Страница:
– Дурак, мы же не супергерои. Мы средние, не запоминающиеся, не оставляющие впечатления, но мы же, мать твою, не невидимки!
– Чего ты вскинулся? – спросил я у Филиппа. – Он же только предложил.
Он повернулся ко мне, и наши взгляды встретились. Мне показалось, будто он ожидал, что я пойму, отчего он рассердился, что его беспокоило, но я ничего не понимал, и потому отвел глаза в сторону.
Кажется, я чего-то не заметил.
– Что с тобой? – спросил я.
– Ничего.
Вдруг у него сделался очень усталый, измотанный вид.
– Увидимся утром, ребята, – вяло сказал он. – Я спать пошел.
Никто ничего не успел сказать, а он уже пошел в спальню.
– Что за чертовщина? – озадаченно посмотрел Томми ему вслед. Я пожал плечами:
– Понятия не имею.
Джон заговорщицки огляделся.
– Ты думаешь он... того?
Он постучал себя по лбу и закатил глаза.
Джуниор посмотрел на него с отвращением:
– Заткнулся бы ты.
Я пошел в кухню, вытащил из холодильника банку пива, открыл и выпил. У меня горело лицо, и его приятно обдувала прохлада из холодильника.
В кухню вошел Стив.
– А можно и мне?
Я вытащил банку и протянул ему.
Он минуту постоял, вертя ее в руках.
– Слушай, – сказал он, помолчав. – Я знаю, что ты об этом думаешь, но мог бы ты пересмотреть свою точку зрения?
Я выглянул из-за дверцы холодильника.
– На что?
– На изнасилования. – Он протянул руку, предупреждая мой ответ. – Я знаю, что ты хочешь сказать, но ты посмотри на это с нашей стороны. Уже много времени прошло, как у нас совсем не было секса. Его всегда бывало немного, если уж на то пошло. И ты знаешь, о чем я говорю. Ты знаешь, каково это. – Он помолчал. – Я чего говорю... не отнимай нашу единственную возможность. Филипп тебя слушает. И потому он наложил табу на секс – потому что ты против.
Я вздохнул. Совсем не хотелось мне сейчас в это лезть снова.
– Я не против секса. Я против изнасилований.
– Ладно, тебе же не обязательно в этом участвовать. Ты даже знать не будешь, когда мы это будем делать. Если хочешь, мы от тебя будем скрываться. Только не... не заставляй нас вести себя точно так, как ты. – Он снова помолчал. – Некоторые женщины любят насилие. Какая-нибудь жирная корова, которая знает, что иного секса у нее не будет. Она нам еще спасибо скажет. Ей понравится.
– Тогда спроси ее, хочет ли она. Если она согласна, то нет проблем.
– Но она же не будет согласна. Остальной мир... они не так раскованны, как мы. Они не могут чувствовать то, что мы, они должны говорить то, что от них ждут. Вот эта жирная корова – она наверняка фантазирует, как ее зажмет группа молодых здоровых жеребцов вроде нас.
Он улыбнулся, пытаясь сделать свою улыбку победительной, но вышла она болезненной и жалкой.
Я посмотрел на Стива, и мне его стало жаль. Он говорил всерьез и сам верил в свои доводы. Для него серьезная теория Филиппа о нашем существовании и назначении была не более чем оправданием его ничтожных действий и мелких желаний. Очень ограничен был его ум, его мир и его кругозор.
«Может быть, вообще нет никакого предназначения», – подумал я. Может, нет причины у всего этого. И остальные правы, что мы должны делать все что хотим, просто потому, что мы это можем. Может быть, нам и не полагается тормозов, искусственно наложенных ограничений.
Стив все еще крутил пивную банку, нервно ожидая моего ответа. Он и в самом деле верил, что живет без секса потому, что я против изнасилований. Я посмотрел на него. Да, между нами были различия. Большие различия. Оба мы были Незаметные, и во многом – почти во всем – одинаковы, но в наших системах ценностей, в наших убеждениях много было определенно разного.
С другой стороны, вот я: убийца, вор, террорист. Кто я такой, чтобы наводить мораль? Кто я такой, чтобы говорить своим собратьям: делай то, не делай того? Я захлопнул дверцу холодильника.
– Вперед, – сказал я Стиву. – Насилуй хоть всю улицу.
Он посмотрел на меня с удивлением:
– Правда? Ты не шутишь?
– Трахай кого хочешь. Это не мое собачье дело.
Он расплылся в улыбке и хлопнул меня по плечу.
– Ты герой и настоящий мужчина!
Я вяло улыбнулся:
– Знаю.
Мы вернулись в гостиную.
– Поехали ко мне.
Мы вдруг затихли.
К нему домой.
К Филиппу.
Я видел, что другие поражены не меньше меня. За последние месяцы мы постепенно привыкли гостить друг у друга. У каждого, кроме Филиппа. Конечно, для этого были причины. Хорошие причины. Логичные. Но у меня всегда было чувство, что Филипп подстраивалтак, чтобы к нему заезжать оказывалось неудобным, что он, по какой-то странной причине, не хочет, чтобы мы видели, где он живет. Подозреваю, что это чувство было у всех.
Филипп лукаво покосился на меня:
– Если не хочешь, можем поехать к тебе.
– Нет-нет, – торопливо возразил я. – К тебе – это отлично.
Он хихикнул, явно радуясь моему остолбенелому удивлению.
– Я так и думал.
И мы поехали к нему.
Не знаю, чего я ожидал, но это был не одинокий дом при дороге. Дом стоял в Анахейме, в типично среднем районе, окруженный рядами других домов точно такого же вида. Филипп заехал на подъездную дорожку, припарковался, и я встал за ним. Остальные поставили машины на улице.
Я был... ну, разочарован. После всех этих ожиданий, этой таинственности, я ожидал чего-то другого. Чего-то большего. Чего-то лучшего. Чего-то, что действительно стоило бы тайны.
А может, именно поэтому он и таился.
Не дожидаясь нас, Филипп вышел из машины, прошел к двери, открыл ее и вошел. Я поспешил за ним.
Интерьер дома был столь же разочаровывающим. И даже более, если это возможно. В большой тусклой гостиной было удручающе мало мебели. Были часы и лампа на простом фанерном столе, неопределенного вида диван, длинный неотделанный кофейный столик и телевизор в деревянном ящике. Точка. На стене висела одна картина – из тех, что продаются прямо с рамами: мальчик идет по сельской дорожке с удочкой на плече, а рядом с ним бежит собака. Других украшений в комнате не было. Все это было чем-то неприятно похоже на что-то из старого дома моих бабушки с дедушкой.
