Лоуэлл Элизабет. До края земли

   Ну, скажем, почти все.
   Была одна вещь, о которой ей не хотелось вспоминать.
   – Неужели нельзя думать о чем-то веселом? – тихо спросил мужчина.
   Этот вопрос неприятно удивил Кэт. Ее глаза округлились, а их серая глубина затуманилась. Затем темные ресницы закрылись, отгораживая ее внутренний мир от незнакомца, слишком проницательного и способного нарушить покой.
   – Но мои мысли нельзя назвать и печальными, – пробормотала Кэт.
   – Однако очень близки к этому, не так ли?
   – Да.
   Кэт с облегчением увидела, что до берега осталось совсем немного, и скоро она избавится от своего незваного спасителя.
   – Вы всегда уступаете в споре? – осведомился незнакомец.
   – Так поступают взрослые.
   – Это называется сдаваться.
   Разозлившись, Кэт выскользнула из рук мужчины, встала на ноги и рванулась по мелководью за своим фотооборудованием, которое незнакомец поставил на землю значительно выше верхнего уровня прилива.
   Каждый шаг вызывал нестерпимое жжение в правой ступне. Казалось, она наступает на рой пчел. Но, не обращая внимания на боль, Кэт перебросила сумку с камерами через плечо, просунула руку сквозь ремень большого объектива и повернула к своему дому.
   Сделав два размашистых шага, Трэвис невозмутимо встал перед Кэт, отрезав ей путь к отступлению.
   Он вовсе не собирался упускать такую очаровательную, хотя и обидчивую женщину. Поэтому, не раздумывая, Трэвис преградил ей путь. Отметив, что в дополнение к длинным ногам она наделена прагматизмом, он задал себе вопрос: что можно испытать, став ее любовником?
   Впрочем, Трэвис сомневался, что способен это выяснить, он давно потерял навыки общения. После развода он неожиданно для себя обнаружил, что алмазный браслет куда больше располагает женщин к улыбкам и сексуальным намекам, чем комплименты.
   “Жаль, что эта женщина не фотограф Харрингтона, – уныло подумал Трэвис. – Тогда мне не пришлось бы прилагать старания, чтобы сблизиться с ней”.
   Ведь Харрингтон говорил, что у Кохран неброская внешность. А у этой есть на что посмотреть. Конечно, она не красавица и не похожа на куклу Барби или разукрашенную прилизанную Плэймет. Но Трэвиса очаровали ее плавные линии, манера поведения и показная независимость.
   – Неужели вы всегда приземляетесь на ноги, как котенок? – спросил он.
   Кэт сделала шаг в сторону, пытаясь обойти мужчину.
   – Спасибо, что не замочили мои фотоаппараты.
   – Меня зовут Трэвис.
   – Спасибо, что не замочили мои фотоаппараты, Трэвис.
   Спаситель снова вырос перед ней. Кэт остановилась, поправила ремень сумки и поморщилась, когда ее острый край ударил ее по правой ноге.
   – Разве вы не должны хотя бы представиться? – осведомился Трэвис.
   – Конечно, должна, – спокойно согласилась Кэт.
   Трэвис улыбнулся.
   – У кошечки есть коготки, но она ни разу не замурлыкала для меня. Вот и вся ее благодарность.
   – Напротив, я так благодарна вам, что даже не пошлю вас ко всем чертям.
   Трэвис снова поднял ее на руки.
   – Опустите меня, – холодно потребовала Кэт.
   – Но у вас кровоточит нога.
   – Это подает сигналы мое сердце.
   – В следующий раз, если захотите подать сигнал, купите открытку, – заметил Трэвис. – Это безопаснее.
   – Открытки недостаточно выразительны.
   Трэвис посмотрел на Кэт так, словно впервые увидел ее.
   – Я начинаю думать, что у вас не только симпатичное личико.
   – А я сомневаюсь, что вы чистите зубы, если говорите такие гадости.
   – Приходите и понаблюдайте. Я даже позволю вам выдавить зубную пасту.
