Маккаммон Роберт. Грех бессмертия

   Вонь, поднимавшаяся от свалки, обволакивала его тошнотворно сладковатыми тисками. Это была обширная бесплодная поверхность, покрытая грудами всевозможного мусора. В этих насыпях роились черные мухи, которые голодно кружили вокруг головы Нили, пикируя на него и пробуя на вкус струйки, сбегавшие по его лицу и рукам; им нравился их солоноватый вкус. На другом конце свалки были разложены костры для сжигания мусора, и их едкий сероватый дым доносился оттуда слабым ветром; он впитывался в рабочую одежду Нили и жутко разъедал глаза под очками. Когда он шел, его ботинки поднимали клубы пыли, и он осторожно ступал через расширяющиеся трещины, как через остатки внезапных землетрясений. Один только Господь знал, сколько тонн мусора похоронено под землей; под беспощадным летним солнцем слои грязи шевелились и расширялись. Он остановился и взглянул вниз: почти на шесть футов вглубь проглядывало болото разлагающегося мусора, старых бутылок, детских пеленок, выброшенной за ненадобностью старой одежды и обуви. Под поверхностью свалки разлагался толстый слой навоза, издававший такую вонь, которая выворачивала наизнанку желудок Нили. Проходя мимо насыпи картонных коробок и блестящих осколков стекла, он услышал тихое высокое повизгивание из крысиного гнезда; он уже видел их раньше. По утрам, когда было чуточку прохладнее, их темные тени сновали от одной груды мусора к другой в поисках кусочков пищи. Он ненавидел это место, потому что оно было настолько же грязное и отвратительное, насколько Вифаниин Грех была красивой и безупречной.
   В данный момент Нили нес с собой пластиковый мешок для мусора с наполовину обезглавленным трупом серой кошки. Он подобрал его на шоссе 219; вероятно, грузовик переехал животное посреди ночи, и водитель в своей высокой кабине почувствовал лишь легчайшее сотрясение шины. К приходу Нили труп уже раздулся и над ним стаями кружились мухи. Неожиданно ботинок проломил тонкий слой земли, и он провалился по щиколотку. Нили выругался и прошел вперед еще несколько футов, пока он смог восстановить равновесие. Через тонкую завесу дыма были видны трещины, лениво извивающиеся зигзагом по равнине; прямо под ногами отверстия, открывающиеся в земле, пытались засосать его, наподобие зыбучих песков, в трясину разложившегося мусора, где бы он умер, задохнувшись в отходах Вифанииного Греха. Он быстро отогнал прочь эту картину и забросил пластиковый мешок, крысы завизжали и разбежались. Здесь стояла невыносимая вонь, потому что именно сюда он сбрасывал трупы животных - собак, кошек, белок, однажды даже рыси порядочных размеров, - сбитых автомашинами либо на шоссе, либо в самой деревне. Это была неприятная работа, но он обязался выполнять ее. И об этих обязанностях несколько раз напоминал ему Вайсингер.
   Он достал носовой платок из заднего кармана, чтобы очистить свои очки от частиц пепла. Клубы дыма обволакивали его, проникая в самое горло и оставляя горький привкус, похожий на тот, что он чувствовал после чая миссис Бартлетт. Он неожиданно вздрогнул, хотя солнце и жгло ему лицо. Что-то начало всплывать в его памяти: темные тени, стоящие над ним; их глаза, словно лужицы синеватого пламени; руки тянущиеся к нему из темноты, - и затем это все куда-то ускользнуло, до того как он смог схватить и удержать. Весь день что-то странное терзало и мучило его; туманные образы вспыхивали в его сознании и затем исчезали, и хотя они оставляли после себя чувство страха, к нему было примешано... да, чувство сильного полового влечения. Он не мог вспомнить, какие видел сны, фактически ему казалось, что после ухода миссис Бартлетт весь мир погрузился в темноту. Вероятно, он просто проспал мертвецким сном до рассвета. Но когда проснулся, все его тело ныло, и на секунду ему показалось, что в кровати осталось что-то, напоминающее аромат женского тела. Нет, нет. Просто он выдает желаемое за действительное.
