Этот эпизод при всей его безобидности способствовал еще большей популярности «Друга людей». Это сросшееся с его именем прозвище теперь, когда на его лбу запечатлелись тернии мученического венца, представлялось его современникам еще более заслуженным и обоснованным. Нужно ли было еще что-либо для утоления жажды честолюбия «дикого барина», не побоявшегося вступить в противоборство с всесильным монархом?

III

   В доме своего отца Оноре Мирабо в детском, а затем отроческом возрасте рос в условиях исключительно благоприятных для умственного развития и в то же время трудных, даже тяжелых.
   У отца была одна из лучших во Франции личных библиотек, и маленький Оноре, с ранних лет пристрастившийся к чтению, проводил дни и ночи за книгами. Не подлежит сомнению, что его энциклопедическая образованность, так поражавшая современников, начала формироваться еще в доме отца. Благотворную роль сыграла и общая интеллектуальная атмосфера в семье, внушавшая маленькому Мирабо глубокое уважение к науке, книгам, остро отточенным гусиным перьям.
   Но было и иное. Отец с первого взгляда на огромную голову, на некрасивые черты лица своего старшего сына невзлюбил его. С присущей ему безапелляционностью он решил, что сын унаследовал все отвратительные качества, вплоть до внешности, ненавистной ему семьи Вассанов, что он похож на свою мать, на ее отца — старого барона Вассана, что в нем нет ничего от старинного рода Мирабо.
   «Друг людей» ошибался, ошибался в самом близком из людей. Его сын перенял все главные, отличительные черты своего отца: интеллектуальную одаренность, талантливость, влечение к творчеству, необузданный нрав, взбалмошный характер, одержимость в увлечениях. Во всем — ив сильных сторонах, и в недостатках и пороках — во всем, кроме внешности, он оставался с головы до ног Мирабо.
   Семья была многодетной; Оноро-Габриэль был первенцем; за ним последовало еще десять детей. Отец их сравнивал со старшим: все они были ладные, хорошо скроенные, красивые — настоящие Мирабо, не похожие на эту отвратительную породу Вассанов.
   Хотя Мария-Женевьева и принесла ему одшшадцать детей, отношения между супругами день ото дня становились все хуже. Вражда переросла во взаимную ненависть. У маркизы де Мирабо был такой же неукротимый характер, как и у ее мужа. Дети, особенно старший, ее ни в малой мере не занимали; она была к ним равнодушна, ее всецело поглощала ненависть к мужу, не скрывавшему ни своего отвращения к ней, ни своей супружеской неверности. Атмосфера в замке Биньон становилась невыносимой.
   «Друг людей» нашел простое, как ему представлялось, решение. Под гуманным предлогом болезни матери Марии-Женевьевы и необходимости присмотра за больной он отправил ее в Лимузен, а спустя некоторое время послал ей вдогонку письмо, уведомлявшее, что она не должна торопиться с возвращением в Биньон: их совместная жизнь под одной крышей, как показал долголетний опыт, невозможна.
   Маркиз де Мирабо тогда еще не знал, что от женщины, внушавшей ему такую непреодолимую ненависть, нельзя так просто — написанным размашистым почерком письмом — освободиться. Ему еще предстояли многие испытания.
   Но пока «Друг людей» чувствовал благостное облегчение. Он мог вернуться теперь к своим любимым литературным занятиям, не испытывая ежедневно черных чувств, поднимавшихся мутной волной при неизбежных встречах с маркизой де Мирабо.
   Освободившись от жены, он поспешил убрать со своих глаз и старшего сына. Сын по достижении пятнадцати лет был отправлен для продолжения образования в Версаль, а затем в Париж. Как старший в дворянской семье, он должен был служить шпагой королю, но для этого надо как следует подготовиться. Против этих доводов было трудно что-либо возразить. Оноре-Габриэль, остро чувствовавший в отроческие годы враждебную отчужденность отца, питал тем не менее к нему почтительное восхищение. Хорошо знакомый с новейшей литературой века Просвещения, он был горд тем, что его отец занимает в ее рядах одно из первых мест. Быть сыном знаменитого «Друга людей» — можно ли было желать большей чести?
