Страница:
Ромская сплавная контора находилась в городе, директор ее, Алексей Сальников, сидел в километре от Игоря Саввовича, обкомовского телефона не имел, и пришлось позвонить по третьему телефону – обыкновенному, городскому.
– Здорово, Алеша1 Почему, дорогой, не в затоне?
– Привет, Игорь! От того, что я буду сидеть в затоне, ремонт не ускорится… – Сальников, кажется, почесал переносицу. – Однако дело движется. Сергей Сергеевич – вот молодец! – еще вчера достал коленвалы и пять редукторов. Так что не беспокойся, до конца декады все образуется… На рыбалке был?
Игорь Саввович вставил в мраморную подставку ручку с золотым пером, крепко потер лицо потными ладонями, поднявшись, походил по кабинету, а затем сел на низкий подоконник, прислонился спиной к косяку, вытянул ноги – и затих. Подоконник был его любимым местом в комнате, ежедневно он подолгу сидел на нем с закрытыми глазами и вдавленным в грудь подбородком. Тишина склепа, тишина тугая, невозможная ни в городе, ни в деревне, ни в лесу. Слышно, как пульсирует кровь в висках и как – честное слово! – кряхтят камни бывшей духовной семинарии. Сквозь тамбур двойных дверей из приемной не проникало ни звука, переулок за окном для транспорта был закрыт, а глухая стена областного архива тушила все остальные городские шумы.
Стрессы и антистрессы, нагрузки и перегрузки, иностранные снадобья тафронил и триптизол, непонятная усмешка профессора Баяндурова, заботливые глаза врача-психиатра, переименованного в невролога… Сидеть целый день в кабинете только для того, чтобы возле каждого из восемнадцати пунктов писать: «Вопросом занимается С. С»? А?! Почему же раньше, до разговора с профессором Баяндуровым и до последней домашней встречи с главным инженером Игорь Саввович не произвел такой простой до кретинизма эксперимент, какой только сейчас проделал? Ленив и глуп? Доволен синекурой?
Зазвенел тихо телефон – четвертый на тумбочке, то есть прямой, не идущий через секретаршу Викторию Васильевну, а, так сказать, личный, известный только немногим близким людям. Игорь Саввович поднял трубку только на шесток звонке, уверенный, что звонит Светлана, сухо произнес:
– Слуша-ю-ю!
– Здорово, парнишша! – прозвучал голос полковника Митрия Микитича, то есть Сиротина, веселый, бодрый, свежий. – Слушай, мил-человек, к тебе еще не приходил ваш трестовский дворник Бочинин?
– Нет! А почему он должен прийти?
– Интересное кино! – удивился полковник. – Ладно! С этим разберемся попозже… Ты «поговорил» с лифтершей, когда выходил утром из дома сорок шесть?
– Нет.
– Ну и дурак! – Сиротин огорчился. – Она тебя еще и теще заложит… Глазом моргнуть не успеешь! Ну ладно, я сейчас что-нибудь придумаю,
– Дмитрий! Послушай, Димка…
– Привет!
Игорь Саввович вполголоса чертыхнулся, хотел набрать номер на обкомовском телефоне, но динамик проговорил голосом Виктории Васильевны:
– К вам товарищ Савков! Прикажете принять…
– Савков? – Он помолчал. – Пусть входит.
Николай Егорович Савков был одним из тех, кого Игорь Саввович в гостях у Валентинова назвал «прогрессистами». Более четырех лет тому назад Гольцов и Савков работали в отделе новой техники, дружили, понимали друг друга, так как были людьми одного возраста и похожего воспитания, обладали современными ироническими умами. Он был славным человеком, этот Коля Савков, теперешний недруг Игоря Саввовича, сказавший о заместителе главного инженера: «Милый друг-76».
– Садитесь, Николай Егорович! – вежливо пригласил Игорь Саввович, хотя раньше они были на «ты». – Чем могу служить?
Савков внешне тоже нестандартен – этакая тощая столбовая верста с непропорционально большой головой. Всякий, кто видел Савкова идущим, удивлялся, как этому человеку удавалось сохранять равновесие – голова, казалось, должна была перевесить туловище вперед или назад.
– Прошу подписать командировку в Усть-Чаю! – сердито сказал Савков. – Главный инженер ничего, кроме плота, сегодня не знает и знать не хочет, а ехать надо. Дело срочное!
– Отлично! Давайте командировку, Николай Егорович.
Игорь Саввович еще раз внимательно оглядел Савкова. Инженер был до предела деловитым, озабоченным, руки, протягивающие командировку, тряслись от возмущения Валентиновым, который, разбойник этакий, интересовался только Коло-Юльским плотом.
– Если не ошибаюсь, вы едете проверять новые краны? – спросил Игорь Саввович.
– Проверить краны, провести точный хронометраж, установить причину слабости некоторых узлов… Дел много!
Игорь Саввович вернул подписанную командировку, лениво потянулся.
– Поезжайте, Николай Егорович! – сонно проговорил он. – Правда, вам нечего делать в Усть-Чае, но погода отличная. Позагораете, половите рыбу… В тресте скучно!
Савков побледнел.
– Что вы хотите этим сказать?
Игорь Саввович продолжал улыбаться.
– Хочу сказать, что через неделю на Усть-Чае все краны будут поставлены на консервацию… Река, представьте, внезапно обмелела, плоты до осеннего подъема воды не пойдут… А вы все-таки поезжайте, поезжайте, Николай Егорович! Может быть, успеете сделать хронометраж, хотя лес кончается и краны шестьдесят процентов суточного времени простаивают.
Игорь Саввович бил жестоко, на смерть! Эти «прогрессисты» пыжились своей неистребимой деловитостью и глобальными инженерными знаниями, считали, что все в тресте, кроме них, отрабатывают, а не работают, и вообще были высокомерны точно так же, как был высокомерен пять лет назад их начальник Игорь Гольцов. Он-то прекрасно знал, как можно спустить с зарвавшегося Савкова три шкуры за «милого друга» и каламбур «Гольцов готов работать восемнадцать часов в сутки, чтобы восемь рабочих часов ничего не делать!».
– Вы уже уходите? – удивленно спросил Игорь Саввович, увидев, что Савков поднимается.
Бросив на стол командировку, перевешиваясь вперед, Савков не вышел, а выбросился из кабинета, громко стукнув дверью.
Игорь Саввович вполголоса захохотал. Славные, хорошие, замечательные парни, но до сих пор думающие, что перемещают континенты и меняют течение рек, а разве это возможно в царстве главного инженера Валентинова, который еще неделю назад приказал профилактически отремонтировать и законсервировать краны, чтобы по высокой осенней воде получить от них больше того, что можно взять на скупом пайке малогрузных плотов.
