– Боб!
– Что? – отозвался я.
– Иди к нам!
Я не испугался, хотя знал, что следовало бы. Эта темная форма в середине леса должна была бы напугать меня до смерти. Но голос был теплый и ласковый, и почему-то от самого факта, что это наконец случилось, что ожидание кончилось, мне стало легче.
– Иди! – позвал голос. – Мы тебя ждем!
Окно и стена передо мной растворились в воздухе. Как во сне, как под гипнозом, я пошел через бывшую стену, ощутил дыхание другого ветра на своей коже, другой воздух у себя в легких. Даже температура была другая. Не холоднее и не теплее – просто... другая.
Я был в другом мире.
Меня наполнило странное чувство благополучия, летаргического довольства, не уходившего, несмотря на сигналы тревоги и озабоченности, которые посылал разум.
Я шагнул вперед.
– Нет!
Голос Джейн, пронзительный и отчаянный, полный безнадежной, беспомощной, смертельной тоски, прорезал теплую муть у меня в мозгу, и я дернулся обернуться на этот голос. На краткую долю секунды я оказался во дворе нашего дома и видел, как она кричит мне в окно, и снова оказался в поле, и она кричала мне из комнаты без стен, как будто перенесенной ураганом из Канзаса в страну Оз.
– Боб! – позвал другой голос.
Он уже не был такой теплый и ласковый. На самом деле он был таким же угрожающим, как его источник, огромный черный силуэт среди деревьев, и я попытался шагнуть обратно к Джейн, к нашей спальне, но мои ноги отказывались туда идти.
– Боб! – вскрикнула Джейн.
Снова мигнула сцена, и я увидел двор и дом.
– Джейн! – позвал я.
– Я тебя вижу! – крикнула она. – Я тебя замечаю! Я люблю тебя!
Не знаю, что заставило ее это выкрикнуть, почему она об этом подумала, почему верила, что от этих слов будет хоть какой-то толк, но они вызвали гневный рокот силуэтов в деревьях, и вдруг я снова обрел способность двигаться. Я повернулся и побежал к ней, и другой мир, чужой мир, начал исчезать, медленно растворяясь на глазах, пока не пропал совсем. Я стоял голый во дворе, на траве, прижавшись лицом и руками к окну спальни, а с той стороны к нему прижималась Джейн. Я не знаю, как это случилось, но она оттащила меня от края. Она спасла меня.
Я побежал к кухонной двери и подождал, пока Джейн ее отперла, и мы оказались в объятиях друг у друга.
– Я слышала, как ты что-то кричишь, и увидела тебя снаружи, и ты... ты таял! – всхлипнула Джейн. – Ты исчезал!
– Ш-ш-ш, – сказал я, держа ее в объятиях. – Все хорошо.
И так и было. Не было ни золотого неба, ни оранжевой травы, ни пурпурных деревьев. Был только наш дом, и Томпсон, и ночное небо Аризоны. Если бы это было в кино, то там ее любовь спасла бы меня и вернула обратно, именно она не дала бы мне исчезнуть в этом другом мире, но я почему-то знал, что это не так. Любовь была частью этого, но только частью. Важно было и то, что Джейн меня видела. Я не был для нее Незаметным.
И что она сказала такие слова. И в таком порядке:
«Я тебя вижу – я тебя замечаю – я люблю тебя».
Магия.
– Я люблю тебя, – снова сказала она.
Мы не Незаметные для тех, кто нас любит.
Я сжал ее покрепче.
– Я тоже тебя люблю, – сказал я. – И я тебя вижу. И я тебя замечаю. И я никогда не перестану тебя замечать. Никогда.
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
– Что? – отозвался я.
– Иди к нам!
Я не испугался, хотя знал, что следовало бы. Эта темная форма в середине леса должна была бы напугать меня до смерти. Но голос был теплый и ласковый, и почему-то от самого факта, что это наконец случилось, что ожидание кончилось, мне стало легче.
– Иди! – позвал голос. – Мы тебя ждем!
Окно и стена передо мной растворились в воздухе. Как во сне, как под гипнозом, я пошел через бывшую стену, ощутил дыхание другого ветра на своей коже, другой воздух у себя в легких. Даже температура была другая. Не холоднее и не теплее – просто... другая.
Я был в другом мире.
Меня наполнило странное чувство благополучия, летаргического довольства, не уходившего, несмотря на сигналы тревоги и озабоченности, которые посылал разум.
Я шагнул вперед.
– Нет!
Голос Джейн, пронзительный и отчаянный, полный безнадежной, беспомощной, смертельной тоски, прорезал теплую муть у меня в мозгу, и я дернулся обернуться на этот голос. На краткую долю секунды я оказался во дворе нашего дома и видел, как она кричит мне в окно, и снова оказался в поле, и она кричала мне из комнаты без стен, как будто перенесенной ураганом из Канзаса в страну Оз.
– Боб! – позвал другой голос.
Он уже не был такой теплый и ласковый. На самом деле он был таким же угрожающим, как его источник, огромный черный силуэт среди деревьев, и я попытался шагнуть обратно к Джейн, к нашей спальне, но мои ноги отказывались туда идти.
– Боб! – вскрикнула Джейн.
Снова мигнула сцена, и я увидел двор и дом.
– Джейн! – позвал я.
– Я тебя вижу! – крикнула она. – Я тебя замечаю! Я люблю тебя!
Не знаю, что заставило ее это выкрикнуть, почему она об этом подумала, почему верила, что от этих слов будет хоть какой-то толк, но они вызвали гневный рокот силуэтов в деревьях, и вдруг я снова обрел способность двигаться. Я повернулся и побежал к ней, и другой мир, чужой мир, начал исчезать, медленно растворяясь на глазах, пока не пропал совсем. Я стоял голый во дворе, на траве, прижавшись лицом и руками к окну спальни, а с той стороны к нему прижималась Джейн. Я не знаю, как это случилось, но она оттащила меня от края. Она спасла меня.
Я побежал к кухонной двери и подождал, пока Джейн ее отперла, и мы оказались в объятиях друг у друга.
– Я слышала, как ты что-то кричишь, и увидела тебя снаружи, и ты... ты таял! – всхлипнула Джейн. – Ты исчезал!
