Льюис Сьюзен. Танцуй, пока можешь

   Когда я решил взяться за дело Элизабет, я прекрасно понимал, на что иду. Я знал, что совет адвокатов никогда с этим не смирится. А потому я совершенно не был удивлен, когда отец, узнав от Генри о моем решении, вызвал меня к себе.
   – Но пойми, – пытался я его убедить, – ее ведь обвиняют в убийстве!
   – И поджоге.
   В эту минуту я был готов наброситься на Генри с кулаками.
   – В чем бы ее ни обвиняли, Александр, ты не можешь ее защищать. Это просто неэтично.
   Этого я уже не смог стерпеть:
   – Неэтично?! О какой, к черту, этике сейчас может идти речь! Надеюсь, ты не забыл, что мы говорим об Элизабет? Она хочет, чтобы ее защищал я, и черт меня побери, если я этого не сделаю!
   – Фредди Риз предложил взять ее дело, – сказал Генри. – Он хороший адвокат и сделает все от него зависящее.
   – Элизабет не хочет никакого Фредди Риза. Кстати, а какого черта ты вообще тут торчишь?
   – Это я попросил Генри прийти, – ответил за него отец. – Я надеялся, что, может быть, хоть он сможет повлиять на тебя. Кстати, а Элизабет знает, что будет с твоей карьерой, если ты все-таки возьмешься за ее дело?
   – Конечно же, нет! И да поможет Бог тому, кто ей об этом скажет. Она и так сходит с ума от страха.
   – Хорошо, Александр. А ты понимаешь, чем это тебе грозит?
   – Ты думаешь, меня это остановит? Я сказал, что буду защищать ее! И точка.
   Разве я мог объяснить им, как Элизабет умоляла меня не передавать это дело никому другому. В той ситуации надо было быть совершенно бесчувственным чурбаном и последним эгоистом, чтобы рассказывать ей об этической стороне дела и о том, как на это посмотрят в адвокатуре. Неужели они не понимали, что я люблю Элизабет больше всего на свете и готов пожертвовать всем, и карьерой в том числе, лишь бы не подвести ее в такую трудную минуту?!
   – Но ведь у тебя нет опыта в ведении подобных дел, – не сдавался Генри.
   – Кроме того, – вмешался отец, – представь, как все усложнится, если они найдут останки ее золовки.
   – Они их не найдут. Эта Кристина просто где-то скрывается, здоровая и невредимая. Единственное, что нам нужно сделать, – найти ее.
   – Александр, но ведь ты не можешь знать этого наверняка. Попытайся посмотреть на дело с другой стороны. Разве ты не понимаешь, что твое участие в нем не увеличивает, а уменьшает шансы Элизабет на оправдательный приговор. Я, конечно, понимаю твои чувства, но…
   – Покажи мне, где написано, что я не имею права взяться за это дело? В каком кодексе? А? Покажи!
   – Ты не хуже меня знаешь, что это нигде не написано. Но ведь существуют еще и негласные законы, Александр, которым мы все следуем. И с твоей стороны было бы гораздо мудрее тоже следовать им. Кроме того, подумай, сможешь ли ты держать себя в руках, если дело вдруг примет плохой оборот. Ведь ты даже сейчас не способен говорить спокойно.
   – Естественно, я сейчас очень взволнован. А чего же ты хотел? Но ведь до суда еще далеко. К тому времени я уже буду вполне владеть ситуацией.
   – Хорошо. Но подумай, как ты сможешь жить дальше, если вдруг проиграешь это дело.
   – Я его не проиграю.
   После этих моих слов отец поднялся, давая понять, что разговор окончен.
   – Ты меня не убедил. Я по-прежнему категорически против. Ты возьмешь это дело как второй адвокат. Первым будет Фредди Риз, если он, конечно, согласится. И тогда уже только от него будет зависеть, позволить тебе защищать Элизабет в суде или нет. И если ты все-таки на это решишься, пеняй на себя.
