Льюис Сьюзен. Танцуй, пока можешь

Сьюзен Льюис
Танцуй, пока можешь

 

    С того самого дня, когда я впервые увидела ее, я почему-то всегда была твердо уверена, что однажды мне придется ее убить. Возможно, это было своего рода предвидение, хотя я никогда не замечала за собой подобных способностей. Да и в тот день у меня абсолютно не возникло никаких ярких мысленных образов. Единственное, что я ощущала, – это непреодолимую потребность защитить себя.
    Элизабет Соррилл. Природа наделила ее красотой, о которой могла только мечтать любая женщина, и я в том числе. Она принесла в наш дом смех и любовь, хотя сама все время страдала от непоправимой потери – потери любви, которая не хотела умирать и от которой она сама ни за что не хотела отказываться.
    Но какое право имела она на эту любовь? Я тоже женщина. Я изведала и любовь, и горечь утрат. Но разве я заставляла из-за этого непрерывно мучиться близких мне людей?
    Правда, теперь я понимаю, что никогда не знала ничего похожего на то чувство, которое связывало Элизабет и Александра. Их любовь не только перешагнула через сословные предрассудки, она выдержала испытание годами разлуки, взаимными обидами и даже постоянным чувством вины, которое уже само по себе способно уничтожить всякую менее сильную привязанность. Завидовала ли я Элизабет? Нет, я жалела ее. За любовь такой силы и глубины приходится платить и соответствующую цену. И я буду лишь одной из тех, кто потребует свою часть долга. У меня нет никаких угрызений совести. В конце концов, почему она должна иметь все? Что значат ее страдания в сравнении с моими? Мой брат подарил ей целый мир. Но ведь это был и мой мир тоже. Мне пришлось лгать, хитрить и даже убивать, чтобы вернуть принадлежащее мне по праву. И все это время моим настоящим, невидимым врагом был не Александр и даже не Элизабет, а их любовь.
    Ну почему это чувство оказалось таким всепобеждающим?
    Я прислоняю голову к стене. Вокруг царит непроглядная тьма и такое зловоние, что от него перехватывает дыхание. И вдруг в почти мертвой тишине я слышу собственный смех. Этот смех полон горькой иронии. Ведь если бы хоть кто-нибудь, вот сейчас, в самом конце, смог ответить мне на один-единственный, главный вопрос, он бы тем самым вручил мне ключи от жизни.
    Хотя, конечно, на самом деле этими ключами обладали только двое – Элизабет и Александр.

ЭЛИЗАБЕТ

Глава 1

   – Школьник?! Ты хочешь сказать, что влюблена в школьника?!
   Увидев выражение лица Дженис, я тотчас же пожалела о том, что вообще завела этот разговор.
   – Я не говорила, что влюблена в него, я только сказала…
   – Я прекрасно слышала то, что ты сказала. Ты сказала, что все время думаешь о нем. Правда, об этом я и сама давно могла догадаться по твоей хандре. Но школьник! Элизабет, ты вообще отдаешь себе отчет в том, что делаешь и к каким последствиям это может привести?
   – Начнем с того, что я ничего не делаю. А вот ты, как всегда, делаешь из мухи слона.
   – Наверное, ты просто слишком долго проторчала в этой школе, и у тебя помутился рассудок. Господи, я бы еще могла понять, будь это кто-то из преподавателей. Но мальчик! – Если бы ты его увидела, то вряд ли назвала мальчиком.
   – Ну ладно. И сколько же ему лет? Пятнадцать? Шестнадцать?
   – Почти семнадцать.
   – А тебе двадцать один. Кроме того, сейчас на дворе уже 1964 год, и ты одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо встречала в своей жизни. Элизабет, тебе необходимо уехать из этой школы. И немедленно. Младшая кастелянша в закрытой школе для мальчиков! Господи, как тебя вообще могло занести в такое место. Я лично этого никогда не понимала. Итак, что же между вами произошло? Вы не…
   – Конечно, нет. Мы лишь однажды танцевали на вечере, только и всего.
