— В такие трагические минуты не отдаешь себе отчета в своих поступках, но я могу заверить вас, что они не отвечали моим чувствам. Вернувшись на родину после войны со скифами, я обосновался в Халкидоне именно затем, чтобы быть подальше от дворцовых интриг. Если бы я затевал заговор с целью заполучить трон, я бы тоже стал рыскать по коридорам Дворца в поисках союзников и сообщников.
— Все это делала за вас Феофано.
— Нижайше прошу вас поверить, что женщина эта строила свои козни без моего ведома, без моего согласия и не по моей воле.
— Выходит, и провозглашение вас императором произошло помимо вашего желания и вашей воли? Если все обстоит именно так, могли бы вы спокойно отказаться от императорского звания?
— Как я уже сказал, после гибели Никифора я счел своим долгом не дать завладеть троном какому-нибудь придворному интригану. Я солдат, честно служивший империи, и моя единственная ошибка состоит в том, что я поддался обману этой ужасной женщины.
— Следовательно, вы готовы отказаться хотя бы от Феофано?
— Теперь уже с ней все кончено. Я признаю, что именно она вовлекла меня в заговор, но считаю своим долгом перед подданными не усугублять скандал публичными обвинениями женщины, еще вчера сидевшей на троне.
— Всем известно, что Феофано грешница, не ведающая ни Бога, ни стыда. С высоты своего положения я должен предложить вам последний выбор: либо императорская корона, либо Феофано.
Свой выбор Цимисхий сделал не колеблясь.
Обвиненную в убийстве Никифора Феофано уволокли от Храма гвардейцы императорского эскорта. Потрясенная предательством Цимисхия, завладевшего благодаря ей императорской короной, она прямо перед собором и самим патриархом стала осыпать его проклятиями и пыталась даже исцарапать ему лицо, как, бывало, в порыве бешеной страсти делала во время бурных любовных свиданий на рыбачьем баркасе. Но гвардейцы оттащили ее от Цимисхия, скрутили ей руки и, втолкнув в военный фургон, увезли в секретную тюрьму.
— Эта непристойная сцена — лишнее свидетельство необузданного характера Феофано, — сказал Цимисхий, обращаясь к патриарху, потрясенному таким взрывом ярости. И тот, покривив душой, согласился со словами нового императора, чтобы больше не возвращаться к разговору об этой напугавшей и возмутившей его сцене.
На следующий день Феофано забрали из тюрьмы и отвели на корабль, а там — обрили наголо и облачили в монашеские одежды. Название монастыря, куда потом отвезли бывшую императрицу, держали в тайне. Лишь позднее стало известно, что Феофано так досаждала приютившим ее монахиням, что ее не раз переводили из монастыря в монастырь. Но где бы ни оказалась эта женщина, всюду она била посуду и кухонную утварь и даже рвала священные покровы. Следы ее пребывания остались во многих монастырях, о чем свидетельствуют монастырские хроники, в которых описаны все проступки Феофано вплоть до частых ссор с другими монахинями, во время которых она пускала в ход ногти, плевалась и дралась. В какой-то мере ее оправдывали тем, что подстрекал ее на эти дела и управлял ими дьявол, подстерегающий души грешников на подступах к Небу.
35
— Все это делала за вас Феофано.
— Нижайше прошу вас поверить, что женщина эта строила свои козни без моего ведома, без моего согласия и не по моей воле.
— Выходит, и провозглашение вас императором произошло помимо вашего желания и вашей воли? Если все обстоит именно так, могли бы вы спокойно отказаться от императорского звания?
— Как я уже сказал, после гибели Никифора я счел своим долгом не дать завладеть троном какому-нибудь придворному интригану. Я солдат, честно служивший империи, и моя единственная ошибка состоит в том, что я поддался обману этой ужасной женщины.
— Следовательно, вы готовы отказаться хотя бы от Феофано?
— Теперь уже с ней все кончено. Я признаю, что именно она вовлекла меня в заговор, но считаю своим долгом перед подданными не усугублять скандал публичными обвинениями женщины, еще вчера сидевшей на троне.
