Страница:
Джессика фыркнула от досады и снова начала мерить шагами комнату. Я вздохнул. Конечно, женись я на Элизабет, все сложилось бы иначе, совсем по-другому. Не было бы той холодной ярости, что едва не опустошила мне душу в Оксфорде. И обиды, которая по сей день заставляет меня мстить почти всем женщинам, встречающимся на моем жизненном пути. Господи, ведь я был всего лишь мальчишкой! Да, я поступил с ней по-детски жестоко, но разве она, будучи старше, не могла этого понять и простить? Ведь она действительно любила меня! Так почему не дала о себе знать?
Черт побери! Ну что я до сих пор так страдаю из-за нее? Ведь даже появись она снова в моей жизни, ничего уже нельзя изменить. Я женат. Вдумайся в это слово, Александр Белмэйн! Женат. А помнишь, как ты клялся ей в вечной любви? И что из этого вышло? Ты женат на Джессике. Почему?
Хотел доказать всем, что больше не любишь ее? И это вместо того, чтобы найти в себе мужество посмотреть в лицо правде…
– Черт, да что же это такое! – Джессика с грохотом поставила на стол бокал и подошла к окну.
Усилием воли подавив нарастающее раздражение, я налил себе выпить. Я слишком хорошо знал Джессику, чтобы ссориться с ней перед выходом из дому. Нет, такой глупости я не совершу! Лучше попридержать язык, каких бы усилий это ни стоило. Начнем с того, что я вообще не хотел идти на этот бал, но Джессика нашла нового потенциального покровителя своего творчества в лице некоего Джорджа Мэннеринга, владельца небольшой галереи на Найтсбридж. Он должен был присутствовать на этом балу, поэтому и мы, естественно, не могли его пропустить.
Идея пригласить Генри принадлежала, естественно, мне. Тем более что в Лондон на пару месяцев, «а может быть, и навсегда, кто знает», должна была вернуться Лиззи, сестра Джессики, которой на первых порах несомненно понадобится провожатый. Генри с такой готовностью откликнулся на это предложение, что я невольно испытал угрызения совести из-за Каролины – девушки, с которой он в последнее время встречался несколько чаще, чем с другими. Хотя справедливости ради следует признать, что он был вожделенной целью множества незамужних девиц.
Теперь нас обоих от звания королевского адвоката отделяло лишь несколько экзаменов да по торжественному обеду в каждой из четырех юридических корпораций. Моя решимость заниматься уголовным правом осталась непоколебимой, и со стороны отца больше не поступало никаких возражений – после отмены смертной казни его страхи по поводу того, что со мной произойдет нечто подобное истории с Альфредом Инсом, окончательно рассеялись. Итак, теперь, при условии, что я выдержу все оставшиеся испытания, мне предстояло стать членом юридической корпорации, одним из старшин которой был лорд Грин. Конечно, не обойдется без разговоров о том, что отец замолвил за меня словечко, но мне это безразлично. С тех пор как он стал лордом канцлером, я шагу не мог ступить без того, чтобы меня за глаза не называли его протеже. Приходилось привыкать.
Часы на каминной полке пробили девять раз, и Джессика не выдержала.
– Ну все, хватит! По-моему, мы прождали достаточно долго.
Я послушно поставил бокал и направился в другой конец комнаты за ее накидкой. Внезапно мне почему-то стало очень жаль Джессику. Ведь она с таким нетерпением ждала приезда сестры, так хотела отправиться на этот бал вместе с ней!
– Выше голову, дорогая, – сказал я, укутывая накидкой обнаженные плечи. – В конце концов я ведь тоже не такая уж плохая компания.
Увидев, как мгновенно смягчилось выражение ее лица, я невольно отвернулся.
К тому времени, как мы приехали на бал, все наши общие знакомые давно были там. Причем некоторые уже успели изрядно набраться, а другие спешно наверстывали упущенное. Так как шатер с напитками стоял на открытом воздухе, путь к шампанскому оказался весьма тернистым – высокие каблуки Джессики постоянно увязали в земле.
– Если ты, сейчас скажешь, что предупреждал меня, – прошипела она мне на ухо, – я тебя ударю.
Среди толпы гостей я сразу заметил Роберта Литтлтона под руку с чрезвычайно привлекательной женщиной средних лет. После Генри Роберт считался, пожалуй, самым желанным гостем на всевозможных приемах и в домах, где имелись незамужние дочери. Кроме того, я знал, что в отличие от Генри его поджимало время. Сделав головокружительную карьеру в министерстве иностранных дел, он должен был в ближайшее время отправиться послом в какую-нибудь приличную страну. Но для этого сперва требовалось обзавестись женой.
Представив нам свою спутницу, которую, как оказалось, звали Рейчел, Роберт тотчас же переключил свое внимание на Джессику. Она, как всегда, расцвела от его комплиментов, и я в очередной раз испытал укол ревности. Интересно все-таки, спали они в Оксфорде или нет?
– Так значит вы – Александр Белмэйн, – сказала Рейчел. – Я немного знакома с вашей матерью. Кстати, как она поживает?
Оторвав наконец взгляд от Джессики, которая, запрокинув голову, весело смеялась какой-то шутке Литтлтона, я повернулся и посмотрел в зеленые, колдовские глаза Рейчел. От них было невозможно оторваться. Затем ее полные, сексапильные губы приоткрылись в соблазнительной улыбке, обнажив безупречные белые зубы. И то ли из-за того, что я ревновал Джессику, то ли по какой другой причине, но мной вдруг овладело почти нестерпимое желание грубо и страстно поцеловать эту женщину. Спас меня один из гостей, случайно задевший Рейчел, отчего ее шампанское слегка выплеснулось из бокала на руки. Она музыкально рассмеялась и, по-прежнему не сводя с меня глаз, быстро провела языком по кончикам пальцев.
– Так как же она поживает? – повторила она свой вопрос, так и оставшийся без ответа.
– Кто? Ах да, моя мама! Благодарю вас, очень хорошо. – Оглянувшись по сторонам в поисках Джессики, я обнаружил, что она уже успела присоединиться к группе друзей и, казалось, совершенно забыла о моем существовании.
Я танцевал с Рейчел, постоянно высматривая в толпе гостей Генри. Но тот по-прежнему не появлялся, и мне ничего другого не оставалось, кроме как сосредоточить все свое внимание на Рейчел. Уже во время первого танца я понял, чем именно закончится наше сегодняшнее знакомство. Обычно меня раздражали слишком доступные женщины, но зрелая, мягкая красота Рейчел странным образом возбуждала меня, так же как и ее слегка полноватое, но чрезвычайно податливое тело.