   Прошло целых четыре месяца, прежде чем дело дошло до суда, И все это время я фактически жил на Прайори-Уок вместе с Элизабет и детьми. Мы делали все, чтобы наша жизнь протекала нормально, насколько это было возможно в такой ситуации. Иногда я виделся с Джессикой, но эти встречи обычно не заканчивались ничем хорошим. Утверждая, что ведет счастливую и наполненную самостоятельную жизнь, Джессика продолжала вести себя, как ревнивая мегера во всем, что касалось Элизабет. Поэтому меня совершенно не удивило, что, по ее мнению, Элизабет была виновна.
   – Твоя беда, Александр, заключается в том, что ты безоговорочно веришь в непогрешимость своей драгоценной Элизабет. Но подожди немного, и ты сам убедишься – она виновна. Надеюсь, она получит по заслугам. И самое смешное, что произойдет это с твоей помощью. Тебе ни за что не выиграть этот процесс, Александр. У тебя нет ни малейшего шанса.
   В тот раз Джессика, к сожалению, пришла без Розалинды. Рядом с Розалиндой она, по крайней мере, старалась вести себя более-менее цивилизованно.
   Но время шло, и положение постепенно менялось. Фредди Риз согласился взяться за это дело, а он, в отличие от моего отца, считал, что от моего участия в защите можно скорее кое-что выиграть, чем проиграть. Джессика тоже немного оттаяла и даже периодически звонила узнать, как продвигаются дела. Фредди внимательно следил за проводимым мною расследованием, подбадривал меня и часто помогал советами. Основной проблемой, в которую все упиралось, было исчезновение Кристины. Я даже летал в Гштаад переговорить с Дэвидом, но он не имел ни малейшего представления о том, где может находиться его сестра. Единственное, в чем он был уверен, так же как и Элизабет, это в том, что она не могла улететь в Каир, не имея денег, чтобы заплатить шантажирующим ее бандитам. Надо сказать, меня неприятно поразил отказ Дэвида свидетельствовать в пользу Элизабет. Она абсолютно не сомневалась в его согласии. Мне ничего не оставалось, кроме как взять у него письменные показания обо всем, что ему было известно по поводу кражи маски.
   Кстати, в истории с маской нас ожидало еще одно ошеломляющее открытие. Маска оказалась подделкой.
   – Это довольно легко определить по мочкам ушей, – объяснил мне эксперт из Британского музея, когда я приехал в Вестмур узнать, как идут дела.
   – По мочкам ушей?
   – Именно. У оригинала уши проколоты. Причем отверстия довольно большие. Их невозможно не заметить. А у этой копии мочки совершенно целые. Похоже, ее изготовитель сознательно позаботился о том, чтобы в ней без труда распознали подделку.
   – Но зачем и кому могло это понадобиться?
   – Понятия не имею, – пожал плечами эксперт. – Это настолько очевидная ошибка, что Уолтерс просто не мог ее не заметить.
   Так, значит, вот что пытался Эдвард сказать перед смертью – «уши». Просто его речь уже была нечленораздельной, и поэтому Элизабет послышалось «душа».
   Я был в ярости. Все эти месяцы Элизабет и Шарлотта казнили себя за смерть Уолтерса, в то время как ее причиной было то, что его драгоценная маска являлась всего лишь недобросовестной подделкой и он это обнаружил. Хорошо хоть, что теперь Элизабет не угрожало еще и обвинение в незаконном импорте: драгоценные камни и металлы закупались совершенно официально, и за них была уплачена соответствующая таможенная пошлина.
   Когда я рассказал о маске Элизабет, она поначалу просто не могла в это поверить.
   – Знаешь, Кристина говорила, что навязчивая идея насчет маски появилась у Эдварда по моей вине. После того как он понял, что я никогда не смогу полюбить его так, как он этого хотел. А теперь оказывается и с маской его жестоко обманули. Бедный Эдвард! Все эти годы, Александр, я жила с ним и почти совсем его не знала. Я никак не могу до конца постичь даже его отношение ко мне. Очень многое в нем нельзя объяснить только любовью.