— Всем известно, что Феофано грешница, не ведающая ни Бога, ни стыда. С высоты своего положения я должен предложить вам последний выбор: либо императорская корона, либо Феофано.
Свой выбор Цимисхий сделал не колеблясь.
Обвиненную в убийстве Никифора Феофано уволокли от Храма гвардейцы императорского эскорта. Потрясенная предательством Цимисхия, завладевшего благодаря ей императорской короной, она прямо перед собором и самим патриархом стала осыпать его проклятиями и пыталась даже исцарапать ему лицо, как, бывало, в порыве бешеной страсти делала во время бурных любовных свиданий на рыбачьем баркасе. Но гвардейцы оттащили ее от Цимисхия, скрутили ей руки и, втолкнув в военный фургон, увезли в секретную тюрьму.
— Эта непристойная сцена — лишнее свидетельство необузданного характера Феофано, — сказал Цимисхий, обращаясь к патриарху, потрясенному таким взрывом ярости. И тот, покривив душой, согласился со словами нового императора, чтобы больше не возвращаться к разговору об этой напугавшей и возмутившей его сцене.
На следующий день Феофано забрали из тюрьмы и отвели на корабль, а там — обрили наголо и облачили в монашеские одежды. Название монастыря, куда потом отвезли бывшую императрицу, держали в тайне. Лишь позднее стало известно, что Феофано так досаждала приютившим ее монахиням, что ее не раз переводили из монастыря в монастырь. Но где бы ни оказалась эта женщина, всюду она била посуду и кухонную утварь и даже рвала священные покровы. Следы ее пребывания остались во многих монастырях, о чем свидетельствуют монастырские хроники, в которых описаны все проступки Феофано вплоть до частых ссор с другими монахинями, во время которых она пускала в ход ногти, плевалась и дралась. В какой-то мере ее оправдывали тем, что подстрекал ее на эти дела и управлял ими дьявол, подстерегающий души грешников на подступах к Небу.
35
Лев Фока не успел бежать и, обнаруженный в своем убежище, был ослеплен и отправлен в запряженной волами повозке в скифские степи, где он выпрашивал подаяние, бродя от дома к дому, и за несколько медных монет рассказывал о тайнах византийского двора. Евнуху Липпе, прятавшему у себя Льва, сохранили жизнь, но отрезали язык и прижгли барабанные перепонки, чтобы можно было заменить им в оружейной мастерской какого-то умершего от тоски рабочего. Прежде чем навсегда исчезнуть в недрах мастерской, где в его обязанности входило изготовление разных смесей для греческого огня, евнух успел передать одному из своих помощников целую стопку листов пергамента с его вымышленной хроникой жизни византийского двора. Хроника эта была найдена в монастыре на горе Афос и легла в основу правдивого рассказа о событиях, имевших место в Византии вплоть до восшествия на престол Иоанна Цимисхия. В шкафчике, где Липпа хранил свою рукопись, был обнаружен лишь один, последний лист пергамента, то ли забытый им, то ли сознательно там оставленный. Он был исписан необычным для Липпы крупным и четким почерком и являл собой краткое обращение к будущим читателям. Вот оно: «Кто бы ты ни был, прочтя эту историю, постарайся забыть ее, ибо спасение людей в забвении, а не в памяти. В мире слишком много историй, но лишь те, что сохранятся вопреки желанию забыть их, заслуживают воспоминания. Им же, достойным воспоминания, нужен простор и легкость мысли».
Патриарх Полиевкт произнес проповедь, обращенную к населению Византийской христианской империи, но в действительности адресованную новому императору Иоанну Цимисхию; в ней он призывал всех забыть Феофано и ни при каких обстоятельствах не произносить больше ее имени. Но прежде чем приговорить бывшую императрицу к забвению, он назвал ее женщиной двоедушной, злокозненной, исчадием ада, предательницей империи, язычницей, осквернительницей имени Христа, лукавой змеей и гонительницей невинных.
В короткий срок все, кто прислуживал Феофано, — мужчины, женщины, евнухи, греки и варвары, миряне и монахи, исчезли один за другим — таинственно и бесследно. Из константинопольских тюрем выпустили на свободу всех воров, чтобы освободить место многочисленным солдатам дворцовой гвардии, выразившим недовольство изгнанием Феофано, которая тайно и щедро одаривала их золотыми монетами.