После одного из танцев она; протянула мне свой пустой бокал, и я снова отправился к шатру за шампанским, по дороге оглядываясь по сторонам в поисках Джессики, но она, казалось, провалилась сквозь землю. На какой-то миг мною овладело восхитительное упоение полной свободой, но почти тотчас же змейкой ужалила мысль: а что, если в это время она где-то с Робертом Литтлтоном? Я никогда не ревновал ее ни к одному другому мужчине, но Литтлтон… С ним было все иначе. Уж слишком привлекателен, слишком уравновешен и компетентен во всем! Я не возражал против того, чтобы Джессика спала с кем угодно. Но только не с Робертом Литтлтоном! Хотя в последнее время она, похоже, не спала вообще ни с кем, кроме меня.
Протанцевав с Рейчел еще несколько танцев, я пригласил ее поужинать, после чего мы снова танцевали. Уже пробило час, а Джессики по-прежнему нигде не было видно. В глазах Рейчел я читал, что наша сегодняшняя встреча не закончится просто так, ведь большую часть вечера она чисто физически ощущала мое возбуждение. И потому, решив не терять времени даром, я несколько грубовато взял ее за руку и повел к ближайшему выходу.
– Дорогой, так вот ты оказывается где!
Застыв на месте, я услышал, как рядом вполголоса выругалась Рейчел. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой и повернуться к жене. Волосы Джессики растрепались и беспорядочными локонами обрамляли лицо, помада размазалась, а на шее болтался чей-то галстук. Его концы свисали ей на грудь.
– А я-то тебя повсюду искала. Какой замечательный бал, правда? Ты ведь теперь не жалеешь, что пошел? Я же говорила, что тебе понравится! – Джессика одарила Рейчел одним из своих ледяных взглядов и взяла меня под руку. – Простите, я, к сожалению, не помню вашего имени, но уверена, вы не будете возражать, если я потанцую со своим мужем.
Я виновато посмотрел на Рейчел, но она лишь мило улыбнулась и, слегка насмешливо кивнув Джессике, затерялась в толпе.
– А вот грубить было совершенно необязательно, – заметил я, с трудом попадая в такт фокстрота и одновременно пытаясь удержать Джессику в вертикальном положении.
– Извини, дорогой. – Джессика икнула. – Не надо сердиться. Или, может быть, мне следовало вас благословить? Ведь ты же собирался ее трахнуть, разве не так?
– У тебя слишком живое воображение, – холодно ответил я. – И кроме того, ты пьяна.
– Да, но не настолько, чтобы быть не в состоянии разобраться, что к чему. Кстати, ответь мне на один вопрос. Мне просто очень любопытно. Где вы собирались этим заняться?
Прежде чем заговорить, я внимательно посмотрел на Джессику, пытаясь оценить возможную реакцию на тот или иной ответ, и наконец решился.
– В нашей постели, естественно.
– Как пошло! – Запрокинув голову, Джессика расхохоталась. – Когда тебя застаешь на месте преступления, у тебя всегда такой жалкий вид! Наверное, она похожа на Элизабет, да? – Она снова захихикала. – Пора бы тебе понять, что я знаю о тебе все. Абсолютно все!
– Ну, в таком случае для тебя не секрет, что мне надоел этот разговор и нам пора домой. Отправляйся за своей накидкой.
– А почему бы тебе не принести ее самому?
– Я сказал, отправляйся за своей накидкой!
Джессика всегда понимала, когда заходила слишком далеко. Тем более, почти всегда это было связано с упоминанием имени Элизабет. А потому и сейчас она не стала пререкаться и, оставив меня на танцплощадке, начала пробираться сквозь толпу к гардеробу. Я понятия не имел, собирается ли она вернуться и стал оглядываться: по сторонам в поисках Рейчел. Она стояла в окружении каких-то незнакомых людей и первой заметила меня. Совершенно очевидно, что ей не хотелось стать причиной и участницей скандала, который могла закатить Джессика, а потому она быстро написала мне свой адрес и сказала, что будет ждать меня завтра в пять часов.
Джессика вернулась. Всю дорогу домой она пыталась играть роль эдакой маленькой девочки-шалуньи, хихикала и порывалась расстегнуть мне брюки. Но так как я явно был не в настроении, она вскоре отстала и принялась сосать свой большой палец, прекрасно зная, как это меня раздражает.
Когда мы подъехали к дому, в окнах гостиной горел свет.
– Это Лиззи! – радостно воскликнула Джессика к моему великому облегчению.
Совсем позабыв о Лиззи, я сперва подумал, что у нас грабители.
Мы постарались войти как можно тише, и Джессика осторожно прокралась к гостиной. Остановившись у двери, она повернулась ко мне и прошептала:
– Ты что-нибудь слышишь?
– Может быть, она спит, – предположил я.
Джессика колебалась недолго. Повернув ручку, она распахнула дверь, и с криком «Лиззи!» влетела в комнату.
Я вошел следом и тотчас же расплылся в ухмылке, с трудом сдерживая смех. Правда, мы, можно сказать безупречно подгадали со временем прихода, но, судя по выражению лица Генри, он был с этим явно не согласен. Джессику увиденная картина оставила совершенно невозмутимой, хотя от нее не могли укрыться судорожные попытки Генри как можно незаметнее застегнуть. Ширинку. Пока Джессика и Лиззи обнимались, он встал и повернулся ко мне.
– Могли бы как-то предупредить о своем приходе.
– Судя по твоему виду, дружище, в этом уже не было нужды. Кстати, это твое? – Я кивнул в сторону белых шелковых трусиков, валяющихся на полу рядом с диваном.
– Александр, познакомься с Лиззи. Правда, она просто прелесть?
Подмигнув Генри, я повернулся к сестре Джессики. До сих пор я не успел ее толком разглядеть и сейчас, приготовившись заключить ее в братские объятия, был застигнут несколько врасплох. Она оказалась крупнее Джессики и далеко не так красива, но в ней было нечто не поддающееся словесному определению. От нее исходила такая невероятная сексуальность, что вы переставали доверять собственным ощущениям.
– Ну же, – подзадоривала меня Джессика, – поцелуй ее.
Возможно, мне только померещилось, что в тот момент, когда я обнял Лиззи, ее податливое тело как бы ненароком прижалось к моему, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы я тотчас же отшатнулся, как от удара электрическим током. Лиззи рассмеялась и оценивающе оглядела меня.
