночь так и остался обмотанным вокруг поваленного камня. Мрачная как туча Джени отвезла их на своей дори, и Вандиен, как ни отговаривала его Ки, сам нырнул в глубину, чтобы обрезать канат и связать его с тем, что они доставили с собой в лодке. Потом пришлось нырять еще раз, чтобы протащить канат сквозь храмовую дверь. Вандиен полагал, что, даже если тяжеловозам Ки и удастся выкорчевать скилий из подвала, через иззубренные стены они их все же вряд ли переволокут. Делать нечего, Ки выменяла на сушеные фрукты и колбасу еще три бухты каната, которых хватило, чтобы достать до берега и пристегнуть конец к упряжи тяжеловозов.
После этого они пробовали сдвинуть скилий с места и в прилив, и в отлив, но все было напрасно. Ки даже загоняла коней в воду, подбираясь к храму как можно ближе, и вновь приказывала тянуть. Без малейшего толку. Даже если скильи не оборвали к шутам тот серебристый канатик, они явно зарылись как следует и отнюдь не намеревались покидать насиженное местечко, пока их любовный пыл окончательно не остынет.
– Вандиен!..
Он повернулся на ее оклик и устало пошел к ней, сутулясь на холодном морском ветру. Он по-прежнему носил шерстяную рыбацкую робу, которая была ему безобразно велика. Темные глаза ввалились, взгляд был замученный. На ходу Вандиен отмотал веревку и, подойдя, привязал конец к язычку фургона.
– Давай я устрою костер, а ты пока переодевайся и веди своих кляч пастись, – предложил он, устало привалившись к борту фургона.
Против обыкновения, Ки не взвилась на слово «клячи».
– Слушай, Вандиен, – сказала она. – Давай сделаем одно из двух. Мы можем прекратить бестолково дергать поганую веревку, расслабить лицо и спокойно подождать, пока негодные твари кончат миловаться и сами всплывут подышать. А можем – и лично мне этот вариант нравится существенно больше – обрезать веревку к шутам собачьим и смотать удочки. Денег у нас, правда, кот наплакал, но почему не предложить твоему т'черья шкуры, или попоны, или что там еще за его скилий? Мы можем даже прямо здесь обменять что можно на соленую рыбу, утрясти по дороге дела с т'черья, увезти рыбу в глубь страны, пока она не сойдет где-нибудь за редкий деликатес, и там продать. Знаешь, у меня неплохие связи в Зеленолесье. Это всего пять дней пути за Горькухами…
– Нет, – дав ей выговориться, сказал Вандиен. – Я должен каким угодно способом выволочь оттуда скилий и вернуть их Паутинному Панцирю в целости и сохранности. Я и так уже облажался более чем достаточно, так дай мне хотя бы развязаться по-людски с этим делом. Паутинный Панцирь ДОВЕРИЛ мне свою упряжку, ты понимаешь? И я, хоть тресни, должен ее возвратить. Правда, Ки, может, переоденешься, пока я разжигаю костер и отвожу кляч?
– А может, мне попилить тебя еще немножко, и тогда ты не только позаботишься о клячах и о костре, но и меня до кучи переоденешь?..
– Это мысль, – согласился Вандиен. – Итак, вместо травы и костра я с удовольствием…
– Хвастунишка. Ты же вымотался не меньше моего.
– Гораздо больше. Э, это не Джени к нам по песочку идет?
Ки проследила направление его взгляда. К ним действительно приближалась закутанная в плащ фигура, державшая за руку другую, поменьше росточком. Волосы малышки выбивались из-под капюшона; она весело бежала вприпрыжку, стараясь не отставать от старшей сестры. Ветер уже доносил ее голосок: девчушка щебетала, как птичка.
– Да уж, кому бы еще, – согласилась Ки. – Остальная деревня после праздника вся в делах, знай рыбу ловит, ей не до нас.
Они молча наблюдали за приближавшейся парой. Джени решительно шагала по камешкам и песку, не отрывая взгляда от фургона. Зато младшенькая не пропускала ни яркого камешка, ни ракушки: все ее занимало. Волосы Джени были прижаты плотной шерстяной шапочкой. Просторная рубашка была плотно перетянута поясом, а штаны – надежно заправлены в сапожки. Рубашонка младшей сестры не была подпоясана, – так, согласно обычаю, ходила вся деревенская мелюзга. Штанишки вылезли из голенищ сапожков, и ветер раздувал их на каждом шагу. Подойдя почти на расстояние оклика, они остановились, и Джени наклонилась что-то малышке сказать. Та выслушала ее с самым серьезным видом.
– «Будь паинькой, не лезь, пока тебя не спросят, и вообще поменьше вредничай…» – столь же серьезно предположил Вандиен.
– «И не забудь вытереть нос!..» – негромко посмеиваясь, добавила Ки. Подойдя вплотную, Джени выпустила ручонку младшей сестры. Та мигом подбежала к борту фургона и принялась водить пальчиком, изучая полосы и завитушки на раскрашенных досках кабинки. Джени бросила ей вслед взгляд, означавший примерно «ну, ты у меня дождешься», и повернулась к Ки с Вандиеном.