   – Танцевали! И теперь я вынуждена терпеть твою хандру лишь из-за того, что ты танцевала со школьником? Ну нет, Элизабет Соррилл, с этим надо кончать! Придется мне найти тебе мужчину. И поскорее.
   Дженис всегда любила всевозможные «и поскорее, и немедленно», но почему-то именно в тот раз меня раздражала эта ее привычка. Я приехала к ней на летние каникулы, в ту самую комнату в Путни, которую мы снимали вместе, когда я, как и она, работала медсестрой в мидфордской больнице. Правда, я проработала там всего несколько месяцев – до тех пор, пока не открылась вакансия младшей кастелянши в фокстонской закрытой школе для мальчиков, на западе Англии. Я солгала насчет своего возраста, взяла необходимые рекомендации и отправилась в Фокстон. До, сих пор не совсем понимаю, зачем я тогда это сделала. Разве что такая работа казалась мне своего рода вызовом и, кроме того, мне никогда особо не нравилось жить в Лондоне. Я себя чувствовала там неуютно. G тех пор прошло полгода.
   – Я не поняла, ты хочешь найти мужчину или нет? – прервала мои размышления Дженис, заметив, что я не собираюсь ничего ей отвечать.
   – Послушай, мне не нравится, как ты это говоришь, а кроме того, я не хочу искать никакого мужчину.
   – Элизабет! Да пойми же ты наконец, что эти отношения совершенно лишены будущего и не приведут ни к чему, кроме целой кучи неприятностей.
   – Прекрати заниматься морализаторством. Мы всего лишь один раз танцевали. Да, он мне нравится. Он…
   – Избавь меня, пожалуйста, от рассказов о том, какой он высокий, темноволосый, красивый и какая у него замечательная улыбка.
   – Он действительно высокий, темноволосый и красивый. Что же касается улыбки, то один зуб у него немного искривлен. А сказать я собиралась лишь то, что благодаря ему я почувствовала себя в школе как дома. И можешь мне поверить, это было совсем непросто. Теперь же у меня гораздо больше развлечений, чем было в то время, когда мы веселились в забегаловках на Кингз-роуд. Я счастлива, Дженис. Я чувствую, что я там на своем месте, и это полностью его заслуга.
   – Его заслуга? – По голосу Дженис я поняла, что сейчас последует одно из ее «и поскорее». – Элизабет, да ты вообще осознаешь, какое воздействие оказываешь на окружающих? Судя по всему, нет. Впрочем, ты этого и никогда не осознавала. Посмотри на себя! У тебя есть все, о чем другие могут только мечтать, – потрясающая фигура, чувственность, сексапильность. Стоит тебе только где-нибудь появиться, как с мужчинами что-то происходит. Господи, да ты ведь….
   – Дженис…
   – С тобой рядом любой человек начинает чувствовать себя особенным, необычным. Даже чертово солнце выходит из-за туч, когда ты смеешься. Причем я говорю не только о мужчинах, но и о женщинах тоже. И я могу лишь догадываться о том, что испытывают эти бедняги, запертые в своей школе. Попытайся посмотреть на себя их глазами. В один прекрасный день в их жизнь входишь ты. Ты совсем не такая, как они, – двигаешься по-другому, говоришь по-другому, никто о тебе ничего не знает. Ты для них загадка…
   – Прекрати говорить ерунду. Я самый обычный человек, Дженис, такая же, как все. А о своем прошлом я не рассказываю, потому что это слишком мучительно. Но ведь ты же все знаешь – и о том, как были убиты мои родители, и о моем переезде в Лондон, и как мы учились с тобой на курсах медсестер. А потому перестань молоть всякую чушь о каких-то загадках.
