Страница:
Она сказала, что тоже любит его.
И теперь ей хотелось узнать, кого она полюбила.
— Твои родители живы? — спросила Сара.
— Да.
— Где они живут?
— Ну, мама в Коннектикуте, а отец в Канзасе.
— Они разведены?
— Вроде того.
— Чем занимается твой отец?
— Раньше был строительным подрядчиком.
— А сейчас?
— Он удалился от дел.
— Сколько им лет?
— Отцу пятьдесят два. Маме пятьдесят.
«Она всего лишь на шестнадцать лет старше меня», — подумала Сара.
— Где именно в Коннектикуте?
— В Стонингтоне.
— У тебя есть братья или сестры?
— Две сестры.
— Старшие или младшие?
— Старшие.
— Держу пари, они тебя безумно баловали.
— Точно.
— Где ты учился?
— В Кенте и Лос-Анджелесском университете.
— На каком факультете?
— Управления.
— Когда ты закончил университет?
— А я его не заканчивал. Меня выгнали.
— Как?
— Ну, официально это называется — отправили в академический отпуск.
— За что?
— За пьянство и дурное поведение.
— Нет, серьезно?
— А я и не шучу. Я набил морду четверым парням за то, что они вылили мне на постель соус для спагетти.
— С чего бы это?
— Наверное, решили, что это смешно. Впрочем, к тому времени я уже утратил интерес к учебе. Я часто ездил в Лас-Вегас, играл, ну, словом, развлекался. А учеба и Лас-Вегас несовместимы.
— Я никогда не была в Лас-Вегасе.
— Как-нибудь я возьму тебя с собой.
— Почему они разошлись? Твои родители.
— Не знаю. Жизнь развела.
— А по чьей инициативе? Отца или матери?
— Ни того, ни другого. Просто так сложились обстоятельства.
— Как раз сейчас моя сестра разводится.
— Знаю. Она хорошенькая.
— Да.
— Но ты лучше.
— Спасибо.
Некоторое время Сара хранила молчание. Затем возобновила разговор:
— Не надо было тебе покупать мне это кольцо.
— Но мне так хотелось.
— И как я смогу его носить?
— Надевай, когда приходишь сюда. Что ты с ним делаешь в другое время, мне все равно. Но здесь пусть всегда будет у тебя на руке.
— Договорились.
— Пока ты здесь, я хочу, чтобы ты сняла второе кольцо. Хочу, чтобы здесь ты носила только мой подарок.
— Ладно. Я найду, где его спрятать. Я с удовольствием его вообще бы не снимала, оно такое красивое...
— Нет, только когда ты здесь, — повторил он и добавил тихо: — А теперь сними другое.
— Ладно.
Сара сняла обручальное кольцо и положила его на ночной столик рядом с телефоном. Она совсем не чувствовала себя виноватой. Кольцо соскользнуло с пальца так легко, словно Майкла больше вовсе не существовало. Эндрю поцеловал место, где оно было секунду назад.
— Теперь возьми в руку мой член, — приказал он. — В правую руку, на которой мое кольцо.
— Опять начинают, — прошептал Реган.
— Лучше выключи, — предупредил его Лаундес.
— Ш-ш, — прошипел Реган.
В спальне «жучок» располагался внутри телефона на столике в изголовье кровати. Такие же «жучки» размещались в телефоне на кухне этажом ниже и в комнате для совещаний в самом низу. Нью-йоркская телефонная компания сообщила, что в квартире над лавкой портного имелось три не внесенных в справочники телефонных номера. Фредди Култер выжал из компании всю необходимую информацию и установил линию доступа в том же распределительном щите, куда сходились все квартирные телефоны. Перед повторным визитом в лавку он отключил все три телефона, а затем за девять минут установил «жучки».
Но, оказавшись внутри, он обошел всю квартиру, нашел подходящую стену, разобрал электрическую розетку и поместил внутри нее одноваттный радиопередатчик. Со стороны по-прежнему казалось, что это обычная действующая розетка. Впрочем, так оно и было. Однако под крышкой скрывалась замысловатая плата, передающая звуковые сигналы. Каждый передатчик действовал в радиусе двух-трех кварталов и требовал отдельного приемника. Култер установил их на всякий случай, если вдруг по каким-то причинам телефоны выйдут из строя. В спальне лжерозетка находилась рядом со шкафом. Фредди снова воткнул в нее вилку от лампы, убедился, что лампа горит, и начал собирать инструменты.
Доводы новой заявки на ордер оказались на сей раз более весомыми, и детективы получили разрешение не только на установку «жучков», но и на прослушивание и запись телефонных переговоров. Следовательно, теперь они могли слушать обоих участников телефонных бесед, а также регистрировать, по каким номерам звонили из квартиры, равно как точное время и длительность вообще всех звонков, как входящих, так и исходящих. Правда, прежние требования минимизации по-прежнему оставались в силе. Если, например, мамаше Фавиола вздумается сообщить сынку о том, какой вкусный она приготовила обед, следователям придется моментально отключать оборудование.
Прослушивающую аппаратуру установили накануне Дня Святого Валентина.
Сегодня Реган и Лаундес впервые услышали женский голос.
— Сожми покрепче, — попросил Фавиола.
— Хорошо, — ответила она.
— Она меня возбуждает, — пожаловался Реган.
— Лучше выключи, — всполошился Лаундес.
— Ты видишь, как кольцо двигается по твоему члену?
— Профессионалка, наверное, — предположил Реган.
— Как черное кольцо, которое ты мне подарил, двигается вверх и вниз по твоему большому, твердому члену?
— Ну выключай, — нервничал Лаундес.
— Я пока не хочу, чтобы ты кончил, — прошептала она.
— Тогда ты лучше...
— Я хочу, чтобы ты умолял меня позволить тебе кончить.
— Если ты не перестанешь...
— Нет, нет, еще рано, — повторила она.
— Она над ним издевается, шлюха этакая, — заметил Реган.
— Ты все испортишь! — вскипел Лаундес.
— И она тоже, — хохотнул Реган.
— Ради Бога, Джонни, ну выключи же, наконец!
— Давай проверим, насколько твердым он у тебя может стать, — предложила женщина. — Посмотрим, что с ним может сделать мое древнеримское кольцо. Моя рука твердо сжимает его, кольцо все плотнее и плотнее...
— Наверное, у нее волшебное колечко, — заметил Реган.
— Джонни, ну прошу тебя!
— Сатир и птица, — прошептала она.
— О Боже!
— Ты ведь мой сатир, не правда ли, Эндрю?
— Боже, ты...