– Ш-ш-ш, – сказал я, держа ее в объятиях. – Все хорошо.
И так и было. Не было ни золотого неба, ни оранжевой травы, ни пурпурных деревьев. Был только наш дом, и Томпсон, и ночное небо Аризоны. Если бы это было в кино, то там ее любовь спасла бы меня и вернула обратно, именно она не дала бы мне исчезнуть в этом другом мире, но я почему-то знал, что это не так. Любовь была частью этого, но только частью. Важно было и то, что Джейн меня видела. Я не был для нее Незаметным.
И что она сказала такие слова. И в таком порядке:
«Я тебя вижу – я тебя замечаю – я люблю тебя».
Магия.
– Я люблю тебя, – снова сказала она.
Мы не Незаметные для тех, кто нас любит.
Я сжал ее покрепче.
– Я тоже тебя люблю, – сказал я. – И я тебя вижу. И я тебя замечаю. И я никогда не перестану тебя замечать. Никогда.
Глава 15
На следующий день я вышел, и я был невидим. Полностью невидим. Никто меня не видел, никто не слышал. Я не просто был Незаметным. Я не существовал.
А я было думал, что все позади. Я думал, что я вернусь к работе, что мое состояние начало возвращаться к прежнему, что все вернется к норме, но когда я вышел из машины и пошел по ступеням сити-холла, я заметил, что никто на меня не смотрит. Я вошел, прошел мимо секретарши мэра, и она меня не видела. Я встал в дверях кабинета Ральфа. Он смотрел прямо сквозь меня.
– Ральф! – позвал я.
Ответа не было.
Я подумал разыграть его, наколоть, поднять что-нибудь и пронести по комнате. Но какой смысл? Я повернулся и ушел. Впервые я понял, что если бы даже я мог вернуться к работе, я бы не захотел.
Я больше не хотел здесь находиться.
Я больше не хотел жить в Томпсоне.
Я сел в машину и поехал домой.
По дороге я думал о том, кто я и что я, о том, чего я хочу. Жить ради маркетинговой проверки товаров? Быть человеческой морской свинкой? Какой в этом смысл? Это причина для существования? Может быть. Как сказал однажды Ральф:
«Кто-то же должен это делать».
Но этот кто-то был не я.
Может быть, жизнь и работа в Томпсоне давала кому-то из Незаметных ощущение цели. Может быть, где-то изготовлялись товары, которые хорошо пошли в Томпсоне, создавались рабочие места, может быть, люди, которые эти товары покупали, были ими довольны, может быть, часть заслуги в этом принадлежала Незаметным Томпсона.
Но мне этого было мало.
Весь Томпсон был один большой «Отомейтед интерфейс». Я здесь был никто и ничто.
А я хотел быть кем-то и чем-то.
Я остановился перед домом и посидел минуту неподвижно. Через окно я видел, как Джейн пылесосом убирает гостиную.
Все это оказалось дерьмом. С начала и до конца. Все вообще. Выбранная мной дорога уперлась в тупик. Террористы Ради Простого Человека скатились к оргии насилия и крови, а город моего народа оказался тем, откуда я хотел убежать.
Что мне теперь делать? Куда пойти?
А Джейн?
Я еще посидел, потом вышел из машины и все рассказал Джейн. И попросил ее позвонить ее друзьям.
Никто из них ее не слышал.
Мы поехали в город, прошли через район магазинов. Никто нас не видел. Никого из нас. Мы были невидимками. Джейн вытащила меня обратно, но я потянул ее за собой, и теперь мы оба были пойманы в этой «земле нигде», незаметные для Незаметных.
Джейн становилась все мрачнее и мрачнее, когда видела все более ясно, что с ней случилось.
– Я не вижу ничего из этих странных видений, – сказала она мне в «Нордстроме».
– Я тоже, – ответил я. – Больше не вижу. Похоже, этот этап закончен.
– Значит, мы здесь застряли. Вот так.
Я кивнул.
Она бросила сумку на землю и рванула на себе блузку.
– Что ты делаешь?
Она расстегнула лифчик, сбросила туфли, расстегнула и стянула с себя джинсы.
– Прекрати!
Мне стало страшно.
– А что такое? Меня никто не видит.
Она стянула с себя трусы.
– Джейн!
Она подбежала к пожилой паре, схватила мужчину за руку и прижала его руку к своей груди.
– Потрогай мои сиськи!
Старик перепугался, выдернулся, но хотя он явно ее ощущал, но не видел ее и не слышал.
– Джейн!
– Возьми ее! Возьми мою!..
Она стояла голая посреди магазина, выкрикивая грязные слова, но никто на нее не смотрел, никто не обращал внимание, и я схватил в бельевом отделе купальный халат и набросил на нее, а потом вывел ее обратно к машине.
И отвез ее домой.
А я было думал, что все позади. Я думал, что я вернусь к работе, что мое состояние начало возвращаться к прежнему, что все вернется к норме, но когда я вышел из машины и пошел по ступеням сити-холла, я заметил, что никто на меня не смотрит. Я вошел, прошел мимо секретарши мэра, и она меня не видела. Я встал в дверях кабинета Ральфа. Он смотрел прямо сквозь меня.
– Ральф! – позвал я.
Ответа не было.
Я подумал разыграть его, наколоть, поднять что-нибудь и пронести по комнате. Но какой смысл? Я повернулся и ушел. Впервые я понял, что если бы даже я мог вернуться к работе, я бы не захотел.
Я больше не хотел здесь находиться.
Я больше не хотел жить в Томпсоне.
Я сел в машину и поехал домой.
По дороге я думал о том, кто я и что я, о том, чего я хочу. Жить ради маркетинговой проверки товаров? Быть человеческой морской свинкой? Какой в этом смысл? Это причина для существования? Может быть. Как сказал однажды Ральф:
«Кто-то же должен это делать».
Но этот кто-то был не я.
Может быть, жизнь и работа в Томпсоне давала кому-то из Незаметных ощущение цели. Может быть, где-то изготовлялись товары, которые хорошо пошли в Томпсоне, создавались рабочие места, может быть, люди, которые эти товары покупали, были ими довольны, может быть, часть заслуги в этом принадлежала Незаметным Томпсона.
