Ливий Тит. История Рима от основания Города

   52. (1) С установлением мира продовольствие в Городе стало даже дешевле прежнего: и потому, что было привезено зерно Кампании, и потому, что, когда исчезла угроза грядущего голода, каждый вытащил припрятанное на черный день. (2) От сытости в праздности люди вновь распустились и, когда не стало прежних зол внешних, затосковали по внутренним. (3) Трибуны стали возбуждать плебеев своим зельем – земельным законом, подстрекать их против сопротивляющихся сенаторов, не только против всех вообще, но и против отдельных лиц. Квинт Консидий и Тит Генуций, предложившие земельный закон, вызвали в суд Тита Менения. Ему вменяли в вину гибель укрепления на Кремере, когда он, будучи консулом, стоял лагерем неподалеку. (4) Это его погубило, хотя сенаторы старались ради него не меньше, чем когда-то ради Кориолана, и общее расположение к отцу его Агриппе тоже еще не позабылось. (5) Наказание, однако, трибуны умерили: хоть и требовали они смертной казни, приговорили его к выплате двух тысяч ассов ¹¹⁰. Но и это обернулось смертным приговором. Он, как рассказывают, не перенес позора и горя, заболел и умер.
   (6) Другой обвиняемый, Спурий Сервилий, как только истек срок его консульства, был – при консулах Гае Навтии и Публии Валерии [475 г.], уже в начале года, – вызван в суд трибунами Луцием Цедицием и Титом Стацием; но он в отличие от Менения встретил трибунское нападение не просьбами, своими или сенаторов, но твердой верой в свою невиновность и в свое влияние. (7) И ему вменяли в вину сражение с этрусками у Яникула. Но он, человек горячий, своей дерзостью отвел от себя опасность, как прежде – от государства: в резкой речи обличил он не только трибунов, но и всех плебеев, обвиняя их в осуждении и смерти Тита Менения, чьему отцу обязаны они тем, что, возвращенные некогда в Город, обрели для себя те законы, тех самых трибунов, благодаря которым теперь и свирепствуют ¹¹¹. (8) Помог Сервилию и товарищ его Вергиний – вызванный как свидетель, он поделился с ним своей славой; но наибольшую пользу ему принесло все-таки дело Менения – так переменилось общее настроение.
   53. (1) Внутренние распри закончились; началась война с вейянами, к которым присоединились сабиняне. Консул Публий Валерий призвал вспомогательные отряды от латинов и герников и, посланный с войском к Вейям, тотчас напал на сабинский лагерь, расположенный перед стенами союзников, и навел такой страх, что, покуда враги пытались небольшими рассеянными вылазками сдержать напор римлян, он ворвался в лагерь через первые же атакованные им ворота, (2) а внутри была уже скорее резня, чем сражение. Смятение из лагеря перекидывается и в город; как если бы Вейи были взяты, – в таком страхе кидаются вейяне к оружию. Часть их идет на помощь сабинянам, другая нападает на римлян, полностью занятых вражеским лагерем. (3) Ненадолго римлян удалось привести в замешательство; но затем они, обратив в обе стороны свои знамена, выдерживают натиск, а конница, высланная консулом, рассеивает этрусков и обращает их в бегство. В течение часа два войска, два сильнейших и многолюднейших соседних народа были побеждены.
   (4) Пока шла эта война под Вейями, вольски и эквы стали лагерем на латинской земле и разоряли поля. Но латины сами в союзе с герниками, без римской подмоги и предводительства, выбили их из лагеря, (5) отбив собственное добро и сверх того захватив большую добычу. Тем не менее из Рима против вольсков был послан консул Гней Навтий; в Риме, думаю, не понравилось, что без римского войска и предводителя воюют союзники собственными силами и разумением. (6) Каких только бед и обид не пришлось теперь вытерпеть вольскам, и все же римлянам не удалось принудить их драться в открытом бою.
   54. (1) Затем были консулы Луций Фурий и Гай Манлий [474 г.]. Манлию по жребию достались Вейи. Войны здесь, однако, не было; по просьбе вейян заключено было сорокалетнее перемирие ¹¹²; их обязали поставлять зерно и платить дань. (2) С установлением мира незамедлительно возобновились внутренние раздоры. Трибуны предложили земельный закон, и возбужденный этим простой народ бушевал. Консулы, не устрашенные ни осуждением Менения, ни опасностью для Сервилия, всеми силами сопротивлялись. По сложении ими полномочий народный трибун Гней Генуций тут же потребовал их к суду.
