Страница:
Для тех, кто не знает, скажу - штурмовик летает низко и по нему стреляют из всего, что есть на вооружении. Кажется, что летишь через сплошное море огня. Не бывало случаев, чтобы мы прилетали на аэродром без пробоин. 2 декабря 1943 года, в период наивысшего накала борьбы, в очередном боевом вылете погиб командир эскадрильи капитан Андреев. Мы проштурмовали танки, уничтожив три из них, и пошли на батарею, когда вдруг самолет Андреева резко перевернулся и, стремительно падая вниз кабиной, врезался в землю. Тут помочь невозможно: зенитный снаряд - не истребитель, его не видно.
Конечно, каждый хотел выйти живым из этого ада, но не любой ценой.
...Командир эскадрильи штурмовиков Черноморского флота лейтенант Борис Воловодов и воздушный стрелок, парторг эскадрильи, Василий Быков после штурмовки противника, когда уже кончились боеприпасы, увидели вражеские бомбардировщики, летевшие бомбить позиции эльтигенцев. Спасая жизни десантникам, отбившим уже девятнадцать атак за день, Воловодов повел свой штурмовик в лобовую атаку. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.
5 декабря группу на Эльтиген повел Ишмухамедов. Я - с ним. Над аэродромом облачность была низкая, метров триста, а бомбы бросать ниже четырехсот нельзя, чтобы не поразить самого себя. Но над проливом облака начали подниматься. Над Эльтигеном - вспышки разрывов и клубы дыма. Там "работают" другие группы Илов ведут воздушные бои наши истребители.
Тамерлан командует:
- Противозенитный маневр! Атакуем группой, с ходу!
Мне хорошо видны действия всей группы. Пробиваемся сквозь зенитный огонь, сбрасываем бомбы на танки и пехоту южнее поселка. Сбросив бомбы, Тамерлан давит эресами и огнем пушек зенитную батарею. Мы уже на бреющем проносимся вдоль переднего края. Остальные - за нами.
Вдруг в правой плоскости нашего самолета возникает огромная дыра.
Тамерлан с трудом выравнивает самолет. У кромки моря - разворот - и снова на врага. Вот разрывы зенитных снарядов как обрезало: зенитки прекратили огонь, в атаку на нас пошли "мессершмитты". Два из них нацелились на замыкающий Ил. Его стрелок ведет огонь по одному из истребителей, я - по второму.
Вот "мой" отвалил, второй продолжает наседать. Тамерлан, искусно маневрируя, помогает мне поймать его в прицел. Всего со ста метров я всадил в него очередь, и "мессершмитт", перевернувшись, упал в Чурбашское озеро. Должен заметить, в то время немецкими истребителями на Керченском полуострове командовал один из любимцев Гитлера, командир 3-й группы (авиаполка) 52-й истребительной эскадры капитан Герд Бакгорн, считавшийся в люфтваффе асом № 2.
Мы летим на малой высоте, замыкающий и того ниже, чуть не касаясь винтом воды. Вот он садится на воду возле баржи. Брызги - и над Илом смыкаются черноморские волны.
После посадки к нашему самолету подъехал на стартовой машине командир полка. Тамерлан доложил о выполнении задания, о том, как я сбил "мессершмитт", и о самом грустном, что погибли Тихонов со стрелком Васильевым.
- Они не погибли! - воскликнул я. - Они сели на воду рядом с баржей, их спасли!
Так хотелось, чтобы товарищи не погибали... Но это - война, а она пожирала тысячи человеческих жизней.
9 декабря от прямого попадания зенитного снаряда на западном склоне горы Митридат на - окраине Керчи погибли летчик лейтенант Макурин и стрелок сержант Столяров. В тот же день вынужденно сел в районе завода имени Войкова штурмовик замкомэска Папка. Его воздушный стрелок Паршиков был ранен в ногу. Под прикрытием огня пехотинцев им удалось выбраться с "нейтралки".
10 декабря, после сорока дней и ночей беспрерывных боев, немногие уцелевшие десантники были эвакуированы в Тамань. Бои в воздухе продолжались.
У наших авиаторов существует шутливо-горькое высказывание: "Там, где начинается авиация, там кончается порядок". Во многих случаях это, к сожалению, так и было. Немецкие летчики, к примеру, строго соблюдали правила радиообмена, что значительно повышало эффективность радиосвязи. Советские же авиаторы, особенно в горячке боя, буквально забивали эфир криком. Командиры пытались с этим бороться, но их предупреждения действовали до очередной схватки. Немецкие летчики такой безалаберностью умело пользовались: по именам прозвищам и другим косвенным данным выявляли командиров, ведущих групп, известных на данном участке фронта своей результативностью летчиков и устраивали на них буквально охоту. Сколько лучших воздушных бойцов погибло именно по этой причине. Но в конце концов мы и этот "недуг" преодолели. Неплохой иллюстрацией этого стал разгром авиабазы в Багерове (об этом я уже выше рассказывал).
В середине зимы наступило некоторое затишье. Полк перебазировался на площадку у станицы Джангинской - ближе к Керченскому проливу. В один из дней командир полка вручил нам боевые награды. Ордена Славы 3-й степени получили летчик Константин Атлеснов, воздушный стрелок Николай Петров и я. Это был мой первый орден.
Под руководством помощника командира полка Тамерлана Ишмухамедова в его, как мы говорили, "полевой воздушной академии" изучали опыт прошедших боев, готовились к новым. Борьба еще предстояла долгая.
8 апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта, занимавшие подступы к Северному Крыму, взяли штурмом Перекоп и, прорвав оборону противника, устремились в центральную часть полуострова. С рубежей, где несколько месяцев велись тяжелые бои, двинулись в наступление передовые отряды Приморской армии, и к утру 11 апреля Керчь была освобождена.
Нашему полку была поставлена задача уничтожить на станции Салын железнодорожные эшелоны, на которые грузились отступающие немецкие войска. Группа самолетов, которую вел Виктор Казаков, настигла уходящий эшелон, удачно сбросила бомбы и проштурмовала его. Горели вагоны, разбегались немецкие солдаты, но их настигали хлесткие очереди пушек и пулеметов штурмовиков. Истребители прикрытия тоже не упускали возможности отомстить за все наши неудачи 1941-1942 годов, за гибель товарищей, мирных жителей. Да, это был уже не 1941 год!