   Дженис вздохнула:
   – Ты просто не хочешь задумываться над моими словами! Да стоит тебе произнести лишь несколько слов своим смешным грудным голосом, и все тотчас же начинают слушать, как загипнотизированные. Я ни на секунду не сомневаюсь, что этот мальчик совершенно очарован. Как, впрочем, и все остальные. Ну нет, я собираюсь вытащить тебя оттуда, и поскорее. Пора возвращаться к реальности. Кстати, как его зовут?
   – Александр. Александр Белмэйн.
   Мне показалось, что глаза Дженис вылезут на лоб.
   – Александр Белмэйн? Это тот, о котором ты писала, что терпеть его не можешь, что он превратил твою жизнь в сплошную пытку? Да, боюсь, дела обстоят еще хуже, чем я предполагала.
   – Ты всегда все драматизируешь, Дженис. Действительно, поначалу он мне не нравился. Но лишь потому, что я его недостаточно хорошо знала. Вот и все.
   – Вот и все?! Да ведь на Пасху ты из-за него вообще собиралась уезжать из школы. Забыла?
   – Лучше бы я тебе вообще ничего не рассказывала. А поскольку к началу занятий я твердо намерена вернуться в Фокстон, можешь забыть о том, чтобы найти мне другого мужчину, другую работу или другое что бы то ни было.
   – В таком случае я могу сказать тебе только одно – не вздумай плакаться у меня на плече после того, как он перерастет свою детскую влюбленность. Хотя боюсь, что этого не произойдет. В таких женщин, как ты, мужчины обычно влюбляются раз и навсегда. А мне и мне подобным остается довольствоваться объедками.
   С этими словами Дженис пулей вылетела из комнаты. Но я знала, что она обязательно вернется. Мы уже не раз ссорились и раньше, и обычно эти ссоры заканчивались тем, что одна из нас хлопала дверью. Это давало нам возможность в одиночестве поразмыслить, кто из нас прав, а кто нет.
   В данном случае Дженис безусловно оказалась права. Я действительно была совершенно неспособна трезво оценить ни свою внешность; ни остальные качества, которых она говорила. Иуесли бы тогда я, следуя ее совету, уволилась из школы, то кто знает, скольких бы несчастий удалось избежать. Но в то время меня интересовало только одно – возвращение в Фокстон. Эта закрытая школа, вместе с ее двумястами учениками, была для меня самым важным местом на земле. Мне нравилась моя работа. Кроме того, я успела очень привязаться к мисс Энгрид, нашей старшей кастелянше. Но, конечно, основным фактором, делавшим Фокстон таким привлекательным для меня, был Александр. Тогда я еще не понимала до конца ни своих чувств к нему, ни его ко мне…
   А впрочем, я забегаю вперед. Потому что дальше события развивались настолько стремительно, что мне порой приходится напрягать память, чтобы восстановить, в какой последовательности они происходили. Но потом я всегда смеюсь над собой, потому как безумием было бы предположить хоть на мгновение, что я когда-нибудь смогу хоть что-то забыть.

Глава 2

   Это произошло после обеда, холодным весенним днем. Мисс Энгрид, старшая кастелянша, взяла свой изрядно зачитанный томик Шелли и устроилась в кресле, лицом к камину.
   – Ну что ж, теперь мы по крайней мере можем забыть об этом на следующие полгода, – сказала она, имея в виду медицинское обследование, которое проходило в школе последние три дня. – Почему бы вам по этому поводу немного не развеяться и не сходить в деревню? Здесь сегодня делать все равно больше нечего. Разве что вы хотите, чтобы я почитала вам вслух.
   При этом она насмешливо взглянула на меня из-под кустистых бровей, прекрасно зная, что я готова сделать все, что угодно, лишь бы не слушать ее декламацию «Освобожденного Прометея». Рассмеявшись, мисс Энгрид наблюдала за тем, с какой готовностью я сняла накрахмаленный чепчик и встряхнула волосами.