   Но одна вещь все-таки беспокоила его. Принимая душ, он заметил царапины на своих бедрах и постарался припомнить, где бы мог оцарапаться. Вероятно, когда распиливал это сухое дерево на части, ветки задевали его за ноги, а он не заметил этого. Однако все-таки забавно, что он не заметил этого раньше.
   Он снова надел очки на воспаленные от дыма глаза и начал пробираться по свалке к своему грузовичку-пикапу. По дороге он остановился, чтобы взглянуть на ту дырку, которую проделал своим ботинком. Иисус Христос! подумал он. Это проклятое место медленно рушится. Нельзя сказать, как долго местные жители использовали его в качестве свалки и сколько тонн мусора лежит внизу. Он лягнул ногой сухой комок грязи, дыра еще больше расширилась.
   И внутри нее что-то блеснуло.
   Нили нагнулся, заглянул внутрь, смахнул прочь грязь и нечистоты. Крохотный прямоугольный или квадратный предмет поблескивал серебром. Рядом лежали такие же предметы - желтовато-белые. Он подобрал один и стал внимательно разглядывать его, пытаясь определить, что это такое.
   Он резко поднялся, подобрал палку, валявшуюся поблизости, и ткнул ею в отверстие. С боков его вниз слоями посыпалась пыль. Мухи окружили его, жадные до того, что он мог обнаружить. Но там ничего не было, только грязь и комки мусора. Он отбросил палку в сторону, вытер руку о штанину брюк и снова взглянул на предмет, который держал в руке.
   Он знал, что это, и его сердце бешено заколотилось. Что, к дьяволу, это делало здесь, на мусорной свалке? Если только... Господи, нет! Он завернул находку в свой носовой платок, наклонился и поискал еще. Он нашел еще два предмета и затем отступил от отверстия и быстро пошел к грузовику.
   На Мак-Клейн-террас Эван встал из-за своей пишущей машинки и потянулся. Он закончил около трети нового рассказа, над которым сейчас работал, и ему требовался перерыв. Рядом с пишущей машинкой стояла чашка с остывшим черным кофе и лежала пара заточенных карандашей; он взял чашку, пошел наверх в кухню, вылил ее в раковину и поставил чайник на плиту. Ожидая, когда вода закипит, он размышлял о будущей работе: скоро, как он знал, ему надо будет собраться с силами, чтобы написать роман. Это будет роман о войне, об испещренных шрамами и искалеченных ветеранах, которые вернулись домой и обнаружили, что они всего лишь одно поле битвы поменяли было на другое. Но здесь воевать было сложнее, поскольку невозможно отличить друга от врага, а потом предпринимать что-либо становилось слишком поздно. Здесь враг имел многие обличья: врач из службы ветеранов, объясняющий, что со временем шрамы заживут и исчезнут; психиатр с неидущим к его лицу хохолком, который говорил, что никого нельзя винить в происшедшем - ни себя самого, ни тех, которые посылали сражаться, никого; улыбающаяся дама из службы занятости, которая говорит: "Очень жаль, но на сегодня у нас для вас ничего нет". Еще были люди вроде Харлина, нападающие на вас и высасывающие вашу кровь, словно пиявки свой питательный раствор.
   Все это должно будет однажды в творческом порыве выйти наружу.
   Но не сейчас. Нет, сейчас следует ограничиться слабыми криками в темноте и надеяться на то, что кто-нибудь услышит их и поймет. Сначала надо попытаться проконтролировать свою внутреннюю битву: со своими страхами и часто беспричинным гневом, с этими предрассудками, которые, как он теперь понимал, сделали так много, чтобы разбить его жизнь.
   Чайник начал свистеть. Он снял его с конфорки, затем случайно глянул в окно.
   В окне фасада дома Демарджонов он разглядел фигуру Гарриса, который сидел в своем инвалидном кресле на колесиках и выглядывал на улицу через занавески. Его глаза казались двумя черными дырами на бледном лице. Но занавески тут же упали на место, и фигура исчезла.