Но мне этого было мало.
Весь Томпсон был один большой «Отомейтед интерфейс». Я здесь был никто и ничто.
А я хотел быть кем-то и чем-то.
Я остановился перед домом и посидел минуту неподвижно. Через окно я видел, как Джейн пылесосом убирает гостиную.
Все это оказалось дерьмом. С начала и до конца. Все вообще. Выбранная мной дорога уперлась в тупик. Террористы Ради Простого Человека скатились к оргии насилия и крови, а город моего народа оказался тем, откуда я хотел убежать.
Что мне теперь делать? Куда пойти?
А Джейн?
Я еще посидел, потом вышел из машины и все рассказал Джейн. И попросил ее позвонить ее друзьям.
Никто из них ее не слышал.
Мы поехали в город, прошли через район магазинов. Никто нас не видел. Никого из нас. Мы были невидимками. Джейн вытащила меня обратно, но я потянул ее за собой, и теперь мы оба были пойманы в этой «земле нигде», незаметные для Незаметных.
Джейн становилась все мрачнее и мрачнее, когда видела все более ясно, что с ней случилось.
– Я не вижу ничего из этих странных видений, – сказала она мне в «Нордстроме».
– Я тоже, – ответил я. – Больше не вижу. Похоже, этот этап закончен.
– Значит, мы здесь застряли. Вот так.
Я кивнул.
Она бросила сумку на землю и рванула на себе блузку.
– Что ты делаешь?
Она расстегнула лифчик, сбросила туфли, расстегнула и стянула с себя джинсы.
– Прекрати!
Мне стало страшно.
– А что такое? Меня никто не видит.
Она стянула с себя трусы.
– Джейн!
Она подбежала к пожилой паре, схватила мужчину за руку и прижала его руку к своей груди.
– Потрогай мои сиськи!
Старик перепугался, выдернулся, но хотя он явно ее ощущал, но не видел ее и не слышал.
– Джейн!
– Возьми ее! Возьми мою!..
Она стояла голая посреди магазина, выкрикивая грязные слова, но никто на нее не смотрел, никто не обращал внимание, и я схватил в бельевом отделе купальный халат и набросил на нее, а потом вывел ее обратно к машине.
И отвез ее домой.
Глава 16
Следующие два дня Джейн провела в постели. Поначалу я боялся, что она не оправится от этого шока. Я не ожидал от нее такой реакции и очень перепугался.
Но на третье утро она проснулась раньше меня, налила мне стакан апельсинового сока, делая вид, что ничего особенного не случилось.
– С тобой такое было и тогда, когда ты впервые узнала, что ты – Незаметная?
– Нет, только в этот раз. Синдром отложенного стресса, наверное. Кажется, это все уже позади.
– Но сейчас ты в норме?
– Сейчас в норме.
Я посмотрел на нее:
– Так что мы будем делать?
– А что ты хочешь делать?
Я понял, что ничего нас к этому месту не привязывает, ничего здесь не держит. У нас здесь ни ответственности, ни обязательств. Мы можем делать что захотим.
– Я не знаю, – признался я. Она подошла к столу, держа в руке сковородку, и сбросила яичницу мне на тарелку.
– Одно я точно знаю, – сказала она. – Здесь я оставаться не хочу.
– Я тоже. – Я посмотрел на нее: – Есть идеи, куда ты хочешь поехать?
Она застенчиво улыбнулась:
– Лагуна-Бич?
– Значит, Лагуна-Бич, – усмехнулся я в ответ.
Он приехал через пятнадцать минут, еще более бледный и вылинявший, чем был в прошлый раз, если только это возможно. Но я все равно его видел, и Джейн его видела, и, несмотря на все, что произошло, я с теплым и добрым чувством представил своей жене своего друга.
Филипп остался у нас ночевать.
За обедом я объяснил ему, как все было, что именно я видел, что именно сделала Джейн.
Он кивнул.
– Так ты считаешь, что узнавание со стороны других – это якорь, который нас здесь держит?
– Возможно.
– Так почему я до сих пор здесь?
– Потому что я тебя знаю. – Я набрал воздуху. – Потому что я тебя вижу. Замечаю. Потому что я тебя люблю.
Он усмехнулся:
– Стоит попытаться?
– Вреда не будет.
– А когда ты уедешь, что будет?
Я промолчал.
Он рассмеялся:
– Да ты не волнуйся. Я не напрашиваюсь на приглашение.
– Я же не... – я поспешил объясниться.
Он перебил:
– Я знаю. Знаю.
На самом деле я думал позвать его с нами, но хотел сначала поговорить с Джейн.
– А почему тебе не поехать с нами? – спросила Джейн. Я поймал ее взгляд и кивнул в знак благодарности.
Он покачал головой:
– Здесь мое место. Здесь мой народ.
– Но...
– Без «но». У меня достаточно веры в себя и в свои силы, чтобы отбиться от любого нападения. Никто мне не будет говорить, что я не существую.
Я кивнул, улыбнувшись, но все равно я за него тревожился.
– Ты уверена, что не хочешь взять с собой свою мебель? – спросил я. – Мы можем прихватить нормальный грузовик.
Она покачала головой:
– Нет.
Мы были готовы к отъезду.
Джейн села в машину, застегнула ремень. Я повернулся к Филиппу. Несмотря на все различия, все споры, все, что случилось, мне было грустно с ним расставаться. Мы многое пережили вместе, хорошее и плохое, и это создало между нами связь, которую уже не разорвать никогда. Я смотрел на него, и его обычно острый взгляд был уже не так резок, и глаза повлажнели по краям.
– Поехали с нами, – еще раз сказал я.
Он покачал головой.
– Я больше не исчезаю. Я возвращаюсь. Через пару месяцев я буду сильнее, чем раньше. Ты за меня не волнуйся.
Я посмотрел ему в глаза, и он понял, что я знаю, что это неправда. Мы понимали друг друга.
– И куда же вы поедете? – спросил он. – Обратно в Палм-Спрингз? Ты мог бы там набрать несколько новых террористов.
