Элизабет в испуге отпрянула назад. Я вскочил на ноги.
   – Ваша честь! Мой коллега зашел слишком…
   – Вы правы, мистер Белмэйн. – Макки повернулся к Сэмюэльсону. – Господин прокурор, вы прекрасно знаете, что я противник подобных приемов в суде. Прошу вас, вернитесь к нормальному перекрестному допросу и перестаньте запугивать подсудимую.
   – У меня больше нет вопросов, милорд. – С этими словами Сэмюэльсон, вполне довольный собой, сел на место, не переставая улыбаться.
   Вслед за ним я провел собственный короткий допрос. Я бы с радостью избавил Элизабет от необходимости отвечать на какие бы то ни было вопросы, но нужно было убедить присяжных, что именно Элизабет была намеченной жертвой убийства, организованного Кристиной с помощью неизвестных лиц, вполне возможно, тех, кто ее шантажировал. И мне пришлось еще раз сделать так, чтобы присяжные убедились в искреннем горе, которое испытывала Элизабет при воспоминании о том, как Дейвисон погиб, пытаясь спасти ее жизнь.
   Когда в тот день мы выходили из зала суда после заседания, я был расстроен и страшно нервничал. Так же, как и Фредди, хотя он и старался этого не показывать.
   В гардеробной Сэмюэльсон поздравил меня с тем, как хорошо я веду дело, ненавязчиво напомнив про мою молодость и неопытность. Но это была скорее поза. Мы оба знали, что ни у него, ни у меня не осталось ни единого серьезного козыря. А недостаток фактов всегда приходится компенсировать профессионализмом. Побеждает тот, кому удается привлечь на свою сторону присяжных. К сожалению, у Сэмюэльсона действительно был гораздо больший опыт в подобных вопросах, чем у меня.
   На следующий день в десять часов Сэмюэльсон поднялся со своего места и начал подводить итоги. Перед ним лежало множество записей, но за весь час, который длилась обвинительная речь, он в них ни разу не заглянул. Его речь оказалась даже эмоциональнее, ярче и выразительнее, чем я ожидал. Я внимательно слушал и наблюдал за тем, как шаг за шагом он тенденциозно излагал присяжным показания свидетелей. Делал он это очень лаконично и в таких простых и доступных выражениях, что не надо было прилагать никаких усилий, чтобы уследить за ходом его мысли.
   – И теперь, господа присяжные, нам просто ничего не остается, как только признать, что обвиняемая действительно совершила поджог. – Его голос даже задрожал от негодования. – Зачем бы ей надо было скрывать тот факт, что она пострадала от пожара, если не она сама этот пожар устроила? Она перестала скрывать свои ожоги лишь после того, как ее пришли допрашивать полицейские. А где сестра ее мужа? Боится покинуть свое укрытие или… Страшно даже предположить, где она, господа присяжные! Не правда ли, как удобно получается: преступление совершено, а свидетелей нет? Ведь единственный человек, уцелевший после этого пожара, – женщина, которая стоит перед вами. И по странному совпадению, именно этой женщине уничтожение бридлингтонского склада выгодно, как никому другому. Дэниел Дейвисон знал, что большая часть древностей, находящихся на втором этаже склада, либо приобретена мошенническим путем, либо украдена. И в тот момент, когда он наконец решает поступить как законопослушный гражданин и доложить об этом властям, он погибает чуть ли не самой страшной из всех смертей – смертью от огня.
   Сэмюэльсон неожиданно остановился, и в зале суда повисла напряженная, наэлектризованная тишина. Каждый присутствующий в зале мог сейчас представить себе страшную смерть Дейвисона максимально отчетливо.
   Сэмюэльсон поправил мантию и снова обвел глазами зал:
   – А все ради чего? Ради того, чтобы замести следы. Скрыть, что вся предыдущая жизнь была лишь искусной маскировкой и сплошным обманом. Вспомните слова, сказанные самой подсудимой: «Даже эти обломки стоили целое состояние». Эти слова подсудимой дают нам некоторое представление о складе ее мышления. Господа присяжные, я надеюсь, вы согласитесь со мной, что исходя из всех имеющихся в деле фактов, может быть вынесен только один вердикт. И этот вердикт – «виновна».
