Маккаммон Роберт. Грех бессмертия

   - Какие мужчины?
   - Те самые, с мечами. Ужасные и страшные. Они притащили Оливиадру и бросили на груду трупов. Затем они... подожгли нас, и мы сгорели, и я это чувствовала. - Слезы медленно струились по ее щекам. - Но после того, как мы все были сожжены до костей, и даже после того как и наши кости... сгорели, мы жили... мы все еще жили...
   - Кэй? - прошептал Эван.
   - Но мы находились в темноте. - Ее голос затих до вздоха. - Все мы, словно клубы дыма, все еще там, и мы ждем. Ждем. Ужасный мрак. Холодный и ужасный.
   - Где ты была? - спросил ее Эван. - Ты можешь мне это сказать?
   - Все мертвы, все мертвы, но не исчезли. Все еще ждут. Долго ждут. Слеза скатилась у нее с подбородка. - Ждут света. И... женщины.
   - Что за женщины? Кэй, что за женщины?
   - Не знаю. Хочется спать. Они окружали ее, словно пыль, и они... вошли в нее.
   У Эвана пересохло во рту.
   - Вошли... в нее?
   - Оливиадра не хотела, чтобы я возвращалась, - прошептала Кэй; дыхание вырывалось из нее медленными вдохами и выдохами, и когда еще одна слезинка скатилась по ее щеке, она замолчала и затихла.
   - Папа? - тихо сказала Лори.
   Он встал, на его лице сгустилась тени.
   - Мама спит, - сказал он. - Давай мы и тебя сейчас уложим в кроватку. Хорошо?
   24. В ПАЛАТЕ НОМЕР 36
   Широкие коридоры клиники Мабри были безлюдны. Как это говорится в пословице? Шагая по ним вместе с Лори, Эван пытался ее вспомнить. Здесь было так чисто, что даже дитя могло бы есть прямо на полу. Да, это было именно так. Кафель блестел под круглыми плафонами на потолке. На стенах тусклого салатового и бежевого цветов висели вставленные в рамки написанные маслом картины и акварели: парусники, подгоняемые ветром, яркие желтые маргаритки на поле, освещенным солнцем, два щенка с широко раскрытыми и невинными глазами, грустный клоун, играющий на флейте. Воздух был наполнен запахами лекарств, мыла, дезинфицирующих средств и лизола.
   Была вторая половина субботы, и за стенами прохладных коридоров клиники солнце нещадно палило и сжигало окрестности Вифанииного Греха, размягчая смолу на крышах зданий на Круге, отражаясь от окон плотными жаркими лучами, мерцая над землей словно горячий пламенеющий прилив. Эван почувствовал, как пот высыхает на его лице, а прилипшая к спине рубашка медленно отделяется от кожи.
   Вчера, то есть в первый день лечения Кэй, доктор Мабри сказала ему, что в больнице пять сиделок, работающих полный рабочий день, и пять женщин, занятых полдня после обеда; но сейчас клиника казалась пустой. Большинство дверей с обеих сторон холла были открыты; в них стояли свободные кровати с аккуратно сложенными одеялами. Вчера Эван видел двух пациентов: мужчину, который лежал на спине и глядел в потолок, и беременную женщину в палате номер 27. Она смотрела по телевизору "Цена справедлива" и молча разглядывала Эвана, проходившего мимо ее открытой двери. Но здесь были также и закрытые двери, на них отполированными металлическими буквами было обозначено: "ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ", а также "ДЕЖУРНЫЙ" и "ХИРУРГИЧЕСКАЯ".
   Кэй находилась в палате номер 30 - красивой комнате, расположенной в передней части клиники, с широким окном и бежевыми занавесками. Вчера после обеда она захотела вернуться домой и пыталась вставать с кровати. Она попросила Эвана и Лори помочь ей одеться и говорила, что с ней все в полном порядке и что она не может пропустить слишком много занятий. Но стройная молодая черная медсестра, вошедшая, чтобы измерить кровяное давление, довольно сурово велела Кэй возвращаться обратно в кровать. И немедленно.