– Виктория Васильевна, у вас нет дворника Бочинина?
– Он в приемной, Игорь Саввович. Что прикажете?..
Трестовского дворника Игорь Саввович Гольцов встретил в центре кабинета, усадил на стул, сам уселся на свой подоконник – лобное место. После звонка полковника Сиротина он вспомнил, что краем уха слышал о деле дворника. У него будто бы неизлечимо больна мать, ухаживать за ней некому, в больницу хроническую больную не принимают, а законники из районного отдела милиции отказали в прописке сестре Бочинина, которая собиралась обихаживать больную мать.
– Петр Семенович, – вспомнив имя дворника, сказал Игорь Саввович, – на этой неделе, не позже четверга, ваша сестра будет прописана. Желаю всего наилучшего!
Дворник, маленький человек с большими руками, просиял, вскочил, начал топтаться на месте, не зная, что сказать или сделать. Он твердо помнил, что Игорь Саввович Гольцов – заместитель главного инженера – никогда не говорит «сделаю», если не был уверен на сто процентов в успехе. Чаще всего Гольцов в ответ на просьбы говорил: «Не могу», – а потом помогал… при помощи Сиротина.
– Игорь Саввович, ну, Игорь Саввович… Вот, Игорь Саввович!
– До свидания, до свидания, товарищ Бочинин!
Дворник оставил в кабинете вкусный запах горелой травы; сосредоточившись, Игорь Саввович вспомнил, что утром в углу трестовского двора горел костер, дымный, вкусно пахнущий, и теперь было понятно, чем так хорошо пахнул дворник… Игорь Саввович набрал номер на обкомовском телефоне.
– Полковник Сиротин слушает!
– Ты угомонился насчет лифтерши? – зло спросил Игорь Саввович – Что? Ладно, с этим потом… Приходил Бочинин. Может быть, объяснишь, Митрий Микитич, откуда ты узнал, что Бочинин придет ко мне?
Смешно, но Дмитрия Никитича Сиротина начали в городе звать «Митрием Микитичем» после того, как он сам рассказал глупый деревенский анекдот. Якобы древний дед хвастается: «У меня три сына, и все начинаются на букву „М“: Микита, Миколай и Митрий!» После этого добрый и веселый полковник для всех навечно сделался Митрием Микитичем, и даже жена Нина так его называла.
– Чего молчишь? – насмешливо спросил Митрий Микитич. – Проси! – Он захохотал. – Дело знаю, сестру пропишем, но ты проси меня прописать!
С полковником Игорь Саввович познакомился пять лет назад из-за нелетной погоды в одном деревянном городишке. Они вместе только пообедали, но этого было достаточно, чтобы простецкий и доброжелательный, не способный и пяти минут прожить в одиночестве полковник стал, пожалуй, самым близким человеком в Ромске для Игоря Саввовича. Они бывали друг у друга в гостях, ни одну пирушку не проводили порознь, ежедневно по пять раз перезванивались.
– Ну ладно, слушай, чего было! – захохотал полковник и слегка понизил голос: – Ой, чего было! Твой Николаев вчера звонил моему генералу насчет этого Бочинина…
Игорь Саввович откинулся на спинку стула:
– Ну!
Трубка восторженно хихикнула:
– Ля-ля-ля! Мой генерал предложил твоему генералу помочь положить в больницу мать дворника, а в прописочке – того, отказал! Ля-ля-ля! А твой генерал, похоже, очень заинтересован именно в прописке.
Игорь Саввович тоже улыбнулся – обстановка была ясной, как детская игрушка.
– Когда наш генерал отказал вашему генералу, – вкрадчиво продолжала трубка, – ваш генерал сказал, что дело о прописке сестры дворника Бочинина он поручит товарищу Гольцову. На этом генералы попрощалися, и наш вызвал меня: «Звонил Гольцов о прописке этой чертовой сестры?» Я натурально отвечаю: «Звонил! Очень просит прописать!» Тогда наш генерал поднимается, закуривает и говорит: «Пропишите, черт их возьми!» Я говорю: «Рад стараться!» Как слышите? Прием!
– Слышу хорошо! – ответил Игорь Саввович. – Бывай!
– Бывай!
Игорь Саввович в третий раз сел на подоконник; некоторое время он думал о Николаеве, видел мысленно его лицо и глаза, когда управляющему трестом отказали в прописке сестры дворника, потом невольно глянул на наручные японские часы – перевалило на одиннадцатый час. Это значило, что у главного инженера Валентинова началось совещание по Коло-Юльскому плоту; сославшись на головную боль, Игорь Саввович собирался отсутствовать, но секретарша сообщила, что будет первый секретарь обкома партии Левашев и стоило, пожалуй, пойти на такое сверхответственное совещание.
Левашев! Выросший в атмосфере, где не было робости перед чинами, Игорь Саввович был тайно от самого себя полон терпкого и даже удивленного любопытства к молодому первому секретарю обкома партии, ставшему за три-четыре года любимцем области. Левашевым гордились, Левашева уважали, Левашева боялись, у Левашева искали и находили правду, в Левашева верили. Левашев, Левашев, Левашев – только и слышалось в городе и области.
– Ладушки!
Игорь Саввович тихо вошел в кабинет Валентинова в тот момент, когда главный инженер, поглядев на настольные часы, поднялся из высокого кресла. В черном костюме и черной жилетке, при темно-вишневом узком галстуке, нарядный, как новый автомобиль, Валентинов медленным движением взъерошил седые кудри. Для чего он это сделал, понять было невозможно, но из-за привычности происходящего никто на это внимания не обратил.
– Друзья! – произнес Валентинов и сделал тонкой рукой торжественный жест. – Проблема ликвидации молевого сплава на последней реке нашей конторы имеет не только экономическую, но и философскую и политическую окраску. Молевой сплав – это, позвольте заметить, экологическая катастрофа. Утоп, так называемый утоп, друзья мои, медленно и верно уничтожает водоемы. Обмеление рек, в свою очередь, приводит к обезлесению берегов, а это – начало длинной и губительной цепочки, конец которой – пустая земля. Товарищи, друзья…
Игорь Саввович легко отключился от высокопарной речи главного. Чем слушать Валентинова, интереснее было подумать, почему на совещании нет управляющего Николаева, хотя слева от Валентинова, сбоку и в углу тихо и скромно сидел первый секретарь обкома партии Кузьма Юрьевич Левашев – видный мужчина с квадратными губами, что Игорю Саввовичу почему-то не нравилось. На Левашеве был кремовый легкий костюм и предельно открытые летние туфли. Он внимательно слушал Валентинова и, казалось, со всем сказанным соглашался. Так почему же нет в кабинете управляющего Николаева, если на совещании Левашев? Почему нет человека, который имел обыкновение сквозь все препятствия пробиваться в первый ряд любого совещания, где его мог видеть Левашев, и поедал при этом первого секретаря обожающими, влюбленными глазами?