   – Элизабет, сейчас самое важное, чтобы ты перестала казнить себя. Ты ничего не могла сделать. Ты же сама сказала, что его жестоко обманули. А к тому времени, как он обнаружил обман, это был уже ненормальный человек. Он просто сошел с ума. Сейчас тебе следует думать не о нем, а о Кристине. Элизабет, эта женщина пыталась убить тебя. И весьма вероятно, что она предпримет еще одну попытку.
   Элизабет вздрогнула и побледнела, но я не дал ей перебить себя и продолжал:
   – Посмотри же наконец правде в глаза! Согласно условиям завещания в случае твоей смерти все деньги переходят Кристине. По крайней мере, до тех пор пока Шарлотта и Джонатан не достигнут со вершеннолетия.
   – А к тому времени, – вмешалась Каролина, – Кристина позаботится, чтобы им было нечего наследовать.
   Мы разговаривали в доме у Генри, куда я заехал по дороге домой. Зная, что Кристина на свободе и в любую минуту может объявиться где угодно, я не мог допустить, чтобы Элизабет с детьми жили на Прайори-Уок, и они временно переехали к Генри. Дом звенел от детского смеха и громких голосов. Ведь у Генри и Каролины к тому времени было уже четверо своих детей, а теперь к ним еще добавились Шарлотта и Джонатан. Генри проводил меня до дверей.
   – Почему ты до сих пор ей не сказал?
   – Я обязательно скажу. Я заеду попозже и заберу ее на нашу квартиру. Мне кажется, будет лучше, если она узнает эту новость, когда мы останемся наедине.
   Суд должен был состояться в следующий понедельник в Олд-Бейли. А не сказал я Элизабет, что прокурором назначен Майкл Сэмюэльсон. Я не раз наблюдал, как Сэмюэльсон скрещивал шпаги с адвокатами, которые были гораздо опытнее меня. Единственное, чего я не наблюдал ни разу, – это чтобы Сэмюэльсон проиграл хотя бы одно дело. Даже Фредди Ризу.

Глава 28

   Секретарь суда стоял, держа в руках большой лист с обвинительным актом. Из-за него виднелись только лысина и очки. Сзади, на своем обычном месте, сидел судья Макки. Он никогда не отличался особой представительностью, а в парике и красной мантии казался совсем гномом, что, однако, нисколько не умаляло его обычной желчности и раздражительности. В зале яблоку негде было упасть. Для меня явилось ударом то, что заседание решили проводить в первом зале суда. Это было, пожалуй, самое мрачное помещение во всем Олд-Бейли. Темные деревянные панели давили на психику и вызывали клаустрофобию. Я посмотрел на Элизабет. После бессонной ночи ее лицо резко осунулось, под глазами залегли темные круги, а кожа казалась голубоватой, в тон синему платью. Кроме того, за последнее время она очень похудела и теперь напоминала скелет. Рядом со скамьей подсудимых, за спиной Элизабет, стоял полицейский. Я поспешно отвел взгляд. Сейчас ни в коем случае нельзя было позволить эмоциям захлестнуть себя. На несколько мгновений я увидел зал суда глазами Элизабет. Знакомые и незнакомые лица, черные мантии, белые парики. Жуткая декорация в каком-то безумном театре.
   – Подсудимая, вы обвиняетесь по пяти пунктам. Пункт первый. Убийство. Согласно ему пятого сентября 1981 года вы убили Дэниела Реймонда Дейвисона. Признаете ли вы себя виновной?
   – Не признаю. – Элизабет говорила очень тихо, но твердо, и при этом смотрела прямо на судью.
   Тот делал вид, что этого не замечает.