– Ну что же, Джесс, его внешность вполне со ответствует твоим описаниям. Жаль, что я не смогла быть на вашей свадьбе. Может, мне бы удалось убедить его сменить невесту.
Джессика рассмеялась и, обняв сестру, вместе с ней вышла из комнаты. Ей не терпелось показать Лиззи приготовленную для нее спальню.
Я повернулся к Генри.
– Вот это да! – вырвалось у меня, как только сестры оказались вне пределов слышимости.
Генри расхохотался:
– Друг мой, с этими двумя дамами тебе не совладать. Для начала Лиззи поимеет тебя на завтрак, а если об этом узнает Джессика, то к обеду подаст тебя под соусом в виде жаркого.
– Зато ты, как я посмотрю, не терял времени даром.
– Что ты! – Генри вскинул руки в комическом испуге. – Я-то здесь при чем? Эта дикая кошка набросилась на меня буквально через минуту после того, как я встретил ее в аэропорту.
Отсмеявшись, я подошел к бару и налил нам бренди. Сверху доносились восторженные возгласы Лиззи – судя по всему, наш дом ей понравился. Удобно устроившись в кресле, Генри подробнейшим образом описывал, что именно он делал этой ночью с потрясающим телом Лиззи и что собирается делать с ним в будущем. И хотя короткого знакомства с Лиззи мне вполне хватило, чтобы понять: направляющей силой в этом тандеме будет отнюдь не Генри, – я все-таки воздержался от комментариев.
Наконец сверху донесся голос Джессики, напоминающей о том, что уже поздно, и Генри стал собираться домой. Задержавшись у двери, он слегка хлопнул меня по плечу:
– Увидимся утром, старик. Постарайся не сильно перетруждаться сегодня ночью – помни, завтра нам предстоит очередной экзамен. Да, и скажи Джессике, что я не приду завтра к ужину. Мы с твоей очаровательной золовкой решили выбраться куда-нибудь вдвоем.
– Ты уж не забудь в следующий раз поцеловать ее и за меня, ладно? – ухмыльнулся я.
– Александр, я тебя не узнаю! Неужели ты не можешь сделать этого сам?
Почувствовав за спиной какое-то движение, мы одновременно обернулись. На лестнице стояла Лиззи. На ее совершенно голое тело было наброшено нечто розовое, кружевное и абсолютно прозрачное. Я зачарованно наблюдал за тем, как она спустилась вниз и встала между нами. Под тоненькой, как паутина, тканью отчетливо проступали упругие соски, губы влажно блестели.
– Спокойной ночи, Генри, дорогой, – промурлыкала Лиззи, обвивая руками его шею. Во все время их продолжительного поцелуя ее глаза ни на мгновение не отрывались от моих.
Несколько недель спустя я был немало удивлен, когда, вернувшись домой, обнаружил ожидающую меня на улице Каролину Трумэн, бывшую пассию Генри. Проявляя завидную выдержку и стараясь не расплакаться, она спросила меня, что случилось. Почему Генри ей больше не звонит? Не могу ли я поговорить с ним и попросить встретиться с ней хотя бы на час? Я, конечно, всегда симпатизировал Каролине, но нельзя же так загонять человека в угол, как она это пыталась проделать со мной. Если в том, что они с Генри расстались, и есть доля моей вины, то весьма незначительная – я же не толкал его насильно в объятия Лиззи. Кроме того, всё отвергнутые женщины одинаковы: они хнычут, рыдают и умоляют мужчину вернуться к ним, даже если совершенно очевидно, что он этого не хочет. Да и чем я мог ей помочь? Поэтому я посоветовал ей пройтись по магазинам и посетить пару веселых вечеринок. А если уж и это не рассеет ее тоску, то я всегда готов предложить свои услуги. Каролина возмущенно удалилась.
А так как в наш почтовый ящик как из рога изобилия продолжали сыпаться всевозможные приглашения – на выставки, премьеры, концерты и тому подобное, – то я, как и Генри, очень скоро забыл о девушке по имени Каролина Трумэн. Ведь надо было посетить столько клубов и вечеринок, съездить в столько интересных мест, выпить столько бутылок шампанского и сыграть столько игр, что на другое просто не оставалось времени. Наши же собственные вечеринки очень скоро стали притчей во языцех во всем Лондоне. В эти дни в доме распахивались окна и двери, а некогда тихая, благопристойная Белгрэйв-сквер сотрясалась до основания. Но, как ни странно, в этой бешеной круговерти мы с Генри каким-то образом умудрились сдать экзамены и получить адвокатские звания.
От меня не укрылось, что Каролина была не единственной, кого отверг Генри. С некоторых пор он вообще перестал обращать внимание на женщин, вешавшихся ему на шею (а таких было немало), и полностью сосредоточился на Лиззи. Одновременно участились и мои встречи с Рейчел. Я прекрасно понимал, что эта женщина для меня – лишь суррогат Лиззи, но ничего не мог с собой поделать: свидания с Рейчел мне были необходимы, чтобы окончательно не сойти с ума. Я несколько раз просил! Джессику сказать сестре: пусть не ходит по дому в чем мать родила! Но моя жена, как всегда, была поглощена своими собственными делами и не слишком беспокоилась о том, какое воздействие оказывает на меня потрясающая грудь Лиззи. В отношении же Рейчел я не испытывал особых угрызений совести, успокаивая себя тем, что ей, можно сказать, повезло. Она, конечно, была привлекательной женщиной, но все-таки в ее возрасте уже не так просто заполучить молодого и неутомимого любовника. Кроме того, мы получали большое удовольствие еще от одного нашего совместного увлечения – азартных игр, хотя сам я пристрастился к ним сравнительно недавно.
Все это время я очень мало видел Джессику. После приезда Лиззи она с удвоенной энергией окунулась в многоплановую деятельность женского движения, стремясь приобщить к ней и свою блудную сестру. Но на Лиззи всякие феминистские штучки нагоняли точно такую же тоску, как и на меня, хотя ей несколько лучше удавалось это скрывать. Однако отсутствие энтузиазма со стороны окружающих было бессильно охладить пыл Джессики. Если она не председательствовала на каком-нибудь феминистском сборище, проходившем в гостиной нашего дома на Белгрэйв-сквер, то была либо в своей студии, оборудованной на чердаке, либо в галерее Джорджа Мэннеринга.
И каждый раз, когда я вспоминал о том, что неплохо бы поинтересоваться ее успехами в живописи, ответ был неизменным: «Дела идут просто потрясающе». Джордж говорит, что у нее «необычайный творческий потенциал», и уверен, что уже через год она будет готова к персональной выставке.