   В пятницу после обеда, когда Эван зашел в кабинет доктора Мабри, уставленный книгами, чтобы спросить, когда Кэй вернется домой, она холодно на него посмотрела и ответила, что вероятно к понедельнику или вторнику. "Дело в том, что, мы не закончили наши обследования, - сказала она, - и требуется время, чтобы оценить их. И если мы что-нибудь обнаружим, потребуется проверка этих данных".
   "Вы подозреваете что-нибудь конкретно?" - спросил ее Эван.
   "Пожалуйста, - ответила она, - давайте подождем, пока будут готовы результаты, хорошо?"
   - Вот мы и здесь, - сказал Эван Лори и постучал в дверь, обозначенную номером 30.
   - Заходите, - голос Кэй звучал устало.
   На первый взгляд Эвану показалось, что Кэй стала выглядеть еще хуже. Ее глаза ввалились и приняли пронзительное, почти светящееся выражение, словно были кусочками отполированного стекла. Скулы заострились.
   - Эй, вы, привет, - сказала Кэй и улыбнулась.
   - Привет, - тихо сказала Лори. С некоторым беспокойством.
   - Подойдите сюда и поцелуйте меня, - сидя в кровати и опираясь на подушки, Кэй прижала к себе дочь; Лори поцеловала ее в щеку. - Ты ведешь себя как хорошая девочка?
   Лори кивнула.
   - Как ты себя чувствуешь? - Эван сел рядом с ней на кровать и взял за руку.
   - Прекрасно, просто прекрасно. Со мной все в порядке. Ты уже разговаривал с доктором Мабри?
   - Вчера после обеда, после того как вышел от тебя.
   - И что она сказала? - Эван рассказал ей, и она покачала головой. Эти обследования бессмысленны; они ничего не покажут. Все, что они делают, - это вкалывают в меня несколько иголок и измеряют ночью каждый час мое кровяное давление. Сегодня в два часа ночи эта медсестра дала мне самую ужасную вещь, которую я когда-либо пробовала в своей жизни. Она выглядела словно апельсиновый сок, но она была отвратительной.
   - А твои уколы болят? - спросила Лори.
   - Как пчелиные укусы, - сказала Кэй. - Не слишком сильно.
   - А как с едой? - спросил ее Эван. Она выглядела так, словно бы всю неделю не ела ни кусочка.
   - Нормально. Правда на вкус она немного отдает мелом. Но моя сиделка, миссис Беккер, прошлой ночью принесла мне сэндвич. Она сказала, что если доктор Мабри узнает, то ей несдобровать, поскольку у меня специальная диета. Знаешь, это для обследований.
   - Нам с Лори недостает тебя, - сказал он, сжимая ее руку, - ужасно недостает.
   - Приятно сознавать, что по тебе скучают, - сказала Кэй и улыбнулась.
   Эван гладил ее руку с синими венами, изгибающимися под белой, словно у мраморной статуи, кожей.
   - Мне нужно кое-что спросить, - тихо сказал он. - Ты помнишь что-нибудь из того, что случилось в четверг ночью?
   Мимолетная тень промелькнула у нее на лице. Она откинула голову обратно на подушки. - Я помню, что уложила Лори в постель около девяти часов. Легла в постель около одиннадцати. Потом вдруг зажегся свет, и я увидела над собой доктора Мабри.
   - И ничего больше? Пожалуйста, подумай как следует.
   Она покачала головой.
   - Нет, больше ничего.
   Эван наклонился вперед и поймал ее взгляд.
   - Это не то, что ты мне говорила раньше, когда тебя накачали лекарствами и ты хотела спать. Тогда ты мне рассказывала, что видела сон...
   - Сны! - воскликнула Кэй так резко, что Лори заморгала и отступила на шаг от кровати. - Ни один человек во всем мире не верит снам так сильно, как ты, Эван! Ради Бога!
   - Ты называла имя, - продолжал он, все еще держа ее за руку. Оливиадра. Ты знаешь, кто это?
   - Конечно же, нет.
   - Я знаю, - спокойно сказал он. - Это та женщина, которую ты видишь в своих снах. И еще. Это та, кем ты бываешь в своих снах.
   Она недоверчиво посмотрела на него, но он разглядел на ее лице страх и подтверждение того, что угадал ту бесформенную тварь, которая существовала в Вифаниином Грехе и вызывала желтоватый гнойный туман. Она долгое время молчала, нервно поглядывая в сторону Лори.