Новый император женился на Феодоре, дочери Константина VII и тетке юных Василия и Константина Багрянородных, регентом которых он стал сам. Одним из первых деяний императора Цимисхия — в благодарность за торжественное коронование в Храме Святой Софии была отмена законов, ограничивавших монастырскую собственность. Цимисхий провел также несколько победоносных военных кампаний, нанес поражение болгарскому войску Святослава в кровавых битвах на суше и окончательно разгромил его в низовьях Дуная, использовав, по примеру Никифора Фоки, смертоносный греческий огонь. Одержал он также ряд побед над сарацинами в Сирии и Святой Земле и на обширных территориях утвердил власть Византии. Несмотря на частые набеги варваров, он сумел сохранить, а в иных местах и раздвинуть границы империи, не прибегая при этом к новым поборам, а, наоборот, стараясь способствовать расширению торговых связей и заключению союзов с венецианцами и генуэзцами. Цимисхий восстановил добрые отношения с Западом, отдав в жены Оттону II одну из своих двоюродных сестер — такую же, как и он, белокурую и черноглазую. Итак, добившись престола с помощью обмана и насилия, Цимисхий стал могущественным и деятельным императором.
Говорят, что воспоминания об убийстве Никифора, об ужасных кровавых сценах преследовали его в ночных кошмарах на протяжении всех семи лет царствования. Прекрасные черные глаза Цимисхия покраснели и потускнели от бессонницы, а руки после убийства Никифора навсегда остались холодными, что не мешало придворным дамам всячески добиваться его внимания.
До нас дошли сведения о победоносных ратных делах императора Цимисхия, о принятых им законах против таможенных пошлин и о дипломатических усилиях, способствовавших установлению мирных отношений с Западом. Но в памяти потомков сохранилось лишь несколько его высказываний. Так, например, известно, что тем, кто предлагал возродить традицию философских застолий, он ответил: «Думать — мало, нужно еще и дышать». И добавил, что опасны мыслители, недостаточно надышавшиеся в своей жизни. Сохранилась также первая и, возможно, последняя речь Цимисхия, которую он произнес через несколько недель после коронации в Зале Триклиния перед представителями высшей иерархии.
Препозит большого Дворца предпочел бы, чтобы церемония эта происходила в Тронном Зале, но беспрекословно уступил пожеланию Цимисхия и тщательно подготовил все для торжеств по случаю вступления на престол в Зале Триклиния. Приглашенные присутствовали при событии с волнением и чувствами, которые сплачивают людей, переживших вместе бурю. В Зале помимо представителей власти присутствовали и дамы из женской половины, воспользовавшиеся возможностью продемонстрировать свои шелка, драгоценности и фантастические прически. Представители всех сословий заняли места, предназначенные для них препозитом, в соответствии со строгой табелью о рангах, а военачальники, выполнявшие роль почетной гвардии, выстроились под ложей, с которой Цимисхий должен был произнести инаугурационную речь. Наконец громкий звук рога возвестил о прибытии императора, и силенциарии пустили в ход свои золотые розги, чтобы заставить присутствующих замолчать. Однако чья-то злая рука порвала тонкие шелковые нити, обеспечивавшие хорошую акустику в этом зале при Константине VII.
Цимисхий говорил невозмутимо, но слова его, отражаясь от мраморных колонн и стен, сливались в сплошной нечленораздельный гул. При этом император еще подчеркивал энергичными взмахами руки наиболее важные места своей речи, превращенной безжалостным эхом в бессмысленный рев.
Придворные, справившись с минутным смущением и растерянностью, выслушали речь императора в почтительном молчании и с живым интересом, хотя не поняли ни слова.
Патриарх Полиевкт произнес проповедь, обращенную к населению Византийской христианской империи, но в действительности адресованную новому императору Иоанну Цимисхию; в ней он призывал всех забыть Феофано и ни при каких обстоятельствах не произносить больше ее имени. Но прежде чем приговорить бывшую императрицу к забвению, он назвал ее женщиной двоедушной, злокозненной, исчадием ада, предательницей империи, язычницей, осквернительницей имени Христа, лукавой змеей и гонительницей невинных.