   Несмотря на широкую улыбку, Сэмюэльсон, садившийся обратно на свое место, удивительно напоминал палача.
   После него встал я, и публика заметно оживилась. В Олд-Бейли были свои завсегдатаи. Они, подобно пиявкам, паразитировали на несчастьях других людей. Без этого они бы просто погибли.
   Речь Сэмюэльсона резко изменила настроение присяжных. Теперь двенадцать лиц смотрели на меня с нескрываемой враждебностью. Накануне, когда мы с Фредди составляли мою заключительную речь, мы решили и, как оказалось, справедливо, что присяжные не захотят слушать еще одного подробного изложения событий.
   – Ваша честь, господа присяжные. Защищать подсудимого всегда сложно, а для меня сегодня это сложно вдвойне. Особенно после того, как мой ученый друг так убедительно изложил вам свои аргументы. Правда в этих аргументах имеется один очень серьезный недостаток. Господин прокурор не имеет ни единого доказательства, которое бы могло подкрепить его утверждения. Как он уже сам сказал, свидетелей пожара нет, а потому все свидетельства основаны либо на слухах, либо на домыслах. То есть, говоря юридическим языком, имеются только косвенные доказательства вины миссис Уолтерс. И вот на основе этих косвенных доказательств вам, господа присяжные, придется решать судьбу подсудимой. И решая ее, помните о том, что, пока вина человека не доказана, он считается невиновным. Мисс Барсби утверждает, что видела, как миссис Уолтерс проезжала через деревню в половине третьего. Мисс Робертс, няня Уолтерсов, показала, что миссис Уолтерс вернулась домой в самом начале пятого. По утверждению же мистера Сэмюэльсона получается, что за эти полтора часа миссис Уолтерс успела совершить следующие действия: доехать до склада (дорога занимает полчаса), поджечь его, поссориться с сестрой своего мужа, позвать Дэна Дейвисона и вместе с каким-то неизвестным мужчиной толкнуть его в огонь. Пробежать полмили по дороге, чтобы избавиться от канистры из-под бензина, и вернуться обратно в Вестмур (еще полчаса езды). Скажите, господа присяжные, разве это правдоподобно? Разве такое вообще возможно? Мисс Робертс также показала, что она слышала, как Кристина Уолтерс угрожала моей подзащитной. А справки, наведенные в британских, сингапурских и американских авиакомпаниях, позволяют предположить, что Кристина Уолтерс уже в течение многих лет замешана в более чем сомнительных международных сделках. Именно боязнь разоблачения, а также отказ моей подзащитной выплачивать деньги шантажистам заставили Кристину Уолтерс нанять кого-то, кто, по выражению моего ученого друга, помог бы ей «убить двух зайцев» – поджечь склад и устранить досадную помеху в лице миссис Уолтерс. Вот почему в настоящее время Кристина Уолтерс скрывается. Вот почему ее нет в здании суда. Во время суда моя клиентка ни разу не пыталась отрицать, что была в тот день на складе. Не пыталась она и опровергнуть показания свидетелей обвинения. Господа присяжные, я прошу вас просто внимательно посмотреть на мою подзащитную. Разве она похожа на ту фурию, которую столь красноречиво обрисовал нам мистер Сэмюэльсон? Конечно, нет. Она честная, порядочная, законопослушная гражданка, которая волею судеб оказалась в самой гуще событий, слишком фантастических для того, чтобы их можно было осмыслить. Я бы мог еще очень долго рассказывать о сестре мужа моей клиентки Но мы здесь собрались не для того, чтобы судить Кристину Уолтерс, а для того, чтобы справедливо решить судьбу Элизабет Уолтерс. Согласно законам – нашим, британским законам, – человек считается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
   Я улыбнулся и посмотрел на Элизабет, сидевшую неподвижно, опустив глаза. Когда же я снова повернулся к присяжным, то увидел, что их взгляды тоже устремлены на нее.