   - Да, - наконец сказала она. - В снах я женщина, которую зовут Оливиадра. Но что это может изменить?
   - Кто она такая?
   - Она... какая-то воительница, - сказала Кэй. - Гордая. Безжалостная. Послушай-ка меня, ради Бога! Я уже говорю так, будто она действительно существует!
   - Ты говорила что-то другое, Кэй. Что Оливиадра не хотела отпускать тебя; что она сейчас слишком сильная.
   - Я никогда не говорила ничего подобного! - резко сказала Кэй.
   Он сделал небольшую паузу, наблюдая за ней. - Да. Ты говорила это.
   - Она не существует, будь все проклято! - сказала Кэй, не заботясь больше, что услышит или увидит Лори. - Она всего лишь тень, а не кровь и плоть! Что с тобой, Эван? Ты что, теряешь свой... - она внезапно остановилась, уже раскрыв рот чтобы произнести это слово.
   - Разум? - подсказал он. - Теряю свой разум. Нет. Теперь выслушай меня. Не отворачивайся! Слушай! - Она посмотрела на него глазами, которые горели тогда во мраке их спальни. - В деревне происходит что-то ужасное. Не говори ничего, просто послушай меня! В этом месте, Кэй, есть кое-какие силы, те силы, которых я не понимаю и никогда не пойму, но, ей-Богу, я боюсь за всех нас. Когда эта ужасная тварь соберется с силами, она придет не только за мной, но и за тобой, и за Лори тоже. - Он схватил ее за плечи и заглянул в лицо. - Поверь мне на этот раз, Кэй. Пожалуйста, поверь мне.
   Ее глаза были прикрыты. Она сказала очень тихо:
   - Ты пугаешь Лори.
   - Я хочу заставить тебя поверить! - сказал он, и она слегка поежилась, потому что его глаза на очень краткое мгновение стали совсем дикими, а голос был на грани надрыва. - Я боюсь, что они уже что-то сделали с тобой, и нам необходимо уехать, пока не станет слишком поздно!
   - Эван, - мягко сказала Кэй. - Отпусти меня, Эван. Отпусти меня, пожалуйста!
   - Нет! - прошипел Эван. - Я не отпущу тебя! Они убийцы, все они убийцы, и каким-то образом превращают тебя в то же самое! Ты напала на меня с ножом, Кэй! И не поняла, что сделала, потому что не контролировала свои действия! Разве ты не видишь? Это же была не ты!
   - Папа! - закричала Лори, хватая его за руку. - Маме это не нравится!
   - Они все такие же, как та женщина из твоего сна! - воскликнул Эван. - Все!
   - Папа! - захныкала Лори. - Пожалуйста, отпусти!
   - Да, - тихо сказала Кэй усталым и невыразительным голосом. - Отпусти меня.
   Он постоял над ней еще секунду. Наверное она думала, что страх окончательно и необратимо привел его на край бездны. Он выпустил ее, приложил руку ко лбу; забинтованная рана пульсировала.
   - Это совсем не так, как раньше, - сказал он ей. - Я разговаривал с Дугом Блэкбурном, и теперь знаю, что они такое...
   Кэй поправила одеяло и посмотрела на него с таким равнодушием, словно остатки любви, которую она испытывала к нему, теперь были окончательно рассеяны ветрами рассудка. Она думала, что же с ним делать; он никогда не становился по-настоящему буйным, но ей все же было страшно оставлять с ним Лори. Нет! Нет! - сказала она себе. Это же мой муж; а не какой-нибудь чертов незнакомец! Он добрый и хороший, и желает нам только самого лучшего, но... Господи милостивый, Эвану необходима помощь.
   - Не отворачивайся от меня, - сказал он. На его лице играл прошедший через решетчатые шторы солнечный свет. - Ты нужна мне теперь больше, чем когда-либо раньше. Просто уступи мне немножечко. Просто признайся, что эта... эта тварь в твоих снах...
   - Нет! - заявила Кэй и рассердилась на неуверенность, прозвучавшую в ее голосе. Мать воспитывала в ней силу воли, научила ее добродетелям разума и здравого смысла, чтобы отгораживаться ими от демонов, которые приходят по ночам и приносят сомнения, страхи и суеверия. И именно так она хотела воспитать Лори. - Нет, - сказала она. - Ты не прав.