   Он мог вообразить, что рассказала миссис Демарджон своему мужу о той ночи, когда Эваном овладели страхи и подозрения! - "Этот Эван Рейд сходит с ума. Взял игрушку, которую я купила для его маленькой, и сделал что-то... ужасное из этого, когда я только хотела порадовать девочку. Я думаю, что мы не будем больше общаться с этими людьми; этот человек слишком неустойчив".
   Эван выключил горелку на плите. Неустойчивый? Да, наверное, так и есть. И сейчас, невольно, он еще раз задел Кэй, оторвав ее от общения с другими людьми. Миссис Демарджон, вероятно, больше никогда не заговорит с ней. Господи! Он покачал головой, удивляясь собственной глупости.
   Нет. Я должен все исправить. Я могу пойти туда и извиниться. Прямо сейчас.
   Мгновение поколебавшись, он направился к двери, а затем, по дорожке, к дому Демарджонов. Машины около дома не было, но, по крайней мере, у него есть шанс переговорить с Гаррисом, попытаться объяснить, что иногда он теряет контроль над собой, позволяет своим страхам и предубеждениям разрывать его на части. Но он скажет ему: "Ваша жена не должна бранить за это Кэй. Ей нужны друзья, она хочет стать частью деревни".
   Он поднялся на крыльцо Демарджонов и позвонил в дверь. Немного подождал. Внутри дома царила тишина, и он начал думать, что Гаррис не откроет ему. Он еще раз позвонил, затем расслышал тихое поскрипывание медленно приближающегося кресла.
   Дверь открылась, удерживаемая цепочкой. Глаза Гарриса Демарджона слегка расширились.
   - Мистер Рейд, - сказал он. - Чем могу быть вам полезен?
   - Э-э, я... надеялся, что могу зайти и несколько минут поговорить с вами.
   Гаррис не шевельнулся. Он сказал:
   - Моей жены нет дома.
   - Да, я знаю, - ответил Эван. - Но я думал... что могу поговорить с вами.
   Демарджон взглянул на него, очевидно не желая впускать. Я его за это не упрекаю, подумал Эван. В конце концов, каждый знает, что ветераны войны - это убийцы. Сумасшедшие убийцы. Господи! Да ведь этот человек действительно боится меня!
   Но Гаррис протянул руку. Раздалось тихое клацание, цепочка упала. Демарджон отъехал назад, дверь открылась.
   - Входите, - сказал он.
   Эван вошел. Резкий солнечный свет наполнил гостиную.
   Демарджон проехал по комнате, затем замер, наблюдая за Эваном.
   - Пожалуйста, - тихо сказал он. - Закройте за собой дверь на цепочку.
   Эван сделал, как ему было сказано.
   - Я увидел вас из окна своей кухни и подумал, что сейчас подходящее время, чтобы зайти и извиниться.
   Гаррис показал ему на диван и Эван уселся.
   - Извиниться, - спросил Демарджон. - За что?
   - За мои скверные манеры по отношению к вашей жене несколько дней тому назад. - Он немного помолчал, наблюдая за реакцией своего собеседника. Казалось, он не знал, о чем говорит Эван. - Она купила для моей маленькой дочурки игрушечный лук со стрелами. - Эван пожал плечами. Не знаю. Я был возбужден; эта игрушка напомнила мне кое о каких вещах, которые меня беспокоили, и я вышел из себя. - Говоря это, он внимательно рассматривал мистера Демарджона: его белую рубашку с коротким рукавом, темные брюки, черные подтяжки, его лицо бледного серого цвета и темные глаза. - Я ничем не хотел задеть чувства вашей жены, - сказал Эван. - С ее стороны было очень любезно посидеть с Лори, да еще купить для нее эту игрушку. Не знаю, что на меня нашло... Я просто потерял контроль над собой. Надеюсь, вы это поймете.
   Демарджон молчал.
   - Конечно, вы имеете право сердиться на меня, - продолжал Эван, зная, что заслуживает всего, что собирается получить. - Я вижу вы расстроены. Но пожалуйста, моей жене очень нравится миссис Демарджон. Я не хочу видеть, как их дружба...