   – Пункт второй. Поджог. Согласно ему пятого сентября 1981 года вы, в нарушение закона 1971 года "О нанесении ущерба с преступным умыслом", часть первая, параграф второй, пункт… – гнусавил секретарь, дотошно перечисляя все пункты и подпункты. – Признаете ли вы себя виновной?
   – Не признаю.
   То же самое повторилось еще трижды по мере того, как Элизабет предъявляли обвинения в краже, подделке произведений искусства и приобретении краденого. Затем приводили к присяге присяжных. И вот наконец со своего места поднялся Майкл Сэмюэльсон. Суд начался.
   В течение двух дней выступали свидетели обвинения. Основной упор делался на убийство и поджог, но именно по этим двум пунктам никаких прямых свидетельств не было. Никто не видел, как именно начался пожар. И вот наконец на третий день пришла очередь Элизабет. Пока нам было совершенно не из-за чего волноваться, потому что практически все свидетельские показания основывались только на слухах и предположениях. И тем не менее, когда Элизабет приводили к присяге, я услышал, как дрогнул ее голос. Все присяжные не сводили с нее глаз. Ведь теперь перед ними наконец оказался единственный человек, который действительно знал, что именно произошло на складе в тот день.
   Мы начали с условий завещания Эдварда. Мне бы, конечно, очень не хотелось их затрагивать. Но я прекрасно понимал, что если первым не подниму этот вопрос, чуть позже это сделает Сэмюэльсон, и тогда все будет гораздо хуже.
   Лишь предоставив возможность присяжным убедиться в том, что у Кристины были все основания желать смерти Элизабет, я перешел к событиям, происшедшим в день пожара.
   Ободряюще улыбнувшись Элизабет, я попросил ее рассказать, когда именно она вернулась в Вестмур в день пожара и что произошло после того, как она обнаружила записку Кристины. Элизабет спокойно и подробно рассказала и о самой записке, и о телефонном разговоре с Кристиной. Подтвердив показания Канарейки о том, что она якобы поехала по магазинам, Элизабет упомянула и встречу с мисс Барсби, и то, как она возвращалась обратно в Вестмур, испугавшись, что записка Кристины может попасться кому-то на глаза.
   – Вы можете предъявить суду эту записку? – спросил судья Макки.
   – Боюсь, что нет, ваша честь, – ответил я.
   Мы действительно так и не смогли найти записку, хотя поиски были более чем тщательными. В результате мы пришли к выводу, что она просто сгорела во время пожара.
   – Понятно.
   Голос Макки не выражал никаких эмоций, но и одного слова было достаточно, чтобы поставить под сомнение факт существования записки. Кроме того, ее отсутствие косвенно подтверждало показания мисс Барсби: она, мол, показывала офицерам таможенной службы дорогу в Вестмур, а Элизабет, увидев их, резко развернула машину с явным намерением укрыться от правосудия. Я снова повернулся к Элизабет:
   – Что вы сделали после того, как забрали записку?
   – Поехала прямо к складу. Когда я туда приехала, Дэн – смотритель – стоял у дверей. Но я не стала с ним разговаривать, а сразу побежала на второй этаж, где у моего мужа было довольно большое складское помещение. Я искала Кристину, но ее нигде не было. До этого дня я была на складе только один раз, но помнила, что в конце коридора должно быть еще одно складское помещение, чуть поменьше размером. Эдвард также использовал его в качестве кабинета. По дороге туда я заглядывала во все комнаты в надежде все-таки найти Кристину. А открыв дверь маленького склада, закричала и стала звать Дэна.
   – Пожалуйста, объясните суду, почему вы стали звать Дэна.
   – Потому что комната была полностью разгромлена. Сначала я даже не могла поверить собственным глазам. Хотя даже эти обломки, насколько мне известно, стоили целое состояние.
   Краем глаза я заметил, что Сэмюэльсон поспешно делает какие-то пометки в блокноте.
   – И что же случилось потом? – спросил я.
   – Я услышала какой-то шум за спиной, резко обернулась, но даже не успела ничего сообразить. Меня тотчас же затолкали в комнату.