– Это не для меня, – ответил я. И показал рукой вокруг, на Томпсон: – И это тоже не для меня. А что для меня – я не знаю. Это я и должен узнать. Но ты оставайся здесь. Можешь снова начать набирать террористов. Будешь сражаться в битвах за людей. Сохранишь верность.
– Так и сделаю, – сказал он. – Берегите себя.
Мне хотелось плакать, и я не успел стереть скатившуюся по щеке слезу. Поглядев на Филиппа, я импульсивно его обнял.
– Тыбереги себя, – сказал я.
– Ага.
Я влез в машину.
– Пока, – сказал он Джейн. – Мы мало времени провели вместе, но у меня такое чувство, будто я тебя давно знаю. Боб только и делал, что говорил о тебе все время, пока мы вместе путешествовали. Он очень тебя любит.
– Я знаю, – улыбнулась она.
Они пожали друг другу руки.
Я тронул машину, повел задним ходом к улице. Посмотрел на Филиппа. Он улыбнулся и помахал рукой. Я помахал в ответ.
– Бывай, – сказал я.
Он побежал за нами, пока мы выезжали на улицу, и еще бежал сзади, когда мы выехали на дорогу, ведущую из города. Там он стоял посередине улицы и махал нам, покидающим Томпсон.
Я погудел в ответ.
И мы поехали на восток, и Филипп скрылся из виду, а потом и Томпсон стал лишь неправильной формы далекой точкой.
Но на третье утро она проснулась раньше меня, налила мне стакан апельсинового сока, делая вид, что ничего особенного не случилось.
– С тобой такое было и тогда, когда ты впервые узнала, что ты – Незаметная?
– Нет, только в этот раз. Синдром отложенного стресса, наверное. Кажется, это все уже позади.
– Но сейчас ты в норме?
– Сейчас в норме.
Я посмотрел на нее:
– Так что мы будем делать?
– А что ты хочешь делать?
Я понял, что ничего нас к этому месту не привязывает, ничего здесь не держит. У нас здесь ни ответственности, ни обязательств. Мы можем делать что захотим.
– Я не знаю, – признался я. Она подошла к столу, держа в руке сковородку, и сбросила яичницу мне на тарелку.
– Одно я точно знаю, – сказала она. – Здесь я оставаться не хочу.
– Я тоже. – Я посмотрел на нее: – Есть идеи, куда ты хочешь поехать?
Она застенчиво улыбнулась:
– Лагуна-Бич?
– Значит, Лагуна-Бич, – усмехнулся я в ответ.
* * *
В тот же день я позвонил Филиппу, пока Джейн собирала вещи. Я не знал, здесь ли он еще или перешел на ту сторону. Я не знал, будет ли он меня видеть и слышать. Но он был здесь, и он меня слышал, и обещал немедленно приехать. Я ему рассказал, как до нас добраться.Он приехал через пятнадцать минут, еще более бледный и вылинявший, чем был в прошлый раз, если только это возможно. Но я все равно его видел, и Джейн его видела, и, несмотря на все, что произошло, я с теплым и добрым чувством представил своей жене своего друга.
Филипп остался у нас ночевать.
За обедом я объяснил ему, как все было, что именно я видел, что именно сделала Джейн.
Он кивнул.
– Так ты считаешь, что узнавание со стороны других – это якорь, который нас здесь держит?
– Возможно.
– Так почему я до сих пор здесь?
– Потому что я тебя знаю. – Я набрал воздуху. – Потому что я тебя вижу. Замечаю. Потому что я тебя люблю.
Он усмехнулся:
– Стоит попытаться?
– Вреда не будет.
– А когда ты уедешь, что будет?
Я промолчал.
Он рассмеялся:
– Да ты не волнуйся. Я не напрашиваюсь на приглашение.
– Я же не... – я поспешил объясниться.
Он перебил:
– Я знаю. Знаю.
На самом деле я думал позвать его с нами, но хотел сначала поговорить с Джейн.
– А почему тебе не поехать с нами? – спросила Джейн. Я поймал ее взгляд и кивнул в знак благодарности.
Он покачал головой:
– Здесь мое место. Здесь мой народ.
– Но...
– Без «но». У меня достаточно веры в себя и в свои силы, чтобы отбиться от любого нападения. Никто мне не будет говорить, что я не существую.
Я кивнул, улыбнувшись, но все равно я за него тревожился.
* * *
Утром Филипп помог мне уложить вещи в машину. Джейн заканчивала убирать дом. Она не хотела оставлять беспорядок следующим жильцам.– Ты уверена, что не хочешь взять с собой свою мебель? – спросил я. – Мы можем прихватить нормальный грузовик.
Она покачала головой:
– Нет.
Мы были готовы к отъезду.
Джейн села в машину, застегнула ремень. Я повернулся к Филиппу. Несмотря на все различия, все споры, все, что случилось, мне было грустно с ним расставаться. Мы многое пережили вместе, хорошее и плохое, и это создало между нами связь, которую уже не разорвать никогда. Я смотрел на него, и его обычно острый взгляд был уже не так резок, и глаза повлажнели по краям.
– Поехали с нами, – еще раз сказал я.
Он покачал головой.
– Я больше не исчезаю. Я возвращаюсь. Через пару месяцев я буду сильнее, чем раньше. Ты за меня не волнуйся.
Я посмотрел ему в глаза, и он понял, что я знаю, что это неправда. Мы понимали друг друга.
– И куда же вы поедете? – спросил он. – Обратно в Палм-Спрингз? Ты мог бы там набрать несколько новых террористов.
– Это не для меня, – ответил я. И показал рукой вокруг, на Томпсон: – И это тоже не для меня. А что для меня – я не знаю. Это я и должен узнать. Но ты оставайся здесь. Можешь снова начать набирать террористов. Будешь сражаться в битвах за людей. Сохранишь верность.
– Так и сделаю, – сказал он. – Берегите себя.
Мне хотелось плакать, и я не успел стереть скатившуюся по щеке слезу. Поглядев на Филиппа, я импульсивно его обнял.
– Тыбереги себя, – сказал я.
– Ага.
Я влез в машину.
– Пока, – сказал он Джейн. – Мы мало времени провели вместе, но у меня такое чувство, будто я тебя давно знаю. Боб только и делал, что говорил о тебе все время, пока мы вместе путешествовали. Он очень тебя любит.