Через полчаса - снова на взлет! Проскочили над Керчью. Дороги забиты горящей техникой противника. Зенитки не стреляют, немецких истребителей нет. Проносимся над фашистскими войсками: сбрасываем осколочные бомбы, пускаем эресы, стреляем из бортового оружия. Мы, воздушные стрелки, тоже ведем прицельный огонь по наземным целям. За день делаем несколько боевых вылетов. Главное теперь - не дать противнику оторваться от наших войск и скрыться в Севастополе, закрепиться там. В конце дня - тяжелая потеря: погиб бесстрашный экипаж - летчик Атлеснов и воздушный стрелок Рогоза.
- Мы штурмовали противника, - рассказывал воздушный стрелок Паршиков. Зенитки не стреляли. Вдруг вижу: самолет Атлеснова перевернулся и упал кабиной вниз. Наверное, ему досталась шальная пуля: самолет летел очень низко...
Механик их самолета Федор Моисеенко неприкаянно бродил по пустой стоянке: опустив голову, переставлял ящики с места на место, прислушивался, смотрел в небо. Видно было, что у него что-то умерло в душе... В боях за Керчь только наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк потерял 30 летчиков и воздушных стрелков. Большие потери были и в других авиаполках дивизии.
3 апреля 1944 года линия фронта проходила уже далеко за Феодосией. Отходивший по горным дорогам, вдоль побережья, противник подвергался ударам партизан, военных моряков и авиации. С каждым часом наступления авиации, действующей с аэродромов Тамани, приходилось преодолевать все большее расстояние до противника, стремящегося как можно быстрее уйти под прикрытие севастопольских укреплений. Удавалось это, правда, далеко не всем.
Группа комэска Евгения Ежова летела вдоль дороги в правом пеленге. Издалека увидев шлейф пыли над автоколонной противника, Ежов, зная, что неподалеку наши танки, решил остановить ее. Два самолета ударили по голове колонны и создали "пробку". Хвост колонны по инерции подтянулся, и цель стала довольно компактной. Развернувшись, группа нанесла штурмовой удар с бреющего полета. В это время вторая группа, возглавляемая Тихоном Кучерябой, в ранее указанном районе противника не обнаружила: там уже двигались наши части. Развернувшись, штурмовики пошли на юг и вскоре увидели машины арьергардных частей противника. Сбросив бомбы на зенитные батареи, прикрывавшие их отход, группа ударила по основной колонне...
20 апреля успевшие отступить части противника и гарнизон Севастополя заняли оборону в многополосных сооружениях, опиравшихся на цепи гор: Мекензиевых, Сапун-горе, Сахарной головке, Федюхиных высот - и множества больших и малых возвышенностей, полукольцом опоясавших город. На этих высотах в незабываемые месяцы обороны Севастополя в 1941-1942 годах двести пятьдесят дней и ночей сражались воины Красной Армии и моряки Черноморского флота. Сотни тысяч снарядов и мин, десятки тысяч авиабомб бросил на город и его защитников враг, предпринял во время трех штурмов на них сотни атак... И вот русские солдаты и матросы, казалось бы много раз уже убитые, снова у Севастополя. Вспоминается в связи с этим такая притча: генерал докладывает прусскому королю: "Ваше величество! Русского солдата мало только убить, его надо еще и повалить. Ведь он и убитый продолжает стоять!"
За время оккупации Крыма противник еще более усилил в инженерном отношении все линии обороны под Севастополем и до предела насытил их огневыми средствами. Сапун-гора была превращена в крепость, заминированную и усиленную железобетонными сооружениями. В отвесных уступах, в несколько ярусов, шли доты с тяжелыми орудиями и множеством пулеметов, а вся гора снизу доверху опоясывалась линиями траншей, минными и проволочными заграждениями.
...Весна в разгаре, светит яркое крымское солнце, буйно цветут травы... А я читаю письмо из дома, от сестры. Она пишет о том, что пришлось пережить нашим людям в оккупированном Харькове, где погибли трое моих школьных товарищей, повешенных гитлеровцами на глазах жителей рабочего поселка - для устрашения...
Наш полк перелетел на аэродром Тумай, севернее Симферополя. . После небольшой передышки снова ежедневно, по нескольку раз в день, вылеты. Я лечу во второй кабине штурмовика командира полка Соколова, который ведет группу. Нашей группе удалось удачно сбросить бомбы, сделать три штурмовых захода на вражеские артиллерийские позиции на Мекензиевых горах и без потерь возвратиться на аэродром. Утром 7 мая полку был зачитан приказ о штурме Севастополя. На боевое задание я вылетел в самолете командира группы штурмана полка Коновалова, опытного, требовательного, прекрасно знающего свое дело, в чем неоднократно убеждались все летавшие с ним, человека. Напросился сам - вместо его заболевшего стрелка. Мы должны нанести удар по артиллерийским позициям немцев юго-западнее Сапун-горы, откуда велся огонь по нашим войскам, изготовившимся к штурму. С других направлений на Севастополь идут группы бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Какие-то группы самолетов уже возвращаются с боевого задания... Из условных разговоров по радио узнаем знакомых летчиков. Впервые наблюдаю одновременно в воздухе такое количество наших самолетов. Ведут их уже в основном закаленные в боях авиаторы. Вот "зависает" над нашим Илом истребитель крмэска Истрашкина. Слышу также голоса Татарникова, Рубцова.
В воздухе нужно всегда быть внимательным. Вылетая на боевые задания в район Севастополя, экипажи наших штурмовиков отмечали все усиливающуюся зенитную оборону противника. Действия его истребительной авиации, базирующейся на последнем аэродроме на мысе Херсонес, затруднены из-за нашего превосходства в воздухе, но, если удается завязать бой в благоприятных условиях, "мессершмитты" атакуют Илы с яростью обреченных. В дни последних боев за Севастополь немецкими истребителями уже командовал ас Германии N 1, командир 9-й особой эскадрильи 52-й истребительной эскадры оберлейтенант Эрих Хартман.
