Она представила себе, как Дана в это время разговаривает с адвокатом, и презрительно скривилась: «А ты попалась, стерва! Я же знала, что рано или поздно ты попадешься! Погоди, ты еще повертишься!»
   Муха быстро шла по направлению к метро. Водителю, который подвозил ее, она перестала доверять еще на полпути – уж слишком подозрительно он ее рассматривал. И потому попросила высадить ее куда раньше, чем они добрались до цели. Теперь до квартиры, которую для нее снял Иван, ей предстояло добираться общественным транспортом. Муха смело вошла в вестибюль метро, краем глаза заметила милиционеров, стоявших возле кассы и проверявших документы у каких-то парней похмельного вида. На Муху они даже не взглянули. Она спустилась по эскалатору, вошла в вагон, блаженно вздрогнув от теплого воздуха – за эту ночь она достаточно намерзлась. Правда, в парике ей было куда теплее – он играл роль шапки.
   До квартиры в Царицыне она добралась без приключений. Подходя к дому, внимательно осматривалась, выискивая взглядом машину Ивана. Ничего похожего она не заметила. Но и это ее не слишком расстроило. Муха поднялась в квартиру, заперлась на оба замка и осмотрела комнаты. Несомненно, после ее ухода сюда никто не заходил. Она скинула пальто, сдернула парик, который успел ей надоесть, и с помощью ножниц развинтила телефонную трубку.
   Испорчено было что-то внутри микрофона.
   Вскоре Мухе удалось понять, в чем было дело.
   Один из проводков отсоединился. Она отключила телефон от сети, подвинтила медные проволочки к гайке, собрала трубку и включила телефон в розетку. Теперь он работал – гудок был ясный, непрерывный. Муха думала недолго. Она набрала номер матери Ивана. Прослушала долгие гудки и положила трубку. Разделась и легла спать.
   Проснулась она уже в сумерках. Села в постели, прижав руки к глазам. Голова раскалывалась от боли.
   Телефон звонил!
   Муха вскочила и босиком подбежала к аппарату.
   Схватила трубку и молча поднесла ее к уху. Там тоже молчали, но трубку не клали. И ей, в свою очередь, не хотелось откликаться первой. Она ждала почти минуту. Наконец ей стало жутко, и она положила трубку. Через некоторое время телефон зазвонил снова. Она опять слушала тишину, не откликаясь. Ей хотелось сказать: «Ваня, это ты?» Но она не решалась.
   На этот раз связь прервали на том конце провода.
   Ни о каком сне уже не было речи. Муха оделась, умылась, с ужасом глядя на свою небрежно остриженную голову. «Какая я уродина…» – подумала она.
   Девушка принесла в ванную ножницы и попыталась придать волосам более пристойный вид. Получалось плохо – рука у нее заметно подрагивала. Телефон в комнате молчал. Муха вымыла голову, обмотала ее полотенцем, заварила чай. Телефон молчал.
   Она снова позвонила матери Ивана. На этот раз ей повезло – ответил женский голос, уже ей известный. Муха быстро заговорила:
   – Простите, я – знакомая Ивана. –Нельзя ли узнать, как можно его найти?
   – Кто говорит?
   – Это его подруга… – пробормотала Муха.
   – Представьтесь, пожалуйста, – попросила женщина, и Муха поняла, что если она не назовется, то надеяться ей не на что.
   – Меня зовут Любовь, – сказала она. Муха понадеялась, что Иван не забыл, как переводится ее имя на русский. Надежда была невелика, но своим именем она представляться не могла.
   – Любовь? – Женщина заметно заколебалась. – Видите ли, я даже не знаю, где он может быть. Вчера вечером он мне звонил, а сегодня еще нет.
   – Я знаю, что у него сейчас неприятности, – сказала Муха. – Мне он тоже вчера позвонил. Я и хотела узнать, может, выяснилось что-то новое?
   – А, вы в курсе дела… – запнулась женщина, – Я ничего не знаю. Оставьте свой телефон. Если он мне позвонит, я передам, чтобы он вас нашел.