   – Вы просто невозможны. – Кэт улыбнулась несмотря на раздражение.
   – Да, в самом деле, у меня очень покладистый характер.
   Кэт осадила бы любого другого мужчину, одним-единственным холодным взглядом, но Трэвис вел себя слишком вызывающе, чтобы воспринимать его серьезно. Очевидно, он тоже не ждал от женщины ничего особенного, а только хотел немного повеселиться, и Кэт подыграла ему, легко уступив соблазну засмеяться, хотя уже не помнила, когда в последний раз смеялась от души.
   Трэвис удивился, увидев, как изменилось от смеха ее лицо. Серые глаза незнакомки излучали такое же необыкновенное тепло, как и ее рыжевато-каштановые волосы.
   – Скажите, как вас зовут, – тихо попросил Трэвис.
   Заметив, как в Трэвисе просыпается желание, Кэт подумала, что зря так несерьезно восприняла этого человека. Задрожав от какого-то странного чувства, она решила, что всему виной мокрая одежда.
   – Меня зовут Кэт, – сказала она; потом быстро добавила: – Кэтрин.
   – Друзья называют вас Кэтрин?
   – Нет.
   – Кэти?
   – Да.
   – А мужчины, – уточнил Трэвис, – называют вас Кэт?
   Его сине-зеленые глаза выражали сейчас откровенный цинизм. Отметив это с горьким сожалением, Кэт слегка улыбнулась.
   – Шутки кончились, Трэвис. Отпустите меня.
   – Как ваши мужчины называют вас… Кэт?
   Она приподняла темно-каштановые брови и уставилась на Трэвиса холодным, немигающим взглядом.
   Трэвис опустил Кэт на землю так, что она скользнула вдоль его длинного тела.
   Кэт понимала, что борьба с ним – напрасная трата энергии. К тому же в результате борьбы она еще ближе познакомилась бы с его притягательной мужской силой.
   Наконец Трэвис убрал свою руку.
   Кэт поправила тяжелую сумку с фотоаппаратами и уставилась на Трэвиса глазами профессионального фотографа.
   Да, он, безусловно, был бы хорошим объектом. Свет заходящего солнца золотил его волосы. Глаза мужчины, изменив цвет, стали теперь изумрудными и глубокими, как море. Мокрая одежда подчеркивала мускулистость плеч и бедер.
   Кэт смутно осознала, что Трэвис значительно крепче, чем кажется на первый взгляд. Он напоминал дерево с идеальными пропорциями, и необходимо было приблизиться к нему, чтобы оценить его по-настоящему.
   “Несимпатичный мужчина, – решила Кэт, – но все же что-то в нем есть…”
   Сколько бы она ни смотрела на Трэвиса, ей открывались бы все новые и новые его черты. Он был сложным человеком и взрослым мужчиной.
   А Кэт привыкла иметь дело с мальчиками.
   – Только я называю себя Кэт. У меня нет никаких мужчин. И, – холодно добавила она, – я не ищу их. Но я действительно благодарна вам, Трэвис.
   – Да? – с удивлением и беспокойством спросил он, потому что эта женщина явно пренебрегала его обществом.
   Кэт догадалась, что этот мужчина, как и она, сожалеет о расставании.
   – Да, за фотоаппараты, – пояснила Кэт, – за то, что рассмешили меня.
   – Неужели я прав в том, что вас редко посещают веселые мысли?
   Кэт молча повернулась и направилась прочь от этого особенного и неотразимого человека.
   Трэвис наблюдал, как гордо удаляется слегка прихрамывающая Кэт со своим тяжелым фотооборудованием.
   Не требовалось особой проницательности, чтобы понять: она не обернется.

Глава 2

   Стараясь не хромать, Кэт пересекла узкую полоску песка, разделяющую океан и высокие зубчатые утесы. От домов до самого берега по крутому склону, будто щупальца, спускались лестницы. Утес был сильно изъеден дождями и морем, и между домами пролегали глубокие овраги.