– Я знаю, – улыбнулась она.
Они пожали друг другу руки.
Я тронул машину, повел задним ходом к улице. Посмотрел на Филиппа. Он улыбнулся и помахал рукой. Я помахал в ответ.
– Бывай, – сказал я.
Он побежал за нами, пока мы выезжали на улицу, и еще бежал сзади, когда мы выехали на дорогу, ведущую из города. Там он стоял посередине улицы и махал нам, покидающим Томпсон.
Я погудел в ответ.
И мы поехали на восток, и Филипп скрылся из виду, а потом и Томпсон стал лишь неправильной формы далекой точкой.
Глава 17
Пока мы подыскивали себе дом, мы жили в мотелях.
В Лагуна-Бич свободной недвижимости не было, жилые дома не продавались, и потому мы двинулись дальше по побережью в сторону Корона-Дель-Мар.
Я предложил, что раз уж мы невидимы, то можем просто выбрать дом, который нам нравится, и в нем жить. Нет причин, чтобы нам не найти какой-нибудь большой дом и существовать в нем параллельно с хозяевами. Мы будем как призраки. Это будет забавно.
Так что мы какое-то время жили вместе с богатой парой в слишком большом замке на утесе, выходящем на океан. Мы заняли комнату для гостей и гостевую ванную; кухней мы пользовались, когда хозяева спали или отсутствовали.
Но это было неуютно – жить так вплотную с другими и быть в курсе всех их интимных подробностей. Мне неудобно было видеть людей, когда они думали, что их никто не видит, смотреть, как они чешутся, бормочут и выражают на лице свои истинные чувства, и мы переехали дальше по побережью в Пасифик-Палисад, найдя вычурную виллу, принадлежавшую бывшему антрепренеру, которому стали не по карману платежи. Вилла продавалась уже два года. Мы въехали.
Дни потянулись один за другим. Мы вставали поздно, почти весь день проводили на пляже, читали и смотрели по вечерам телевизор. Это было приятно, но я не мог не думать: какой же в этом во всем смысл? Я никогда не верил по-настоящему в идею Филиппа, что у нас особое предназначение, что у судьбы есть на нас планы, но я все же думал, что моя жизнь должна все же куда-то вести, что у нее может быть цель, что она должна что-то значить.
А она не значила.
В этом не было смысла. Мы жили, мы умерли, а тем временем пытались устроиться как лучше. Все. Точка. Никакого образа не складывалось из разрозненных событий, которые были моей жизнью, потому что такого образа не было. Никому не было никакой разницы, что я вообще когда-то родился.
Потом Джейн объявила, что она беременна.
Все переменилось в одночасье.
Вот в этом и смысл, подумал я. То ли я оставлю след в мире, то ли нет. Но я оставлю в мире ребенка, а кем он окажется, зависит от меня и от Джейн. Может, этот ребенок оставит в мире заметный след. Может, и нет. Но его или ее ребенок, может быть, оставит. И что бы ни случилось, как бы далеко ни протянулась эта линия, это будет благодаря мне. Я – звено этой цепи. У меня была цель.
Я вспомнил, как Ральф говорил, что дети Незаметных всегда сами тоже Незаметные, и я сказал это Джейн, но ей было все равно, и мне тоже. Она сказала, что ей не нравится стиль жизни в Пасифик-Палисад, что она хочет, чтобы наш сын или дочь росли в другой обстановке, и снова мы поехали дальше по побережью, найдя дом на берегу в Кармеле.
Прошла первая треть беременности, и это стало заметно. Мы с Джейн были счастливы, как никогда в жизни. Мы попытались сообщить ее родителям, но они нас не видели и не слышали, и хоть этого следовало ожидать, это было разочарование. Но оно долго не продлилось. Слишком много было другого, что надо было делать, много такого, за что следовало быть благодарным. Мы рылись в сборниках имен. Мы читали книги для родителей. Мы крали детскую еду, мебель и одежду.
Мы стали ходить на долгие прогулки вдоль берега, но Джейн стала раздаваться и быстро уставать, и потому переключилась на комнатные тренажеры. Тем не менее она сказала мне продолжать пешие прогулки, и я, сначала поспорив, согласился. Она сказала, что не хочет, чтобы я разросся до ее размеров. И еще она созналась, что хочет немного времени проводить одна, чтобы я не ошивался рядом.
Я понял.
Мне даже стали нравиться мои одинокие прогулки по берегу.
И тогда это и случилось.
Я ушел примерно на милю от дома и возвращался обратно, когда заметил странное завихрение воздуха впереди. Я побежал трусцой, прищуриваясь.
На песке мерцали смутные очертания пурпурной рощи.
Сердце у меня в груди подпрыгнуло, я весь похолодел и не мог перевести дыхание. В ужасе я побежал обратно к дому. Добежал, взлетел по ступенькам.
Джейн визжала мое имя.
Я никогда раньше не слышал, чтобы она так вопила, никогда не слышал в ее голосе такого полного и поглощающего ужаса, но услышал теперь, и у меня внутренности стиснуло будто тисками страха. Я согнулся пополам, едва в силах преодолеть боль, но заставил себя бежать. – Боб!! – кричала она.
Я бросился в спальню. Там был убийца.
Он был на нашей кровати. Он уже сорвал с Джейн всю одежду и оседлал ее, приставив нож к ее шее. Как-то он тогда выжил. Он был жив, вернулся и выследил нас.
Боковым зрением он увидел меня и повернулся. Штаны у него были расстегнуты, пенис наружу. У него была эрекция.
– А, вот и ты, – ухмыльнулся он. – А то я уже думал, где тебя носит. Хочу, чтобы ты посмотрел, как твоя баба мне отсосет. – Он протянул руку рядом с собой, поднял ее разорванные трусы и деликатно поднес к носу, громко понюхав.
– М-м-м-м-м! – промычал он. – Приятная свежесть.
Я в гневе шагнул вперед, и он прижал нож к ее коже, пустив капельку крови. Она вскрикнула от боли.
– Не дергайся, – предупредил он меня. – А то я ей глотку на фиг перережу.