   Ему больше нечего было сказать. Кэй повернула голову и протянула свою руку девочке.
   - Мы хотим, чтобы тебя записали в настоящую школу через пару недель, - сказала Кэй. - Ты довольна?
   Лори кивнула, глядя на нее все еще широко раскрытыми глазами.
   Эван быстро вышел из комнаты, в его голове тупо пульсировала боль. Стук его ботинок разносился по безупречно чистому коридору. Где-то впереди был фонтанчик с водой, и ему захотелось избавиться от пепельного привкуса во рту. Он наклонил голову к фонтанчику, напился из него и замер в этом положении на секунду, как человек, ожидающий своего палача. Или, может быть, его палачом окажется женщина? В пустом коридоре с его бессмысленно жизнерадостными картинками он заметил, что одна из дверей чуточку приоткрыта. Это была палата 36, где накануне днем он видел этого мужчину. Он остановился, затем решил идти дальше, но снова остановился, посмотрел по коридору в обе стороны и приблизился к комнате. Перед дверью он ощутил острое покалывание в своих сосудах, его зрение начало затуманиваться, быстро, быстро, так же, как в тот день, когда он чуть не сбил на машине Катрин Драго. Он попытался отступить в сторону, но вместо этого обнаружил, что целенаправленно идет вперед и уже поднял руку, чтобы открыть дверь.
   Через окно в комнату струился яркий горячий свет. И когда глаза привыкли, свет быстро померк, жара постепенно спала, комната погрузилась в объятия темноты.
   В углу он заметил пустое кресло на колесиках. Затем различил три фигуры: две женщины стояли около кровати, на которой лежал обнаженный мужчина; его руки и ноги были раскинуты, лодыжки и запястья связаны. Одна из женщин плотно зажимала мужчине рот, чтобы он не мог вскрикнуть, и над этой белой полоской лейкопластыря его глаза с выражением сильнейшего ужаса вылезали из орбит. Над кроватью в рамочке висел портрет ухмыляющейся женщины с красными ногтями и свисающим с них пауком, написанный маслом. В руках второй женщины был топор. Он имел два лезвия и блестел, отражая синеватый свет, который ночь набрасывала на стены, словно некие растекающиеся картины, выполненные злобной рукой. Мужчина дернулся, вены напряглись на его шее. Его глаза закатились и побелели. Женщина протянула руку, дотронулась до его пениса, любовно погладила его, затем до мошонки и подняла свой топор.
   Тело мужчины изогнулось дугой.
   Топор упал.
   Капли крови брызнули Эвану в лицо. Плоть посинела и съежилась, и с кровати скатилась обрубленная в колене нога.
   Топор поднялся. И снова упал.
   Другая нога дернулась; сгустки крови раскатились по простыням. Эван открыл рот, чтобы вскрикнуть, и на его подбородок медленно скатились густые капли крови.
   Он моргнул и попытался отступить назад, свет снова становился ярче, затопляя все вокруг, он вдруг понял, что на его лице была не кровь, нет, а скорее капельки пота. Из-за окна неистовое августовское солнце опаляло кожу. Август для нас - это месяц-убийца, говорила ему давно миссис Демарджон. Кровать в комнате была аккуратно застелена белым покрывалом. В ней не было никакого кресла на колесиках. Он быстро вышел оттуда, закрыл за собой дверь и постоял, прислонившись к стене, в течение минуты, прижимая одну руку к своему лицу.
   Боже, Пресвятый Боже на небесах.
   Он узнал человека, лежащего на кровати.
   Это был он сам.