   Чтобы навестить соседей, Кэт поднималась на уровень улицы и шла по тротуару или спускалась на берег и взбиралась по лестнице прямо к их дому. Такое расположение домов было обычным в городах Южной Калифорнии, похожих на Лагуну-Бич. Здесь прибрежная земля стоила так дорого, что продавалась буквально по сантиметрам.
   Наступив на камень, Кэт прикусила губу.
   – Кэт!
   Не слыша, как подошел Трэвис, она замерла от неожиданности.
   – Позвольте помочь вам?
   Он произнес это очень тихо, но Кэт ощутила на своей обнаженной спине его дыхание, ласковее, как прикосновение солнечного луча.
   Не дождавшись ответа, Трэвис снова поднял Кэт на руки.
   Кэт убеждала себя, что лучше не возражать, поскольку у нее очень болит нога. Семь лет назад, нырнув в полночь в море, она рассталась со всякими иллюзиями, но сейчас ей казалось, будто на помощь пришел старый друг.
   – Благодарю вас, – тихо проговорил Трэвис. Кэт кивнула и расслабилась, ощутив надежность мужской силы. Как хорошо, что не надо идти, когда кровоточит нога.
   – Это мне нужно благодарить вас, – заметила она.
   – Возможно, но ведь вы принимаете помощь не от всех.
   Эти слова озадачили и насторожили Кэт. Она не привыкла к откровенности с посторонними людьми.
   – Как вы догадались? – холодно спросила Кэт.
   – Я наблюдал за вами, когда вы были на скале. Весь остальной мир для вас просто не существовал.
   – Ничего удивительного. Концентрация – части профессии фотографа.
   Трэвис улыбнулся.
   – Когда волна захлестнула вам ноги, вы поняли, что попали в беду, но не оглядывались вокруг в поисках помощи.
   – Для чего? Ведь я была одна.
   – Вы вели себя так, как будто находились на Марсе, и даже не обратили на меня внимания, когда я закричал вам.
   – Прибой заглушал все звуки.
   Трэвис покачал головой.
   – Чтобы спуститься со скалы, вам потребовалось около трех секунд. Вы не рыдали, не ломали руки, а увидев свой шанс, попытались использовать его. Такая независимость необычна даже для мужчины, а уж тем более для женщины. Ее формирует только одиночество.
   – И у вас тоже? – с вызовом спросила Кэт.
   – Да, и у меня. – Трэвис крепче прижал к себе Кэт. – Котенок, я… – Он замолчал, почувствовав, как она напряглась. – Тебе не нравится, когда тебя называют котенком?
   – Мне никогда это не нравилось, мальчик Трэви.
   – И что же случилось с последним мужчиной, который назвал тебя котенком?
   – Последний мальчик, который назвал меня котенком, понял, что ошибается.
   Кэт улыбнулась, хотя на нее нахлынули болезненные воспоминания. Билли недолго называл ее котенком. За этого красивого, вздорного и слишком богатого мальчика Кэт вышла замуж до того, как научилась разбираться в мужчинах.
   – Опять неприятные мысли, – заметил Трэвис.
   – Кажется, у тебя очень развито шестое чувство.
   – Извини.
   – За что? Нельзя же обвинять тебя за мои воспоминания.
   – Ты их приобрела, тебе с ними и жить.
   Кэт стала привыкать к его проницательности.
   – Ты читал мою почту или занимаешься колдовством?
   – Хотел бы я быть колдуном, ласкающим рыжеволосую пуму.
   – Говорят, у колдунов зеленые глаза, у тебя тоже иногда бывают зелеными.
   – Но не так уж часто. На самом деле я пират.
   – Пират… – Кэт задумчиво посмотрела на профиль Трэвиса, на его поблескивающую в затухающем свете бороду, на ослепительно белые зубы под высокомерным носом. Непреклонное лицо совершенного мужчины, идеально подходящего для пиратства.
   – Готова поверить в это. Южный пират.
   – Южный? – Трэвис начал подниматься по правой лестнице. – А как ты догадалась?
   – По имени и по привлекательному протяжному говору. Восточный Техас?
   – Точно.
