Страница:
— Кончаем! Дио мио, — простонал Манфреди, вытирая слезы с глаз. Он жестом велел официанту по новой наполнить их чашки, но тот не мог оторвать взгляда от блузки немки, одновременно покоряя ее своими знаниями английского — значительно более обширными, чем у Манфреди, но не столь уж блестящими. Девушка, похоже, готова была поддаться напору прыщавого юнца с южным темпераментом. Эндрю все больше и больше убеждался в том, что он все-таки американец.
Манфреди говорил, что на следующей неделе он покажет ему разные порты (много лучше, чем один, да?)...
— ...где будет разгружаться товар с Востока... (ни разу не сказал «Китай» или «Азия»)...
— ...который прибудет в Италию где-то в конце мая.
Он надеялся, что южный товар... (ни разу не сказал «колумбийский» или «южноамериканский»)... придет в Италию примерно в то же время, чтобы сразу приступить к работе.
На его безнадежном английском это звучало следующим образом:
— Они приходят Италия, корабли, мы грузим один, два, immediatamente, немедленно...
«И тут же кончаем», — добавил про себя Эндрю и едва удержался от нового приступа смеха.
Ночью, много позже того, как они с Манфреди распрощались, Эндрю бродил по улицам Милана и пытался отыскать в себе нечто общее с этими элегантно одетыми мужчинами и роскошными женщинами, что фланировали под теплым весенним небом и наполняли ароматный воздух звуками незнакомой речи. Даже язык, на котором они говорили, ничуть не напоминал говор редких гостей из далеких итальянских провинций, куривших такие же вонючие сигары, как Манфреди, после чего маме приходилось долго проветривать шторы. Во время таких визитов выражение ее лица ясно свидетельствовало: «Я американка, что вы делаете в моем доме?»
Этих людей он воспринимал как иностранцев.
Страна их казалась ему чуждой и непонятной.
Он готов был признать Италию царством красоты и изящества, волшебным краем мягкого света и пологих холмов, но ничто здесь не затрагивало скрытых струн его души, нигде он не чувствовал тех пресловутых «корней», в поисках которых другие американцы постоянно рыскали по всему свету. Он не понимал, зачем человеку, рожденному в Америке, искать свои корни в дальних странах. Парадоксально, что американцы должны по всей земле разыскивать нечто, в чем отказала им родина.
Он купил gelato — эскимо на палочке — в лавке, расположенной в одной из аркад, и собрался уже было возвращаться на древнюю мощенную булыжником улочку, как едва не столкнулся с высоким мужчиной, обладателем таких же голубых глаз.
— Извините, синьор, — вскричал мужчина.
— Виноват, простите, — извинился Эндрю.
Они старательно обошли друг друга, дружелюбно и предупредительно улыбаясь. Когда незнакомец вновь присоединился к своей компании, до Эндрю донеслось: «Americano».
«Все верно», — подумал он.
Подружки немного отстали от одноклассников, увлекшись разговором на своем языке. Он назывался «франкендрак» — в честь Франкенштейна и Дракулы. Девочкам казалось, что он звучит как смесь прибалтийского, немецкого и славянского, хотя на самом деле они придумали его сами от начала до конца, еще когда впервые познакомились в Ганновере в пятилетнем возрасте. Даже под угрозой пытки или насилия подружки не выдали бы ключ" к своему языку. Понять то, что любому постороннему показалось бы сумбурным кудахтаньем, для них не составляло никакого труда. В программу их школы входило два иностранных языка; ну так франкендрак они воспринимали как третий. Наслаждаясь ярким солнцем в эту последнюю пятницу апреля, этим воистину великолепным весенним днем, девочки отстали от остальных и увлеченно болтали, словно две иностранки.
В такой день не хотелось заниматься спортом, который они обе терпеть не могли, невзирая на мисс Марголи, всех уже доставшую своим стремлением держать их в форме; возвращаться в класс после прыжков и беготни тоже вовсе не тянуло. На самом деле девочки предпочли бы дойти до лавки Розы на углу Сто десятой, купить что-нибудь сладкое, а потом не спеша брести, наслаждаясь каждым кусочком лакомства. Но увы, на самом деле их ждали толкотня в раздевалке, спешное переодевание в форменные юбку и блузку и урок французского — языка гораздо более легкого, чем изобретенный ими.
Пустые ампулы из-под крэка в изобилии валялись вдоль дорожки парка.
«Они похожи на маленькие флакончики из-под духов», — заметила Молли на франкендраке.
К ее удивлению, Вайнона ответила: Ich kennernit vetter trienner gitt. Что в переводе на английский означало: «Мне не терпится попробовать их содержимое».
— Сразу раскусят, — произнес Майкл.
— Да-да, — спохватилась она. Оказывается, Майкл уже давно что-то рассказывал ей, а она не слышала ни слова.
— Поэтому я думаю использовать тележку торговца «хот-догами».
— Угу. — Все равно она ничего не поняла. Они допили кофе со сладостями. Молли уехала на уик-энд за город к своей подружке Вайноне. Эндрю путешествовал по Италии. Сегодня он в Генуе, завтра переедет в Неаполь. А послезавтра...
— Такая, с полосатым тентом. Фредди Култер оборудует ее видеокамерой. Никому из местных и в голову не придет, что сыщик может торговать сосисками в тесте в их квартале. Как ты думаешь?
— В каком квартале?
— Вот этого я сказать не могу.
— Речь идет о слежке?
— Да, то самое дело, что я веду.
— И о котором ты по-прежнему...
— ...не могу рассказать. Извини.
— Но ты же рассказал мне о том, что собираешься спрятать камеру в тележку с «хот-догами».
— Да. Но их же много.
— Прямо как в кино с Джеймсом Бондом.
— Наш Фредди Джеймсу Бонду еще фору даст!
— А зачем такие сложности?
— Потому что мы не можем оборудовать пост наблюдения в здании напротив.
— По-моему, хорошая мысль, — кивнула она.
— Если Фредди ее одобрит.
— И если ты сможешь найти сыщика с «трауром» под ногтями, — добавила Сара.
— Чтобы он выглядел как настоящий продавец «хот-догов», — подхватил Майкл, и они оба расхохотались.