   (3) Луций Эмилий и Опитер Вергиний вступили в консульство [473 г.]; впрочем, в некоторых летописях вместо Вергиния консулом значится Вописк Юлий. В этом году, на чье консульство он бы ни приходился, Фурий и Манлий, привлеченные к ответу перед народом, в скорбных одеждах обходят не столько плебеев, сколько младших сенаторов. (4) Убеждают, предупреждают, предостерегают от должностей, от участия в делах государства; говорят им, что консульские фаски, окаймленную тогу, курульное кресло следует почитать разве за погребальное великолепие, ведь украшенные этими знаками, как жертвенное животное лентами, консулы обречены на заклание. (5) А если для них все же так прельстительно консульство, то пусть поймут, что оно теперь в плену и под гнетом трибунской власти; консул, будто прислужник трибуна, все должен делать по его указке и приказанию; (6) если он только напомнит о себе, если уважит сенаторов, если подумает, будто в государстве есть еще что-нибудь, кроме плебеев, то пусть перед взором его будет изгнание Гнея Марция, осужденье и смерть Менения. (7) Возбужденные такими речами, сенаторы стали тогда совещаться не в курии, а частным образом, не доводя дела до сведения слишком многих. И поскольку решено было правдой или неправдой, но вырвать обвиняемых из-под суда, то самое крайнее мнение имело наибольший успех; нашелся и исполнитель отчаянного замысла. (8) Итак, в день суда сошедшиеся плебеи стояли на форуме в ожидании, сначала они удивлялись, почему не является трибун; (9) затем, когда задержка его стала уже подозрительной, сочли, что запуган он знатью, стали сетовать, что брошено и предано народное дело. Наконец из дома трибуна приходит известие, что он найден у себя мертвым ¹¹³. Когда эта весть обошла собравшихся, они все разбежались кто куда, как войско рассеивается, потеряв вождя. Сильнейший страх напал на трибунов: гибель товарища показала им, что никакие законы о священной неприкосновенности им не защита. (10) А сенаторы не старались сдерживать радость; и настолько никто не тяготился виной, что даже непричастные желали казаться соучастниками и открыто шли разговоры о том, что трибунская власть должна быть укрощаема карой.
   55. (1) Сразу после этой пагубнейшей победы был объявлен набор, и, поскольку трибуны были запутаны, консулы провели его беспрепятственно. (2) Плебеи меж тем больше гневались на молчанье трибунов, чем на могущество консулов, и говорили, что с их свободой покончено, что снова вернулись к старому. С Генуцием погибла и похоронена трибунская власть. Чтобы выстоять против сенаторов, нужно думать и действовать иначе, (3) а путь к этому только один: чтобы плебеи, лишенные всякой другой защиты, сами себя защищали. Двадцать четыре ликтора состоят при консулах, и сами они – плебеи; нет власти презреннее и бессильнее, были бы люди, способные ее презирать, а то каждый внушает себе, что она велика и страшна. (4) Такими речами они возбуждают друг друга, а между тем консулы послали ликтора к Волерону Публилию, плебею, который отказывался служить рядовым, потому что прежде был центурионом. (5) Волерон взывает к трибунам. Так как никто не пришел ему на помощь, консулы приказывают раздеть его и высечь. «Обращаюсь к народу,– говорит Волерон,– поскольку трибунам приятней смотреть, как секут римского гражданина, чем самим гибнуть в своей постели от ваших кинжалов!» Чем громче кричал он, тем ожесточеннее рвал с него ликтор одежду. (6) Тогда Волерон, который и сам был сильнее, да еще помогали ему заступники, оттолкнув ликтора, бросается в гущу толпы, где наиболее громок был крик негодующих, и оттуда уже кричит: «Взываю, молю народ о защите! (7) На помощь, граждане, на помощь, соратники, нечего ждать от трибунов, которым самим впору искать вашей помощи!» (8) В возбуждении люди готовятся будто к битве; стало ясно, что ждать можно чего угодно и никто ни во что не поставит ни общественное, ни частное право. (9) Когда консулы явились на форум встретить эту страшную бурю, они убедились сразу, что без силы величие беззащитно. Ликторы были избиты, фаски сломаны, а консулы с форума были загнаны в курию и не знали, как воспользуется Волерон своею победой. (10) Когда волнение улеглось, они созвали сенат, стали сетовать на причиненные им обиды, на насилие простонародья, на дерзость Волерона. (11) Но над множеством раздраженных голосов взяло верх мнение старших сенаторов, которые не захотели сталкивать гнев сенаторов с безрассудством плебеев.