   – Вы скажите просто, чтобы он позвонил Любе, – настойчиво сказала Муха.
   – Я передам.
   – И обязательно передайте, что я починила свой телефон, – попросила Муха, которую осенила дополнительная идея. – Он вчера сломался, так, может, Иван думает, что мне нельзя позвонить.
   – Я передам, – еще холодней отозвалась мать и повесила трубку.
   Телефон зазвонил спустя два часа. Муха схватила трубку и радостно сказала:
   – Слушаю?
   – Э-м, – раздалось в трубке. – Лаврушин Иван Павлович здесь проживает?
   – Кто? – У Мухи сел голос.
   – Иван Павлович Лаврушин.
   – Да, да… – пролепетала она, совершенно растерявшись.
   – Позовите его.
   – А его нет.
   – С кем я говорю?
   – Это… – У Мухи голова шла кругом. – Квартирная хозяйка.
   – Он у вас снимает квартиру?
   – Да, я тут пришла… Показания счетчика снять.
   – Придет – передайте, чтобы позвонил Борису.
   Он знает.
   – Я передам. Если только дождусь…
   Муха повесила трубку. Ее колотила нервная дрожь. «Значит, он дал кому-то этот адрес… – подумала она. – Значит, все мои просьбы для него тьфу… Ему все равно, найдут меня или нет. Что делать? Отсюда надо уходить. К нему еще гости придут, чего доброго. А он-то? Неужели думал, что я ушла? А может, даже обрадовался этому?»
   Она припомнила сцену, после которой они расстались, и решила, что Иван в самом деле не рассчитывал больше ее увидеть. И все же она никуда не пошла. Она ждала.
   Иван позвонил поздним вечером, в двенадцатом часу. Голос у него был усталый, нерадостный:
   – Привет, Люба.
   – Привет, – откликнулась она.
   Иван вдруг рассмеялся:
   – А я понял, что это ты матери звонила. Любка а что? Тебе идет.
   – Ваня, приезжай, пожалуйста.
   – Тебе все время что-то нужно.
   – Прости меня, – отчаянно сказала она. – Ну, всякое бывает, я же не ангел… Но ради Бога, приезжай. Мне только поговорить с тобой, и ты меня больше не увидишь.
   Иван промолчал.
   – Да, вот еще что… – продолжала она уже почти без надежды. – Тебе звонил какой-то Борис. – А… И что он говорил?
   – Ничего. Спросил, кто я. Я сказала, что квартирная хозяйка.
   – Ну и молодец.
   Голос его звучал сдержанно, и Муха теряла надежду его расшевелить. Она предприняла последнюю попытку:
   – Знаешь, я ведь кое-что узнала насчет твоей девушки.
   Иван так и вскинулся:
   – О Таньке?!
   – Да, о Таньке… Ты приедешь? Нельзя же по телефону.
   – Я приеду, – пообещал он.
   Он явился в третьем часу ночи. Муха его уже не ждала. Когда послышались долгие, резкие звонки в дверь, она испуганно подкралась к ней и долго прислушивалась. Там слышалось тяжелое дыхание, явно пропитанное алкоголем.
   – Ты? – робко спросила она.
   За дверью поскреблись, и она расслышала его голос:
   – Открывай.
   Муха отперла дверь. Иван вошел, толкнув ее плечом. Не разуваясь, не глядя на девушку, вошел в комнату, сел на постель и стал искать в кармане куртки сигареты. Искал он их долго, то и дело промахиваясь мимо прорези кармана. Муха заперла дверь, вошла в комнату и молча смотрела на него, прислонившись к косяку. Горло у нее сдавило. Она ничего не могла сказать. Иван поднял на нее покрасневшие, заплывшие глаза и кивнул:
   – Ну и что ты хотела мне сообщить? – Говорил он вполне нормальным голосом, а вот взгляд у него был застывший, неживой.