Я ничего не сказал и попытался не выразить эти чувства на своем лице, но внутри у меня была странная пустота. И неприятное, незваное, мелкое чувство превосходства. Я-то думал, что вкус Филиппа будет... отличаться. Будет смелее, новее, моложе. Экстравагантнее, ярче. Что-то в этом роде. Я не ожидал увидеть дом старой леди с мебелью в стиле Джуна Кливера и с его оглупляющей ординарностью.
– Сейчас вернусь, – сказал Филипп и вышел в холл.
Я кивнул. Остальные террористы вошли за мной. И ничего не сказали. Только Бастер разливался, как ему здесь нравится. Я видел, как Джеймс закатил глаза к небу.
Вернулся Филипп.
– Будьте как дома, ребята. В холодильнике есть чего поесть и выпить. А мне только надо кое-что сделать.
Он снова исчез в холле, а Джуниор, Томми и Пит пошли на кухню. Джон включил телевизор, нашел дневное ток-шоу. Я сел на диван.
Рядом со мной на полу, наполовину задвинутая под стол, лежала пачка исписанных листов из блокнота. Верхний лист был похож на черновик отчета или доклада. Я нагнулся, поднял лист и прочел, что осталось после зачеркиваний и вставок: «Мы – благословенные. Нам показали, что мы – ненужные, использованные, выброшенные. Мы освобождены для других, более великих дел».
Это была речь, которую Филипп в тот первый день произнес в «Деннизе». Яркий, взволнованный, вдохновенный экспромт.
Он ее всю написал заранее и выучил.
Я поднял остальные листы и пробежал по строкам: «Мы одной крови. Наши жизни шли параллельными путями»... «Изнасилование – наше законное оружие»... «Такие конторы и сделали нас тем, что мы есть. Против них мы должны направить наш удар».
Почти все, что он нам говорил, каждый приведенный им аргумент, каждая изложенная им идея – все было здесь, в пачке бумаг, заготовленное и записанное.
Из кухни вернулись Джуниор, Томми и Пит с банками кока-колы в руках.
– Пива нет, – сообщил Джуниор. – Взяли, что есть.
Осторожно и незаметно я положил бумаги на пол, где они лежали. Внутри меня был холод и пустота. Я все еще уважал Филиппа, все еще считал, что он среди нас единственный, у которого есть идеи и общий взгляд, воля и смелость проводить их в жизнь, но что-то было печальное и жалкое в том, как он готовил свои речи в этом старушечьем доме; это меня удручало, и ничего с этим я поделать не мог.
Через пару минут появился из холла Филипп с двумя уложенными чемоданами.
– Порядок, – сказал он. – Я готов. Поехали.
– Поехали? – спросил я. – Куда?
– Куда-нибудь. С этим всем покончено. Время отсюда двигаться.
Я посмотрел на Джеймса, Стива и других. Они были так же удивлены и захвачены врасплох, как и я. Я снова повернулся к Филиппу:
– Ты хочешь переехать? В другой дом?
– Идея неплохая. Но я не об этом. Я хочу путешествовать.
– Путешествовать?
– Я думаю, нам всем надо поездить.
– Зачем?
– Последнее время мы слишком шустрили. Надо бы передохнуть и дать волнам улечься. Мы стали привлекать к себе внимание.
– Но это же и была наша цель!
– Не то внимание.
– Что все это значит?
Он посмотрел на меня серьезно и многозначительно, и я понял, что он не хочет говорить об этом при остальных.
– Это значит, что мы берем отпуск.
– Как надолго? – спросил Бастер.
Филипп покачал головой.
– Не знаю.
Мы все молчали. Я представил себе, как мы снимаемся, переезжаем в какой-нибудь маленький город на северо-западе, в поселок лесорубов, где жизнь течет медленно, и все друг друга знают.
Я подумал, будем мы сливаться с фоном повсюду или только в больших городах? Не получится ли, что жители малого городка в конце концов будут нас знать? Заметят? Вряд ли.
– Поехали, – сказал Филипп. – Заедем к каждому. Возьмете то, что вам нужно и что поместится в машины – ив дорогу.
– Куда? – спросил Пит.
– Неважно.
– На север, – сказал я.
Филипп согласно кивнул:
– На север так на север.
Мы решили, что каждый возьмет не больше двух чемоданов – это легко входило в багажники автомобилей. Сначала мы заехали к Томми, Джеймсу, Джону и Джуниору, а потом ко мне. Я не знал, что мне взять, но не хотел терять времени, на обдумывание, и потому быстро просмотрел шкафы, пробежался по полкам, взял шампунь, трусы, рубашки и носки. В шкафу мне попалась та самая пара старых трусов Джейн, и меня окатила волна ностальгии, или меланхолии, или чего-то в этом роде, голова закружилась, мне даже пришлось присесть на кровать. Я взял трусы, повертел в пальцах. Неизвестно, где теперь Джейн. Я пытался позвонить ее родителям через неделю после похода к их дому, но ответил ее отец, и я повесил трубку.
Мне хотелось бы сейчас с ней связаться и дать ей знать, что я уезжаю. Глупо, но почему-то мне это было важно.
– Ты скоро? – крикнул Билл из гостиной.
– Скоро!
Я встал, бросил трусы в чемодан и закрыл его. Потом оглядел комнату в последний раз. Я не знал действительно ли мы уезжаем на время, пока буря не уляжется, или это насовсем и я никогда больше этой комнаты не увижу. При этой мысли меня охватила неуместная грусть. Здесь оставалось столько воспоминаний, и мне на глаза навернулись слезы. – Боб! – позвал Джонс.
Я бросил последний взгляд вокруг, закрыл чемоданы, подхватил их и быстро вышел.
Глава 7
– Чего ты вскинулся? – спросил я у Филиппа. – Он же только предложил.
Он повернулся ко мне, и наши взгляды встретились. Мне показалось, будто он ожидал, что я пойму, отчего он рассердился, что его беспокоило, но я ничего не понимал, и потому отвел глаза в сторону.
Кажется, я чего-то не заметил.
– Что с тобой? – спросил я.
– Ничего.
Вдруг у него сделался очень усталый, измотанный вид.
– Увидимся утром, ребята, – вяло сказал он. – Я спать пошел.
Никто ничего не успел сказать, а он уже пошел в спальню.
– Что за чертовщина? – озадаченно посмотрел Томми ему вслед. Я пожал плечами:
– Понятия не имею.
Джон заговорщицки огляделся.
– Ты думаешь он... того?
Он постучал себя по лбу и закатил глаза.
Джуниор посмотрел на него с отвращением:
– Заткнулся бы ты.
Я пошел в кухню, вытащил из холодильника банку пива, открыл и выпил. У меня горело лицо, и его приятно обдувала прохлада из холодильника.
В кухню вошел Стив.