   – В этом деле столько неясностей, неточностей и неувязок, что вы наверняка, так же как и я, в глубине души удивляетесь, что мы вообще здесь делаем. Миссис Уолтерс чисто физически не могла совершить приписываемые ей преступления. Более того, именно она сама и была намеченной жертвой. А потому, господа присяжные, я полагаюсь на вашу мудрость и надеюсь, что вердикт будет справедливым, то есть, – «невиновна».
   Когда я снова сел на свое место, кто-то похлопал меня по плечу. Обернувшись, я увидел Оскара Ренфру – поверенного Элизабет. Он передал мне записку: «Черт возьми! Ты таки это сделал!» Прочитав, я позволил себе слегка улыбнуться. Лицо Фредди было, как всегда, бесстрастно, но когда наши взгляды встретились, он незаметно подмигнул мне. На лицах присяжных недвусмысленно читались сочувствие и сострадание Элизабет. Да, Оскар Ренфру был прав, я чувствовал это.
   Судья решил отложить заседание до половины одиннадцатого следующего утра. На нем он должен был сказать свое заключительное слово, а присяжные – вынести вердикт.
   После заседания я зашел в адвокатуру и обнаружил там записку от Джессики. Она просила меня встретиться с ней. По дороге домой я позвонил Генри с Каролиной и попросил их подбодрить Элизабет, хотя бы поддразнивая ее тем, что она не верила в меня с самого начала. Она уже выглядела немного лучше, чем в предыдущие несколько дней, но страшное нервное напряжение по-прежнему давало о себе знать. Именно поэтому я даже не пытался заговаривать с ней о том, что теперь первым делом необходимо найти Кристину, прежде чем Кристина найдет ее.
   Мы с Джессикой решили сходить куда-нибудь поужинать. За ужином все разговоры так или иначе вертелись вокруг суда, и я был удивлен, с каким искренним интересом и сочувствием слушала меня Джессика. А мне после напряжения всех этих дней было просто необходимо выговориться. И когда Джессика сказала, что отец хотя и неохотно, но воздал должное моему выступлению, я был польщен. Тем более что теперь я кое в чем не мог не признать его правоты: это дело действительно далось мне немалой кровью, и меня одолевали сомнения, правильно ли я поступил, взявшись за него. Когда я сказал об этом Джессике, она улыбнулась:
   – Еще минуту назад ты выглядел таким уверенным в себе!
   – Я и сейчас уверен. Но всегда остается вероятность, что у присяжных наступит нечто вроде массового умопомрачения.
   Да и кроме того, наверное, я действительно с самого начала вел себя немного по-мальчишески. Поскольку дело касалось Элизабет, я даже слышать не хотел, чтобы ее защищал кто-то другой. Я не подумал, что, возможно, так было бы лучше для нее. Я просто следовал своим чувствам. Хотя теперь уже поздно рассуждать об ошибках. Остается только благодарить Бога, что это сработало.
   Мы еще немного поговорили о самой Джессике, о том, чем они с Розалиндой сейчас занимаются, но, несмотря на то что ужин проходил на редкость приятно и спокойно, под конец едва не поссорились. Мы оба были слишком нетерпимы, а меня еще раздражала неизлечимая ревность Джессики к Элизабет. Вернувшись домой, мы сразу разошлись по нашим отдельным комнатам, и, когда я утром уходил в суд, Джессика еще спала.
   Заключительное слово судьи Макки было достаточно объективно, а учитывая то, что он еще раз повторил мои слова насчет неясностей, неувязок и сомнительности улик, оно даже играло на руку нам с Элизабет. По лицу Сэмюэльсона было видно: он понял, что проиграл. Присяжные вернулись из совещательной комнаты в два. Когда они входили, Генри, сидевший рядом, обратил мое внимание на зал. Шарлотта была там. Она помахала мне рукой, и мое сердце сжалось от сладкой боли. Сегодня после заседания мы собирались сказать ей и Джонатану, что я их отец. Секретарь суда обратился к присяжным:
   – Господа присяжные, вы вынесли вердикт?
