Ливий Тит. История Рима от основания Города

   (13) Когда встревоженный гонец донес о том диктатору, тот сказал: «Дай им только нагрузиться добычей». Потом прибывали все новые и новые гонцы с криками, что повсюду грабят и тащат имущество воинов. (14) Тогда, призвав начальника конницы, диктатор сказал: «Ты видишь, Марк Фабий, что вражеская конница оставила поле боя. Теперь наш обоз стал их обузой. (15) Ударь на них, пока, подобно всем ордам, занятым грабежом, они рассыпаны повсюду в беспорядке, и мало кто попадется тебе верхом на коне, немногих встретишь при оружии; пока они навьючивают добычу на себя и лошадей, срази их безоружными и обагри кровью их добычу. О легионах и пехотной битве позабочусь я, а слава победы над конницей пусть будет твоею».
   39. (1) Отлично построенная конница напала на рассеявшихся и обремененных грузом врагов и все кругом покрыла их трупами. (2) Не способных ни драться, ни спасаться, их убивали среди поспешно брошенных тюков, которые путались под ногами испуганных, разбегающихся лошадей. (3) И тогда, почти полностью истребив вражескую конницу, Марк Фабий лишь разворачивает свои алы и с тыла нападает на строй пехотинцев. (4) Боевой клич, неожиданно донесшийся оттуда, вселяет ужас в самнитов, а диктатор, заметив, что вражеские передовые бойцы оглядываются назад, что знамена в беспорядке и строй колеблется, то с призывом, то с ободреньем обращается к своим воинам и, окликая по имени трибунов и центурионов, зовет их вместе с ним вновь броситься в бой. (5) Опять раздался боевой клич и знамена двинулись вперед. По мере продвижения стали.замечать, что среди врагов нарастает смятение. Идущим впереди видно уже свою конницу, и Корнелий, оборотясь к манипулам, (6) размахивает руками и кричит во все горло, что видит знамена и щиты своих всадников. (7) Когда это услыхали, да еще и увидели, то настолько позабыли вдруг и о тяготах, выпавших на их долю за целый день, и о своих ранах, что кинулись на врага, словно свежие бойцы, только что вышедшие из лагеря и получившие знак сражаться. (8) Самниты не могли доле противостоять ни ужасу, который наводила конница, ни натиску пехоты; одних перебили на месте, другие рассеялись в бегстве: (9) пехотинцы перебили сопротивлявшихся в окруженье, а конница устроила избиение беглецов, в числе коих пал и сам их полководец.
   (10) Это сражение нанесло самнитам такой удар, что на всех своих собраниях они начали шуметь – мол, ничего удивительного, что не добились успеха в этой нечестивой, начатой вопреки договору ¹¹⁵войне, в которой боги, и поделом, были к ним даже враждебней, чем люди; дорогою ценой придется искупать эту войну; (11) вопрос только в том, принести ли в жертву кровь нескольких виновных или всех безвинных, а иные уже осмеливались назвать зачинщиков. (12) Особенно часто слышалось в единодушных выкриках толпы имя Брутула Папия. Это был знатный и могущественный человек и несомненный нарушитель последнего перемирия. (13) Преторы, вынужденные доложить об этом, добились решения выдать римлянам Брутула Палия, отправить вместе с ним в Рим всю награбленную у римлян добычу и пленных и, следуя справедливости и благочестию, отдать также и то, за что, согласно договору, те требовали возмещения через фециалов. (14) По этому решению в Рим отправили фециалов и бездыханное тело Брутула: добровольною смертью он сам избавил себя от казни и позора, а (15) вместе с телом постановили выдать и его имущество. Однако, кроме пленных и того добра, что римляне признали своим, ничего больше не приняли; выдачу всего остального признали недействительной ¹¹⁶. Диктатор по постановлению сената справил триумф.
   40. (1) Некоторые сообщают, что войну провели консулы и это они отпраздновали триумф над самнитами, а Фабий дошел даже до Апулии и привез оттуда много добычи. (2) Все согласны, что в тот год Авл Корнелий был диктатором, сомневаются лишь, был ли он назначен ради ведения войны или для того, чтоб на Римских играх было кому подать знак выпускать четверни ¹¹⁷, так как претор Луций Плавтий (3) как раз тогда слег от тяжелой болезни; а исполнив эту обязанность своего не слишком достопамятного правления, он якобы сложил с себя диктатуру.