– А можно и мне?
Я вытащил банку и протянул ему.
Он минуту постоял, вертя ее в руках.
– Слушай, – сказал он, помолчав. – Я знаю, что ты об этом думаешь, но мог бы ты пересмотреть свою точку зрения?
Я выглянул из-за дверцы холодильника.
– На что?
– На изнасилования. – Он протянул руку, предупреждая мой ответ. – Я знаю, что ты хочешь сказать, но ты посмотри на это с нашей стороны. Уже много времени прошло, как у нас совсем не было секса. Его всегда бывало немного, если уж на то пошло. И ты знаешь, о чем я говорю. Ты знаешь, каково это. – Он помолчал. – Я чего говорю... не отнимай нашу единственную возможность. Филипп тебя слушает. И потому он наложил табу на секс – потому что ты против.
Я вздохнул. Совсем не хотелось мне сейчас в это лезть снова.
– Я не против секса. Я против изнасилований.
– Ладно, тебе же не обязательно в этом участвовать. Ты даже знать не будешь, когда мы это будем делать. Если хочешь, мы от тебя будем скрываться. Только не... не заставляй нас вести себя точно так, как ты. – Он снова помолчал. – Некоторые женщины любят насилие. Какая-нибудь жирная корова, которая знает, что иного секса у нее не будет. Она нам еще спасибо скажет. Ей понравится.
– Тогда спроси ее, хочет ли она. Если она согласна, то нет проблем.
– Но она же не будет согласна. Остальной мир... они не так раскованны, как мы. Они не могут чувствовать то, что мы, они должны говорить то, что от них ждут. Вот эта жирная корова – она наверняка фантазирует, как ее зажмет группа молодых здоровых жеребцов вроде нас.
Он улыбнулся, пытаясь сделать свою улыбку победительной, но вышла она болезненной и жалкой.
Я посмотрел на Стива, и мне его стало жаль. Он говорил всерьез и сам верил в свои доводы. Для него серьезная теория Филиппа о нашем существовании и назначении была не более чем оправданием его ничтожных действий и мелких желаний. Очень ограничен был его ум, его мир и его кругозор.
«Может быть, вообще нет никакого предназначения», – подумал я. Может, нет причины у всего этого. И остальные правы, что мы должны делать все что хотим, просто потому, что мы это можем. Может быть, нам и не полагается тормозов, искусственно наложенных ограничений.
Стив все еще крутил пивную банку, нервно ожидая моего ответа. Он и в самом деле верил, что живет без секса потому, что я против изнасилований. Я посмотрел на него. Да, между нами были различия. Большие различия. Оба мы были Незаметные, и во многом – почти во всем – одинаковы, но в наших системах ценностей, в наших убеждениях много было определенно разного.
С другой стороны, вот я: убийца, вор, террорист. Кто я такой, чтобы наводить мораль? Кто я такой, чтобы говорить своим собратьям: делай то, не делай того? Я захлопнул дверцу холодильника.
– Вперед, – сказал я Стиву. – Насилуй хоть всю улицу.
Он посмотрел на меня с удивлением:
– Правда? Ты не шутишь?
– Трахай кого хочешь. Это не мое собачье дело.
Он расплылся в улыбке и хлопнул меня по плечу.
– Ты герой и настоящий мужчина!
Я вяло улыбнулся:
– Знаю.
Мы вернулись в гостиную.
* * *
На следующее утро мы проснулись, позавтракали на скорую руку, поехали побродить по торговым рядам и попали на утренний сеанс дерьмового научно-фантастического фильма. Когда он кончился, мы вышли на солнечный свет. Филипп заморгал, вытащил темные очки и надел. После минутной паузы он предложил:– Поехали ко мне.
Мы вдруг затихли.
К нему домой.
К Филиппу.
Я видел, что другие поражены не меньше меня. За последние месяцы мы постепенно привыкли гостить друг у друга. У каждого, кроме Филиппа. Конечно, для этого были причины. Хорошие причины. Логичные. Но у меня всегда было чувство, что Филипп подстраивалтак, чтобы к нему заезжать оказывалось неудобным, что он, по какой-то странной причине, не хочет, чтобы мы видели, где он живет. Подозреваю, что это чувство было у всех.
Филипп лукаво покосился на меня:
– Если не хочешь, можем поехать к тебе.
– Нет-нет, – торопливо возразил я. – К тебе – это отлично.
Он хихикнул, явно радуясь моему остолбенелому удивлению.
– Я так и думал.
И мы поехали к нему.
Не знаю, чего я ожидал, но это был не одинокий дом при дороге. Дом стоял в Анахейме, в типично среднем районе, окруженный рядами других домов точно такого же вида. Филипп заехал на подъездную дорожку, припарковался, и я встал за ним. Остальные поставили машины на улице.
Я был... ну, разочарован. После всех этих ожиданий, этой таинственности, я ожидал чего-то другого. Чего-то большего. Чего-то лучшего. Чего-то, что действительно стоило бы тайны.
А может, именно поэтому он и таился.
Не дожидаясь нас, Филипп вышел из машины, прошел к двери, открыл ее и вошел. Я поспешил за ним.
Интерьер дома был столь же разочаровывающим. И даже более, если это возможно. В большой тусклой гостиной было удручающе мало мебели. Были часы и лампа на простом фанерном столе, неопределенного вида диван, длинный неотделанный кофейный столик и телевизор в деревянном ящике. Точка. На стене висела одна картина – из тех, что продаются прямо с рамами: мальчик идет по сельской дорожке с удочкой на плече, а рядом с ним бежит собака. Других украшений в комнате не было. Все это было чем-то неприятно похоже на что-то из старого дома моих бабушки с дедушкой.
Я ничего не сказал и попытался не выразить эти чувства на своем лице, но внутри у меня была странная пустота. И неприятное, незваное, мелкое чувство превосходства. Я-то думал, что вкус Филиппа будет... отличаться. Будет смелее, новее, моложе. Экстравагантнее, ярче. Что-то в этом роде. Я не ожидал увидеть дом старой леди с мебелью в стиле Джуна Кливера и с его оглупляющей ординарностью.
– Сейчас вернусь, – сказал Филипп и вышел в холл.
Я кивнул. Остальные террористы вошли за мной. И ничего не сказали. Только Бастер разливался, как ему здесь нравится. Я видел, как Джеймс закатил глаза к небу.
Вернулся Филипп.
– Будьте как дома, ребята. В холодильнике есть чего поесть и выпить. А мне только надо кое-что сделать.
Он снова исчез в холле, а Джуниор, Томми и Пит пошли на кухню. Джон включил телевизор, нашел дневное ток-шоу. Я сел на диван.