Подходим к Севастополю. Город в дыму пожарищ. Видим очертания береговой линии бухты. Вдали, слева т - Херсонес. Коновалов докладывает по радио на КП генералу Гетьману о готовности группы:
- Я "Стрела-3"! Уточните цель!
- "Стрела-3"! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь батареи противника. Заставьте их замолчать!
Еще до подхода к Сапун-горе наша группа начала противозенитный маневр. Разрывы зенитных снарядов - со всех сторон. Коновалов умело маневрирует, подсказывает летчикам. Зенитный огонь все плотнее, но мы упорно продвигаемся к цели.
Выглядываю вперед и вижу на земле сполохи залпов зенитных батарей. Впереди виднеется Балаклава. Северо-западнее ее - те самые артиллерийские батареи. Илы снижаются, бьют из пушек, затем пускают реактивные снаряды, с пикирования бросают бомбы. Три батареи замолкают. Потом делаем второй заход. Хотя в воздухе полное наше превосходство и нас старательно прикрывают истребители, я внимательно слежу за обстановкой. И не зря.
Со стороны солнца, с большим превышением над уходящими от Севастополя штурмовиками и истребителями, появились две точки. Солнце бьет в глаза даже через светофильтры очков, но я уже вижу: истребители, и не наши. Вот они перестраиваются и пикируют на нашу группу.
Включаю переговорное устройство, кричу: "Маневр!"
Но Коновалов командует штурмовиками группы и меня не слышит: когда у нас включен передатчик, самолетно-переговорное устройство не работает, такая уж в ту пору у нас была радиотехника. Я включаю световую сигнализацию: на приборной доске летчика мигает красный свет - предупреждение об опасности.
Коновалов не реагирует, и "мессеры" берут наш самолет в "клещи". У меня один выход - уничтожить истребитель, атакующий первым, а затем перенести огонь на второй. Но ничего не выходит: немец грамотно сближается под большим углом, вертикальный угол обстрела моего пулемета не позволяет достать его. И вновь меня спасает солдатская смекалка. Я мгновенно сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на дно кабины и доворачиваю ствол пулемета на угол, не предусмотренный тактико-техническими данными Ила. Огонь пока не открываю, надеясь, что немец не поймет моих действий по изменению угла стрельбы. А он, он все так же грамотно, как на тренировке, подходит все ближе. 800 метров, 600, 400... Я прицеливаюсь особо тщательно, так как отчетливо понимаю, что второй очереди не будет. И вот огненная трасса упирается в самолет противника, он, не успевая открыть ответный огонь, вспыхивает. Объятый пламенем, "мессер" несется нам навстречу. Но Коновалов, после моей очереди резко рванул самолет вправо, и горящий немец пронесся рядом.
Отвлекшись на факел, мы чуть не стали факелом сами. Второй "мессершмитт" приблизился к нам справа и дал очередь. Снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Рванув пулемет влево, я увидел в каких-то ста метрах выходящий из атаки вверх закопченный желтый самолет с черными крестами. Я нажал гашетку и стрелял, пока пулемет не отказал. Меня прижало к пулемету и вытягивало из кабины. Понял, что наш самолет сбит и падает. Нет, хочется жить! Делаю сверхъестественное усилие и хватаюсь обеими руками за турель. Но вот перегрузка уменьшается: Ил переходит в горизонтальный полет.
Хвостовое оперение разбито, в фюзеляже две пробоины, а земля совсем рядом. Командир сидит согнувшись, но самолет пилотирует уверенно. Мотор работает, кажется, нормально. Коновалов оборачивается и я вижу его окровавленное лицо. Он показывает мне большой палец, что означает: самочувствие хорошее, машина в порядке.
Опять хватаюсь за пулемет. Задержка была из-за разрыва гильзы. Устраняю ее и снова - весь внимание. Ил несется низко над землей в сторону моря, к Балаклаве. Других самолетов группы не видно. Затем Коновалов поворачивает на север, прижимается к горной гряде, стараясь незаметно выйти из опасной зоны.
И тут я заметил два "мессершмитта", идущих вдоль берега со стороны мыса Херсонес. Но тут появляются два Яка. Они еще пока далеко! А "мессершмитты" уже перестраиваются для атаки. Я открыл упреждающий огонь по ближайшему из них. Он прекратил атаку и начал набирать высоту, но тут же был настигнут подоспевшим Яком... Так всегда на войне: только что ты был охотником, а через мгновение становишься дичью. Второй "мессершмитт", не пытаясь искушать судьбу, отвернул в сторону и исчез.
Но пока мы отбивались от немецких истребителей на подбитом, плохо слушающемся рулей штурмовике, оказались в ущелье. Положение, надо сказать, было не из приятных... Справа и слева - горы, впереди - тоже гора. Коновалов проявляет редкое летное мастерство: с минимально возможной скоростью набирает высоту и переваливает через вершину горы буквально в нескольких метрах от нее. Затем разворачивается влево, и мы идем курсом на север.
Над нами все время, как бы подбадривая, барражирует пара Яков. Они сопровождают нас до Симферополя и только потом уходят на свой аэродром. Мимо нас пролетают группы самолетов в направлении Севастополя. Плавно снижаясь, летим в направлении своего аэродрома. Коновалов ведет самолет на самом выгодном режиме, бережет горючее.
Наконец ровное, покрытое зеленью поле, землянка командного пункта, радиостанция, на стоянках самолеты. У КП толпятся люди, видна машина с красным крестом. Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но не садится и уходит на второй круг. Вижу запрет посадки: левая часть знака "Т" завернута - не выпускается левое колесо. Коновалов заходит снова и знаками подает мне команду покинуть самолет с парашютом, но я не решаюсь: прыгать с парашютом мне еще не приходилось.
Коновалов показывает, что будет сажать самолет на одно колесо. Я вцепляюсь в борта кабины: если перевернемся, втайне думаю я, то в самолете у меня больше шансов уцелеть.
Но Коновалов и здесь на высоте: самолет, клонясь все больше влево, бежит по земле и, задев консолью крыла за землю уже на безопасной скорости, разворачивается на 180 градусов и останавливается.
Я бросаюсь к кабине летчика. Коновалов устало откидывается к бронеспинке. Ранение оказалось неопасным, но потеря крови сказалась, и он очень ослаб. На "стартере" подъехал командир полка. Коновалов доложил, что группа задание выполнила: батареи противника подавлены. Были атакованы истребителями, сбит один "мессершмитт".