   56. (1) Отдав свое расположение Волерону, плебеи на ближайших выборах избрали его народным трибуном – в тот год [472 г.], когда консулами были Луций Пинарий и Публий Фурий. (2) Все полагали, что Волерон воспользуется трибунским званием для преследования прошлогодних консулов; но он, поставив общее дело выше личной обиды, ни словом не задев консулов, предложил народу закон о том, чтобы плебейские должностные лица избирались в собраниях по трибам. (3) В безобидном на первый взгляд предложении речь шла о предмете отнюдь не малозначительном; но о том, чтобы отобрать у патрициев возможность через посредство своих клиентов добиваться избирать угодных себе трибунов. (4) Этой мере, столь желательной для плебеев, всеми силами сопротивлялись сенаторы, и, хотя ни консулам, ни знатнейшим людям не удалось своим влиянием добиться того, чтобы кто-нибудь из трибунов выступил против (а это была единственная возможность провалить предложение), тем не менее дело это, по самой своей значительности чреватое спорами, растянулось на целый год. (5) Плебеи вновь избирают трибуном Волерона; сенаторы, полагая, что дело дойдет до решительного столкновения, избирают консулом Аппия Клавдия, сына Аппия, ненавистного и неугодного плебеям уже памятью о стычках с его отцом. В товарищи ему дают Тита Квинкция.
   (6) С самого начала года [471 г.] речь прежде всего пошла о новом законе. Но теперь поборником закона, предложенного Волероном, был и товарищ его Леторий, только что взявшийся за это дело; он был еще решительнее. (7) Горячности добавляла ему громкая слава, обретенная на войне, ибо вряд ли был в то время более храбрый воин. И если Волерон не говорил ни о чем, кроме закона, воздерживаясь от порицания консулов, то Леторий выступил с обвинением Аппия и его семейства, надменнейшего и жесточайшего к простому народу: не консула, (8) утверждал он, избрали сенаторы, а палача, чтобы терзать и мучить плебеев. Грубый язык военного человека был недостаточен для его свободолюбивого духа. (9) И вот, когда не хватило ему слов, он сказал: «Не так складно я говорю, квириты, как держусь сказанного; будьте здесь завтра. Я либо погибну на ваших глазах, либо проведу закон».
   (10) На следующий день трибуны занимают освященное место ¹¹⁴. Консулы и знать приходят в собрание, чтобы помешать принятию закона. Леторий приказывает удалить всех, кроме участников голосования. (11) Знатные юноши стояли перед посыльными, не двигаясь с места. Тогда Леторий приказывает схватить кого-нибудь из них. Консул Аппий возражает; право трибунов, говорит он, распространяется лишь на плебеев, (12) это должность не общенародная, но только плебейская; даже и сам он, по обычаям предков, не мог бы своей властью разгонять народ, ведь говорится так: «Если вам угодно, удалитесь, квириты». Такими пренебрежительными рассуждениями о праве он легко выводит Летория из себя. (13) Кипя негодованием, направляет трибун к консулу посыльного, консул – к трибуну ликтора, выкрикивая, что трибун – частный человек, нет у него власти, нет должности; (14) не миновать бы насилия, если бы все собрание не восстало яростно за трибуна против консула, а взволнованная толпа не сбежалась на форум со всего города. Но Аппий, невзирая на эту бурю, упорно стоял на своем; (15) столкновение готово было обернуться кровопролитием, если бы не второй консул – Квинкций; он поручил консулярам ¹¹⁵силой, если иначе нельзя, увести товарища с форума, он смягчил мольбами разбушевавшийся простой народ, он уговорил трибунов распустить собрание: (16) пусть уляжется раздражение – время не лишит их силы, но прибавит к ней разумение, и отцы подчинятся народу, и консул – отцам.