После этих слов я обычно в очередной раз рассматривал картины, которыми были увешаны стены нашего особняка, и думал, что бы сказала о них моя мама. Однажды, когда до нее дошли слухи, что Джессика развешивает свои художества среди шедевров, которые в течение многих лет приобретались нашей семьей, мама нанесла визит в белгрэйвский особняк. С тех пор отношения между ней и Джессикой стали несколько более натянутыми. Хотя я не мог не воздать должного самообладанию матери. Оглянувшись по сторонам, она лишь сказала, что «chefs d'oeuvre» [2]Джессики, по ее мнению, несколько неуместны среди инкрустированной мебели, золоченой бронзы и прочих старинных безделушек. После этого визита Джессика дулась в течение нескольких дней, упрекая меня в том, что я не оказал ей должной поддержки. Несколько смущенный, я ответил, что всегда поддерживал ее во всех живописных начинаниях и готов и дальше без единой жалобы терпеть ее развешанные повсюду картины. Конечно, мне следовало бы подобрать несколько иные слова, в чем очень скоро я получил возможность убедиться. Чтобы искупить свою вину, мне пришлось купить новый обеденный сервиз.
Дело в том, что картины Джессики, мягко говоря, отличались большим своеобразием. Лишь однажды я сумел разобрать, что изображено на одной из них (а писала она по нескольку штук в день). Это был крохотный кролик в самом углу картины под названием «Кроличий садок». Наверное, именно название и пришпорило мое воображение. Тем не менее я был так доволен собой, что даже поделился своими впечатлениями с Джессикой. И напрасно. Она набросилась на меня, как разъяренная фурия, – оказалось, что картина изображала нечто совершенно другое. Я, правда, не запомнил, что именно, но получил неплохой урок. С тех пор я никогда больше не пытался разгадывать сюжеты картин Джессики, а терпеливо ожидал, пока она подробно разъяснит мне, что именно хотела сказать своим очередным шедевром. Только после этого я с энтузиазмом выражал свое восхищение, восторженно восклицая, как блестяще это ей удалось. Конечно, она мне никогда не верила, но небольшие хитрости значительно облегчали нашу совместную жизнь.
Однако именно благодаря ее живописи я заметил перемену в Джессике. Произошло это так.
Однажды я наконец решился завести речь о ребенке. Когда Джессика поняла, что я не шучу, ее первой реакцией был ужас.
– Ты хочешь ребенка! Александр, не смеши меня, пожалуйста. А что же скажут твои друзья? Что будет с твоим имиджем неотразимого мужчины, который ты так тщательно создавал в течение стольких лет? И вообще, как твоя гипертрофированная мужская гордость позволила тебе заговорить об этом?
– Джесс, я заговорил об этом, потому что ты – моя жена. С кем же, черт побери, мне говорить об этом, как не с тобой? Ну, а что касается «имиджа неотразимого мужчины», то ты меня просто поразила. Я скорее ожидал, что ты обвинишь меня в тщеславии, которое я хочу потешить воссозданием себе подобных.
Джессика рассмеялась.
– Ну, и это, конечно, тоже. Как бы там ни было сейчас о ребенке не может быть и речи. Извини, дорогой, если расстроила тебя, но в ближайшее время я не собираюсь обзаводиться детьми.
Правда, говоря это, она прекрасно понимала, что я так легко не сдамся, Терпеливо выслушав мои доводы, она привела свои контраргументы. Первый из них заключался в том, что она еще слишком молода, ну, а последний, о чем легко было догадаться заранее, – что она не племенная кобыла и не моя собственность.
Но, к моему великому удивлению, в результате она все-таки согласилась прекратить принимать противозачаточные таблетки. Причем даже без дополнительной лекции о том, какой урон они могут нанести ее неповторимой женской индивидуальности. Это должно было бы сразу меня насторожить, ибо Джессика никогда так легко не сдавала своих позиций, особенно в том, что касалось «эксплуатации женщин». Однако я так мечтал о ребенке, что сразу поверил ее призрачному обещанию. Наверное, потому, что мне очень хотелось поверить. После этого разговора, несмотря на непрекращающиеся, но добродушные поддразнивания со стороны Джессики, мы некоторое время были ближе, чем когда бы то ни было.
Даже Лиззи прониклась этой новой атмосферой в доме и стала обращаться с сестрой так, будто та уже была беременна. Джессика с нескрываемым удовольствием принимала эти новые знаки внимания, и даже наши с ней занятия любовью стали совсем другими – в них появилась нежность, которая до сих пор была абсолютно чужда нам обоим. Правда, несмотря на все это, я по-прежнему продолжал изменять Джессике. Если в течение трех-четырех дней я не встречался с Рейчел или какой-нибудь другой женщиной, то сразу становился нервным и раздражительным. Я никак не мог докопаться до причин этого, а потому просто решил, что для человека моего склада такое поведение совершенно естественно. Я тщательно скрывал свои любовные похождения от Джессики, возил ее в Париж, осыпал цветами и вообще делал все от меня зависящее, чтобы она была счастлива. Эта идиллия продолжалась где-то месяца три, а потом вдруг все изменилось.
До сих пор Джессика отдавала предпочтение ярким, жизнерадостным, иногда даже кричащим цветам. Теперь же ее картины становились все более и более мрачными, и очень скоро все стены нашей спальни уже были увешаны ими. А если учесть, что до сих пор это была чисто женская комната, полная кружев и тканей веселых расцветок, то черно-серые монстры, изредка перечеркнутые широкими красно-коричневыми мазками, создавали ее обстановке поистине жутковатый контраст. Не знаю, кто бы мог себя чувствовать уютно в подобном окружении. Я не мог. Когда же я все-таки набрался мужества и намекнул Джессике, что ее нынешние художества гораздо лучше смотрелись бы в садовом сарае, чем в нашей спальне, она не набросилась на меня по своему обыкновению, а просто посмотрела совершенно невидящим взглядом и улыбнулась каким-то своим мыслям.
Ее реакция настолько удивила и напугала меня, что однажды я даже заговорил об этом с Лиззи. Но та лишь небрежно пожала плечами:
– Ты же знаешь эти артистические натуры. Они все немного сумасшедшие. Иначе бы они просто не смогли творить. А Джессика совершенно гениальна.
Я подумал, что всему должен быть предел, даже сестринской любви, и решил сменить тему разговора.