– Добрые три десятка лет, друзья мои, я переживаю большое счастье, ибо мне выпала честь ликвидировать молевой сплав с таких рек, как Чулым, Улым, Конда, Сало-Юл, Баско-Юл, Чая и так далее. И я дожил до сладкого времени, когда на крупных реках успешно осваивается сплав леса в хлыстах, а на самой мелководной испытывается первый плот…
Слушать не хотелось. Оставалось единственное: незаметно наблюдать за Левашевым – загадочным и притягательным человеком. Хотелось понять, почему Левашев сейчас вел себя так, словно работал у Валентинова вторым заместителем. Он так слушал главного инженера, что казалось – сам произносит речь. Даже шевелил губами. Мало того, было известно, что после совещания Левашев и Олег Олегович Прончатов на специальном катере отправляются на Коло-Юл, чтобы на месте познакомиться с обстановкой. Какого, спрашивается, черта нужно Левашеву на Коло-Юле, если еще два года назад он открыто заявил, что доверяет опыту и знаниям Валентинова; для чего же ему надо сидеть на совещании, ездить на Коло-Юл?
– Как праздника, друзья и товарищи, жду я дня, когда по Коло-Юлу на рассвете, в благодатном безветрии, пройдет первый большегрузный плот… К этому часу мы с вами готовились тридцать лет, мы выстрадали Коло-Юльский плот, и мы проведем его, друзья мои! Мы проведем его, товарищи!
Первый секретарь обкома партии Левашев слушал главного инженера не дыша, увлеченный и взволнованный, а управляющий трестом Николаев отсутствовал – дикое, невозможное положение, которое Игорь Саввович, как ни старался, объяснить не мог. Что творилось в этом лучшем из миров?
– Плот, наш долгожданный плот благополучно пройдет коварный Коло-Юл, если все службы треста, все работники, весь коллектив объединятся в едином стремлении быть на высоте инженерного мастерства и благостной интуиции…
Сто слов вместо одного, романтические штучки-дрючки, сентиментальная торжественность – бог знает как раздражал Игоря Саввовича главный инженер. Дело, дело извольте говорить, Ваше Сплавное Величество! Интересно будет посмотреть, какую учалку плота примените вы, Бог Сплава, на большегрузном Коло-Юльском плоте. Жесткую или гибкую учалку примените, дорогой папаша?
– Прошу выступать, товарищи. Слово имеет Виктор Леонидович Татищев, работник отдела новой техники…
Игорь Саввович усмехнулся, попятился, согнувшись в три погибели, бесшумной серенькой мышкой выбрался из исторического в эти минуты кабинета главного инженера. В пустом коридоре он подмигнул прошлогодней стенной газете, по-валентиновски заложил руки за спину, развинченной походкой направился к приемной управляющего трестом Ромсксплав товарища Николаева. До чертиков, до изнеможения было интересно, как и почему осмелился не прийти на совещание, где был сам Левашев, прожженный карьерист Николаев.
– У себя? – не здороваясь и не глядя на молоденькую секретаршу управляющего, тускло спросил Игорь Саввович. – Один?
– У себя, один… Входите, Игорь Саввович, пожалуйста!
Вот тебе, бабушка, и юрьев день! Один шанс из ста был за то, что Николаев во время исторического совещания находится в сорока метрах от Левашева, но и этот шанс оказался темной лошадкой! Ля-ля-ля! Игорь Саввович, собственно, для того и убежал с совещания, что ждал слов: «Болен! В поликлинике». А управляющий Николаев осмелился сидеть в своем кабинете. Может быть, на этот раз управляющий Николаев болен по-настоящему, а не симулирует, как обычно?
– Входите, входите, Игорь Саввович!
Игорь Саввович вошел и, демонстративно не глядя на управляющего Николаева, с порога принялся разглядывать знакомый до тошноты кабинет – самый, пожалуй, нелепый из всех возможных кабинетов. Он был длинный и узкий, точно пенал, окна – два – имелись только в первой половине длиннющей стены, что делало комнату темной. Поэтому на столе Николаева всегда горела сильная настольная лампа под зеленым абажуром. Ромские старожилы рассказывали, что в этой комнате когда-то жил и правил глава духовной семинарии, слепой от рождения отец Изосим.
– Приветствую, Николай Андреевич!
– Рад вас видеть, Игорь Саввович!
Раздался тяжелый страшноватый стук дерева о дерево. Это управляющий Николаев медленно-медленно шел навстречу Игорю Саввовичу на двух протезах, и заместитель главного инженера ждал, когда Николаев доберется до середины громадного кабинета. Идти дальше центра кабинета не полагалось, так как Николаев, истерично перекосившись от злости, орал: «Не смейте жалеть меня! Не смейте!»
Они молча обменялись рукопожатием, Николаев со стуком вернулся на место, а Игорь Саввович сел в удобное поролоновое кресло. Изловчившись, он по-валентиновски заложил руки за спину, вытянутые длинные ноги скрестил. После этого Игорь Саввович принялся глядеть Николаеву в переносицу и молчать. У него так болела грудь и страхи были такими сильными, что хотелось кричать, выть, кататься по ковру или торопливо вязать на бельевой веревке просторную петлю…
– Понедельник – день тяжелый! – вздохнув, наконец мягко сказал Николаев. – Хоть разорвись! Через полчаса будут звонить из главка, потом из министерства, потом опять из главка. – Он еще раз вздохнул. – А около одиннадцати должен позвонить министр!
Он неожиданно поднялся, опять застучали протезы, и Николаев – это было выражением предельной доверчивости и дружелюбия – сел в кресло напротив Игоря Саввовича. Теперь со стороны они выглядели посетителями, ожидающими прихода того, кто пользовался зеленым светом настольной лампы и громадным креслом слепого Изосима. Легкая улыбка осветила длинное лицо управляющего – открытое и, если быть честным, хорошее. Такие лица Игорь Саввович видел у положительных, трезвых, умелых рабочих, недавно переселившихся в город: природный ум, сметка, сказочная приспособляемость к новому, непонятному. И только глаза у Николаева были страшными – бесцветными, неулыбающимися, вороватыми, притом такими вороватыми, что это мгновенно понимал каждый, удивлялся поначалу, а потом так же мгновенно привыкал, ибо человек быстро привыкает к тому, что понятно и открыто.