Рядом со мной на полу, наполовину задвинутая под стол, лежала пачка исписанных листов из блокнота. Верхний лист был похож на черновик отчета или доклада. Я нагнулся, поднял лист и прочел, что осталось после зачеркиваний и вставок: «Мы – благословенные. Нам показали, что мы – ненужные, использованные, выброшенные. Мы освобождены для других, более великих дел».
Это была речь, которую Филипп в тот первый день произнес в «Деннизе». Яркий, взволнованный, вдохновенный экспромт.
Он ее всю написал заранее и выучил.
Я поднял остальные листы и пробежал по строкам: «Мы одной крови. Наши жизни шли параллельными путями»... «Изнасилование – наше законное оружие»... «Такие конторы и сделали нас тем, что мы есть. Против них мы должны направить наш удар».
Почти все, что он нам говорил, каждый приведенный им аргумент, каждая изложенная им идея – все было здесь, в пачке бумаг, заготовленное и записанное.
Из кухни вернулись Джуниор, Томми и Пит с банками кока-колы в руках.
– Пива нет, – сообщил Джуниор. – Взяли, что есть.
Осторожно и незаметно я положил бумаги на пол, где они лежали. Внутри меня был холод и пустота. Я все еще уважал Филиппа, все еще считал, что он среди нас единственный, у которого есть идеи и общий взгляд, воля и смелость проводить их в жизнь, но что-то было печальное и жалкое в том, как он готовил свои речи в этом старушечьем доме; это меня удручало, и ничего с этим я поделать не мог.
Через пару минут появился из холла Филипп с двумя уложенными чемоданами.
– Порядок, – сказал он. – Я готов. Поехали.
– Поехали? – спросил я. – Куда?
– Куда-нибудь. С этим всем покончено. Время отсюда двигаться.
Я посмотрел на Джеймса, Стива и других. Они были так же удивлены и захвачены врасплох, как и я. Я снова повернулся к Филиппу:
– Ты хочешь переехать? В другой дом?
– Идея неплохая. Но я не об этом. Я хочу путешествовать.
– Путешествовать?
– Я думаю, нам всем надо поездить.
– Зачем?
– Последнее время мы слишком шустрили. Надо бы передохнуть и дать волнам улечься. Мы стали привлекать к себе внимание.
– Но это же и была наша цель!
– Не то внимание.
– Что все это значит?
Он посмотрел на меня серьезно и многозначительно, и я понял, что он не хочет говорить об этом при остальных.
– Это значит, что мы берем отпуск.
– Как надолго? – спросил Бастер.
Филипп покачал головой.
– Не знаю.
Мы все молчали. Я представил себе, как мы снимаемся, переезжаем в какой-нибудь маленький город на северо-западе, в поселок лесорубов, где жизнь течет медленно, и все друг друга знают.
Я подумал, будем мы сливаться с фоном повсюду или только в больших городах? Не получится ли, что жители малого городка в конце концов будут нас знать? Заметят? Вряд ли.
– Поехали, – сказал Филипп. – Заедем к каждому. Возьмете то, что вам нужно и что поместится в машины – ив дорогу.
– Куда? – спросил Пит.
– Неважно.
– На север, – сказал я.
Филипп согласно кивнул:
– На север так на север.
Мы решили, что каждый возьмет не больше двух чемоданов – это легко входило в багажники автомобилей. Сначала мы заехали к Томми, Джеймсу, Джону и Джуниору, а потом ко мне. Я не знал, что мне взять, но не хотел терять времени, на обдумывание, и потому быстро просмотрел шкафы, пробежался по полкам, взял шампунь, трусы, рубашки и носки. В шкафу мне попалась та самая пара старых трусов Джейн, и меня окатила волна ностальгии, или меланхолии, или чего-то в этом роде, голова закружилась, мне даже пришлось присесть на кровать. Я взял трусы, повертел в пальцах. Неизвестно, где теперь Джейн. Я пытался позвонить ее родителям через неделю после похода к их дому, но ответил ее отец, и я повесил трубку.
Мне хотелось бы сейчас с ней связаться и дать ей знать, что я уезжаю. Глупо, но почему-то мне это было важно.
– Ты скоро? – крикнул Билл из гостиной.
– Скоро!
Я встал, бросил трусы в чемодан и закрыл его. Потом оглядел комнату в последний раз. Я не знал действительно ли мы уезжаем на время, пока буря не уляжется, или это насовсем и я никогда больше этой комнаты не увижу. При этой мысли меня охватила неуместная грусть. Здесь оставалось столько воспоминаний, и мне на глаза навернулись слезы. – Боб! – позвал Джонс.
Я бросил последний взгляд вокруг, закрыл чемоданы, подхватил их и быстро вышел.
Глава 7
Мы уехали на три месяца. Сначала мы поехали на север по всей Калифорнии, останавливаясь у туристских достопримечательностей. Зашли в Сан-Симеон, бесплатно прицепившись к группе платных туристов. Посетили Уинчестер Мистери Хаус, незаметно отделились от туристской группы и провели в старом замке несколько ночей. Заехали в Санта-Круз покататься на русских горках, остановились в Бодега-Бэй посмотреть на птиц.
Почти все время мы жили в мотелях – этих величественных памятниках безликости. Мы ни разу не видели ни поваров, готовящих нашу еду, ни горничных, которые ее приносили. И когда они меняли у нас полотенца или стелили кровати, нас тоже не было.
Сами комнаты были тоже взаимозаменяемы, отделаны безымянными фирмами, которые выполняли заказы оптом. Всегда там были одинаковые двуспальные кровати, рядом хорошо закрепленный торшер, длинный ящик для белья и на нем телевизор на шарнире, закрепленный болтами. И неизменная Библия.
Я хотел все это ненавидеть; знал, что следовало бы, но не мог. Я это любил. Как и все мы. Нам не надоедала ни еда, ни обстановка. Это была наша среда, наша родная стихия, и мы ею наслаждались. Ординарное, среднее, стандартное, это было то, где нам уютно, и, хотя мы не лезли в пятизвездочные отели и держались мотелей со скромными ценами, с нашей точки зрения, мы просто попали в рай для свиней.
Мы не платили за еду или проживание, но если не считать этого и прихваченных мелких сувениров, свою незаконную деятельность приостановили. Мы в самом деле были в отпуске – и от нашей обычной жизни, и от роли террористов, и это было здорово.
Мы переехали в Орегон через Вашингтон, потом в Канаду, потом повернули назад. Я никогда не выезжал из Калифорнии, и мне интересно было побывать за пределами штата. Я видел то, чего раньше не видал, о чем только читал, и теперь я стал более развитым, более космополитичным, и это было мне приятно.