   Непросто одно сообщение предпочесть другому. (4) Я думаю, предание искажено из-за надгробных хвалебных речей ¹¹⁸и лживых подписей к изображениям предков ¹¹⁹, ибо каждое семейство старается с помощью вымыслов присвоить себе и подвиги, и должности; (5) отсюда, конечно, и эта путаница в том, кто какие подвиги совершил, и в том, что значится в государственных записях. И нет к тому же ни одного писателя, современника тех событий, на свидетельства которого мы могли бы положиться со спокойной душой.

КНИГА IX

   1. (1) Следующий год [321 г.], когда консулами были Тит Ветурий Кальвин и Спурий Постумий ¹, ознаменовался Кавдинским миром, памятным из-за тяжкого поражения римлян. (2) В тот год военачальником у самнитов был сын Геренния Гай Понтий; родитель его славился среди самнитов своею мудростью ², а сам он – воинской доблестью и военным искусством. (3) Когда посланные от самнитов для возмещения причиненного римлянам ущерба возвратились, так и не добившись мира ³, Понтий сказал: «Не думайте, будто посольство было напрасным: гнев небес пал на нас за нарушение договора – теперь мы от этой вины очистились. (4) Я уверен: если кому-то из богов и любо было принудить нас вернуть все требуемое договором, им всем, однако, не по душе, что римляне так надменно презрели наше желание искупить содеянное. (5) Что же сверх сделанного можно еще сделать, дабы умилостивить богов и умилосердить людей? Имущество неприятеля, ставшее нашей добычей и по закону войны нам принадлежащее, (6) мы возвратили, зачинщиков, коль скоро выдать их живыми оказалось невозможно, выдали хотя бы и мертвыми, и добро их, дабы не осквернять себя прикосновением к нему, отвезли в Рим ⁴. (7) Что еще я задолжал тебе, римлянин?! Чем еще искупить разрыв договора? Какой иной долг возвратить богам, его блюстителям? Кого нам поставить судьею твоих притязаний и моих истязаний? Пусть это будет народ, пусть один какой-нибудь человек ⁵, я на все согласен. (8) Но если на этом свете правда и закон уже не защищают слабого от сильнейшего, мне остается взывать к богам, карающим спесь, преступившую всякую меру. (9) Я стану молить их обратить гнев свой на тех, кому мало и возвращенного им собственного имущества, и гор чужого добра в придачу; на тех, чью жестокость не насытить ни смертью обидчиков, ни выдачей мертвых их тел, ни имуществом их, отданным следом, – не насытить, если не дать упиться нашей кровью и пожрать нашу плоть. (10) Война, самниты, праведна для тех, для кого неизбежна ⁶, и оружие благочестиво в руках у тех, у кого уже ни на что не осталось надежды. (11) И раз уж в делах человеческих ничего нет важнее благоволения и враждебности богов, то знайте: прежнюю войну вы вели скорее против богов, чем против людей, зато в предстоящей боги сами поведут вас в бой!»
   2. (1) Чего ни посулили эти его пророчества, все исполнилось. Понтий двинулся с войском в поход и, соблюдая строжайшую тайну, разбил лагерь у Кавдия. (2) Отсюда он посылает в Калатию, где, по слухам, уже стояли лагерем римские консулы, десять воинов, переодетых пастухами, приказав им пасти скот подальше друг от друга, но поближе к римским заставам, (3) а повстречавшись с грабящими округу римскими воинами, пусть твердят одно: дескать, самнитские легионы в Апулии, осаждают там всем воинством Луцерию ⁷и со дня на день возьмут ее приступом. (4) Об этом заранее нарочно распустили слухи, успевшие уже дойти до римлян, а когда то же самое стали повторять все, кого захватывали в плен, им нельзя было не поверить. (5) Было ясно, что римляне окажут помощь жителям Луцерии, своим добрым и верным союзникам, стремясь вместе с тем предотвратить в столь опасных условиях отпадение всей Апулии. Раздумывали они только о том, какой выбрать путь, (6) ибо к Луцерии вели две дороги. Одна, широкая и открытая, шла по берегу Верхнего ⁸моря – путь этот был более безопасным, но и более далеким; другая дорога, покороче, вела через Кавдинское ущелье. (7) Вот каково само это место: два глубоких ущелья, тесных и заросших лесом, окружены непрерывными горными кряжами; между ущельями – довольно широкая поляна, болотистая и заросшая травой, через эту поляну и пролегает путь. (8) Но, чтобы дойти до нее, нужно пробраться через первую теснину, а потом возвращаться назад тою же дорогой, которой сюда проникли, или, продолжая путь, пройти по второму ущелью, еще более глубокому, еще менее проходимому.