Вдруг Майкл перегнулся через стол и сжал ее руки в своих ладонях.
— Что на тебя нашло? — удивилась она.
— Сам не знаю, — пожал плечами он.
Но рук ее не отпустил.
Услышать такое не от кого-нибудь, а от Вайноны Вейнгартен, лучшей подруги, одной из самых умных девочек в классе, большого специалиста в области франкендракского языка!
— Miekin bro stahgatten smekker pot venner hich har twofer tin, — заявила Вайнона.
Что значило: «Мой брат начал курить травку, когда ему исполнилось двенадцать лет».
В ответ Молли прошептала по-английски:
— Но тогда было другое время и другое место.
— Zer lingentok, — предупредила Вайнона.
Молли немедленно перешла на секретный язык и высказала подруге, что ни в коем случае нельзя проводить параллели между собой и своим братом, потому что тогда шел 1972 год, а с тех пор многое изменилось, на рынок выбросили много опасных наркотиков...
— Об ЛСД тоже так говорили, — отмахнулась Вайнона. — Мой брат пробовал ЛСД, ну и что? Ты видела хоть раз, чтобы он бегал по дому как сумасшедший?
— Крэк разрушает здоровье не сразу, — возразила Молли, на что Вайнона тут же ответила:
— Но он не опаснее травки, дорогуша.
— Ты все хочешь попробовать, — заметила Молли по-английски, но, прежде чем Вайнона успела бросить на нее негодующий взгляд, повторила то же на франкендраке: — Tryker zin blowden minetten.
Девочки переглянулись и расхохотались.
Майкл читал, и по осоловевшему выражению его глаз и равномерному дыханию она поняла, что он скоро заснет.
И тут она выпалила:
— Ты очень огорчишься, если я уеду на несколько дней вместе с девочками?
— С Молли и Вайноной? — переспросил он. Сара поняла, что первый ход ей не удался. Она никогда не называла взрослых женщин «девочками». А сейчас от волнения избитое клише само сорвалось с кончика языка: «поужинать с девочками», «погостить у девочек». Она быстро поправилась.
— Я имела в виду — с другими учительницами. Не со всеми, конечно. Мы тут обсуждали, а не уехать ли нам куда-нибудь вместе на выходные летом...
— На выходные? — переспросил он.
— Или среди недели. Мы бы обговорили расписание на осень...
— С каких пор ты вдруг стала так серьезно относиться к работе?
— Я всегда относилась к ней серьезно, сам знаешь.
— Да, конечно, но вот так...
— Мы хотели бы не терять связи между собой в течение лета...
— Раньше такое вам и в голову не приходило.
— Знаю, но...
— Ты преподаешь в Грире уже восемь лет...
— Да, но...
— И вдруг начались еженедельные собрания...
— Так в том-то...
— Да еще и поездка с девочками на несколько дней...
— Так в том-то и суть. Мы хотим получше скоординировать свои усилия. Если каждой из нас регулярно удастся вносить свой вклад...
— Вообще-то мы собирались летом во Францию, если ты не забыла.
— Ну, наша поездка состоится в другое время.
— В какое?
— Мы еще не определились с датами. Трое из нас замужем, и мы хотели сперва обсудить это со своими мужьями.
— Выходные исключаются, — отрезал он.
— Ты сам так часто работаешь по выходным, что мне казалось...
— Сейчас у меня очень необычное дело.
— Похоже на то.
— И раньше я тоже работал по выходным.
— Да.
— В прошлом.
— Да. Значит, тебе можно работать по выходным...
— Поехать отдыхать с девочками вовсе не значит работать!
— Вот как?
— Что вы будете там делать?
— Понятия не имею. Мы еще не вдавались в детали. Я же сказала тебе — Джейн и Эдди тоже замужем. Им тоже сперва надо поговорить с мужьями. Господи, в конце-то концов, речь идет о каких-то жалких двух-трех днях, а не о двух месяцах в деревне!
— Ты сказала: «На выходные».
— Или на несколько дней среди недели. Я же не знала, что ты так расстроишься.
— И вовсе я не расстроился.
— По тебе видно. Ну ладно, все. Я скажу, что не могу...
— Ну конечно, выставь меня домашним тираном.
— Майкл, ну что с тобой?
— Все остальные мужья скажут: «Конечно, дорогая, езжай хоть в Токио на месяц, я не против». И только крепостник Майкл устраивает скандал.
— В конце концов все это не так уж важно, — сказала она. — Проехали. Я скажу им...
— Нет, зачем же, езжай. Только предупреди меня...
— И не подумаю...
— ...заранее, чтобы я заказал обеды в китайском ресторане.
Сара не знала, что ей делать: поймать его на слове или отступиться, пока не поздно. Сердце стучало, как молот о наковальню. Она ведь даже ни разу не намекнула Эндрю, что, возможно, сумеет вырваться на несколько дней, а все оказалось так просто. Последняя полудетская жалоба Майкла заставила ее почувствовать себя расчетливой и мерзкой шлюхой. «Откажись, — уговаривала она себя. — Скажи ему, что передумала. Сейчас же, сию минуту». Но мысль о том, как они с Эндрю поедут куда-нибудь в Новую Англию, найдут тихую маленькую гостиницу и пробудут там целых два или даже три дня...
— Все дело в том, что я буду скучать по тебе, — объяснил Майкл, а затем чмокнул ее в щеку и выключил свет.
Лежа в темноте с открытыми глазами, Сара спрашивала себя: «Кем же я стала?»
Она долго-долго не могла заснуть.
— Алло? — спросил он.
Какой-то щелчок.
— Алло? — переспросил он.
Тишина.
Он раздраженно посмотрел на трубку и положил ее на место.
— Кто там, милый? — крикнула Сара из другой комнаты.
— Не отвечают, — сказал Майкл.
Она сразу поняла, что звонил Эндрю. Он вернулся.
Она продолжала смотреть в книгу. Слова бессмысленно теснились на странице, мозг отказывался улавливать между ними хоть какую-то связь. Ей необходимо выбраться из дому, добежать до ближайшего телефона. Но не сразу после звонка. «Выжди время», — приказала она себе и третий раз подряд принялась читать один и тот же абзац. Двадцать минут десятого она спросила:
— Хочешь холодного йогурта?
— Не очень, — ответил Майкл.
— Тогда, если ты не возражаешь, я схожу вниз и куплю себе.
— По-моему, в морозилке есть.
— Я хочу слабо замороженный.
Сара встала, заложила книгу закладкой, не спеша положила томик на кофейный стол. Ей казалось, что все вокруг происходит как в замедленной съемке. Она открыла кошелек удостовериться, что у нее достаточно четвертаков для автомата, — иначе пришлось бы доставать их из баночки на кухне; среди мелочи виднелись и четвертаки — все в порядке. Она захлопнула кошелек со щелчком, показавшимся ей громче пушечного выстрела, уложила его обратно в сумочку, сумочку повесила через плечо и сказала:
— Я на минутку.
— Может, я...
— Нет, ни в коем случае! — испугалась она.
— ...тоже не откажусь, — сказал он. — С обезжиренным голландским шоколадом, если у них такой есть. Или любой другой.
— Но обезжиренный, да?
— Да.
— Хорошо. Сейчас вернусь.
Веди себя естественно. Не говори ни о чем. Просто уходи, и все. Взялась за ручку. Открыла дверь. Вышла в прихожую. Закрыла дверь. Замок щелкнул. Не торопись, иди медленно, медленно, медленно к лифту. Вызвала лифт. Вот он с грохотом поднимается по шахте. Разъехались в стороны двери. Вошла. Теперь нажать кнопку первого этажа. Двери закрылись, лифт поехал вниз.
Она расслабилась только у кофейной лавки на углу Семьдесят восьмой и Лекса.
— Сара! Боже, как я соскучился по тебе!
— Ты вернулся.
— Да, вернулся. Ты поняла, что я звонил?
— Да.
— Где ты?
— Рядом с домом. Я придумала повод выйти.
— Как насчет завтра?
— Нормально.
— Билли будет ждать. В обычное время.
— Хорошо.
— Не знаю, как и дождусь.
— Я тоже. Как бы мне хотелось сейчас оказаться с тобой.
— И мне тоже.
— Я люблю тебя, Эндрю.
— И я люблю тебя, Сара.
— До завтра.
— До завтра.
Они одновременно повесили трубки.
Записывающее устройство отметило длительность разговора — двадцать три секунды. Детектив первого класса Джерри Мэндел взял ручку и записал имя звонившей — Сара.
Питание — всегда самое важное. Надо либо проложить свой собственный провод, либо к чему-нибудь подключиться. Скажем, можно установить аккумулятор от катера или автомобиля внутрь тележки, и его хватит на какое-то время, но рано или поздно его придется менять. Лучше избегать подобных проблем. Он подключился к проводам внутри столба, затем поставил на место старой новую пластину, в которой имелась выемка для дополнительного провода.
Затем он спрятал вывод провода под клинообразным куском дерева, раскрашенным для солидности желтыми и белыми полосами, собрал инструменты и пошел прочь, зная, что завтра утром, в десять часов, на этом углу встанет тележка продавца «хот-догов», и полиция получит изображение любого, кто войдет в голубую дверь напротив.
На Аннунциато, поверх клетчатой футболки и вельветовых брюк, красовался белый, забрызганный горчицей фартук, отлично скрывавший кобуру с револьвером на поясе. Из-за курчавых черных волос и темно-карих глаз многие покупатели интересовались, не итальянец ли он. Когда он отвечал утвердительно — хотя на самом деле родился в Бруклине, — они неизменно переходили на итальянский и, насколько ему удавалось разобрать почти незнакомый язык, сообщали, какие вкусные у него «хот-доги» и как хорошо, что он начал здесь торговать, потому что обычно тут никого не бывает. Аннунциато не отводил глаз от голубой двери. В шестнадцать тридцать три на улицу заехал черный представительский «линкольн» и остановился на той же стороне улицы, что и тележка Аннунциато, метрах в десяти от него. Из машины вышла привлекательная блондинка в сером костюме, с атташе-кейсом и серой кожаной сумкой через плечо, что-то сказала водителю и захлопнула за собой дверцу. Когда она двинулась через улицу по направлению к голубой двери, Аннунциато нажал на кнопку, включавшую камеру.
Не поворачиваясь, женщина подошла к двери на теневой стороне улицы и позвонила.
Затем что-то сказала в домофон.
До ушей Аннунциато донеслось жужжание, и дверь открылась.
Когда дверь за женщиной захлопнулась, камера автоматически зафиксировала дату и время: 5 мая — 16:43:57.
Энди и Дэнди, Тэнди и Дрю,
Ну почему я тебя так люблю?
Фарелл — отважный и Фаррар — кузнец,
А для меня — покоритель сердец.
Картер и Голдсмит, кто вы такие?
Вас не найти в каталогах страны...
— Что такое? — переспросил он резко.
— Ну, видишь ли, мы не смогли отыскать...
— Не смогли отыскать?
— Да, мы...
— Мы?
— Мой финансовый агент. Я попросила его...
— Что ты сделала?
— Я попросила его собрать информацию по «Картеру и Голдсмиту». Чтобы использовать ее в стихотворении. Но он ничего не нашел, поэтому я...
— Зачем тебе это понадобилось?
— Для стихотворения.
— Ты попросила кого-то копаться в делах моей фирмы?
— Да, но...
— И он ничего не нашел, да?
— Она не зарегистрирована ни в одном...
— Потому что ею владеют частные лица. Тебе не следовало собирать такую информацию.
— Я и не думала. Просто...
— Ну ладно. Читай дальше.
— Не хочу.
— Читай.
— У меня пропало настроение.
— Ну и отлично.
— Да, отлично.
Ее поразила его реакция, она не могла понять, что ее вызвало. Сара вдруг вспомнила, что сидит без одежды, и почувствовала себя беззащитной, обиженной непонятно на что. К глазам подступили слезы. Оба молчали, как ей показалось, бесконечно долго. Затем, желая отомстить и причинить ему такую же боль, какую испытывала она сама, Сара сказала:
— Этим летом я уезжаю.
Недовольное выражение на его лице тут же сменилось знакомой гримаской обиженного ребенка. «Отлично», — подумала она.
— Когда? — спросил он быстро.
— Кажется, он назвал август.
Как приятно, что он огорчился. Он будет скучать по ней. По его лицу все ясно. Но тут он снова злобно посмотрел на нее.
— Кто назвал? Твой финансовый агент?
— Нет, муж. В августе он обычно берет отпуск.
— И надолго?
— На три недели.
— А мне что прикажете делать все это время?
Опять обиженный вид. Его лицо ясно отражало ежеминутную смену настроения.
— Ты в любой момент можешь вызвать кого-нибудь из своих девчушек, — пожала плечами Сара. Она сидела, прямая как палка, уперевшись в кровать руками.
— Ты — моя единственная девчушка.
— Ну конечно.
— Ненавижу этих богатых адвокатов, которым ничего не стоит в любой момент сняться с места и уехать.
— Он — не богатый адвокат.
— Вот как? Все мои адвокаты очень богаты.
— Все? Сколько их у тебя?
— Три.
— Ну так вот, мой муж получает восемьдесят пять тысяч в год.
Она специально подчеркнула слово «муж». Ей все еще хотелось отомстить ему за то, как он обрушился на нее из-за какого-то пустяка...
— Чудный повод бросить его.
— С чего ты взял, что я собираюсь его бросать?
— Ну... — Он повел плечами.
«Он все еще злится. Отлично», — подумала она. Он лежал рядом с ней на кровати, нагой, стройный, прекрасный и безумно желанный. Как бы невзначай она смахнула рукой воображаемую соринку со своей левой груди.
— Что, если я скажу тебе, что мне, возможно, удастся вырваться на несколько дней? — спросила она.
Его брови взлетели вверх.
— Что ты имеешь в виду?
— К тебе.
Она повернулась к нему лицом.
— Ты шутишь? Когда?
Выражение его лица изменилось как по мановению волшебной палочки, глаза загорелись от радости.
— Где-нибудь в июле. Посреди недели. Во вторник, среду...
— Нет, ты все-таки шутишь!
— Я уже спросила у него.
Глаза опущены, как у монашки, а грудь приглашает.
— И он согласился?
— Ну... не очень охотно.
— И не шумел?
— Слегка пошумел.
— Если бы я был твоим мужем...
— Но ты мне не муж.
— ...и ты заявила бы мне, что собираешься уехать на несколько дней...
— Я же не говорю, что он пришел в восторг.
— Но ведь согласился.
— Да.
— Со мной о таком даже не заговаривай.
— В самом деле? И что бы ты сделал?
— Убил бы его.
— Вот как?
— Узнал бы, кто он, и убил бы.
— Понятно.
— Вот так-то. А знаешь, сколько я зарабатываю за год?
— Мне все равно.
«Он все еще злится, что она заговорила о муже. Ну и хорошо. Злись себе и дальше».
— Никогда не слышал, чтобы адвокат зарабатывал только восемьдесят пять тысяч в год, — не успокаивался он.
— Он работает на город. Там такие зарплаты.
— Восемьдесят пять тысяч в год...
— Да. Вообще-то немного побольше.
— На сколько?
— На двести пятьдесят долларов.
— Столько лет учиться на юридическом, сдавать экзамены, и все ради того, чтобы застрять на работе, где платят гроши? Не понимаю.
— Он не считает, что застрял. Ему интересно.
— О да, наверняка безумно интересно.
— Конечно.
— Возбуждать иски против домовладельцев, которые не включают отопление точно в срок...
— Пятнадцатого октября, — вдруг сказала она. — Отопление положено включать пятнадцатого октября.
— Откуда ты знаешь?
— Когда мы только поженились, мы снимали квартиру, где было жутко холодно. Мы называли ее Замок Снежной Королевы.
— Ну и какая связь?
— Муж покопался в литературе и нашел дату обязательного включения...
— Я ненавижу, когда ты о нем говоришь. Обо всем, что он делает или не делает на своей жалкой работенке, за которую платят...
— Отопление к его работе не имеет никакого отношения.
— И куда вы едете?
— Во Францию. В Сен-Жан-де-Лу.
— Где это?
— Недалеко от испанской границы. Мы ездили туда в наш медовый месяц.
— Восхитительно.
— Эндрю, ни о какой романтической поездке и речи быть не может. Молли тоже едет с нами.
Некоторое время он молчал. Потом прошептал:
— Я буду по тебе скучать.
— Я еще никуда не уезжаю, — улыбнулась Сара и вдруг снова испытала желание прижать его к груди, гладить, ласкать, целовать. — Как он у нас там поживает? — поинтересовалась она.
— Поехали, — вздохнул Реган.
— Еще пару секунд, — попросил Лаундес.
— Похоже, ему требуется помощь, — шепнула она.
— Да, похоже.
— М-м-м-м-м-м...
— Вгрызлась, — подытожил Реган.
Манфреди говорил, что на следующей неделе он покажет ему разные порты (много лучше, чем один, да?)...
— ...где будет разгружаться товар с Востока... (ни разу не сказал «Китай» или «Азия»)...
— ...который прибудет в Италию где-то в конце мая.
Он надеялся, что южный товар... (ни разу не сказал «колумбийский» или «южноамериканский»)... придет в Италию примерно в то же время, чтобы сразу приступить к работе.
На его безнадежном английском это звучало следующим образом:
— Они приходят Италия, корабли, мы грузим один, два, immediatamente, немедленно...
«И тут же кончаем», — добавил про себя Эндрю и едва удержался от нового приступа смеха.
Ночью, много позже того, как они с Манфреди распрощались, Эндрю бродил по улицам Милана и пытался отыскать в себе нечто общее с этими элегантно одетыми мужчинами и роскошными женщинами, что фланировали под теплым весенним небом и наполняли ароматный воздух звуками незнакомой речи. Даже язык, на котором они говорили, ничуть не напоминал говор редких гостей из далеких итальянских провинций, куривших такие же вонючие сигары, как Манфреди, после чего маме приходилось долго проветривать шторы. Во время таких визитов выражение ее лица ясно свидетельствовало: «Я американка, что вы делаете в моем доме?»
Этих людей он воспринимал как иностранцев.
Страна их казалась ему чуждой и непонятной.
Он готов был признать Италию царством красоты и изящества, волшебным краем мягкого света и пологих холмов, но ничто здесь не затрагивало скрытых струн его души, нигде он не чувствовал тех пресловутых «корней», в поисках которых другие американцы постоянно рыскали по всему свету. Он не понимал, зачем человеку, рожденному в Америке, искать свои корни в дальних странах. Парадоксально, что американцы должны по всей земле разыскивать нечто, в чем отказала им родина.
Он купил gelato — эскимо на палочке — в лавке, расположенной в одной из аркад, и собрался уже было возвращаться на древнюю мощенную булыжником улочку, как едва не столкнулся с высоким мужчиной, обладателем таких же голубых глаз.
— Извините, синьор, — вскричал мужчина.
— Виноват, простите, — извинился Эндрю.
Они старательно обошли друг друга, дружелюбно и предупредительно улыбаясь. Когда незнакомец вновь присоединился к своей компании, до Эндрю донеслось: «Americano».
«Все верно», — подумал он.
* * *
Девочки были потные и высокие, мальчики — потные и маленькие. А что вы хотите после урока физкультуры в Морнингсайдском парке. Молли и ее ближайшая подруга Вайнона Вейнгартен называли мальчиков-семиклассников «гномами», в своей детской жестокости даже не заботясь, услышат они или нет. И мальчики, и девочки щеголяли в голубых шортах и голубых же свитерах с белой эмблемой школы на левой стороне груди. Молли сегодня надела кроссовки, которые она все-таки нашла в тот день, когда они вместе с мамой и тетей Хите ходили за покупками. Вайнона купила себе такие же. Мальчишки-семиклассники дразнили подруг «Твиделдум и Твиделди» в отместку за «гномов», а также потому, что они действительно очень походили друг на дружку. Обе высокие, стройные, с длинными белокурыми волосами, спрятанными под одинаковые голубые бейсболки. К тому же девочки могли общаться между собой на каком-то дурацком, понятном только им двоим, секретном языке.Подружки немного отстали от одноклассников, увлекшись разговором на своем языке. Он назывался «франкендрак» — в честь Франкенштейна и Дракулы. Девочкам казалось, что он звучит как смесь прибалтийского, немецкого и славянского, хотя на самом деле они придумали его сами от начала до конца, еще когда впервые познакомились в Ганновере в пятилетнем возрасте. Даже под угрозой пытки или насилия подружки не выдали бы ключ" к своему языку. Понять то, что любому постороннему показалось бы сумбурным кудахтаньем, для них не составляло никакого труда. В программу их школы входило два иностранных языка; ну так франкендрак они воспринимали как третий. Наслаждаясь ярким солнцем в эту последнюю пятницу апреля, этим воистину великолепным весенним днем, девочки отстали от остальных и увлеченно болтали, словно две иностранки.
В такой день не хотелось заниматься спортом, который они обе терпеть не могли, невзирая на мисс Марголи, всех уже доставшую своим стремлением держать их в форме; возвращаться в класс после прыжков и беготни тоже вовсе не тянуло. На самом деле девочки предпочли бы дойти до лавки Розы на углу Сто десятой, купить что-нибудь сладкое, а потом не спеша брести, наслаждаясь каждым кусочком лакомства. Но увы, на самом деле их ждали толкотня в раздевалке, спешное переодевание в форменные юбку и блузку и урок французского — языка гораздо более легкого, чем изобретенный ими.
Пустые ампулы из-под крэка в изобилии валялись вдоль дорожки парка.
«Они похожи на маленькие флакончики из-под духов», — заметила Молли на франкендраке.
К ее удивлению, Вайнона ответила: Ich kennernit vetter trienner gitt. Что в переводе на английский означало: «Мне не терпится попробовать их содержимое».
* * *
Сара считала дни до его возвращения из Италии и гадала, что она ответит, если Эндрю когда-нибудь опять предложит ей присоединиться к нему в одной из таких поездок. На сей раз она не могла в любом случае: все-таки она учительница, а последняя неделя апреля — не время школьных каникул. Первая неделя апреля — совсем другое дело. Страстная Пятница, Пасха, если отпроситься еще на пару дней, то получится как раз достаточно. Таким образом, со школой уладить, возможно, и удалось бы. Другое дело — что сказать Майклу. Но сама мысль о целой неделе вдвоем с...— Сразу раскусят, — произнес Майкл.
— Да-да, — спохватилась она. Оказывается, Майкл уже давно что-то рассказывал ей, а она не слышала ни слова.
— Поэтому я думаю использовать тележку торговца «хот-догами».
— Угу. — Все равно она ничего не поняла. Они допили кофе со сладостями. Молли уехала на уик-энд за город к своей подружке Вайноне. Эндрю путешествовал по Италии. Сегодня он в Генуе, завтра переедет в Неаполь. А послезавтра...
— Такая, с полосатым тентом. Фредди Култер оборудует ее видеокамерой. Никому из местных и в голову не придет, что сыщик может торговать сосисками в тесте в их квартале. Как ты думаешь?
— В каком квартале?
— Вот этого я сказать не могу.
— Речь идет о слежке?
— Да, то самое дело, что я веду.
— И о котором ты по-прежнему...
— ...не могу рассказать. Извини.
— Но ты же рассказал мне о том, что собираешься спрятать камеру в тележку с «хот-догами».
— Да. Но их же много.
— Прямо как в кино с Джеймсом Бондом.
— Наш Фредди Джеймсу Бонду еще фору даст!
— А зачем такие сложности?
— Потому что мы не можем оборудовать пост наблюдения в здании напротив.
— По-моему, хорошая мысль, — кивнула она.
— Если Фредди ее одобрит.
— И если ты сможешь найти сыщика с «трауром» под ногтями, — добавила Сара.
— Чтобы он выглядел как настоящий продавец «хот-догов», — подхватил Майкл, и они оба расхохотались.
Вдруг Майкл перегнулся через стол и сжал ее руки в своих ладонях.
— Что на тебя нашло? — удивилась она.
— Сам не знаю, — пожал плечами он.