Выслушав доклад, командир улыбнулся. Затем в обычной для него шутливой манере спросил:
- А что вы там еще натворили? Пришел запрос на ваши фамилии!
Мы переглянулись, а Соколов сказал:
- Ваш бой наблюдали многие. Командование дивизии приказало представить вас к награде.
Я был награжден вторым орденом Славы.
К вечеру 7 мая Сапун-гора была взята нашими войсками. Во время ее штурма прямым попаданием зенитного снаряда был сбит самолет лейтенанта Самаринского, стрелком у которого был сержант Гурьев, мой земляк харьковчанин. Летчики и стрелки, которые видели это, сообщили, что из самолета кто-то выбросился с парашютом, но приземлился в расположении противника.
Во второй половине дня 9 мая начался штурм Севастополя. Остатки немецких войск, стараясь обеспечить эвакуацию, пытались оказать сопротивление на рубеже старого Турецкого вала, который проходил по высотам от Стрелецкой бухты на юг. Большое скопление войск противника наша авиация обнаружила на берегу бухты Казачья.
Группа Илов, возглавляемая лейтенантом Шупиком, подошла к цели. Зенитные орудия, стоявшие на открытом месте и не замаскированные, открыли ураганный огонь. Лейтенанты Кравченко и Козаков с ходу пошли в атаку и бомбами заставили орудия замолчать. В это время остальные самолеты, замкнув круг над целью, штурмовали пытавшихся уйти в море суда с противником. Другие группы штурмовиков сосредоточили огонь на катерах, находившихся юго-восточнее мыса Херсонес. Большинство плавсредств было вскоре потоплено.
9 мая немцы оставили Севастополь, но отдельные группы еще держались в районе бухт Камышовой, Казачьей и на мысе Херсонес.
Вспоминаю вылет 10 мая на уничтожение противника, занятого погрузкой на корабли в Камышовой бухте. Я летел с Коноваловым, который вел группу. При подходе к цели перед нашими самолетами встала стена заградительного огня. Коновалов по радио приказал группе сбросить бомбы с высоты 800 метров. В порту и вокруг скопилось такое огромное количество живой силы и техники, что едва ли не каждая бомба достигала цели. Огонь с земли усилился: небо побагровело от вспышек разрывов зенитных снарядов.
Коновалов, имитируя попадание в его штурмовик, отвернул в сторону, а затем резко развернувшись обратно, прицельно сбросил бомбы. Самолет подбросило вверх - под нами взорвался склад боеприпасов.
Группа возвратилась на аэродром без потерь. А на следующий день - снова вылет, и снова с Коноваловым, на мыс Фиолент. Здесь мы штурмовали пехоту. Немцы вели по нам огонь из всех видов оружия, были попадания в самолет. Я тоже беспрерывно стрелял из пулемета. Были и такие вылеты, когда противник почти не стрелял. В море плавало множество плотов, лодок, других подручных средств, на которых немцы пытались хотя бы отплыть от крымского берега в надежде, что их подберут свои. Можно понять солдат, обреченных остаться на чужом берегу, ожидая расплаты за то, что они сами и их прислужники совершили на крымской земле. Большинство из них не принимали участия в зверствах над мирным населением и военнопленными, и формально солдаты не были виноваты в действиях палачей, но ведь палачи приходят именно вслед за солдатами...
Но вот последний вылет. Вдали от берега виднелся пароход, который, очевидно, отчалил ночью. Когда наша группа приблизилась к нему, мы увидели необычную картину: находившиеся на палубах люди махали нам белыми платками, простынями. Увозят в плен наших!..
Самолеты встали в круг. Командир группы Тамерлан Ишмухамедов приказал не бомбить, передал по радио на КП о создавшейся обстановке.
- Судно не бомбить! - последовала команда. Но и не давать ему уходить на запад. Сейчас подойдут наши торпедные катера...
А через несколько минут команду с КП дополнили:
- Капитан парохода радировал, что они сдаются в плен. Возвращайтесь на аэродром!
К пароходу подошли торпедные катера, он развернулся и пошел обратно в Севастополь. Мы сбросили бомбы в пучину Черного моря и впервые возвратились после боевого вылета, не сделав ни единого выстрела. Война в Крыму была закончена!
В боях за Севастополь мы потеряли заместителя командира эскадрильи капитана Шкребу, его стрелка, сержанта Замая, и кого-то из двух - то ли летчика лейтенанта Самарского, то ли его стрелка сержанта Гурьева. Может быть, обоих. Урон противнику наш штурмовой авиаполк нанес значительный, так как воевать уже научились все: и летный состав, и командование. В Крым была стянута авиация двух воздушных армий. Авиационное наступление было организовано исключительно четко, удары были хорошо спланированы, выполнялись эффективно. Интервалы между группами стали такими малыми, что только отштурмуется одна группа - за ней сразу идет вторая. И так целый день. "Все расписано по нотам; кому, когда, сколько времени быть над целью!" - восхищались летчики. А главное - мы стали настоящими профессионалами.
Началась подготовка к перелету на 2-й Белорусский фронт. Нам предстояли новые бои. Операция по освобождению Белоруссии началась утром 23 июня 1944 года. Всю ночь накануне наступления бомбардировщики дальнего действия громили позиции противника на направлении главного удара. Утром их сменили штурмовики. Наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк наносил удары по отступающему врагу. В первые дни наступления нас, правда не слишком активно, пытались атаковать истребители противника. Один из них, "Фокке-Вульф-190", мне удалось сбить над Могилевом, за что я был представлен к награждению орденом Славы 1-й степени. Это был первый случай в 4-й воздушной армии, когда воздушному стрелку Ил-2 удалось сбить четвертый самолет противника.
Но кто-то на длинном пути представления до тех, кто имеет право награждать, очевидно, посчитал, что война еще не кончилась и я еще успею не раз отличиться, а пока - рановато, ведь речь шла о третьем гвардейском солдатском ордене... Сколько таких представлений замоталось где-то в недрах штабов, сколько людей не получили до сих пор заслуженных наград! А кто-то уже никогда не получит.
