Как не уставал повторять Валкнут, это была воистину дурная мысль отправиться в степь пешком, взяв всего двухдневный запас лепешек, вонючего сыра и немного полосок сушеного мяса, какое употребляют конники-русы.
Они кладут их под седла и одежду, где конский пот размягчает их и пропитывает кобылий пот вкуснее, как они клянутся, но у нас не было такой роскоши, и в третьем лесу за день я перестал пытаться разжевать мясо и решил, что лучше сохранить его для починки подметок.
Дай сюда! крикнул один из отряда, полуславянин с лицом в оспинах, которого звали Скарти. Я суну их себе в штаны. Суть та же, пот другой.
Они рассмеялись, вся эта компания провонявших потом людей. Они отдувались, как загнанная свора собак, наполняли кожаные бутыли речной водой, размачивали хлеб и мясо в ручье, прежде чем их съесть, задыхались на колючей подстилке из иголок от тяжести зноя и смеялись.
Когда Эйнар рассказал о своем плане и о том, что нужно шестьдесят человек из отряда, чтобы вернуть Хильд, ему пришлось отказывать желающим. Он послал сказать Святославу и троим его сыновьям, что люди из дружины князя Владимира нарушили клятву и бежали в степь, забрав с собой рабыню Эйнара, и что он пошел вернуть их. Это, как он надеялся, извинит его отсутствие.
Уверенное спокойствие Эйнара исчезло, сменившись угрюмой поспешностью; он лихорадочно гладил усы, и по всему было видно, что удача его покинула.
Потом отобранные шестьдесят человек пустились на северо-запад, следуя по меткам, которые оставляли Нос Мешком и Стейнтор, как две ищейки, шедшие по следам Вигфуса и его команды к таинственной котловине Морской Бури.
И я пошел с ними вопреки опасениям Эйнара, Иллуги и всех остальных насчет моей стянутой ремнем лодыжки и хромоты, которая у меня обнаружилась перед тем, как мы двинулись в путь.
Но я был полон решимости, и Эйнар не очень-то и противился. Я поймал взгляд Гуннара Рыжего, когда мы направились через степь, и вспомнил его предостережения. Эйнар, подумал я, будет рад, если я охромею на равнинах за пределами Киева, после чего он найдет разумное оправдание, чтобы бросить меня умирать.
Эта возможность была еще одним хорошим доводом в пользу того, чтобы остаться, но больше всего я боялся выказать страх. Я попал в капкан собственной доблести ведь я был Убийцей Медведя, в конце концов, молодым Бальдром. Я должен отправиться к котловине Морской Бури.
Что такое Морская Буря? спросил Эйнар у Иллуги Годи после того, как разослал несколько человек в разные стороны с поручениями, собирая пожитки, нужные для преследования. И задумчиво пробормотал про себя: Что она такое?
Это не тайна в здешних краях. Денгизих, иначе Морская Буря, был правителем гуннов, ответил Иллуги. Тут его имя помнят. Говорят, это сын Атли.
Эйнар вскинул голову, и они с Иллуги посмотрели друг на друга, боги ведают, что было в их взглядах.
Может, там зарыт ключ к кладу Атли, вмешался я. А может, сам клад Атли, и Хильд ведет их к нему.
Эйнар бросил на меня взгляд, тяжелый, как черный лед. Тут мне следовало бы остановиться, но я почему-то не смог, как бывает с детьми, когда те начинают в первый раз погонять лошадей. Их охватывает кровожадность, и те, кто знает это, наблюдают и оттаскивают озорников, щедро раздавая оплеухи.
Думаю, нет, задумчиво ответил Иллуги. Эта гуннская могила то, о чем все знают, и почти наверняка на нее уже совершали набеги. А клад Атли, как хорошо известно, спрятан.
Вот именно, сказал я, пробуя перенести тяжесть тела на лодыжку теперь, когда навьючено все добро. Так хорошо спрятан, что какая-то безумная девка знает, как его найти.
