Малышева Анна Витальевна. Имя – Смерть

   – А отец твой? Он жив?
   – Ага.
   – А он с тобой видится?
   Иван протянул ей сигареты:
   – На, займись чем-нибудь.
   Муха закурила и понимающе кивнула:
   – Закроем эту тему. Знаешь, я только потому так нажимаю на этот вопрос, что у самой большие проблемы. Мать ничего обо мне не знает. А отец вот-вот все поймет. Он такой у меня проницательный. Иногда кажется – ничего он вокруг себя не видит, хуже, чем Дана. А на самом деле одно к другому складывает и вдруг выдает результат.
   – Он у тебя кто?
   – Инженер. И мама тоже.
   – О, так ты не из простой семьи?
   – Это «тот гад» не из простой. А я из нищей простой семьи советских инженеров. И мне туда возврата нет. Они, конечно, все уже знают. Раз ментам известна моя фамилия, имя, откуда я взялась… Представляю себе, что там сейчас творится! Хоть бы родителей в покое оставили…
   – Не дождешься. За них первым делом и возьмутся. Начнут выпытывать, где ты могла остановиться в Москве, кого ты знала.
   – А им это неизвестно. Они даже про Дану ничего не знали. Пока им милиция не сообщила, что Алия у Даны работала. Это когда они приехали в Москву, забирать Алияшкины вещи.
   – Значит, о Дане вообще никому не известно?
   – Никому.
   – Где же она сейчас? Куда она делась после того, как ушла со своей квартиры?
   Муха замялась:
   – Я-то знаю, мы вместе прожили все это время.
   Но я не могу тебе сказать, где она пряталась. Вдруг это место мне еще раз пригодится? Тем более, что ее там уже нет.
   – Куда же она делась?
   – Сбежала. Я осталась там совсем одна Я еще ничего не знала о том, что меня ищут, что на меня уже составлен фоторобот. Если бы я не вынула из ящика газету и не прочла статейку – так бы и сидела там, клуша, до прихода милиции. И тут я оттуда так рванула.
   Пойми, ведь Дана пропала не зря. Она, гадина, всегда чувствует, когда надвигается опасность. Но никого никогда не предупреждает.
   И меня она тоже не стала предупреждать. Просто исчезла из дому, когда я спала.
   – Твое счастье, что она тебя не убила во сне, – сказал Иван.
   – Да, она вполне могла бы это сделать. Но я так устала, так изнервничалась, что мне уже было все равно. А может, и лучше было бы, если бы я не проснулась… Один укол – и все…
   – А ставить укольчики – этому тоже она тебя научила? Или ты сперва на сайгаках тренировалась?
   Муха засмеялась – впервые за весь вечер. Но тут же посерьезнела:
   – Ой, я просто представила, как гоняюсь по степи за сайгаком, чтобы всадить ему шприц в заднюю часть… Подохнуть можно! Да, идея с уколами принадлежала ей. Когда стрелять нежелательно, а клиент тебе доверяет хоть немного, – ну, настолько, чтобы близко тебя подпустить, – тогда ничего лучше укольчика и не нужно.
   – А что было в шприце?
   – Не знаю. Дана дала мне несколько ампул и сказала, что действует безотказно. Через полминуты начинаются сильные судороги, а через минуту тело вытягивается, и все. Конец.
   – Это только Сереге и его бабке «повезло»? Или ты и раньше так орудовала?
   – Один раз до них, – призналась Муха. – Это был мужчина, и мы с ним… Ну, произошла точно такая же история, что с Серегой твоим. Дана мне тогда сказала, что мужик этот падок до женщин, и предложила мне его убить в постели. С помощью шприца – так будет потише. Уколы она меня тоже научила делать, раньше я не умела… А ей опыта не занимать. Сама вся исколотая. Ну, и конец пришел мужику. Я, слава Богу, успела это сделать до того, как он кончил.
   – Короче, Дана соображает, что, если ее поймают, она пойдет номером первым… – задумался Иван. – А если она вздумает сама появиться и дать показания насчет Жумагалиева?
   – Зачем?!