   Они не обманывают, сказал он сам себе. Мои предчувствия никогда не обманывают и теперь одолевают меня все более и более настойчиво. Они предупреждают. Предупреждают о том, что может случиться. Нет! Да. Это то, что может случиться с тобой, если ты не возьмешь Лори и не увезешь ее из деревни. "А как насчет Кэй? Что, если ты не прав, и она на самом деле больна?" "Они придут за тобой ночью". Горящие синим огнем глаза: безжалостный взгляд амазонки. "Нет. Нет. Нет. Нет." Его сознание затуманилось, и на мгновение ему показалось, что его колени сейчас подломятся. Теряю разум, я теряю свой проклятый разум! Держись. "Нет, нет, нет!" Держись. "Я не могу уехать из Вифанииного Греха, пока Кэй больна!" Образ Гарриса Демарджона, отбрасывающего в сторону свои ноги, пронзил его мозг, словно острая бритва с зазубренными краями. Конечно. Вот где они сделали это, в клинике. И именно сюда они привезут его, когда будут готовы изувечить, чтобы он не смог улизнуть из Вифанииного Греха. Да. Доктор Мабри положила сюда Кэй с двумя целями: чтобы помешать ему увидеть эту ужасную женщину-тварь, которая выползает наружу и одевает ее тело словно платье, и чтобы помешать ему уехать из деревни до осуществления их замысла. И когда эта тварь по имени Оливиадра завладеет Кэй, они придут за ним ночью. А Лори? Что они сделают с Лори?
   Чья-то рука схватила его за плечо.
   - Мистер Рейд?
   Он резко обернулся.
   Глаза доктора Мабри пытливо вглядывались в его лицо.
   - Вы хорошо себя чувствуете?
   - Прекрасно, - быстро ответил он.
   - Вы выглядите немного бледным, - сказала она.
   - У меня на мгновение закружилась голова. Сейчас уже все в порядке.
   Она замолчала, все еще сжимая рукой его плечо.
   - Надеюсь, что это так. Я как раз собиралась сообщить вам, что сегодня после обеда вашей жене предстоят еще обследования. Лучше, если вы с дочкой вернетесь домой. - Она улыбнулась и убрала руку. - Мне очень жаль, потому что знаю, как сильно вы желаете побыть с ней.
   - Она сможет вернуться домой в понедельник?
   - Думаю, что мы можем смело утверждать, что к понедельнику она вернется домой, на Мак-Клейн-террас, - ответила женщина.
   Эван заглянул в ее глаза и прочел в них одержимость. Вся Темискрия была одержима злым духом.
   Она все еще улыбалась.
   - Мы проведем наши последние обследования утром, миссис Рейд может находиться под влиянием медикаментов, так что может быть будет лучше, если вы...
   Одержимость. Темискрия. Вифаниин Грех?
   - ...просто позвоните сюда в понедельник утром. Если что-нибудь прояснится, я вас поставлю в известность. Хорошо?
   Он кивнул. Одержимость. Оба места одержимы злым духом. Темискрия тогда, а Вифаниин Грех - сейчас.
   - Хорошо, - сказала доктор Мабри.
   Эван провел дрожащей рукой по лицу.
   - Вы выглядите усталым, мистер Рейд. У меня есть лекарство, которое вам поможет...
   Королева, слышал он где-то внутри голос Лори: "Настоящая королева. Она живет в большом замке..."
   - ...уснуть, - говорила между тем доктор Мабри.
   Доктор Драго.
   - Давайте я выпишу вам какие-нибудь из этих таблеток, - предложила она.
   Наконец он сфокусировал на ней свое внимание.
   - Нет, - сказал он. - Я прекрасно себя чувствую. Я лучше заберу Лори и отвезу ее домой.
   - Да. - На ее лице заиграли тени. - Возможно, это лучше всего.
   Эван поблагодарил ее, отвернулся и прошел обратно к палате Кэй.
   - Мы сейчас уходим, - сказал он девочке и взял ее за руку.
   - Где ты был? - спросила его Кэй.
   - Просто прошел по коридору. - Он остановился в дверном проеме. - Не беспокойся обо мне, - сказал он, выдавив из себя подобие улыбки. - Я пока еще не слетел с катушек.
   - Я никогда этого не говорила, - нервно ответила она.
   - Тебе не довелось это сказать. Но, что бы ни случилось, ты должна знать одно. Я люблю тебя. Я всегда тебя любил и буду любить. Ты - сильная своеобразная личность; Господь мне судья, но ты - личность более сильная, чем я. Просто помни, что я тебя люблю, хорошо?
   - Эван... - начала было Кэй, но было уже слишком поздно. Ее муж и ребенок исчезли.
   По пути домой Лори, сидя рядом с отцом, тихо спросила:
   - Надеюсь, маме станет лучше, она так больна...