Но рук ее не отпустил.
* * *
Они лежали в темноте и разговаривали на франкендраке. Вайнона говорила, что, по ее мнению, все эти запреты придумали родители и учителя нарочно для того, чтобы помешать детям получать удовольствие. На ее взгляд, в наркотиках нет ничего плохого, и она ждет не дождется, когда вырастет и попробует.Услышать такое не от кого-нибудь, а от Вайноны Вейнгартен, лучшей подруги, одной из самых умных девочек в классе, большого специалиста в области франкендракского языка!
— Miekin bro stahgatten smekker pot venner hich har twofer tin, — заявила Вайнона.
Что значило: «Мой брат начал курить травку, когда ему исполнилось двенадцать лет».
В ответ Молли прошептала по-английски:
— Но тогда было другое время и другое место.
— Zer lingentok, — предупредила Вайнона.
Молли немедленно перешла на секретный язык и высказала подруге, что ни в коем случае нельзя проводить параллели между собой и своим братом, потому что тогда шел 1972 год, а с тех пор многое изменилось, на рынок выбросили много опасных наркотиков...
— Об ЛСД тоже так говорили, — отмахнулась Вайнона. — Мой брат пробовал ЛСД, ну и что? Ты видела хоть раз, чтобы он бегал по дому как сумасшедший?
— Крэк разрушает здоровье не сразу, — возразила Молли, на что Вайнона тут же ответила:
— Но он не опаснее травки, дорогуша.
— Ты все хочешь попробовать, — заметила Молли по-английски, но, прежде чем Вайнона успела бросить на нее негодующий взгляд, повторила то же на франкендраке: — Tryker zin blowden minetten.
Девочки переглянулись и расхохотались.
* * *
Той ночью, лежа в постели, Сара наконец собралась с мужеством, которого ей не хватило за обедом.Майкл читал, и по осоловевшему выражению его глаз и равномерному дыханию она поняла, что он скоро заснет.
И тут она выпалила:
— Ты очень огорчишься, если я уеду на несколько дней вместе с девочками?
— С Молли и Вайноной? — переспросил он. Сара поняла, что первый ход ей не удался. Она никогда не называла взрослых женщин «девочками». А сейчас от волнения избитое клише само сорвалось с кончика языка: «поужинать с девочками», «погостить у девочек». Она быстро поправилась.
— Я имела в виду — с другими учительницами. Не со всеми, конечно. Мы тут обсуждали, а не уехать ли нам куда-нибудь вместе на выходные летом...
— На выходные? — переспросил он.
— Или среди недели. Мы бы обговорили расписание на осень...
— С каких пор ты вдруг стала так серьезно относиться к работе?
— Я всегда относилась к ней серьезно, сам знаешь.
— Да, конечно, но вот так...
— Мы хотели бы не терять связи между собой в течение лета...
— Раньше такое вам и в голову не приходило.
— Знаю, но...
— Ты преподаешь в Грире уже восемь лет...
— Да, но...
— И вдруг начались еженедельные собрания...
— Так в том-то...
— Да еще и поездка с девочками на несколько дней...
— Так в том-то и суть. Мы хотим получше скоординировать свои усилия. Если каждой из нас регулярно удастся вносить свой вклад...
— Вообще-то мы собирались летом во Францию, если ты не забыла.
— Ну, наша поездка состоится в другое время.
— В какое?
— Мы еще не определились с датами. Трое из нас замужем, и мы хотели сперва обсудить это со своими мужьями.
— Выходные исключаются, — отрезал он.
— Ты сам так часто работаешь по выходным, что мне казалось...
— Сейчас у меня очень необычное дело.
— Похоже на то.
— И раньше я тоже работал по выходным.
— Да.
— В прошлом.
— Да. Значит, тебе можно работать по выходным...
— Поехать отдыхать с девочками вовсе не значит работать!
— Вот как?
— Что вы будете там делать?
— Понятия не имею. Мы еще не вдавались в детали. Я же сказала тебе — Джейн и Эдди тоже замужем. Им тоже сперва надо поговорить с мужьями. Господи, в конце-то концов, речь идет о каких-то жалких двух-трех днях, а не о двух месяцах в деревне!
— Ты сказала: «На выходные».
— Или на несколько дней среди недели. Я же не знала, что ты так расстроишься.
— И вовсе я не расстроился.
— По тебе видно. Ну ладно, все. Я скажу, что не могу...
— Ну конечно, выставь меня домашним тираном.
— Майкл, ну что с тобой?
— Все остальные мужья скажут: «Конечно, дорогая, езжай хоть в Токио на месяц, я не против». И только крепостник Майкл устраивает скандал.
— В конце концов все это не так уж важно, — сказала она. — Проехали. Я скажу им...
— Нет, зачем же, езжай. Только предупреди меня...
— И не подумаю...
— ...заранее, чтобы я заказал обеды в китайском ресторане.
Сара не знала, что ей делать: поймать его на слове или отступиться, пока не поздно. Сердце стучало, как молот о наковальню. Она ведь даже ни разу не намекнула Эндрю, что, возможно, сумеет вырваться на несколько дней, а все оказалось так просто. Последняя полудетская жалоба Майкла заставила ее почувствовать себя расчетливой и мерзкой шлюхой. «Откажись, — уговаривала она себя. — Скажи ему, что передумала. Сейчас же, сию минуту». Но мысль о том, как они с Эндрю поедут куда-нибудь в Новую Англию, найдут тихую маленькую гостиницу и пробудут там целых два или даже три дня...
— Все дело в том, что я буду скучать по тебе, — объяснил Майкл, а затем чмокнул ее в щеку и выключил свет.
Лежа в темноте с открытыми глазами, Сара спрашивала себя: «Кем же я стала?»
Она долго-долго не могла заснуть.
* * *
В девять часов теплым весенним вечером четвертого мая в квартире Уэллесов зазвонил телефон. После второго гудка трубку взял Майкл.— Алло? — спросил он.
Какой-то щелчок.
— Алло? — переспросил он.
Тишина.
Он раздраженно посмотрел на трубку и положил ее на место.
— Кто там, милый? — крикнула Сара из другой комнаты.