– Вы забегали на совещание? – добродушно спросил Николаев и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Важное, важное дело начал наш Сергей Сергеевич! Голова! Светлая голова!
Игорь Саввович покивал, но по-прежнему молчал, продолжая смотреть Николаеву в переносицу. Из главка и министерства, сам министр, естественно, звонить Николаеву не собирались и даже не могли. С работниками главка обычно разговаривал Валентинов, а начальник главка, с которым изредка разговаривал Николаев, загорал в Пицунде. Министр позвонить мог, но только во второй половине дня, из-за разницы поясного времени. Так какого же черта Николаев не пошел на совещание?!
– Да! – лениво протянул Игорь Саввович. – Сергей Сергеевич, как говорится, на взлете. Думаю, что Коло-Юльский плот – дело самой ближайшей перспективы. Мало того, я уверен: плот пройдет. Мы зря боимся Коло-Юла. Абсолютно верное дело.
Ура! Ура тебе, Игорь Гольцов! Управляющий завозился в кресле, вороватые глаза забегали, потом остановились, как бы устремленные на чернильницу, на самом деле невидящие, так как в голове Николаева шла сейчас напряженная вычислительная работа. Тестем Гольцова, уверенного в том, что Коло-Юльский плот пройдет, был первый заместитель председателя облисполкома Карцев, который бывал в доме Левашева. Не значило ли это, что Левашев, сидящий сейчас на совещании у Валентинова, тоже верит в успех? Но если это так, зачем Левашеву сидеть на совещании, где обсуждается заведомо удачное дело? Ох, как трудно было сейчас управляющему!
– Да! Чуть не забыл! – зная, о чем думает Николаев, театрально воскликнул Игорь Саввович. – Мне только что позвонили из УВД области. Сестра дворника будет прописана к больной матери.
Николаев немного оживился.
– Отлично, отлично! – обрадовался он, по-прежнему, однако, затуманенный и как бы слепой. – Этакий бюрократизм развели наши блюстители порядка… Простите, ради бога, Игорь Саввович, что пришлось взвалить на вас такое мелочное дело… У меня, представьте, не выкроилось и минутки, чтобы самому позвонить генералу. Занят!
Отлично! Пре-во-схо-дно! Капкан лязгнул, мертво схватил Николаева за пальцы.. Игорь Саввович потому и сказал, что ему, Гольцову, звонили из УВД, что хотел спровоцировать Николаева на открытую ложь.
– Очень и очень хорошо! – с деланным энтузиазмом продолжал Николаев. – Вы умеете быть настойчивым, Игорь Саввович.
Лжец! О какой настойчивости можно говорить, если органы внутренних дел были ведомством облисполкома, а в Ромском облисполкоме УВД курировал первый заместитель председателя облисполкома Иван Иванович Карцев – тесть Игоря Саввовича Гольцова? Генерал Попов, начальник УВД области, входил в число тех немногих людей, кто запросто бывал у Карцева дома. Понятно, что Геннадий Георгиевич Попов разрешил прописку сестры дворника, когда узнал, что об этом просит Игорь Саввович.
– Я, собственно, не принимал участия в прописке сестры Бочинина… – вежливо сказал Игорь Саввович и изысканно улыбнулся. – Будет вам известно, Николай Андреевич, что я знаю, почему вы хлопочете о прописке этой сестры. – Он сделал паузу. – Якобы смертельно больную мать дворника Бочинина вчера видели в магазине! Покупала, болезная, макароны…
Лицо управляющего медленно багровело. «Проняло тебя, сволочь!» – подумал Игорь Саввович и еще изысканней прежнего улыбнулся. Он наслаждался победой, ликовал и праздновал. Торжествующий, топчущий ногами управляющего, Игорь Саввович не обратил внимания на то, что в эти секунды он был абсолютно здоровым человеком, что грудь полна молодой легкости и восторга.
– Макароны покупала и подсолнечное масло, – медленно повторил Игорь Саввович, глядя уже не в переносицу, а прямо в воровские глаза Николаева.
Игорь Саввович ненавидел управляющего Николаева за трусость и карьеризм, за иезуитскую хитрость в борьбе за теплое и легкое место под солнцем, за поразительное невежество и апломб тупицы; он люто ненавидел Николаева за то, что управляющий из желания угодить Карцеву сделал начальника отдела новой техники Гольцова заместителем главного инженера ровно через месяц после того, как Карцев занял высокий пост. А за два месяца до этого Николаев никак не мог запомнить имя-отчество начальника отдела новой техники.
– А вы молодец! – с крестьянской терпеливой усмешкой на крестьянском лице сказал Николаев. – Служба информации у вас хорошо организована, ничего не скажешь…
А вот за это Игорь Саввович ненавидел Николаева с невозможной лютостью Эта рабская выдержка, это позволение плевать себе в лицо, когда это делают сильные, и надежда на то, что придет время, когда роли переменятся. Будь его воля, Николаев сейчас без раздумий отправил бы Гольцова на эшафот, но за спиной Игоря Саввовича стояли такие полки, каких управляющий сегодня не имел. Поэтому молчал, терпел, даже улыбался…
– Вы, как всегда, правы! – засмеялся Игорь Саввович. – Служба информации исправно сработала… Из сообщений известно, что от вас, Николай Андреевич, ушла домработница. Не выдержала легкого характера вашей молодой супруги! А без домработницы Вероника Яковлевна, естественно, жить не может. Вот вы и прописываете через меня, то есть Карцева, сестру Бочинина – будущую домработницу… – Игорь Саввович немного передохнул. – «Сейчас сполна заплатит мне за домработницу! Вы меня за человека не держите, вы меня считаете куклой, нулем, за которым стоит Карцев… Так получайте!» – Вам дорого обойдется прописка домработницы, если хоть один раз сестра Бочинина появится в вашем доме. Карцев сейчас ни о чем не знает и не узнает, но вот если вы меня не послушаетесь…
Игорь Саввович не просто рисковал, он вкладывал голову в пасть разъяренного льва. Управляющий трестом был, пожалуй, во сто крат сильнее, чем о нем многие думали.
– И за Валентинова вы рассчитаетесь! – совсем тихо сказал Игорь Саввович, заставив себя успокоиться. – Как только пройдет Коло-Юльский плот, будьте уверены, я объясню Левашеву, почему вас нет сейчас на совещании, и расскажу о том, о чем знает вся область и город. Трестом управляете не вы, а Сергей Сергеевич. Хватит снимать сливки с чужого молока! Вы бездарь и невежда! Это же вы спросили у механика своего катера, не барахлят ли свечи у дизеля?… Представьте, как развеселится Левашев, если узнает об этом.