— А я твоя птица, верно? Нет, нет, еще рано, милый. Только когда я тебе разрешу. Я скажу, когда можно. А пока не отводи взгляда от кольца. Моя рука и кольцо, оно движется, движется...
— Достаточно, — сказал Реган и щелкнул тумблером.
3: 9 марта — 9 мая
И теперь ей хотелось узнать, кого она полюбила.
— Твои родители живы? — спросила Сара.
— Да.
— Где они живут?
— Ну, мама в Коннектикуте, а отец в Канзасе.
— Они разведены?
— Вроде того.
— Чем занимается твой отец?
— Раньше был строительным подрядчиком.
— А сейчас?
— Он удалился от дел.
— Сколько им лет?
— Отцу пятьдесят два. Маме пятьдесят.
«Она всего лишь на шестнадцать лет старше меня», — подумала Сара.
— Где именно в Коннектикуте?
— В Стонингтоне.
— У тебя есть братья или сестры?
— Две сестры.
— Старшие или младшие?
— Старшие.
— Держу пари, они тебя безумно баловали.
— Точно.
— Где ты учился?
— В Кенте и Лос-Анджелесском университете.
— На каком факультете?
— Управления.
— Когда ты закончил университет?
— А я его не заканчивал. Меня выгнали.
— Как?
— Ну, официально это называется — отправили в академический отпуск.
— За что?
— За пьянство и дурное поведение.
— Нет, серьезно?
— А я и не шучу. Я набил морду четверым парням за то, что они вылили мне на постель соус для спагетти.
— С чего бы это?
— Наверное, решили, что это смешно. Впрочем, к тому времени я уже утратил интерес к учебе. Я часто ездил в Лас-Вегас, играл, ну, словом, развлекался. А учеба и Лас-Вегас несовместимы.
— Я никогда не была в Лас-Вегасе.
— Как-нибудь я возьму тебя с собой.
— Почему они разошлись? Твои родители.
— Не знаю. Жизнь развела.
— А по чьей инициативе? Отца или матери?
— Ни того, ни другого. Просто так сложились обстоятельства.
— Как раз сейчас моя сестра разводится.
— Знаю. Она хорошенькая.
— Да.
— Но ты лучше.
— Спасибо.
Некоторое время Сара хранила молчание. Затем возобновила разговор:
— Не надо было тебе покупать мне это кольцо.
— Но мне так хотелось.
— И как я смогу его носить?
— Надевай, когда приходишь сюда. Что ты с ним делаешь в другое время, мне все равно. Но здесь пусть всегда будет у тебя на руке.
— Договорились.
— Пока ты здесь, я хочу, чтобы ты сняла второе кольцо. Хочу, чтобы здесь ты носила только мой подарок.
— Ладно. Я найду, где его спрятать. Я с удовольствием его вообще бы не снимала, оно такое красивое...
— Нет, только когда ты здесь, — повторил он и добавил тихо: — А теперь сними другое.
— Ладно.
Сара сняла обручальное кольцо и положила его на ночной столик рядом с телефоном. Она совсем не чувствовала себя виноватой. Кольцо соскользнуло с пальца так легко, словно Майкла больше вовсе не существовало. Эндрю поцеловал место, где оно было секунду назад.
— Теперь возьми в руку мой член, — приказал он. — В правую руку, на которой мое кольцо.
— Опять начинают, — прошептал Реган.
— Лучше выключи, — предупредил его Лаундес.
— Ш-ш, — прошипел Реган.
В спальне «жучок» располагался внутри телефона на столике в изголовье кровати. Такие же «жучки» размещались в телефоне на кухне этажом ниже и в комнате для совещаний в самом низу. Нью-йоркская телефонная компания сообщила, что в квартире над лавкой портного имелось три не внесенных в справочники телефонных номера. Фредди Култер выжал из компании всю необходимую информацию и установил линию доступа в том же распределительном щите, куда сходились все квартирные телефоны. Перед повторным визитом в лавку он отключил все три телефона, а затем за девять минут установил «жучки».
Но, оказавшись внутри, он обошел всю квартиру, нашел подходящую стену, разобрал электрическую розетку и поместил внутри нее одноваттный радиопередатчик. Со стороны по-прежнему казалось, что это обычная действующая розетка. Впрочем, так оно и было. Однако под крышкой скрывалась замысловатая плата, передающая звуковые сигналы. Каждый передатчик действовал в радиусе двух-трех кварталов и требовал отдельного приемника. Култер установил их на всякий случай, если вдруг по каким-то причинам телефоны выйдут из строя. В спальне лжерозетка находилась рядом со шкафом. Фредди снова воткнул в нее вилку от лампы, убедился, что лампа горит, и начал собирать инструменты.
Доводы новой заявки на ордер оказались на сей раз более весомыми, и детективы получили разрешение не только на установку «жучков», но и на прослушивание и запись телефонных переговоров. Следовательно, теперь они могли слушать обоих участников телефонных бесед, а также регистрировать, по каким номерам звонили из квартиры, равно как точное время и длительность вообще всех звонков, как входящих, так и исходящих. Правда, прежние требования минимизации по-прежнему оставались в силе. Если, например, мамаше Фавиола вздумается сообщить сынку о том, какой вкусный она приготовила обед, следователям придется моментально отключать оборудование.
Прослушивающую аппаратуру установили накануне Дня Святого Валентина.
Сегодня Реган и Лаундес впервые услышали женский голос.
— Сожми покрепче, — попросил Фавиола.
— Хорошо, — ответила она.
— Она меня возбуждает, — пожаловался Реган.
— Лучше выключи, — всполошился Лаундес.
— Ты видишь, как кольцо двигается по твоему члену?
— Профессионалка, наверное, — предположил Реган.
— Как черное кольцо, которое ты мне подарил, двигается вверх и вниз по твоему большому, твердому члену?
— Ну выключай, — нервничал Лаундес.
— Я пока не хочу, чтобы ты кончил, — прошептала она.
— Тогда ты лучше...
— Я хочу, чтобы ты умолял меня позволить тебе кончить.
— Если ты не перестанешь...
— Нет, нет, еще рано, — повторила она.
— Она над ним издевается, шлюха этакая, — заметил Реган.
— Ты все испортишь! — вскипел Лаундес.
— И она тоже, — хохотнул Реган.
— Ради Бога, Джонни, ну выключи же, наконец!
— Давай проверим, насколько твердым он у тебя может стать, — предложила женщина. — Посмотрим, что с ним может сделать мое древнеримское кольцо. Моя рука твердо сжимает его, кольцо все плотнее и плотнее...
— Наверное, у нее волшебное колечко, — заметил Реган.
— Джонни, ну прошу тебя!
— Сатир и птица, — прошептала она.
— О Боже!
— Ты ведь мой сатир, не правда ли, Эндрю?
— Боже, ты...
— А я твоя птица, верно? Нет, нет, еще рано, милый. Только когда я тебе разрешу. Я скажу, когда можно. А пока не отводи взгляда от кольца. Моя рука и кольцо, оно движется, движется...
— Достаточно, — сказал Реган и щелкнул тумблером.
3: 9 марта — 9 мая
Как только мистер Хандельманн увидел кольцо, его глаза сузились. Сара не пошла ни в один из ближних к ее дому магазинов, потому что не хотела, чтобы кто-то из знакомых сообщил Майклу, будто его жена наводит справки о каком-то кольце. После долгих раздумий она остановила свой выбор на магазине братьев Хандельманн на углу Шестьдесят третьей и Мэдисон, неподалеку от школы, потому что уже покупала там кое-какую бижутерию, в последний раз — сережки для Хите на Рождество. Эндрю сказал, что кольцо римское, но она хотела узнать побольше. Из какой части Римской империи? Когда его сделали? Вдруг Майкл случайно найдет его — надо же будет что-то отвечать. Хотя Сара считала такую ситуацию крайне маловероятной. Она спрятала подарок Эндрю в самом дальнем конце ящика со своим бельем, под стопкой трусов, которые она уже давно не носила. Но в случае чего она скажет ему точно то же, что сейчас рассказала Хандельманну. Она купила кольцо в антикварной лавке за городом и заплатила за него семь сотен. А потом сообщит ему детали, которые надеялась узнать сейчас.
— Семьсот, вот как? — протянул Хандельманн и полез в карман жилетки за увеличительным стеклом. На вид ему уже перевалило за семьдесят.
В свое время родители в спешке отправили их с братом в Лондон, когда после Хрустальной Ночи любому здравомыслящему еврею стало ясно, что вскоре произойдет в Австрии и Германии. Юные годы братья провели в приюте на Виллес-ден-Лейн, а после войны, узнав, что их родители погибли в Аушвице, перебрались в Америку. Из них двоих Сара предпочитала иметь дело с Максом, но он сегодня был выходной, и ей пришлось довольствоваться Абрамом.
— Значит, семьсот? — повторил он, разглядывая в увеличительное стекло черное кольцо. Затем, после долгого молчания, во время которого он крутил его и так и сяк, ювелир произнес: — Ну что ж, миссис Уэллес, поздравляю с очень удачной покупкой.
— В самом деле? — переспросила она.
Сара надеялась, что он скажет, что она переплатила. Она редко тратила на себя такие деньги.
— Очень удачная покупка, — снова пробормотал он, не отрывая взгляда от кольца.
— А сколько же, по-вашему, оно должно стоить?
— Греческое кольцо такого качества? Ну, по меньшей мере...
— Мне говорили, что оно римское.
— Нет, греческое, изготовлено не позднее второго века до нашей эры. И в превосходном состоянии. Я бы сказал, ему цена — пять-шесть тысяч долларов.
От удивления Сара не могла вымолвить ни слова.
— Но, миссис Уэллес, должен вам еще кое-что сказать. — Глаза Хандельманна снова сузились. — Думаю, оно краденое.
— Что? — не поняла Сара.
— Краденое, — повторил он и сунул кольцо ей в руки, словно оно вдруг раскалилось добела. — Я уверен, что оно числится с списке МОУПИ, который я только что получил...
— В чем?
— МОУПИ, — повторил он.
— Что это такое?
— Международная организация по учету произведений искусства. Они распространяют списки украденных произведений искусства...
— Искусства? Но это ведь просто...
— Согласен, это не шедевр. Но вместе с ним пропали весьма ценные предметы.
— Пропали? Откуда? — прошептала она.
— Из Бостонского музея изящных искусств. Кража произошла незадолго до Рождества.
— Нет, я уверена, это другое кольцо... Их должны быть сотни... таких колец. Я купила его у очень надежного...
— О да, существует множество похожих колец, — согласился мистер Хандельманн. — Вот только не каждое из них занесено в список МОУПИ.
— Я только хотела сказать...
— Да, возможно, там говорится о другом кольце, — понял Хандельманн. — Разумеется.
— Потому что, видите ли, магазин, в котором я его купила...
— Такие вещи случаются время от времени, — согласился ювелир. — Украденные вещи иногда проскальзывают на прилавки солидных торговцев.
— Но... разве у них нет такого же списка, как у вас?
— Совсем не обязательно. Мы торгуем антиквариатом. Вот почему мы подписываемся на справочник МОУПИ.
— Понятно.
— Н-да, — протянул он. — Хотите добрый совет, миссис Уэллес?
— Ну... Да, пожалуйста.
— Вы уже купили кольцо, которое, как я полагаю, было украдено из Бостонского музея изящных искусств, включено в список МОУПИ, без всякого сомнения, разыскивается бостонской полицией, а следовательно, информация о нем уже разошлась по всем Соединенным Штатам. У вас, на мой взгляд, несколько вариантов поведения. Вы можете вернуть кольцо туда, где вы его купили...
— Что я обязательно и сделаю!
— ...сказать им, что вы имеете основания считать, что оно ворованное...
— Да.
— ...и попросить вернуть ваши деньги обратно.
— Да.
— Что они могут сделать, а могут и не сделать. Особенно после того, как вы расскажете им о своих опасениях.
— Понимаю.
— Далее. Вы можете обратиться в полицию, заявить, что приобрели украденное кольцо, и сдать его им. Здешней полиции, в Нью-Йорке, разумеется, а не в Бостоне.
— Тоже хорошая мысль, — тяжело вздохнула Сара.
— Они дадут вам расписку в получении, вне всякого сомнения, свяжутся с Бостонским музеем, и больше вы о своем кольце не услышите. Забудьте о семистах долларах, уплаченных вами, — им придет конец в тот момент, когда вы сдадите кольцо.
Полиции дела нет до вашей невиновности. Вам еще повезет, если вас не обвинят в скупке краденого.
Сара вздохнула еще тяжелее, чем прежде.
— И остается еще третий вариант. — Глаза старого ювелира снова сузились, и Сара сразу поняла, что сейчас последует предложение в лучшем случае аморальное, а в худшем — незаконное. — Вы можете оставить кольцо у себя, забыть все то, что я вам сейчас наговорил, — кстати, я мог и ошибиться, вы сами заметили, что таких колец могло быть множество, — и никто никогда не узнает, что ваше кольцо в каком-то там списке. Ведь когда вы платили за него семь сотен, вы же не знали, что оно краденое?
— Разумеется, нет!
— Тогда забудьте! — воскликнул он. — Вы сюда не приходили, я кольца не видел, и носите его себе на здоровье.
— Спасибо, — прошептала она и бросила кольцо в сумочку. — Спасибо, — повторила она еще раз и вышла из магазина.
На улице резкий порыв ветра едва не сбил ее с ног.
Лайнер авиакомпании «Континентал» из Ньюарка приземлился в Сарасоте в час сорок пять дня. Эндрю и его дядя шли вдоль ряда сверкающих магазинов и несли в руках маленькие чемоданчики, которые они провезли с собой в качестве ручного багажа. В отеле они заказали две смежные комнаты; они не планировали оставаться там дольше, чем на одну ночь. Как им и обещали в Нью-Йорке, шофер дожидался их у сектора получения багажа. В руках он держал маленькую табличку с надписью «Фарелл». Он подхватил их чемоданчики и направился к стоящему неподалеку белому «кадиллаку».
— Прямо как свадебное путешествие. А где невеста? — сострил Руди, усаживаясь в лимузин.
Эндрю рассмеялся.
— Вы привезли с собой хорошую погоду, — сообщил водитель.
— Шли дожди? — спросил Руди.
— Нет, просто было прохладно. И ветрено.
— На севере тоже холодрыга, — заметил Эндрю.
— Вот почему я сюда и переехал, — пояснил шофер.
— Прохладно — это как? — поинтересовался Руди.
— Днем градусов до двадцати. Ночью около десяти.
«Тогда какого черта ты сюда переехал», — подумал Руди, но смолчал.
До отеля машина доехала минут за пятнадцать. Там они зарегистрировались как Эндрю и Руди Фареллы и десять минут спустя вошли в свои номера. Когда Руди заглянул к племяннику, тот уже разговаривал по телефону.
— Где мы сможем побеседовать в спокойной обстановке? — говорил Эндрю. — Без помех? — Он послушал, сказал: «Угу», снова послушал, взглянул на часы и со словами: — Отлично. В три мы на месте, — бросил трубку.
— Где? — спросил Руди.
— Их яхта подойдет к доку.
— Эти чертовы испашки помешались на своих яхтах, — сплюнул Руди. — Не нравятся мне яхты. Бросят тебя на корм акулам, никто и не узнает.
— Думаю, все будет нормально, — успокоил его Эндрю. — Если бы они не хотели иметь с нами дело, то зачем бы им просить о стрелке?
— Все равно, не верю я испашкам, — покачал головой Руди. — Они знают, что мы замочили Морено, а теперь назначают встречу на чертовой яхте. Зачем? Чтобы нас прикончить?
— Это другая команда, дядя Руди. Они не меньше нашего счастливы, что Морено отбросил копыта.
— Все равно, — не сдавался Руди. — В прежнее время, если ты летел самолетом, то мог провести пушку в багаже. А теперь, из-за этих вонючих террористов, приходится ходить на стрелки словно голышом.
Эндрю снова взглянул на часы.
— Через пять минут ты оденешься, — бросил он.
Ровно в два тридцать зазвонил телефон. Эндрю снял трубку.
— Мистер Фарелл?
— Да.
— У меня для вас пакет. Могу я подняться?
— Как ваше имя?
— Уилсон.
— Поднимайтесь, Уилсон, — сказал Эндрю. — Пушки, — сообщил он дяде, вешая трубку.
— Очень вовремя, — буркнул тот.
Уилсон оказался темнокожим мужчиной лет под сорок. С собой он принес атташе-кейс с двумя «смит-вессонами» тридцать восьмого калибра. Он не прикоснулся к оружию, предоставив Руди и Эндрю самим доставать его из дипломата. Эндрю догадался, что он не хочет оставлять на пушках отпечатки пальцев: вдруг эти типы приехали в Сарасоту, чтобы кого-нибудь пришить. Когда Эндрю спросил, сколько они должны, Уилсон ответил, что за все уже уплачено. Эндрю хотел было дать ему на чай, но посыльный держался с таким достоинством, что он передумал.
— Счастливой охоты, — бросил Уилсон напоследок.
Ровно в три часа, как и было обещано, к назначенному месту подъехал катер. На его борту золотом сияло имя яхты — КАТИЕНА. То же слово огромными золотыми буквами красовалось на самой яхте, а чуть пониже — порт приписки — Форт-Лодердейл, Флорида. Руди объяснил Эндрю, что на восточном побережье Флориды никто больше не назначал встреч. Слишком много наркотиков в Майами, слишком много местной и федеральной полиции. Заштатные городишки, типа Сарасоты, Форта-Майерс, даже Неаполя, вполне устраивали как колумбийцев, так и ньюйоркцев. В каждом из этих городков можно сесть и поговорить, не опасаясь, что в любой момент легавые вломятся в двери. Тем не менее и Руди, и Эндрю захватили с собой револьверы.
Когда они взобрались по трапу, их приветствовал самый уродливый человек, какого Эндрю когда-либо приходилось видеть. Его лицо покрывало множество шрамов, словно у горевшего в танке танкиста.
Он обменялся рукопожатиями с гостями и представился:
— Меня зовут Луис Идальго. Рад познакомиться. — Говорил он по-английски с сильным акцентом. Очевидно, пока они поднимались по трапу, он обыскал их глазами, потому что сразу же заметил: — Здесь вам оружие не понадобится, хотя если вам так удобнее...
— Нам так удобнее, — сказал Руди.
— Как вам угодно, — холодно улыбнулся Идальго. — Хотите чего-нибудь выпить?
— Я нет, — ответил Руди.
— Спасибо, нет, — покачал головой Эндрю.
— Тогда поднимемся наверх и поговорим.
Яхта представляла собой огромную рыболовецкую шхуну. Они вскарабкались на мостик и расселись на солнце. Идальго был одет в свободные брюки, черные низкие кроссовки и черную же футболку. На груди поверх футболки висел массивный крест на золотой цепочке. И Руди, и Эндрю явились на встречу в легких серых слаксах, голубых пиджаках и белых рубашках с расстегнутым воротом.
— В графине лимонад, — объявил Идальго, — на случай, если вам захочется пить.
— Спасибо, — ответил Руди и налил себе бокал.
— Итак, — начал Идальго, — интересная история приключилась с Морено, не правда ли?
— Ужасно, — покачал головой Руди и сделал глоток лимонада.
— Да покоится душа его с миром, — произнес Идальго и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел еще ужаснее. — Но после его ухода остался вакуум, да? Потому что он не готовил себе замены, понимаете? Учитывая все обстоятельства, с его организацией покончено. Se acabo. Жаль.
— Вот потому-то мы и здесь, — сказал Эндрю.
— Да, конечно, — кивнул Идальго. — Но вы уже говорили с кем-нибудь еще?
— С вами первым, — уверил его Руди.
— Хорошо. Потому что кто-нибудь другой попытается занять ведущие позиции или даже сделает вид, что занимает ведущие позиции, но на самом деле никто из них сейчас не в состоянии заполнить образовавшийся вакуум. Вести дела вам следует только со мной. То есть если вам нужен колумбийский кокаин.
Эндрю промолчал.
Руди спокойно прихлебывал свой лимонад.
— Вы пришли к тому, к кому надо, сеньоры, — снова улыбнулся Идальго.
Руди думал, что с такой мордой хорошо сниматься в фильмах ужасов.
— Вы понимаете суть нашего плана? — спросил он.
— Да, мне его объясняли.
Вилли Изетти летал с Карибов в Боготу, чтобы провести предварительные переговоры с одним из людей Идальго. Он сообщил в Нью-Йорк, что обстановка для заключения сделки, похоже, складывается благоприятная. И вот они здесь, чтобы расставить точки над "и". Идальго знал, что они убили Морено в его собственной постели. В его собственной постели, черт побери! Они надеялись, что это произвело на него впечатление. Их самих успех операции, бесспорно, окрылил.
Руди не стал тянуть кота за хвост.
— Мы предложили Морено сорок процентов прибыли. Вместо трети, как планировалось вначале. Тем самым наша доля и доля китайцев уменьшились примерно на три и три десятых процента, но мы были готовы пойти на такие уступки...
— И готовы до сих пор, — вставил Эндрю.
— ...потому что понимаем, какая ситуация сейчас сложилась на рынке, — продолжал Руди. — Справедливость есть справедливость.
Идальго согласно кивнул.
— Морено хотел шестьдесят, — сказал Эндрю. — Не исключено, что именно поэтому кто-то из его собственной организации и убрал.
— Ну да, из его собственной организации, — сухо повторил Идальго.
— Потому что они понимали, что он перегнул палку, — пояснил Руди.
— Перегнул палку, да, — согласился испанец. — Но тем не менее сорок, это, знаете ли, — он беспомощно развел руками, — маловато, учитывая положение на рынке. В отличие от рынка, который мы только хотим организовать.
«Сукин сын тоже хочет шестьдесят, — подумал Руди. — Придется и его пришить в его собственной постели».
— Мне надо переговорить с моими партнерами, — сказал Идальго, пытаясь выглядеть донельзя огорченным, мелкая сошка, которой предстоит отчитываться перед могущественными держателями акций. — Мне придется убедить остальных, понимаете?
«Ерунда», — подумал Эндрю.
— О'кей, на что они пойдут? — спросил он. — Эти другие? Только не забывайте, куда шестьдесят процентов привели Морено.
Их взгляды встретились.
Руди испугался, что его племянник зашел слишком далеко.
— Мои люди не такие жадные, как Кулебра, — наконец выговорил Идальго.
— Так как вы думаете, на что они согласятся? Ваши люди.
«Его люди, как бы не так», — подумал Руди.
— На пятьдесят наверняка, — ответил Идальго.
— Не пойдет, — отрезал Эндрю.
— Возможно, на сорок пять. Но только возможно. Мне придется очень настойчиво их убеждать.
«Врет», — подумал Эндрю.
— Тогда убедите их, — посоветовал он вслух. — Мы согласимся на сорок пять, но больше не уступим ни цента.
— Хорошо, я позвоню вам сегодня вечером, после того как...
— Неужели на вашей яхте нет телефона? — взорвался Руди. — Или радио? Да чего угодно!
— Да, но...
— Тогда звоните им сейчас! — воскликнул Эндрю. — Вашим людям, — скептически подчеркнул он. — И скажите им, что вам твердо обещают сорок пять процентов и вы склонны согласиться. То есть если вы действительно склонны согласиться.
Идальго несколько мгновений сидел в нерешительности.
Затем ухмылка исказила его уродливое лицо.
— Не думаю, что мне так уж необходимо им звонить, — прокаркал он. — Думаю, я могу вам обещать, что они согласятся на сорок пять.
Он протянул руку для рукопожатия. Эндрю протянул свою, и сделка состоялась.
— Вот теперь я бы выпил, — сказал Руди.
Они сидели втроем в забегаловке на Кэнел-стрит. Майкл не сомневался, что все полицейские Нью-Йорка рано или поздно умрут от сердечного приступа, вызванного беспрерывным курением и обедами всухомятку. Несмотря на обилие хороших н совсем недорогих ресторанчиков в Чайнатауне и Маленькой Италии неподалеку от прокуратуры, Реган и Лаундес, как типичные полисмены, выбрали засаленную бутербродную.
Майкл ел гамбургер и жареную картошку из пакетика. Он с удовольствием выпил бы пивка, но довольствовался диетической пепси. Реган и Лаундес жевали сандвичи. Лаундес постоянно макал ломтики картошки в горчицу, растекавшуюся по бумажной тарелке, на которой покоился его сандвич. Реган неодобрительно взирал на такое вопиющее нарушение правил хорошего тона. Оба пили кофе.
Забегаловка ломилась от судейских клерков, чиновников и секретарш, от помощников окружного прокурора, от полицейских в форме, от сыщиков из первого округа и вообще из любого округа, чьи сотрудники получили сегодня, во вторник, в половине первого дня, повестки в суд в качестве свидетелей. Уровень шума достигал предельно допустимой отметки. Даже хорошо, поскольку они обсуждали операцию, о которой пока что знала только горстка людей.
— Он постоянно встречается с полудюжиной девиц, — рассказывал Лаундес. — Он им звонит, или они ему. Если его нет дома, они оставляют ему послание на автоответчике, и он потом им перезванивает.
— С двумя из них он видится чаще, нежели с остальными, — вступил Реган. — Одну зовут Уна. Имя другой мы пока не знаем. Она просто говорит: «Привет, это я». Он ее сразу узнает и отвечает: «Приезжай, отсоси».
— Ну, так он все-таки не говорит, — смутился Лаундес и обмакнул ломтик картошки в горчицу.
— Не так, но очень похоже. Немного необычно, когда человек звонит и не называет себя. В комнате, в которой установлены прослушивающие устройства, люди, конечно, не называют друг друга по именам постоянно. Такое происходит только в книгах. Ну, когда один говорит: «Послушай-ка, Джек...», а другой отвечает: «Да, Фрэнк, слушаю...», читателю легче различить персонажи. В настоящей же жизни люди пользуются именами только для того, чтобы усилить значение своих слов. Например: «Я скажу всего один раз, Джимми, так что слушай внимательно». Для усиления, ясно? Потому что они отлично знают, с кем они говорят, они видят своего собеседника. Иногда из-за этого прослушивать бывает тяжело. Все они знают, с кем разговаривают, а мы — нет. Но телефон — совсем другое дело. Обычно человек представляется, едва только его собеседник снимает трубку. Или она считает, что она в его жизни одна-единственная, тогда понятно.
— Семьсот, вот как? — протянул Хандельманн и полез в карман жилетки за увеличительным стеклом. На вид ему уже перевалило за семьдесят.
В свое время родители в спешке отправили их с братом в Лондон, когда после Хрустальной Ночи любому здравомыслящему еврею стало ясно, что вскоре произойдет в Австрии и Германии. Юные годы братья провели в приюте на Виллес-ден-Лейн, а после войны, узнав, что их родители погибли в Аушвице, перебрались в Америку. Из них двоих Сара предпочитала иметь дело с Максом, но он сегодня был выходной, и ей пришлось довольствоваться Абрамом.
— Значит, семьсот? — повторил он, разглядывая в увеличительное стекло черное кольцо. Затем, после долгого молчания, во время которого он крутил его и так и сяк, ювелир произнес: — Ну что ж, миссис Уэллес, поздравляю с очень удачной покупкой.
— В самом деле? — переспросила она.
Сара надеялась, что он скажет, что она переплатила. Она редко тратила на себя такие деньги.
— Очень удачная покупка, — снова пробормотал он, не отрывая взгляда от кольца.
— А сколько же, по-вашему, оно должно стоить?
— Греческое кольцо такого качества? Ну, по меньшей мере...
— Мне говорили, что оно римское.
— Нет, греческое, изготовлено не позднее второго века до нашей эры. И в превосходном состоянии. Я бы сказал, ему цена — пять-шесть тысяч долларов.
От удивления Сара не могла вымолвить ни слова.
— Но, миссис Уэллес, должен вам еще кое-что сказать. — Глаза Хандельманна снова сузились. — Думаю, оно краденое.
— Что? — не поняла Сара.
— Краденое, — повторил он и сунул кольцо ей в руки, словно оно вдруг раскалилось добела. — Я уверен, что оно числится с списке МОУПИ, который я только что получил...
— В чем?
— МОУПИ, — повторил он.
— Что это такое?
— Международная организация по учету произведений искусства. Они распространяют списки украденных произведений искусства...
— Искусства? Но это ведь просто...
— Согласен, это не шедевр. Но вместе с ним пропали весьма ценные предметы.
— Пропали? Откуда? — прошептала она.
— Из Бостонского музея изящных искусств. Кража произошла незадолго до Рождества.
— Нет, я уверена, это другое кольцо... Их должны быть сотни... таких колец. Я купила его у очень надежного...
— О да, существует множество похожих колец, — согласился мистер Хандельманн. — Вот только не каждое из них занесено в список МОУПИ.
— Я только хотела сказать...
— Да, возможно, там говорится о другом кольце, — понял Хандельманн. — Разумеется.
— Потому что, видите ли, магазин, в котором я его купила...
— Такие вещи случаются время от времени, — согласился ювелир. — Украденные вещи иногда проскальзывают на прилавки солидных торговцев.
— Но... разве у них нет такого же списка, как у вас?
— Совсем не обязательно. Мы торгуем антиквариатом. Вот почему мы подписываемся на справочник МОУПИ.
— Понятно.
— Н-да, — протянул он. — Хотите добрый совет, миссис Уэллес?
— Ну... Да, пожалуйста.
— Вы уже купили кольцо, которое, как я полагаю, было украдено из Бостонского музея изящных искусств, включено в список МОУПИ, без всякого сомнения, разыскивается бостонской полицией, а следовательно, информация о нем уже разошлась по всем Соединенным Штатам. У вас, на мой взгляд, несколько вариантов поведения. Вы можете вернуть кольцо туда, где вы его купили...
— Что я обязательно и сделаю!
— ...сказать им, что вы имеете основания считать, что оно ворованное...
— Да.
— ...и попросить вернуть ваши деньги обратно.
— Да.
— Что они могут сделать, а могут и не сделать. Особенно после того, как вы расскажете им о своих опасениях.
— Понимаю.
— Далее. Вы можете обратиться в полицию, заявить, что приобрели украденное кольцо, и сдать его им. Здешней полиции, в Нью-Йорке, разумеется, а не в Бостоне.
— Тоже хорошая мысль, — тяжело вздохнула Сара.
— Они дадут вам расписку в получении, вне всякого сомнения, свяжутся с Бостонским музеем, и больше вы о своем кольце не услышите. Забудьте о семистах долларах, уплаченных вами, — им придет конец в тот момент, когда вы сдадите кольцо.
Полиции дела нет до вашей невиновности. Вам еще повезет, если вас не обвинят в скупке краденого.
Сара вздохнула еще тяжелее, чем прежде.
— И остается еще третий вариант. — Глаза старого ювелира снова сузились, и Сара сразу поняла, что сейчас последует предложение в лучшем случае аморальное, а в худшем — незаконное. — Вы можете оставить кольцо у себя, забыть все то, что я вам сейчас наговорил, — кстати, я мог и ошибиться, вы сами заметили, что таких колец могло быть множество, — и никто никогда не узнает, что ваше кольцо в каком-то там списке. Ведь когда вы платили за него семь сотен, вы же не знали, что оно краденое?
— Разумеется, нет!
— Тогда забудьте! — воскликнул он. — Вы сюда не приходили, я кольца не видел, и носите его себе на здоровье.
— Спасибо, — прошептала она и бросила кольцо в сумочку. — Спасибо, — повторила она еще раз и вышла из магазина.
На улице резкий порыв ветра едва не сбил ее с ног.
* * *
— Когда я прилетал сюда в последний раз, — припомнил Руди, — здешний аэропорт был жалкой помойкой. В день тут садилось два, от силы три рейса, а за багажом приходилось переться в какой-то покосившийся сарай. А теперь погляди-ка — настоящий аэровокзал, не хуже, чем у людей.Лайнер авиакомпании «Континентал» из Ньюарка приземлился в Сарасоте в час сорок пять дня. Эндрю и его дядя шли вдоль ряда сверкающих магазинов и несли в руках маленькие чемоданчики, которые они провезли с собой в качестве ручного багажа. В отеле они заказали две смежные комнаты; они не планировали оставаться там дольше, чем на одну ночь. Как им и обещали в Нью-Йорке, шофер дожидался их у сектора получения багажа. В руках он держал маленькую табличку с надписью «Фарелл». Он подхватил их чемоданчики и направился к стоящему неподалеку белому «кадиллаку».
— Прямо как свадебное путешествие. А где невеста? — сострил Руди, усаживаясь в лимузин.
Эндрю рассмеялся.
— Вы привезли с собой хорошую погоду, — сообщил водитель.
— Шли дожди? — спросил Руди.
— Нет, просто было прохладно. И ветрено.
— На севере тоже холодрыга, — заметил Эндрю.
— Вот почему я сюда и переехал, — пояснил шофер.
— Прохладно — это как? — поинтересовался Руди.
— Днем градусов до двадцати. Ночью около десяти.
«Тогда какого черта ты сюда переехал», — подумал Руди, но смолчал.
До отеля машина доехала минут за пятнадцать. Там они зарегистрировались как Эндрю и Руди Фареллы и десять минут спустя вошли в свои номера. Когда Руди заглянул к племяннику, тот уже разговаривал по телефону.
— Где мы сможем побеседовать в спокойной обстановке? — говорил Эндрю. — Без помех? — Он послушал, сказал: «Угу», снова послушал, взглянул на часы и со словами: — Отлично. В три мы на месте, — бросил трубку.
— Где? — спросил Руди.
— Их яхта подойдет к доку.
— Эти чертовы испашки помешались на своих яхтах, — сплюнул Руди. — Не нравятся мне яхты. Бросят тебя на корм акулам, никто и не узнает.
— Думаю, все будет нормально, — успокоил его Эндрю. — Если бы они не хотели иметь с нами дело, то зачем бы им просить о стрелке?
— Все равно, не верю я испашкам, — покачал головой Руди. — Они знают, что мы замочили Морено, а теперь назначают встречу на чертовой яхте. Зачем? Чтобы нас прикончить?
— Это другая команда, дядя Руди. Они не меньше нашего счастливы, что Морено отбросил копыта.
— Все равно, — не сдавался Руди. — В прежнее время, если ты летел самолетом, то мог провести пушку в багаже. А теперь, из-за этих вонючих террористов, приходится ходить на стрелки словно голышом.
Эндрю снова взглянул на часы.
— Через пять минут ты оденешься, — бросил он.
Ровно в два тридцать зазвонил телефон. Эндрю снял трубку.
— Мистер Фарелл?
— Да.
— У меня для вас пакет. Могу я подняться?
— Как ваше имя?
— Уилсон.
— Поднимайтесь, Уилсон, — сказал Эндрю. — Пушки, — сообщил он дяде, вешая трубку.
— Очень вовремя, — буркнул тот.
Уилсон оказался темнокожим мужчиной лет под сорок. С собой он принес атташе-кейс с двумя «смит-вессонами» тридцать восьмого калибра. Он не прикоснулся к оружию, предоставив Руди и Эндрю самим доставать его из дипломата. Эндрю догадался, что он не хочет оставлять на пушках отпечатки пальцев: вдруг эти типы приехали в Сарасоту, чтобы кого-нибудь пришить. Когда Эндрю спросил, сколько они должны, Уилсон ответил, что за все уже уплачено. Эндрю хотел было дать ему на чай, но посыльный держался с таким достоинством, что он передумал.
— Счастливой охоты, — бросил Уилсон напоследок.
Ровно в три часа, как и было обещано, к назначенному месту подъехал катер. На его борту золотом сияло имя яхты — КАТИЕНА. То же слово огромными золотыми буквами красовалось на самой яхте, а чуть пониже — порт приписки — Форт-Лодердейл, Флорида. Руди объяснил Эндрю, что на восточном побережье Флориды никто больше не назначал встреч. Слишком много наркотиков в Майами, слишком много местной и федеральной полиции. Заштатные городишки, типа Сарасоты, Форта-Майерс, даже Неаполя, вполне устраивали как колумбийцев, так и ньюйоркцев. В каждом из этих городков можно сесть и поговорить, не опасаясь, что в любой момент легавые вломятся в двери. Тем не менее и Руди, и Эндрю захватили с собой револьверы.
Когда они взобрались по трапу, их приветствовал самый уродливый человек, какого Эндрю когда-либо приходилось видеть. Его лицо покрывало множество шрамов, словно у горевшего в танке танкиста.
Он обменялся рукопожатиями с гостями и представился:
— Меня зовут Луис Идальго. Рад познакомиться. — Говорил он по-английски с сильным акцентом. Очевидно, пока они поднимались по трапу, он обыскал их глазами, потому что сразу же заметил: — Здесь вам оружие не понадобится, хотя если вам так удобнее...
— Нам так удобнее, — сказал Руди.
— Как вам угодно, — холодно улыбнулся Идальго. — Хотите чего-нибудь выпить?
— Я нет, — ответил Руди.
— Спасибо, нет, — покачал головой Эндрю.
— Тогда поднимемся наверх и поговорим.
Яхта представляла собой огромную рыболовецкую шхуну. Они вскарабкались на мостик и расселись на солнце. Идальго был одет в свободные брюки, черные низкие кроссовки и черную же футболку. На груди поверх футболки висел массивный крест на золотой цепочке. И Руди, и Эндрю явились на встречу в легких серых слаксах, голубых пиджаках и белых рубашках с расстегнутым воротом.
— В графине лимонад, — объявил Идальго, — на случай, если вам захочется пить.
— Спасибо, — ответил Руди и налил себе бокал.
— Итак, — начал Идальго, — интересная история приключилась с Морено, не правда ли?
— Ужасно, — покачал головой Руди и сделал глоток лимонада.
— Да покоится душа его с миром, — произнес Идальго и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел еще ужаснее. — Но после его ухода остался вакуум, да? Потому что он не готовил себе замены, понимаете? Учитывая все обстоятельства, с его организацией покончено. Se acabo. Жаль.
— Вот потому-то мы и здесь, — сказал Эндрю.
— Да, конечно, — кивнул Идальго. — Но вы уже говорили с кем-нибудь еще?
— С вами первым, — уверил его Руди.
— Хорошо. Потому что кто-нибудь другой попытается занять ведущие позиции или даже сделает вид, что занимает ведущие позиции, но на самом деле никто из них сейчас не в состоянии заполнить образовавшийся вакуум. Вести дела вам следует только со мной. То есть если вам нужен колумбийский кокаин.
Эндрю промолчал.