   – Ваня, я… – Муха хотела сесть рядом с ним, передать ему все, что с нею случилось, просить совета, помощи… Но, увидев, какими глазами он на, нее смотрит, только и сказала:
   – Таню убила Дана.
   – Маленькая худая женщина с горбатым носом, брюнетка, – процедил Иван и наконец извлек из кармана сигареты.
   – Ну да… – растерялась Муха. – Она пришла туда к пяти часам вечера и застрелила твою девушку… Она хотела только узнать, где ты… Чтобы через тебя найти меня… Она знала, что других московских знакомых у меня нет… Она дьявол! Она вошла туда… Девушка отказалась ей отвечать, где ты, и стала звонить в милицию… Дана выстрелила…
   – Я потерял в милиции пять часов, – заговорил Иван, как будто пропустив ее слова мимо ушей. У меня сняли отпечатки. Потом я час сидел в вонючем коридоре и чего-то ждал как дурак. Потом меня вызвал следователь. Танькина мать через своего братца-мента уже вкрутила ему мозги в нужном направлении. Меня часа полтора мурыжили, вытаскивали все про нас с Танькой… И не только. Мне описали Дану. Я ее сразу узнал по описанию. Не знаю, было это по мне видно или нет…
   – Откуда они узнали про Дану?
   – Ее заметили соседи во дворе, на лестнице. Они не уверены, была ли это убийца. Но во всяком случае, этой женщины там раньше никто не видел.
   Кстати, следователь ни слова не сказал, что баба была слепая.
   – Господи, если они выяснят, кто это такая… – пробормотала Муха. – Не дай Бог, не дай Бог… Твоя машина и так в этом деле мелькает… А тут еще Дана…
   – Следователь меня трепал, как собака палку..
   Деньги… Откуда у меня деньги? Это их тоже заволновало. Я не представляю декларацию о доходах, видите ли. На что я живу? Где я работаю? Я не ответил на эти вопросы. Мне было очень приятно!
   – Ваня… – прошептала Муха, подходя к нему и опускаясь перед ним на колени. – Ванечка, прости, все из-за меня.., – Потом… – Иван затянулся сигаретой и зажмурил слезящиеся глаза, – потом он предложил мне рассказать, где я в тот день был и что делал… Так где-то с четырех до шести. Выстрел слышали в районе пяти часов.
   – А ты не мог ему сказать? – спросила Муха.
   – Н-да… Сказал бы я… – Иван все еще не открывал глаз, было видно, что ему плохо. – Я бы ему сказал… – И замолчал.
   Муха легонько сжала его руку, потом осторожно вынула у него из пальцев сигарету и погасила ее в пепельнице.
   – Ложись, – тихо предложила она. – Давай я тебя разую…
   – Не хочу.
   – Если бы я могла, Вань, я бы сказала, что ты был со мной… – прошептала она. – Но это же будет смешно…
   – Тебе все смешно, – выдавил Иван. – Машину мою угнала – смешно. Мне чуть дело не пришили. Убили Таньку – очень смешно… Мне показали Танькину фотографию. После. Поняла?
   Муха гладила его руки.
   – Танька была вся… – Иван вдруг вырвал у нее свои руки и резко встряхнул их, будто запачкал в грязи.
   Муха встала с коленей и отошла к окну. Она с трудом удерживалась от слез. Ей было страшно сказать хоть слово, не говоря уже о том, чтобы о чем-то его попросить.
   – А потом, когда меня выпустили.., под подписку о невыезде… – заговорил Иван с какой-то издевкой, – я поехал обеспечивать себе алиби. Это, конечно, плохо, что я не подумал заранее… Конечно, это очень даже не важно, что я сразу не сказал следователю, где был и что делал. Я обещал ему вспомнить. А тот сказал, что если не вспоминается, то лучше не напрягаться.
   – Скотина… – прошептала Муха. – Он над тобой издевался!
   – Да ну, милейший дядя! – усмехнулся Иван. – Я решил попросить друзей, чтобы они подтвердили, что я провел время с ними. И можешь себе вообразить – у меня нет друзей!