   - Ей будет лучше, - невыразительно произнес Эван. "Дома к понедельнику", - сказала доктор Мабри. Да. Но будет ли это та Кэй Рейд, которую он только что оставил в палате клиники?
   - Мама ведет себя странно, - сказала Лори тихо. - Она будет здорова, когда вернется домой?
   Он повернулся и крепко прижал дочь к себе. Какие-то странные точки замерцали у него в глазах. Серебристые и желтые. Запачканные крупинками грязи, как мертвая ухмылка Эрика, когда он отворачивал свое лицо от огня. Эван чуть прибавил скорость, свернул на Мак-Клейн-террас и проехал мимо дома, даже не взглянув на него.
   - Папа! - сказала Лори. - Ты же проехал мимо нашего дома!
   - Что ж, - непринужденно сказал он. - Я подумал, что мы съездим с тобой в Вэстбери-Молл, принцесса. Может быть ты хочешь полакомиться мороженым?
   - Да, конечно, очень хочу. Хорошо бы мама была с нами.
   - Я бы хотел также кое-что приобрести в скобяной лавке, - сказал он, затем замолчал на некоторое время. Они удалялись от Вифанииного Греха. Потому что он уже решил, что делать. Чтобы спастись от безумия. Чтобы понять, действительно ли Рука Зла семенит, словно паук, по улицам Вифанииного Греха, или она сжала его мозг в смертельной схватке, от которой он уже никогда не сможет освободиться. Чтобы узнать, кто из них погибнет перед суровым гневным лицом Господа: те твари, населяющие Вифаниин Грех, или он сам.
   Что, к дьяволу, делают человеческие зубы на свалке?
   Этот вопрос задавал ему Нили Эймс в "Крике Петуха".
   Слава Богу, что сегодня будет лунная ночь, подумал Эван. Такого освещения достаточно, чтобы копать.
   25. КУХНЯ МИССИС БАРТЛЕТТ
   - Миссис Бартлетт? - спросил Эван седоволосую женщину, которая открыла ему дверь.
   - Да, это я. - Она стояла в дверном проеме и смотрела на него, как на какого-нибудь торговца щетками или прочим мелким товаром.
   - Мое имя Эван Рейд, - сказал он. - Я уверен, что вы меня не знаете, но я живу на Мак-Клейн-террас. Не снимает ли здесь комнату человек по имени Нили Эймс?
   - Мистер Эймс? Да, снимает.
   - А он сейчас у себя?
   Она взглянула на свои часы.
   - Нет, я не думаю, что он здесь. Вы не видели здесь его грузовик?
   Эван покачал головой.
   - Нили не возвращается раньше шести часов вечера; он работает для деревни, как вы знаете. Иногда он приезжает и после семи вечера. Может быть, вы хотите что-нибудь ему передать?
   Эван посмотрел на свои часы. Пять пятнадцать.
   - Я бы предпочел подождать его, если можно. Это на самом деле очень важно.
   - Возможно, шериф знает, где находится Нили. - Она смерила его взглядом.
   - Думаю, я быстрее перехвачу его здесь, - сказал Эван. - Можно войти?
   Миссис Бартлетт улыбнулась, отступила назад и приоткрыла дверь пошире, чтобы он мог войти.
   - Конечно. Ох, это солнце все еще так нещадно палит, правда?
   - Да, - ответил он, переступая через порог ее гостиницы. Тут же в ноздри ему ударил затхлый, застарелый запах предметов быта и жары. В большой гостиной на полу из твердой древесины лежал восточный ковер коричневого и зеленого цвета, стояли кресла и диван. Вокруг обгорелого кирпичного камина - низенькие столики с лампами. На стенах висело несколько гравюр Сирса. Солнечный свет струился светлым ярким потоком через занавески, задернутые на высоком окне эркером.
   - Пожалуйста, садитесь, - сказала миссис Бартлетт, указывая ему на кресло. - Я как раз готовила на кухне лимонад. Хотите, я принесу вам стаканчик?
   - Нет, спасибо. Мне ничего не нужно.
   Она уселась напротив; вены на ее ногах были варикозно расширены, ноги выглядели опухшими под серыми чулками.
   - Вы друг Нили?