3 июля войска Красной Армии, с небольшими потерями, окружив огромное количество немецких войск, вошли в столицу Белоруссии Минск, затем с ходу вступили на территорию Польши и уже 27 июля освободили Белосток и захватили плацдарм на реке Нарев. Это была, пожалуй, самая блистательная операция Великой Отечественной войны.
Конечно, каждый хотел выйти живым из этого ада, но не любой ценой.
...Командир эскадрильи штурмовиков Черноморского флота лейтенант Борис Воловодов и воздушный стрелок, парторг эскадрильи, Василий Быков после штурмовки противника, когда уже кончились боеприпасы, увидели вражеские бомбардировщики, летевшие бомбить позиции эльтигенцев. Спасая жизни десантникам, отбившим уже девятнадцать атак за день, Воловодов повел свой штурмовик в лобовую атаку. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.
5 декабря группу на Эльтиген повел Ишмухамедов. Я - с ним. Над аэродромом облачность была низкая, метров триста, а бомбы бросать ниже четырехсот нельзя, чтобы не поразить самого себя. Но над проливом облака начали подниматься. Над Эльтигеном - вспышки разрывов и клубы дыма. Там "работают" другие группы Илов ведут воздушные бои наши истребители.
Тамерлан командует:
- Противозенитный маневр! Атакуем группой, с ходу!
Мне хорошо видны действия всей группы. Пробиваемся сквозь зенитный огонь, сбрасываем бомбы на танки и пехоту южнее поселка. Сбросив бомбы, Тамерлан давит эресами и огнем пушек зенитную батарею. Мы уже на бреющем проносимся вдоль переднего края. Остальные - за нами.
Вдруг в правой плоскости нашего самолета возникает огромная дыра.
Тамерлан с трудом выравнивает самолет. У кромки моря - разворот - и снова на врага. Вот разрывы зенитных снарядов как обрезало: зенитки прекратили огонь, в атаку на нас пошли "мессершмитты". Два из них нацелились на замыкающий Ил. Его стрелок ведет огонь по одному из истребителей, я - по второму.
Вот "мой" отвалил, второй продолжает наседать. Тамерлан, искусно маневрируя, помогает мне поймать его в прицел. Всего со ста метров я всадил в него очередь, и "мессершмитт", перевернувшись, упал в Чурбашское озеро. Должен заметить, в то время немецкими истребителями на Керченском полуострове командовал один из любимцев Гитлера, командир 3-й группы (авиаполка) 52-й истребительной эскадры капитан Герд Бакгорн, считавшийся в люфтваффе асом № 2.
Мы летим на малой высоте, замыкающий и того ниже, чуть не касаясь винтом воды. Вот он садится на воду возле баржи. Брызги - и над Илом смыкаются черноморские волны.
После посадки к нашему самолету подъехал на стартовой машине командир полка. Тамерлан доложил о выполнении задания, о том, как я сбил "мессершмитт", и о самом грустном, что погибли Тихонов со стрелком Васильевым.
- Они не погибли! - воскликнул я. - Они сели на воду рядом с баржей, их спасли!
Так хотелось, чтобы товарищи не погибали... Но это - война, а она пожирала тысячи человеческих жизней.
9 декабря от прямого попадания зенитного снаряда на западном склоне горы Митридат на - окраине Керчи погибли летчик лейтенант Макурин и стрелок сержант Столяров. В тот же день вынужденно сел в районе завода имени Войкова штурмовик замкомэска Папка. Его воздушный стрелок Паршиков был ранен в ногу. Под прикрытием огня пехотинцев им удалось выбраться с "нейтралки".
10 декабря, после сорока дней и ночей беспрерывных боев, немногие уцелевшие десантники были эвакуированы в Тамань. Бои в воздухе продолжались.
У наших авиаторов существует шутливо-горькое высказывание: "Там, где начинается авиация, там кончается порядок". Во многих случаях это, к сожалению, так и было. Немецкие летчики, к примеру, строго соблюдали правила радиообмена, что значительно повышало эффективность радиосвязи. Советские же авиаторы, особенно в горячке боя, буквально забивали эфир криком. Командиры пытались с этим бороться, но их предупреждения действовали до очередной схватки. Немецкие летчики такой безалаберностью умело пользовались: по именам прозвищам и другим косвенным данным выявляли командиров, ведущих групп, известных на данном участке фронта своей результативностью летчиков и устраивали на них буквально охоту. Сколько лучших воздушных бойцов погибло именно по этой причине. Но в конце концов мы и этот "недуг" преодолели. Неплохой иллюстрацией этого стал разгром авиабазы в Багерове (об этом я уже выше рассказывал).
В середине зимы наступило некоторое затишье. Полк перебазировался на площадку у станицы Джангинской - ближе к Керченскому проливу. В один из дней командир полка вручил нам боевые награды. Ордена Славы 3-й степени получили летчик Константин Атлеснов, воздушный стрелок Николай Петров и я. Это был мой первый орден.
Под руководством помощника командира полка Тамерлана Ишмухамедова в его, как мы говорили, "полевой воздушной академии" изучали опыт прошедших боев, готовились к новым. Борьба еще предстояла долгая.
8 апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта, занимавшие подступы к Северному Крыму, взяли штурмом Перекоп и, прорвав оборону противника, устремились в центральную часть полуострова. С рубежей, где несколько месяцев велись тяжелые бои, двинулись в наступление передовые отряды Приморской армии, и к утру 11 апреля Керчь была освобождена.
Нашему полку была поставлена задача уничтожить на станции Салын железнодорожные эшелоны, на которые грузились отступающие немецкие войска. Группа самолетов, которую вел Виктор Казаков, настигла уходящий эшелон, удачно сбросила бомбы и проштурмовала его. Горели вагоны, разбегались немецкие солдаты, но их настигали хлесткие очереди пушек и пулеметов штурмовиков. Истребители прикрытия тоже не упускали возможности отомстить за все наши неудачи 1941-1942 годов, за гибель товарищей, мирных жителей. Да, это был уже не 1941 год!