   Старшина присяжных встал:
   – Да, сэр.
   При этом он посмотрел на меня, и в эту жуткую долю секунды я уже все понял.
   – Господа присяжные, каков ваш вердикт по первому пункту обвинения – убийству?
   – Виновна.
   – Господа присяжные, каков ваш вердикт по второму пункту обвинения – поджогу?
   – Виновна.
   Кровь бешено стучала у меня в ушах. Это был самый настоящий шок. Ведь никто уже не сомневался в благополучном исходе. Генри крепко схватил меня за руку. Обернувшись к скамье подсудимых, я увидел, что Элизабет упала в обморок.
   Секретарь продолжал спрашивать о вердикте присяжных по оставшимся трем пунктам обвинения, но я уже ничего не слышал. Совершенно парализованный чудовищностью происходящего, я лишь молча стоял и смотрел, как судебные приставы пытаются удержать Элизабет в вертикальном положении.
   – Итак, господа присяжные, вы признаете обвиняемую виновной по всем пунктам обвинения?
   – Да.
   – Этот вердикт отражает ваше общее мнение?
   – Да.
   – Благодарю вас. Вы можете сесть.
   Судья призвал зал к порядку.
   – Насколько я понимаю, мистер Белмэйн, вы захотите ходатайствовать о смягчении участи вашей клиентки, а потому давайте продолжим.
   Я даже не пошевельнулся. Говорил Фредди. Я не слышал слов, но видел, что Макки искренне сочувствует Элизабет. И действительно, перед оглашением приговора он выразил свое удивление вердиктом присяжных.
   Пожизненное заключение. Семь лет и еще три срока по пять.
   Я догнал Элизабет, когда ее выводили из зала суда. Она была как в бреду.
   – Дети. Что будет с детьми? Александр, ведь ты же позаботишься о них, да?
   – Да, конечно, я…
   Договорить я не успел. Элизабет увели в тюрьму Это был самый страшный момент в моей жизни.
   Когда я пришел в гардеробную, там меня ждали Генри, Каролина и Шарлотта. Только теперь я вспомнил, что она тоже была в зале суда. Взглянув на бледное от ужаса лицо своей дочери, я крепко обнял ее и поклялся, что сделаю все возможное и невозможное, но ее мама не будет сидеть в тюрьме за преступления, которых не совершала.

Глава 29

   На следующее утро я отправился в адвокатуру. Я знал, что должен стараться вести себя, как обычно. Ради детей и ради себя самого. Джессика была в суде, когда объявляли вердикт. Она позвонила Розалинде, та приехала к нам, и мы втроем засиделись далеко за полночь. В нынешней поддержке Джессики была горькая ирония. Не она ли сама предсказывала, что Элизабет объявят виновной? Утром, когда Джессика уходила, я обнял ее и с трудом сдержал слезы, услышав слова искреннего сочувствия и сожаления обо всем случившемся. Не знаю, имела ли она в виду нас с Элизабет или нас с ней, но в ее голосе звучала неподдельная грусть. В дверях своего кабинета я столкнулся с Рэддишем.
   – Рэддиш, мы будем подавать апелляцию. Пожалуйста, свяжись с Оскаром Ренфру и договорись о встрече.
   – Хорошо, сэр. Сэр, там какой-то джентльмен хочет вас видеть. Говорит, что уже заезжал к вам домой, но ваш отец послал его сюда.
   – Заезжал ко мне домой? Он назвался?
   – Да, сэр. Мистер Уолтерс.
   Почему-то в первую секунду я подумал об Эдварде, но быстро сообразил, что это абсурд. Навстречу мне поднялся Дэвид. Он протянул руку, и я неохотно пожал ее. Я не мог простить ему, что он отказался выступать свидетелем защиты:
   – Боюсь, что вы несколько опоздали, мистер Уолтерс. Разве вы ничего не слышали?