Эйнар молчал, занимаясь своим скарбом, Иллуги же нахмурился в ответ на мои слова и подал знак замолчать. Но я уже подошел к краю пропасти и удержу не знал.
Трудно сказать, кто больше тронутый, продолжал я, ни на кого не глядя. Она, с ее вечно закатывающимися глазами, трясучкой и верой в то, что она знает, где спрятаны богатства, или все мы, слепо идущие следом. Потом я посмотрел прямо на Эйнара и произнес: Может, она твоя судьба, посланная Одином, который не любит нарушителей клятв...
Больше я ничего не сказал, потому что его пальцы сомкнулись на моем горле, а черные глаза приблизились к моим так, что я ощущал его ресницы на своих щеках. Я не мог дышать, не смел пошевелиться.
Ты недолго пробыл с нами, сын Рерика, но я уже сожалею, что был так снисходителен ради твоего отца.
Он сжал меня крепче, и я почувствовал, что глаза у меня выпучились, как у лягушки.
Эйнар, предостерегающе сказал Иллуги, и даже сквозь гул в ушах я услышал в его голосе волнение.
Стальные пальцы сжались еще чуть-чуть.
Обмен взглядами? осведомился новый голос, едва слышный сквозь гром у меня в голове. Или ты предлагаешь поцелуй мира, как делают люди Христа, когда обещают дружбу?
Хватка немного ослабла, и голос Эйнара прогудел:
Не твое дело, Гуннар Рыжий.
Я попробовал посмотреть в сторону Гуннара, но глаза Эйнара все еще были прикованы к моим неподвижные дыры, похожие на входы в пещеру цвергов.
Тогда и говорить не о чем, обрадовался Гуннар. За меня скажет другой.
Тихий, сосущий звук меча, извлекаемого из ножен, отдался эхом дыхания Иллуги.
Остановитесь, сказал тот голосом глубоким и суровым, и я понял, что он воздел свой жезл. Гуннар, настрой мирные струны. Эйнар, отпусти мальчика. Судьба везде судьба.
Освобождение наступило внезапно, и я, кашляя, повалился наземь. В горле клокотала боль, каждый вдох драл, будто колючками. Когда я смог наконец поднять глаза и взялся за протянутую руку Иллуги, то понял, что ноги у меня дрожат.
Гуннар Рыжий, чьи присыпанные снегом волосы были завязаны сзади кожаным ремешком, стоял, небрежно положив руку на рукоять меча. Эйнар губы сжаты добела, точно шрам внизу лица, стоял напротив, черные крылья его волос обрамляли лицо, бледное, как зимняя луна.
Иллуги шагнул между ними, словно для того, чтобы разорвать какую-то невидимую веревку, которая словно тянула их друг к другу.
Этот повелитель гуннов, продолжал он, словно ничто не нарушило разговора, был врагом Вечного Города, так считается. Он сражался с ними и был убит за это военачальником по имени Анагаст. Его тело увезли в степные земли, чтобы возложить на курган.
Напряжение, точно парус, потерявший ветер, хлопнуло и исчезло. Эйнар фыркнул, сунул оружие в кожаный мешок и перекинул через плечо. Щит был заброшен на другое плечо. Никто не взял кольчугу, несмотря на опасность: для этого было слишком жарко.
Что ж, ясно одно, сказал Эйнар, невесело ухмыляясь. Наша Хильд тащит их за собой в степь.
Наша Хильд. Как будто это его сестра. Я смотрел, как он, пытаясь избавиться от досаждающих насекомых, чешет волосы, а потом стягивает их сзади кожаным ремешком от жары. Мои волосы кишели вшами, но я не хотел сбривать кудри, как делали другие, потому что голая голова знак раба, а до такого я опуститься не мог, умно это или нет.
Эйнар прошел мимо Гуннара, и клянусь, волосы у них обоих встали дыбом, точно шерсть на загривках волков, когда они коснулись друг друга. Горло у меня болело, и я знал, что на шее останутся пять багровых синяков.