Мне понравилось путешествовать, бывать во всех этих местах, но главным были наши ночные разговоры, которые давали мне ощущение цели в жизни. Потому что именно в них впервые мы стали обсуждать, кто мы такие, зачем мы, как себя ощущаем, что это такое – быть Незаметным. Мы пытались найти смысл своего существования, и уже не Филипп рассказывал нам, что мы должны чувствовать, но каждый из нас выражал свои чувства и мысли, и этот смысл жизни мы искали все вместе.
Я никогда до того не бывал частью группы, никогда не принадлежал клике или кружку, и это было ново и хорошо. Теперь я понял, что находят люди в командах и братствах, какую ощущают связь с единомышленниками, и это тоже было чудесно. Я был свободен быть самим собой, потому что я был среди людей, имеющих одни со мной чувства. Атмосфера была дружеской и свободной. Мы говорили серьезно и честно, но не торжественно и напыщенно, и нам было весело друг с другом. Часто мы хвастались друг другу сексуальными подвигами – юношеская, школьническая манера преувеличений. Все мы знали, что во всем этом нет ни слова правды, и это могло бы выглядеть жалко в нашем возрасте, но почему-то так нам было лучше. Филипп, бывало, оттягивал штанину ниже колена, делая вид, что дотуда свисает его член, и говорил:
– За что Господь благословил меня таким?
А Бастер отвечал:
– Вот этим карандашиком? Когда я ложусь, собаки путают его с пожарным шлангом.
И мы все ржали.
Мы так часто были вместе и так редко порознь, что у меня долго не было возможности спросить Филиппа, почему на самом деле он хотел увезти нас из Южной Калифорнии. Несколько раз было у меня искушение его спросить, но всегда при этом нас могли услышать остальные, а я помнил, как он посмотрел на меня там, у себя дома, и каждый раз я откладывал вопрос до более удобного случая.
Такой случай настал наконец возле Маунт-Шаста. В этот раз все остальные отправились на прогулку по тропе, а Филипп остался в машине и разглядывал карту, решая, куда ехать дальше. Я остался с ним и дождался, пока все не скроются из виду.
– Так почему, – спросил я, – на самом деле мы сюда поехали?
Он сложил карту и посмотрел на меня.
– Я все гадал, когда ты задашь мне этот вопрос.
– Сейчас и задаю.
Он медленно и задумчиво покачал головой.
– Сам не знаю.
– Знаешь.
– Честное слово, не знаю. По-настоящему. Просто было у меня такое чувство... – Он сам себя перебил: – Бывают у тебя такие вроде наплывы интуиции или... предчувствия? Когда ты знаешь, что вот-вот что-то случится, и так оно и бывает?
Я покачал головой.
Он облизал губы:
– А у меня бывает. Я не знаю, совпадения это или что, но иногда бывает у меня такое чувство... Как в тот раз, когда я убил своего босса. Я уже за месяц до того это знал, еще раньше, чем мне этого захотелось, и так, конечно, и случилось. И потом – когда я тебя встретил. Что-то меня заставило в тот день поехать на Сауз-Коаст-Плаза. Что – не знаю. А когда я приехал, та же интуиция подсказала мне кого-то искать. Будто... будто меня что-то вело.
Я рассмеялся:
– У тебя развивается мания мессианства!
–Может быть, – согласился он. Я перестал улыбаться:
– Я же пошутил!
– А я – нет. – Он посмотрел на меня: – Иногда бывает у меня такое чувство. Будто я – человек, на которого нагрузили роль бога, а я к ней не готов. – Он закрыл дверь и запер ее. – В общем, поэтому я и решил организовать эту поездку. Что-то мне подсказало, что пора сматывать удочки. Было такое смутное ощущение, что за нами наблюдают, что кто-то подбирается к нам, и нам надо оттуда убраться. Я не знал, на какое время, чувствовал только, что надо ехать. И быстро.
– Кто же, по-твоему, мог к нам подбираться? Копы?
– Может быть.
Он пожал плечами.
– Но ты так не думаешь.
Он снова посмотрел на меня:
– Нет, я так не думаю.
– А мы вернуться собираемся хоть когда-нибудь?
– Ага, – ответил он. – Скоро. Я думаю, все должно было уже затихнуть. Через месяц-другой будет уже безопасно.
Мы пошли вдоль перил туда, куда скрылись наши товарищи. Шагая по земляным ступенькам, я посмотрел на Филиппа.
– Слушай, вот твой дом... – начал я.
– Да?
– Это был дом твоей матери?
– Нет, мой. Я его купил.
– Тогда извини. Просто у него такой вид, что он мог бы быть домом твоих родителей. Наступила пауза.
– А где твоя мать? – спросил я.
– Не знаю.
– Ладно, а когда ты последний раз ее видел?
– Не знаю.
– А отец?
– Я не хочу об этом говорить.
Дальше мы пошли молча, только гравий тропы поскрипывал под ногами, да иногда доносился дальний птичий крик.
– Я – Незаметный, – сказал Филипп. – И ты – Незаметный. И такими мы были всегда. Не ищи ответов в детстве или в семье. Их там нет.
Я кивнул и ничего не сказал.
Впереди на тропе показались наши товарищи, и мы поспешили их догнать.
Пола мы подобрали в Йосемите по дороге домой. Он стоял на мостках под водопадом, голый, как олень, и орал ругательства во всю глотку. Через мостки шел постоянный поток туристов, разглядывающих и фотографирующих водопад. Люди из других штатов, других стран. Англичане, немцы, японцы.
А Пол стоял посередине, и член с яйцами у него болтались при каждом его прыжке. И орал ругательства.
Мы постояли минуту у начала моста, глядя на него.
– Забавно, – сказал Филипп. – Они на него налетают, а он им в уши орет, а они все равно его не видят.
Стив и Билл ржали. Будто никогда в жизни не видели ничего смешнее.
А мне это казалось нереальным, будто я смотрю фильм Дэвида Линча. Человек стоял на мосту, голый и вполне видимый, а туристы в шортах шли мимо, налетали на него, не замечая, даже иногда небрежно отодвигали в сторону, чтобы не закрывал кадр. Шум водопада оглушал, не давая разговаривать, но что странно, в унисон с движением рта голого доносилось одно и то же явно слышимое непристойное слово.
Это был очевидный крик о помощи, отчаянная мольба доведенного до крайности человека, чтобы его заметили, и я подумал, что если бы мы все не нашли друг друга, если бы террористы не собрались вместе, это мог бы быть любой из нас.
– Он свихнулся, – сказал Джеймс. Кажется, он тоже понял серьезность ситуации. – Он свихнулся окончательно.
Я кивнул.
– Нет, – сказал Филипп.