   Кэт заметила, что он пошел не по той лестнице.
   – Моя лестница слева.
   – А моя – нет.
   – Так ты живешь здесь? – удивилась она.
   – Некоторое время.
   – Присматриваешь за домом?
   – Отчасти.
   И тут Кэт вспомнила про мужчину, который последние восемь дней на рассвете нырял в волны и уплывал из бухточки. Его тело было гладким и сильным, как у дельфина.
   – Я не узнала тебя в этой одежде.
   Кэт вспомнила его черные плавки.
   Трэвис вопросительно посмотрел на нее.
   – Я видела твои морские путешествия; на рассвете, – объяснила Кэт улыбаясь.
   Ее улыбка обнажила блестящие белые зубы. С трудом оторвав взгляд ото рта Кэт, Трэвис посмотрел на многоуровневый дом из красного дерева и стекла, до которого оставался один лестничный пролет, и тут же все понял.
   – И я не узнал тебя в этой одежде, – усмехнулся он.
   Трэвис окинул взглядом ее толстую косу, мокрый лифчик, очерчивающий очень соблазнительные груди, и обрезанные джинсы, подчеркивающие плавную округлость бедер. Потом заметил, что соски Кэт туго натягивают ткань.
   – Полуобнаженная ты еще красивее, – добавил он. Кэт испугалась, не порвался ли купальник, но тут же догадалась, что именно привлекло внимание Трэвиса.
   – Я смущаю тебя? – спросил Трэвис.
   – Не знаю.
   – Неужели ты всегда говоришь правду, честная маленькая кошечка?
   – Всегда, – заявила Кэт, размышляя о том, чем очаровал ее этот мужчина. – Мне почему-то кажется, будто мы уже встречались.
   Выгоревшие на солнце брови Трэвиса взметнулись вверх.
   – Ты разобрал меня по косточкам.
   – Мне знакомо это чувство.
   Трэвис наклонился к ней и коснулся губами ее лба. Короткая бородка Трэвиса пахла солнцем, солью и мужчиной. Кэт закрыла глаза, так же легко принимая его ласку, как он дарил ее.
   – Последние три дня я видел тебя на рассвете. Ты как тень пробиралась вниз по лестнице, скрываясь, за своим оборудованием. А мешковатые джинсы и рубашка, наверное, нужны для маскировки, чтобы отгонять надоедливых мужчин?
   – Просто на рассвете холодно.
   – Не холодно, если спишь в подходящей кровати.
   – Я всегда сплю в подходящей кровати, – ответила она, – в своей собственной.
   Трэвис поднимался по лестнице удивительно легко. Кэт оценила его силу не только чисто по-женски. Карьера и гордость заставляли ее тренировать свою гибкость и выносливость, хотя в двадцать девять это трудновато.
   Кэт предполагала, что Трэвис лет на пять старше ее, а она уважала всех, кто сохранял форму после тридцати. Несколько ее знакомых задыхались, поднимаясь по лестнице с берега, но она не видела никого, кроме этого энергичного человека, кто спустился бы к воде, проплавал целый час, а потом легко поднялся к дому.
   Кэт с удовольствием поняла, что ей нравится даже его имя.
   – Похоже, у тебя сейчас хорошие воспоминания. Или по крайней мере… – Трэвис преодолел последнюю ступеньку и ступил на деревянный настил-палубу, – неплохие.
   – Это новые воспоминания, ради них стоило порезать ногу. В самом деле…
   Перед Кэт открылся великолепный вид – солнце почти опустилось в мерцающее пурпурное море. Весь мир окрасился пылающим золотом с багровым оттенком. Ни облака, ни смог не нарушали прозрачной линии горизонта.
   А потом Кэт увидела плывущее навстречу ветру парусное судно. Казалось, оно, как большая птица, вот-вот пронзит раскаленный глаз солнца.
   – Опусти меня, – потребовала Кэт, поглощенная образом, сформировавшимся у нее в сознании.