   (9) Когда, избрав второй путь, римляне по скалистому распадку спустились в эту долину, то сразу же двинулись гурьбою ко второму ущелью, но наткнулись там на завал из деревьев и нагроможденных друг на друга огромных камней. Стало ясно, что это вражеская хитрость, и тут же поверху над ущельем замелькали неприятельские отряды. (10) Римляне спешат назад к дороге, которой пришли, но и она оказывается прегражденной завалами и вооруженными людьми. Тогда без всякого приказа все остановились в полной растерянности, словно скованные каким-то странным оцепенением; (11) и, поглядывая друг на друга в надежде найти в соседе больше самообладания и сообразительности, они долго молчат, не шелохнувшись. (12) Потом, видя, что ставятся консульские шатры, что некоторые достают орудия для земляных работ, (13) римляне, хоть и понимая всю смехотворность возведения укреплений в столь отчаянном и безнадежном положении, чтобы не усугубить его еще и по собственной вине, каждый сам по себе, без всяких понуканий и приказаний, принимаются за дело и, разбив у воды лагерь, окружают его валом. (14) И враги осыпали их тем временем бранью и насмешками, и сами римляне с горькой откровенностью высмеивали свой труд и тщетные усилия. (15) Удрученные консулы не созывали совета: совещаться было не о чем, как и подмоги ждать было неоткуда; но легаты и трибуны сами подошли к ним, а воины, оборотясь к консульскому шатру, взывали к вождям о помощи, какую едва ли могли им подать и бессмертные боги.
   3. (1) Когда настала ночь, они все еще совещались, а больше спорили, потому что каждый твердил то, что отвечало его нраву. «Давайте пойдем, – говорил один, – через завалы на дорогах, через горные преграды, через леса, где только можно пройти с оружием, – (2) лишь бы подойти поближе к супостатам, ведь уже чуть ли не тридцать лет они терпят от нас поражения ⁹. Чтобы драться с вероломным самнитом, всякое место будет для римлян и ровно, и удобно». (3) «Куда и как мы пойдем?– возражал другой.– Что мы, горы станем сдвигать с места? Как ты кинешься на врага, если над тобой высятся эти кряжи? С оружием или без, храбрые и трусы, все мы равно взяты в плен и побеждены. Нам не дано даже достойно погибнуть от меча противника: враг выиграет войну, не трогаясь с места». (4) В таких разговорах, забыв о еде и сне, римляне провели ночь.
   Однако и самниты не знали, что им предпринять при такой своей удаче, и все сообща решили написать Гереннию Понтию, отцу своего полководца, дабы испросить у него совета. (5) Этот Геренний Понтий в свои преклонные годы уже отошел не только от военных, но и от гражданских дел, однако воля и проницательность в дряхлом его теле оставались прежними. (6) Когда он узнал, что римское войско заперто между лесистыми склонами Кавдинского ущелья, то на вопрос о его мнении передал посланцу сына: как можно скорей отпустить всех римлян, не причиняя им никакого вреда. (7) А когда это было отвергнуто и тот же гонец, возвратясь, вторично просил совета, Геренний предложил перебить их всех до единого. (8) Ответы были столь противоречивы, словно их дал таинственный оракул, и, хотя сын сам первый склонялся к мысли, что в ветхом родительском теле одряхлел уже и разум, он уступил все же общему желанию и вызвал отца на совет. (9) Старик не заставил себя упрашивать, и его, говорят, привезли на телеге в лагерь. Приглашенный на совет, он повторил примерно все то же, что говорил раньше, ни в чем не отступил от своего мнения, но объяснил, на чем оно основано. (10) Давая первый совет, в его глазах наилучший, он стремился, чтобы столь великое благодеяние обеспечило вечный мир и дружбу с могущественнейшим народом; смысл второго совета был в том, чтобы избавить от войны многие поколенья, ибо после потери двух войск римское государство не скоро вновь соберется с силами; третьего же решения, сказал он, вообще нет. (11) Когда же сын и другие предводители стали добиваться от него, что если они изберут средний путь, то есть отпустят римлян невредимыми и в то же время по праву войны свяжут их как побежденных определенными условиями, старик сказал: (12) «Это как раз такое решение, что друзей не создаст, а врагов не уничтожит. Вы только сохраняете жизнь людям, озлобленным унижением, а нрав римлян таков, что, потерпев поражение, они уже не ведают покоя. (13) Нынешнее безвыходное положенье вечно будет огнем жечь их души, и не будет им успокоения, покуда не отомстят вам стократ». Ни тот, ни другой совет принят не был, и Геренния увезли из лагеря домой.