   - Уезжайте отсюда, - прошептал Демарджон.
   Эван не был уверен, что правильно расслышал его.
   - Что?
   - Уезжайте отсюда, - повторил Демарджон хриплым сдавленным голосом. Он немного прокатился вперед, затем остановился, и Эван увидел в его глазах дикое выражение. - Забирайте вашу жену и ребенка и уезжайте. Сейчас. Сегодня.
   - Сожалею, - сказал Эван. - Я не понимаю, что вы...
   - Уезжайте из Вифанииного Греха! - сказал Демарджон с полукриком, полурыданием. - Не беспокойтесь ни о вашей мебели, ни об одежде, ни о доме. Просто забирайте их и уезжайте!
   Пристально глядя в безумные глаза Демарджона, Эван чувствовал, как внутри него нарастает грызущий холодный страх. Он все еще не понимал, о чем говорит Демарджон, но в это мгновение он казался ему ужасающим живым трупом.
   - Послушайте меня! - сказал Демарджон, явно пытаясь сохранить контроль над собой. Весь дрожа, он подъехал поближе к Эвану, его глаза смотрели широко и умоляюще. - Вы не знаете. Вы не понимаете. Но то, что вы чувствуете, это правильно, вы еще не видите этого, но это так и есть. Сейчас, ради Христа и всего святого, вам надо спасти вашу жену, ребенка и самого себя...
   - Подождите минутку! - сказал Эван. - Что, к дьяволу, вы...
   Демарджон резко посмотрел на дверь, словно услышал там что-то. Его лицо превратилось в неподвижную маску, он сглотнул и затем снова посмотрел на Эвана. - Они знают, что вы подозреваете что-то неладное, - сказал он. Они наблюдают за вами и ждут. И когда они придут за вами, - _н_о_ч_ь_ю_, тогда будет слишком поздно...
   - Кто? - спросил Эван. - Кто придет?
   - Они! - сказал Демарджон, его руки дрожали на серых подлокотниках кресла. - Господи, неужели вы не заметили, что ни один человек не ходит по улицам Вифанииного Греха после наступления ночи? Вы не видели это?
   - Нет, я...
   - Они убили Пола Китинга ночью, - поспешно сказал Демарджон. - И забрали его тело туда, куда уносят все тела. После того, как они убили его, я услышал боевой клич и попытался перерезать себе горло кухонным ножом, но она не дала мне это сделать. Она сказала, что я не должен так уходить от них, и, о Господи Иисусе, ее глаза жгли меня...
   Он же сумасшедший, понял Эван. Или стал сумасшедшим. Что он несет насчет Китинга? О чем он говорит?..
   - Они придут за вами! О, да, они придут за вами так же, как приходили за мной! - Струйка слюны стекла с губ Демарджона и теперь свисала с его подбородка на рубашку. - Ночью! Они придут ночью, в полнолуние, и заберут вас туда, на то место... Боже мой, что за ужасное место!
   Эван покачал головой и начал подниматься с дивана, чтобы двинуться к двери.
   - Вы мне не верите! - сказал Демарджон. - Вы не понимаете! - В его глазах промелькнуло что-то темное и страшное. - Я покажу вам. Я покажу вам, что они сделают! - И он начал закатывать штанину своих брюк. Дыша хрипло и неровно, он что-то бормотал себе под нос. Штанина разорвалась. Его пальцы сжались и потянули за колено. Эван увидел, как солнечный свет отражается от блестящего пластика.
   Пальцы Демарджона возились с повязкой. Затем, с усилием, отразившимся на его лице, он отшвырнул прочь свою коленку. Нога сверкнула в воздухе и упала на пол рядом с креслом-каталкой. Затем, скрипя зубами, Демарджон принялся сдирать ткань со своей правой ноги; на лбу у него проступили капельки пота. Еще одна повязка. Тяжело дыша, он отшвырнул протез прочь. Правая нога упала по другую сторону кресла, и пустые разорванные штанины повисли на изуродованном теле.
   Эван, открыв рот, пятился к двери. Он потерял дар речи! Споткнувшись обо что-то, он чуть не упал спиной на кофейный столик.