   – Слышал. Именно поэтому я и здесь.
   – В самом деле?
   Я снял пальто и повесил его на вешалку за дверью.
   – Кристина дала о себе знать.
   От одного звука этого имени внутри у меня все сжалось от жгучей ненависти.
   – Когда? Где она?
   – Она звонила мне вчера после того как узнала о приговоре. Она в Каире.
   Я подошел к телефону и снял трубку.
   – Что вы делаете? – поинтересовался Дэвид.
   – Сообщаю в Интерпол.
   Дэвид покачал головой:
   – Это ни к чему не приведет. Люди, которые опекают ее там, всегда на несколько шагов впереди Интерпола.
   – Как она узнала о приговоре?
   – Очень просто. Позвонила кому-то на Флит-стрит. – Дэвид немного помолчал, разглядывая носки своих ботинок. – Она тогда была на складе, мистер Белмэйн.
   – Я в этом ни секунды не сомневался.
   – Мне кажется, вы должны сами поехать в Каир и найти ее.
   Я внимательно посмотрел на Дэвида. Казалось, со времени нашей последней встречи в Гштааде шрам на его лице стал еще глубже. Редкие волосы били взъерошены, и я вдруг заметил, что он все время нервно проводит по ним рукой.
   – Она – ваша сестра. Почему вы хотите, чтобы ее нашли?
   Дэвид грустно улыбнулся.
   – Потому что, как бы вы там ни думали, я очень люблю Элизабет. И прекрасно знаю: она не способна поджечь склад. В отличие от моей сестры. Но понимаете, мистер Белмэйн, какой бы Кристина ни была, она – моя сестра, и я люблю ее. Когда она исчезла – а я, клянусь, действительно не знал, где она, – я решил, что в Каире ее наверняка нет. Хотя бы из-за отсутствия у нее денег для передачи Паше…
   – Паше?
   – «Паша» значит «господин». Эдвард и Кристина вели с ним дела в течение многих лет. Так вот, когда Кристина исчезла, а Элизабет арестовали, я, признаться, несколько переоценил наше британское правосудие. Я и представить себе не мог, что Элизабет отправят в тюрьму. Я был уверен: для этого не хватит ни доказательств, ни свидетельских показаний.
   – Ваша сестра гораздо умнее, чем вы думаете, мистер Уолтерс. Продолжайте.
   – Да вот, собственно, и все. Могу только добавить, что этот самый Паша обладает какой-то властью над Кристиной. Я хочу избавить ее от этого влияния. Я понимаю, что возвращение в Англию для нее означает арест и суд. Ну что ж, значит, так тому и быть.
   Я был удивлен:
   – Неужели недостаточно просто письменных показаний?
   Уолтерс не уловил моей скрытой иронии:
   – Нет, этого мало. Хотя это, пожалуй, единственное, чего вам удастся добиться. И то в лучшем случае. Если сумеете ее найти.
   – О, я найду ее, мистер Уолтерс! На этот счет можете не беспокоиться. Уж это я вам обещаю.
   К моему великому облегчению, салон первого класса самолета, следующего рейсом в Каир, был почти пуст. Я спокойно откинулся на спинку сиденья, наблюдая за исчезающими вдали пригородами Лондона и думая о том, как я перенесу пятичасовой перелет.
   Я старался отвлечь свои мысли от Элизабет, но это оказалось невозможным. Я видел ее накануне вечером, и ее совершенно бескровное растерянное лицо намертво отпечаталось в моей памяти. Было совершенно очевидно, что она все еще находится в состоянии шока, Это-то и, беспокоило меня, больше всего: что произойдет, когда она наконец очнется и до конца осознает весь ужас своего положения. А что ей еще предстоит! Когда я думал о том, каким оскорблениям и издевательствам она может подвергнуться со стороны своих соседок по камере, у меня сжималось сердце. Найдет ли она в себе силы выдержать это, особенно после всех испытаний последних четырех месяцев, не говоря уже о суде? Уже через два дня, проведенных в тюрьме, она выглядела совершенно больной и избегала встречаться со мной взглядом. Она вздрагивала каждый раз, когда где-то хлопала дверь, а услышав чьи-то приближающиеся шаги, так судорожно сжимала кулаки, что ногти оставляли на ладонях глубокие красные следы.