Я стоял в дверях, парализованный, не зная, что делать. Где-то промелькнула сумасшедшая надежда, почти воображение, что Филипп тоже исчез в этот другой мир и сейчас выскочит ниоткуда и спасет нас и утащит этого типа туда, откуда он пришел.
Но этого не случилось.
Убийца наклонился вперед. Его стоящий член уперся в губы Джейн.
– Открой свою вонючую пасть! – приказал он. – А то вырежу этого щенка из твоего брюха!
Она открыла рот. И он впихнул туда свой член. Инстинкт взял верх. Если бы я подумал, я бы не сделал этого. Я бы испугался за жизнь Джейн и нерожденного ребенка, и я бы не сделал ничего. Но я не думал. Я видел, как его эрекция исчезла во рту Джейн, и отреагировал инстинктивно и бешено. Я прыгнул вперед и упал ему на спину, схватив руками за голову. Наверное, он бы всадил свой нож в горло Джейн, но в этот момент она стиснула зубы изо всех сил, и он заорал от невыносимой боли, на секунду потеряв над собой контроль. Я дернул его голову назад, оттаскивая его от Джейн, и схватился за его нож. Он прорезал мне руку, и я не могу сказать, что не ощутил боли, но я не остановился и вывернул ему голову как только мог, пока не услышал треск. Крик его тут же затих, и он обмяк, но все еще держал в руке нож, и Джейн выдернула нож из его руки и всадила ему в пах. Волна крови залила ее раздутый живот, стекая водопадом на простыни.
Она вытащила нож и пырнула его в грудь.
Я повернулся, все еще выворачивая ему шею, и мы оба скатились с кровати на пол.
Я вскочил на ноги, ожидая, что он поднимется, но на этот раз он был мертв.
Мертв по-настоящему.
Я огляделся и не увидел ни оранжевой травы, ни пурпурных деревьев, ничего оттуда.
Джейн все еще держала нож и тряслась, как лист на ветру, не в силах унять всхлипывания, в ужасе глядя на залившую ее тело кровь. Она все отплевывалась, и с ее губы свисала струйка слюны.
Теперь я полностью ощутил боль в порезанной ладони, и моя собственная кровь стекала с моей руки и капала на пол, но я не обратил внимания на эту боль и подошел к Джейн, мягко вынул нож из ее руки и помог подняться. Потом отвел ее в другую спальню.
– Они посылают за нами людей? – вскрикнула Джейн. – Они охотятся за нами, потому что мы не дали им тебя заполучить?
– Нет, – ответил я, нежно поглаживая ее по голове и укладывая на кровать. – Это все. Больше этого не будет. Это был только этот один. И ему нужен был я, а не ты.
– А они не пошлют еще других?
– Нет, – сказал я. – Это все.
Я не знал, откуда мне известно, что это правда, но я это знал. Может быть, одно из «наитии» Филиппа.
– Это все, – сказал я.
И раз в жизни был прав.
Это было все.
В Лагуна-Бич свободной недвижимости не было, жилые дома не продавались, и потому мы двинулись дальше по побережью в сторону Корона-Дель-Мар.
Я предложил, что раз уж мы невидимы, то можем просто выбрать дом, который нам нравится, и в нем жить. Нет причин, чтобы нам не найти какой-нибудь большой дом и существовать в нем параллельно с хозяевами. Мы будем как призраки. Это будет забавно.
Так что мы какое-то время жили вместе с богатой парой в слишком большом замке на утесе, выходящем на океан. Мы заняли комнату для гостей и гостевую ванную; кухней мы пользовались, когда хозяева спали или отсутствовали.
Но это было неуютно – жить так вплотную с другими и быть в курсе всех их интимных подробностей. Мне неудобно было видеть людей, когда они думали, что их никто не видит, смотреть, как они чешутся, бормочут и выражают на лице свои истинные чувства, и мы переехали дальше по побережью в Пасифик-Палисад, найдя вычурную виллу, принадлежавшую бывшему антрепренеру, которому стали не по карману платежи. Вилла продавалась уже два года. Мы въехали.
Дни потянулись один за другим. Мы вставали поздно, почти весь день проводили на пляже, читали и смотрели по вечерам телевизор. Это было приятно, но я не мог не думать: какой же в этом во всем смысл? Я никогда не верил по-настоящему в идею Филиппа, что у нас особое предназначение, что у судьбы есть на нас планы, но я все же думал, что моя жизнь должна все же куда-то вести, что у нее может быть цель, что она должна что-то значить.
А она не значила.
В этом не было смысла. Мы жили, мы умерли, а тем временем пытались устроиться как лучше. Все. Точка. Никакого образа не складывалось из разрозненных событий, которые были моей жизнью, потому что такого образа не было. Никому не было никакой разницы, что я вообще когда-то родился.
Потом Джейн объявила, что она беременна.
Все переменилось в одночасье.
Вот в этом и смысл, подумал я. То ли я оставлю след в мире, то ли нет. Но я оставлю в мире ребенка, а кем он окажется, зависит от меня и от Джейн. Может, этот ребенок оставит в мире заметный след. Может, и нет. Но его или ее ребенок, может быть, оставит. И что бы ни случилось, как бы далеко ни протянулась эта линия, это будет благодаря мне. Я – звено этой цепи. У меня была цель.
Я вспомнил, как Ральф говорил, что дети Незаметных всегда сами тоже Незаметные, и я сказал это Джейн, но ей было все равно, и мне тоже. Она сказала, что ей не нравится стиль жизни в Пасифик-Палисад, что она хочет, чтобы наш сын или дочь росли в другой обстановке, и снова мы поехали дальше по побережью, найдя дом на берегу в Кармеле.
Прошла первая треть беременности, и это стало заметно. Мы с Джейн были счастливы, как никогда в жизни. Мы попытались сообщить ее родителям, но они нас не видели и не слышали, и хоть этого следовало ожидать, это было разочарование. Но оно долго не продлилось. Слишком много было другого, что надо было делать, много такого, за что следовало быть благодарным. Мы рылись в сборниках имен. Мы читали книги для родителей. Мы крали детскую еду, мебель и одежду.