   Пот струился по лицу Демарджона. Протезы лежали сбоку, черные подтяжки блестели, черные носки облегали пластмассу. Демарджон устремил на Эвана свой измученный взгляд.
   И начал хохотать истерическим сумасшедшим хохотом. В это время слезы наполнили его глаза и покатились вниз по его щекам на белую рубашку. Смех звоном отдавался по комнате, скрипучий и страшный, смех человека, которого уже невозможно спасти. "Господи, нет..." - прошептал Эван, мотая головой из стороны в сторону и отступая назад, когда Демарджон направил свою коляску на него. - "Боже Святый на небесах, нет, нет, нет!"
   На крыльце послышалось позвякивание ключей. Дверь слегка приоткрылась, удерживаемая цепочкой. В щель заглянуло женское лицо. "Впустите меня!" - послышался голос миссис Демарджон, настойчивый и требовательный.
   Эван потянулся к цепочке.
   - Она убьет меня! - сказал Демарджон, пытаясь остановить смех, слезы еще капали у него с подбородка. - Они все убьют меня!
   Эван замешкался, его кровь заледенела, а пальцы замерли на расстоянии нескольких дюймов от дверной цепочки.
   - Мистер Рейд? Это вы? Впустите меня, пожалуйста.
   - Она убьет меня! - прошипел мистер Демарджон.
   Он колебался, удерживаемый взглядом искреннего ужаса в глазах Демарджона.
   - Мне необходимо увидеть своего мужа! - резко сказала миссис Демарджон.
   Эван отвел свой взгляд от Демарджона и отпер дверь. Позади него Демарджон скулил, словно животное, пойманное в ловушку.
   Женщина прошла в гостиную, быстро взглянула на своего мужа, а затем на Эвана, и поставила на стол сумку с продуктами, Демарджон откатился назад, налетев на один из отброшенных протезов. Выражение ужаса на его лице вызывало озноб у Эвана и возвращало назад терзающее его воспоминание: он лежит на койке, прикрученный проволокой, а вкрадчиво улыбающаяся женщина держит над ним небольшую клетку, в которой семенит и перебирает лапками что-то недоброе.
   Миссис Демарджон уставилась на эти фальшивые ноги на полу. Очень медленно она подняла глаза на мужа.
   - Гаррис, - спокойно сказала она, - ты был очень плохим мальчиком, не так ли?
   Он посмотрел на нее широко открытыми глазами и покачал головой.
   - Что здесь, к дьяволу, происходит? - спросил Эван, понимая, что его голос звучит напряженно.
   - Я была бы вам признательна, если бы вы сейчас ушли отсюда, мистер Рейд, - сказала женщина, стоя к нему спиной.
   - Нет! Я не уйду, пока я не узнаю, что здесь происходит!
   В конце концов она обернулась к нему и смерила взглядом затененных внимательных глаз.
   - Мой муж больной человек, - сказала она. - Не думаю, что вы помогаете ему своим присутствием.
   - Больной? - недоверчиво повторил Эван. - Он же... искалечен! У него нет ног до колен!
   - МИСТЕР РЕЙД! - сказала миссис Демарджон, ее глаза метали молнии. Гаррис Демарджон позади нее весь дрожал, шевеля губами, но не издавая ни звука. Она на мгновение замолчала, приложила руку ко лбу и закрыла глаза. - Господи, - тихо сказала она. - Мистер Рейд, вы не понимаете ситуацию.
   - Вы чертовски правы, я не понимаю ее! Миссис Джайлз мне сказала, что ваш муж парализован, но не разрублен, как кусок мяса!
   Она взглянула на него ровным неприступным взглядом, от которого у него по коже побежали мурашки. - Хорошо, - сказала она. - Хорошо. Пойдемте на крыльцо. - Когда они выходили из гостиной, он услышал, как Демарджон начал всхлипывать.