   4. (1) Тем временем многие из окруженных попали в плен при тщетных попытках пробиться, а в лагере уже во всем ощущалась нехватка, (2) и римлянам волей-неволей пришлось отправить послов просить сперва мира на равных условиях, а не добившись мира, вызывать на бой. (3) На это Понтий отвечал, что война уже завершена, а раз римляне, даже потерпев воражение и попав в плен, не способны смириться со своею участью, то он прогонит их под ярмом ¹⁰– раздетых и безоружных; в остальном же условия мира будут равными для побежденных и победителей: (4) если римляне уйдут из владений самнитов и уведут обратно своих поселенцев, то оба народа будут впредь подчиняться лишь собственным законам и жить как равноправные союзники; (5) вот на таких условиях он-де готов заключить договор с консулами, а если в них что-то им не по нраву, то послов пусть больше не присылают.
   (6) Когда послы объявили о данном им ответе, раздался такой дружный вопль и такое всех охватило уныние, что, казалось, римляне предпочли бы этому услышать известие о предстоящей здесь им всем погибели. (7) Долго все хранили молчание, когда же ясно стало, что консулы не решаются высказаться ни в пользу столь позорного договора, ни против него, ибо он был неизбежен, заговорил наконец Луций Лентул, в то время первый из легатов по доблести и заслугам ¹¹: (8) «От своего отца, консулы, я часто слышал, что он один на Капитолии отговаривал сенат золотом выкупать у галлов государство ¹², когда враг, на редкость ленивый в работах и строительстве укреплений, ни рвом, ни валом не запер римлян, когда была еще возможность прорваться, идя на большую опасность, но все ж не на верную гибель. (9) Будь у нас возможность броситься на врага, как тогда с Капитолия, с оружием в руках – ведь так нередко нападают осажденные на осаждающих, – будь в нашей власти хоть в выгодном, хоть в невыгодном положении, но сразиться с врагом, я, давая совет, не уступил бы решимостью своему родителю. (10) Я признаю, конечно, что смерть за отечество прекрасна и ради римского народа и его легионов готов обречь себя подземным богам ¹³и броситься в гущу врагов; (11) но здесь я вижу перед собой мое отечество, здесь все до единого ратники римлян, и какое такое достояние они спасут ценой своей жизни, если они не хотят сложить головы за себя же самих? (12) „Родной кров, – скажет кто-нибудь, – стены Города и толпы его жителей”. Нет, клянусь вам! Погибни только это войско, и мы не спасем все это, а выдадим врагу. (13) Кто ж тогда станет охранять Город? Очевидно, толпа мирных безоружных граждан. Спору нет, они защитят его так же успешно, как при галльском нашествии! (14) Может быть, они позовут из Вей войско во главе с Камиллом ¹⁴? Но нет, вся наша надежда и все наши силы – здесь! Сохранив их, мы спасем отечество, а погубив, покинем и отечество, отдавши его на поток и разграбление. (15) „Но сдача позорна, – скажут иные, – позорна и унизительна!” Так в том ведь и состоит преданность отечеству, чтобы спасти его, хотя бы ценой унижения, точно так, как спасли бы его, если нужно, своею смертью. (16) И пусть нас подвергнут какому угодно бесчестию, мы покоримся неизбежности, неодолимой даже для богов ¹⁵. Ступайте, консулы, выкупайте оружием государство, которое отцы ваши выкупали золотом».
   5. (1) Консулы отправились к Понтию для переговоров, а когда победитель завел речь о договоре, отвечали, что без веления народа договор заключить невозможно, так же как без фециалов ¹⁶и без прочих торжественных священнодействий. (2) Так что, вопреки общепринятому мнению и даже письменному свидетельству Клавдия ¹⁷, Кавдинский мир был скреплен не договором, а только клятвенным поручительством ¹⁸. (3) Зачем, в самом деле, понадобились бы поручители договора или заложники, если бы дело завершили молением к Юпитеру поразить своим гневом народ, отступивший от условий, подобно тому как фециалы поражают жертвенного кабана ¹⁹. (4) Клятвенное обещание дали консулы, легаты, трибуны и квесторы, причем известны имена всех клявшихся, тогда как при заключении мира по договору были бы указаны только имена двух фециалов. (5) И еще потребовалось шестьсот всадников в заложники, которые должны были поплатиться головой за нарушение обещаний; и это тоже было сделано только потому, что пришлось отложить заключение самого договора ²⁰. (6) Наконец, назначили срок, когда передадут заложников, а разоруженное войско отпустят.