   – Чтобы отмазаться, сбавить себе срок. Опять же, она калека, ее вряд ли пошлют в зону строгого режима. Положат в тюремную больницу, хотя, конечно, и там приятного мало.
   – Против себя самой она даст показания, что ли? – возмутилась Муха. – Она ведь была посредником между мной и Жумагалиевым.
   – Она может не говорить этого. Может просто тебя сдать. Ведь вы с ней, как я понял, друг друга ненавидели?
   – Да, но Дана ведь не дура. Если она заговорит – я тоже заговорю.
   – Верно. И в конце концов, тебя сперва нужно тут найти.
   Девушка неуверенно на него взглянула и снова коснулась его руки:
   – Прости, может, это немое дело… Но ты никому не говорил, как тебя найти?
   – В смысле?
   – Этот адрес ты никому не давал?
   – Я похож на психа? – удивился Иван.
   – А своей девушке ты тоже не сказал, куда пропадаешь?
   – Нет, представь себе.
   – Вы из-за меня поссорились?
   – Ну, только не делай такое умильное личико, – попросил ее Иван. – Поссорились мы не из-за тебя.
   Мы по жизни ссорились. Ничего я ей, конечно, не сказал. И она не захочет меня искать.
   – Сомневаюсь. – Муха встала и неожиданно потерлась щекой о его голое плечо – он сидел в майке. – Я знаю – она сейчас плачет, – А я думаю, что она уехала домой.
   – Она тебя ждет.
   – Да что ты вдруг пристала? – удивился он, обнимая ее и поворачивая так, чтобы разглядеть ее лицо. – Муха, чертова ты кукла, чего ты опять добиваешься от меня?
   – Ничего… Я хочу только знать, устоишь ли ты перед ней. Если она начнет тебя расспрашивать, если захочет меня тут найти… Я знаю, на что способны ревнивые бабы. Иногда им такое удается, что и ментам не под силу. Ты там был сегодня?
   Он выдержал ее пристальный взгляд. И снова поразился, какие изменчивые глаза у этой девушки. То глубокие, красивые, то вдруг жесткие, колючие и, надо сказать, довольно неприятные… Сейчас она смотрела на него именно так – жестко, без тени симпатии, без признака улыбки.
   – Ну а если я там был? – спросил он наконец.
   – Ты уверен, что она не проследила за тобой?
   У нее есть машина?
   – Машины у нее нет.
   – Она могла поймать тачку.
   – Слушай, если Танька за мной и проследила, то только до матери, – небрежно ответил он.
   Ее голос истерично зазвенел;
   – Пойми, мне страшно.
   – Мне тоже!
   – Ты-то чего боишься? – выкрикнула она и вдруг отвернулась к стене.
   Он с изумлением услышал, что Муха плачет. Она рыдала и мерно ударяла ладонью в стену, в такт всхлипам:
   – Ненавижу! Не-на-ви-жу! Ненавижу тебя! Всех ненавижу! Всех! О черт, почему я должна подохнуть?!
   Почему я?! Отвали! Отвали, отвали, говорю!
   Иван давно уже стоял рядом и держал ее за худенькие плечи:
   – Успокойся. Это истерика.
   – Сама знаю! Пусти!
   – Успокойся, говорю. Ты весь дом разбудила.
   Тише, тише, не из-за чего заводиться… Ревнуешь, что ли? К Таньке? Было бы к кому!
   Муха вжалась в стену и глухо рассмеялась. Потом ее плечи перестали вздрагивать и обмякли под его ладонями. Иван оторвал ее от стены и почти перенес в комнату, на постель. Муха ложиться не пожелала. Она села, забившись в угол, обняв подушку, и мрачно опустила ресницы. Ее лицо еще блестело от слез, но она уже не плакала, только тяжело дышала, как после драки.
   – Чего ты хочешь? Чтобы я ушел? – спросил Иван.
   Она промолчала.
   – Могу уйти, – продолжал Иван, надеясь услышать хоть какой-то ответ.
   Ответом опять было молчание.
   – Только мне сегодня тоже нежелательно мелькать на улице, – сказал он.