В этот вечер мы ужинали вдвоем, потому что Джессика отправилась с Джорджем Мэннерингом на какую-то выставку в Фулхэм. Это, кстати, тоже свидетельствовало о том, как сильно она изменилась за последнее время. Раньше она чуть ли не силком тянула меня на всякие выставки и вернисажи, теперь же, уходя, почти всегда скрывала, куда именно направляется. И это несмотря на то, что в последнее время наши отношения значительно улучшились.
Черт побери! Ну что я до сих пор так страдаю из-за нее? Ведь даже появись она снова в моей жизни, ничего уже нельзя изменить. Я женат. Вдумайся в это слово, Александр Белмэйн! Женат. А помнишь, как ты клялся ей в вечной любви? И что из этого вышло? Ты женат на Джессике. Почему?
Хотел доказать всем, что больше не любишь ее? И это вместо того, чтобы найти в себе мужество посмотреть в лицо правде…
– Черт, да что же это такое! – Джессика с грохотом поставила на стол бокал и подошла к окну.
Усилием воли подавив нарастающее раздражение, я налил себе выпить. Я слишком хорошо знал Джессику, чтобы ссориться с ней перед выходом из дому. Нет, такой глупости я не совершу! Лучше попридержать язык, каких бы усилий это ни стоило. Начнем с того, что я вообще не хотел идти на этот бал, но Джессика нашла нового потенциального покровителя своего творчества в лице некоего Джорджа Мэннеринга, владельца небольшой галереи на Найтсбридж. Он должен был присутствовать на этом балу, поэтому и мы, естественно, не могли его пропустить.
Идея пригласить Генри принадлежала, естественно, мне. Тем более что в Лондон на пару месяцев, «а может быть, и навсегда, кто знает», должна была вернуться Лиззи, сестра Джессики, которой на первых порах несомненно понадобится провожатый. Генри с такой готовностью откликнулся на это предложение, что я невольно испытал угрызения совести из-за Каролины – девушки, с которой он в последнее время встречался несколько чаще, чем с другими. Хотя справедливости ради следует признать, что он был вожделенной целью множества незамужних девиц.
Теперь нас обоих от звания королевского адвоката отделяло лишь несколько экзаменов да по торжественному обеду в каждой из четырех юридических корпораций. Моя решимость заниматься уголовным правом осталась непоколебимой, и со стороны отца больше не поступало никаких возражений – после отмены смертной казни его страхи по поводу того, что со мной произойдет нечто подобное истории с Альфредом Инсом, окончательно рассеялись. Итак, теперь, при условии, что я выдержу все оставшиеся испытания, мне предстояло стать членом юридической корпорации, одним из старшин которой был лорд Грин. Конечно, не обойдется без разговоров о том, что отец замолвил за меня словечко, но мне это безразлично. С тех пор как он стал лордом канцлером, я шагу не мог ступить без того, чтобы меня за глаза не называли его протеже. Приходилось привыкать.
Часы на каминной полке пробили девять раз, и Джессика не выдержала.
– Ну все, хватит! По-моему, мы прождали достаточно долго.
Я послушно поставил бокал и направился в другой конец комнаты за ее накидкой. Внезапно мне почему-то стало очень жаль Джессику. Ведь она с таким нетерпением ждала приезда сестры, так хотела отправиться на этот бал вместе с ней!
– Выше голову, дорогая, – сказал я, укутывая накидкой обнаженные плечи. – В конце концов я ведь тоже не такая уж плохая компания.
Увидев, как мгновенно смягчилось выражение ее лица, я невольно отвернулся.
К тому времени, как мы приехали на бал, все наши общие знакомые давно были там. Причем некоторые уже успели изрядно набраться, а другие спешно наверстывали упущенное. Так как шатер с напитками стоял на открытом воздухе, путь к шампанскому оказался весьма тернистым – высокие каблуки Джессики постоянно увязали в земле.
– Если ты, сейчас скажешь, что предупреждал меня, – прошипела она мне на ухо, – я тебя ударю.
Среди толпы гостей я сразу заметил Роберта Литтлтона под руку с чрезвычайно привлекательной женщиной средних лет. После Генри Роберт считался, пожалуй, самым желанным гостем на всевозможных приемах и в домах, где имелись незамужние дочери. Кроме того, я знал, что в отличие от Генри его поджимало время. Сделав головокружительную карьеру в министерстве иностранных дел, он должен был в ближайшее время отправиться послом в какую-нибудь приличную страну. Но для этого сперва требовалось обзавестись женой.
Представив нам свою спутницу, которую, как оказалось, звали Рейчел, Роберт тотчас же переключил свое внимание на Джессику. Она, как всегда, расцвела от его комплиментов, и я в очередной раз испытал укол ревности. Интересно все-таки, спали они в Оксфорде или нет?
– Так значит вы – Александр Белмэйн, – сказала Рейчел. – Я немного знакома с вашей матерью. Кстати, как она поживает?
Оторвав наконец взгляд от Джессики, которая, запрокинув голову, весело смеялась какой-то шутке Литтлтона, я повернулся и посмотрел в зеленые, колдовские глаза Рейчел. От них было невозможно оторваться. Затем ее полные, сексапильные губы приоткрылись в соблазнительной улыбке, обнажив безупречные белые зубы. И то ли из-за того, что я ревновал Джессику, то ли по какой другой причине, но мной вдруг овладело почти нестерпимое желание грубо и страстно поцеловать эту женщину. Спас меня один из гостей, случайно задевший Рейчел, отчего ее шампанское слегка выплеснулось из бокала на руки. Она музыкально рассмеялась и, по-прежнему не сводя с меня глаз, быстро провела языком по кончикам пальцев.
– Так как же она поживает? – повторила она свой вопрос, так и оставшийся без ответа.
– Кто? Ах да, моя мама! Благодарю вас, очень хорошо. – Оглянувшись по сторонам в поисках Джессики, я обнаружил, что она уже успела присоединиться к группе друзей и, казалось, совершенно забыла о моем существовании.
Я танцевал с Рейчел, постоянно высматривая в толпе гостей Генри. Но тот по-прежнему не появлялся, и мне ничего другого не оставалось, кроме как сосредоточить все свое внимание на Рейчел. Уже во время первого танца я понял, чем именно закончится наше сегодняшнее знакомство. Обычно меня раздражали слишком доступные женщины, но зрелая, мягкая красота Рейчел странным образом возбуждала меня, так же как и ее слегка полноватое, но чрезвычайно податливое тело.