   – Сможете ли вы опознать человека, который на вас напал?
   – Нет. Могу лишь утверждать, что это был мужчина.
   – Мужчина. Но ведь приехать вас попросила сестра вашего покойного мужа, разве не так?
   – Так.
   – Скажите, а вы вообще видели вашу золовку в субботу после обеда?
   – Нет.
   Я кивнул.
   – И что же произошло после того, как вас затолкали в ту комнату?
   – Я упала на какие-то осколки и в ту же минуту почувствовала резкий запах бензина. А потом кто-то бросил на пол зажженную газету, и дверь захлопнулась.
   – Рассказывайте, пожалуйста, дальше.
   – Внезапно все вокруг вспыхнуло. Я попыталась добраться до двери, но она была заперта. Я стала искать что-нибудь, чтобы вышибить ее, но поскользнулась и упала. На мне загорелась одежда. Я хотела крикнуть, но не смогла. Вся комната была заполнена едким дымом, и мне с трудом удавалось даже дышать.
   Тогда я всем телом навалилась на дверь, но какая-то сила отбросила меня обратно в огонь. Сначала я даже не сообразила, что кто-то одновременно со мной старается открыть дверь снаружи, а потому отчаянно сопротивлялась. Все, что я помню после этого, – чей-то громкий голос и то, что меня вытащили из комнаты. Потом я увидела, что это Дэн. Он снял, с себя комбинезон и стал им сбивать с меня пламя. Еще помню, что он все время спрашивал, что произошло, но я ничего не могла сказать, только повторяла имя Кристины. Наверное, он подумал, что она осталась там, в комнате, потому что прикрыл руки и лицо комбинезоном и бросился туда. Прошло буквально несколько секунд, и я увидела, как пылающий шкаф рухнул прямо на него. Дэн закричал, и я попыталась дотянуться до него, чтобы помочь выбраться. Все это время он продолжал кричать, пока не рухнуло что-то еще, а потом… потом он больше не кричал.
   Элизабет рыдала, и судья велел кому-то из служителей подать ей стул. Я ждал, пока в зале снова не установится тишина. Наконец Элизабет дала мне знак, что она снова может говорить.
   – Как вы думаете, миссис Уолтерс, к тому времени Дэн был уже мертв?
   Элизабет провела рукой по лбу, как бы пытаясь снять усталость..
   – Честно говоря, я не помню, о чем именно думала в тот момент. Но полагаю, что да… Да, я действительно подумала, что Дэн погиб.
   – А что делали в это время вы?
   – Я по-прежнему лежала на полу. Огонь распространялся очень быстро, и я чувствовала, что обязательно должна позвать на помощь. Через некоторое время мне удалось встать на ноги, но я сразу начала задыхаться. Я поняла, что надо обязательно выбраться наружу.
   – А почему вы не воспользовались телефоном в конторе Дэна, у входа на склад?
   – Я думала об этом, когда спускалась вниз, но потом услышала звуки сирен и поняла, что вот-вот подоспеет помощь.
   – Миссис Уолтерс, а можете ли вы объяснить присяжным, почему вас уже не было на складе к моменту приезда полиции и пожарных?
   Элизабет снова провела рукой по лбу и тряхнула головой, как бы пытаясь отогнать дурной сон.
   – Я испугалась. Струсила.
   – А чего вы испугались?
   – Понимаете, я была в таком смятении, что не могла мыслить логически… Я не знала, кто поджег склад, но постоянно вспоминала слова Кристины, что люди, с которыми она имела дело, способны на все. В тот момент я не могла думать ни о чем, кроме своих детей. Я хотела лишь одного: как можно скорее быть рядом с ними.
   – Что произошло после того, как вы вернулись домой?