Через полчаса - снова на взлет! Проскочили над Керчью. Дороги забиты горящей техникой противника. Зенитки не стреляют, немецких истребителей нет. Проносимся над фашистскими войсками: сбрасываем осколочные бомбы, пускаем эресы, стреляем из бортового оружия. Мы, воздушные стрелки, тоже ведем прицельный огонь по наземным целям. За день делаем несколько боевых вылетов. Главное теперь - не дать противнику оторваться от наших войск и скрыться в Севастополе, закрепиться там. В конце дня - тяжелая потеря: погиб бесстрашный экипаж - летчик Атлеснов и воздушный стрелок Рогоза.
- Мы штурмовали противника, - рассказывал воздушный стрелок Паршиков. Зенитки не стреляли. Вдруг вижу: самолет Атлеснова перевернулся и упал кабиной вниз. Наверное, ему досталась шальная пуля: самолет летел очень низко...
Механик их самолета Федор Моисеенко неприкаянно бродил по пустой стоянке: опустив голову, переставлял ящики с места на место, прислушивался, смотрел в небо. Видно было, что у него что-то умерло в душе... В боях за Керчь только наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк потерял 30 летчиков и воздушных стрелков. Большие потери были и в других авиаполках дивизии.
3 апреля 1944 года линия фронта проходила уже далеко за Феодосией. Отходивший по горным дорогам, вдоль побережья, противник подвергался ударам партизан, военных моряков и авиации. С каждым часом наступления авиации, действующей с аэродромов Тамани, приходилось преодолевать все большее расстояние до противника, стремящегося как можно быстрее уйти под прикрытие севастопольских укреплений. Удавалось это, правда, далеко не всем.
Группа комэска Евгения Ежова летела вдоль дороги в правом пеленге. Издалека увидев шлейф пыли над автоколонной противника, Ежов, зная, что неподалеку наши танки, решил остановить ее. Два самолета ударили по голове колонны и создали "пробку". Хвост колонны по инерции подтянулся, и цель стала довольно компактной. Развернувшись, группа нанесла штурмовой удар с бреющего полета. В это время вторая группа, возглавляемая Тихоном Кучерябой, в ранее указанном районе противника не обнаружила: там уже двигались наши части. Развернувшись, штурмовики пошли на юг и вскоре увидели машины арьергардных частей противника. Сбросив бомбы на зенитные батареи, прикрывавшие их отход, группа ударила по основной колонне...
20 апреля успевшие отступить части противника и гарнизон Севастополя заняли оборону в многополосных сооружениях, опиравшихся на цепи гор: Мекензиевых, Сапун-горе, Сахарной головке, Федюхиных высот - и множества больших и малых возвышенностей, полукольцом опоясавших город. На этих высотах в незабываемые месяцы обороны Севастополя в 1941-1942 годах двести пятьдесят дней и ночей сражались воины Красной Армии и моряки Черноморского флота. Сотни тысяч снарядов и мин, десятки тысяч авиабомб бросил на город и его защитников враг, предпринял во время трех штурмов на них сотни атак... И вот русские солдаты и матросы, казалось бы много раз уже убитые, снова у Севастополя. Вспоминается в связи с этим такая притча: генерал докладывает прусскому королю: "Ваше величество! Русского солдата мало только убить, его надо еще и повалить. Ведь он и убитый продолжает стоять!"
За время оккупации Крыма противник еще более усилил в инженерном отношении все линии обороны под Севастополем и до предела насытил их огневыми средствами. Сапун-гора была превращена в крепость, заминированную и усиленную железобетонными сооружениями. В отвесных уступах, в несколько ярусов, шли доты с тяжелыми орудиями и множеством пулеметов, а вся гора снизу доверху опоясывалась линиями траншей, минными и проволочными заграждениями.
...Весна в разгаре, светит яркое крымское солнце, буйно цветут травы... А я читаю письмо из дома, от сестры. Она пишет о том, что пришлось пережить нашим людям в оккупированном Харькове, где погибли трое моих школьных товарищей, повешенных гитлеровцами на глазах жителей рабочего поселка - для устрашения...
Наш полк перелетел на аэродром Тумай, севернее Симферополя. . После небольшой передышки снова ежедневно, по нескольку раз в день, вылеты. Я лечу во второй кабине штурмовика командира полка Соколова, который ведет группу. Нашей группе удалось удачно сбросить бомбы, сделать три штурмовых захода на вражеские артиллерийские позиции на Мекензиевых горах и без потерь возвратиться на аэродром. Утром 7 мая полку был зачитан приказ о штурме Севастополя. На боевое задание я вылетел в самолете командира группы штурмана полка Коновалова, опытного, требовательного, прекрасно знающего свое дело, в чем неоднократно убеждались все летавшие с ним, человека. Напросился сам - вместо его заболевшего стрелка. Мы должны нанести удар по артиллерийским позициям немцев юго-западнее Сапун-горы, откуда велся огонь по нашим войскам, изготовившимся к штурму. С других направлений на Севастополь идут группы бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Какие-то группы самолетов уже возвращаются с боевого задания... Из условных разговоров по радио узнаем знакомых летчиков. Впервые наблюдаю одновременно в воздухе такое количество наших самолетов. Ведут их уже в основном закаленные в боях авиаторы. Вот "зависает" над нашим Илом истребитель крмэска Истрашкина. Слышу также голоса Татарникова, Рубцова.
В воздухе нужно всегда быть внимательным. Вылетая на боевые задания в район Севастополя, экипажи наших штурмовиков отмечали все усиливающуюся зенитную оборону противника. Действия его истребительной авиации, базирующейся на последнем аэродроме на мысе Херсонес, затруднены из-за нашего превосходства в воздухе, но, если удается завязать бой в благоприятных условиях, "мессершмитты" атакуют Илы с яростью обреченных. В дни последних боев за Севастополь немецкими истребителями уже командовал ас Германии N 1, командир 9-й особой эскадрильи 52-й истребительной эскадры оберлейтенант Эрих Хартман.
Подходим к Севастополю. Город в дыму пожарищ. Видим очертания береговой линии бухты. Вдали, слева т - Херсонес. Коновалов докладывает по радио на КП генералу Гетьману о готовности группы:
- Я "Стрела-3"! Уточните цель!
- "Стрела-3"! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь батареи противника. Заставьте их замолчать!