После одного из танцев она; протянула мне свой пустой бокал, и я снова отправился к шатру за шампанским, по дороге оглядываясь по сторонам в поисках Джессики, но она, казалось, провалилась сквозь землю. На какой-то миг мною овладело восхитительное упоение полной свободой, но почти тотчас же змейкой ужалила мысль: а что, если в это время она где-то с Робертом Литтлтоном? Я никогда не ревновал ее ни к одному другому мужчине, но Литтлтон… С ним было все иначе. Уж слишком привлекателен, слишком уравновешен и компетентен во всем! Я не возражал против того, чтобы Джессика спала с кем угодно. Но только не с Робертом Литтлтоном! Хотя в последнее время она, похоже, не спала вообще ни с кем, кроме меня.
Протанцевав с Рейчел еще несколько танцев, я пригласил ее поужинать, после чего мы снова танцевали. Уже пробило час, а Джессики по-прежнему нигде не было видно. В глазах Рейчел я читал, что наша сегодняшняя встреча не закончится просто так, ведь большую часть вечера она чисто физически ощущала мое возбуждение. И потому, решив не терять времени даром, я несколько грубовато взял ее за руку и повел к ближайшему выходу.
– Дорогой, так вот ты оказывается где!
Застыв на месте, я услышал, как рядом вполголоса выругалась Рейчел. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой и повернуться к жене. Волосы Джессики растрепались и беспорядочными локонами обрамляли лицо, помада размазалась, а на шее болтался чей-то галстук. Его концы свисали ей на грудь.
– А я-то тебя повсюду искала. Какой замечательный бал, правда? Ты ведь теперь не жалеешь, что пошел? Я же говорила, что тебе понравится! – Джессика одарила Рейчел одним из своих ледяных взглядов и взяла меня под руку. – Простите, я, к сожалению, не помню вашего имени, но уверена, вы не будете возражать, если я потанцую со своим мужем.
Я виновато посмотрел на Рейчел, но она лишь мило улыбнулась и, слегка насмешливо кивнув Джессике, затерялась в толпе.
– А вот грубить было совершенно необязательно, – заметил я, с трудом попадая в такт фокстрота и одновременно пытаясь удержать Джессику в вертикальном положении.
– Извини, дорогой. – Джессика икнула. – Не надо сердиться. Или, может быть, мне следовало вас благословить? Ведь ты же собирался ее трахнуть, разве не так?
– У тебя слишком живое воображение, – холодно ответил я. – И кроме того, ты пьяна.
– Да, но не настолько, чтобы быть не в состоянии разобраться, что к чему. Кстати, ответь мне на один вопрос. Мне просто очень любопытно. Где вы собирались этим заняться?
Прежде чем заговорить, я внимательно посмотрел на Джессику, пытаясь оценить возможную реакцию на тот или иной ответ, и наконец решился.
– В нашей постели, естественно.
– Как пошло! – Запрокинув голову, Джессика расхохоталась. – Когда тебя застаешь на месте преступления, у тебя всегда такой жалкий вид! Наверное, она похожа на Элизабет, да? – Она снова захихикала. – Пора бы тебе понять, что я знаю о тебе все. Абсолютно все!
– Ну, в таком случае для тебя не секрет, что мне надоел этот разговор и нам пора домой. Отправляйся за своей накидкой.
– А почему бы тебе не принести ее самому?
– Я сказал, отправляйся за своей накидкой!
Джессика всегда понимала, когда заходила слишком далеко. Тем более, почти всегда это было связано с упоминанием имени Элизабет. А потому и сейчас она не стала пререкаться и, оставив меня на танцплощадке, начала пробираться сквозь толпу к гардеробу. Я понятия не имел, собирается ли она вернуться и стал оглядываться: по сторонам в поисках Рейчел. Она стояла в окружении каких-то незнакомых людей и первой заметила меня. Совершенно очевидно, что ей не хотелось стать причиной и участницей скандала, который могла закатить Джессика, а потому она быстро написала мне свой адрес и сказала, что будет ждать меня завтра в пять часов.
Джессика вернулась. Всю дорогу домой она пыталась играть роль эдакой маленькой девочки-шалуньи, хихикала и порывалась расстегнуть мне брюки. Но так как я явно был не в настроении, она вскоре отстала и принялась сосать свой большой палец, прекрасно зная, как это меня раздражает.
Когда мы подъехали к дому, в окнах гостиной горел свет.
– Это Лиззи! – радостно воскликнула Джессика к моему великому облегчению.
Совсем позабыв о Лиззи, я сперва подумал, что у нас грабители.
Мы постарались войти как можно тише, и Джессика осторожно прокралась к гостиной. Остановившись у двери, она повернулась ко мне и прошептала:
– Ты что-нибудь слышишь?
– Может быть, она спит, – предположил я.
Джессика колебалась недолго. Повернув ручку, она распахнула дверь, и с криком «Лиззи!» влетела в комнату.
Я вошел следом и тотчас же расплылся в ухмылке, с трудом сдерживая смех. Правда, мы, можно сказать безупречно подгадали со временем прихода, но, судя по выражению лица Генри, он был с этим явно не согласен. Джессику увиденная картина оставила совершенно невозмутимой, хотя от нее не могли укрыться судорожные попытки Генри как можно незаметнее застегнуть. Ширинку. Пока Джессика и Лиззи обнимались, он встал и повернулся ко мне.
– Могли бы как-то предупредить о своем приходе.
– Судя по твоему виду, дружище, в этом уже не было нужды. Кстати, это твое? – Я кивнул в сторону белых шелковых трусиков, валяющихся на полу рядом с диваном.
– Александр, познакомься с Лиззи. Правда, она просто прелесть?
Подмигнув Генри, я повернулся к сестре Джессики. До сих пор я не успел ее толком разглядеть и сейчас, приготовившись заключить ее в братские объятия, был застигнут несколько врасплох. Она оказалась крупнее Джессики и далеко не так красива, но в ней было нечто не поддающееся словесному определению. От нее исходила такая невероятная сексуальность, что вы переставали доверять собственным ощущениям.
– Ну же, – подзадоривала меня Джессика, – поцелуй ее.
Возможно, мне только померещилось, что в тот момент, когда я обнял Лиззи, ее податливое тело как бы ненароком прижалось к моему, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы я тотчас же отшатнулся, как от удара электрическим током. Лиззи рассмеялась и оценивающе оглядела меня.
– Ну что же, Джесс, его внешность вполне со ответствует твоим описаниям. Жаль, что я не смогла быть на вашей свадьбе. Может, мне бы удалось убедить его сменить невесту.
Джессика рассмеялась и, обняв сестру, вместе с ней вышла из комнаты. Ей не терпелось показать Лиззи приготовленную для нее спальню.