   – Ты что – тоже в розыске?
   – Откуда мне знать? Никогда нельзя быть уверенным, что кто-нибудь не составил твой фоторобот.
   – А, ясно… – Она отшвырнула подушку. – И что ты со мной связался? И что ты ко мне прицепился?
   Шел бы к своей девушке! Она, наверное, порядочная.
   Нежная, красивая. Русская.
   – Ты чего. Муха? Какая мне разница, кто она по "национальности?
   – Огромная! Огромная, ты же только прикидываешься, что тебе все равно! Я для тебя – просто животное, экзотическое животное! Типа сайгака! А она – полноценный человек! Русская, москвичка, без жилищных и материальных проблем, – зло продолжала она. – А такие парни, как ты, не про меня! Ничего в твоей гребаной Москве для меня нет! Ничего, кроме смерти! И дома тоже! То же самое! Для местных я – метиска, хуже, чем немка, вообще не человек! Скажут – убирайся, а куда я уберусь?! Сюда?! Для здешних ментов я – казашка! Нацменка без прописки!
   – Ты что завелась на ровном месте? Опять начинается? – изумился он. – Я-то думал, у тебя нервы железные.
   – У меня ни к черту нервы!
   – Уже видно по тебе. Ну вот что, никуда я сейчас не пойду. По крайней мере, из этой квартиры.
   Если настаиваешь, могу лечь в другой комнате. Там есть тахта.
   – Мне все равно, где ты сегодня спишь.
   – А мне не все равно. Я бы предпочел с тобой.
   Муха стрельнула в него косым взглядом, обхватила согнутые колени руками и затихла. Иван вздохнул, сунул в рот сигарету и отошел к телефону. Накручивая номер матери, он чувствовал на спине взгляд девушки. Но упрямо не сообщал ей, кому звонит. Наконец он услышал знакомый голос.
   – Мам, это я, – сказал он. – Как ты? Ты мое письмо читала? Я тебе письмо оставил.
   – Ваня?! Куда ты пропал?! – закричала мать.
   – Мам, а что такое?
   – Ты не знаешь?! Ванечка, ну что ты со мной делаешь, когда же это кончится! Ужас какой – по-прежнему кричала мать.
   Никогда он не слышал у нее такого паникующего голоса и не на шутку встревожился:
   – А что случилось? Можешь наконец сказать?!
   – Таня, Таня, твоя девушка, вы с ней вместе жили! – отчаянно сообщила мать.
   – И что с ней? – У Ивана вдруг похолодела спина – верный признак волнения.
   – Она убита! Где ты? Откуда ты звонишь? У нас уже была милиция, тебя не могут найти!
   – Мам, спокойно, мам, – пробормотал он, едва шевеля губами. – Я не делал этого.
   – Я верю, верю… Но что же это такое?! Когда же это кончится?! Когда же у тебя начнется нормальная жизнь?!
   – Мама, успокойся… Я приеду… Куда мне ехать?
   К тебе? Туда?
   Мать задыхалась от волнения и не могла ничего толком сказать. Иван прижал трубку к уху так сильно, что ощутил боль, и повернулся, взглянул на Муху.
   Та смотрела на него расширенными, неподвижными, чужими глазами. Он положил трубку.

Глава 15

   Он и сам не знал, что именно ему пришло в голову, когда он увидел ее глаза. Может, вспомнил недавнюю сцену ее ревности к Таньке, такую неожиданную сцену, совершенно ни с чем не связанную.
   Может быть, заново осознал, с кем он имеет дело.
   И самое главное – он не доверял ей, не доверял с начала и до конца. А она молчала. Смотрела на него очень странным взглядом, как будто чего-то ожидая.
   Похвалы? Одобрения? Крика? Удара?
   – Ты сегодня выходила из дому?
   – Да что случилось?
   – Я тебя спрашиваю, где ты сегодня была?
   – Нигде, ты что – с ума сошел? – изумилась она. – Что случилось?!