   – Отказались?! Все?!
   – Нет, что ты? Просто не оказалось никого. Ты это понимаешь? Дожил до тридцати… И никого. Серегу убила ты.
   – Я…
   – Молчи, – попросил он таким голосом, что ей стало нехорошо. – Молчи, пожалуйста. Я все уже знаю, все слышал про твои несчастья. Я позвонил матери… Спросил, до скольких она работала в тот день. Она сказала, что до шести была на работе. Ты понимаешь, что и она мне в этом случае не годится… Я думал, я долго думал… – Он вдруг засмеялся, каким-то визгливым смехом, неестественным для мужчины:
   – Я позвонил своей бывшей жене Она меня едва узнала. Обрадовалась, предложила встретиться. Мы встретились… Я заехал за ней, мы поехали в ресторан. Сидели там, как… Двое придурков. Говорить не о чем. Я хотел ее попросить. И ты понимаешь, посмотрел на нее… И не попросил.
   А она, конечно, сразу поняла, что я ее позвал не потому, что соскучился. Разговора не получилось. Она, знаешь, стала красивая. Она и раньше была ничего. А теперь вообще… Вроде бы замужем. Я видел какое-то там кольцо. Как ты думаешь, почему она решила со мной встретиться?
   Муха поняла, что ответа от нее не ждут, и промолчала. Он опять закурил, но на этот раз сигарету держал ровнее. Его рука перестала дрожать. На Муху он не смотрел.
   – А потом она ушла. Встала и сказала, что должна ехать. А я остался. Нарезался… Да. Один. Мерзкий там был ресторан. Все на тебя смотрят. Потом… Я поехал к матери. Я сам уже не помню как…
   Меня остановили гаишники, я дал двести долларов. Отпустили . А там, понимаешь, кафе. Я туда зашел, там знакомая работает… Друг детства… Моя это первая женщина… Я к ней зашел Вот почему так – Наташку я любил, а эту дешевку только терпел… А говорить мне не о чем было с Наташкой.
   А с Галкой мы общий язык нашли… Скажи – может, я теперь такой подонок, что мне только такие бабы и остались?
   – Все может быть, – сказала Муха. – А что бы ты хотел услышать?
   Иван отмахнулся:
   – Пошла ты… Галка сказала, что она мне поможет Что она может сказать, что я был с ней… Она в тот день не работала, на больничном. Короче, у нее был запой Повезла меня к себе на квартиру… Странно, как она еще не пропила квартиру. Мы там просидели… До часу ночи.
   – Она сделает тебе алиби? – спросила Муха.
   – Поможет…
   – Значит, у тебя все хорошо?
   Иван дико на нее взглянул:
   – Ты это называешь – хорошо? Почему ты еще здесь? Что тебе тут еще надо? Я дал ментам этот адрес, я должен был дать адрес, где я живу. Я тут живу, ты поняла? А ты… Уходи.
   – Я уйду, – выдавила Муха. Она растерянно оглянулась, схватила парик, сумку…
   – Зачем ты постриглась? – спросил Иван. – Тебе не идет.
   Она молча вышла в ванную. Красилась через силу – рука почему-то немела, будто свинцом налитая. Она ждала, что сейчас он откроет дверь, войдет, обнимет ее. Что-то изменится, что-то останется, как было. Но он не вошел. Уже полностью одетая, подкрашенная, в парике, она остановилась на пороге комнаты.
   – Я ухожу, – сказала Муха. – Вань, ты выпутаешься. Я заметила, что ты счастливый. Знаешь? У счастливых даже лица какие-то особенные. Ты выпутаешься. Хочешь поспорим?
   – Пока, – бросил Иван.
   – Я… – начала она, но, увидев его каменную спину, замолчала, положила ключи от квартиры на подлокотник дивана и ушла.

Глава 19

   – Если вы хотите говорить о деньгах, тогда обращайтесь не ко мне. Я эти вопросы не решаю. Предложение у вас интересное. Но денег под него вам вряд ли удастся достать.