   – Хороша, – сказала она. – Даже, пожалуй, слишком хороша. У меня порой возникают сомнения, правильно ли я поступила, приняв вас на работу. Хотя теперь я бы ни за что не рассталась с вами, несмотря на то, что вы готовы бежать куда глаза глядят при одном упоминании имени Шелли.
   Я уже совсем было собралась уходить, когда в дверь постучали и вошел Кристофер Бидлинг, прыщеватый, тщедушный мальчишка из второго класса.
   – Извините, мисс, – сказал он, краснея и украдкой поглядывая на меня. – Я забыл свой блейзер. – При этом он почему-то хихикал, как, впрочем, и остальные мальчики из группки, сгрудившейся у дверей.
   – Он в соседней комнате, в кабинете мисс Соррилл, – ответила мисс Энгрид. После того как Кристофер закрыл за собой дверь, она посмотрела на меня: – Вы случайно не знаете, что они замышляют?
   – Не имею ни малейшего представления.
   Я говорила правду, и тем не менее то, что они действительно что-то замышляли, не вызывало сомнений. Когда мисс Энгрид предупреждала меня, чтобы я была начеку во время своего первого ночного дежурства, она назвала это церемонией посвящения.
   – Маленькие чудовища, – сказала она и вернулась к своей книге.
   К тому времени я работала в Фокстоне уже два месяца, и мне там очень нравилось, несмотря на совершенно непривычную для меня обстановку. Иногда у меня даже возникало желание ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. Школа оказалась гораздо величественнее, чем я ожидала. А нескончаемые списки бывших учеников, сделанные золотыми буквами, и портреты выпускников, которыми Фокстон особенно гордился, произвели бы впечатление на кого угодно.
   В темных, сырых коридорах стоял устойчивый запах воска и вареной капусты. И первое время я никак не могла привыкнуть к контрасту между этим мрачным окружением и учениками. Каждый раз, слыша их смех или веселые возгласы, я удивлялась, настолько неуместными они казались в этих стенах, а прислушиваясь к тому, как они говорят, я была готова отдать все, что угодно, лишь бы избавиться от своего нелепого полузападного-полулондонского акцента и стать одной из них. Но приходилось работать над своей речью постепенно, так же, как и над многим другим. С самого первого дня своего пребывания здесь я испытывала какое-то непонятное, радостное возбуждение и все время находилась в ожидании и предвкушении чего-то, что непременно должно было случиться. Как куколка, которая вот-вот превратится в бабочку.
   Оказавшись на улице, я решила пройтись до коттеджа пешком. Во-первых, потому, что был чудесный солнечный день, а во-вторых, потому, что я была готова ухватиться за любой предлог, лишь бы не пользоваться Тонто.
   Тонто мальчики прозвали автомобильчик для гольфа, которым мисс Энгрид пользовалась, чтобы добираться до здания школы и обратно. Мы с ней жили в одном коттедже – она на первом этаже, я на втором. Когда мисс Энгрид впервые показывала мне мою будущую обитель, она охарактеризовала ее как «вполне уединенную и полностью автономную». Коттедж действительно находился на отшибе. Он как бы закрывал единственную брешь в густой живой изгороди за футбольным полем. С одной стороны от него находилась фокстонская рощица – пять деревьев, несколько кустов и пруд, а с другой – уже начинались поля. Из окна спальни была видна статуя основателя школы – Артура Фокстона. Он возвышался вдалеке, перед зданием школы, как генерал, производящий смотр своей армии.
   Когда я проходила мимо комнаты отдыха шестого класса, одно из окон открылось и меня окликнул Годфри Варне. Выслушав его приглашение зайти на чашку чая, я согласилась заглянуть к ним немного позднее, при условии, что они не заставят меня участвовать в дискуссии на тему экономических и торговых чего-то там, а также проблем присоединения Британии к Европе. В прошлый раз, когда я сказала, что Британия вроде и так находится в Европе, они так хохотали, что, вернувшись в коттедж, я не удержалась и достала атлас, чтобы убедиться в собственной правоте.