   Неизвестно, сколько бы они задавали друг другу вопросы, не получая ответов, если бы Иван не опомнился и снова не взял трубку. За это время мать должна была собраться с мыслями. Его расчеты оправдались – теперь разговор получился лучше.
   – Мам, ты одна? – спросил он.
   – Да, сейчас я одна… – всхлипнула мать. Но она не плакала – просто страшно нервничала.
   – Кто у тебя был?
   – Милиция… Потом приехали родители твоей девушки…
   – Ты от милиции все узнала?
   – Сперва мне позвонили и спросили, дома ли ты.
   Я сказала, что ты здесь давно не живешь. Спросила, кто звонит. В случае чего хотела дать твой новый адрес и телефон… Мне сказали – это милиция. Я дала им твой адрес… Они сказали, что сами находятся по этому адресу. Велели записать телефон и позвонить по этому номеру, если ты появишься. Сказали, чтобы я не скрывала твоего местонахождения, потому что тут совершено убийство. Лучше, если ты сам придешь и дашь пояснения – где был, что делал.
   – Это алиби называется, мам, – судорожно пояснил он.
   – Да, да! Так ты можешь доказать, что не делал этого?
   – Сперва надо узнать, когда это случилось, – резонно заметил Иван.
   – Не знаю, ничего не знаю…
   – Про Таньку тебе менты сказали? Или ее родители? Как они тебя нашли?
   – Не знаю…
   Иван поймал себя на том, что радуется избавлению от этой девчонки. Но радуется так, будто они просто расстались, по-хорошему, без скандала. Ее смерть как-то не представлялась ему реальным событием. В это не верилось. Это еще предстояло понять, объяснить…
   – Мам, – сказал он. – Ты, надеюсь, сказала ее родителям, чтобы они тебя больше не беспокоили?
   Что за манера – являться без приглашения! Я сам буду с ними говорить!
   – Ради Бога, не встречайся ты с ними сейчас…
   Они в таком состоянии, – испугалась мать. – Их можно понять, простить…
   – Что они тебе сделали?!
   – Ванечка, ничего!
   Но тут он ей не верил. Ивану стало противно, что в это дело оказалась впутана и его мать. «Всю жизнь ее оберегал от такого, – подумал он. – И вот – не уберег… Кто же это сделал?»
   – Дай свой адрес, – попросила мать.
   – Мам, не стоит. При чем тут мой друг? Я сам приеду в милицию…
   – Ты опять пропадешь!
   – Никогда. Я поеду и во всем разберусь. Помнишь, как было с моей машиной? Помнишь, как ты переживала? А в результате все закончилось хорошо, машину мне вернули. Я же был не виноват.
   Вот и сейчас будет то же самое.
   – На этот раз у тебя не машину угнали… У тебя на квартире человека убили! Твою девушку!
   Мать все еще продолжала говорить, но он ее с трудом понимал. Иван вдруг вспомнил о своем письме. Он написал матери о том, что его отношения с Танькой разладились, что жить вместе они уже не будут… Если это письмо увидят менты – будет улика против него Разве кто-то будет выяснять, что именно он имел в виду, когда писал эти слова?! Схватят за шиворот, заставят сознаться.
   – Мам, послушай меня, только внимательно! – попросил он, пытаясь остановить словесный поток, который на него обрушился. – Я сегодня у тебя был Я оставил тебе письмо. Рядом с письмом – сверток Ты все это видела?
   Спиной он чувствовал – Муха его очень внимательно слушает. Теперь она, конечно, удостоверилась, что деньги он спрятал именно у матери. Но ему было все равно. Не пойдет же она грабить мать!
   Ей шагу за порог нельзя ступить!
   – Я видела, я нашла… – ответила мать.
   – В сверток смотрела?
   После краткой паузы мать созналась:
   – Да! Ваня, ты мне должен все объяснить. Откуда все это?!
   – Мам, в письме сказано.
   – Но это же не правда! Твой друг мог бы найти другое место! Пойти в банк! Если это честные деньги – чего он боится? А если нечестные – как ты мог принести их ко мне?