   – Вы считаете? А я вот думаю, что мое предложение должно вас заинтересовать. Это уникальное предложение. Я пришел прямо к вам, потому что вам эти сведения дороже, чем другим.
   – И я дороже за них заплачу? Я за них платить вообще не буду. Забирайте ваши бумажки, забирайте, все понятно и так.
   – Но вы должны понять, что в таком случае я пойду к другим людям.
   – Я это понимаю. Вы, журналисты, не останавливаетесь на полпути.
   – Я не журналист.
   – Мне безразлично, кто вы. Я вас не знаю. Больше времени вам уделить не могу, – Мое дело было предложить. Если вы отказываетесь… В таком случае вам не за что будет меня упрекать, когда эти сведения узнает кто-то еще.
   Первый, к кому я обратился, были вы!
   – Убирайтесь…"
   Запись кончилась. Следователь отжал кнопку. Жумагалиев слушал запись внимательно, склонив голову набок. И сейчас он не переменил позы, будто продолжал слушать тишину.
   – Вы, надеюсь, узнали этот голос? – спросил его следователь.
   – Да. Это был тот, с телевидения… Странный такой человек.
   – Значит, этот разговор вы помните?
   – Отлично помню. Не знал только, что он записывался. Удивительно, как я не подумал, что этот человек станет все записывать. Это было на него очень похоже…
   – Ну а какое у Константина Кукушкина было уникальное предложение? – поинтересовался следователь. – Какие материалы он вам собирался предъявить?
   Жумагалиев усмехнулся:
   – А жаль, что он записал только конец нашей беседы. Было очень любопытное начало. Да, жаль…
   А пришел он ко мне, чтобы предупредить, что меня хотят столкнуть с моего места, если можно так выразиться. И причем сталкивать будут грубо, без церемоний. Вплоть до убийства.
   – Значит, речь шла об этом?
   – Об этом. Жаль, очень жаль, что Константин не записал начала беседы… Там ничего больше нет? – Жумагалиев кивнул на диктофон.
   – Ничего.
   – Может, стерли нарочно? Видите ли, если бы записано было все… Вы бы так со мной не разговаривали. А в таком виде эта запись, конечно, играет против меня. Сдается мне, что этот, как его…
   Кукушкин, да, тоже являлся частью их плана…
   – Их – это вы о ком?
   – Да понимаете… – задумчиво протянул Жумагалиев. – Не знаю, надо ли об этом… Получается, что он был прав, этот Кукушкин. Он принес мне доказательства, то есть это были косвенные доказательства… Что один мой близкий человек – друг, понимаете? – копает под меня, метит в мое кресло. Но вот в чем дело – я Кукушкину не поверил. Знаете, часто бывает, что у богатых людей требуют деньги…
   За чепуху. Приносят им какие-то скандальные сведения о близких. Играют на чувстве личной опасности… Тут надо быть очень осторожным. Ну а я человек здоровый. То есть не люблю подозревать людей попусту. Я прогнал этого Кукушкина, потому что мне не понравилось его поведение. Если бы он еще не требовал денег за эти сведения. Я бы тогда его выслушал внимательней. А он требовал денег.
   – И вы отказали?
   – Конечно.
   – А что за сведения он вам принес?
   – Не имеет значения. Да ничего конкретного там не было. Косвенные доказательства. Не знаю, как они к нему попали. Понятия не имею. Да… – Жумагалиев задумчиво смотрел на диктофон. – Почему же он не включил свою игрушку раньше? Простите, это я так, думаю вслух.
   – У вас, значит, были враги?
   – Как не быть. Были.
   – Например?
   – Да не перечислишь. Я не хочу называть никаких имен.
   – И теперь вы хотите меня убедить, что вас, по вашему выражению, хотели скинуть? И теперь вот скидывают?