   Она не заметила ни удивленного взгляда Трэвиса, ни его неудовольствия, быстро сменившегося недоумением. Почувствовав дощатый настил под ногами, Кэт забыла про свою мокрую одежду, про саднящую ступню и даже про человека, наблюдавшего за ней.
   Она метнулась к сумке с фотоаппаратами, нащупала пустой аппарат и высокоскоростную цветную пленку. Зарядив фотоаппарат, Кэт присоединила его к автоматическому объективу с переменным фокусным расстоянием и навела на яхту.
   Не прошло и минуты, как она сделала первый снимок. Кэт работала быстро и точно – сказывались годы практики. Длинный объектив был чувствителен, хорошо отбалансирован на своей опоре и удобен в обращении.
   Тем не менее он казался необыкновенно тяжелым после утомительного дня. Кэт мысленно проклинала свой напряженный график работы в течение последних двенадцати месяцев. Чувствуя полное истощение, она мечтала обрести прежние силы.
   Но сейчас Кэт полностью сосредоточилась на судне и процессе фотосъемки, заставляя утомленное тело, подчиняться своим командам.
   Яхта рассекала пылающий солнечный след. На фоне заходящего солнца зачаровывала правильность ее линий; судно казалось произведением искусства, а не обычным транспортным средством. Каждый плавный изгиб корпуса воспевал скорость, порыв и терпение, мощность и безмолвие, находящиеся в постоянном равновесии на краю мироздания.
   Последний кадр пленки прожужжал в фотоаппарате, и моторчик умолк.
   Кэт быстро взглянула на солнце и яхту. У нее не осталось времени, чтобы перезарядить пленку, да и света уже не хватало. Печально опустив фотоаппарат, она наблюдала за изящной яхтой в сгущающихся сумерках.
   Лишь когда судно растворилось в темноте, Кэт заметила, что боль в ступне усилилась, а руки дрожат от усталости.
   – Все, оно исчезло, – сказала Кэт.
   Трэвис видел ее глаза, светящиеся от напряжения, слышал голос, тихий и меланхоличный, как опускающаяся на землю ночь.
   – О Боже, – прошептала она, – как замечательно плавать на таком судне по всему миру! Эта дуга – олицетворение красоты.
   Трэвис разозлился.
   “И она такая же, как все женщины, а ведь могла бы получить от меня все и без подобных хитростей”.
   Рядом кричала чайка, разрушив магические чары, завладевшие воображением Кэт. Она посмотрела на Трэвиса. Он держался отчужденно.
   – Разве ты не видел? – спросила она. – Ничего красивее этой яхты невозможно создать! Когда-нибудь я сделаю фотографию, достойную этого судна. А потом разобью свои фотоаппараты.
   Трэвис молчал, разочарованный открытием, что Кэт во всем похожа на других женщин. Это причинило ему боль. Привело в ярость.
   “Снова одурачен, – горько сказал себе Трэвис. – А я только-только поздравил себя с тем, что нашел женщину, которая заинтересовалась мной, как человеком, ничего не зная о размере моего банковского счета. Мне нужно лучше разбираться в женщинах”.
   – Трэвис?
   Он молчал.
   Кэт снова посмотрела на него, удивляясь, почему вдруг Трэвис стал таким чужим и суровым. Вспомнив свои недавние слова, она впервые за несколько лет покраснела и смущенно засмеялась.
   – Извини, – тихо сказала Кэт. – Далеко не всех так чарует образ свободы и игра света и тени.
   Трэвис по-прежнему молчал. “Но я же едва знаю ее. Почему же меня так волнует эта очередная лживая охотница за золотом?”
   Кэт слегка улыбнулась, пытаясь разгадать выражение его лица.
   – Но вообще-то я не сумасшедшая. Такое со мной случается не часто, я просто никогда не видела такой совершенной красоты.
   Выражение глаз Трэвиса напоминало глубокие сумерки – в них были тайна, темнота и еще что-то мрачное, чему она не знала названия.
   – Трэвис? – прошептала Кэт.
   Он крепко, до боли сжал ее руку.