   - В некотором роде.
   - Да? - она приподняла бровь от удивления. - Я не припоминаю, чтобы Нили говорил, что он подружился с кем-нибудь в деревне.
   - Мы однажды встретились на Мак-Клейн-террас, - объяснил он. - И затем случайно увиделись в "Крике Петуха".
   Миссис Бартлетт нахмурилась.
   - Ох, это же отвратительное место, этот "Крик Петуха". Вам, двум порядочным мужчинам, должно быть стыдно ходить туда. Я уверяю вас, это место имеет дурную репутацию.
   Эван пожал плечами.
   - По-моему, там не так уж и плохо.
   - Я не могу понять, зачем нужны такие места, где взрослые мужчины ведут себя как дети. Мне кажется, это просто потеря времени. - Она обмахивала свое лицо вместо веера журналом "Образцовое хозяйство", который взяла с дивана. - Честное слово, эти последние дни слишком жаркие. Немилосердно жаркие. И к концу лета будет еще хуже. Жара тогда куснет напоследок, а затем отступит, уступая место осени. Вы уверены, что вам не хочется пить?
   Он улыбнулся и покачал головой.
   - Не могу сказать, когда Нили может вернуться домой, - через несколько минут сказала миссис Бартлетт. - Может быть он опять решит поехать в "Крик Петуха"; может быть он не появится дома до полуночи. Почему бы вам не оставить для него записку или номер телефона?
   - Мне необходимо лично поговорить с ним.
   Она нахмурилась.
   - Тогда это должно быть что-то серьезное. - Она хитро улыбнулась. Мужской разговор, да? О тех вещах, которые нам, женщинам, незачем знать?
   - Нет, - вежливо ответил он, - это не совсем так.
   - О, я все знаю о мужских секретах. - Она засмеялась и покачала головой. - Ну совсем как маленькие мальчики.
   - Давно вы держите этот пансион? - спросил ее Эван.
   - Уже почти шесть лет. Конечно, большими делами я не заправляю. Но вы будете удивлены, если узнаете, сколько странствующих торговцев и страховых агентов проезжает через Вифаниин Грех. В десяти милях отсюда есть гостиница "Холидей-инн", если ехать мимо "Крика Петуха", но я вам скажу, они очень много берут за комнату, а здесь я включаю в счет еще и питание. Так что мои дела не плохи.
   - Я уверен, что у вас все в порядке. А ваш муж работает в деревне?
   - Мой муж? Нет, к несчастью, мой муж умер вскоре после того, как мы сюда переехали.
   - Простите. - Теперь он внимательно наблюдал за ней.
   - У него было больное сердце, - объяснила миссис Бартлетт. - Доктор Мабри сказала, что ему нужны эти новые стимуляторы, но он прождал их слишком долго. Слава Богу, что он умер мирно, в своей постели, однажды ночью.
   Эван поднялся со своего кресла, подошел к окну и откинул занавеску в сторону. Яркий солнечный свет ослепил его. Улица была пустынной. На другой ее стороне дома выглядели аккуратными коробочками из древесины и кирпича, с ухоженными газончиками перед фасадами и чистыми гаражами. Эван отвернулся от окна, через которое солнце напекло ему щеки, и заметил на камине несколько фотографий. Первая фотография - свадебная - была сделана на фоне церкви. На ней привлекательная темноволосая женщина целовалась с приземистым коренастым мужчиной в плохо сидящем синем смокинге. Все улыбались. На втором снимке эта же женщина лежала в кровати, держа перед собой завернутого в одеяла новорожденного младенца; чья-то тень - тень того мужчины - падала на стену. На третьей фотографии та же самая женщина стояла, держа на руках ребенка - того же или уже другого? - на аккуратно подстриженной лужайке перед белым домиком. Что-то в этой фотографии встревожило Эвана, он шагнул вперед и взял ее в руки. Глаза у этой женщины ввалились и казались более суровыми; ее губы улыбались, но эта улыбка отражала душу, в которой стерлись все улыбки. На самом краешке этой фотографии рядом с женщиной был еще какой-то предмет. Вглядевшись в него Эван понял, что это рука, сжимающая посох. Там виднелся кусочек обода колеса. Несколько спиц. Чья-то тень.