   – Тогда давайте поговорим о «Любовнике леди Чаттерлей». Что вы думаете об этом романе? Ведь вы же его наверняка читали; – вступил в разговор Ричард Лок.
   – Только отрывки, – осторожно ответила я.
   – Могу себе представить, какие именно. Вы знаете, там ведь тридцать постельных сцен, четырнадцать…
   С трудом сдерживая смех, я поспешила ретироваться. Но когда я проходила мимо входной двери, она вдруг открылась.
   – Мисс!
   – Да? Что вам нужно? – ответила я самым высокомерным тоном, на какой была способна.
   Со всеми остальными учениками я никогда не вела себя подобным образом, но при каждой встрече с Александром Белмэйном просто ничего не могла с собой поделать. Ученик пятого класса, он пользовался огромным авторитетом среди школьников и, вне всякого сомнения, был самым красивым из них.
   – Да нет, ничего, мисс, я просто… – Взглянув на небо, он направился ко мне. – Когда светит солнце, это всегда так приятно, правда? Последнее время стояла совершенно отвратительная погода. Летом здесь намного лучше. Можно больше гулять.
   Я смотрела на него, чувствуя, что краснею, и не могла выдавить из себя ни слова. Теперь Александр уставился мне прямо в глаза.
   – Я просто хотел спросить, собираетесь ли вы брать Тонто. Потому что, если он вам не нужен, то мы с ребятами могли бы съездить на поле для гольфа. Мисс Энгрид ничего не узнает – она ведь подумает, что его взяли вы. Не волнуйтесь, мы будем очень ос торожны.
   Я немного отступила назад.
   – Простите, Александр, но я не могу. Если бы он принадлежал мне, тогда другое дело. А так…
   – Все в порядке, мисс, – остановил меня Белмэйн. – Я все понимаю. Мне не следовало подходить к вам с таким вопросом. – С этими словами, улыбаясь каким-то своим мыслям, он повернулся и скрылся в здании.
   Я обрадовалась, что он так легко отступил, поскольку отнюдь не была уверена в собственной твердости, окажись он немного понастойчивее. Но внезапно мне пришла в голову мысль, что после моего ухода ничто не сможет воспрепятствовать ребятам взять Тонто независимо от того, разрешила я им это или нет. А если вдруг они что-то сломают… Я решила показать Александру, что вовсе не такая идиотка, какой он меня считает, и все-таки воспользоваться Тонто.
   Месяц назад третьеклассники установили на Тонто индикаторы поворота, но, к сожалению, получилось так, что эти две оранжевые лампочки либо загорались одновременно, либо не загорались вообще. Включив их, я взялась за рычаг управления, собираясь двинуться вперед. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что Тонто едет задним ходом. Тогда я нажала на тормоз. Ничего не изменилось. Вовремя оглянувшись назад, я лишь чудом избежала столкновения с новехоньким «ровером» директора и с ужасом поняла, что Тонто по-прежнему продолжает двигаться. Внезапно машина взревела и прибавила скорость. Теперь она неслась по направлению к стоянке.
   Едва не врезавшись в низенькую ограду, я испуганно оглянулась и увидела стремительно приближающийся красный «форд» мистера Лира. Я судорожно крутанула руль, но было уже слишком поздно. Тонто со скрежетом врезался в крыло машины, оставив глубокую вмятину. После этого я помню только, как вылетела со своего места и упала на гравий дорожки, проехавшись по нему всем телом. Чулки, естественно, были изодраны в клочья, а содержимое сумки разлетелось во все стороны. Тонто, перевернувшись на бок, замер. Закрыв лицо руками, я глубоко дышала, пытаясь успокоиться.
   В чувство меня привели громкие аплодисменты. Двумя этажами выше в окна выглядывали десятки смеющихся лиц. Кто-то помахал мне рукой, и внезапно мной овладела такая ярость, что захотелось кричать и топать ногами.
   Когда я вбежала в здание школы, слезы ручьями текли по моему лицу. И первым, кого я встретила, был Александр Белмэйн.