   – Какую игру ты придумала? – резко спросил он. Ничего не понимающая Кэт заметила, что от него нисходит такой же холод, как от ветра, поднимающегося со стороны потемневшего моря. Надежное мужское тепло исчезло, словно его никогда и не было. И тут Кэт почувствовала страшную усталость. Она едва стояла на ногах. “Нет, – подумала она. – Я не могу сейчас уставать, пока не могу. Осталось потерпеть еще четыре, месяца”.
   В январе Кэт наконец позволит себе заползти в кровать и, натянув одеяло, проспит целый год. А до этого она должна делать то, что делает. Одна работа сменялась другой, более тяжелой. Ей придется вытерпеть это, ибо выбора нет. На долю Кэт однажды уже выпали мучительные испытания. Теперь надо работать до седьмого пота, чтобы снова не попасть в беду.
   В этот раз Кэт могла рассчитывать только на себя.
   – Я не играю ни в какую игру, – возразила она, – и слишком устала для игр. Я просто увидела нечто невероятное, и мне захотелось с кем-нибудь этим поделиться. Вот и все.
   Трэвис не сказал ни слова.
   Кэт вдруг поняла, что его лицо выражает презрение.
   – Я ошиблась. – Она попыталась отойти от него. Но большая мужская рука удержала ее.
   – Назови мою фамилию, – потребовал Трэвис.
   – Я не знаю ее.
   – Догадайся.
   – Я уже сказала, что слишком устала для игр. – Кэт снова дернула руку, но Трэвис сжимал ее железной хваткой. Она, прищурившись, посмотрела на него.
   – Смит? – предположила Кэт. – Нет? Может, Джонсон? Или Джонс? – Затем резко рванула свою руку, но Трэвис не выпустил ее.
   – Смит, Джонсон и Джонс – три самые распространенные фамилии в англоязычных семьях, – заявила она. – Если я ошиблась, то гадать дальше бесполезно.
   Трэвис заметил ее злость. Он и сам испытывал что-то похожее на ярость животного, которое жаждет воды, а когда наконец находит ее, обнаруживает, что она отравлена.
   Кэт снова задрожала. Вечернее тепло уже растаяло в ночи так же, как и краски дня.
   – Наверное, ты не знаешь и названия судна, – холодно заметил Трэвис.
   – Мой объектив, конечно, очень мощный, но даже он не позволяет прочитать название на расстоянии полумили против солнца.
   Трэвис пристально смотрел ей в глаза. Он страстно хотел поверить Кэт, но боялся снова ошибиться. Цена такой ошибки казалась ему непомерно высокой.
   Нельзя же так рисковать только потому, что неверно истолковал намерения женщины!
   Серые глаза Кэт холодно наблюдали за Трэвисом. Постепенно его лицо смягчилось, и тиски на ее запястье разжались. Кончики пальцев Трэвиса теперь перемещались по коже Кэт, как крылья бабочки, Кэт затрепетала от этих нежных прикосновений. Ей показалось, что ни один мужчина никогда по-настоящему не ласкал ее.
   – Если бы это судно было твоим, – тихо сказал Трэвис, – то как бы ты назвала его?
   – “Свобода”.
   – Неужели твой мир – тюрьма, Кэт?
   – Не всегда, но следующие несколько месяцев, наверное, будут тяжелыми для меня.
   Трэвис вытащил ключ из мокрого кармана своих шорт и отпер дверь белого дома.
   – Расскажешь мне об этом, пока я займусь твоей ногой.
   Не ожидая ответа, Трэвис подхватил фотооборудование и жестом пригласил Кэт войти.
   Она колебалась только мгновение. Его перемены настроения, конечно, внушали беспокойство, но, в сущности, они ничуть не хуже ее безрассудной увлеченности фотографией и не страшнее лепета о свободе и олицетворении красоты.
   Войдя, Кэт почувствовала больной ногой холод неглазурованной керамической плитки в прихожей.
   Когда они с Трэвисом оказались в роскошном холле, под ногами заскрипел песок. Кэт посмотрела на свои испачканные в песке ноги, потом перевела взгляд на бледно-розовый ковер, лежащий за белой мраморной плиткой.