Мы стали ходить на долгие прогулки вдоль берега, но Джейн стала раздаваться и быстро уставать, и потому переключилась на комнатные тренажеры. Тем не менее она сказала мне продолжать пешие прогулки, и я, сначала поспорив, согласился. Она сказала, что не хочет, чтобы я разросся до ее размеров. И еще она созналась, что хочет немного времени проводить одна, чтобы я не ошивался рядом.
Я понял.
Мне даже стали нравиться мои одинокие прогулки по берегу.
И тогда это и случилось.
Я ушел примерно на милю от дома и возвращался обратно, когда заметил странное завихрение воздуха впереди. Я побежал трусцой, прищуриваясь.
На песке мерцали смутные очертания пурпурной рощи.
Сердце у меня в груди подпрыгнуло, я весь похолодел и не мог перевести дыхание. В ужасе я побежал обратно к дому. Добежал, взлетел по ступенькам.
Джейн визжала мое имя.
Я никогда раньше не слышал, чтобы она так вопила, никогда не слышал в ее голосе такого полного и поглощающего ужаса, но услышал теперь, и у меня внутренности стиснуло будто тисками страха. Я согнулся пополам, едва в силах преодолеть боль, но заставил себя бежать. – Боб!! – кричала она.
Я бросился в спальню. Там был убийца.
Он был на нашей кровати. Он уже сорвал с Джейн всю одежду и оседлал ее, приставив нож к ее шее. Как-то он тогда выжил. Он был жив, вернулся и выследил нас.
Боковым зрением он увидел меня и повернулся. Штаны у него были расстегнуты, пенис наружу. У него была эрекция.
– А, вот и ты, – ухмыльнулся он. – А то я уже думал, где тебя носит. Хочу, чтобы ты посмотрел, как твоя баба мне отсосет. – Он протянул руку рядом с собой, поднял ее разорванные трусы и деликатно поднес к носу, громко понюхав.
– М-м-м-м-м! – промычал он. – Приятная свежесть.
Я в гневе шагнул вперед, и он прижал нож к ее коже, пустив капельку крови. Она вскрикнула от боли.
– Не дергайся, – предупредил он меня. – А то я ей глотку на фиг перережу.
Я стоял в дверях, парализованный, не зная, что делать. Где-то промелькнула сумасшедшая надежда, почти воображение, что Филипп тоже исчез в этот другой мир и сейчас выскочит ниоткуда и спасет нас и утащит этого типа туда, откуда он пришел.
Но этого не случилось.
Убийца наклонился вперед. Его стоящий член уперся в губы Джейн.
– Открой свою вонючую пасть! – приказал он. – А то вырежу этого щенка из твоего брюха!
Она открыла рот. И он впихнул туда свой член. Инстинкт взял верх. Если бы я подумал, я бы не сделал этого. Я бы испугался за жизнь Джейн и нерожденного ребенка, и я бы не сделал ничего. Но я не думал. Я видел, как его эрекция исчезла во рту Джейн, и отреагировал инстинктивно и бешено. Я прыгнул вперед и упал ему на спину, схватив руками за голову. Наверное, он бы всадил свой нож в горло Джейн, но в этот момент она стиснула зубы изо всех сил, и он заорал от невыносимой боли, на секунду потеряв над собой контроль. Я дернул его голову назад, оттаскивая его от Джейн, и схватился за его нож. Он прорезал мне руку, и я не могу сказать, что не ощутил боли, но я не остановился и вывернул ему голову как только мог, пока не услышал треск. Крик его тут же затих, и он обмяк, но все еще держал в руке нож, и Джейн выдернула нож из его руки и всадила ему в пах. Волна крови залила ее раздутый живот, стекая водопадом на простыни.
Она вытащила нож и пырнула его в грудь.
Я повернулся, все еще выворачивая ему шею, и мы оба скатились с кровати на пол.
Я вскочил на ноги, ожидая, что он поднимется, но на этот раз он был мертв.
Мертв по-настоящему.
Я огляделся и не увидел ни оранжевой травы, ни пурпурных деревьев, ничего оттуда.
Джейн все еще держала нож и тряслась, как лист на ветру, не в силах унять всхлипывания, в ужасе глядя на залившую ее тело кровь. Она все отплевывалась, и с ее губы свисала струйка слюны.
Теперь я полностью ощутил боль в порезанной ладони, и моя собственная кровь стекала с моей руки и капала на пол, но я не обратил внимания на эту боль и подошел к Джейн, мягко вынул нож из ее руки и помог подняться. Потом отвел ее в другую спальню.
– Они посылают за нами людей? – вскрикнула Джейн. – Они охотятся за нами, потому что мы не дали им тебя заполучить?
– Нет, – ответил я, нежно поглаживая ее по голове и укладывая на кровать. – Это все. Больше этого не будет. Это был только этот один. И ему нужен был я, а не ты.
– А они не пошлют еще других?
– Нет, – сказал я. – Это все.
Я не знал, откуда мне известно, что это правда, но я это знал. Может быть, одно из «наитии» Филиппа.
– Это все, – сказал я.
И раз в жизни был прав.
Это было все.
Глава 18
Тело я закопал в тот же день. Сначала я разрубил его на куски.
На следующий день мы упаковали все, что у нас было, и переехали в Мендочино.
На следующий день мы упаковали все, что у нас было, и переехали в Мендочино.
Глава 19
Через четыре месяца Джейн родила мальчика весом в девять фунтов. Мы назвали его Филиппом.
Глава 20
Иногда я думаю, что мне повезло. Что это удача – быть Незаметным. Может быть, я средний по конструкции, но никак не средний по жизненному опыту. Я видел такое, что никогда не увидит обычный человек. Я делал такое, что нормальный человек не сделает. Я прожил хорошую жизнь.
Это чудесный мир, в котором мы живем. Я это наконец понял. Мир, который воистину наполнен чудесами. И хотя моя натура настораживает меня против того, чтобы эти чудеса полностью принять, я хотя бы знаю, что они существуют.
И я пытаюсь научить этому своего сына. Мне нет прощения за зло, которое сотворил я в своей жизни. Ибо я был злом, и теперь я в это верю. Убийство – по сути своей акт зла, каковы бы ни были обстоятельства, как бы убедительны ни были резоны. Убийство – зло, кто бы его ни совершал и по какой бы причине.