   Когда я сказал ей, что улетаю в Каир, она пробормотала, что не хочет этого. Все равно это ничего не даст и ничем не поможет. Я понял, что она не в состоянии обсуждать подобные вопросы, и попытался сменить тему, но она продолжала убеждать меня: я даже не представляю, с какими людьми мне предстоит иметь дело, я не должен связываться с ними и рисковать своей жизнью! Но это единственный способ вытащить ее из тюрьмы, настаивал я. Однако Элизабет по-прежнему не желала ничего слушать и только все время повторяла, что не хочет, чтобы я нашел Кристину.
   Когда наступило время прощаться, за Элизабет пришла тюремщица. Я долго смотрел им вслед. Элизабет шла ссутулившись, опустив голову, ее руки безвольно висели вдоль тела. Я ждал, но она так и не оглянулась…
   От этих мыслей у меня страшно разболелась голова. Наверное, я тоже еще пребывал в состоянии шока. Единственное сильное чувство, которое я сейчас испытывал, – бессильная ярость из-за того, что сделало с Элизабет наше так называемое правосудие. Когда все это наконец закончится, никто не уговорит меня и дальше работать в адвокатуре. Я сразу уйду.
   Десять минут спустя я вызвал стюардессу и попросил принести мне выпить. Когда я только садился в самолет, она откровенно флиртовала со мной. Но, сообразив, что я отнюдь не в том настроении и не нуждаюсь в ее обществе, стала обращаться ко мне с плохо скрываемым презрением.
   – Александр!
   Я обернулся на голос и поначалу не поверил собственным глазам.
   – Шарлотта!
   Она пыталась широко улыбнуться, но получилось совсем неубедительно.
   – Я знала, что ты никогда не согласишься взять меня с собой, поэтому я… ну, в общем…
   Явно исчерпав все аргументы, она просто небрежно пожала плечами. Я постарался взять себя в руки.
   – Как ты сюда попала?
   – Я подумала, что смогу тебе помочь. Я же знаю Каир. Может, я встречу кого-нибудь из старых знакомых.
   Я прекрасно знал, что в Каире она была только один раз, и то в одиннадцать лет. Теперь же ей исполнилось шестнадцать. Ее темные волосы были заправлены под берет, глаза опухли и покраснели от слез. Но на лице читалась такая отчаянная решимость во что бы то ни стало помочь своей матери, что я улыбнулся, сглотнул застрявший в горле ком и, поцеловав Шарлотту в лоб, усадил ее рядом с собой.
   – Ты ведь не сердишься на меня, правда? – прошептала она.
   – Нет, не сержусь. Но как только мы приземлимся, я первым же рейсом отправлю тебя обратно в Лондон.
   Шарлотта была готова вот-вот расплакаться.
   – Пожалуйста, не отсылай меня обратно. Ну пожалуйста! Я просто сойду с ума, если не смогу что-нибудь сделать. Я никуда не буду выходить из гостиницы. Если хочешь, я даже из номера не буду выходить, но только, пожалуйста, позволь мне остаться с тобой!
   Я смотрел на ее лицо, и мое сердце билось все чаще. С раскосыми черными глазами и свежей, гладкой кожей, она до боли напоминала Элизабет. Я считал ее ребенком, но ведь сейчас ей было столько же, сколько мне, когда я влюбился в ее мать.
   – Александр!
   Глядя на меня умоляющими глазами, Шарлотта ждала ответа. Я провел рукой по гладкой щеке и поправил выбившуюся из-под берета прядь.
   – Александр. – Голос Шарлотты слегка дрогнул. – Я знаю, что ты мой отец.