   – Мы испортим твой ковер, – сказала она.
   – Возможно. Но Линда заверила меня, что мне не удастся причинить дому больший ущерб, чем это уже сделали гости на ее вечеринках. В лучшем случае удастся это повторить.
   Кэт сразу заметила обилие розового цвета, но на ее взгляд, все в доме выглядело безупречно.
   –Ты уверен?
   – Конечно. Ты не бывала на вечеринках у моей кузины?
   – Нет, я живу по соседству только шесть месяцев, но про вечеринки… гм… мм… твоей кузины в Лагуне ходят легенды.
   – Представляю себе. Но поскольку моя кузина уже шесть месяцев в Лондоне, сейчас здесь, по-видимому, довольно тихо.
   Трэвис заметил, что Кэт насмешливо улыбнулась при его упоминании о кузине, но ничего не сказал.
   Кэт осматривала гостиную со стеклянными стенами, роскошными коврами, современными хрустальными скульптурами, зеркалами и великолепными розовыми замшевыми диванами.
   Поняв, что Трэвис наблюдает за ней, она спросила:
   – Ты опять подумал о ковре?
   – К черту ковер. Линда и в самом деле моя кузина, дочь сестры моей матери.
   – Предположим, что так. Ведь тебе незачем обманывать меня, как и мне тебя.
   – Неужели ты думаешь, что мужчины и женщины никогда не обманывают друг друга?
   – Мужчины не обманывают.
   Трэвис улыбнулся.
   – Полагаю, твое представление о мужчинах мало изменилось с возрастом.
   – Совсем не изменилось. – Кэт посмотрела на свою ногу. – Может, принесешь сюда какой-нибудь дезинфицирующий раствор? Моя кровь не украсит этот розовый ковер.
   – Нет проблем.
   Трэвис отодвинул в сторону фотооборудование, подхватил Кэт на руки и понес через комнату.
   Стеклянные двери плавно открылись, представив взору внутренний садик. Среди зелени и скрытых светильников стояла горячая ванна. Над ней поднимался пар.
   Кэт ждала, что Трэвис предложит ей снять мокрую и перепачканную в песке одежду.
   – У тебя, наверное, есть и определенное представление о настоящей женщине? – Он опустил Кэт на широкий край ванны.
   Поскольку она предполагала услышать совсем другое, этот вопрос неожиданно всколыхнул в ней тяжелые воспоминания.
   Билли весьма низко оценивал ее женственность. А потом он очень разочаровался в Кэт и решил основать свою династию.
   – Нет, никакого особенного представления. Женщина должна быть честной, сердечной, умной, терпеливой, то есть обладать обычными качествами.
   – Обычными? – Светло-каштановые брови Трэвиса взлетели вверх. – Обычные качества – это размер бюста, талии и бедер.
   – Которые, – добавила она, – неизменно отражают ай-кью <Коэффициент умственного развития> мальчика, проводящего эти измерения.
   Трэвис улыбнулся.
   – Неужели ты такая умная маленькая кошечка?
   – Возможно, но это сейчас называют пережитком.
   Трэвис снял свою мокрую футболку и отбросил в сторону. Волосы на его груди блестели от влаги. Кэт решила, что сейчас он снимет шорты, но Трэвис не сделал этого. Он просто скользнул в ванну и потянул женщину за собой, так и не намекнув, что им будет вольготнее без одежды.
   Окунувшись в теплую воду, Кэт застонала от удовольствия.
   – Оказывается, я ужасно замерзла, – призналась она.
   – Так значит, этот необычный синеватый тон у тебя на губах вовсе не губная помада?
   Улыбнувшись, Кэт откинула косу, опустилась на скамеечку, которая огибала ванну изнутри, и положила голову на край ванны. Закрыв глаза, она дала вожделенный отдых телу, онемевшему от напряжения и усталости. Все это накапливалось с тех пор, как близнецам отказали в субсидиях, кредитах или стипендиях, позволивших бы им учиться в медицинском институте.