   – Когда я входила в дом, по лестнице как раз спускалась Канарейка – это наша няня. Я попросила ее отвести меня наверх так, чтобы дети этого не видели. Она довела меня до спальни и хотела вызвать врача, но я ей не позволила. Я, конечно, понимала, что у меня очень сильные ожоги, но ведь и Канарейка, и я – профессиональные медсестры. Наверное, после этого я отключилась, потому что снова пришла в себя лишь где-то полчаса спустя…
   – А в котором именно часу?
   – В половине пятого. Канарейка подвела меня к зеркалу. Я попросила ее срезать обгоревшие волосы, зайти в парикмахерскую и купить несколько шиньонов. Пока она туда ходила, я переоделась в брюки и рубашку с длинными рукавами. Я пыталась скрыть ожоги, потому что не хотела пугать детей.
   – А почему же вы тогда не позвонили в полицию?
   Элизабет запрокинула голову, словно пытаясь вернуть обратно текущие из глаз слезы.
   – Не знаю, – всхлипнула она. – Но клянусь Богом, теперь я бы все отдала за то, чтобы сделать это тогда.
   – В ваших показаниях сказано, что вы не стали вызывать полицию, чтобы не травмировать детей.
   – Конечно. Но я также боялась, что если обращусь в полицию, тот или те, кто хотел меня убить, обязательно предпримут еще одну попытку. В то время я совершенно утратила способность связно мыслить. Теперь-то я понимаю, что сделала все не так, как надо. Правда, даже тогда я отдавала себе отчет в том, что в моем звонке в полицию не было особой нужды. Я прекрасно знала: они сами приедут ко мне и очень скоро.
   Я повернулся к присяжным. Ведь моя следующая фраза адресовалась именно им.
   – Конечно. И в полиций нам уже сообщили, что вы очень помогли в проведении следствия. А как на счет вашей золовки, миссис Уолтерс? Она больше не…. пыталась, связаться с вами?
   – Нет….
   – А, кто-нибудь другой?.
   – Все это время я общалась исключительно с полицейскими. Они приходили несколько раз в течение двух дней после пожара. А после этого меня арестовали.
   Элизабет выглядела совершенно измученной, и я попросил судью сделать перерыв на обед. Он согласился, понимая, что ей понадобятся свежие силы для перекрестного допроса.
   Сэмюэльсон начал перекрестный допрос с того, что ещё раз вернулся к завещанию Эдварда.
   Я сразу понял, к чему он ведет: в течение долгих лет Элизабет уговаривала мужа оставить ей все деньги, и единственным препятствием между ними и ее детьми стала Кристина, которую необходимо было устранить. Не имея никаких доказательств, Сэмюэльсон не настаивал на своей точке зрения, но сделал все возможное, чтобы эта мысль запала в головы присяжных. Потом он сразу перешел к ее приезду на склад.
   – Вы сообщили нам, что на складе на вас напал какой-то мужчина и прежде, чем он схватил вас и толкнул в огонь, вы посмотрели прямо на него. И несмотря на это, вы утверждаете, что не сможете ни описать этого человека, ни даже опознать его.
   – Совершенно верно.
   – То есть вы совершенно не запомнили, как выглядит этот человек?
   Сэмюэльсон наигранно-удивленно приподнял брови и повернулся к присяжным.
   – Кого вы пытаетесь прикрыть, миссис Уолтерс?
   Элизабет смотрела на меня.
   – Никого. Я никого не прикрываю. Все было так, как я уже сказала и…
   Я отвел взгляд, и Элизабет тотчас же осеклась. Мы договорились, что это мое движение должно означать: «Отвечай только на вопросы и не говори ничего лишнего».
   – Прошу вас, миссис Уолтерс, поправьте меня, если я ошибаюсь, но, судя по всему, вы пытаетесь убедить суд, что сестры вашего мужа вообще не была на складе?
   – Я ее не видела.
   – То есть она все-таки могла там быть?
   – Не знаю.
   – Миссис Уолтерс, если вашей золовки там действительно не было, почему Дэниел Дейвисон вдруг решил, что она находится в горящей комнате? Всиомните, ведь была суббота, спокойный день, Дейвисон наверняка бы увидел, как она входит на склад.