   57. (1) Трудно было Квинкцию утихомирить плебеев, еще труднее сенаторам – второго консула. (2) Когда наконец народное собрание было распущено, консулы созвали сенат. Там страх и гнев заставляли говорить разное, но, по мере того как в ходе долгого заседания порыв уступал место обсуждению, сенаторы отвращались от вооруженной борьбы и наконец уже благодарили Квинкция за то, что его стараниями успокоена была распря. (3) Аппия уговаривали, чтобы он искал такого величия консульской власти, какое совместимо с согласием среди граждан: а пока трибуны и консулы тянут каждый в свою сторону, никакой средней силы не остается, разъято и растерзано оказывается государство – думают больше о том, в чьих оно будет руках, чем о том, чтобы сохранить его в целости. (4) Аппий, напротив, призывал богов и людей в свидетели того, что государство предано и покинуто из трусости, что не сенату недостает консула, а консулу – сената; законы принимаются более тягостные, чем были приняты на Священной горе. Однако, побежденный единодушием сенаторов, он умолк. Закон прошел спокойно.
   58. (1) Впервые тогда трибуны избраны были на собрании по трибам; (2) число их увеличилось, к прежним двум прибавили еще троих – так пишет Пизон и перечисляет их имена: Гней Сикций, Луций Нумиторий, Марк Дуиллий, Спурий Ицилий, Луций Мецилий.
   (3) Среди этих городских беспорядков началась война с вольсками и эквами. Они захватили поля, чтобы на случай нового ухода плебеев было к их услугам прибежище, когда же у римлян все обошлось, отодвинули лагерь. (4) Аппий Клавдий послан был против вольсков, Квинкцию достались эквы. В походе Аппий был так же крут, как и дома, чувствуя себя вольнее без трибунских ограничений. (5) Ненавидел плебеев он еще больше, чем его отец. Как? Они его пересилили? И это при нем, при единственном консуле, избранном наперекор трибунской власти, принят был тот закон, которому предыдущие консулы успешно противостояли с меньшей тратой сил и при меньших упованиях сенаторов? (6) Гнев и негодование побуждали его жестокую душу мучить войско своею свирепой властью. Но никакой силой не мог он его смирить, так впиталась в души вражда. (7) Все выполнялось лениво, небрежно, нехотя, с упрямством; не действовали ни стыд, ни страх. Если приказывал он ускорить шаг, нарочно шагали медленнее; если являлся он поощрить работы, все ослабляли проявленное без него усердие; (8) он приходил – от него отворачивались; он мимо шел – тихо проклинали, так что временами это волновало даже его не побежденный ненавистью плебеев дух. (9) Исчерпав наконец свою суровость, он уже ничего не приказывал воинам, говорил, что войско развращено центурионами, и порой, насмехаясь, звал их народными трибунами и Волеронами.
   59. (1) Обо всем этом вольски знали и тем пуще грозили, надеясь, что римское войско столь же будет враждебно к Аппию, сколь было – к консулу Фабию. (2) Аппия ненавидели даже больше, чем Фабия: воины не только не хотели победить, как то было при Фабии, но желали быть побежденными. Выведенные для сражения, они в постыдном бегстве бросились назад в лагерь и остановились не раньше, чем увидели знамена вольсков перед самым своим укреплением и позорное избиение своего тыла. (3) Это заставило их собрать силы к бою, так что враг, почти уже победитель, был отброшен от вала; и все-таки было достаточно ясно, что римские воины не желают лишь отдавать лагерь, а в остальном рады были своему поражению и позору. (4) Этим не сломлен был неукротимый дух Аппия; он хотел крутых мер: объявил о сходке, но к нему сбежались трибуны ¹¹⁶и легаты, советуя не испытывать свою власть, вся сила которой в добровольности послушания. (5) Воины не скрывают, что на собрании, говорили ему, всюду только и слышишь о том, что пора уходить из вольской земли. (6) Победоносный враг только что уже был у самых ворот и вала; не какие-то там подозрения, явный образ бедствия – перед глазами.