   Услышать от нее эти слова было настолько мучительно-сладко, что у меня к горлу снова подкатил комок.
   – Ведь это же так, да? Ты – мой отец. И отец Джонатана.
   – Да, – прошептал я. – Я действительно ваш отец.
   Шарлотта положила мне голову на плечо и крепко схватила за руку, как будто боялась, что я исчезну.
   – Откуда ты это узнала? – спросил я спустя некоторое время.
   – Мама всегда с ума сходила из-за моей улыбки, – хихикнула Шарлотта. – А потом я увидела, как она смотрит на тебя, ну и… У меня ведь тоже один зуб немного искривлен, видишь?
   Я рассмеялся, крепко обнял дочь и прижал к себе, прежде чем она успела увидеть слезы на моих глазах.
   – А когда все это закончится, когда мы вернемся в Лондон и маму освободят, я смогу поменять фамилию на твою?
   – Мы этим займемся в первую очередь, – пообещал я, и мне стало очень горько и грустно оттого, что Элизабет нет рядом. Мы с ней столько мечтали об этой минуте!
   Было уже начало одиннадцатого, когда мы вышли из самолета. Нас встречал Роберт Литтлтон. Он по-прежнему процветал в министерстве иностранных дел и теперь был военным атташе нашего посольства в Каире. Правда, еще два дня назад я об этом даже не подозревал. Генри позвонил ему, описал ситуацию, и Роберт тотчас же вызвался помочь.
   Я наблюдал за выражением его лица, когда он здоровался с Шарлоттой, и был немного озадачен тем, что ее присутствие здесь его совершенно не удивило.
   – Машина ждет снаружи, – сказал он. – Я заказал для вас номер в гостинице «Марриотт». – Он улыбнулся Шарлотте, которая деловито куталась в свой объемистый плащ. – Я заказал двухкомнатный номер, так что вы будете жить вместе с вашим…
   – Постой, выходит, ты знал о ее приезде?
   – Конечно, знал. Мне позвонил Генри и сказал, что она вылетела вместе с тобой.
   Я повернулся к Шарлотте:
   – Значит, ты сказала Генри, что собираешься лететь?
   Она кивнула, и я не смог удержаться от смеха. Ну ничего, я с ним еще поговорю, когда вернусь!
   По дороге в город Роберт рассказывал мне, что ему уже удалось выяснить. Судя по всему, Камель – я попытался вспомнить, слышал ли это имя раньше, но так ничего и не вспомнил – арестован; Правда, Роберт не мог достоверно сказать, за что, но был почти уверен: это связано с нелегальным экспортно – импортным бизнесом в Долине Царей.
   – Но я совершенно точно знаю, сейчас полиция пытается как-то связать все это – подделки древностей, контрабанду и, конечно, убийство сторожа музея – с Пашой.
   – Пашой? Дэвид Уолтерс говорил о нем. Он считает, что Кристина с ним.
   – Вполне возможно он прав, но вряд ли это нам поможет. Паша фактически является хозяином Каира, а значит, она может быть где угодно. – Он кивнул на окно, приглашая меня посмотреть наружу.
   Я выглянул и сразу понял, о, чем речь. Каир производил впечатление города, в котором можно прятаться вечно и никто тебя не найдет. При свете мигающих неоновых вывесок я увидел, что за современными домами, выстроенными вдоль основной автомагистрали, сразу начинается безумный лабиринт узеньких улочек, скопище ветхих домишек и угрюмых многоквартирных монстров. И повсюду, куда ни глянь, толпы людей. Для меня, иностранца, это выглядело, как воплощенный хаос. Дорога, по которой мы ехали, была не лучше всего остального. Казалось, отчаянно сигналящие шоферы – либо сумасшедшие, либо потенциальные самоубийцы. У моста полицейский орал на водителя, наполовину высунувшегося из окна машины и тоже, в свою очередь, не молчащего. Где-то неподалеку звучала громкая музыка, внося свою лепту в этот безумный концерт. Когда мы проехали мост, Роберт рассмеялся: