— О, она по-своему красива, — ответила его жена.
   — Дочь королевы фей? — переспросил Черепашье Сердце.
   — Опять глупости! — всплеснул руками Фрекс.
   — Ничего не глупости, — отрезала няня.
   — Об Озме говорят, будто она возрождается, как птица феникс. Ха, ха и еще раз ха! За последние триста лет нами правили совсем разные женщины. Озма Двуличная была инокиней-затворницей и спускала свои указы в корзинке из монастырской башни. Дурная была, как мартовский заяц. Озма Воительница покорила Марранию и наложила на нее дань драгоценными камнями для украшения Изумрудного города. Озма Начитанная всю свою жизнь только и делала, что копалась в родословных. Озма Ненавистная держала ручных горностаев, а прозвище свое получила за то, что обложила крестьян непомерной податью для строительства Дороги из желтого кирпича, которую все никак не закончат. Еще посмотрим, что из этого выйдет.
   — А какая Озма сейчас? — спросил Черепашье Сердце.
   — Последнюю Озму я видела своими глазами, — сказала Мелена. — Во время зимних торжеств в Изумрудном городе. Меня, пятнадцатилетнюю, впервые вывезли в свет, в городской дом деда. Эту Озму прозвали Клистирной за плохое пищеварение. Она была толстой, как кит, но одевалась со вкусом-. Я видела ее с мужем Пасториусом на Празднике песни и любви. Хотя теперь она уже предпоследняя.
   — Предпоследняя? — недоуменно переспросил Черепашье Сердце.
   — Недавно Озма Клистирная умерла от отравления, — сказал Фрекс. — Поговаривают, не обошлось без изрядной порции крысиного яда.
   — Умерла, — добавила няня, — и дух ее перешел к дочке, Озме Типпетариус.
   — Тип-пе-та-ри-ус, — с трудом повторил квадлин.
   — Пока народ не подберет ей более подходящего имени, — хмыкнул Фрекс.
   — Новая Озма едва ли старше нашей Эльфабы, — сказала Мелена. — Поэтому пока за нее правит отец, регент Пасториус.
   Черепашье Сердце изумленно качал головой, Фрекс досадовал, что они говорят о мирских правителях вместо небесных, а на няню напал очередной приступ несварения, от которого все едва не задохнулись.
   Все-таки, несмотря на глупые разговоры, Фрекс радовался возвращению домой. Он смотрел то на красавицу-жену (сегодня она прямо сияла), то на сидящего рядом вежливого чужеземца. Священник уже предвкушал, как будет заполнять духовную пустоту гостя.
   — А еще в тайной пещере под страной Оз живет страшный змей, Дракон времени, — внушала няня. — Говорят, наш мир — это его сон, и как только Дракон проснется, мир рухнет.
   — Да прекратится когда-нибудь эта ересь?! — взревел Фрекс.
   Эльфаба подползла к столу на четвереньках, оскалилась и зарычала, как будто знала, что такое дракон, и пыталась его изобразить. Зеленая, она и вправду походила на маленького дракончика.
   — Фабала, милая моя, перестань, — упрашивал ее отец, но малышка упрямо продолжала рычать.

ДЕТСКИЕ ЗАБАВЫ

   Прошла весна, близилось к концу лето. Давно минула весенняя свежесть, на смену ей пришла засуха. Мелена с няней стирали белье в тоненьком ручейке. Эльфаба, вечный враг воды, объедала дикую грушу. Она пригнула деревце и вертела головой, хватая зубами кислые карликовые плоды и выплевывая косточки.
   — Тут бродит какой-то зверь, — говорила няня. — Я несколько раз видела, как вечером кто-то шныряет по папоротникам. Какие здесь вообще водятся животные?
   — Ничего крупнее белки, — отмахнулась Мелена.
   — Это точно не белка, ты уж мне поверь. Может, медведь?
   — Здесь нет никаких медведей. Ходили слухи, будто на холмах живут горные тигры, но никто никогда их не видел. Впрочем, они звери осторожные, пугливые и не спускаются к человеческому жилищу.
   — А волки? Тут не водятся волки?
   — Няня, ну мы же не в лесу живем! Здесь, конечно, глухомань, но очень спокойная. И нечего пугать меня рассказами про волков и медведей.
   Эльфаба, которая пока не разговаривала, глухо заворчала — видимо, изображая волка. Или медведя.
   — Не нравится мне все это, — поежилась няня. — Хватит уже стирать, пошли домой, мне надо с тобой потолковать. А малышку лучше оставь со стеклодувом.
   — Это еще зачем? Все равно она ничего не понимает.
   — Не разговаривает — еще не значит, что не понимает. По-моему, так наоборот, она понимает слишком много.
   — Даты посмотри на нее! Мажет себя грушей, как помадой.
   — Скорее как боевой краской.
   — Милая нянечка, хватит вредничать. Стирай лучше. Видишь, какое грязное белье.
   — Я даже не спрашиваю, чей здесь пот и чье семя.
   — И хорошо, что не спрашиваешь. Только нравоучений мне еще не хватало.
   — А ведь рано или поздно Фрекс все узнает, никуда не денешься. Эта твоя новая склонность к послеобеденным снам… Впрочем, тебя всегда тянуло к парням со здоровой колбасней и парой круто сваренных яиц.
   — Няня, хватит! Это вообще не твое дело!
   — А жаль, — вздохнула та. — Вот что значит старость. Все говорят, опыт, опыт, — а я бы хоть сейчас обменяла его на такого вот колбасника.
   Мелена брызнула в нее водой. Старуха заморгала, но тему сменила.
   — Живи как знаешь. Твой сад — тебе его засеивать, тебе и урожай собирать. Я вообще-то хотела поговорить об Эльфабе.
   Мелена бросила взгляд на дочку. Та сидела на корточках возле груши, неподвижная, как изваяние, как маленький сфинкс, и внимательно на что-то смотрела. На ее нос села муха, но Эльфаба и бровью не повела. В следующее мгновение она прыгнула и шлепнула руками по земле: ну просто зеленый безволосый котенок за ловлей бабочек.
   — О чем именно?
   — Ей пора знакомиться со сверстниками. Она быстрее заговорит, когда услышит речь других малышей.
   — Вовсе не обязательно. И вообще мнение о том, что дети лучше говорят среди сверстников, давно устарело.
   — Ну-ну, не умничай. Девочке надо привыкать к людям, а то она все с нами да с нами. Ей и так предстоит нелегкая жизнь; пусть поучится общению. Уж я и разговариваю с ней, и песенки пою, и стихи читаю — а она все молчит. Почему она молчит, Мелена? Почему не лепечет, как нормальные дети?
   — Глупая потому что. Бывают такие.
   — Надо, чтобы она играла с другими детьми. Чтобы заразилась от них весельем.
   — А Фрекс и не ждал себе веселого ребенка. Он и так считает, что все слишком много веселятся в этом мире. И тут я с ним согласна.
   — А твои забавы с квадлином — это что? Упражнения в послушании?
   — Ты опять? Я же просила!
   Мелена с удвоен ной силой принялась тереть полотенце. Теперь няня просто так не отвяжется: у нее что-то есть на уме. А ведь она права. Черепашье Сердце наполнил жизнь Мелены смыслом и святостью, и когда они катались по постели, с нее слетало не только нижнее белье, но даже стыд.
   Мелена не могла этого объяснить, но знала, что даже перед грозным трибуналом унионистских священников, обвиняющих ее в прелюбодеянии, она, не смущаясь, рассказала бы правду. Каким-то чудом Черепашье Сердце вернул ей уважение к себе, веру в лучшее, утраченную после рождения зеленой дочки — живого напоминания за грех столь незначительный, что она даже не помнила, совершала ли его. Но не просто плотская любовь возродила Мелену, хотя само это было бесподобно; гораздо важнее для нее было видеть, что квадлин не краснеет перед Фрексом и не сторонится маленькой уродливой Эльфабы. Он устроил мастерскую в дальнем углу двора, где выдувал и шлифовал стекло. Сама судьба как будто принесла его на спасение Мелене. Если и существовала другая цель его пути, она была давно забыта.
   — Ну хорошо, старая зануда, — не выдержала Мелена. — Что ты предлагаешь?
   — Отвези Эльфи в Закамышье, чтоб играла там с ребятами.
   — С ума сошла! — ахнула Мелена. — Пусть ей здесь скучно и не с кем играть, но зато хоть безопасно. Я, может, и плохая мать, но кормлю ее и слежу, чтобы она себя не искалечила. А ты предлагаешь взять и выбросить ее в мир? С зеленой-то кожей? Да ее засмеют. Тебе ли не знать, что в этом дети гораздо безжалостнее взрослых: они не знают меры. Чем везти Эльфабу в Закамышье, лучше сразу взять и бросить ее в озеро, которого она так боится.
   — Да нет же, нет! — Няня хлопнула по коленям пухлыми ладонями. — Послушай меня, послушай, ты, избалованная дочка богатых родителей. У тебя только и забот было, что бегать с музыки на танцы с другими такими же баловнями. Конечно, мир жесток, кто спорит? И чем раньше Эльфаба это поймет, чем быстрее найдет себя в нем, тем лучше. К тому же все не так страшно, как ты расписала.
   — Хватит строить из себя пророчицу! Страшно или нет — откуда ты знаешь?
   — Знаю! — горячо возразила няня. — И от своего не отступлю. Я прекрасно вижу, что вас ждет. Поверь, если ты не вооружишь дочку против чужих нападок, она и сама будет несчастной, и твою жизнь угробит.
   — И какое же, интересно, оружие она получит от голодранцев из Закамышья?
   — Смех, юмор и улыбку.
   — Я тебя умоляю!
   — Хочешь — не хочешь, а я своего добьюсь. Я ведь и пригрозить могу. Пойти в Закамышье, разузнать, где теперь проповедует Фрекс, и шепнуть ему пару слов. Думаешь, он обрадуется, когда узнает, чем вы тут занимаетесь со стеклодувом, пока он разжигает религиозный пыл у своей паствы?
   — Ах ты старая карга! — взвыла Мелена.
   — Завтра же, — победоносно улыбнулась няня, — мы отправляемся с Эльфабой в Закамышье.
 
   Утром разгулялся ветер, грозно завывал по холмам, гало-, пом скакал с вершины на вершину, подхватывал сухие опавшие листья и жухлую траву. Няня плотнее повязала шейный платок и натянула шапочку на самые уши. Краем глаза ей все еще мерещились крадущиеся хищники, но стоило повернуть голову, и тигры с волками превращались в кучи сухой листвы. По пути она подобрала терновую палку, якобы для опоры, а на самом деле для защиты от голодных зверей, и немного успокоилась.
   — Конечно, никаким хищникам не выжить в таких холодных, засушливых местах, — проговорила она больше для себя, чем для Мелены с Эльфабой. — Но, чур, вперед не убегать, слышишь, зеленушка?
   Шли в тишине: няня молчала от страха, Мелена — от досады, что ее оторвали от Черепашьего Сердца, а неутомимая, будто заводная Эльфаба — просто потому, что иначе не умела. За лето озеро обмельчало, и там, где раньше плескалась вода, теперь можно было идти по гальке и высохшим водорослям.
   Гвинетта жила в закопченном каменном домике с прохудившейся крышей. Из-за постоянного радикулита она не могла ни тянуть сети с рыбой, ни гнуть спину на овощных грядках. Потому сидела на грязном дворе. Вокруг нее копошилась целая ватага малолетней ребятни разной степени оборванности, крикливости и плаксивости. Гвинетта подняла голову и окинула взглядом приближающихся гостей.
   — Добрый день! Вы, должно быть, Гвинетта, — приветливо сказала няня, пройдя в калитку. Она была счастлива, что не попалась диким зверям. — Брат Фрекспар рассказал, где вас найти.
   — Святая Лурлина, так это правда? — воскликнула Гвинетта, завидев Эльфабу, и сделала рукой оберегающие знаки. — Я-то думала, ерунда, пустые сплетни, — и вот пожалуйста!
   Дети прекратили беготню. Тут были мальчики и девочки, бледные и загорелые, но все как один чумазые и жутко любопытные. Они продолжали свою игру, но уже не спуская глаз с Эльфабы.
   — Вы, конечно, знаете Мелену? Ну а я растила ее и теперь нянчу ее дочку. Мы очень рады вас видеть.
   Она пихнула бывшую воспитанницу.
   — Очень рады, — глухо подтвердила та.
   — Мы столько всего хорошего о вас слышали, что пришли за советом, — продолжала няня. — Видите ли, у нас возникли определенные затруднения с малышкой, и как мы ни бились, так и не смогли их решить.
   Заинтригованная Гвинетта подалась вперед и вопросительно подняла брови.
   — Девочка зеленая, — заговорщицки шепнула няня. — Вы, конечно, могли этого не заметить за ее обаянием, да и вряд ли благородные закамышцы обратят внимание на такую мелочь, но сама Эльфаба очень стесняется. Сами посмотрите: стоит, втянула голову в плечи — прямо испуганная зеленая черепашка. Надо помочь ей вылезти из своего панциря и научить радоваться жизни, только мы не знаем как.
   — Да уж, — хмыкнула Гвинетта. — Теперь понятно, почему брата Фрекспара так давно не было видно. — Она запрокинула голову и хрипло, цинично расхохоталась. — И у него еще хватило смелости вернуться к своим проповедям. До чего самоуверенный человек!
   — Бра! Фрекспар, — перебила ее Мелена ледяным тоном, — просил напомнить тебе, Гвинетта, слова Писания: «Никому не дано узнать истинный цвет души».
   — Там и правда так написано? — пробормотала пристыженная Гвинетта. — Ну хорошо, от меня вы что хотите?
   — Позвольте приводить девочку сюда, — попросила няня. — Пусть под вашим присмотром играет с другими детьми. Вы ведь понимаете в этом больше нашего.
   «Старая ведьма, — подумала про себя Мелена. — Вроде и правду говорит, а как умасливает!»
   — Не знаю, понравится ли она ребятам, — неуверенно сказала Гвинетта. — С моей спиной, вы ведь понимаете, я не смогу постоянно их разнимать.
   — А мы посмотрим, — сказала няня. — И, конечно, вознаградим вас за все старания.
   Няня задержала взгляд на пустых грядках. Вот уж действительно бедность! Она подтолкнула Эльфабу.
   — Ну, иди познакомься с ребятами.
   Девочка стояла как вкопанная. Дети — пятеро мальчиков и две девочки — приблизились к ней.
   — Вот так чучело! — сказал мальчик постарше и толкнул Эльфабу в плечо.
   — Эй, повежливее! — прикрикнула Мелена, порываясь подскочить к детям, но няня ее удержала.
   — Салочки, давайте играть в салочки! — нашелся мальчик. — Кто зеленое чудище?
   — Не я, не я! — завизжали дети и, осалив Эльфабу, брызнули врассыпную. Девочка неуверенно постояла, потом пробежала несколько шагов и опять остановилась.
   — Вот так и надо, — довольно закивала няня. — Развивающие игры. Гвинетта — вы чудо.
   — Я своих ребят знаю, — заважничала та, — спорить не буду.
   Дети гурьбой промчались мимо Эльфабы и снова ее осалили, но, увидев, что она за ними не бежит, остановились и подошли поближе.
   — Говорят, у вас поселился квадлин, — сказала Гвинетта. — Это правда, что они едят только траву и навоз?
   — Что?! — вскричала Мелена.
   — Так о них болтают в народе.
   — Он порядочный человек!
   — Не приводи его сюда. Они разносят чуму.
   — Ничего подобного! — возмутилась Мелена.
   — Эльфи, милая, нельзя кидаться, — сказала няня.
   — Я повторяю, что Слышала, — продолжала Гвинетта. — Говорят, по ночам, когда квадлины засыпают, души выбираются у них изо рта и ходят по дорогам.
   — Дураки и не такое выдумают, — огрызнулась Мелена. — Я никогда не видела, чтобы во сне из Черепашьего Сердца что-то вылезало, а уж возможностей у меня было предостаточно.
   — Ну-ка брось камень! — прикрикнула няня. — Смотри, больше никто камнями не кидается.
   — Теперь уже кидаются, — заметила Гвинетта.
   — Он самый чуткий человек из всех, кого я знаю, — не отступала Мелена.
   — Нам, рыбакам, от нежностей проку мало.
   — Ну вот, разбили в кровь, я ведь предупреждала, — огорчилась няня. — Дети, отпустите Эльфабу, дайте я ее вытру. И ведь платочка-то нет. Гвинетта, у вас не найдется тряпицы?
   — Ничего, само остановится. Это им полезно: меньше есть просят.
   — Уж лучше чуткость, чем глупость, — горячилась Мелена.
   — Не кусаться! — цыкнула Гвинетта на одного из младших пацанят и, увидев, что Эльфаба раскрыла зубастый рот в ответ, вскочила на ноги, позабыв про больную спину, и во весь голос взревела: — Не кусаться, кому говорю!
   — Ну просто ангелочки, — умилилась няня.

ПРИБЛИЖЕНИЕ ТЬМЫ

   Теперь каждые два-три дня няня брала Эльфабу за руку и вела к Гвинетте играть с чумазой ребятней. Фрекс вернулся к проповедям, уходил из дома на восемь-десять дней кряду и пугал окрестных жителей своей всклокоченной бородой и религиозными убеждениями. Мелена вспоминала фортепианные гаммы на клавиатуре из цельного дерева, которую ей мастерски вырезал муж. Черепашье Сердце с приближением осени как-то размяк. Послеобеденные возлежания с ним утратили первоначальное буйство, стали нежнее. Мелена продолжала быть внимательной к Фрексу и принимала его ухаживания, но, что ни говори, муж уступал стеклодуву в постели. Какое блаженство испытывала она, когда губы квадлина касались ее соска, а руки, эти живущие по своим законам зверьки, ласкали ее тело. Мелена так и не познала квадлина, как Фрекса, не смогла заглянуть в его душу. Наблюдательная няня не преминула напомнить ей, что стеклодув воспитан в другой культуре.
   — Какая разница? — лениво отмахнулась Мелена. — Люди есть люди.
   — Не скажи, — возразила няня. — Разве ты не помнишь детские стишки?
   И, с заметным облегчением отложив в сторону шитье, продекламировала:
 
В школе так всегда быпает:
Девки учат, парни знают,
А потом часы пробили —
Парни сразу все забыли.
Ну-ка повторим сейчас
Хитрую науку,
Кто в стране живет у нас, —
Чтоб развеять скуку.
Гилликинцы умные,
Манчики разгульные,
Винки бесшабашные,
А марраны страшные.
Но всех хуже квадлины,
Мерзкие создания,
Глупые, как гоблины
После одичания.
Они кровь младенцев пьют,
А больных товарищей
Первым делом в гроб кладут
И хоронят заживо.
 
   — Ну что ты о нем знаешь? Женат ли он? Почему оставил свою Топкую трясину или откуда он там родом? Это, конечно, не мое дело, но…
   — Да когда ты занималась только своими делами? — хмыкнула Мелена.
   — Вот когда начну, сразу почувствуешь, — пообещада няня.
   Вскоре после этого разговора они сидели за ужином во дворе у костра. Няня собиралась уезжать, от чего у Мелены поднялось настроение. Черепашье Сердце состряпал неаппетитное рагу из диких яблок, ветчины и сыра. Фрекс благодушно разглагольствовал. Память о дьявольском механизме — Драконе времени — мало-помалу сглаживалась, и закамышцы, хвала Безымянному Богу, снова стали приходить к священнику на строгие проповеди. Его двухнедельный миссионерский поход в Суходревье увенчался успехом. Наградой Фрексу стали кошелек с медяками и преданные, а то и откровенно фанатичные взгляды прихожан.
   — Что если наше время тут сочтено? — рассуждал Фрекс, закинув руки за голову и откинувшись на спинку скамьи. Новообретенное счастье уже не удовлетворяло его. — Может, из Закамышья нам открывается другая дорога? Та, на которой нас ждут великие дела? Где уготована яркая судьба?
   — Да будет тебе, — вяло ответила Мелена. — Девять поколений моих предков карабкались наверх — и вот, пожалуйста, я здесь, в богом забытом месте, по колено в грязи. Какая уж тут яркая судьба?
   — Я говорю о духовных подвигах. Я не предлагаю ломиться в Изумрудный город и бороться за право стать личным исповедником Пасториуса.
   — А почему бы тебе не предложить себя на пост духовника Озмы? — оживилась няня, представив, как зажила бы она в свете, добейся Фрекс такого положения. — Правда, пока она еще ребенок. Хотя… Ну поправит какое-то время ее отец — это недолго, как вообще у мужчин. Ты еще молод, Озма повзрослеет, и у тебя будет возможность управлять целой страной.
   — Меня не интересует придворная служба, даже если новая королева станет Озмой Наисвятейшей, — отрезал Фрекс. — Мой долг — нести слово Божие попранным и угнетенным.
   — Милости надо идти в Квадлинию, — сказал Черепашье Сердце. — Там попрано и угнетено.
   Впервые за долгое время стеклодув упомянул о своей стране. Вспомнив недавний разговор с няней, Мелена отмахнулась от дыма и спросила:
   — А почему ты ушел из Оввельса?
   — Ужас, — ответил Черепашье Сердце.
   Эльфаба, которая сидела у точильного камня и сосредоточенно давила муравьев, заинтересовалась и подняла голову. Все ждали от квадлина пояснений, но он, похоже, закончил. У Мелены екнуло сердце; предчувствие говорило ей, что вот-вот, в этот счастливый вечер, произойдет что-то страшное.
   — Что значит ужас? — спросил Фрекс.
   — Как-то мне зябко, — пролепетала Мелена. — Пойду накину платок.
   — Или можно сразу стать духовником Пасториуса. — Няня попыталась вернуть разговор в прежнее русло. — Зачем отказываться? Наверняка со связями Мелены ты сможешь добиться приглашения…
   — Ужас, — произнесла вдруг Эльфаба.
   Ответом на ее первое слово было ошеломленное молчание. Даже желтая луна словно замерла между деревьями.
   — Ужас? — переспросила Эльфаба, оглядываясь. Лицо ее оставалось серьезным, но глаза задорно заблестели: она поняла, чего добилась. Ей было почти два года. Длинные острые зубы больше не удерживали слов внутри нее.
   — У-жас, — шепотом, смакуя, произнесла она. — Ужас.
   — Иди к няне на ручки, Эльфи, посиди тихонько. Малышка послушно подошла, но села на самый краешек колен и выжидающе посмотрела на стеклодува.
   — Черепашье Сердце думает, девочка говорит впервые, — благоговейно сказал тот.
   — Да, и она спрашивает про ужас. — Фрекс пустил колечко дыма. — Если это не секрет, конечно.
   — Черепашье Сердце плохо говорит. Его дело — дуть стекло, а слова пусть говорят Милость, Госпожа и няня. И теперь еще девочка.
   — Скажи хоть немного, раз уж начал.
   Мелена поежилась. Она так и не сходила за платком: ноги будто вросли в землю.
   — В Квадлинию приходят рабочие из Изумрудного города и других мест, — начал Черепашье Сердце. — Они смотрят, нюхают и пробуют воду, воздух, землю. Хотят строить дорогу. Квадлины говорят, нельзя; квадлины говорят, плохо, нерабочие не слушают.
   — Квадлины, надо полагать, не дорожные строители, — резонно заметил Фрекс.
   — Наша страна очень ранима, — продолжал Черепашье Сердце. — У нас висячие дома и плавучие поля. Мальчики ныряют в мелкую воду за жемчужинами. Слишком много деревьев — не хватает света для травы. Слишком мало деревьев — поднимается вода, и корни плавучих растений не достают до земли. Наша страна бедная, но богата красотой. Жить в ней можно только по ее законам.
   — Значит, вы противитесь строительству?
   — Да, но пока нет успеха. Квадлины не переубедят рабочих, кто хочет строить плотину из земли и камней и разрезать нашу страну на части. Квадлины ругались, просили, предсказывали беду, но не смогли победить словами.
   Фрекс попыхивал трубкой и любовался, с каким воодушевлением говорит Черепашье Сердце. Его всегда привлекала в людях преданность идее.
   — Квадлины готовы сражаться, но боятся, что худшее еще впереди. Когда строители стали брать пробы земли и воды, они узнали нашу давнюю тайну.
   — Какую же?
   — Рубины, — горько вздохнул Черепашье Сердце. — Камни, скрытые под водой. Строители говорят, красный корунд в пласте донного известняка. Квадлины говорят, кровь страны Оз.
   . — Вроде того красного стекла, что ты делаешь? — спросила Мелена.
   — Рубиновое стекло получается, если добавить золотой порошок, — сказал Черепашье Сердце, — а Квадлиния лежит на залежах настоящих рубинов. Весть об этом достигнет Изумрудного города от строителей. И тогда начнется ужас.
   — С чего ты решил? — осведомилась Мелена.
   — Достаточно взгляда в стекло, — сказал Черепашье Сердце, показывая на выдутый им круг, ставший игрушкой Эльфабы, — чтобы увидеть будущее, красное от крови и рубинов.
   — Будущее нельзя увидеть, — вмешался Фрекс. — Это пахнет язычеством, плотской верой, фаталистическим культом Дракона времени. Тьфу! Нет, если кто-то и знает нашу судьбу, то только Безымянный Бог, а предсказания — одни лишь догадки, замешенные на страхе.
   — Значит, догадки и страх заставили Черепашье Сердце покинуть родной дом, — без тени смущения ответил стеклодув. — Квадлины не зовут свою веру плотской и не знают о Драконе времени. Они присматриваются к знакам и прислушиваются к посланиям. Как только вода окрасится цветом рубинов, она обагрится нашей кровью.
   — Глупости! — вскричал Фрекс, сам рубиново-красный от негодования. — С твоими квадлинами надо хорошенько поговорить.
   — И потом, разве Пасториуса интересует что-нибудь, кроме охоты, обжорства и разврата? — добавила Мелена, которая лучше других была осведомлена о делах королевского двора. — Что ему до рубинов?
   — Опасность не в королях и королевах — опасность в чужестранце, — сказал Черепашье Сердце. — Наши женщины-ведуньи, шаманы, знахари, умирающие — все видят иноземного короля, жестокого и могучего.
   — И зачем Пасториус вообще полез с дорогами в ваше болото? — с досадой спросила Мелена.
   — Затем же, зачем через всю нашу страну проложили Дорогу из желтого кирпича, — сказал Фрекс. — Для развития. Для лучшего управления. Для сбора налогов, перемещения войск и защиты.
   — От кого?
   — О-о-о, это тонкий вопрос.
   — О-о-о, — едва слышно выдохнул Черепашье Сердце.
   — И куда ты теперь? — спросил Фрекс. — Только не подумай, я тебя не гоню. Мелена очень дорожит твоей компанией. Как и все мы.
   — Ужас, — напомнила Эльфаба.
   — Помолчи, — одернула ее няня.
   — Милость и Госпожа очень добры к Черепашьему Сердцу. Черепашье Сердце шел в Изумрудный город, но сбился с пути. Черепашье Сердце хотел встретиться с Озмой…
   — С регентом Пасториусом, — поправил Фрекс.
   — …и просить сжалиться над Квадлинией. А еще предупредить о жестоком чужестранце.
   — Ужас! — радостно захлопала в ладоши Эльфаба.