   - Мой муж был... очень сильно поранен в автомобильной катастрофе на Кингз-Бридж-роуд, - сказала миссис Демарджон, стоя на парадном крыльце. Он не был парализован. Он лишился обеих ног. - Она нахмурилась и покачала головой. - После этого несчастного случая рассудок Гарриса все более и более помрачался. Этот процесс продолжается, и очень мучительно за ним наблюдать. Но что я могу сделать? - Она взглянула на Эвана. - Я не могла поместить его в больницу; я не могла допустить, чтобы его заперли.
   - Он ведет себя скорее напуганно, нежели безумно, - заметил Эван.
   - Это протекает по-разному. Поэтому я не люблю оставлять его одного. Когда он один, он ведет себя так... как вы сейчас видели.
   Ложь! - подумал Эван. - Все проклятое чертово вранье!
   - Миссис Джайлз сказала мне, что его ноги парализованы.
   - Миссис Джайлз не знает всего! - огрызнулась женщина. - Вот как вы отреагировали! Думаете, мне хочется, чтобы все в деревне смотрели на моего мужа как на какого-нибудь чертова уродца? Вы так хотите? Господи, я пережила достаточно мучений! - Она на мгновение замолчала, снова обретая контроль над собой. - После того несчастного случая его забрали в госпиталь в Джонстауне. Он оставался там долгие месяцы. И когда вернулся домой, я решила, что лучше не говорить ни с кем о его... ранениях. - Она взглянула в глаза Эвану. - Надеюсь, вы будете уважать мои чувства.
   Ты лжешь, - подумал он. - Но почему?
   Он кивнул:
   - Конечно.
   - Хорошо. Сожалею, что вышла из себя, но шок при виде этого... я знаю, что мне уже пора привыкнуть к настроениям Гарриса, но это так тяжело. - Она двинулась к двери. - Я лучше сейчас позабочусь о нем. До свидания. - И дверь закрылась. Он услышал, как дверь с той стороны снова закрыли на цепочку, ее приглушенный голос и поскрипывание колесиков кресла. Он сошел с крыльца, его голова гудела, и страх, словно болезнь, затаилась в животе. По дороге домой слова этого испуганного полубезумного человека эхом отдавались в его мозгу, словно предсказание оракула:
   ОНИ ПРИДУТ ЗА ВАМИ НОЧЬЮ.
   20. "КРИК ПЕТУХА"
   За ужином Эван почувствовал, что его рука, держащая вилку, дрожит.
   Темнота струилась сквозь окна, ложась на лес черным пятном, уменьшая дома Вифанииного Греха до зловещих очертаний, огни в которых блестели как коварные глаза. Эвану был виден белый серп растущей луны; он вспомнил о металлическом щите в форме полумесяца на третьем этаже музея, об отчеканенном на нем разгневанном лице, о тех широко раскрытых глазах на обломках керамики. Теперь он понял, что выражение ужаса в них было аналогично тому, какое он увидел в глазах у Гарриса Демарджона.
   - С твоей свиной отбивной все в порядке? - спросила Кэй, увидев, что он съел не слишком много.
   - Что? - он посмотрел на нее.
   - Ты не ешь ничего.
   - А. - Он откусил кусочек картофеля со сметаной. - Я думаю, вот и все.
   - О чем же? О чем-то, что сегодня случилось?
   Он заколебался. В первый момент у него возникло желание рассказать ей все: что миссис Демарджон нарочно сказала ему неправду, что сейчас внутри него бушевал неописуемый страх. О, но он уже знал, что она скажет: "Тебе нужно обратиться к врачу по поводу этих потусторонних страхов, которыми ты разрушаешь наши жизни, по поводу этих предупреждений, или как их там, к дьяволу. О, господи, моя голова... как же у меня болит голова..."
   - Нет, - сказал Эван, избегая ее взгляда. - Я беспокоюсь по поводу рассказа, над которым я сейчас работаю.
   - Мне хотелось бы что-нибудь о нем услышать.
   Он улыбнулся слабой открытой улыбкой.
   - Ты же знаешь, я не могу говорить о своих рассказах до тех пор, пока не закончу.
   Она пристально на него посмотрела и подумала: почему он так выглядит?.. Что же это? Утомление? Боязнь? Перегруженность работой? Она дотронулась до его руки и сквозь кожу почувствовала биение его пульса.