– Здорово, Алеша1 Почему, дорогой, не в затоне?
– Привет, Игорь! От того, что я буду сидеть в затоне, ремонт не ускорится… – Сальников, кажется, почесал переносицу. – Однако дело движется. Сергей Сергеевич – вот молодец! – еще вчера достал коленвалы и пять редукторов. Так что не беспокойся, до конца декады все образуется… На рыбалке был?
Игорь Саввович вставил в мраморную подставку ручку с золотым пером, крепко потер лицо потными ладонями, поднявшись, походил по кабинету, а затем сел на низкий подоконник, прислонился спиной к косяку, вытянул ноги – и затих. Подоконник был его любимым местом в комнате, ежедневно он подолгу сидел на нем с закрытыми глазами и вдавленным в грудь подбородком. Тишина склепа, тишина тугая, невозможная ни в городе, ни в деревне, ни в лесу. Слышно, как пульсирует кровь в висках и как – честное слово! – кряхтят камни бывшей духовной семинарии. Сквозь тамбур двойных дверей из приемной не проникало ни звука, переулок за окном для транспорта был закрыт, а глухая стена областного архива тушила все остальные городские шумы.
Стрессы и антистрессы, нагрузки и перегрузки, иностранные снадобья тафронил и триптизол, непонятная усмешка профессора Баяндурова, заботливые глаза врача-психиатра, переименованного в невролога… Сидеть целый день в кабинете только для того, чтобы возле каждого из восемнадцати пунктов писать: «Вопросом занимается С. С»? А?! Почему же раньше, до разговора с профессором Баяндуровым и до последней домашней встречи с главным инженером Игорь Саввович не произвел такой простой до кретинизма эксперимент, какой только сейчас проделал? Ленив и глуп? Доволен синекурой?
Зазвенел тихо телефон – четвертый на тумбочке, то есть прямой, не идущий через секретаршу Викторию Васильевну, а, так сказать, личный, известный только немногим близким людям. Игорь Саввович поднял трубку только на шесток звонке, уверенный, что звонит Светлана, сухо произнес:
– Слуша-ю-ю!
– Здорово, парнишша! – прозвучал голос полковника Митрия Микитича, то есть Сиротина, веселый, бодрый, свежий. – Слушай, мил-человек, к тебе еще не приходил ваш трестовский дворник Бочинин?
– Нет! А почему он должен прийти?
– Интересное кино! – удивился полковник. – Ладно! С этим разберемся попозже… Ты «поговорил» с лифтершей, когда выходил утром из дома сорок шесть?
– Нет.
– Ну и дурак! – Сиротин огорчился. – Она тебя еще и теще заложит… Глазом моргнуть не успеешь! Ну ладно, я сейчас что-нибудь придумаю,
– Дмитрий! Послушай, Димка…
– Привет!
Игорь Саввович вполголоса чертыхнулся, хотел набрать номер на обкомовском телефоне, но динамик проговорил голосом Виктории Васильевны:
– К вам товарищ Савков! Прикажете принять…
– Савков? – Он помолчал. – Пусть входит.
Николай Егорович Савков был одним из тех, кого Игорь Саввович в гостях у Валентинова назвал «прогрессистами». Более четырех лет тому назад Гольцов и Савков работали в отделе новой техники, дружили, понимали друг друга, так как были людьми одного возраста и похожего воспитания, обладали современными ироническими умами. Он был славным человеком, этот Коля Савков, теперешний недруг Игоря Саввовича, сказавший о заместителе главного инженера: «Милый друг-76».
– Садитесь, Николай Егорович! – вежливо пригласил Игорь Саввович, хотя раньше они были на «ты». – Чем могу служить?
Савков внешне тоже нестандартен – этакая тощая столбовая верста с непропорционально большой головой. Всякий, кто видел Савкова идущим, удивлялся, как этому человеку удавалось сохранять равновесие – голова, казалось, должна была перевесить туловище вперед или назад.
– Прошу подписать командировку в Усть-Чаю! – сердито сказал Савков. – Главный инженер ничего, кроме плота, сегодня не знает и знать не хочет, а ехать надо. Дело срочное!
– Отлично! Давайте командировку, Николай Егорович.
Игорь Саввович еще раз внимательно оглядел Савкова. Инженер был до предела деловитым, озабоченным, руки, протягивающие командировку, тряслись от возмущения Валентиновым, который, разбойник этакий, интересовался только Коло-Юльским плотом.
– Если не ошибаюсь, вы едете проверять новые краны? – спросил Игорь Саввович.
– Проверить краны, провести точный хронометраж, установить причину слабости некоторых узлов… Дел много!
Игорь Саввович вернул подписанную командировку, лениво потянулся.
– Поезжайте, Николай Егорович! – сонно проговорил он. – Правда, вам нечего делать в Усть-Чае, но погода отличная. Позагораете, половите рыбу… В тресте скучно!
Савков побледнел.
– Что вы хотите этим сказать?
Игорь Саввович продолжал улыбаться.
– Хочу сказать, что через неделю на Усть-Чае все краны будут поставлены на консервацию… Река, представьте, внезапно обмелела, плоты до осеннего подъема воды не пойдут… А вы все-таки поезжайте, поезжайте, Николай Егорович! Может быть, успеете сделать хронометраж, хотя лес кончается и краны шестьдесят процентов суточного времени простаивают.
Игорь Саввович бил жестоко, на смерть! Эти «прогрессисты» пыжились своей неистребимой деловитостью и глобальными инженерными знаниями, считали, что все в тресте, кроме них, отрабатывают, а не работают, и вообще были высокомерны точно так же, как был высокомерен пять лет назад их начальник Игорь Гольцов. Он-то прекрасно знал, как можно спустить с зарвавшегося Савкова три шкуры за «милого друга» и каламбур «Гольцов готов работать восемнадцать часов в сутки, чтобы восемь рабочих часов ничего не делать!».
– Вы уже уходите? – удивленно спросил Игорь Саввович, увидев, что Савков поднимается.
Бросив на стол командировку, перевешиваясь вперед, Савков не вышел, а выбросился из кабинета, громко стукнув дверью.
Игорь Саввович вполголоса захохотал. Славные, хорошие, замечательные парни, но до сих пор думающие, что перемещают континенты и меняют течение рек, а разве это возможно в царстве главного инженера Валентинова, который еще неделю назад приказал профилактически отремонтировать и законсервировать краны, чтобы по высокой осенней воде получить от них больше того, что можно взять на скупом пайке малогрузных плотов.