   С приходом консулов горькое отчаяние вновь охватило воинов: едва удерживались они, чтобы не поднять руку на тех, кто безрассудно завел их в такое гиблое место, а теперь малодушно уводит из западни, навлекши на них этим позор еще больше прежнего. (7) Не нашлось-де у них ни проводников, ни лазутчиков, зато дали заманить себя в ловушку, как безмозглых тварей! (8) Римляне то взглядывали друг на друга, то не сводили глаз с оружия, которое вот-вот придется отдать, и смотрели на свои руки, которые лишатся оружия, и на тела, у которых не будет защиты от врага. Во всех подробностях они представляли себе и вражеское ярмо, и насмешки победителей, их надменные взоры (9), и свой проход, безоружных сквозь строй вооруженных, а потом злосчастное странствие через союзные города и возвращение в отечество, к родителям – в Город, куда те и сами, и предки их не раз вступали с триумфом. (10) Только они разбиты, хотя целы и невредимы, хотя оружия не подняли и в бой не вступили, только им не пришлось ни мечей обнажить, ни с врагом сразиться, только им не впрок было оружие, сила и отвага.
   (11) В этих сетованиях застал их роковой час бесчестия, когда суждено было изведать такое, что превзошло самые мрачные их ожидания. (12) Для начала римлянам приказали безоружными и раздетыми выйти за вал, и в первую очередь были выданы и взяты под стражу заложники; (13) потом ликторам приказали покинуть консулов и с консулов сорвали их облачение ²¹. У тех самых воинов, которые только что готовы были с проклятьями отдать консулов на растерзание, зрелище это вызвало такую жалость, (14) что, позабыв о собственном положеньи, все, словно ужасом охваченные, отворачивались, дабы не видеть, как поругано столь высокое достоинство.
   6. (1) Консулов, чуть не нагих ²², первыми прогнали под ярмом, затем тому же бесчестию подвергся каждый военачальник в порядке старшинства (2) и, наконец, один за другим все легионы. Вокруг, осыпая римлян бранью и насмешками, стояли вооруженные враги и даже замахивались то и дело мечами, а если кто не выражал своим видом должной униженности, то оскорбленные победители наносили им удары и убивали. (3) Так и провели их под ярмом, причем на глазах врагов, что было, пожалуй, самым мучительным. Хотя, выбравшись из ущелья, римляне, словно выходцы из преисподней, казалось, впервые увидели белый свет, но и самый свет для взиравших на свое столь опозоренное войско был чернее мрака смерти. (4) Вот почему, хотя еще засветло можно было добраться до Капуи, римляне, не надеявшиеся на верность союзников и к тому же их стыдившиеся, не доходя до Капуи, легли, как были, у дороги на голую землю ²³. (5) Когда весть о том достигла Капуи, естественное сочувствие к союзникам взяло верх над присущим кампанцам высокомерием. (6) Они тотчас посылают консулам знаки их достоинства, фаски и ликторов и не скупятся на оружие, коней, одежду и продовольствие для воинов. (7) Когда же римляне приблизились к Капуе, навстречу им вышел весь сенат и весь народ и было сделано все, что от частных лиц и от государства требуют законы гостеприимства. (8) Однако ни радушие союзников, ни их приветливое обращение, ни ласковые речи не могли заставить римлян не то что слово проронить, но и глаза поднять и взглянуть в лицо утешавшим их друзьям, – (9) настолько стыд вкупе с унынием понуждал их избегать и разговоров, и людского общества. (10) На другой день, когда знатные юноши, посланные сопровождать тронувшихся в путь римлян до границ Кампании, возвратились и были призваны в курию (11), то на расспросы старших они отвечали, что римляне показались им еще более подавленными и еще более павшими духом; шли они в таком полном безмолвии, словно это шествие немых; (12) сокрушился былой дух римлян, вместе с оружием они лишились и мужества; на приветствия они не откликаются, на вопросы не отвечают, никто не смеет рта раскрыть от стыда, будто все еще несут они на шее то ярмо, под которым их прогнали; (13) а самниты, дескать, добились победы не только славной, но и прочной, ибо взяли в плен даже не Рим, как некогда галлы, но доблесть и отвагу римлян, а эта победа куда блистательней.