   – Пожалуй, так. Меня не смогли убрать легальным путем. Надо ведь было представить материалы о том, что фонд действует противозаконно. А у них были только слова. Одни слова. Собачий лай. Знаете, этим можно произвести впечатление на телезрителей, если умело подать… Но вот на органы впечатления не произведешь. Они, видимо, решили меня подставить по-другому. Вот вы мне толкуете, что я заказал этого несчастного Кукушкина, потом его жену. Абсурд! Вы говорите – у вас есть данные. Почему же я не видел этих данных? Где люди? Где свидетели? Ну, покажите мне хотя бы еще один диктофон с записью, где я договариваюсь с киллером!
   – Еще одного диктофона у нас нет, – признался следователь. – А кое-что другое есть. Вот, почитайте.
   Почитайте, прошу вас. – Он протянул Жумагалиеву несколько листов бумаги, напечатанных на машинке.
   Жумагалиев взял их, близоруко поднес к глазам, принялся читать. Мало-помалу он зашептал текст вслух:
   – «…И тогда Толеген попросил меня найти человека, который решил бы его проблемы. Я не знала таких людей, но стала искать. Мне удалось уговорить одну девушку, приезжую из Казахстана. Толеген обещал ей хорошо заплатить и в общем выдал ей на руки восемь тысяч долларов за оба убийства. Она была согласна на все. Ее звали Боссарт Мухаббат Викторовна. Она приезжала в Москву потому, что у нее тут год назад пропала сестра, Алия, а ее сестру я знала, она у меня работала по дому. Мухаббат была тренированной девушкой, она хорошо стреляла…»
   – Что за бред? – громко спросил Жумагалиев.
   – Вы прочитайте, тут не так много.
   – Кто это говорит? – Жумагалиев быстро заглянул в последний листок и вдруг выпрямился на стуле. – Дана?!
   – Дания Сулимова, ваша подруга. Да вы прочитайте, потом обсудим.
   Жумагалиев углубился в чтение. Теперь он читал молча. Наконец отложил листки:
   – Полный бред! Невероятный бред! Как вам удалось заставить ее дать такие показания?!
   – Она дала их совершенно добровольно.
   – Она больной человек! Наркоманка. Бывшая.
   Не знаю, что с ней случилось, почему она… – Жумагалиев оттолкнул от себя листки. – Да это бред!
   Она наняла Мухаббат, которую, кстати, я знал лично?! Она что, убила Мухаббат?!
   – Да, сегодня на рассвете. Сделала ей укол. Мы пока не знаем, что это был за препарат, тело на вскрытии.
   – Боже мой. Нет, я этого просто не могу вместить… – Жумагалиев опять схватил протокол допроса. – Можно?
   – Сколько угодно.
   Жумагалиев прочел все еще раз, пока следователь курил. Окончив чтение, он молча пожал плечами.
   – Вы ничего не можете прокомментировать? – спросил следователь.
   – Ничего.
   – Считаете, что Сулимова лжет?
   – Абсолютная ложь. Чего ради только… Этого Константина Кукушкина, эту Ирину Кукушкину я видел по разу! По одному разу! Константин вел себя глупо, Ирина говорила чужие глупые слова – но что же, я ради этого должен был заказать их убийство? Да это нелепо. Мне приходится выслушивать куда более крутые вещи, куда более оскорбительные. Почему же я тогда не заказал второго ведущего этого дурацкого шоу, этого, как его… Не помню, как там его?
   – Да вы не нервничайте, – посоветовал следователь. – Если можете предоставить нам доказательства, что Сулимова солгала, предоставьте их. А мы будем сопоставлять факты.
   – Почему я должен доказывать вам мою невиновность? Тут правовое государство или нет? Я что – должен еще одного следователя нанять, личного?
   – Можете нанять частного детектива, это не запрещено. Только у него должна быть лицензия. А правовое государство тут ни при чем. Убивать не Позволено нигде.
   – Могу я поговорить с Сулимовой?
   – Обязательно поговорите. Попозже.
   – Она арестована?
   – Да, сегодня утром взята с поличным.
   – То есть…
   – Да, с телом Боссарт.
