Страница:
— Вот это — древняя география, — сказала Эльфаба. — А тут — сборник договоров между арджиканскими родами — наверняка найдутся вожди, которые многое бы отдали, чтоб их заполучить. Если они, конечно, не устарели. Вот несколько учебников из Шиза, я тоже по ним училась. По этой «Биологии», например.
— А вон та огромная, с багряными листами, исписанными серебряными чернилами? Дорогая, должно быть…
— Эта? Я нашла ее на самом дне шкафа. По-моему, это «Гримуатика».
Эльфаба провела рукой вдоль страницы — зеленая волна по пурпурному пергаменту.
— Красивое слово для красивой книги. Но что оно значит?
— Насколько я понимаю, — сказала Эльфаба, — это что-то вроде энциклопедии обо всем: о магии и мире духов, о видимом и невидимом, о прошлом и будущем. Ее почти невозможно читать: я выхватываю по одной строчке то тут, то там. Смотрите: она не дается глазу.
Эльфаба показала на абзац рукописного текста. Сарима пригляделась и ахнула. Буквы, словно живые, поплыли, меняя форму. Страница будто хотела что-то показать, но потом передумала, и буквы сползлись в одну серебристую кучу, точно в муравейник.
Эльфаба перевернула страницу.
— Вот этот раздел — бестиарий, свод знаний обо всех живых существах.
На странице были аккуратные рисунки Кого-то, фигурой и крыльями отдаленно напоминающего ангела. Вокруг располагались подробные примечания, повествующие убористым почерком об аэродинамических аспектах святости. Рисунки показывали, как движутся крылья у ангела, улыбающегося похотливой улыбкой.
— Тут еще приведен какой-то рецепт, — сказала Эльфаба и прочитала: — «О черных яблоках, возбуждающих жадность смертельную».
— Ах да, теперь вспомнила! Я ведь сама положила эту книгу в шкаф, — сказала Сарима. — И как только я могла забыть? Хотя книги — они такие, о них так быстро забываешь, правда же?
Глаза Эльфабы вспыхнули.
— Как, Сарима? Как она сюда попала? Пожалуйста, расскажите.
Хозяйка Киамо-Ко смутилась, покраснела, попыталась открыть окно и, убедившись, что оно намертво вмерзло в раму, грузно села на ящик. Давным-давно, начала она, еще в те времена, когда все были молоды и стройны, Фьеро с соплеменниками ушли на охоту в Тысячелетние степи, а Сарима, сославшись на головную боль, осталась одна-одинешенька в замке. Тут раздался звонок у ворот.
— Кто же это был? — не выдержала Эльфаба. — Мадам Кашмери? Кембрийская ведьма?
— Нет, никакая не мадам. Это пришел старик в рваном плаще и представился волшебником, хотя по виду — обычный сумасшедший. Он попросил поесть и помыться, а потом сказал, что хочет подарить мне в награду вот эту книгу. Япыталась объяснить, что мне как хозяйке замка некогда читать всякие там книжки, но он настоял.
Сарима плотнее завернулась в кофты и провела пальцем по стопке пыльных книг.
— Он рассказал мне удивительную историю и уговорил принять подарок. Он сказал, это книга знаний из другого мира, но там за ней охотятся, поэтому он принес ее сюда в надежде хорошенько спрятать.
— Глупости, — возразила Эльфаба. — Если бы это и правда была книга из другого мира, я не разобрала бы ни слова, а так я кое-что понимаю.
— Ну, это волшебная книга, — сказала Сарима. — Я ведь, знаете, поверила старику. Он сказал, между нашими мирами гораздо больше общего, чем кажется, и что в нашем мире есть отголоски его мира, а в его — нашего; что они как будто выплескиваются друг в друга. Старичок был с виду добрый и немного рассеянный, с длинной, косматой, совсем почти белой бородой, и пахло от него чесноком и сметаной.
— Что неоспоримо доказывает его прибытие из другого мира.
— Не смейтесь, — сухо сказала Сарима. — Вы спросили, я и отвечаю. Он сказал, эта книга слишком сильна, чтобы ее уничтожить, но слишком опасна для того, другого, мира, чтобы ее хранить. Так что он каким-то волшебным способом проник к нам и принес книгу сюда.
— Почему именно сюда? Киамо-Ко воззвал к нему своей прелестью, и он не смог устоять?
— С одной стороны, Киамо-Ко — это крепость, с другой — одно из самых отдаленных мест в стране. Так рассуждал старик, и я с ним полностью согласна. И какая мне разница: одной книгой больше, одной меньше. Он хотел ее оставить, я и исполнила его желание. Мы затащили книгу сюда и положили вместе с остальными, потом он благословил меня и ушел по Хромой тропе. Я никому и не говорила про это.
— Вы действительно думаете, что старик был волшебником? — спросила Эльфаба. — И что книга написана… в Ином мире? Вы вообще верите в другие миры?
— Я и в этот мир не очень-то верю, — сказала Сарима, — а он существует. Так какая разница другим мирам, верю я в них или нет? Вы вот разве не верите?
— Пыталась, когда была маленькой, В невнятный, бесформенный мир спасения, в Иную землю — но сколько ни старалась я ее себе представить, все впустую. Теперь мне кажется, что другой мир — это мы сами, живущие неведомой нам жизнью, как отражение в зеркале. От одной мысли голова идет кругом.
— В общем, кем бы он ни был — волшебником из другого мира, сумасшедшим из этого или кем-то еще, — а человек он хороший.
— Может, кто из роялистов? — предположила Эльфаба. — Давний последователь регента Пасториуса, мечтающий о дворцовом перевороте и пробуждении Озмы Типпетариус, принес сюда древний лурлинистский трактат, чтобы, когда придет время, забрать его обратно?
— Вам везде мерещатся заговоры, — сказала Сарима. — Я знаю только, что это был очень древний старик, наверняка странствующий волшебник, пришедший, судя по акценту, издалека. И если он хотел схоронить свою драгоценную книгу, то выбрал самое подходящее место. Книга лежала здесь уже лет десять, не меньше, и никто ничего о ней не знал.
— Можно я возьму ее почитать?
— Да пожалуйста! Старик не запрещал ее читать, а я тогда и не умела. Но вы только посмотрите на этого изумительного, ангела. Неужели один его вид не пробуждает в вас веру в Иную землю? В загробный мир?
— Загробного мира нам только не хватает, — фыркнула Эльфаба, захлопнув книгу. — Из нашей юдоли скорби в новую.
6
7
8
— А вон та огромная, с багряными листами, исписанными серебряными чернилами? Дорогая, должно быть…
— Эта? Я нашла ее на самом дне шкафа. По-моему, это «Гримуатика».
Эльфаба провела рукой вдоль страницы — зеленая волна по пурпурному пергаменту.
— Красивое слово для красивой книги. Но что оно значит?
— Насколько я понимаю, — сказала Эльфаба, — это что-то вроде энциклопедии обо всем: о магии и мире духов, о видимом и невидимом, о прошлом и будущем. Ее почти невозможно читать: я выхватываю по одной строчке то тут, то там. Смотрите: она не дается глазу.
Эльфаба показала на абзац рукописного текста. Сарима пригляделась и ахнула. Буквы, словно живые, поплыли, меняя форму. Страница будто хотела что-то показать, но потом передумала, и буквы сползлись в одну серебристую кучу, точно в муравейник.
Эльфаба перевернула страницу.
— Вот этот раздел — бестиарий, свод знаний обо всех живых существах.
На странице были аккуратные рисунки Кого-то, фигурой и крыльями отдаленно напоминающего ангела. Вокруг располагались подробные примечания, повествующие убористым почерком об аэродинамических аспектах святости. Рисунки показывали, как движутся крылья у ангела, улыбающегося похотливой улыбкой.
— Тут еще приведен какой-то рецепт, — сказала Эльфаба и прочитала: — «О черных яблоках, возбуждающих жадность смертельную».
— Ах да, теперь вспомнила! Я ведь сама положила эту книгу в шкаф, — сказала Сарима. — И как только я могла забыть? Хотя книги — они такие, о них так быстро забываешь, правда же?
Глаза Эльфабы вспыхнули.
— Как, Сарима? Как она сюда попала? Пожалуйста, расскажите.
Хозяйка Киамо-Ко смутилась, покраснела, попыталась открыть окно и, убедившись, что оно намертво вмерзло в раму, грузно села на ящик. Давным-давно, начала она, еще в те времена, когда все были молоды и стройны, Фьеро с соплеменниками ушли на охоту в Тысячелетние степи, а Сарима, сославшись на головную боль, осталась одна-одинешенька в замке. Тут раздался звонок у ворот.
— Кто же это был? — не выдержала Эльфаба. — Мадам Кашмери? Кембрийская ведьма?
— Нет, никакая не мадам. Это пришел старик в рваном плаще и представился волшебником, хотя по виду — обычный сумасшедший. Он попросил поесть и помыться, а потом сказал, что хочет подарить мне в награду вот эту книгу. Япыталась объяснить, что мне как хозяйке замка некогда читать всякие там книжки, но он настоял.
Сарима плотнее завернулась в кофты и провела пальцем по стопке пыльных книг.
— Он рассказал мне удивительную историю и уговорил принять подарок. Он сказал, это книга знаний из другого мира, но там за ней охотятся, поэтому он принес ее сюда в надежде хорошенько спрятать.
— Глупости, — возразила Эльфаба. — Если бы это и правда была книга из другого мира, я не разобрала бы ни слова, а так я кое-что понимаю.
— Ну, это волшебная книга, — сказала Сарима. — Я ведь, знаете, поверила старику. Он сказал, между нашими мирами гораздо больше общего, чем кажется, и что в нашем мире есть отголоски его мира, а в его — нашего; что они как будто выплескиваются друг в друга. Старичок был с виду добрый и немного рассеянный, с длинной, косматой, совсем почти белой бородой, и пахло от него чесноком и сметаной.
— Что неоспоримо доказывает его прибытие из другого мира.
— Не смейтесь, — сухо сказала Сарима. — Вы спросили, я и отвечаю. Он сказал, эта книга слишком сильна, чтобы ее уничтожить, но слишком опасна для того, другого, мира, чтобы ее хранить. Так что он каким-то волшебным способом проник к нам и принес книгу сюда.
— Почему именно сюда? Киамо-Ко воззвал к нему своей прелестью, и он не смог устоять?
— С одной стороны, Киамо-Ко — это крепость, с другой — одно из самых отдаленных мест в стране. Так рассуждал старик, и я с ним полностью согласна. И какая мне разница: одной книгой больше, одной меньше. Он хотел ее оставить, я и исполнила его желание. Мы затащили книгу сюда и положили вместе с остальными, потом он благословил меня и ушел по Хромой тропе. Я никому и не говорила про это.
— Вы действительно думаете, что старик был волшебником? — спросила Эльфаба. — И что книга написана… в Ином мире? Вы вообще верите в другие миры?
— Я и в этот мир не очень-то верю, — сказала Сарима, — а он существует. Так какая разница другим мирам, верю я в них или нет? Вы вот разве не верите?
— Пыталась, когда была маленькой, В невнятный, бесформенный мир спасения, в Иную землю — но сколько ни старалась я ее себе представить, все впустую. Теперь мне кажется, что другой мир — это мы сами, живущие неведомой нам жизнью, как отражение в зеркале. От одной мысли голова идет кругом.
— В общем, кем бы он ни был — волшебником из другого мира, сумасшедшим из этого или кем-то еще, — а человек он хороший.
— Может, кто из роялистов? — предположила Эльфаба. — Давний последователь регента Пасториуса, мечтающий о дворцовом перевороте и пробуждении Озмы Типпетариус, принес сюда древний лурлинистский трактат, чтобы, когда придет время, забрать его обратно?
— Вам везде мерещатся заговоры, — сказала Сарима. — Я знаю только, что это был очень древний старик, наверняка странствующий волшебник, пришедший, судя по акценту, издалека. И если он хотел схоронить свою драгоценную книгу, то выбрал самое подходящее место. Книга лежала здесь уже лет десять, не меньше, и никто ничего о ней не знал.
— Можно я возьму ее почитать?
— Да пожалуйста! Старик не запрещал ее читать, а я тогда и не умела. Но вы только посмотрите на этого изумительного, ангела. Неужели один его вид не пробуждает в вас веру в Иную землю? В загробный мир?
— Загробного мира нам только не хватает, — фыркнула Эльфаба, захлопнув книгу. — Из нашей юдоли скорби в новую.
6
Как-то утром, когда Шестая в очередной раз начала и тут же бросила чему-то учить детей, Иржи предложил играть в прятки. Стали тянуть жребий, кому водить, и он пал на Нор, так что пришлось ей закрыть глаза и считать. Когда ей наскучило, она громко выкрикнула: «Сто!» и пошла искать.
Первым она осалила Лира. Он мог часами пропадать невесть где, но специально прятаться не умел. Вместе они пошли искать остальных и обнаружили Иржи в Солнечной комнате, где он притаился на корточках за бархатным пологом, свешивающимся с перекладины, на которой сидело чучело грифона.
Но Манека, чемпиона по пряткам, они нигде не могли найти: ни в кухне, ни в музыкальной комнате, ни в башнях. Исчерпав все возможности, дети осмелились даже спуститься в сырой подвал.
— Здесь есть подземные ходы, которые ведут прямиком в ад, — сказал Иржи.
— Как? Где? Зачем? — наперебой стали спрашивать Нор и Лир.
— Не знаю, они ведь тайные. Можете сами спросить у тети Шестой. Демонам в аду хотелось пить, а здесь когда-то размещался Водный совет, вот они и прорыли сюда ходы за водой.
— Смотри, Лир, колодец! — сказала Нор.
Посреди низкой подвальной комнаты, поблескивая капельками воды на камнях, стоял невысокий колодец с деревянной крышкой и простым механизмом с грузом и цепью, чтобы сдвигать крышку в сторону. Дети без труда открыли его.
— Здесь, — сказал Иржи, — ловят рыбу. Никто толком не знает, что внизу: подземное озеро или путь прямиком в ад.
Он посветил в колодец свечой, и холодные белые отблески заиграли на поверхности черной воды.
— Тетя Шестая говорит, здесь водится золотой карп, — сказала Нор. — Она его один раз видела. Огромная такая рыбина. Тетя сначала подумала, что это всплыл какой-то медный чайник, пока не заметила глаза.
— Может, это и был медный чайник, — сказал Лир. — У чайников нет глаз, — резонно возразила Нор.
— Манека-то хоть здесь нет? — спросил Иржи. — Эй, Манек, — крикнул он в колодец, но только эхо ответило ему из мокрой черноты.
— Может, он нашел тайный ход в ад? — предположил Лир.
Иржи задвинул крышку.
— Сами его там ищите, — сказал он. — Мне надоело.
Как это часто бывает, на детей ни с того ни с сего напал страх, и они стремглав понеслись к выходу из темного подвала. Четвертая отчитала их за шум.
Наконец Манека нашли возле двери в комнату тетушки гостьи. Он смотрел в щель между досками.
— Тс-с, — сказал он, оглянувшись.
Нор подбежала и осалила его.
— Попался!
— Тс-с! — настойчивее повторил брат.
Они стали по очереди смотреть в щель. Тетушка, водя пальцем по странице, что-то неразборчиво бормотала. На тумбочке рядом с ней с заметным беспокойством сидел Чистри.
— Что происходит? — спросила Нор.
— Обезьяну учат разговаривать, — сказал Манек.
— Покажите! — попросил Лир.
— Скажи «дух», — говорила тетушка обезьяне. — Ну, скажи: «дух».
Чистри скривил рот, будто обдумывая предложение.
— На свете все едино, — сказала тетушка обезьяне, а может быть, себе. — Стихии одинаковы, связи те же. Камень помнит, вода память держит, воздух хранит прошлое, а в огне оно возрождается, как птица феникс. Звери и звери состоят из одинаковых начал. Вспомни, как надо разговаривать, Чистри! Да, ты зверь, но Звери — твои ближайшие родственники, черт тебя дери. Скажи «дух»!
Обезьянка поковырялась в шерсти, выловила блоху и отправила ее в рот.
— Ду-ух, — пропела тетушка. — Скажи «дух». В тебе есть Дух, я знаю. Ну! «Дух»!
— Ух, — выдавил Чистри.
Дети чуть не проломили дверь, пытаясь разглядеть, как смеется, пляшет и поет тетушка, прижимая к себе обезьянку.
— Дух, ну, Чистри, дух! У тебя почти получилось. Дух! Скажи «дух»!
— Ух, ух, ух, — продолжал ухать Чистри, не особо удивившийся своей новой способности. — Фух.
Килиджой встрепенулся отзвуков незнакомого голоса.
— Дух, — повторила тетушка.
— Хух, — терпеливо ответил Чистри. — Тух. Пух. Ух-ух-ух. Пух фух ух ух нюх.
— Дух, — сказала тетушка. — Ах, дорогой мой Чистри, мы на практике докажем правоту профессора Дилламонда. Все мы устроены одинаково, надо только пристально взглянуть, чтобы увидеть. Его труды не прошли напрасно. Дух, мой дружок, дух!
— Плюх, — сказал Чистри.
Дети не выдержали. С громким хохотом они побежали вниз по ступеням, потом к себе в комнату и еще долго смеялись в подушки.
Ни матери, ни тетям они не стали рассказывать об увиденном, боясь, как бы те не запретили тетушке гостье учить обезьянку разговаривать. Чем умнее станет Чистри, решили они, тем интереснее будет с ним играть.
В один погожий зимний день, когда казалось, что если они не выберутся из замка, то умрут со скуки, Сарима предложила пойти на каток. Сестры согласились, достали ржавеющие коньки, которые привез им Фьеро из Изумрудного города, напекли карамельных печений, налили в термосы горячий шоколад и даже украсили одежду зелеными и желтыми ленточками, как будто пришла вторая Лурлиниада. Сарима надела теплое коричневое платье с пушистым воротником, а детей облачила в дополнительные штаны и свитера. Даже Эльфаба, в толстом фиолетовом плаще, арджиканских сапогах на козьем меху и варежках, с метлой под мышкой присоединилась к остальным. Вслед за ней, волоча корзину, с сушеными абрикосами, шел Чистри. Процессию замыкали сестры в скромных мужских шубах.
Они спустились к замерзшему пруду рядом с замком. Крестьяне расчистили его и превратили в серебристую гладь, изрезанную причудливой коньковой вязью и окруженную мягкой снежной подушкой для тех, кто вдруг забудет притормозить или развернуться. В ярком солнечном свете на фоне синего неба снежными аистами и ледяными грифонами вырисовывались величественные горные вершины. Каток был уже заполнен визжащей детворой и мечущимися подростками, которые поминутно врезались друг в дружку и падали в неприличных позах. Медленно и важно двигались по льду взрослые. Завидев владельцев замка, деревенская толпа притихла — но дети есть дети, и тишина надолго не задержалась.
Отчаянно боясь упасть, Сарима грузно ступила на лед, но вскоре в ней проснулись прежние навыки: сначала один размашистый шаг, потом другой — и вот она уже катилась среди крестьян и их детей. Рядом, держась за руки, гурьбой ехали сестры. Эльфаба напоминала своих ворон: колени вывернуты, руки шумно машут темными складками плаща, хватаясь за воздух.
Когда взрослые накатались (а дети еще только разогревались), Эльфаба, Сарима и сестры уселись на медвежьих шкурах, заботливо расстеленных для них крестьянами.
— Летом, прежде чем мужчинам уходить на охоту, а мальчишкам — в горы пасти коз и овец, мы разводим огромный костер, зажариваем свиней, выставляем пиво и приглашаем здешних жителей на праздник. Ну и конечно, ворота замка открыты для них, если в округе появится какой-нибудь горный лев или злой медведь: народ пережидает у нас, пока охотники выследят и убьют зверя или он сам уберется восвояси. — Сарима самодовольно улыбнулась, потом фыркнула. — Ну и видок у вас был, тетушка, в этом плаще с метлой под мышкой.
— Лир говорит, это волшебная метла, — сказала подъехавшая Нор и бросила в Сариму пригоршню сухого рассыпчатого снега. Эльфаба дернулась и подняла воротник, защищаясь от разлетевшихся морозных брызг. Нор злорадно захихикала и укатила прочь.
— Ну-ка расскажите, что это еще за волшебная метла, — сказала Сарима.
— Я не говорила, что она волшебная. Мне дала ее старая настоятельница, матушка Якль. Она взяла меня под свое крыло и, когда приходила в себя, давала мне наставления.
— Наставления? — переспросила Сарима.
— Она говорила, что метла — ключ к моей судьбе. Видно, имела в виду участь домохозяйки.
— Нашего полку прибыло, — зевнула Сарима.
— За все время в монастыре я так и не смогла понять матушку Якль, — сказала Эльфаба. — Кто она: выжившая из ума старуха или мудрая пророчица.
Увидев, что ее уже не слушают, она замолчала.
Скоро вернулась Нор и плюхнулась матери на колени.
— Эти мальчики такие гадкие, — пожаловалась она. — Расскажи мне сказку, мама.
— Да, с ними бывает сложно, — согласилась Сарима. — О чем же тебе рассказать? Может, о том, как ты родилась?
— Фу, не надо! — Нор состроила гримасу. — Лучше настоящую сказку. Про лисят и ведьму.
Сарима стала было возражать, зная, что дети считают ведьмой Эльфабу, но дочь заупрямилась, и пришлось уступить. Эльфаба прислушалась. Отец объяснял ей нравственные законы, няня сплетничала, Несса хныкала, но никто и никогда не рассказывал ей сказок. Она пододвинулась к Сариме, чтобы лучше слышать.
Сарима рассказывала без особого артистизма, но у Эльфабы все равно мороз прошел по коже, когда она услышала заключительное: «Там злая ведьма навсегда и осталась».
— И не вылезла? — с лукавым блеском в глазах задала Нор ритуальный вопрос.
— Пока что нет, — сказала Сарима и подалась вперед, делая вид, что хочет укусить дочку за шею. Нор взвизгнула, вскочила и побежала к мальчишкам.
— По-моему, вредно, пусть даже в сказках, предполагать, будто злу тоже уготована загробная жизнь, — сказала Эльфаба. — Сама идея глупая. А уж угрожать адом за зло и обещать счастливую Иную землю за добро — просто стыдно.
— Не надо об этом, — сказала Сарима. — Там меня ждет Фьеро.
— На том свете? — недоверчиво переспросила Эльфаба.
— Вам лишь бы высмеять все и обругать, — продолжала княгиня. — Мне жаль ту загробную страну, в которую вы попадете. Сразу нагоните на всех тоску, как вы умеете.
Первым она осалила Лира. Он мог часами пропадать невесть где, но специально прятаться не умел. Вместе они пошли искать остальных и обнаружили Иржи в Солнечной комнате, где он притаился на корточках за бархатным пологом, свешивающимся с перекладины, на которой сидело чучело грифона.
Но Манека, чемпиона по пряткам, они нигде не могли найти: ни в кухне, ни в музыкальной комнате, ни в башнях. Исчерпав все возможности, дети осмелились даже спуститься в сырой подвал.
— Здесь есть подземные ходы, которые ведут прямиком в ад, — сказал Иржи.
— Как? Где? Зачем? — наперебой стали спрашивать Нор и Лир.
— Не знаю, они ведь тайные. Можете сами спросить у тети Шестой. Демонам в аду хотелось пить, а здесь когда-то размещался Водный совет, вот они и прорыли сюда ходы за водой.
— Смотри, Лир, колодец! — сказала Нор.
Посреди низкой подвальной комнаты, поблескивая капельками воды на камнях, стоял невысокий колодец с деревянной крышкой и простым механизмом с грузом и цепью, чтобы сдвигать крышку в сторону. Дети без труда открыли его.
— Здесь, — сказал Иржи, — ловят рыбу. Никто толком не знает, что внизу: подземное озеро или путь прямиком в ад.
Он посветил в колодец свечой, и холодные белые отблески заиграли на поверхности черной воды.
— Тетя Шестая говорит, здесь водится золотой карп, — сказала Нор. — Она его один раз видела. Огромная такая рыбина. Тетя сначала подумала, что это всплыл какой-то медный чайник, пока не заметила глаза.
— Может, это и был медный чайник, — сказал Лир. — У чайников нет глаз, — резонно возразила Нор.
— Манека-то хоть здесь нет? — спросил Иржи. — Эй, Манек, — крикнул он в колодец, но только эхо ответило ему из мокрой черноты.
— Может, он нашел тайный ход в ад? — предположил Лир.
Иржи задвинул крышку.
— Сами его там ищите, — сказал он. — Мне надоело.
Как это часто бывает, на детей ни с того ни с сего напал страх, и они стремглав понеслись к выходу из темного подвала. Четвертая отчитала их за шум.
Наконец Манека нашли возле двери в комнату тетушки гостьи. Он смотрел в щель между досками.
— Тс-с, — сказал он, оглянувшись.
Нор подбежала и осалила его.
— Попался!
— Тс-с! — настойчивее повторил брат.
Они стали по очереди смотреть в щель. Тетушка, водя пальцем по странице, что-то неразборчиво бормотала. На тумбочке рядом с ней с заметным беспокойством сидел Чистри.
— Что происходит? — спросила Нор.
— Обезьяну учат разговаривать, — сказал Манек.
— Покажите! — попросил Лир.
— Скажи «дух», — говорила тетушка обезьяне. — Ну, скажи: «дух».
Чистри скривил рот, будто обдумывая предложение.
— На свете все едино, — сказала тетушка обезьяне, а может быть, себе. — Стихии одинаковы, связи те же. Камень помнит, вода память держит, воздух хранит прошлое, а в огне оно возрождается, как птица феникс. Звери и звери состоят из одинаковых начал. Вспомни, как надо разговаривать, Чистри! Да, ты зверь, но Звери — твои ближайшие родственники, черт тебя дери. Скажи «дух»!
Обезьянка поковырялась в шерсти, выловила блоху и отправила ее в рот.
— Ду-ух, — пропела тетушка. — Скажи «дух». В тебе есть Дух, я знаю. Ну! «Дух»!
— Ух, — выдавил Чистри.
Дети чуть не проломили дверь, пытаясь разглядеть, как смеется, пляшет и поет тетушка, прижимая к себе обезьянку.
— Дух, ну, Чистри, дух! У тебя почти получилось. Дух! Скажи «дух»!
— Ух, ух, ух, — продолжал ухать Чистри, не особо удивившийся своей новой способности. — Фух.
Килиджой встрепенулся отзвуков незнакомого голоса.
— Дух, — повторила тетушка.
— Хух, — терпеливо ответил Чистри. — Тух. Пух. Ух-ух-ух. Пух фух ух ух нюх.
— Дух, — сказала тетушка. — Ах, дорогой мой Чистри, мы на практике докажем правоту профессора Дилламонда. Все мы устроены одинаково, надо только пристально взглянуть, чтобы увидеть. Его труды не прошли напрасно. Дух, мой дружок, дух!
— Плюх, — сказал Чистри.
Дети не выдержали. С громким хохотом они побежали вниз по ступеням, потом к себе в комнату и еще долго смеялись в подушки.
Ни матери, ни тетям они не стали рассказывать об увиденном, боясь, как бы те не запретили тетушке гостье учить обезьянку разговаривать. Чем умнее станет Чистри, решили они, тем интереснее будет с ним играть.
В один погожий зимний день, когда казалось, что если они не выберутся из замка, то умрут со скуки, Сарима предложила пойти на каток. Сестры согласились, достали ржавеющие коньки, которые привез им Фьеро из Изумрудного города, напекли карамельных печений, налили в термосы горячий шоколад и даже украсили одежду зелеными и желтыми ленточками, как будто пришла вторая Лурлиниада. Сарима надела теплое коричневое платье с пушистым воротником, а детей облачила в дополнительные штаны и свитера. Даже Эльфаба, в толстом фиолетовом плаще, арджиканских сапогах на козьем меху и варежках, с метлой под мышкой присоединилась к остальным. Вслед за ней, волоча корзину, с сушеными абрикосами, шел Чистри. Процессию замыкали сестры в скромных мужских шубах.
Они спустились к замерзшему пруду рядом с замком. Крестьяне расчистили его и превратили в серебристую гладь, изрезанную причудливой коньковой вязью и окруженную мягкой снежной подушкой для тех, кто вдруг забудет притормозить или развернуться. В ярком солнечном свете на фоне синего неба снежными аистами и ледяными грифонами вырисовывались величественные горные вершины. Каток был уже заполнен визжащей детворой и мечущимися подростками, которые поминутно врезались друг в дружку и падали в неприличных позах. Медленно и важно двигались по льду взрослые. Завидев владельцев замка, деревенская толпа притихла — но дети есть дети, и тишина надолго не задержалась.
Отчаянно боясь упасть, Сарима грузно ступила на лед, но вскоре в ней проснулись прежние навыки: сначала один размашистый шаг, потом другой — и вот она уже катилась среди крестьян и их детей. Рядом, держась за руки, гурьбой ехали сестры. Эльфаба напоминала своих ворон: колени вывернуты, руки шумно машут темными складками плаща, хватаясь за воздух.
Когда взрослые накатались (а дети еще только разогревались), Эльфаба, Сарима и сестры уселись на медвежьих шкурах, заботливо расстеленных для них крестьянами.
— Летом, прежде чем мужчинам уходить на охоту, а мальчишкам — в горы пасти коз и овец, мы разводим огромный костер, зажариваем свиней, выставляем пиво и приглашаем здешних жителей на праздник. Ну и конечно, ворота замка открыты для них, если в округе появится какой-нибудь горный лев или злой медведь: народ пережидает у нас, пока охотники выследят и убьют зверя или он сам уберется восвояси. — Сарима самодовольно улыбнулась, потом фыркнула. — Ну и видок у вас был, тетушка, в этом плаще с метлой под мышкой.
— Лир говорит, это волшебная метла, — сказала подъехавшая Нор и бросила в Сариму пригоршню сухого рассыпчатого снега. Эльфаба дернулась и подняла воротник, защищаясь от разлетевшихся морозных брызг. Нор злорадно захихикала и укатила прочь.
— Ну-ка расскажите, что это еще за волшебная метла, — сказала Сарима.
— Я не говорила, что она волшебная. Мне дала ее старая настоятельница, матушка Якль. Она взяла меня под свое крыло и, когда приходила в себя, давала мне наставления.
— Наставления? — переспросила Сарима.
— Она говорила, что метла — ключ к моей судьбе. Видно, имела в виду участь домохозяйки.
— Нашего полку прибыло, — зевнула Сарима.
— За все время в монастыре я так и не смогла понять матушку Якль, — сказала Эльфаба. — Кто она: выжившая из ума старуха или мудрая пророчица.
Увидев, что ее уже не слушают, она замолчала.
Скоро вернулась Нор и плюхнулась матери на колени.
— Эти мальчики такие гадкие, — пожаловалась она. — Расскажи мне сказку, мама.
— Да, с ними бывает сложно, — согласилась Сарима. — О чем же тебе рассказать? Может, о том, как ты родилась?
— Фу, не надо! — Нор состроила гримасу. — Лучше настоящую сказку. Про лисят и ведьму.
Сарима стала было возражать, зная, что дети считают ведьмой Эльфабу, но дочь заупрямилась, и пришлось уступить. Эльфаба прислушалась. Отец объяснял ей нравственные законы, няня сплетничала, Несса хныкала, но никто и никогда не рассказывал ей сказок. Она пододвинулась к Сариме, чтобы лучше слышать.
Сарима рассказывала без особого артистизма, но у Эльфабы все равно мороз прошел по коже, когда она услышала заключительное: «Там злая ведьма навсегда и осталась».
— И не вылезла? — с лукавым блеском в глазах задала Нор ритуальный вопрос.
— Пока что нет, — сказала Сарима и подалась вперед, делая вид, что хочет укусить дочку за шею. Нор взвизгнула, вскочила и побежала к мальчишкам.
— По-моему, вредно, пусть даже в сказках, предполагать, будто злу тоже уготована загробная жизнь, — сказала Эльфаба. — Сама идея глупая. А уж угрожать адом за зло и обещать счастливую Иную землю за добро — просто стыдно.
— Не надо об этом, — сказала Сарима. — Там меня ждет Фьеро.
— На том свете? — недоверчиво переспросила Эльфаба.
— Вам лишь бы высмеять все и обругать, — продолжала княгиня. — Мне жаль ту загробную страну, в которую вы попадете. Сразу нагоните на всех тоску, как вы умеете.
7
— Она ненормальная, — авторитетно сказал Манек. — Любой дурак знает, что животных нельзя научить разговаривать.
Они играли в пустующей летней конюшне, прыгая из-под крыши в сено и поднимая брызги снега, который искрился в тусклом свете.
— Тогда что она, по-твоему, делает с Чистри? — спросил Иржи. — Раз ты такой умный.
— Учит повторять слова, как попугая, — сказал Манек.
— А по-моему, она волшебница, — сказала Нор.
— У тебя все кругом волшебное, — презрительно фыркнул Манек. — Одно слово, девчонка.
— Потому что правда волшебное, — ответила Нор и обиженно отодвинулась от брата.
— Ты тоже думаешь, что она волшебница? — спросил Манек Лира. — Она все-таки твоя мама.
— Неправда, она моя тетя, — поправил Лир.
— Это нам она тетя, а тебе мама, — не уступал Манек.
— Знаю! — сказал Иржи, пытаясь отвлечь остальных разговором, лишь бы больше не прыгать. — Лир — брат Чистри. Он был таким же, а потом тетушка научила его разговаривать. Ты — заколдованная обезьяна, Лир!
— Никакая я не обезьяна, — возмутился Лир. — И вовсе я не заколдованный.
— Вот мы сейчас и проверим, — сказал Манек. — Сегодня ведь тетушка пьет кофе с мамой? Тогда пойдемте и спросим Чистри. Заодно посмотрим, чему он научился.
Они взбежали по винтовой лестнице к комнате ведьмы. Ее действительно не было. Чистри грыз орехи, Килиджой спал у камина, ворча во сне, пчелы без устали пели. Ни насекомые, ни пес детей не занимали: даже Л ир потерял интерес к собаке, когда оказался в компании ребят, — зато Чистри был всеобщим любимцем.
— Mа-аленький, хоро-ошенький, — принялась звать его Нор. — Иди сюда. Иди к тете Нор.
Чистри недоверчиво поглядел на нее, но потом, помогая себе руками, перебежал через комнату и прыгнул ей на руки, проверил ее уши — нет ли в них угощения — и из-за плеча посмотрел на мальчиков.
— Скажи-ка, Чистри, правда ли, что тетушка ведьма — волшебница? — спросила Нор. — Расскажи нам про нее.
— Ее нее? — вопросительно отозвался Чистри и наморщил лоб.
— Тебя заколдовали? — спросил Манек.
— Вали брали крали, — ответила обезьянка.
— Кто брал? Что крал? Как тебя в мальчика превратить? — спросил Иржи. — Есть какой-нибудь способ?
— Способ носом, — объяснил Чистри. — Сосен возим лосем. Осень просим.
— Что же нам делать-то? — огорчилась Нор, поглаживая обезьянку. — Как перехитрить ведьму?
— Дьму тьму, — рассудил Чистри.
— Очень интересно, — сказал Иржи. — То есть помочь мы тебе не можем?
— Да он сам не понимает, что говорит, — послышался сзади Эльфабин голос. — Ба, какие гости! И без приглашения.
— Здравствуйте, тетушка, — заискивающе сказали дети. — Смотрите, Чистри разговаривает. Он заколдован, да?
— Просто повторяет чужие слова, — сказала Эльфаба и приблизилась к детям. — Не лезьте к нему. И вообще вам сюда нельзя.
— Простите, — сказали они и вышли.
Потом, в детской, они катались по кроватям и хохотали, пока слезы не потекли из глаз. Они и не сами не знали почему. Видимо, от сознания, что легко отделались. Надрывая животы, дети решили, что больше не боятся тетушку ведьму.
Они играли в пустующей летней конюшне, прыгая из-под крыши в сено и поднимая брызги снега, который искрился в тусклом свете.
— Тогда что она, по-твоему, делает с Чистри? — спросил Иржи. — Раз ты такой умный.
— Учит повторять слова, как попугая, — сказал Манек.
— А по-моему, она волшебница, — сказала Нор.
— У тебя все кругом волшебное, — презрительно фыркнул Манек. — Одно слово, девчонка.
— Потому что правда волшебное, — ответила Нор и обиженно отодвинулась от брата.
— Ты тоже думаешь, что она волшебница? — спросил Манек Лира. — Она все-таки твоя мама.
— Неправда, она моя тетя, — поправил Лир.
— Это нам она тетя, а тебе мама, — не уступал Манек.
— Знаю! — сказал Иржи, пытаясь отвлечь остальных разговором, лишь бы больше не прыгать. — Лир — брат Чистри. Он был таким же, а потом тетушка научила его разговаривать. Ты — заколдованная обезьяна, Лир!
— Никакая я не обезьяна, — возмутился Лир. — И вовсе я не заколдованный.
— Вот мы сейчас и проверим, — сказал Манек. — Сегодня ведь тетушка пьет кофе с мамой? Тогда пойдемте и спросим Чистри. Заодно посмотрим, чему он научился.
Они взбежали по винтовой лестнице к комнате ведьмы. Ее действительно не было. Чистри грыз орехи, Килиджой спал у камина, ворча во сне, пчелы без устали пели. Ни насекомые, ни пес детей не занимали: даже Л ир потерял интерес к собаке, когда оказался в компании ребят, — зато Чистри был всеобщим любимцем.
— Mа-аленький, хоро-ошенький, — принялась звать его Нор. — Иди сюда. Иди к тете Нор.
Чистри недоверчиво поглядел на нее, но потом, помогая себе руками, перебежал через комнату и прыгнул ей на руки, проверил ее уши — нет ли в них угощения — и из-за плеча посмотрел на мальчиков.
— Скажи-ка, Чистри, правда ли, что тетушка ведьма — волшебница? — спросила Нор. — Расскажи нам про нее.
— Ее нее? — вопросительно отозвался Чистри и наморщил лоб.
— Тебя заколдовали? — спросил Манек.
— Вали брали крали, — ответила обезьянка.
— Кто брал? Что крал? Как тебя в мальчика превратить? — спросил Иржи. — Есть какой-нибудь способ?
— Способ носом, — объяснил Чистри. — Сосен возим лосем. Осень просим.
— Что же нам делать-то? — огорчилась Нор, поглаживая обезьянку. — Как перехитрить ведьму?
— Дьму тьму, — рассудил Чистри.
— Очень интересно, — сказал Иржи. — То есть помочь мы тебе не можем?
— Да он сам не понимает, что говорит, — послышался сзади Эльфабин голос. — Ба, какие гости! И без приглашения.
— Здравствуйте, тетушка, — заискивающе сказали дети. — Смотрите, Чистри разговаривает. Он заколдован, да?
— Просто повторяет чужие слова, — сказала Эльфаба и приблизилась к детям. — Не лезьте к нему. И вообще вам сюда нельзя.
— Простите, — сказали они и вышли.
Потом, в детской, они катались по кроватям и хохотали, пока слезы не потекли из глаз. Они и не сами не знали почему. Видимо, от сознания, что легко отделались. Надрывая животы, дети решили, что больше не боятся тетушку ведьму.
8
Наступила весна, и на смену снегу пришел дождь. Дети подолгу играли в прятки в ожидании, когда можно будет пойти погулять. Одним утром водила Нор. Она легко находила Манека: всякий раз его выдавал прятавшийся рядом Лир. Наконец Манеку это надоело.
— Слушай, ты или прячься нормально, или води, — сказал он Лиру.
— Как же я спрячусь в воде? — не расслышал тот.
Глаза у Манека озорно сверкнули.
— Я покажу.
Начали играть заново, и Манек повел Лира за собой в подвал. Там было еще сырее обычного: подземная влага сочилась сквозь стены. Подняв крышку колодца, мальчики увидели, как резко поднялся уровень воды. И все равно до нее было еще футов двенадцать — четырнадцать.
— Вот смотри, что я придумал, — начал Манек. — Мы перекинем веревку через этот крючок — она должна тебя удержать, — ты сядешь в ведро, и я медленно спущу тебя в колодец. Не бойся, не до воды. Потом задвину крышку, а дальше пусть Нор ищет, сколько хочет, — все равно никогда не найдет.
Лир боязливо заглянул в мокрую черноту.
— А вдруг там пауки?
— Они боятся воды. Не волнуйся, — деловито сказал Манек.
— Почему тогда ты сам не залезешь?
— Потому что у тебя не хватит сил меня вытащить, неужели не понятно?
— Только ты далеко не уходи, — попросил Лир. — И слишком глубоко меня не опускай. И крышку до конца не закрывай, оставь щелочку. Я темноты боюсь.
— Вечно ты жалуешься, — сказал Манек, подсаживая Лира. — Поэтому тебя никто и не любит.
— Злые вы потому что.
— Ну что, залез? Теперь садись и крепко держись за веревки. Если ведро будет царапать по стенке колодца, оттолкнись от нее рукой. Я тебя сейчас спущу.
— А сам где спрячешься? — спросил Лир. — Здесь больше негде.
— Под лестницей. Нор туда не полезет, она пауков боится.
— Ты же сказал, их здесь нет.
— Она-то не знает. Ну, раз, два, три. План превосходный. Молодец, что согласился.
Манек взялся за рукоятку и крякнул от напряжения: Лир оказался тяжелее, чем он думал. Рукоятка завертелась, вырываясь у него из рук, но, по счастью, веревку зажало, и ведро остановилось, гулко ударившись о стенку колодца.
— Слишком быстро, я так не играю, — донесся из темноты замогильный голос Лира.
— Да ладно тебе, не будь девчонкой, — ответил Манек. — А теперь тихо, не шуми, я привалю крышку, чтобы Нор не догадалась.
— По-моему, там внизу рыба.
— Конечно, рыба. Это же рыбный колодец.
— А она не прыгнет? Вода совсем близко.
— Обязательно прыгнет и вопьется острыми зубами. Такие жирдяи, как ты, — их любимая еда. Да не дрейфь, я шучу. Не будут они прыгать. Неужели я бы тебя туда опустил, если бы они прыгали и кусались? Честное слово, ты мне совсем не доверяешь!
Со вздохом разочарования Манек закрыл колодец крышкой, но не наполовину, как обещал, а полностью. К его удивлению, Лир даже не стал жаловаться. Наверное, обиделся, подумал Манек.
Он посидел чуть-чуть под лестницей, но потом подумал, что лучше спрятаться за алтарем в старой часовне.
— Я скоро вернусь, — шепнул он.
Лир не ответил, и, решив, что он все еще дуется, Манек шмыгнул наверх.
В кои-то веки Сарима готовила ужин, а сестры разучивали новый танец в музыкальной комнате над кухней.
— Топают, как слонихи, — сказала Сарима вошедшей Эльфабе и кивнула на потолок.
— А, это вы, не ожидала вас здесь увидеть, — сказала Эльфаба, выискивая, чем бы перекусить. — Кстати, я хочу пожаловаться на ваших детей.
— На этих маленьких разбойников? — спросила хозяйка, помешивая тушившиеся в кастрюле овощи. — Опять подложили вам пауков в постель?
— Если бы пауков — можно хотя бы скормить их воронам. Нет, они роются в моих вещах, бесконечно дразнят Чистри и не слушаются. Разве нельзя с ними что-нибудь сделать?
— Что, например? Попробуйте лучше брюкву — она совсем псу под хвост?
— Хуже, — поморщилась Эльфаба. — Даже Килиджой ее есть не станет. Пусть лучше будет морковка. Но дети, Сарима, — они совсем неуправляемые. Разве им не нужно ходить в школу?
— Нужно, конечно, но как их отправишь? — терпеливо принялась объяснять Сарима. — Они заветная мишень для честолюбивых арджиканцев. Мне и так страшно, когда они летом убегают за ворота — никогда не знаешь, вернутся домой живыми или их найдут в какой-нибудь канаве со вспоротым животом. Такова доля вдовствующей княгини, тетушка.
— Я в свое время была примерным ребенком, — гордо сказала Эльфаба. — Заботилась о больной сестренке, слушалась родителей. Я путешествовала с отцом как божья посланница, хотя не верила ни в какого бога. Я верила в дочернее послушание, и это мне не повредило.
— Что же тогда повредило? — хитро спросила ее Сарима.
— Я бы рассказала, да вы отказываетесь слушать. Но я не о том. Ваши дети неуправляемые. Вы их совсем распустили.
— Ах, дети-дети, — вздохнула Сарима, взявшись за терку. — Они добрые: если что и выкинут, так ведь не со зла. Они такие веселые и счастливые. До чего радостно смотреть, когда они носятся по замку со своими играми. Скоро пролетят эти драгоценные дни, тетушка, и тогда останется только с горечью вспоминать, как когда-то здесь звенел детский смех.
— Дьявольский смех.
— В детях есть искра божья, — убежденно сказала Сарима. — Вы, конечно, слышали о маленькой Озме, которую Гудвин лишил трона? Говорят, он усыпил ее и заточил в какой-то пещере. Возможно, даже в наших горах. У Волшебника не поднялась рука убить девочку. Когда-нибудь Озма вернется на престол и станет самой лучшей и мудрой королевой — и все благодаря своей юности.
— Не верю я что-то в детей-спасителей, — сказала Эльфаба. — Их самих вечно надо спасать.
— Признайтесь, вам просто завидно, что ребята веселятся.
— Скорее бесятся, — фыркнула Эльфаба. — Злые чертенята.
— Мои дети не злые, — ледяным тоном произнесла княгиня. — Как и мы с сестрами не были злыми в детстве.
— Но уж точно не добрые.
— Что вы тогда скажете о Лире?
Эльфаба поморщилась и отмахнулась. Сарима хотела было поднажать — ее давно интересовали отношения между гостьей и толстым мальчиком, — но тут в кухню вбежала Третья.
— Снег сошел, дороги открыты, — провозгласила она. — С севера по Хромой тропе к нам движется караван. К завтрашнему дню он сюда доберется.
— Надо же! — всплеснула руками Сарима. — А у нас такой кавардак! Как всегда. Когда только мы чему-нибудь научимся? Зови скорей ребят, начнем уборку. Вдруг это важные гости?
Прибежали Манек, Нор и Иржи. Третья рассказала им о приближающихся гостях, и они тут же помчались на самую высокую башню рассматривать их сквозь моросящий дождь и махать платками и фартуками. К замку медленно, борясь со снегом, грязью и текущими с гор ручьями талой воды, приближался караван из пяти-шести вьючных скарков и небольшого фургона. Он то и дело останавливался: то починить треснувшее колесо, то покормить животных. За ужином, хлебая овощной суп, дети только и говорили о том, какие сюрпризы готовит им караван.
— Слушай, ты или прячься нормально, или води, — сказал он Лиру.
— Как же я спрячусь в воде? — не расслышал тот.
Глаза у Манека озорно сверкнули.
— Я покажу.
Начали играть заново, и Манек повел Лира за собой в подвал. Там было еще сырее обычного: подземная влага сочилась сквозь стены. Подняв крышку колодца, мальчики увидели, как резко поднялся уровень воды. И все равно до нее было еще футов двенадцать — четырнадцать.