Он пошел с потоком туристов на мост и подошел к этому человеку. Он заговорил с ним, сказав что-то, чего мы не расслышали. И тут же человек перестал вопить и заплакал, всхлипывая и смеясь одновременно. Он обнял Филиппа, и все тело его трясло.
Филипп увел его с моста.
Человек вытер слезы руками, вытер нос о то место, где мог бы быть рукав, и тут он увидел нас. Он посмотрел на нас на всех по очереди, и тут на его лице появилось понимание.
– Вы что... все Незаметные?
Мы кивнули.
Человек упал на колени, снова заплакал, выкрикивая между всхлипами: «Слава Богу!»
– Ты не одинок, – сказал ему Филипп, кладя ему руку на плечо. Человек поднял глаза. – Его зовут Пол, – обратился к нам Филипп.
Пол не свихнулся, как подумали было мы с Джеймсом. Ему действительно не просто было приспособиться – он уже слишком давно был один, – но когда мы вернулись в Южную Калифорнию, он уже совсем оправился.
Нашего второго рекрута мы нашли, когда вернулись в округ Орандж.
В первый раз мы его увидели в торговом ряду Бри где-то через неделю после возвращения. Он сидел на полу возле полок книжного магазина и читал «Пентхауз». Он был молод, не старше девятнадцати или двадцати, одет он был в футболку и джинсы, а длинные волосы были связаны в пучок на затылке. Мы шли за едой, когда Филипп его заметил и вдруг остановился. Не заходя в магазин, он смотрел на этого человека, явно замечающего наше присутствие: он поднял глаза и стал смотреть на нас.
– Еще один, – сказал Филипп. – Посмотрим, на какой он стадии. – Он велел остальным идти дальше, а меня попросил остаться с ним. – Встретимся через полчаса в продуктовом.
Как только остальные ушли, Филипп вошел в магазин, подошел к стойке журналов и взял номер «Пипл». Молодой человек в панике засунул свой «Пентхауз» обратно на полку и выбежал.
– Вот такой и ты был сначала, – сказал Филипп, откладывая журнал. – Пошли. Проследим за ним.
Это оказалось неожиданно легко. Он пытался ускользнуть от нас почти как персонаж мультфильма. Быстро протискиваясь сквозь толпу покупателей, он постоянно оглядывался через плечо – не идем ли мы за ним, он прятался за парочками и группами подростков и тут же выглядывал, не видим ли мы его.
Я должен признать, что сам его страх дал мне щекочущее нервы ощущение силы, собственной значимости и превосходства. Я шел по рядам уверенно, с гипертрофированной оценкой собственного авторитета, и сам себе казался персонажем Арнольда Шварценеггера, медленно и неуклонно идущего по следам врага.
– Он еще не прошел инициации, – сказал Филипп, пока мы шли за парнем через «Зирс». – Он еще не стал одним из нас.
– Инициации?
– Он еще не убил.
Человек выскочил из «Зирса» и побежал по первому пролету автостоянки. Я чуть не побежал за ним, но Филипп остановил меня протянутой поперек груди рукой:
– Не надо. Ты его не поймаешь. Лучше постарайся запомнить его машину.
Мы стояли на тротуаре перед магазином. Человек нырнул между двумя машинами примерно в середине пролета, и через секунду желтый «Фольксваген»-жук выехал оттуда.
– Он проедет мимо нас, – сказал Филипп. – Он хочет нас увидеть. Постарайся запомнить номер.
И точно, вместо того чтобы выехать в другую сторону пролета, он промчался мимо нас. За секунду до поворота я увидел за ветровым стеклом глядящие на меня дикие глаза из-под широкого лба.
И он исчез.
– Ты запомнил номер?
– Частично, – ответил я. – ПТЛ-что-то. Кажется, следующая цифра – пять, но не уверен. Точно не шесть.
– Довольно близко. Я заметил у него на бампере наклейку парковки Фуллертон-колледжа. Найти на парковке Фуллертон-колледжа желтого «жука» с номером, начинающимся с ПТЛ, проще простого.
Мы пошли обратно в торговые ряды, через «Зирс» к продуктовым магазинам.
– А откуда ты знаешь, что он еще не убил своего босса? – спросил я.
– Это видно. Во время инициации что-то происходит. На физическом или биологическом уровне. Что-то меняется внутри нас при убийстве. Чувствуется разница в образе действий. Не могу объяснить, но я это знаю. Это вещь реальная, конкретная. – Мы заметили своих товарищей, и Филипп поманил их к нам. – Мы будем следить за этим парнем, держать его под наблюдением. Через пару недель или чуть больше он будет готов вступить в наше братство.
– Ты же о нем ничего не знаешь, – усомнился я. – Ты не знаешь ни его, ни его семьи, ни положения на работе. Откуда ты знаешь, что он убьет босса?
– Мы все это делаем, – сказал Филипп с оттенком грусти в голосе. – Все.
Примерно через неделю мы стояли возле автостоянки Фуллертон-колледжа. «Фольксваген» мы нашли без проблем, и сейчас все ждали по своим машинам, а Томми, самый молодой из нас, стоял возле «жука».
Через пару минут после полудня со стороны математического факультета прошел человек со стопкой книг под мышкой. Оттуда же шли еще студенты, группами и по двое, но наш человек шел один.
Он дошел до «фольксвагена» и открыл дверь.
– Эй! – позвал Томми. – Это твоя машина? Человек посмотрел на Томми. На его лице сменяли друг друга противоречивые чувства: удивление, облегчение, страх. Победил страх, и не успел Томми ничего к своим словам добавить, тот прыгнул в машину, захлопнул дверцу и завел мотор.
– Погоди! – крикнул ему Томми.
Но тот уже поехал.
Мы все повыходили из своих укрытий.
– Он созревает, – сказал Филипп. – В следующий раз он уже будет готов.
По чистому ведению мы выбрали день удачно. Примерно через две недели мы пришли на ту же автостоянку. На этот раз этот человек был не на занятиях, а сидел в машине.
Почти все время мы жили в мотелях – этих величественных памятниках безликости. Мы ни разу не видели ни поваров, готовящих нашу еду, ни горничных, которые ее приносили. И когда они меняли у нас полотенца или стелили кровати, нас тоже не было.
Сами комнаты были тоже взаимозаменяемы, отделаны безымянными фирмами, которые выполняли заказы оптом. Всегда там были одинаковые двуспальные кровати, рядом хорошо закрепленный торшер, длинный ящик для белья и на нем телевизор на шарнире, закрепленный болтами. И неизменная Библия.
Я хотел все это ненавидеть; знал, что следовало бы, но не мог. Я это любил. Как и все мы. Нам не надоедала ни еда, ни обстановка. Это была наша среда, наша родная стихия, и мы ею наслаждались. Ординарное, среднее, стандартное, это было то, где нам уютно, и, хотя мы не лезли в пятизвездочные отели и держались мотелей со скромными ценами, с нашей точки зрения, мы просто попали в рай для свиней.