Еще до подхода к Сапун-горе наша группа начала противозенитный маневр. Разрывы зенитных снарядов - со всех сторон. Коновалов умело маневрирует, подсказывает летчикам. Зенитный огонь все плотнее, но мы упорно продвигаемся к цели.
Выглядываю вперед и вижу на земле сполохи залпов зенитных батарей. Впереди виднеется Балаклава. Северо-западнее ее - те самые артиллерийские батареи. Илы снижаются, бьют из пушек, затем пускают реактивные снаряды, с пикирования бросают бомбы. Три батареи замолкают. Потом делаем второй заход. Хотя в воздухе полное наше превосходство и нас старательно прикрывают истребители, я внимательно слежу за обстановкой. И не зря.
Со стороны солнца, с большим превышением над уходящими от Севастополя штурмовиками и истребителями, появились две точки. Солнце бьет в глаза даже через светофильтры очков, но я уже вижу: истребители, и не наши. Вот они перестраиваются и пикируют на нашу группу.
Включаю переговорное устройство, кричу: "Маневр!"
Но Коновалов командует штурмовиками группы и меня не слышит: когда у нас включен передатчик, самолетно-переговорное устройство не работает, такая уж в ту пору у нас была радиотехника. Я включаю световую сигнализацию: на приборной доске летчика мигает красный свет - предупреждение об опасности.
Коновалов не реагирует, и "мессеры" берут наш самолет в "клещи". У меня один выход - уничтожить истребитель, атакующий первым, а затем перенести огонь на второй. Но ничего не выходит: немец грамотно сближается под большим углом, вертикальный угол обстрела моего пулемета не позволяет достать его. И вновь меня спасает солдатская смекалка. Я мгновенно сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на дно кабины и доворачиваю ствол пулемета на угол, не предусмотренный тактико-техническими данными Ила. Огонь пока не открываю, надеясь, что немец не поймет моих действий по изменению угла стрельбы. А он, он все так же грамотно, как на тренировке, подходит все ближе. 800 метров, 600, 400... Я прицеливаюсь особо тщательно, так как отчетливо понимаю, что второй очереди не будет. И вот огненная трасса упирается в самолет противника, он, не успевая открыть ответный огонь, вспыхивает. Объятый пламенем, "мессер" несется нам навстречу. Но Коновалов, после моей очереди резко рванул самолет вправо, и горящий немец пронесся рядом.
Отвлекшись на факел, мы чуть не стали факелом сами. Второй "мессершмитт" приблизился к нам справа и дал очередь. Снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Рванув пулемет влево, я увидел в каких-то ста метрах выходящий из атаки вверх закопченный желтый самолет с черными крестами. Я нажал гашетку и стрелял, пока пулемет не отказал. Меня прижало к пулемету и вытягивало из кабины. Понял, что наш самолет сбит и падает. Нет, хочется жить! Делаю сверхъестественное усилие и хватаюсь обеими руками за турель. Но вот перегрузка уменьшается: Ил переходит в горизонтальный полет.
Хвостовое оперение разбито, в фюзеляже две пробоины, а земля совсем рядом. Командир сидит согнувшись, но самолет пилотирует уверенно. Мотор работает, кажется, нормально. Коновалов оборачивается и я вижу его окровавленное лицо. Он показывает мне большой палец, что означает: самочувствие хорошее, машина в порядке.
Опять хватаюсь за пулемет. Задержка была из-за разрыва гильзы. Устраняю ее и снова - весь внимание. Ил несется низко над землей в сторону моря, к Балаклаве. Других самолетов группы не видно. Затем Коновалов поворачивает на север, прижимается к горной гряде, стараясь незаметно выйти из опасной зоны.
И тут я заметил два "мессершмитта", идущих вдоль берега со стороны мыса Херсонес. Но тут появляются два Яка. Они еще пока далеко! А "мессершмитты" уже перестраиваются для атаки. Я открыл упреждающий огонь по ближайшему из них. Он прекратил атаку и начал набирать высоту, но тут же был настигнут подоспевшим Яком... Так всегда на войне: только что ты был охотником, а через мгновение становишься дичью. Второй "мессершмитт", не пытаясь искушать судьбу, отвернул в сторону и исчез.
Но пока мы отбивались от немецких истребителей на подбитом, плохо слушающемся рулей штурмовике, оказались в ущелье. Положение, надо сказать, было не из приятных... Справа и слева - горы, впереди - тоже гора. Коновалов проявляет редкое летное мастерство: с минимально возможной скоростью набирает высоту и переваливает через вершину горы буквально в нескольких метрах от нее. Затем разворачивается влево, и мы идем курсом на север.
Над нами все время, как бы подбадривая, барражирует пара Яков. Они сопровождают нас до Симферополя и только потом уходят на свой аэродром. Мимо нас пролетают группы самолетов в направлении Севастополя. Плавно снижаясь, летим в направлении своего аэродрома. Коновалов ведет самолет на самом выгодном режиме, бережет горючее.
Наконец ровное, покрытое зеленью поле, землянка командного пункта, радиостанция, на стоянках самолеты. У КП толпятся люди, видна машина с красным крестом. Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но не садится и уходит на второй круг. Вижу запрет посадки: левая часть знака "Т" завернута - не выпускается левое колесо. Коновалов заходит снова и знаками подает мне команду покинуть самолет с парашютом, но я не решаюсь: прыгать с парашютом мне еще не приходилось.
Коновалов показывает, что будет сажать самолет на одно колесо. Я вцепляюсь в борта кабины: если перевернемся, втайне думаю я, то в самолете у меня больше шансов уцелеть.
Но Коновалов и здесь на высоте: самолет, клонясь все больше влево, бежит по земле и, задев консолью крыла за землю уже на безопасной скорости, разворачивается на 180 градусов и останавливается.
Я бросаюсь к кабине летчика. Коновалов устало откидывается к бронеспинке. Ранение оказалось неопасным, но потеря крови сказалась, и он очень ослаб. На "стартере" подъехал командир полка. Коновалов доложил, что группа задание выполнила: батареи противника подавлены. Были атакованы истребителями, сбит один "мессершмитт".
Выслушав доклад, командир улыбнулся. Затем в обычной для него шутливой манере спросил:
- А что вы там еще натворили? Пришел запрос на ваши фамилии!