Наша Хильд. Она не больше «наша», чем я могу пердеть золотом, но Эйнар явно думал, что она одна из Давших Клятву, клялась она или нет. Он ни на мгновение не допускал, что Хильд может его обманывать и что Вигфус находится на верном пути, как казалось мне в то время. Конечно, я ошибался.
Иллуги Годи кинул взгляд на Гуннара, потом на меня и покачал головой.
Вы глупцы, один из-за своей распущенной болтовни, другой из-за умения разозлить человека вроде Эйнара.
Если не хочешь намочить пальцы, ответил со смешком Гуннар Рыжий, с трудом отрываясь от дверного косяка, тогда держи свои башмаки подальше от моей пиписьки.
Иллуги вызывающе вздернул подбородок и жезл, знак его ранга, но Гуннар молча усмехнулся и пошел прочь.
Асгард, кажется, не очень-то прислушивается к тебе, жрец Одина, бросил он через плечо на ходу, и я увидел, как Иллуги вздрогнул, и голова его опустилась впервые за этот день.
А Эйнар после держался так, будто этого всего и не было. Вечером, во время привала, уставший и взмокший от пота, он встал, опираясь на колено, с усмешкой взглянул в лица загнанных, как псы, людей, которых провел сквозь море колыхавшейся травы, затем посмотрел на огромное, медленно закатывающееся за край земли солнце и воскликнул:
Мы, должно быть, близко! Завтра мы их нагоним и вернем нашу Хильд.
В ответ раздались одобрительные возгласы, но звучали они глухо люди устали от перехода по жаре.
Эйнар медленно встал, поправил щит и снаряжение на плечах и добавил, ухмыляясь:
А теперь, пошли!
Наша Хильд, угрюмо пробормотал я, вставая.
Проходивший мимо Иллуги услышал и насмешливо покачал головой.
Наша Хильд, повторил я. Она не видела от нас ничего, кроме тумаков. Эйнар даже отобрал у нее то единственное, что ей было дорого, проклятое древко копья. А он все еще считает ее «нашей Хильд».
Она вытерпела худшее от Вигфуса и Ламбиссона, сурово напомнил мне Иллуги, опираясь на свой жезл, от которых мы ее спасли.
Я нехотя согласился с ним. Он задумчиво продолжал смотреть на меня, когда я, хромая, двинулся вперед.
Поостерегись ошибок с Эйнаром, произнес он тихо, только для моих ушей. Он называет ее «наша Хильд», потому что так и есть. Не Вигфуса, не Ламбиссона, не Мартина, трижды клятого монаха. Наша, Орм. Как наш «Сохатый». Как наш серебряный клад. В эти дни тебе стоит быть сдержанней в присутствии Эйнара, не нужно мрачно на него смотреть и болтать лишнее. Ты стал... несчастливым для него. В следующий раз он может перерезать тебе горло.
Я взглянул ему в лицо, увидел тревогу и напряженность в глазах и вспомнил слова Гуннара Рыжего о том, что боги сокрушают нашего жреца своим безразличием, а он не может найти способа донести до них свои слова.
Я знаю, повторил я и хлопнул себя по ноге. Будем надеяться, что я не захромаю пуще, и ему не придется безжалостно меня бросить.
Он готов это сделать, сказал Иллуги.
Думаю, я всегда это знал, спокойно сказал я. А теперь знаю и то, что и ты, Иллуги Годи, поступил бы так же. Хорошее жертвоприношение, чтобы ублажить богов, которых разозлил Эйнар, да, Годи? Лучше, чем боевой конь, как думаешь?
Я оставил его, кипя праведным негодованием, и ушел, прихрамывая, вслед за остальными, из сумеречного леса в раскаленную степь. Позже мне стало стыдно того, что я сказал, потому что Иллуги был прежде со мной терпелив и добр. Но с тех пор многое переменилось.
Мы добрались до очередной рощи, когда начало темнеть и появились звезды. Костров не разводили, а ночь выдалась холодная, поэтому те, кто поленился тащить с собой плащи, дрожали как никогда, озябнув после жаркого дня. Мы разделили плащи, закутались по двое и по трое и заснули. Огромные звезды и луна залили степь серебряным светом ясной ночи.