   Консул не спорил, ведь уступка только отсрочивала наказание, и отменил сходку. Выступление он назначил на следующий день и с первыми лучами солнца дал трубный сигнал. (7) Как только войско было выведено из лагеря, вольски, будто поднятые теми же трубами, напали на него с тыла. Смятение, прокатившись от последних до передних рядов, смешало и ряды, и знамена, так что нельзя было ни слышать приказаний, ни строиться к бою. Никто не думал ни о чем, кроме бегства. (8) Врассыпную, через груды тел и оружия бежали римляне и остановились не раньше, чем враг прекратил преследование. (9) Консул, следовавший за своими, тщетно их призывая, собрал наконец разбежавшихся и расположился лагерем в невраждебной земле. Здесь, созвавши сходку, он справедливо обвинил войско в предательстве, в непослушании, в бегстве из-под знамен; (10) у каждого спрашивал он, где знамя его, где оружие. Воинов без оружия и знаменосцев, потерявших знамена, а также центурионов и поставленных на двойное довольствие ¹¹⁷, оставивших строй, (11) он приказал высечь розгами и казнить топором; из прочих по жребию каждый десятый был отобран для казни ¹¹⁸.
   60. (1) Напротив, в походе на эквов консул и воины соперничали в предупредительности и уступчивости. Квинкций и от природы был мягче, и злополучная суровость товарища еще более склоняла его следовать врожденному нраву. (2) Не дерзая сопротивляться такому согласию вождя и войска, эквы терпеливо сносили опустошения в своих полях: ни в какой из предыдущих войн римлянам не доставалась добыча со столь обширных земель. (3) Вся она была отдана воинам, да еще с похвалами, которые радуют воинов не меньше, чем вознаграждение. Не только к вождю, но благодаря вождю и ко всем отцам войско сделалось благосклоннее. Воины говорили, что сенат дал им родителя, а другому войску – господина.
   (4) При переменном военном счастье, среди жестоких раздоров дома и в войске прошел год, примечательный прежде всего выборами по трибам. Эти выборы были важней как победа в начатой борьбе, чем как полезное достижение, (5) ибо отстранение сенаторов от совещаний больше повредило значению собраний, чем добавило сил плебеям или отняло у патрициев ¹¹⁹.
   61. (1) Еще беспокойнее был следующий год [470 г.] – в консульство Луция Валерия и Тита Эмилия – как из-за межсословной борьбы вокруг земельного закона, так и из-за суда над Аппием Клавдием. (2) Ярый противник этого закона, отстаивавший, будто третий консул, дело всех владельцев общественного поля ¹²⁰, он был привлечен к суду Марком Дуиллием и Гнеем Сикцием. (3) Никогда еще перед судом народа не представал человек, столь ненавистный плебеям, накопившим так много гнева и против него, и против его отца. (4) Сенаторы тоже недаром старались ради него больше, чем ради любого другого: поборник сената, блюститель его величия, его оплот против всех трибунских и плебейских смут, хоть порой и не знавший меры в борьбе, выдавался разъяренным плебеям.
   (5) Один только из сенаторов, сам Аппий Клавдий, ни во что не ставил ни трибунов, ни плебеев, ни суд над собою. Ни угрозы плебеев, ни мольбы сената не могли принудить его ни к скорбной одежде, ни к смиренным просьбам, ни даже к тому, чтобы он хоть слегка умерил или сгладил свою обычную резкость речи при защите перед народом. (6) То же выражение лица, та же непреклонность взора, тот же дух в словах – так что многие плебеи не меньше боялись Аппия-подсудимого, чем прежде Аппия-консула. (7) Одну лишь речь произнес он – и, как всегда, с привычным ему обвинительным пылом; этой верностью себе настолько он поразил и трибунов, и всех плебеев, что они сами, по собственной воле, отсрочили день суда, а затем позволили затянуть дело. (8) Не столь уж долго все это продлилось, но, прежде чем наступил назначенный день, заболел Аппий и умер ¹²¹. (9) Похвальное ему слово народные трибуны попытались было запретить, но простой народ не захотел, чтобы без этой установленной почести совершен был погребальный обряд над таким мужем: похвалы мертвому выслушал он так же благосклонно, как выслушивал обвинения живому, и толпой сопровождал похоронное шествие.
   62. (1) В тот же год консул Валерий с войском выступил против эквов и, поскольку не мог выманить врагов на бой, приступил к осаде их лагеря. Помешала ему страшная буря, градом и громом навалившаяся с неба. (2) Это было тем удивительнее, что при сигнале к отступлению возвратилась спокойная ясная погода, так что богобоязненность не допустила второй раз подступиться к лагерю, как будто охраняемому какой-то божественной силой. Вся ярость войны обратилась на разорение полей.