Я повернулся к Генри.
– Вот это да! – вырвалось у меня, как только сестры оказались вне пределов слышимости.
Генри расхохотался:
– Друг мой, с этими двумя дамами тебе не совладать. Для начала Лиззи поимеет тебя на завтрак, а если об этом узнает Джессика, то к обеду подаст тебя под соусом в виде жаркого.
– Зато ты, как я посмотрю, не терял времени даром.
– Что ты! – Генри вскинул руки в комическом испуге. – Я-то здесь при чем? Эта дикая кошка набросилась на меня буквально через минуту после того, как я встретил ее в аэропорту.
Отсмеявшись, я подошел к бару и налил нам бренди. Сверху доносились восторженные возгласы Лиззи – судя по всему, наш дом ей понравился. Удобно устроившись в кресле, Генри подробнейшим образом описывал, что именно он делал этой ночью с потрясающим телом Лиззи и что собирается делать с ним в будущем. И хотя короткого знакомства с Лиззи мне вполне хватило, чтобы понять: направляющей силой в этом тандеме будет отнюдь не Генри, – я все-таки воздержался от комментариев.
Наконец сверху донесся голос Джессики, напоминающей о том, что уже поздно, и Генри стал собираться домой. Задержавшись у двери, он слегка хлопнул меня по плечу:
– Увидимся утром, старик. Постарайся не сильно перетруждаться сегодня ночью – помни, завтра нам предстоит очередной экзамен. Да, и скажи Джессике, что я не приду завтра к ужину. Мы с твоей очаровательной золовкой решили выбраться куда-нибудь вдвоем.
– Ты уж не забудь в следующий раз поцеловать ее и за меня, ладно? – ухмыльнулся я.
– Александр, я тебя не узнаю! Неужели ты не можешь сделать этого сам?
Почувствовав за спиной какое-то движение, мы одновременно обернулись. На лестнице стояла Лиззи. На ее совершенно голое тело было наброшено нечто розовое, кружевное и абсолютно прозрачное. Я зачарованно наблюдал за тем, как она спустилась вниз и встала между нами. Под тоненькой, как паутина, тканью отчетливо проступали упругие соски, губы влажно блестели.
– Спокойной ночи, Генри, дорогой, – промурлыкала Лиззи, обвивая руками его шею. Во все время их продолжительного поцелуя ее глаза ни на мгновение не отрывались от моих.
Несколько недель спустя я был немало удивлен, когда, вернувшись домой, обнаружил ожидающую меня на улице Каролину Трумэн, бывшую пассию Генри. Проявляя завидную выдержку и стараясь не расплакаться, она спросила меня, что случилось. Почему Генри ей больше не звонит? Не могу ли я поговорить с ним и попросить встретиться с ней хотя бы на час? Я, конечно, всегда симпатизировал Каролине, но нельзя же так загонять человека в угол, как она это пыталась проделать со мной. Если в том, что они с Генри расстались, и есть доля моей вины, то весьма незначительная – я же не толкал его насильно в объятия Лиззи. Кроме того, всё отвергнутые женщины одинаковы: они хнычут, рыдают и умоляют мужчину вернуться к ним, даже если совершенно очевидно, что он этого не хочет. Да и чем я мог ей помочь? Поэтому я посоветовал ей пройтись по магазинам и посетить пару веселых вечеринок. А если уж и это не рассеет ее тоску, то я всегда готов предложить свои услуги. Каролина возмущенно удалилась.
А так как в наш почтовый ящик как из рога изобилия продолжали сыпаться всевозможные приглашения – на выставки, премьеры, концерты и тому подобное, – то я, как и Генри, очень скоро забыл о девушке по имени Каролина Трумэн. Ведь надо было посетить столько клубов и вечеринок, съездить в столько интересных мест, выпить столько бутылок шампанского и сыграть столько игр, что на другое просто не оставалось времени. Наши же собственные вечеринки очень скоро стали притчей во языцех во всем Лондоне. В эти дни в доме распахивались окна и двери, а некогда тихая, благопристойная Белгрэйв-сквер сотрясалась до основания. Но, как ни странно, в этой бешеной круговерти мы с Генри каким-то образом умудрились сдать экзамены и получить адвокатские звания.
От меня не укрылось, что Каролина была не единственной, кого отверг Генри. С некоторых пор он вообще перестал обращать внимание на женщин, вешавшихся ему на шею (а таких было немало), и полностью сосредоточился на Лиззи. Одновременно участились и мои встречи с Рейчел. Я прекрасно понимал, что эта женщина для меня – лишь суррогат Лиззи, но ничего не мог с собой поделать: свидания с Рейчел мне были необходимы, чтобы окончательно не сойти с ума. Я несколько раз просил! Джессику сказать сестре: пусть не ходит по дому в чем мать родила! Но моя жена, как всегда, была поглощена своими собственными делами и не слишком беспокоилась о том, какое воздействие оказывает на меня потрясающая грудь Лиззи. В отношении же Рейчел я не испытывал особых угрызений совести, успокаивая себя тем, что ей, можно сказать, повезло. Она, конечно, была привлекательной женщиной, но все-таки в ее возрасте уже не так просто заполучить молодого и неутомимого любовника. Кроме того, мы получали большое удовольствие еще от одного нашего совместного увлечения – азартных игр, хотя сам я пристрастился к ним сравнительно недавно.
Все это время я очень мало видел Джессику. После приезда Лиззи она с удвоенной энергией окунулась в многоплановую деятельность женского движения, стремясь приобщить к ней и свою блудную сестру. Но на Лиззи всякие феминистские штучки нагоняли точно такую же тоску, как и на меня, хотя ей несколько лучше удавалось это скрывать. Однако отсутствие энтузиазма со стороны окружающих было бессильно охладить пыл Джессики. Если она не председательствовала на каком-нибудь феминистском сборище, проходившем в гостиной нашего дома на Белгрэйв-сквер, то была либо в своей студии, оборудованной на чердаке, либо в галерее Джорджа Мэннеринга.
И каждый раз, когда я вспоминал о том, что неплохо бы поинтересоваться ее успехами в живописи, ответ был неизменным: «Дела идут просто потрясающе». Джордж говорит, что у нее «необычайный творческий потенциал», и уверен, что уже через год она будет готова к персональной выставке.