– Виктория Васильевна, у вас нет дворника Бочинина?
– Он в приемной, Игорь Саввович. Что прикажете?..
Трестовского дворника Игорь Саввович Гольцов встретил в центре кабинета, усадил на стул, сам уселся на свой подоконник – лобное место. После звонка полковника Сиротина он вспомнил, что краем уха слышал о деле дворника. У него будто бы неизлечимо больна мать, ухаживать за ней некому, в больницу хроническую больную не принимают, а законники из районного отдела милиции отказали в прописке сестре Бочинина, которая собиралась обихаживать больную мать.
– Петр Семенович, – вспомнив имя дворника, сказал Игорь Саввович, – на этой неделе, не позже четверга, ваша сестра будет прописана. Желаю всего наилучшего!
Дворник, маленький человек с большими руками, просиял, вскочил, начал топтаться на месте, не зная, что сказать или сделать. Он твердо помнил, что Игорь Саввович Гольцов – заместитель главного инженера – никогда не говорит «сделаю», если не был уверен на сто процентов в успехе. Чаще всего Гольцов в ответ на просьбы говорил: «Не могу», – а потом помогал… при помощи Сиротина.
– Игорь Саввович, ну, Игорь Саввович… Вот, Игорь Саввович!
– До свидания, до свидания, товарищ Бочинин!
Дворник оставил в кабинете вкусный запах горелой травы; сосредоточившись, Игорь Саввович вспомнил, что утром в углу трестовского двора горел костер, дымный, вкусно пахнущий, и теперь было понятно, чем так хорошо пахнул дворник… Игорь Саввович набрал номер на обкомовском телефоне.
– Полковник Сиротин слушает!
– Ты угомонился насчет лифтерши? – зло спросил Игорь Саввович – Что? Ладно, с этим потом… Приходил Бочинин. Может быть, объяснишь, Митрий Микитич, откуда ты узнал, что Бочинин придет ко мне?
Смешно, но Дмитрия Никитича Сиротина начали в городе звать «Митрием Микитичем» после того, как он сам рассказал глупый деревенский анекдот. Якобы древний дед хвастается: «У меня три сына, и все начинаются на букву „М“: Микита, Миколай и Митрий!» После этого добрый и веселый полковник для всех навечно сделался Митрием Микитичем, и даже жена Нина так его называла.
– Чего молчишь? – насмешливо спросил Митрий Микитич. – Проси! – Он захохотал. – Дело знаю, сестру пропишем, но ты проси меня прописать!
С полковником Игорь Саввович познакомился пять лет назад из-за нелетной погоды в одном деревянном городишке. Они вместе только пообедали, но этого было достаточно, чтобы простецкий и доброжелательный, не способный и пяти минут прожить в одиночестве полковник стал, пожалуй, самым близким человеком в Ромске для Игоря Саввовича. Они бывали друг у друга в гостях, ни одну пирушку не проводили порознь, ежедневно по пять раз перезванивались.
– Ну ладно, слушай, чего было! – захохотал полковник и слегка понизил голос: – Ой, чего было! Твой Николаев вчера звонил моему генералу насчет этого Бочинина…
Игорь Саввович откинулся на спинку стула:
– Ну!
Трубка восторженно хихикнула:
– Ля-ля-ля! Мой генерал предложил твоему генералу помочь положить в больницу мать дворника, а в прописочке – того, отказал! Ля-ля-ля! А твой генерал, похоже, очень заинтересован именно в прописке.
Игорь Саввович тоже улыбнулся – обстановка была ясной, как детская игрушка.
– Когда наш генерал отказал вашему генералу, – вкрадчиво продолжала трубка, – ваш генерал сказал, что дело о прописке сестры дворника Бочинина он поручит товарищу Гольцову. На этом генералы попрощалися, и наш вызвал меня: «Звонил Гольцов о прописке этой чертовой сестры?» Я натурально отвечаю: «Звонил! Очень просит прописать!» Тогда наш генерал поднимается, закуривает и говорит: «Пропишите, черт их возьми!» Я говорю: «Рад стараться!» Как слышите? Прием!
– Слышу хорошо! – ответил Игорь Саввович. – Бывай!
– Бывай!
Игорь Саввович в третий раз сел на подоконник; некоторое время он думал о Николаеве, видел мысленно его лицо и глаза, когда управляющему трестом отказали в прописке сестры дворника, потом невольно глянул на наручные японские часы – перевалило на одиннадцатый час. Это значило, что у главного инженера Валентинова началось совещание по Коло-Юльскому плоту; сославшись на головную боль, Игорь Саввович собирался отсутствовать, но секретарша сообщила, что будет первый секретарь обкома партии Левашев и стоило, пожалуй, пойти на такое сверхответственное совещание.
Левашев! Выросший в атмосфере, где не было робости перед чинами, Игорь Саввович был тайно от самого себя полон терпкого и даже удивленного любопытства к молодому первому секретарю обкома партии, ставшему за три-четыре года любимцем области. Левашевым гордились, Левашева уважали, Левашева боялись, у Левашева искали и находили правду, в Левашева верили. Левашев, Левашев, Левашев – только и слышалось в городе и области.
– Ладушки!
Игорь Саввович тихо вошел в кабинет Валентинова в тот момент, когда главный инженер, поглядев на настольные часы, поднялся из высокого кресла. В черном костюме и черной жилетке, при темно-вишневом узком галстуке, нарядный, как новый автомобиль, Валентинов медленным движением взъерошил седые кудри. Для чего он это сделал, понять было невозможно, но из-за привычности происходящего никто на это внимания не обратил.
– Друзья! – произнес Валентинов и сделал тонкой рукой торжественный жест. – Проблема ликвидации молевого сплава на последней реке нашей конторы имеет не только экономическую, но и философскую и политическую окраску. Молевой сплав – это, позвольте заметить, экологическая катастрофа. Утоп, так называемый утоп, друзья мои, медленно и верно уничтожает водоемы. Обмеление рек, в свою очередь, приводит к обезлесению берегов, а это – начало длинной и губительной цепочки, конец которой – пустая земля. Товарищи, друзья…
Игорь Саввович легко отключился от высокопарной речи главного. Чем слушать Валентинова, интереснее было подумать, почему на совещании нет управляющего Николаева, хотя слева от Валентинова, сбоку и в углу тихо и скромно сидел первый секретарь обкома партии Кузьма Юрьевич Левашев – видный мужчина с квадратными губами, что Игорю Саввовичу почему-то не нравилось. На Левашеве был кремовый легкий костюм и предельно открытые летние туфли. Он внимательно слушал Валентинова и, казалось, со всем сказанным соглашался. Так почему же нет в кабинете управляющего Николаева, если на совещании Левашев? Почему нет человека, который имел обыкновение сквозь все препятствия пробиваться в первый ряд любого совещания, где его мог видеть Левашев, и поедал при этом первого секретаря обожающими, влюбленными глазами?