   – Мам, так нельзя рассуждать. Честные, нечестные… Тут все нормально, я тебя не подставляю Это я полностью гарантирую! – Иван пытался убедить ее, при этом чувствуя – говорит совсем не то, что нужно, мать только пугается все больше и больше. – Мам, я очень тебя прошу – письмо сожги, а сверток прибери подальше. Можешь даже мне не говорить, куда ты его дела. Можешь его даже из дому вынести. Нет, даже лучше будет, если ты его куда-нибудь вынесешь. Только так, чтобы не пропало, чтобы можно было найти. Договорились? Главное, припрячь их, пока следствие не кончится… Сама понимаешь, если меня в убийстве обвинят…
   – Я этого не буду делать, – упрямо сказала она, и тут он не выдержал:
   – Знаешь что, ма?! Это уже беспредел! Другая бы мать помогала сыну! Другая бы поняла, что мне сейчас не нотации нужны, а помощь! Сама говоришь – меня опять милиция ищет! Хорошо будет, если они приберут денежки?! Хорошо, да? А между прочим, они не даром мне дались! Между прочим, я на них надежды возлагаю! Неужели нельзя понять? Неужели помочь невозможно? Ну, что мне дала твоя принципиальность, что?! Дома у меня нет, вот что она мне дала! Потому что не могу я жить с такой принципиальностью над головой, не могу! И никто не мог бы! И отец, наверное, поэтому ушел, от твоей принципиальности!
   Он заводился все больше, слушая упрямую, потрясенную тишину в трубке. Он знал – мать никуда не ушла, она все слышит… Внезапно трубку у него вырвали. От неожиданности он не смог удержать ее.
   – Не говори так с матерью, – сказала Муха, отводя трубку подальше и зажимая ее ладонью. – Ты чего хочешь? Чтобы она с приступом свалилась?
   – Отдай трубку, медсестра недоделанная! – рявкнул он.
   – На!
   И не успел он понять, что случилось, как Муха изо всей силы ударила его пластиковой трубкой в темя. Удар был не столько болезненный (трубка была легкая, телефон новый, кнопочный), сколько неожиданный. Ударив его и отскочив, Муха аккуратно положила трубку и вышла из комнаты.
   Иван постоял еще немного, ухватившись за книжную полку, висевшую над телефоном. Больно ему не было – таким пластиком не убьешь. Вот если бы в трубке были батарейки, как в пульте, тогда бы он заработал синяк. Он пытался найти в себе злость, распалиться, хоть как-то отреагировать. Но удивительно – это у него не получалось. Муха сидела или в другой комнате, или на кухне. Ее не было слышно.
   Он мог бы сейчас пойти туда, вытащить ее на середину комнаты и так отделать… За все! За нападение на него в тот, первый вечер, за угон машины. За Серегу! За Серегину бабку, которая была более сговорчивой, чем его собственная мать… За проблемы. За расходы. За бесконечное вранье, за недавнюю истерику. За вмешательство в его семейные дела. За этот последний удар, наконец.
   Но он не мог двинуться с места. Не мог и не хотел. Он качнулся и потерся лбом о ребро книжной полки. Вздохнул так, будто ему не хватало воздуха.
   Если бы он разозлился, ему сейчас было бы куда легче.
   Иван снял трубку, послушал.
   – Ты испортила телефон, – негромко сказал он, даже не повернувшись к двери.
   Муха не ответила. Иван аккуратно положил трубку на место. Вышел в прихожую, оделся, зашнуровал ботинки. Молча открыл дверь, вышел, молча захлопнул дверь. Не с размаху, как сделал бы в приливе ярости.
   Он прижал дверь к косяку и прослушал щелчок замка.
   А потом ушел.
   Оружия у него не было. Пистолет он выбросил еще в подъезде. Он даже не думал об этом – действовал автоматически, следуя правилу, которое когда-то установил Серега. Согласно этому правилу, их не могли бы поймать с поличным, когда они уходили после дела. Разве что в лицо опознают? Но они старались не дать никому такой возможности. Вот и теперь он поступил аналогично. Стрелял он, как всегда, в перчатках, так что за отпечатки пальцев тоже не беспокоился. Того, что по пистолету отыщут торговца оружием в Мытищах, он тоже не "опасался. Торговец себе не враг, чтобы сознаться, кому продал оружие. Да и не найдут они его никогда.