   (3) Другой консул – Эмилий двинулся войной на сабинян, но и там враг скрывался за стенами, и поэтому были только опустошены поля. (4) Когда выжжены были не только усадьбы, но даже и поселения, раздраженные сабиняне выступили навстречу грабителям, однако после нерешительного сражения отступили и на следующий день перенесли лагерь в более защищенное место. (5) Это консул счел достаточным, чтобы оставить врага как побежденного и уйти, так и не начав настоящей войны.
   63. (1) Во время этих войн, сопровождавшихся внутренними раздорами, консулами стали Тит Нумидий Приск и Авл Вергиний [469 г.]. (2) Было ясно, что плебеи не допустят дальнейшего промедления с земельным законом и готовятся действовать силой, но тут по дыму горящих усадеб и бегству селян узнали о приходе вольсков. Это сдержало назревший и едва не начавшийся мятеж. (3) Консулы, незамедлительно посланные сенатом, вывели из города на войну молодежь, без нее остальные плебеи стали спокойнее. (4) А враги, всего лишь понапрасну встревожив римлян, поспешно ушли. (5) Нумиций двинулся против вольсков на Антий, а Вергиний выступил против эквов. Там, попавши в засаду, он чуть было не потерпел тяжелое поражение, но доблесть воинов спасла дело, едва не загубленное беспечностью консула. (6) Лучше велась война против вольсков: разбитый в первом сражении, неприятель бежал в город Антий, очень богатый по тем временам. Консул не решился взять его приступом, он взял у антийпев Ценон ¹²², город поменьше и отнюдь не такой богатый. (7) Пока римское войско было занято эквами и вольсками, сабиняне, разоряя поля, дошли до самых ворот Города. Но через несколько дней они, когда оба консула в гневе вторглись в их землю, понесли больше потерь, чем причинили.
   64. (1) В конце года ненадолго установился мир, но он, как всегда, нарушался борьбою патрициев и плебеев. (2) Возмутившиеся плебеи не захотели участвовать в консульских выборах; сенаторы и их клиенты ¹²³избрали консулами Тита Квинкция и Квинта Сервилия. Год их консульства [468 г.] был похож на предшествующий: начался он раздорами, потом внешняя война принесла спокойствие. (3) Сабиняне быстро пересекли крустуминские поля, с огнем и мечом объявились у реки Аниен. Они были отброшены почти что от Коллинских ворот и городских стен, однако успели угнать добычею много людей и скота. (4) Их преследовал консул Сервилий с войском, и хотя настичь неприятеля в открытом поле он не сумел, но так разорил его землю, что не оставил ничего не затронутого войною, а захваченную врагами добычу вернул сторицей.
   (5) И в земле вольсков дело велось превосходно стараниями полководца и воинов. Прежде всего сразились под знаменами в открытом поле, с огромными потерями у обеих сторон. (6) И римляне, по своей малочисленности тяжелее чувствуя эти потери, отступили бы, если бы консул спасительной ложью не подбодрил войско, восклицая, что на другом крыле враг обращен в бегство. Воины ударили на неприятеля и, поверив, что побеждают, победили. (7) Консул, опасаясь излишним напором возобновить сражение, дал сигнал к отбою. (8) Несколько дней длилась передышка как бы по молчаливому соглашению сторон; за это время в лагерь вольсков и эквов собираются большие силы от всех их племен, у них нет сомнений, что римляне, если только узнают об этом, ночью снимутся с места. (9) Поэтому за полночь ¹²⁴они сами подошли к римскому лагерю. (10) Уняв сумятицу, вызванную внезапной тревогой, Квинкций приказал воинам спокойно оставаться в палатках и вывел в сторожевое охранение когорту герников, затем велел посадить трубачей и горнистов на коней: пусть трубят перед валом и до света держат врага в тревоге. (11) Остаток ночи прошел в лагере так спокойно, что римляне могли даже спать. А вольсков держал в напряженном ожидании нападения вид вооруженных пехотинцев, принятых ими за многочисленных римлян, и топот и ржание коней, растревоженных неумелыми седоками и трубными звуками, будоражащими слух.