Если существует Бог, то лишь Он или Она может простить меня за то, что я сотворил.
И лишь одно я могу сказать в свое оправдание: я учился на своих ошибках. И все, что я пережил и прошел, не было зря. Я теперь уже не тот человек, которым был раньше.
И, может быть, был смысл в моих странствиях и блужданиях, в той петляющей цепи не связанных событий, которые были моей жизнью.
Я все еще гадаю, кто мы такие. Потомки пришельцев? Генетические мутанты? Эксперимент правительства? Я гадаю, но я не одержим этим вопросом, как когда-то. Не это стержень моего существования. Филипп. Мой сын.
Я не знаю, верю ли я в Бога или в дьявола, в рай или в ад, но я не могу избавиться от мысли, что есть причина, по которой мы такие, как мы есть. Я верю, что мы посланы на эту землю не без цели. И я не думаю, что эта цель – просто существовать. Я не думаю, что эта цель – испытывать продукты для массового потребления среднего американца.
Но я не знаю, какой может быть эта цель. Может быть, когда-нибудь я это узнаю. Может быть, узнает мой сын. А что с тем миром, который мелькал в моих видениях, куда я чуть не попал? О нем я тоже часто думаю. Что это было? Небо? Ад? Нирвана? Тот ли это мир, который видят мистики и гуру, когда медитируют так долго, что теряют ощущение индивидуальной сущности? Или это другое измерение, существующее параллельно с нашим? Я читал и перечитывал «Великого бога Пана», и почему-то в эту интерпретацию я поверить не могу. Но не могу предложить и другой теории. Чем бы он ни был, будь его происхождение мистическим или научным, существование этого мерцающего мира как-то утишило мои возможные тревоги насчет смерти и загробной жизни. Не помню, чтобы я когда-нибудь всерьез задумывался над тем, что будет или может быть после смерти, но на каком-то уровне подсознания это меня заботило, очевидно, потому, что теперь мне как-то легче, спокойнее. Я не знаю, есть ли что-нибудь после смерти – никто этого не может знать наверняка, – но уверен, что есть, и это меня не пугает.
Мы все еще живем в Мендочино, возле океана. По утрам я пишу, а Джейн смотрит за Филиппом и работает у себя в саду.
Время после обеда мы проводим вместе.
Это хорошая жизнь, и я ею доволен, но сейчас я чувствую, что мы в конце концов можем захотеть большего. Иногда я вспоминаю, как Джеймс говорил мне в Томпсоне, что где-то есть страна Незаметных, земля за морем, остров или полуостров, где такие люди, как мы, живут свободно и мирно своим суверенным государством.
И я думаю, что там должно быть славно растить детей.
И я смотрю на воду и думаю про себя, что когда-нибудь, быть может, придется мне стать мореходом.
Это чудесный мир, в котором мы живем. Я это наконец понял. Мир, который воистину наполнен чудесами. И хотя моя натура настораживает меня против того, чтобы эти чудеса полностью принять, я хотя бы знаю, что они существуют.
И я пытаюсь научить этому своего сына. Мне нет прощения за зло, которое сотворил я в своей жизни. Ибо я был злом, и теперь я в это верю. Убийство – по сути своей акт зла, каковы бы ни были обстоятельства, как бы убедительны ни были резоны. Убийство – зло, кто бы его ни совершал и по какой бы причине.
Если существует Бог, то лишь Он или Она может простить меня за то, что я сотворил.
И лишь одно я могу сказать в свое оправдание: я учился на своих ошибках. И все, что я пережил и прошел, не было зря. Я теперь уже не тот человек, которым был раньше.
И, может быть, был смысл в моих странствиях и блужданиях, в той петляющей цепи не связанных событий, которые были моей жизнью.
Я все еще гадаю, кто мы такие. Потомки пришельцев? Генетические мутанты? Эксперимент правительства? Я гадаю, но я не одержим этим вопросом, как когда-то. Не это стержень моего существования. Филипп. Мой сын.
Я не знаю, верю ли я в Бога или в дьявола, в рай или в ад, но я не могу избавиться от мысли, что есть причина, по которой мы такие, как мы есть. Я верю, что мы посланы на эту землю не без цели. И я не думаю, что эта цель – просто существовать. Я не думаю, что эта цель – испытывать продукты для массового потребления среднего американца.
Но я не знаю, какой может быть эта цель. Может быть, когда-нибудь я это узнаю. Может быть, узнает мой сын. А что с тем миром, который мелькал в моих видениях, куда я чуть не попал? О нем я тоже часто думаю. Что это было? Небо? Ад? Нирвана? Тот ли это мир, который видят мистики и гуру, когда медитируют так долго, что теряют ощущение индивидуальной сущности? Или это другое измерение, существующее параллельно с нашим? Я читал и перечитывал «Великого бога Пана», и почему-то в эту интерпретацию я поверить не могу. Но не могу предложить и другой теории. Чем бы он ни был, будь его происхождение мистическим или научным, существование этого мерцающего мира как-то утишило мои возможные тревоги насчет смерти и загробной жизни. Не помню, чтобы я когда-нибудь всерьез задумывался над тем, что будет или может быть после смерти, но на каком-то уровне подсознания это меня заботило, очевидно, потому, что теперь мне как-то легче, спокойнее. Я не знаю, есть ли что-нибудь после смерти – никто этого не может знать наверняка, – но уверен, что есть, и это меня не пугает.
Мы все еще живем в Мендочино, возле океана. По утрам я пишу, а Джейн смотрит за Филиппом и работает у себя в саду.
Время после обеда мы проводим вместе.
Это хорошая жизнь, и я ею доволен, но сейчас я чувствую, что мы в конце концов можем захотеть большего. Иногда я вспоминаю, как Джеймс говорил мне в Томпсоне, что где-то есть страна Незаметных, земля за морем, остров или полуостров, где такие люди, как мы, живут свободно и мирно своим суверенным государством.
И я думаю, что там должно быть славно растить детей.
И я смотрю на воду и думаю про себя, что когда-нибудь, быть может, придется мне стать мореходом.