– Добрые три десятка лет, друзья мои, я переживаю большое счастье, ибо мне выпала честь ликвидировать молевой сплав с таких рек, как Чулым, Улым, Конда, Сало-Юл, Баско-Юл, Чая и так далее. И я дожил до сладкого времени, когда на крупных реках успешно осваивается сплав леса в хлыстах, а на самой мелководной испытывается первый плот…
Слушать не хотелось. Оставалось единственное: незаметно наблюдать за Левашевым – загадочным и притягательным человеком. Хотелось понять, почему Левашев сейчас вел себя так, словно работал у Валентинова вторым заместителем. Он так слушал главного инженера, что казалось – сам произносит речь. Даже шевелил губами. Мало того, было известно, что после совещания Левашев и Олег Олегович Прончатов на специальном катере отправляются на Коло-Юл, чтобы на месте познакомиться с обстановкой. Какого, спрашивается, черта нужно Левашеву на Коло-Юле, если еще два года назад он открыто заявил, что доверяет опыту и знаниям Валентинова; для чего же ему надо сидеть на совещании, ездить на Коло-Юл?
– Как праздника, друзья и товарищи, жду я дня, когда по Коло-Юлу на рассвете, в благодатном безветрии, пройдет первый большегрузный плот… К этому часу мы с вами готовились тридцать лет, мы выстрадали Коло-Юльский плот, и мы проведем его, друзья мои! Мы проведем его, товарищи!
Первый секретарь обкома партии Левашев слушал главного инженера не дыша, увлеченный и взволнованный, а управляющий трестом Николаев отсутствовал – дикое, невозможное положение, которое Игорь Саввович, как ни старался, объяснить не мог. Что творилось в этом лучшем из миров?
– Плот, наш долгожданный плот благополучно пройдет коварный Коло-Юл, если все службы треста, все работники, весь коллектив объединятся в едином стремлении быть на высоте инженерного мастерства и благостной интуиции…
Сто слов вместо одного, романтические штучки-дрючки, сентиментальная торжественность – бог знает как раздражал Игоря Саввовича главный инженер. Дело, дело извольте говорить, Ваше Сплавное Величество! Интересно будет посмотреть, какую учалку плота примените вы, Бог Сплава, на большегрузном Коло-Юльском плоте. Жесткую или гибкую учалку примените, дорогой папаша?
– Прошу выступать, товарищи. Слово имеет Виктор Леонидович Татищев, работник отдела новой техники…
Игорь Саввович усмехнулся, попятился, согнувшись в три погибели, бесшумной серенькой мышкой выбрался из исторического в эти минуты кабинета главного инженера. В пустом коридоре он подмигнул прошлогодней стенной газете, по-валентиновски заложил руки за спину, развинченной походкой направился к приемной управляющего трестом Ромсксплав товарища Николаева. До чертиков, до изнеможения было интересно, как и почему осмелился не прийти на совещание, где был сам Левашев, прожженный карьерист Николаев.
– У себя? – не здороваясь и не глядя на молоденькую секретаршу управляющего, тускло спросил Игорь Саввович. – Один?
– У себя, один… Входите, Игорь Саввович, пожалуйста!
Вот тебе, бабушка, и юрьев день! Один шанс из ста был за то, что Николаев во время исторического совещания находится в сорока метрах от Левашева, но и этот шанс оказался темной лошадкой! Ля-ля-ля! Игорь Саввович, собственно, для того и убежал с совещания, что ждал слов: «Болен! В поликлинике». А управляющий Николаев осмелился сидеть в своем кабинете. Может быть, на этот раз управляющий Николаев болен по-настоящему, а не симулирует, как обычно?
– Входите, входите, Игорь Саввович!
Игорь Саввович вошел и, демонстративно не глядя на управляющего Николаева, с порога принялся разглядывать знакомый до тошноты кабинет – самый, пожалуй, нелепый из всех возможных кабинетов. Он был длинный и узкий, точно пенал, окна – два – имелись только в первой половине длиннющей стены, что делало комнату темной. Поэтому на столе Николаева всегда горела сильная настольная лампа под зеленым абажуром. Ромские старожилы рассказывали, что в этой комнате когда-то жил и правил глава духовной семинарии, слепой от рождения отец Изосим.
– Приветствую, Николай Андреевич!
– Рад вас видеть, Игорь Саввович!
Раздался тяжелый страшноватый стук дерева о дерево. Это управляющий Николаев медленно-медленно шел навстречу Игорю Саввовичу на двух протезах, и заместитель главного инженера ждал, когда Николаев доберется до середины громадного кабинета. Идти дальше центра кабинета не полагалось, так как Николаев, истерично перекосившись от злости, орал: «Не смейте жалеть меня! Не смейте!»
Они молча обменялись рукопожатием, Николаев со стуком вернулся на место, а Игорь Саввович сел в удобное поролоновое кресло. Изловчившись, он по-валентиновски заложил руки за спину, вытянутые длинные ноги скрестил. После этого Игорь Саввович принялся глядеть Николаеву в переносицу и молчать. У него так болела грудь и страхи были такими сильными, что хотелось кричать, выть, кататься по ковру или торопливо вязать на бельевой веревке просторную петлю…
– Понедельник – день тяжелый! – вздохнув, наконец мягко сказал Николаев. – Хоть разорвись! Через полчаса будут звонить из главка, потом из министерства, потом опять из главка. – Он еще раз вздохнул. – А около одиннадцати должен позвонить министр!
Он неожиданно поднялся, опять застучали протезы, и Николаев – это было выражением предельной доверчивости и дружелюбия – сел в кресло напротив Игоря Саввовича. Теперь со стороны они выглядели посетителями, ожидающими прихода того, кто пользовался зеленым светом настольной лампы и громадным креслом слепого Изосима. Легкая улыбка осветила длинное лицо управляющего – открытое и, если быть честным, хорошее. Такие лица Игорь Саввович видел у положительных, трезвых, умелых рабочих, недавно переселившихся в город: природный ум, сметка, сказочная приспособляемость к новому, непонятному. И только глаза у Николаева были страшными – бесцветными, неулыбающимися, вороватыми, притом такими вороватыми, что это мгновенно понимал каждый, удивлялся поначалу, а потом так же мгновенно привыкал, ибо человек быстро привыкает к тому, что понятно и открыто.