Мы не платили за еду или проживание, но если не считать этого и прихваченных мелких сувениров, свою незаконную деятельность приостановили. Мы в самом деле были в отпуске – и от нашей обычной жизни, и от роли террористов, и это было здорово.
Мы переехали в Орегон через Вашингтон, потом в Канаду, потом повернули назад. Я никогда не выезжал из Калифорнии, и мне интересно было побывать за пределами штата. Я видел то, чего раньше не видал, о чем только читал, и теперь я стал более развитым, более космополитичным, и это было мне приятно.
Мне понравилось путешествовать, бывать во всех этих местах, но главным были наши ночные разговоры, которые давали мне ощущение цели в жизни. Потому что именно в них впервые мы стали обсуждать, кто мы такие, зачем мы, как себя ощущаем, что это такое – быть Незаметным. Мы пытались найти смысл своего существования, и уже не Филипп рассказывал нам, что мы должны чувствовать, но каждый из нас выражал свои чувства и мысли, и этот смысл жизни мы искали все вместе.
Я никогда до того не бывал частью группы, никогда не принадлежал клике или кружку, и это было ново и хорошо. Теперь я понял, что находят люди в командах и братствах, какую ощущают связь с единомышленниками, и это тоже было чудесно. Я был свободен быть самим собой, потому что я был среди людей, имеющих одни со мной чувства. Атмосфера была дружеской и свободной. Мы говорили серьезно и честно, но не торжественно и напыщенно, и нам было весело друг с другом. Часто мы хвастались друг другу сексуальными подвигами – юношеская, школьническая манера преувеличений. Все мы знали, что во всем этом нет ни слова правды, и это могло бы выглядеть жалко в нашем возрасте, но почему-то так нам было лучше. Филипп, бывало, оттягивал штанину ниже колена, делая вид, что дотуда свисает его член, и говорил:
– За что Господь благословил меня таким?
А Бастер отвечал:
– Вот этим карандашиком? Когда я ложусь, собаки путают его с пожарным шлангом.
И мы все ржали.
Мы так часто были вместе и так редко порознь, что у меня долго не было возможности спросить Филиппа, почему на самом деле он хотел увезти нас из Южной Калифорнии. Несколько раз было у меня искушение его спросить, но всегда при этом нас могли услышать остальные, а я помнил, как он посмотрел на меня там, у себя дома, и каждый раз я откладывал вопрос до более удобного случая.
Такой случай настал наконец возле Маунт-Шаста. В этот раз все остальные отправились на прогулку по тропе, а Филипп остался в машине и разглядывал карту, решая, куда ехать дальше. Я остался с ним и дождался, пока все не скроются из виду.
– Так почему, – спросил я, – на самом деле мы сюда поехали?
Он сложил карту и посмотрел на меня.
– Я все гадал, когда ты задашь мне этот вопрос.
– Сейчас и задаю.
Он медленно и задумчиво покачал головой.
– Сам не знаю.
– Знаешь.
– Честное слово, не знаю. По-настоящему. Просто было у меня такое чувство... – Он сам себя перебил: – Бывают у тебя такие вроде наплывы интуиции или... предчувствия? Когда ты знаешь, что вот-вот что-то случится, и так оно и бывает?
Я покачал головой.
Он облизал губы:
– А у меня бывает. Я не знаю, совпадения это или что, но иногда бывает у меня такое чувство... Как в тот раз, когда я убил своего босса. Я уже за месяц до того это знал, еще раньше, чем мне этого захотелось, и так, конечно, и случилось. И потом – когда я тебя встретил. Что-то меня заставило в тот день поехать на Сауз-Коаст-Плаза. Что – не знаю. А когда я приехал, та же интуиция подсказала мне кого-то искать. Будто... будто меня что-то вело.
Я рассмеялся:
– У тебя развивается мания мессианства!
–Может быть, – согласился он. Я перестал улыбаться:
– Я же пошутил!
– А я – нет. – Он посмотрел на меня: – Иногда бывает у меня такое чувство. Будто я – человек, на которого нагрузили роль бога, а я к ней не готов. – Он закрыл дверь и запер ее. – В общем, поэтому я и решил организовать эту поездку. Что-то мне подсказало, что пора сматывать удочки. Было такое смутное ощущение, что за нами наблюдают, что кто-то подбирается к нам, и нам надо оттуда убраться. Я не знал, на какое время, чувствовал только, что надо ехать. И быстро.
– Кто же, по-твоему, мог к нам подбираться? Копы?
– Может быть.
Он пожал плечами.
– Но ты так не думаешь.
Он снова посмотрел на меня:
– Нет, я так не думаю.
– А мы вернуться собираемся хоть когда-нибудь?
– Ага, – ответил он. – Скоро. Я думаю, все должно было уже затихнуть. Через месяц-другой будет уже безопасно.
Мы пошли вдоль перил туда, куда скрылись наши товарищи. Шагая по земляным ступенькам, я посмотрел на Филиппа.
– Слушай, вот твой дом... – начал я.
– Да?
– Это был дом твоей матери?
– Нет, мой. Я его купил.
– Тогда извини. Просто у него такой вид, что он мог бы быть домом твоих родителей. Наступила пауза.
– А где твоя мать? – спросил я.
– Не знаю.
– Ладно, а когда ты последний раз ее видел?
– Не знаю.
– А отец?
– Я не хочу об этом говорить.
Дальше мы пошли молча, только гравий тропы поскрипывал под ногами, да иногда доносился дальний птичий крик.
– Я – Незаметный, – сказал Филипп. – И ты – Незаметный. И такими мы были всегда. Не ищи ответов в детстве или в семье. Их там нет.
Я кивнул и ничего не сказал.
Впереди на тропе показались наши товарищи, и мы поспешили их догнать.
* * *
К нашей группе добавились два новичка.Пола мы подобрали в Йосемите по дороге домой. Он стоял на мостках под водопадом, голый, как олень, и орал ругательства во всю глотку. Через мостки шел постоянный поток туристов, разглядывающих и фотографирующих водопад. Люди из других штатов, других стран. Англичане, немцы, японцы.
А Пол стоял посередине, и член с яйцами у него болтались при каждом его прыжке. И орал ругательства.
Мы постояли минуту у начала моста, глядя на него.
– Забавно, – сказал Филипп. – Они на него налетают, а он им в уши орет, а они все равно его не видят.
Стив и Билл ржали. Будто никогда в жизни не видели ничего смешнее.