   При себе у него не было ничего подозрительного – ни оружия, ни фотографий его последней жертвы, ни каких-либо записей. Ничего, кроме денег – тех, что у него остались после того, как он сделал заначку у матери.
   Иван включил свет в машине и, согнувшись, чтобы никто не подсмотрел, пересчитал свои капиталы.
   Две тысячи сто долларов. Он предпочел бы пойти в милицию без этих денег. Но ему сейчас было некуда их девать. Оставить Мухе? Он решил туда не возвращаться. По многим причинам. Первая – что теперь у него достаточно своих проблем. И связь с преступницей, находящейся в розыске, ему не нужна. Вторая причина – теперь и Мухе было бы опасно фигурировать в деле рядом с Иваном. Ведь он подозревается в совершении убийства. Если зацепят и ее – получится групповое дело. Хватит ей и своих неприятностей. Им надо разбегаться в любом случае…
   «Но не так, – подумал Иван, уже выезжая из двора. – Она решила, что я ушел из-за трубки. Сейчас, наверное, опять плачет. А как я ей объясню, в чем дело? Сам ничего не понимаю…»
   Отъехав подальше от дома и проверив, не едет ли кто за ним, Иван припарковался возле большого универсама. Его несколько удивило, что народу вокруг универсама совсем не было. И машин немного. Недавно, проезжая мимо, он наблюдал тут форменное столпотворение. Он и рассчитывал на толпу, в которой к нему никто не приглядится. Но делать было нечего. Ведь он приехал сюда по делу. Рядом с универсамом, под козырьком у стены, виднелись телефонные автоматы. На них падал свет фонаря. На его счастье, один из них оказался исправным. Он снова набрал номер матери. И едва узнал ее голос – такой он был больной, такой старческий.
   – Мама, прости, – сказал он.
   Мать не ответила. Но и трубку не положила. Иван повысил голос:
   – Мам, ты меня слышишь? Слушай… Прости меня. Я подлец.
   – Да… – донеслось до него, словно со дна морского.
   Иван вздрогнул, как от очередного удара. «Вот и получил… – подумал он. – А что обижаться? Сам так сказал».
   – Мам, мне что тебе сказать? – спросил он. – Что сказать, чтобы извиниться?
   – Правду.
   – Какую?
   – Правда одна – Ладно, хорошо. Так вот тебе правда – я этого не делал. Танька не на моей совести! Неужели можно так думать – даже в шутку?! Я не виноват! Я докажу, что не виноват!
   – Может быть.
   Иван в отчаянии повторил:
   – Мама, ну ради Бога, спрячь же деньги! Неужели всему пропадать?! Это честные деньги, трудовые, я все расскажу!
   – Значит, это все-таки твои деньги?
   – Мои, мам, мои.
   – Зачем ты лгал про друга?
   – Чтобы…
   – Чтобы не давать мне объяснений, верно? – перебила она. – Ваня, ты слишком много скрывал.
   Ты всегда от меня скрывал… Скрывал и скрывался.
   Я живу, не зная твоего адреса, твоей профессии. Не знаю, с кем ты дружишь, какие у тебя намерения по отношению к своим девушкам… Не знаю твоих девушек. Может, у меня уже есть внуки? А я не знаю.
   – Внуков нет… – оторопел Иван.
   – Тебе скоро тридцать.
   – Ну и что? – Он с трудом сдерживался, чтобы снова не сорваться. И очень спокойно, неестественно спокойно повторил свою просьбу:
   – Мама, спрячь деньги, я очень тебя прошу.
   Помолчав, она сообщила:
   – Уже спрятала.
   – Да?! Правда?! Вот молодец! И никому не говори, ладно? А где?
   – Нельзя же по телефону…
   – Да, да, ты права… – У Ивана стало куда светлее на душе. Мать, во всяком случае, теперь с ним разговаривала. Она ему помогала.
   – Что ты собираешься делать? – спросила она.