Занялся рассвет. Мы поднялись, дрожа от холода и недосыпа, и собирались, кашляя, пердя, чихая и жуя. Справили перед выходом нужду и разобрали свои пожитки.
Ночью вернулся с новостями Нос Мешком. Могилу нашли, нашли также и Вигфуса, которого чутье вело, как мне показалось, следом за Хильд. Стейнтор остался следить за входом.
Эйнар выслушал, кивая, и хлопнул разведчика по плечу, потом оглядел лица людей, в нетерпении собравшихся вокруг, словно волчья стая перед охотой, и улыбнулся.
Это край густых лесов, сказал он. Тут полно промоин, некоторые из них совсем отвесные и поросли кустарником, так что смотрите под ноги. Наш враг находится не далее чем в часе ходьбы отсюда, вход расположен высоко в склоне оврага, к нему ведет тропа со ступеньками. Если повезет, мы поймаем их в ловушку и выкурим оттуда.
Он посмотрел на меня и улыбнулся еще шире, обнажив острые, как клыки, желтые и блестящие зубы.
Похоже на медвежью охоту, да, Орм?
Все фыркнули. Эйнар втянул их в это предприятие, пообещав легкую победу и заманив везеньем Убийцы Медведя, члена отряда. Трудно было им не восхищаться.
Нос Мешком не ошибся насчет промоин и кустарника. Я от души радовался, что не падаю, несмотря на лодыжку, но трудная дорога окончилась входом в глубокий овраг с отвесными стенками, посредине которого плескалась речка. Когда Нос Мешком молча дал знак остановиться, я с радостью сел; лодыжка болела, будто ее проткнули раскаленным прутом.
Мне хотелось взглянуть на ногу, но я не решался снять сапог или размотать повязку, потому что знал, что лодыжка распухла, как брюхо дохлой овцы. Поэтому я просто встал в речку, холодная вода налилась в сапог и немного уняла боль.
Щебетали птицы, гудели насекомые. Мы шли по реке, прямо к отвесному утесу, похожему на скалу. Поток заворачивал и исчезал, и я услышал отдаленный гул водопада. Зной лишал сил, дышать было нечем, даже ручей не давал прохлады. Вдруг настала странная тишина. Исчезли даже многочисленные насекомые.
Вскоре появились Стейнтор и Нос Мешком. Они шли открыто, с таким видом, словно нам ничто не угрожало.
Они вошли туда примерно два часа назад, сказал Стейнтор, вытирая рукавом вспотевшее лицо. Остановились у подножья этих ступенек вчера ночью, утром срубили все высокие деревья, какие могли найти, чтобы сделать мост. Потом поднялись.
Все увидели ступени, грубо вырезанные с одной стороны оврага. Я пошел туда, и что-то мокрое ударило меня по голому предплечью. Я рассеянно потер это место, потом разглядел каплю вода, но с песком.
Я посмотрел на странное небо медного цвета и пожалел, что с нами нет моего отца, потому что он понимал погоду лучше, чем кто-либо, а такой погоды я еще не видывал. Потом мне случилось пережить такое дважды: когда торговал на Черном море и в Серкланде.
Эйнар оставил дюжину человек у себя за спиной и повел остальных по ступенькам. На верхней площадке, где хватало места только для одного или двоих, мы увидели голый утес, за который заворачивал поток. Он начинался внизу, вырываясь водопадом из дальней стены. До нас долетала водяная пыль, и странно, что от нее веяло прохладой.
Между утесом и широким выступом лежал шаткий мост из стволов деревьев, которые срубили Вигфус и его люди. По ту сторону моста на выступе валялись кости, рядом торчало что-то вроде тонких стволов или... кольев.
Стейнтор ухмыльнулся на наше смущение, потому что побывал здесь раньше всех и все уже видел.
Могильные воры прежних времен, сказал он, указывая рукой в сторону. Смотрите там остатки копья с противовесом, оно вылетало вверх, стоило лишь ступить на это место.