   – Вы! – набросилась я на него. – Это же ваших рук дело, да? Вы вообще не собирались ехать ни на какое поле для гольфа! Вам просто надо было поставить меня в идиотское положение! Но вы мне за это заплатите. А теперь убирайтесь с дороги!
   – Но послушайте…
   – Не прикасайтесь ко мне! Теперь уже слишком поздно для извинений.
   Когда я рассказала мисс Энгрид, что произошло и каким образом меня заставили воспользоваться Тонто, ее лицо побледнело от гнева.
   – Да, это вполне в стиле Белмэйна. Пойдемте, – решительно сказала она и направилась прямо в ка бинет директора.
   Больше всего мистер Лоример обеспокоился судьбой собственного «ровера». Но выяснив, что мне удалось избежать столкновения, преисполнился сочувствия.
   – Немедленно вызовите Белмэйна, – отрывисто приказал он, и мисс Энгрид с готовностью поспешила исполнить это распоряжение.
   Я же почему-то вдруг почувствовала головокружение и легкую тошноту. Взглянув на руки, я, к своему ужасу, увидела, что они дрожат.
   – Садитесь, мисс Соррилл. – С этими словами мистер Лоример любезно указал на обтянутое коричневой кожей честерфилдское кресло. – Наверное, это было для вас большим потрясением. Позвольте вам что-нибудь предложить.
   – Нет-нет, спасибо, – бормотала я, судорожно пытаясь натянуть юбку на ободранные колени и прикрыть зияющие дыры в чулках.
   Сняв телефонную трубку и вызвав секретаря, мистер Лоример попросил того зайти в четвертый класс, найти мистера Лира и пригласить его как можно скорее в кабинет директора.
   Ожидание проходило в полном молчании. Мистер Лоример, в мантии поверх серого костюма, стоял у окна, спиной ко мне. Глядя на его прямую спину, я вдруг вспомнила, что мои растрепавшиеся волосы рассыпались по плечам, и безуспешно попыталась заправить их под воротник пальто.
   Наконец вернулась мисс Энгрид с Александром Белмэйном.
   – Благодарю вас, мисс Энгрид, – сказал мистер Лоример, подходя к столу. – Я полагаю, что теперь вы можете идти.
   Эти слова явно разочаровали мисс Энгрид, но в Фокстоне не было принято оспаривать распоряжения директора, а. потому она. молча вьцдла. и закрыла за собой дверь.
   – Белмэйн, – глядя прямо в глаза Александру, сказал мистер Лоример, – полагаю, вы понимаете, почему вас вызвали сюда?
   Лицо Александра было белым как мел.
   – Нет, сэр.
   – Вы имеете какое-то отношение к тому, что произошло сегодня с мисс Соррилл?
   – Нет, сэр.
   – Мисс Соррилл придерживается по этому поводу другого мнения.
   Александр молчал, глядя себе под ноги.
   – Являясь старостой школы, вы, несомненно, прекрасно осведомлены о том, что наказание за подобный проступок может быть крайне суровым, вплоть до исключения.
   От этих слов у меня перехватило дыхание. Александр же резко поднял голову и дерзко посмотрел прямо в глаза директору. Угроза лишь придала ему сил. Я поняла, что мистеру Лоримеру не придется рассчитывать на легкую победу.
   Так оно и произошло. Александр отказался назвать какие бы то ни было имена и продолжал упрямо утверждать, что не имеет никакого отношения к происшествию с Тонто. Директор, в свою очередь, не верил ни одному его слову, и допрос продолжался до тех пор, пока в кабинет не вошел мистер Лир. Все это время я не отрывала взгляда от лица Александра. Он же ни разу не взглянул в мою сторону. Его серые глаза горели лихорадочным огнем, выдавая с трудом сдерживаемые эмоции.