— Не отвечают, — сказал Майкл.
Она сразу поняла, что звонил Эндрю. Он вернулся.
Она продолжала смотреть в книгу. Слова бессмысленно теснились на странице, мозг отказывался улавливать между ними хоть какую-то связь. Ей необходимо выбраться из дому, добежать до ближайшего телефона. Но не сразу после звонка. «Выжди время», — приказала она себе и третий раз подряд принялась читать один и тот же абзац. Двадцать минут десятого она спросила:
— Хочешь холодного йогурта?
— Не очень, — ответил Майкл.
— Тогда, если ты не возражаешь, я схожу вниз и куплю себе.
— По-моему, в морозилке есть.
— Я хочу слабо замороженный.
Сара встала, заложила книгу закладкой, не спеша положила томик на кофейный стол. Ей казалось, что все вокруг происходит как в замедленной съемке. Она открыла кошелек удостовериться, что у нее достаточно четвертаков для автомата, — иначе пришлось бы доставать их из баночки на кухне; среди мелочи виднелись и четвертаки — все в порядке. Она захлопнула кошелек со щелчком, показавшимся ей громче пушечного выстрела, уложила его обратно в сумочку, сумочку повесила через плечо и сказала:
— Я на минутку.
— Может, я...
— Нет, ни в коем случае! — испугалась она.
— ...тоже не откажусь, — сказал он. — С обезжиренным голландским шоколадом, если у них такой есть. Или любой другой.
— Но обезжиренный, да?
— Да.
— Хорошо. Сейчас вернусь.
Веди себя естественно. Не говори ни о чем. Просто уходи, и все. Взялась за ручку. Открыла дверь. Вышла в прихожую. Закрыла дверь. Замок щелкнул. Не торопись, иди медленно, медленно, медленно к лифту. Вызвала лифт. Вот он с грохотом поднимается по шахте. Разъехались в стороны двери. Вошла. Теперь нажать кнопку первого этажа. Двери закрылись, лифт поехал вниз.
Она расслабилась только у кофейной лавки на углу Семьдесят восьмой и Лекса.
* * *
— Привет, — сказала она. — Это я.— Сара! Боже, как я соскучился по тебе!
— Ты вернулся.
— Да, вернулся. Ты поняла, что я звонил?
— Да.
— Где ты?
— Рядом с домом. Я придумала повод выйти.
— Как насчет завтра?
— Нормально.
— Билли будет ждать. В обычное время.
— Хорошо.
— Не знаю, как и дождусь.
— Я тоже. Как бы мне хотелось сейчас оказаться с тобой.
— И мне тоже.
— Я люблю тебя, Эндрю.
— И я люблю тебя, Сара.
— До завтра.
— До завтра.
Они одновременно повесили трубки.
Записывающее устройство отметило длительность разговора — двадцать три секунды. Детектив первого класса Джерри Мэндел взял ручку и записал имя звонившей — Сара.
* * *
В то же самое время, в квартале от Мэндела, детектив первого класса Фредди Култер, одетый в робу монтера, откручивал пластинку с фонарного столба на углу Мотт-стрит и Брум-стрит. Он уже вмонтировал видеокамеру в тележку для передвижной торговли «хот-догами», которая встанет на дежурство с завтрашнего утра. Теперь ему требовался источник питания.Питание — всегда самое важное. Надо либо проложить свой собственный провод, либо к чему-нибудь подключиться. Скажем, можно установить аккумулятор от катера или автомобиля внутрь тележки, и его хватит на какое-то время, но рано или поздно его придется менять. Лучше избегать подобных проблем. Он подключился к проводам внутри столба, затем поставил на место старой новую пластину, в которой имелась выемка для дополнительного провода.
Затем он спрятал вывод провода под клинообразным куском дерева, раскрашенным для солидности желтыми и белыми полосами, собрал инструменты и пошел прочь, зная, что завтра утром, в десять часов, на этом углу встанет тележка продавца «хот-догов», и полиция получит изображение любого, кто войдет в голубую дверь напротив.
* * *
К половине пятого в среду, пятого мая, у детектива третьего класса Грегори Аннунциато появились опасения, что вся затея провалилась. Начиная с десяти утра он продал множество «хот-догов», но у него все-таки несколько другая задача.На Аннунциато, поверх клетчатой футболки и вельветовых брюк, красовался белый, забрызганный горчицей фартук, отлично скрывавший кобуру с револьвером на поясе. Из-за курчавых черных волос и темно-карих глаз многие покупатели интересовались, не итальянец ли он. Когда он отвечал утвердительно — хотя на самом деле родился в Бруклине, — они неизменно переходили на итальянский и, насколько ему удавалось разобрать почти незнакомый язык, сообщали, какие вкусные у него «хот-доги» и как хорошо, что он начал здесь торговать, потому что обычно тут никого не бывает. Аннунциато не отводил глаз от голубой двери. В шестнадцать тридцать три на улицу заехал черный представительский «линкольн» и остановился на той же стороне улицы, что и тележка Аннунциато, метрах в десяти от него. Из машины вышла привлекательная блондинка в сером костюме, с атташе-кейсом и серой кожаной сумкой через плечо, что-то сказала водителю и захлопнула за собой дверцу. Когда она двинулась через улицу по направлению к голубой двери, Аннунциато нажал на кнопку, включавшую камеру.
Не поворачиваясь, женщина подошла к двери на теневой стороне улицы и позвонила.
Затем что-то сказала в домофон.
До ушей Аннунциато донеслось жужжание, и дверь открылась.
Когда дверь за женщиной захлопнулась, камера автоматически зафиксировала дату и время: 5 мая — 16:43:57.
* * *
До сего дня ей так и не удалось прочитать ему свое стихотворение. Она вынула листок из сумочки и, сидя нагишом в постели, чувствуя себя как ребенок, декламирующий перед гордыми родителями, начала:Энди и Дэнди, Тэнди и Дрю,
Ну почему я тебя так люблю?
Фарелл — отважный и Фаррар — кузнец,
А для меня — покоритель сердец.
Картер и Голдсмит, кто вы такие?
Вас не найти в каталогах страны...
— Что такое? — переспросил он резко.