Мы переглянулись, а Соколов сказал:
- Ваш бой наблюдали многие. Командование дивизии приказало представить вас к награде.
Я был награжден вторым орденом Славы.
К вечеру 7 мая Сапун-гора была взята нашими войсками. Во время ее штурма прямым попаданием зенитного снаряда был сбит самолет лейтенанта Самаринского, стрелком у которого был сержант Гурьев, мой земляк харьковчанин. Летчики и стрелки, которые видели это, сообщили, что из самолета кто-то выбросился с парашютом, но приземлился в расположении противника.
Во второй половине дня 9 мая начался штурм Севастополя. Остатки немецких войск, стараясь обеспечить эвакуацию, пытались оказать сопротивление на рубеже старого Турецкого вала, который проходил по высотам от Стрелецкой бухты на юг. Большое скопление войск противника наша авиация обнаружила на берегу бухты Казачья.
Группа Илов, возглавляемая лейтенантом Шупиком, подошла к цели. Зенитные орудия, стоявшие на открытом месте и не замаскированные, открыли ураганный огонь. Лейтенанты Кравченко и Козаков с ходу пошли в атаку и бомбами заставили орудия замолчать. В это время остальные самолеты, замкнув круг над целью, штурмовали пытавшихся уйти в море суда с противником. Другие группы штурмовиков сосредоточили огонь на катерах, находившихся юго-восточнее мыса Херсонес. Большинство плавсредств было вскоре потоплено.
9 мая немцы оставили Севастополь, но отдельные группы еще держались в районе бухт Камышовой, Казачьей и на мысе Херсонес.
Вспоминаю вылет 10 мая на уничтожение противника, занятого погрузкой на корабли в Камышовой бухте. Я летел с Коноваловым, который вел группу. При подходе к цели перед нашими самолетами встала стена заградительного огня. Коновалов по радио приказал группе сбросить бомбы с высоты 800 метров. В порту и вокруг скопилось такое огромное количество живой силы и техники, что едва ли не каждая бомба достигала цели. Огонь с земли усилился: небо побагровело от вспышек разрывов зенитных снарядов.
Коновалов, имитируя попадание в его штурмовик, отвернул в сторону, а затем резко развернувшись обратно, прицельно сбросил бомбы. Самолет подбросило вверх - под нами взорвался склад боеприпасов.
Группа возвратилась на аэродром без потерь. А на следующий день - снова вылет, и снова с Коноваловым, на мыс Фиолент. Здесь мы штурмовали пехоту. Немцы вели по нам огонь из всех видов оружия, были попадания в самолет. Я тоже беспрерывно стрелял из пулемета. Были и такие вылеты, когда противник почти не стрелял. В море плавало множество плотов, лодок, других подручных средств, на которых немцы пытались хотя бы отплыть от крымского берега в надежде, что их подберут свои. Можно понять солдат, обреченных остаться на чужом берегу, ожидая расплаты за то, что они сами и их прислужники совершили на крымской земле. Большинство из них не принимали участия в зверствах над мирным населением и военнопленными, и формально солдаты не были виноваты в действиях палачей, но ведь палачи приходят именно вслед за солдатами...
Но вот последний вылет. Вдали от берега виднелся пароход, который, очевидно, отчалил ночью. Когда наша группа приблизилась к нему, мы увидели необычную картину: находившиеся на палубах люди махали нам белыми платками, простынями. Увозят в плен наших!..
Самолеты встали в круг. Командир группы Тамерлан Ишмухамедов приказал не бомбить, передал по радио на КП о создавшейся обстановке.
- Судно не бомбить! - последовала команда. Но и не давать ему уходить на запад. Сейчас подойдут наши торпедные катера...
А через несколько минут команду с КП дополнили:
- Капитан парохода радировал, что они сдаются в плен. Возвращайтесь на аэродром!
К пароходу подошли торпедные катера, он развернулся и пошел обратно в Севастополь. Мы сбросили бомбы в пучину Черного моря и впервые возвратились после боевого вылета, не сделав ни единого выстрела. Война в Крыму была закончена!
В боях за Севастополь мы потеряли заместителя командира эскадрильи капитана Шкребу, его стрелка, сержанта Замая, и кого-то из двух - то ли летчика лейтенанта Самарского, то ли его стрелка сержанта Гурьева. Может быть, обоих. Урон противнику наш штурмовой авиаполк нанес значительный, так как воевать уже научились все: и летный состав, и командование. В Крым была стянута авиация двух воздушных армий. Авиационное наступление было организовано исключительно четко, удары были хорошо спланированы, выполнялись эффективно. Интервалы между группами стали такими малыми, что только отштурмуется одна группа - за ней сразу идет вторая. И так целый день. "Все расписано по нотам; кому, когда, сколько времени быть над целью!" - восхищались летчики. А главное - мы стали настоящими профессионалами.
Началась подготовка к перелету на 2-й Белорусский фронт. Нам предстояли новые бои. Операция по освобождению Белоруссии началась утром 23 июня 1944 года. Всю ночь накануне наступления бомбардировщики дальнего действия громили позиции противника на направлении главного удара. Утром их сменили штурмовики. Наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк наносил удары по отступающему врагу. В первые дни наступления нас, правда не слишком активно, пытались атаковать истребители противника. Один из них, "Фокке-Вульф-190", мне удалось сбить над Могилевом, за что я был представлен к награждению орденом Славы 1-й степени. Это был первый случай в 4-й воздушной армии, когда воздушному стрелку Ил-2 удалось сбить четвертый самолет противника.
Но кто-то на длинном пути представления до тех, кто имеет право награждать, очевидно, посчитал, что война еще не кончилась и я еще успею не раз отличиться, а пока - рановато, ведь речь шла о третьем гвардейском солдатском ордене... Сколько таких представлений замоталось где-то в недрах штабов, сколько людей не получили до сих пор заслуженных наград! А кто-то уже никогда не получит.
3 июля войска Красной Армии, с небольшими потерями, окружив огромное количество немецких войск, вошли в столицу Белоруссии Минск, затем с ходу вступили на территорию Польши и уже 27 июля освободили Белосток и захватили плацдарм на реке Нарев. Это была, пожалуй, самая блистательная операция Великой Отечественной войны.