Ловушки, подытожил Эйнар.
Слово подхватили, оно искрой пронеслось над головами стоявших на ступенях людей.
А ловушки, громко добавил он, чтобы не оставить сомнений, предвещают сокровище.
Он подошел к бревенчатому помосту и в три шага перемахнул на выступ, осторожно приближаясь к месту, откуда торчали остатки копий. Кетиль Ворона двинулся следом, а обычно неунывающий скалозуб Скарти опасливо остановился, с тревогой глядя на пропасть под шаткими бревнами и таящий опасности выступ. Пот стекал по его изрытому оспой лицу.
Все терпеливо ждали. Раз люди Вигфуса прошли здесь, думал я, то опасность невелика, но все же лучше, если первым пройдет кто-то другой. Когда Скарти добрался до безопасного места и обернулся с радостной усмешкой, все приветствовали его радостными криками.
На выступе, который был шире и длиннее, чем казалось от реки, скопилась еще примерно дюжина наших; остальные остались на ступеньках. Ветер свистел и вздыхал в овраге, шевелил сухую, как трут, щетинистую траву, и нес долгожданную прохладу.
Здесь был вход, когда-то заложенный камнем; теперь стена была разрушена и громоздилась грудой обломков из слепленных друг с другом камней. Иллуги Годи подобрал один из них, повертел в руках. На нем были символы или остатки таковых. На обеих сторонах виднелись какие-то знаки, почти стершиеся от времени, и я с удивлением увидел, что это искаженная латынь я узнал слова «Dis Manibus», узнал «ala» и начал разбирать остальные.
Тот большой говнюк с данской секирой, сказал Стейнтор, указывая на обломки кладки, он умеет пользоваться и тупым концом.
Я вспомнил желтую бороду, ухмылку, секиру, и содрогнулся.
Его зовут Болеслав, продолжал Стейнтор, сакс, я думаю. Силен, силен. Прорубил ход через эту... штуку.
Римляне, сказал Иллуги Годи. Я слыхал об этом. Они делали смесь и налепляли ее, как глину, а она твердела и становилась как камень.
Что за пометки? спросил Эйнар, вздрогнув, когда внезапный порыв ветра бросил в нас пылью.
Иллуги пожал плечами.
Предостережение? Проклятие? Просьба постучать? Я едва могу разобрать, что там накарябано.
Латынь, вмешался я, проводя пальцами по символам. Здесь сказано, что это могила Спурия Денгика, хана Кутригури. Принесен сюда, чтобы быть похороненным под присмотром Рима братом, другом Рима, Эрнаком.
Спурий Денгик? Это римлянин, а не гунн, сказал Эйольв, которого все звали Финнбоги, потому что он был из гуннов.
Иллуги, который тоже кое-что знал, ответил:
Ему дали правильное имя из-за могильника, оказав честь, которая соответствует его положению. Но ни одна достойная римская семья не захотела бы, чтобы родовое имя связывалось со степняком, так что правители нашли семью, которая вымерла, только имя и осталось. Всех приемных римлян называют Спуриями, закончил он.
Так оно и было. И в наши дни всякого, кого считают не совсем тем, за кого он себя выдает, зовут в Вечном Городе Спурием.
Есть еще что-нибудь, что мы должны знать? осведомился Эйнар, устремив на Иллуги многозначительный взгляд. То есть что-нибудь, что вправду нам поможет?
Я нахмурился и проследил истертые буквы.
Что-то насчет того, что нельзя не тревожить останки, сообщил я.
Изнутри темного отверстия послышался (удивительно вовремя) далекий вой, почти волчий, от которого у всех волосы встали дыбом. Все попятились; вой услышали даже те, кто стоял на лестнице.
Задница Одина! вдруг рявкнул Нос Мешком. Что с небом?
Большая часть небес словно исчезла, съеденная выросшей стеной мрака. Пока мы пялились вверх, мелькнула желтая молния, и ветер ударил, точно едкое дыхание дракона, хлеща нас колючим дождем, полным песка.