— Ну, видишь ли, мы не смогли отыскать...
— Не смогли отыскать?
— Да, мы...
— Мы?
— Мой финансовый агент. Я попросила его...
— Что ты сделала?
— Я попросила его собрать информацию по «Картеру и Голдсмиту». Чтобы использовать ее в стихотворении. Но он ничего не нашел, поэтому я...
— Зачем тебе это понадобилось?
— Для стихотворения.
— Ты попросила кого-то копаться в делах моей фирмы?
— Да, но...
— И он ничего не нашел, да?
— Она не зарегистрирована ни в одном...
— Потому что ею владеют частные лица. Тебе не следовало собирать такую информацию.
— Я и не думала. Просто...
— Ну ладно. Читай дальше.
— Не хочу.
— Читай.
— У меня пропало настроение.
— Ну и отлично.
— Да, отлично.
Ее поразила его реакция, она не могла понять, что ее вызвало. Сара вдруг вспомнила, что сидит без одежды, и почувствовала себя беззащитной, обиженной непонятно на что. К глазам подступили слезы. Оба молчали, как ей показалось, бесконечно долго. Затем, желая отомстить и причинить ему такую же боль, какую испытывала она сама, Сара сказала:
— Этим летом я уезжаю.
Недовольное выражение на его лице тут же сменилось знакомой гримаской обиженного ребенка. «Отлично», — подумала она.
— Когда? — спросил он быстро.
— Кажется, он назвал август.
Как приятно, что он огорчился. Он будет скучать по ней. По его лицу все ясно. Но тут он снова злобно посмотрел на нее.
— Кто назвал? Твой финансовый агент?
— Нет, муж. В августе он обычно берет отпуск.
— И надолго?
— На три недели.
— А мне что прикажете делать все это время?
Опять обиженный вид. Его лицо ясно отражало ежеминутную смену настроения.
— Ты в любой момент можешь вызвать кого-нибудь из своих девчушек, — пожала плечами Сара. Она сидела, прямая как палка, уперевшись в кровать руками.
— Ты — моя единственная девчушка.
— Ну конечно.
— Ненавижу этих богатых адвокатов, которым ничего не стоит в любой момент сняться с места и уехать.
— Он — не богатый адвокат.
— Вот как? Все мои адвокаты очень богаты.
— Все? Сколько их у тебя?
— Три.
— Ну так вот, мой муж получает восемьдесят пять тысяч в год.
Она специально подчеркнула слово «муж». Ей все еще хотелось отомстить ему за то, как он обрушился на нее из-за какого-то пустяка...
— Чудный повод бросить его.
— С чего ты взял, что я собираюсь его бросать?
— Ну... — Он повел плечами.
«Он все еще злится. Отлично», — подумала она. Он лежал рядом с ней на кровати, нагой, стройный, прекрасный и безумно желанный. Как бы невзначай она смахнула рукой воображаемую соринку со своей левой груди.
— Что, если я скажу тебе, что мне, возможно, удастся вырваться на несколько дней? — спросила она.
Его брови взлетели вверх.
— Что ты имеешь в виду?
— К тебе.
Она повернулась к нему лицом.
— Ты шутишь? Когда?
Выражение его лица изменилось как по мановению волшебной палочки, глаза загорелись от радости.
— Где-нибудь в июле. Посреди недели. Во вторник, среду...
— Нет, ты все-таки шутишь!
— Я уже спросила у него.
Глаза опущены, как у монашки, а грудь приглашает.
— И он согласился?
— Ну... не очень охотно.
— И не шумел?
— Слегка пошумел.
— Если бы я был твоим мужем...
— Но ты мне не муж.
— ...и ты заявила бы мне, что собираешься уехать на несколько дней...
— Я же не говорю, что он пришел в восторг.
— Но ведь согласился.
— Да.
— Со мной о таком даже не заговаривай.
— В самом деле? И что бы ты сделал?
— Убил бы его.
— Вот как?
— Узнал бы, кто он, и убил бы.
— Понятно.
— Вот так-то. А знаешь, сколько я зарабатываю за год?
— Мне все равно.
«Он все еще злится, что она заговорила о муже. Ну и хорошо. Злись себе и дальше».
— Никогда не слышал, чтобы адвокат зарабатывал только восемьдесят пять тысяч в год, — не успокаивался он.
— Он работает на город. Там такие зарплаты.
— Восемьдесят пять тысяч в год...
— Да. Вообще-то немного побольше.
— На сколько?
— На двести пятьдесят долларов.
— Столько лет учиться на юридическом, сдавать экзамены, и все ради того, чтобы застрять на работе, где платят гроши? Не понимаю.
— Он не считает, что застрял. Ему интересно.
— О да, наверняка безумно интересно.
— Конечно.
— Возбуждать иски против домовладельцев, которые не включают отопление точно в срок...
— Пятнадцатого октября, — вдруг сказала она. — Отопление положено включать пятнадцатого октября.
— Откуда ты знаешь?
— Когда мы только поженились, мы снимали квартиру, где было жутко холодно. Мы называли ее Замок Снежной Королевы.
— Ну и какая связь?
— Муж покопался в литературе и нашел дату обязательного включения...
— Я ненавижу, когда ты о нем говоришь. Обо всем, что он делает или не делает на своей жалкой работенке, за которую платят...
— Отопление к его работе не имеет никакого отношения.
— И куда вы едете?
— Во Францию. В Сен-Жан-де-Лу.
— Где это?
— Недалеко от испанской границы. Мы ездили туда в наш медовый месяц.
— Восхитительно.
— Эндрю, ни о какой романтической поездке и речи быть не может. Молли тоже едет с нами.
Некоторое время он молчал. Потом прошептал:
— Я буду по тебе скучать.
— Я еще никуда не уезжаю, — улыбнулась Сара и вдруг снова испытала желание прижать его к груди, гладить, ласкать, целовать. — Как он у нас там поживает? — поинтересовалась она.
— Поехали, — вздохнул Реган.
— Еще пару секунд, — попросил Лаундес.
— Похоже, ему требуется помощь, — шепнула она.
— Да, похоже.
— М-м-м-м-м-м...
— Вгрызлась, — подытожил Реган.