— Вот смотри, что я придумал, — начал Манек. — Мы перекинем веревку через этот крючок — она должна тебя удержать, — ты сядешь в ведро, и я медленно спущу тебя в колодец. Не бойся, не до воды. Потом задвину крышку, а дальше пусть Нор ищет, сколько хочет, — все равно никогда не найдет.
Лир боязливо заглянул в мокрую черноту.
— А вдруг там пауки?
— Они боятся воды. Не волнуйся, — деловито сказал Манек.
— Почему тогда ты сам не залезешь?
— Потому что у тебя не хватит сил меня вытащить, неужели не понятно?
— Только ты далеко не уходи, — попросил Лир. — И слишком глубоко меня не опускай. И крышку до конца не закрывай, оставь щелочку. Я темноты боюсь.
— Вечно ты жалуешься, — сказал Манек, подсаживая Лира. — Поэтому тебя никто и не любит.
— Злые вы потому что.
— Ну что, залез? Теперь садись и крепко держись за веревки. Если ведро будет царапать по стенке колодца, оттолкнись от нее рукой. Я тебя сейчас спущу.
— А сам где спрячешься? — спросил Лир. — Здесь больше негде.
— Под лестницей. Нор туда не полезет, она пауков боится.
— Ты же сказал, их здесь нет.
— Она-то не знает. Ну, раз, два, три. План превосходный. Молодец, что согласился.
Манек взялся за рукоятку и крякнул от напряжения: Лир оказался тяжелее, чем он думал. Рукоятка завертелась, вырываясь у него из рук, но, по счастью, веревку зажало, и ведро остановилось, гулко ударившись о стенку колодца.
— Слишком быстро, я так не играю, — донесся из темноты замогильный голос Лира.
— Да ладно тебе, не будь девчонкой, — ответил Манек. — А теперь тихо, не шуми, я привалю крышку, чтобы Нор не догадалась.
— По-моему, там внизу рыба.
— Конечно, рыба. Это же рыбный колодец.
— А она не прыгнет? Вода совсем близко.
— Обязательно прыгнет и вопьется острыми зубами. Такие жирдяи, как ты, — их любимая еда. Да не дрейфь, я шучу. Не будут они прыгать. Неужели я бы тебя туда опустил, если бы они прыгали и кусались? Честное слово, ты мне совсем не доверяешь!
Со вздохом разочарования Манек закрыл колодец крышкой, но не наполовину, как обещал, а полностью. К его удивлению, Лир даже не стал жаловаться. Наверное, обиделся, подумал Манек.
Он посидел чуть-чуть под лестницей, но потом подумал, что лучше спрятаться за алтарем в старой часовне.
— Я скоро вернусь, — шепнул он.
Лир не ответил, и, решив, что он все еще дуется, Манек шмыгнул наверх.
В кои-то веки Сарима готовила ужин, а сестры разучивали новый танец в музыкальной комнате над кухней.
— Топают, как слонихи, — сказала Сарима вошедшей Эльфабе и кивнула на потолок.
— А, это вы, не ожидала вас здесь увидеть, — сказала Эльфаба, выискивая, чем бы перекусить. — Кстати, я хочу пожаловаться на ваших детей.
— На этих маленьких разбойников? — спросила хозяйка, помешивая тушившиеся в кастрюле овощи. — Опять подложили вам пауков в постель?
— Если бы пауков — можно хотя бы скормить их воронам. Нет, они роются в моих вещах, бесконечно дразнят Чистри и не слушаются. Разве нельзя с ними что-нибудь сделать?
— Что, например? Попробуйте лучше брюкву — она совсем псу под хвост?
— Хуже, — поморщилась Эльфаба. — Даже Килиджой ее есть не станет. Пусть лучше будет морковка. Но дети, Сарима, — они совсем неуправляемые. Разве им не нужно ходить в школу?
— Нужно, конечно, но как их отправишь? — терпеливо принялась объяснять Сарима. — Они заветная мишень для честолюбивых арджиканцев. Мне и так страшно, когда они летом убегают за ворота — никогда не знаешь, вернутся домой живыми или их найдут в какой-нибудь канаве со вспоротым животом. Такова доля вдовствующей княгини, тетушка.
— Я в свое время была примерным ребенком, — гордо сказала Эльфаба. — Заботилась о больной сестренке, слушалась родителей. Я путешествовала с отцом как божья посланница, хотя не верила ни в какого бога. Я верила в дочернее послушание, и это мне не повредило.
— Что же тогда повредило? — хитро спросила ее Сарима.
— Я бы рассказала, да вы отказываетесь слушать. Но я не о том. Ваши дети неуправляемые. Вы их совсем распустили.
— Ах, дети-дети, — вздохнула Сарима, взявшись за терку. — Они добрые: если что и выкинут, так ведь не со зла. Они такие веселые и счастливые. До чего радостно смотреть, когда они носятся по замку со своими играми. Скоро пролетят эти драгоценные дни, тетушка, и тогда останется только с горечью вспоминать, как когда-то здесь звенел детский смех.
— Дьявольский смех.
— В детях есть искра божья, — убежденно сказала Сарима. — Вы, конечно, слышали о маленькой Озме, которую Гудвин лишил трона? Говорят, он усыпил ее и заточил в какой-то пещере. Возможно, даже в наших горах. У Волшебника не поднялась рука убить девочку. Когда-нибудь Озма вернется на престол и станет самой лучшей и мудрой королевой — и все благодаря своей юности.
— Не верю я что-то в детей-спасителей, — сказала Эльфаба. — Их самих вечно надо спасать.
— Признайтесь, вам просто завидно, что ребята веселятся.
— Скорее бесятся, — фыркнула Эльфаба. — Злые чертенята.
— Мои дети не злые, — ледяным тоном произнесла княгиня. — Как и мы с сестрами не были злыми в детстве.
— Но уж точно не добрые.
— Что вы тогда скажете о Лире?
Эльфаба поморщилась и отмахнулась. Сарима хотела было поднажать — ее давно интересовали отношения между гостьей и толстым мальчиком, — но тут в кухню вбежала Третья.
— Снег сошел, дороги открыты, — провозгласила она. — С севера по Хромой тропе к нам движется караван. К завтрашнему дню он сюда доберется.
— Надо же! — всплеснула руками Сарима. — А у нас такой кавардак! Как всегда. Когда только мы чему-нибудь научимся? Зови скорей ребят, начнем уборку. Вдруг это важные гости?
Прибежали Манек, Нор и Иржи. Третья рассказала им о приближающихся гостях, и они тут же помчались на самую высокую башню рассматривать их сквозь моросящий дождь и махать платками и фартуками. К замку медленно, борясь со снегом, грязью и текущими с гор ручьями талой воды, приближался караван из пяти-шести вьючных скарков и небольшого фургона. Он то и дело останавливался: то починить треснувшее колесо, то покормить животных. За ужином, хлебая овощной суп, дети только и говорили о том, какие сюрпризы готовит им караван.