   Не помню, как долго продолжалось это мучение, но мне показалось, что прошло несколько часов. Александр сдал свой значок старосты, и я вдруг с ужасом поняла, какой страшный удар нанесла его гордости. Ведь для Лоримера и Лира стоящий перед ними высокий юноша был по-прежнему всего лишь мальчиком, в то время как в действительности он уже давно начал превращаться в мужчину.
   Когда все наконец закончилось, мистер Лоример подвез меня до коттеджа.
   – Мне необходимо будет переговорить с лордом Белмэйном, прежде чем принять окончательное решение, – сказал он в ответ на мой вопрос, что же теперь будет с Александром. – А пока им займется мистер Лир.
   Вспомнив трость, которую тот, войдя, положил на стол, я внутренне содрогнулась.
   В следующий раз я увидела Александра, когда он вместе с другими пятиклассниками направлялся в спальню. Юноша даже не взглянул в мою сторону. Как, впрочем, и все остальные.
   – Как жаль, что это оказался именно Белмэйн, – сказала миссис Дженкинс, переворачивая очередную страницу газеты.
   Я оторвалась от кроссворда и удивленно посмотрела на учительницу латыни, которая в перерыве между уроками заглянула ко мне на чашку чая.
   – Мне вообще жаль, что это произошло. Видите ли, это действительно было очень опасно. Лишь чудом никто серьезно не пострадал.
   – Да-да, конечно. И все-таки в данной ситуации мне больше всех жаль Белмэйна. – Она резко отодвинула пустую чашку. – В том, что случилось, виноваты только вы! Нельзя же в конце концов вести себя с мальчиками так, будто они – ваши приятели. Тем самым вы провоцируете их на неуважительное поведение. Чего стоит хотя бы игра в снежки, в которую вы позволили себя вовлечь три недели назад! Это же совершенно несовместимо с достоинством сотрудницы Фокстона. Я, конечно, понимаю, Элизабет, что вы еще очень молоды, но нужно как-то поддерживать свое реноме. А эти походы в деревню за гелем для волос, чтобы мальчики могли делать себе прически, как у Элвиса Пресли! Хорошо еще, что мисс Энгрид положила им конец, прежде чем узнал мистер Лоример. Нельзя делать вид, что вы одна из них, а потом жаловаться директору на их же лидера и всеобщего любимца. Теперь они ни за что не простят вас, по крайней мере до тех пор, пока этого не сделает сам Александр. А вы видели следы на его спине? Судя по всему, мистер Лир хорошо над ним поработал.
   – Но ведь прошла уже неделя!
   – Именно это я и хочу сказать. Видите ли, дело в том, что мистер Лир очень привязан к своей машине. – Заглянув в газету, миссис Дженкинс резко сменила тему. – Да, лорду Верховному судье Англии сейчас не позавидуешь. Особенно если еще и то, что пишут в этой статье, правда.
   – Но при чем здесь Верховный судья?
   Миссис Дженкинс смерила меня презрительным взглядом.
   – Уж не хотите ли вы сказать, что ничего не знаете? Отец Александра Белмэйна и есть Верховный судья Англии. Проклятые цыгане! – вдруг сказала она, снова заглядывая в свою газету и пододвигая ее мне, прежде чем подняться с места. – Вот, прочитайте. Это поможет вам получить представление о лорде Белмэйне и его положении в обществе, которое когда-нибудь займет и его сын.
   Не желая показать, насколько меня заинтриговали ее слова, я взяла газету лишь после того, как за миссис Дженкинс закрылась дверь.
   «У Верховного судьи Англии лорда Белмэйна снова возникли проблемы с семьей цыгана-убийцы Альфреда Инса. Родственники всегда утверждали, что Инс, приговорённый в 1954 году к смертной казни за нашумевшее «убийство на ферме», на самом деле невиновен. Кроме того, во время этого долгого процесса, на котором председательствовал лорд Белмэйн, некоторые члены семьи Инс были арестованы за неуважение к суду. С тех пор Верховный судья подвергается непрерывным преследованиям со стороны членов этого клана.