Скорее, задницы козлов Тора! крикнул Стейнтор, перекрывая внезапный рев ветра.
Люди закричали от страха и пригнулись. Стоявшие на нижних ступенях начали спускаться, с верхних тоже рванулись вниз, толкая тех, кто стоял перед ними.
Там негде укрыться! взревел Эйнар поверх воя ветра. Все наверх, сюда, в гору!
Варяги начали карабкаться к нему, а Гуннар Рыжий и Кетиль Ворона налегли на мостик, чтобы тот не рухнул; ведь тогда мы окажемся в ловушке. Гром с треском расколол небеса; казалось, желтое небо гневалось. Иллуги Годи выпрямился, с жезлом в одной руке, воздел обе:
Всеотец, услышь нас!
Шевелитесь, уроды! кричал Кетиль Ворона, подгоняя растянувшихся по лестнице как муравьи людей.
Всеотец, услышь нас! Пошли своих крылатых перевязать раны неба. Спроси Тора, почему он скачет по нам на своей колеснице, запряженной козлами. Подними нас с этого поля битвы...
Раздался крик кто-то оступился, его сбило с ног ветром, человек сорвался в расселину и исчез в водопаде.
Всеотец...
Оставь, Годи, никто тебя не слышит! рявкнул Эйнар и плюнул в пыль, вздымающуюся под грязным дождем. Беги, если жизнь дорога.
Я тоже рванулся вперед, хромая и уже не обращая внимания на боль, к темному входу в разверстую могилу.
Внутри горел факел, но отряд слишком тесно сгрудился вокруг и оказался в полумраке каменного прохода. Люди вымокли и дрожали от пробиравшего до костей холода каменной могилы. Я ощутил вкус старой пыли и костей.
Хорошо, что есть факел, сказал, отдуваясь, Эйнар, подошедший с Кетилем Вороной и Гуннаром Рыжим, которые волочили за собой мост.
Мы стояли, мокрые от дождя и холодного пота, глаза лихорадочно блестели. И тут вновь донесся жуткий стон со стороны осветившегося вдруг дальнего конца прохода, осветившегося светом факела, которого никто из нас не зажигал.
Буря грохотала. Эйнар протолкнулся сквозь плотную массу людей и уставился на желтое мерцание.
Ну, сказал он, такой свет в темном месте всегда означает, что здесь золото, это всем известно.
Он обернулся, в темноте его усмешка была страшна.
По крайней мере, кто-то, выходит, дома. Возможно, нам предложат гостеприимство в бурную ночь. Эль, мясо и женщин.
Смешки были натужными, но он смело двинулся вперед. Все съежились, ожидая брошенного копья или чего похуже.
Но ничего не случилось. Мы осторожно потянулись следом, вышли из прохода в более широкое место естественную пещеру, которая была достроена. Арка, сделанная из застывшего римского камня, про который рассказывал Иллуги Годи, вела туда, где очень ярко горел факел, и я хотел было указать на это жрецу потом увидел его лицо, страдальческое, с мертвыми глазами. Он воззвал к своим богам и в ответ получил небесный гнев.
Подняв щиты их оказалось совсем немного после паники у входа и держа мечи наготове, мы крались вперед.
За аркой мы остановились, перед нами открывалось пространство, выложенное большими квадратными каменными плитами. Квадраты, уложенные посредине, пересекали продольные, приподнятые над поверхностью выступы, а там, где лежал отдельно большой квадратный камень, было отверстие, откуда исходил слабый свет факела.
Другой свет от огня, колеблемого ветром, который свистел снаружи, шел от красного факела, который держала Хильд, сидевшая на корточках рядом с отверстием, склонив голову набок, как любопытная птица.
Когда мы подошли, снизу раздался тот же подхваченный эхом стон, и она обернулась и посмотрела на нас с безмятежной улыбкой на молочно-бледном лице. Под глазами у нее было черно, как у трупа. Все увидели это и резко остановились.
Хильд? спросил я.
Не переставая улыбаться, она обратила бездонные глаза на меня, потом посмотрела вниз, в темноту, высоко держа факел.
Пройди по карнизу, сказала она хриплым голосом. Дальше есть дверь, теперь она заперта. Она ведет туда, где Денгизих сидит со своими воинами. Не сходите с выступов, иначе, как Болеслав, вы заплатите за вторжение в последнюю крепость Денгизиха и ляжете, распростершись, у его ног.
Послышался новый скулеж, который, как я теперь понял, издавал Болеслав. Тут Хильд встала плавным, быстрым движением, не похожим на ее прежние судороги, и ткнула факелом в ту сторону, где стоял Эйнар, с белым лицом и волосами цвета воронова крыла, которые шевелились от тепла, исходившего от пламени.
Я повела их вниз, а потом оставила, пока они таращили глаза, ускользнула обратно и заперла за ними дверь. Только Болеслав оставался здесь, и я позволила ему подойти к себе, как он и хотел. Только я не расставляла ног и стояла на правильном месте, а он промахнулся.
Она рассмеялась, и смех ее прозвучал как треск сухих веток под напором ветра. Пот стекал по спине и лицу, во рту пересохло, мы склонились над большой квадратной дырой. В мятущемся свете факелов можно было рассмотреть целые толпы внизу.
Там сотни людей, пробормотал варяг по имени Берси, вытирая рот тыльной стороной руки.
Это воины Денгизиха, хрипло сказала Хильд. Вигфус теперь среди них; пытается понять, как выбраться. Он видел, как упал Болеслав.
Значит, он в ловушке? спросил чей-то голос, и я узнал Кривошеего. Вот и ладно. Оставим их тут. Когда буря закончится, мы сможем уйти из этого проклятого богами места.
А как же сокровище? спросил кто-то еще. И он сможет выбраться через эту дыру.
Берси фыркнул и сплюнул.
Давайте вернемся через пару недель, сказал он, и посмотрим, кто остался, а кого съели.
Нет! голос Хильд звенел, как удар мечом по камню.
Ее трясло как в лихорадке, но в черных глазах, когда она гневно смотрела на Эйнара, вовсе не было белков, а ее указующий перст был грозен и неотвратим, как клинок.
Убей Вигфуса. Мы договорились. Убей Вигфуса и всех его людей. Тогда мы пойдем к могиле Атли.
Эйнар кивнул. Все смолкли. Он ступил на узкий выступ, не шире, чем ладонь, легко и изящно сделал три быстрых шага и переступил порог.
Сглотнув, я взял факел у Хильд. Она смотрела на меня, и мне пришлось отвести взгляд от этих черных глаз, будто выточенных из гагата. Они таили что-то... что-то более темное.
Кетиль Ворона был так же ловок, как Эйнар; Кривошеий, быстро отерев рот, шагнул неуверенно, боясь оторвать ноги, а потом прошел и я, видя фигуры внизу и внезапную искру трута. Один за другим мы пересекали черту.
Эйнар кивнул.
Мы прикончим Вигфуса здесь, ребята. Отсюда ему не сбежать.
«Мы договорились». Эти слова грызли меня, ворвались в размышления о том, как Вигфус ускользнул после боя на русском корабле. Случившееся тогда вновь обрушилось на меня, как поток холодной воды.
Она договорилась о Вигфусе с Эйнаром. Она угадала в Хегни одного из людей Вигфуса и сказала об этом Эйнару, а потом назначила цену за то, что отведет Эйнара к серебру Атли и отдала свой бесценный талисман, древко копья.
Вигфус бил ее и насиловал, а теперь познал ее месть.
Она договорилась с Хегни, сделав вид, будто хочет убежать от Эйнара, и все с ведома Эйнара. Он попытался устроить ловушку на русском корабле, вот почему все его люди были вооружены и в кольчугах; он знал, что будет набег. Но когда оказалось, что Вигфус не участвует, он позволил увести Хильд, задумав поймать Вигфуса в ловушку в городе.