После этих слов я обычно в очередной раз рассматривал картины, которыми были увешаны стены нашего особняка, и думал, что бы сказала о них моя мама. Однажды, когда до нее дошли слухи, что Джессика развешивает свои художества среди шедевров, которые в течение многих лет приобретались нашей семьей, мама нанесла визит в белгрэйвский особняк. С тех пор отношения между ней и Джессикой стали несколько более натянутыми. Хотя я не мог не воздать должного самообладанию матери. Оглянувшись по сторонам, она лишь сказала, что «chefs d'oeuvre» [2]Джессики, по ее мнению, несколько неуместны среди инкрустированной мебели, золоченой бронзы и прочих старинных безделушек. После этого визита Джессика дулась в течение нескольких дней, упрекая меня в том, что я не оказал ей должной поддержки. Несколько смущенный, я ответил, что всегда поддерживал ее во всех живописных начинаниях и готов и дальше без единой жалобы терпеть ее развешанные повсюду картины. Конечно, мне следовало бы подобрать несколько иные слова, в чем очень скоро я получил возможность убедиться. Чтобы искупить свою вину, мне пришлось купить новый обеденный сервиз.
Дело в том, что картины Джессики, мягко говоря, отличались большим своеобразием. Лишь однажды я сумел разобрать, что изображено на одной из них (а писала она по нескольку штук в день). Это был крохотный кролик в самом углу картины под названием «Кроличий садок». Наверное, именно название и пришпорило мое воображение. Тем не менее я был так доволен собой, что даже поделился своими впечатлениями с Джессикой. И напрасно. Она набросилась на меня, как разъяренная фурия, – оказалось, что картина изображала нечто совершенно другое. Я, правда, не запомнил, что именно, но получил неплохой урок. С тех пор я никогда больше не пытался разгадывать сюжеты картин Джессики, а терпеливо ожидал, пока она подробно разъяснит мне, что именно хотела сказать своим очередным шедевром. Только после этого я с энтузиазмом выражал свое восхищение, восторженно восклицая, как блестяще это ей удалось. Конечно, она мне никогда не верила, но небольшие хитрости значительно облегчали нашу совместную жизнь.
Однако именно благодаря ее живописи я заметил перемену в Джессике. Произошло это так.
Однажды я наконец решился завести речь о ребенке. Когда Джессика поняла, что я не шучу, ее первой реакцией был ужас.
– Ты хочешь ребенка! Александр, не смеши меня, пожалуйста. А что же скажут твои друзья? Что будет с твоим имиджем неотразимого мужчины, который ты так тщательно создавал в течение стольких лет? И вообще, как твоя гипертрофированная мужская гордость позволила тебе заговорить об этом?
– Джесс, я заговорил об этом, потому что ты – моя жена. С кем же, черт побери, мне говорить об этом, как не с тобой? Ну, а что касается «имиджа неотразимого мужчины», то ты меня просто поразила. Я скорее ожидал, что ты обвинишь меня в тщеславии, которое я хочу потешить воссозданием себе подобных.
Джессика рассмеялась.
– Ну, и это, конечно, тоже. Как бы там ни было сейчас о ребенке не может быть и речи. Извини, дорогой, если расстроила тебя, но в ближайшее время я не собираюсь обзаводиться детьми.
Правда, говоря это, она прекрасно понимала, что я так легко не сдамся, Терпеливо выслушав мои доводы, она привела свои контраргументы. Первый из них заключался в том, что она еще слишком молода, ну, а последний, о чем легко было догадаться заранее, – что она не племенная кобыла и не моя собственность.
Но, к моему великому удивлению, в результате она все-таки согласилась прекратить принимать противозачаточные таблетки. Причем даже без дополнительной лекции о том, какой урон они могут нанести ее неповторимой женской индивидуальности. Это должно было бы сразу меня насторожить, ибо Джессика никогда так легко не сдавала своих позиций, особенно в том, что касалось «эксплуатации женщин». Однако я так мечтал о ребенке, что сразу поверил ее призрачному обещанию. Наверное, потому, что мне очень хотелось поверить. После этого разговора, несмотря на непрекращающиеся, но добродушные поддразнивания со стороны Джессики, мы некоторое время были ближе, чем когда бы то ни было.
Даже Лиззи прониклась этой новой атмосферой в доме и стала обращаться с сестрой так, будто та уже была беременна. Джессика с нескрываемым удовольствием принимала эти новые знаки внимания, и даже наши с ней занятия любовью стали совсем другими – в них появилась нежность, которая до сих пор была абсолютно чужда нам обоим. Правда, несмотря на все это, я по-прежнему продолжал изменять Джессике. Если в течение трех-четырех дней я не встречался с Рейчел или какой-нибудь другой женщиной, то сразу становился нервным и раздражительным. Я никак не мог докопаться до причин этого, а потому просто решил, что для человека моего склада такое поведение совершенно естественно. Я тщательно скрывал свои любовные похождения от Джессики, возил ее в Париж, осыпал цветами и вообще делал все от меня зависящее, чтобы она была счастлива. Эта идиллия продолжалась где-то месяца три, а потом вдруг все изменилось.
До сих пор Джессика отдавала предпочтение ярким, жизнерадостным, иногда даже кричащим цветам. Теперь же ее картины становились все более и более мрачными, и очень скоро все стены нашей спальни уже были увешаны ими. А если учесть, что до сих пор это была чисто женская комната, полная кружев и тканей веселых расцветок, то черно-серые монстры, изредка перечеркнутые широкими красно-коричневыми мазками, создавали ее обстановке поистине жутковатый контраст. Не знаю, кто бы мог себя чувствовать уютно в подобном окружении. Я не мог. Когда же я все-таки набрался мужества и намекнул Джессике, что ее нынешние художества гораздо лучше смотрелись бы в садовом сарае, чем в нашей спальне, она не набросилась на меня по своему обыкновению, а просто посмотрела совершенно невидящим взглядом и улыбнулась каким-то своим мыслям.
Ее реакция настолько удивила и напугала меня, что однажды я даже заговорил об этом с Лиззи. Но та лишь небрежно пожала плечами:
– Ты же знаешь эти артистические натуры. Они все немного сумасшедшие. Иначе бы они просто не смогли творить. А Джессика совершенно гениальна.
Я подумал, что всему должен быть предел, даже сестринской любви, и решил сменить тему разговора.
В этот вечер мы ужинали вдвоем, потому что Джессика отправилась с Джорджем Мэннерингом на какую-то выставку в Фулхэм. Это, кстати, тоже свидетельствовало о том, как сильно она изменилась за последнее время. Раньше она чуть ли не силком тянула меня на всякие выставки и вернисажи, теперь же, уходя, почти всегда скрывала, куда именно направляется. И это несмотря на то, что в последнее время наши отношения значительно улучшились.