   – Мам, я сейчас поеду туда, в Измайлово. Надо же все выяснить.
   – Опомнись, – сказала она. – Ночь на дворе.
   Там никого нет.
   И только сейчас он понял, почему вокруг так пусто, так темно и безлюдно. Окна универсама не светились. Только витрины слабо озарялись цветными гирляндами. Приближался Новый год, и все готовились к нему загодя, за месяц. Иван взглянул на часы, высунув руку из кабинки, под свет фонаря. Половина второго… Глубокая ночь.
   – Они дали тебе телефон, мама? Продиктуй.
   Я сам им позвоню. Нечего им к тебе приставать.
   Она назвала номер, и он записал его кривыми, торопливыми цифрами.
   – Я боюсь, что тебя арестуют, – услышал Иван в трубке.
   – Я, мам, этого не делал, – ответил он. – Спокойной ночи.
   И повесил трубку. Сел в машину и поехал в Танькиным родителям. Поздний час его не останавливал.
   Он знал, что там никто не спит.
   В двери светился глазок. Он был прав – в этой квартире не спали. Он позвонил в дверь. Спустя какие-то секунды глазок потемнел. И он услышал дикий визг. Иван даже отшатнулся и поднес ладони к ушам. «Бежать отсюда, – мелькнуло у него в голове, – не выйдет никакого разговора…»
   Но ему уже открыли. На переднем плане стояла Танькина мать. За ней – Танькин отец и с ним какой-то мужик – плотный, почти квадратный. Иван его видел впервые.
   – Убийца! – крикнула мать.
   Тут Иван услышал, что и в соседней квартире проснулись – там послышались шаги, и он просто почувствовал, что в глазок на него смотрят. Соседи, конечно, тоже были в курсе дела.
   – Спокойно, – сказал Иван. – Дайте войти. Мне поговорить нужно…
   – Убийца! Садист!
   Женщина кричала, но даже не пыталась переступить порог и кинуться на Ивана. Мужчины за ее спиной смотрели на гостя в полном остолбенении.
   Видно было, что никто его тут не ждал.
   – Я не трогал Таню! – крикнул Иван. – Не орите на меня! Я только что узнал!
   – Милицию вызову! Вадик, вызывай милицию! – надрывалась женщина. – Вадик, держи его!
   – Что мне ваша милиция? – спросил Иван, роясь в кармане.
   Женщина неверно поняла его движение. Видимо, ей показалось, что он хочет достать пистолет или нож. Она взвизгнула и прижалась к выпирающему животу мужа. Муж подался назад и натолкнулся на квадратного незнакомца. В щели между стеной и незнакомцем вдруг показалась голова Дениса. Он сразу узрел Ивана и возбужденно закричал:
   – А, Ванька пришел!
   – Привет, – отозвался Иван.
   – Таню убили!
   – Вадик, убери ребенка! – приказала мать. – Немедленно убери, этот гад вооружен!
   Иван вытащил из кармана то, за чем полез. Это была записная книжка.
   – Видите? – спросил он, раскрывая нужную страницу. – У меня записан номер, по которому надо звонить следователю. Номер мне дала моя мать.
   Я немедленно позвоню следователю, но сперва должен поговорить с вами. Пустите меня в квартиру.
   – Пошел вон!
   – Слушайте, вы что – меня боитесь? – наигранно удивился Иван. – Я пришел один. А вас тут трое, и вообще, двое здоровых мужиков. Может, еще кто у вас там есть?
   – А твое какое дело?
   – Никакое. Я к вам пришел по-человечески поговорить. Я же только что узнал…
   Неожиданно зашевелился квадратный человек. Он примирительно сказал:
   – Лариса, пусти ты его. Что на весь дом орать?
   Ничего он нам не сделает.
   – Вот именно, – подтвердил Иван. – У меня и оружия нет.
   И выругался про себя – кто его тянул за язык, кто спрашивал про оружие? Они и предполагать не должны, что у него оно может быть. Но в дом его все же впустили, хотя Лариса едва отодвинулась. Ему пришлось протискиваться между ней и Вадиком.