   – Значит, вы и меня… – протянул Жумагалиев.
   – К сожалению, сегодня я уже не могу отпустить вас домой.
   Жумагалиев встал:
   – Грандиозно.
   – Что вы говорите? – не понял следователь.
   – Я сказал – грандиозная афера. Я не Имел в виду следствие и лично вас.
   – Да вы сядьте, сядьте. Разговор еще не окончен.
   Жумагалиев устало сел и кивнул:
   – Ну, если вы так считаете…
* * *
   – Я три дня назад просила вас прийти! – сказала Ира, кутаясь в халат и поджимая под кровать голые ноги в тапочках.
   Она сидела на своей неудобной постели, а следователь, в накинутом халате, расположился рядом на стуле. Ире было неловко, что он видит из-под халата ее ночную рубашку, и потому она немного терялась.
   – У меня сейчас совсем нет времени. Мне передали, что вы звонили, – сказал следователь. – Как вы себя чувствуете?
   – Пока неважно… Но это не важно! – сказала Ира и смутилась еще больше, оттого что так неловко выразилась.
   Следователь улыбнулся.
   – Я не шучу! – заметила она. – Когда я была после наркоза, я не совсем вас понимала… А потом, когда вы приходили, я тоже была немного не в себе.
   Сейчас-то голова прочистилась. Я вам так много хотела сказать…
   – Что-то вспомнили?
   – Да. Вам кассету отдал этот журналист, Игорь? Я слышала, что это он передал… Я уже не помню, я вам говорила или нет, что диктофон мне подкинули?
   А он вам не говорил?
   – Подкинули? – переспросил следователь. – Он же принадлежал вашему мужу?
   – Нет!
   – Как это нет? Кассета его, значит, и диктофон его.
   – Я никогда не видела диктофона! Мы были не настолько богаты, чтобы иметь вещи, которые нам не нужны. А ему эта штука была не нужна.
   – Ну, вы могли не знать, что у него был диктофон. Еще что-нибудь?
   – Я никогда не видела этого диктофона! Кто его мне принес?
   – Вы у меня спрашиваете?
   – Простите, я не хотела… – Ира опять засмущалась, натянула на грудь расходящиеся борта халата. – Я только хотела сказать… Нет, больше ничего. Но надо же понять, как он у меня оказался? Я уверена, что до похорон его не было! И когда делали обыск, не было!
   А потом он появился. У меня даже такое ощущение, что в квартиру кто-то входил, пока я была на кладбище, и подкинул мне его…
   – Ну, посудите сами – разве вам было до диктофона? Вы могли его не заметить в те дни.
   – Заметила бы!
   – Ирина Викторовна, это, может, интересно, но не так существенно.
   – Почему?
   – Потому что дело, в общих чертах, закончено.
   – Жумагалиев… Сознался?
   – Он может и не признать своей вины. Но есть факты, есть показания.
   – Он арестован?
   – В предварительном заключении. Будет суд, и вы, разумеется, будете присутствовать в качестве свидетеля.
   – Я… Я не буду свидетелем! Поймите, я чувствую – тут что-то не так! Почему эта кассета появилась после смерти Кости? Почему Костя говорил на кассете, что мне угрожает опасность? Я тогда еще не работала на телевидении!
   – Ирина Викторовна, все это возможно объяснить. Телевидение, вероятно, тут и ни при чем.
   – А что при чем?
   – Ваш муж в процессе подготовки передачи, вероятно, столкнулся с некими фактами деятельности Жумагалиева… Которые мог передать и вам. Это объясняет его опасения.
   – А я все-таки не согласна!
   – Ирина Викторовна. – Следователь встал. – У меня сейчас очень много работы. Давайте увидимся позже? Если у вас будет что мне сказать.
   Ира проводила его взглядом и легла в постель, не снимая халата. Она лежала, согнув ноги, глядя в потолок, скрестив руки на груди. Потом резко села, поморщилась – сильно закружилась голова. Ира обулась, вышла из палаты.