В короткий срок все, кто прислуживал Феофано, — мужчины, женщины, евнухи, греки и варвары, миряне и монахи, исчезли один за другим — таинственно и бесследно. Из константинопольских тюрем выпустили на свободу всех воров, чтобы освободить место многочисленным солдатам дворцовой гвардии, выразившим недовольство изгнанием Феофано, которая тайно и щедро одаривала их золотыми монетами.
Новый император женился на Феодоре, дочери Константина VII и тетке юных Василия и Константина Багрянородных, регентом которых он стал сам. Одним из первых деяний императора Цимисхия — в благодарность за торжественное коронование в Храме Святой Софии была отмена законов, ограничивавших монастырскую собственность. Цимисхий провел также несколько победоносных военных кампаний, нанес поражение болгарскому войску Святослава в кровавых битвах на суше и окончательно разгромил его в низовьях Дуная, использовав, по примеру Никифора Фоки, смертоносный греческий огонь. Одержал он также ряд побед над сарацинами в Сирии и Святой Земле и на обширных территориях утвердил власть Византии. Несмотря на частые набеги варваров, он сумел сохранить, а в иных местах и раздвинуть границы империи, не прибегая при этом к новым поборам, а, наоборот, стараясь способствовать расширению торговых связей и заключению союзов с венецианцами и генуэзцами. Цимисхий восстановил добрые отношения с Западом, отдав в жены Оттону II одну из своих двоюродных сестер — такую же, как и он, белокурую и черноглазую. Итак, добившись престола с помощью обмана и насилия, Цимисхий стал могущественным и деятельным императором.
Говорят, что воспоминания об убийстве Никифора, об ужасных кровавых сценах преследовали его в ночных кошмарах на протяжении всех семи лет царствования. Прекрасные черные глаза Цимисхия покраснели и потускнели от бессонницы, а руки после убийства Никифора навсегда остались холодными, что не мешало придворным дамам всячески добиваться его внимания.
До нас дошли сведения о победоносных ратных делах императора Цимисхия, о принятых им законах против таможенных пошлин и о дипломатических усилиях, способствовавших установлению мирных отношений с Западом. Но в памяти потомков сохранилось лишь несколько его высказываний. Так, например, известно, что тем, кто предлагал возродить традицию философских застолий, он ответил: «Думать — мало, нужно еще и дышать». И добавил, что опасны мыслители, недостаточно надышавшиеся в своей жизни. Сохранилась также первая и, возможно, последняя речь Цимисхия, которую он произнес через несколько недель после коронации в Зале Триклиния перед представителями высшей иерархии.
Препозит большого Дворца предпочел бы, чтобы церемония эта происходила в Тронном Зале, но беспрекословно уступил пожеланию Цимисхия и тщательно подготовил все для торжеств по случаю вступления на престол в Зале Триклиния. Приглашенные присутствовали при событии с волнением и чувствами, которые сплачивают людей, переживших вместе бурю. В Зале помимо представителей власти присутствовали и дамы из женской половины, воспользовавшиеся возможностью продемонстрировать свои шелка, драгоценности и фантастические прически. Представители всех сословий заняли места, предназначенные для них препозитом, в соответствии со строгой табелью о рангах, а военачальники, выполнявшие роль почетной гвардии, выстроились под ложей, с которой Цимисхий должен был произнести инаугурационную речь. Наконец громкий звук рога возвестил о прибытии императора, и силенциарии пустили в ход свои золотые розги, чтобы заставить присутствующих замолчать. Однако чья-то злая рука порвала тонкие шелковые нити, обеспечивавшие хорошую акустику в этом зале при Константине VII.
Цимисхий говорил невозмутимо, но слова его, отражаясь от мраморных колонн и стен, сливались в сплошной нечленораздельный гул. При этом император еще подчеркивал энергичными взмахами руки наиболее важные места своей речи, превращенной безжалостным эхом в бессмысленный рев.
Придворные, справившись с минутным смущением и растерянностью, выслушали речь императора в почтительном молчании и с живым интересом, хотя не поняли ни слова.