   - Знаешь, - сказал он, положив вилку и посмотрев сначала на нее, затем на Лори, жующую свою фасоль и морковь. - Я кое о чем подумывал в последние дни. На этой неделе здесь было так жарко и сухо, ко мне пришла мысль забраться в машину и съездить всем вместе в следующий выходной в Джерси на берег океана. Как вы думаете?
   Глаза Лори заблестели.
   - Океан! - воскликнула она.
   - Правильно. Океан. Помнишь, летом мы ездили в Бич-Хэвен?
   Лори кивнула.
   - Это было забавно. Но я тогда обгорела на солнце.
   - Помнишь тот потерпевший крушение корабль, который торчал из песка? Мы могли бы еще раз сходить его посмотреть. Помнишь тот маяк, который выглядел, словно сахарный тростник?
   Кэй сжала ему руку.
   - Это было бы чудесно, Эван. Но мне надо принимать экзамены на следующей неделе. Я, вероятно, не смогу поехать.
   - Но подожди! Ты же можешь поехать в выходной!
   Она улыбнулась.
   - Это слишком долгая поездка, чтобы обернуться за два дня. Почему бы нам не подождать до конца семестра?
   - Ааааа! - заныла Лори, больше совсем не заинтересованная ни своей фасолью, ни морковкой.
   - Ну, что ж, - настаивал Эван, - тогда поедем куда-нибудь поближе. Наверх, в горы, там прохладнее. Только на выходные, чтобы утром в понедельник быть дома.
   - Да! - сказала Лори.
   Кэй смотрела на него с удивлением. Что значат все эти разговоры об отдыхе? - недоумевала она. Обычно они с Лори уговаривали его оторваться от машинки на пару дней. Сейчас же было видно, что ему сильно хотелось уехать прочь из деревни.
   - Боюсь, что мне придется нарушить эти планы, - сказала она. - Эти экзамены - для меня сейчас самое важное.
   - Хорошо, когда ты сможешь поехать? - спросил он. - Наверное в августе... после окончания семестра...
   Он молчал, глядя мимо нее.
   - Август не так уж и далеко, - напомнила ему Кэй. - Всего две недели.
   - Я беспокоюсь о тебе, - сказал он. - Мне кажется, мы должны... уехать из этого места на некоторое время.
   - Беспокоишься обо мне?
   - Да. Сны, которые ты видела...
   - Пожалуйста, - попросила она и очень аккуратно положила на тарелку свою ложку. - Давай не будем говорить об этом.
   - Это важно! - сказал он и понял, что сделал это чересчур громко, потому что глаза Лори расширились, словно в ожидании ссоры. Поэтому следующую фразу он произнес тише:
   - Любой повторяющийся сон что-нибудь означает. Поверь мне, я знаю...
   - Это не повторяющийся сон! - сказала она. - Я имею в виду, что в них я играю одну и ту же роль, в той же обстановке, но... происходящие события никогда не повторяются.
   - Хорошо. Но я все еще обеспокоен.
   - Беспокойство, - сказала Кэй. - Ты мне сам сказал, как это называется. - Она прищурилась, словно эта ужасная никудышная правда ранила ее. - Итак, теперь ты считаешь, что деревня имеет какое-то отношение к твоим снам?
   - Я думаю, что отдых пошел бы нам всем на пользу.
   - Давайте поедем в Бич-Хэвен! - сказала Лори. - Пожалуйста, давайте!
   - Нет. Я не могу. - Кэй охватила внутренняя дрожь, потому что теперь она знала причину его беспокойства. Ей было знакомо это выражение на лице Эвана: растерянности, беспомощности, испуга. Его взгляд напоминал взгляд утопающего, которому не за что ухватиться. - Эван, - спокойно сказала она, - это самое прекрасное место, в котором мы когда-либо жили. У нас есть шанс, реальный шанс чего-то добиться. Ты что, не понимаешь этого?
   Посидев некоторое время неподвижно, он оттолкнул свою тарелку, словно ребенок, получивший выговор. Ты был очень плохим мальчиком, как сказала миссис Демарджон.