   – Нет. Ее там не было.
   – Вы утверждаете, что сестра вашего мужа угрожала вашим детям. Может быть, именно по этой причине вы толкнули ее в огонь, миссис Уолтерс?
   Элизабет смотрела на него в неподдельном ужасе. Видно было, что у нее просто не укладывается в голове, как кто-то может считать, что она на такое способна.
   – По этой причине вы попросили ее встретиться с вами на складе? Чтобы сразу убить двух зайцев? Сжечь все улики, находящиеся на складе, и одновременно избавиться от мешающей вам родственницы? Наверное, вы думали, что этим оградите от опасности себя и своих детей?
   – Нет! Конечно, нет! Я не делала ничего подобного, я…
   – Чего вы не делали, миссис Уолтерс?
   – Я не видела ее.
   – Миссис Уолтерс, присяжные, к сожалению, могут подумать обратное. Предположим, она сейчас скрывается потому, что боится вас. Теперь уже совершенно ясно: ей удалось выбраться из горящего склада. Но что если она стала свидетельницей убийства Дэниела Дейвисона? Убийства, которое вы совершили вместе с вашим сообщником. Миссис Уолтерс, сестра вашего мужа жива?
   – Нет. Да. Нет.
   – Так да или нет, миссис Уолтерс?
   – Да.
   – Она жива? Но ведь вы же сказали, что не общались с ней с того самого дня, когда произошел пожар. В таком случае, откуда вам это известно?
   – Я не…
   – А если она, как вы утверждаете, жива, то где же она в таком случае, миссис Уолтерс?
   Я видел, что еще немного, и Элизабет сломается. Именно этого и добивался Сэмюэльсон. В таком состоянии ему будет легче получить от нее любые показания. Я встал.
   – Ваша честь, мне казалось, уже совершенно точно установлено, что миссис Уолтерс ничего не знает о местопребывании своей золовки. Может быть, мы могли бы…
   – Мистер Белмэйн, прошу вас, сядьте.
   Сэмюэльсон улыбнулся и, прежде чем продолжить, сделал долгую паузу.
   – Мы все слышали, как миссис Дэниел Дейвисон давала свидетельские показания. Она утверждает: ее муж знал о том, что предметы старины, находящиеся на втором этаже и принадлежавшие покойному мистеру Уолтерсу – а ныне принадлежащие вам, миссис Уолтерс, – были либо крадеными, либо добытыми нелегально. Она также сказала, что мистер Дейвисон все время сомневался, следует ему сообщить об этом властям или нет. Может быть, это и было основной причиной его смерти, миссис Уолтерс? Может быть, его просто хотели заставить замолчать?
   – Но ему совсем не надо было… Но я не…
   – А тот человек, которого вы встретили на складе? Он был вашим сообщником? Ведь мистер Дейвисон был достаточно крупным мужчиной. Вам могла понадобиться помощь.
   – Вы ошибаетесь! Я почти совсем не знала Дэна. Я вообще ничего не знала о краже до тех пор, пока не прочитала записку сестры моего мужа.
   – Записку? Какую записку? Миссис Уолтерс, в деле нет никакой записки.
   Элизабет беспомощно посмотрела на меня, но я, к сожалению, ничем не мог ей помочь.
   – А как насчет канистры из-под бензина, которую нашли в полумиле от склада в каких-то кустах? Ваш шофер показал, что эта канистра обычно находилась в вашей машине. Каким же образом она оказалась в кустах?
   – Я не знаю.
   – Каким образом вы получили ожоги, миссис Уолтерс? Почему вы пытались их скрыть? Почему вы не пошли в полицию сразу после пожара? Чего вы боялись?
   – Я не знаю. Но я не убивала его!
   – Вы лжете, мадам! – Голос Сэмюэльсона теперь гудел, как колокол, под темными сводами зала.