А мне это казалось нереальным, будто я смотрю фильм Дэвида Линча. Человек стоял на мосту, голый и вполне видимый, а туристы в шортах шли мимо, налетали на него, не замечая, даже иногда небрежно отодвигали в сторону, чтобы не закрывал кадр. Шум водопада оглушал, не давая разговаривать, но что странно, в унисон с движением рта голого доносилось одно и то же явно слышимое непристойное слово.
Это был очевидный крик о помощи, отчаянная мольба доведенного до крайности человека, чтобы его заметили, и я подумал, что если бы мы все не нашли друг друга, если бы террористы не собрались вместе, это мог бы быть любой из нас.
– Он свихнулся, – сказал Джеймс. Кажется, он тоже понял серьезность ситуации. – Он свихнулся окончательно.
Я кивнул.
– Нет, – сказал Филипп.
Он пошел с потоком туристов на мост и подошел к этому человеку. Он заговорил с ним, сказав что-то, чего мы не расслышали. И тут же человек перестал вопить и заплакал, всхлипывая и смеясь одновременно. Он обнял Филиппа, и все тело его трясло.
Филипп увел его с моста.
Человек вытер слезы руками, вытер нос о то место, где мог бы быть рукав, и тут он увидел нас. Он посмотрел на нас на всех по очереди, и тут на его лице появилось понимание.
– Вы что... все Незаметные?
Мы кивнули.
Человек упал на колени, снова заплакал, выкрикивая между всхлипами: «Слава Богу!»
– Ты не одинок, – сказал ему Филипп, кладя ему руку на плечо. Человек поднял глаза. – Его зовут Пол, – обратился к нам Филипп.
Пол не свихнулся, как подумали было мы с Джеймсом. Ему действительно не просто было приспособиться – он уже слишком давно был один, – но когда мы вернулись в Южную Калифорнию, он уже совсем оправился.
Нашего второго рекрута мы нашли, когда вернулись в округ Орандж.
В первый раз мы его увидели в торговом ряду Бри где-то через неделю после возвращения. Он сидел на полу возле полок книжного магазина и читал «Пентхауз». Он был молод, не старше девятнадцати или двадцати, одет он был в футболку и джинсы, а длинные волосы были связаны в пучок на затылке. Мы шли за едой, когда Филипп его заметил и вдруг остановился. Не заходя в магазин, он смотрел на этого человека, явно замечающего наше присутствие: он поднял глаза и стал смотреть на нас.
– Еще один, – сказал Филипп. – Посмотрим, на какой он стадии. – Он велел остальным идти дальше, а меня попросил остаться с ним. – Встретимся через полчаса в продуктовом.
Как только остальные ушли, Филипп вошел в магазин, подошел к стойке журналов и взял номер «Пипл». Молодой человек в панике засунул свой «Пентхауз» обратно на полку и выбежал.
– Вот такой и ты был сначала, – сказал Филипп, откладывая журнал. – Пошли. Проследим за ним.
Это оказалось неожиданно легко. Он пытался ускользнуть от нас почти как персонаж мультфильма. Быстро протискиваясь сквозь толпу покупателей, он постоянно оглядывался через плечо – не идем ли мы за ним, он прятался за парочками и группами подростков и тут же выглядывал, не видим ли мы его.
Я должен признать, что сам его страх дал мне щекочущее нервы ощущение силы, собственной значимости и превосходства. Я шел по рядам уверенно, с гипертрофированной оценкой собственного авторитета, и сам себе казался персонажем Арнольда Шварценеггера, медленно и неуклонно идущего по следам врага.
– Он еще не прошел инициации, – сказал Филипп, пока мы шли за парнем через «Зирс». – Он еще не стал одним из нас.
– Инициации?
– Он еще не убил.
Человек выскочил из «Зирса» и побежал по первому пролету автостоянки. Я чуть не побежал за ним, но Филипп остановил меня протянутой поперек груди рукой:
– Не надо. Ты его не поймаешь. Лучше постарайся запомнить его машину.
Мы стояли на тротуаре перед магазином. Человек нырнул между двумя машинами примерно в середине пролета, и через секунду желтый «Фольксваген»-жук выехал оттуда.
– Он проедет мимо нас, – сказал Филипп. – Он хочет нас увидеть. Постарайся запомнить номер.
И точно, вместо того чтобы выехать в другую сторону пролета, он промчался мимо нас. За секунду до поворота я увидел за ветровым стеклом глядящие на меня дикие глаза из-под широкого лба.
И он исчез.
– Ты запомнил номер?
– Частично, – ответил я. – ПТЛ-что-то. Кажется, следующая цифра – пять, но не уверен. Точно не шесть.
– Довольно близко. Я заметил у него на бампере наклейку парковки Фуллертон-колледжа. Найти на парковке Фуллертон-колледжа желтого «жука» с номером, начинающимся с ПТЛ, проще простого.
Мы пошли обратно в торговые ряды, через «Зирс» к продуктовым магазинам.
– А откуда ты знаешь, что он еще не убил своего босса? – спросил я.
– Это видно. Во время инициации что-то происходит. На физическом или биологическом уровне. Что-то меняется внутри нас при убийстве. Чувствуется разница в образе действий. Не могу объяснить, но я это знаю. Это вещь реальная, конкретная. – Мы заметили своих товарищей, и Филипп поманил их к нам. – Мы будем следить за этим парнем, держать его под наблюдением. Через пару недель или чуть больше он будет готов вступить в наше братство.
– Ты же о нем ничего не знаешь, – усомнился я. – Ты не знаешь ни его, ни его семьи, ни положения на работе. Откуда ты знаешь, что он убьет босса?
– Мы все это делаем, – сказал Филипп с оттенком грусти в голосе. – Все.
Примерно через неделю мы стояли возле автостоянки Фуллертон-колледжа. «Фольксваген» мы нашли без проблем, и сейчас все ждали по своим машинам, а Томми, самый молодой из нас, стоял возле «жука».
Через пару минут после полудня со стороны математического факультета прошел человек со стопкой книг под мышкой. Оттуда же шли еще студенты, группами и по двое, но наш человек шел один.
Он дошел до «фольксвагена» и открыл дверь.
– Эй! – позвал Томми. – Это твоя машина? Человек посмотрел на Томми. На его лице сменяли друг друга противоречивые чувства: удивление, облегчение, страх. Победил страх, и не успел Томми ничего к своим словам добавить, тот прыгнул в машину, захлопнул дверцу и завел мотор.
– Погоди! – крикнул ему Томми.
Но тот уже поехал.
Мы все повыходили из своих укрытий.
– Он созревает, – сказал Филипп. – В следующий раз он уже будет готов.
По чистому ведению мы выбрали день удачно. Примерно через две недели мы пришли на ту же автостоянку. На этот раз этот человек был не на занятиях, а сидел в машине.