Руди спокойно прихлебывал свой лимонад.
— Вы пришли к тому, к кому надо, сеньоры, — снова улыбнулся Идальго.
Руди думал, что с такой мордой хорошо сниматься в фильмах ужасов.
— Вы понимаете суть нашего плана? — спросил он.
— Да, мне его объясняли.
Вилли Изетти летал с Карибов в Боготу, чтобы провести предварительные переговоры с одним из людей Идальго. Он сообщил в Нью-Йорк, что обстановка для заключения сделки, похоже, складывается благоприятная. И вот они здесь, чтобы расставить точки над "и". Идальго знал, что они убили Морено в его собственной постели. В его собственной постели, черт побери! Они надеялись, что это произвело на него впечатление. Их самих успех операции, бесспорно, окрылил.
Руди не стал тянуть кота за хвост.
— Мы предложили Морено сорок процентов прибыли. Вместо трети, как планировалось вначале. Тем самым наша доля и доля китайцев уменьшились примерно на три и три десятых процента, но мы были готовы пойти на такие уступки...
— И готовы до сих пор, — вставил Эндрю.
— ...потому что понимаем, какая ситуация сейчас сложилась на рынке, — продолжал Руди. — Справедливость есть справедливость.
Идальго согласно кивнул.
— Морено хотел шестьдесят, — сказал Эндрю. — Не исключено, что именно поэтому кто-то из его собственной организации и убрал.
— Ну да, из его собственной организации, — сухо повторил Идальго.
— Потому что они понимали, что он перегнул палку, — пояснил Руди.
— Перегнул палку, да, — согласился испанец. — Но тем не менее сорок, это, знаете ли, — он беспомощно развел руками, — маловато, учитывая положение на рынке. В отличие от рынка, который мы только хотим организовать.
«Сукин сын тоже хочет шестьдесят, — подумал Руди. — Придется и его пришить в его собственной постели».
— Мне надо переговорить с моими партнерами, — сказал Идальго, пытаясь выглядеть донельзя огорченным, мелкая сошка, которой предстоит отчитываться перед могущественными держателями акций. — Мне придется убедить остальных, понимаете?
«Ерунда», — подумал Эндрю.
— О'кей, на что они пойдут? — спросил он. — Эти другие? Только не забывайте, куда шестьдесят процентов привели Морено.
Их взгляды встретились.
Руди испугался, что его племянник зашел слишком далеко.
— Мои люди не такие жадные, как Кулебра, — наконец выговорил Идальго.
— Так как вы думаете, на что они согласятся? Ваши люди.
«Его люди, как бы не так», — подумал Руди.
— На пятьдесят наверняка, — ответил Идальго.
— Не пойдет, — отрезал Эндрю.
— Возможно, на сорок пять. Но только возможно. Мне придется очень настойчиво их убеждать.
«Врет», — подумал Эндрю.
— Тогда убедите их, — посоветовал он вслух. — Мы согласимся на сорок пять, но больше не уступим ни цента.
— Хорошо, я позвоню вам сегодня вечером, после того как...
— Неужели на вашей яхте нет телефона? — взорвался Руди. — Или радио? Да чего угодно!
— Да, но...
— Тогда звоните им сейчас! — воскликнул Эндрю. — Вашим людям, — скептически подчеркнул он. — И скажите им, что вам твердо обещают сорок пять процентов и вы склонны согласиться. То есть если вы действительно склонны согласиться.
Идальго несколько мгновений сидел в нерешительности.
Затем ухмылка исказила его уродливое лицо.
— Не думаю, что мне так уж необходимо им звонить, — прокаркал он. — Думаю, я могу вам обещать, что они согласятся на сорок пять.
Он протянул руку для рукопожатия. Эндрю протянул свою, и сделка состоялась.
— Вот теперь я бы выпил, — сказал Руди.
* * *
— Похоже, его нет в городе, — доложил Реган.Они сидели втроем в забегаловке на Кэнел-стрит. Майкл не сомневался, что все полицейские Нью-Йорка рано или поздно умрут от сердечного приступа, вызванного беспрерывным курением и обедами всухомятку. Несмотря на обилие хороших н совсем недорогих ресторанчиков в Чайнатауне и Маленькой Италии неподалеку от прокуратуры, Реган и Лаундес, как типичные полисмены, выбрали засаленную бутербродную.
Майкл ел гамбургер и жареную картошку из пакетика. Он с удовольствием выпил бы пивка, но довольствовался диетической пепси. Реган и Лаундес жевали сандвичи. Лаундес постоянно макал ломтики картошки в горчицу, растекавшуюся по бумажной тарелке, на которой покоился его сандвич. Реган неодобрительно взирал на такое вопиющее нарушение правил хорошего тона. Оба пили кофе.
Забегаловка ломилась от судейских клерков, чиновников и секретарш, от помощников окружного прокурора, от полицейских в форме, от сыщиков из первого округа и вообще из любого округа, чьи сотрудники получили сегодня, во вторник, в половине первого дня, повестки в суд в качестве свидетелей. Уровень шума достигал предельно допустимой отметки. Даже хорошо, поскольку они обсуждали операцию, о которой пока что знала только горстка людей.
— Он постоянно встречается с полудюжиной девиц, — рассказывал Лаундес. — Он им звонит, или они ему. Если его нет дома, они оставляют ему послание на автоответчике, и он потом им перезванивает.
— С двумя из них он видится чаще, нежели с остальными, — вступил Реган. — Одну зовут Уна. Имя другой мы пока не знаем. Она просто говорит: «Привет, это я». Он ее сразу узнает и отвечает: «Приезжай, отсоси».
— Ну, так он все-таки не говорит, — смутился Лаундес и обмакнул ломтик картошки в горчицу.
— Не так, но очень похоже. Немного необычно, когда человек звонит и не называет себя. В комнате, в которой установлены прослушивающие устройства, люди, конечно, не называют друг друга по именам постоянно. Такое происходит только в книгах. Ну, когда один говорит: «Послушай-ка, Джек...», а другой отвечает: «Да, Фрэнк, слушаю...», читателю легче различить персонажи. В настоящей же жизни люди пользуются именами только для того, чтобы усилить значение своих слов. Например: «Я скажу всего один раз, Джимми, так что слушай внимательно». Для усиления, ясно? Потому что они отлично знают, с кем они говорят, они видят своего собеседника. Иногда из-за этого прослушивать бывает тяжело. Все они знают, с кем разговаривают, а мы — нет. Но телефон — совсем другое дело. Обычно человек представляется, едва только его собеседник снимает трубку. Или она считает, что она в его жизни одна-единственная, тогда понятно.