   7. (1) Они говорили, а прочие слушали, и на своем совете верные союзники едва уже не оплакали римский народ, (2) когда Овиев сын Авл Калавий, муж известный и родовитостью, и подвигами, а в ту пору и возраста уже почтенного, заявил, что дела обстоят далеко не так: (3) столь упорное молчание, взоры, опущенные в землю, слух, глухой ко всем утешениям, и стыд глядеть на белый свет суть верные признаки того, что в глубине души у римлян зреет чудовищный гнев ²⁴. (4) Или, мол, он ничего не смыслит в нраве римлян, или же это молчание очень скоро отзовется у самнитов воплем плачевным и стоном, а память о Кавдинском мире некогда станет горше для них, чем для римлян. (5) Ясно ведь: где бы эти народы ни столкнулись, у каждого будет его отвага, а вот Кавдинское ущелье не везде окажется у самнитов под рукой.
   (6) В Риме уже знали о своем бесславном пораженье. Сперва пришло известие об окружении, потом весть и о позорном мире, принесшая горя еще больше, чем слух об опасности. (7) Узнав об окружении, начали было производить набор, но потом, услыхав о столь постыдной сдаче, оставили все хлопоты о подкрепленье и тотчас, без всякого почина со стороны властей, все, как один, стали соблюдать траур. (8) Харчевни вокруг форума позапирали, и еще до закрытия судов все дела на нем сами собой прекратились ²⁵; исчезли широкие полосы на одежде и золотые кольца ²⁶, (9) а сами граждане, убитые горем едва ли не больше войска, не только негодовали на вождей – виновников и поручителей мира, но даже к неповинным воинам пылали ненавистью и не желали впускать их в Город и под родной кров. (10) Однако при появлении войска их возмущенье улеглось: сам вид его заставлял сменить гнев на милость. И впрямь воины не так возвращались в отечество, как приходят домой сумевшие целыми и невредимыми выйти из безнадежного положения, нет, они вошли в Город под покровом темноты с понурым видом и повадкой пленников, (11) засели по домам, и ни на другой день, ни позже никто из них не захотел показаться на форуме или на улице. (12) Консулы тоже заперлись в своих домах и не исполняли никаких своих обязанностей, только назначили по требованию сенатского постановления диктатора для проведения выборов. (13) Диктатором стал Квинт Фабий Амбуст, а начальником конницы – Луций Валерий Флакк. (14) Но и они не провели выборов, а поскольку народ чурался всех магистратов этого года, пришлось пойти на междуцарствие. (15) Интеррексами были Квинт Фабий Максим и Марк Валерий Корв. В правление последнего консулами избрали Квинта Публилия Филона в третий раз и Луция Папирия Курсора во второй, несомненно при полном согласии граждан, так как в ту пору не было более прославленных полководцев.
   8. (1) Консулы вступили в должность в самый день избрания, ибо так постановили отцы, и, исполнив положенные сенатские постановления, доложили о Кавдинском мире. Затем Публилий, державший в тот день фаски ²⁷, сказал: (2) «Говори ты, Спурий Постумий!» Тот поднялся с тем же выражениям лица, какое у него было, когда шел под ярмом, и сказал: (3) «Нельзя не понять, консулы, что я вызван первым не почести ради и говорить мне приказано не как сенатору, но из-за позора моего и как виновнику не только войны злополучной, но и мира постыдного. (4) Однако, пользуясь тем, что здесь не докладывали ни о вине нашей, ни о каре, я вместо оправданий, не столь уж и трудных перед теми, кому ведомы превратности судьбы человеческой и сила необходимости, – вместо всех этих оправданий я коротко выскажу свое мнение о доложенном здесь деле, а это и покажет вам, свою ли спасал я жизнь или жизнь ваших легионов, связывая себя поручительством, постыдным ли или, быть может, неизбежным, (5) но в любом случае не обязательным для римского народа, коль скоро на то не было его воли, и не требующим от вас ничего, кроме выдачи нас самнитам. (6) Прикажите же фециалам выдать нас нагими и в оковах! Если и впрямь мы хоть как-то связали народ обязательством, пусть мы же и освободим его от страха перед богами, чтобы ни божеское, ни человеческое – ничто уже не стояло на пути новой войны, законной и благочестивой