– Вы забегали на совещание? – добродушно спросил Николаев и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Важное, важное дело начал наш Сергей Сергеевич! Голова! Светлая голова!
Игорь Саввович покивал, но по-прежнему молчал, продолжая смотреть Николаеву в переносицу. Из главка и министерства, сам министр, естественно, звонить Николаеву не собирались и даже не могли. С работниками главка обычно разговаривал Валентинов, а начальник главка, с которым изредка разговаривал Николаев, загорал в Пицунде. Министр позвонить мог, но только во второй половине дня, из-за разницы поясного времени. Так какого же черта Николаев не пошел на совещание?!
– Да! – лениво протянул Игорь Саввович. – Сергей Сергеевич, как говорится, на взлете. Думаю, что Коло-Юльский плот – дело самой ближайшей перспективы. Мало того, я уверен: плот пройдет. Мы зря боимся Коло-Юла. Абсолютно верное дело.
Ура! Ура тебе, Игорь Гольцов! Управляющий завозился в кресле, вороватые глаза забегали, потом остановились, как бы устремленные на чернильницу, на самом деле невидящие, так как в голове Николаева шла сейчас напряженная вычислительная работа. Тестем Гольцова, уверенного в том, что Коло-Юльский плот пройдет, был первый заместитель председателя облисполкома Карцев, который бывал в доме Левашева. Не значило ли это, что Левашев, сидящий сейчас на совещании у Валентинова, тоже верит в успех? Но если это так, зачем Левашеву сидеть на совещании, где обсуждается заведомо удачное дело? Ох, как трудно было сейчас управляющему!
– Да! Чуть не забыл! – зная, о чем думает Николаев, театрально воскликнул Игорь Саввович. – Мне только что позвонили из УВД области. Сестра дворника будет прописана к больной матери.
Николаев немного оживился.
– Отлично, отлично! – обрадовался он, по-прежнему, однако, затуманенный и как бы слепой. – Этакий бюрократизм развели наши блюстители порядка… Простите, ради бога, Игорь Саввович, что пришлось взвалить на вас такое мелочное дело… У меня, представьте, не выкроилось и минутки, чтобы самому позвонить генералу. Занят!
Отлично! Пре-во-схо-дно! Капкан лязгнул, мертво схватил Николаева за пальцы.. Игорь Саввович потому и сказал, что ему, Гольцову, звонили из УВД, что хотел спровоцировать Николаева на открытую ложь.
– Очень и очень хорошо! – с деланным энтузиазмом продолжал Николаев. – Вы умеете быть настойчивым, Игорь Саввович.
Лжец! О какой настойчивости можно говорить, если органы внутренних дел были ведомством облисполкома, а в Ромском облисполкоме УВД курировал первый заместитель председателя облисполкома Иван Иванович Карцев – тесть Игоря Саввовича Гольцова? Генерал Попов, начальник УВД области, входил в число тех немногих людей, кто запросто бывал у Карцева дома. Понятно, что Геннадий Георгиевич Попов разрешил прописку сестры дворника, когда узнал, что об этом просит Игорь Саввович.
– Я, собственно, не принимал участия в прописке сестры Бочинина… – вежливо сказал Игорь Саввович и изысканно улыбнулся. – Будет вам известно, Николай Андреевич, что я знаю, почему вы хлопочете о прописке этой сестры. – Он сделал паузу. – Якобы смертельно больную мать дворника Бочинина вчера видели в магазине! Покупала, болезная, макароны…
Лицо управляющего медленно багровело. «Проняло тебя, сволочь!» – подумал Игорь Саввович и еще изысканней прежнего улыбнулся. Он наслаждался победой, ликовал и праздновал. Торжествующий, топчущий ногами управляющего, Игорь Саввович не обратил внимания на то, что в эти секунды он был абсолютно здоровым человеком, что грудь полна молодой легкости и восторга.
– Макароны покупала и подсолнечное масло, – медленно повторил Игорь Саввович, глядя уже не в переносицу, а прямо в воровские глаза Николаева.
Игорь Саввович ненавидел управляющего Николаева за трусость и карьеризм, за иезуитскую хитрость в борьбе за теплое и легкое место под солнцем, за поразительное невежество и апломб тупицы; он люто ненавидел Николаева за то, что управляющий из желания угодить Карцеву сделал начальника отдела новой техники Гольцова заместителем главного инженера ровно через месяц после того, как Карцев занял высокий пост. А за два месяца до этого Николаев никак не мог запомнить имя-отчество начальника отдела новой техники.
– А вы молодец! – с крестьянской терпеливой усмешкой на крестьянском лице сказал Николаев. – Служба информации у вас хорошо организована, ничего не скажешь…
А вот за это Игорь Саввович ненавидел Николаева с невозможной лютостью Эта рабская выдержка, это позволение плевать себе в лицо, когда это делают сильные, и надежда на то, что придет время, когда роли переменятся. Будь его воля, Николаев сейчас без раздумий отправил бы Гольцова на эшафот, но за спиной Игоря Саввовича стояли такие полки, каких управляющий сегодня не имел. Поэтому молчал, терпел, даже улыбался…
– Вы, как всегда, правы! – засмеялся Игорь Саввович. – Служба информации исправно сработала… Из сообщений известно, что от вас, Николай Андреевич, ушла домработница. Не выдержала легкого характера вашей молодой супруги! А без домработницы Вероника Яковлевна, естественно, жить не может. Вот вы и прописываете через меня, то есть Карцева, сестру Бочинина – будущую домработницу… – Игорь Саввович немного передохнул. – «Сейчас сполна заплатит мне за домработницу! Вы меня за человека не держите, вы меня считаете куклой, нулем, за которым стоит Карцев… Так получайте!» – Вам дорого обойдется прописка домработницы, если хоть один раз сестра Бочинина появится в вашем доме. Карцев сейчас ни о чем не знает и не узнает, но вот если вы меня не послушаетесь…
Игорь Саввович не просто рисковал, он вкладывал голову в пасть разъяренного льва. Управляющий трестом был, пожалуй, во сто крат сильнее, чем о нем многие думали.
– И за Валентинова вы рассчитаетесь! – совсем тихо сказал Игорь Саввович, заставив себя успокоиться. – Как только пройдет Коло-Юльский плот, будьте уверены, я объясню Левашеву, почему вас нет сейчас на совещании, и расскажу о том, о чем знает вся область и город. Трестом управляете не вы, а Сергей Сергеевич. Хватит снимать сливки с чужого молока! Вы бездарь и невежда! Это же вы спросили у механика своего катера, не барахлят ли свечи у дизеля?… Представьте, как развеселится Левашев, если узнает об этом.