   С легким сердцем он примирился и с тем, что отец, отправляя сына в столицу, дал ему не подлинное, принадлежавшее ему по праву, известное всей стране имя графа де МираСо, а снабдил его бумагами, в коих Оноре-Габриэль именовался Пьером Бюффиером. Откуда взялось это имя? Среди многих поместий, принадлежавших Вассанам в Лимузене, было и имение, носившее название «Пьер-Бюффиер». Наделяя своего сына, пусть на какое-то ограниченное время, этим именем, отец молчаливо как бы давал понять старшему сыну, что еще надо заслужить право называться Мирабо.
   И вот юный Пьер Бюффиер проходит школу обучения вдали от родного очага. Он расставался с отчим домом без слез, без грусти. В Версале, в доме отставного кавалерийского капитана Сигре, который должен был ему преподать первые уроки военной науки, он встретил самый радушный прием. Но доброта Сигре не понравилась маркизу де Мирабо, издалека через верных ему людей внимательно следившему за сыном. Отец настоял, чтобы Оноре-Габриэля перевели в закрытую военную школу, руководимую аббатом Шокаром.
   Этот аббат слыл человеком «твердой руки» и строгих правил, и именно эти качества, по мнению «Друга людей», должны были вышколить его старшего сына. Но аббат вряд ли смог решить возложенную на него задачу; у нового воспитанника школы был строптивый нрав, и к тому же он легко приобрел влияние на своих товарищей по школе. Шли годы; Мирабо-младшему исполнилось восемнадцать лет, он должен был нести службу непосредственно в армии.
   Решение снова оказалось в руках Мирабо-старшего. Он выбрал для своего сына самый незавидный род воинской службы: его направили в маленький гарнизон городка Сента под командование строгого кавалерийского полковника Ламбера, где лишь через год Оноре-Габриэ-лю должно было быть присвоено звание младшего лейтенанта.
   Конечно, старший сын маркиза де Мирабо, граф Опоре Мирабо, мог претендовать на большее: почему бы, например, в восемнадцать лет не начать с командования полком? В век Людовика XV такое назначение было нередким; в значительной мере это был вопрос имени, связей или денег.
   Но он еще полностью доверял своему отцу и беспрекословно подчинялся его воле.
   Как и большинство образованных молодых людей его времени, Мирабо-младший — убежденный приверженец идей Просвещения, и прежде всего социально-политических взглядов Жан-Жака Руссо. 60-е годы — время наибольшей славы Руссо. Вся Франция зачитывается его «Новой Элоизой», и юный Мирабо один из самых восторженных его поклонников.
   Быть последователем Руссо — это значило быть противником деспотизма, угнетения в любой его форме, быть защитником и другом народа, сражаться за справедливое дело, быть ближе к природе. Молодой Мирабо готов охотно следовать каждому завету великого учителя, он готов ему подражать.
   В то же время он был обуреваем неистовыми желаниями и страстями; и к тому же преклонение перед великим принципом равенства странным образом совмещалось у него с тайной гордостью своим аристократическим происхождением, принадлежностью к одной из самых старых родовитых фамилий Франции. Как соединяется все вместе? В этом он еще не разобрался; придет пора и все встанет на свое место.
   Гарнизонная служба в Сенте, несмотря на строгости Ламбера, отправлявшего своего подчиненного десятки раз на гауптвахту, была не так уж трудна и оставляла достаточно свободного времени. «Высшее общество» маленького провинциального городка весьма охотно принимало молодого человека, принадлежащего к одной из знатных фамилий Франции. К тому же этот рослый и сильный юноша, несмотря на неправильные черты лица, покрытого оспой, обладал каким-то особым даром располагать к себе людей. Его апломб, непоколебимая самоуверенность, остроумная речь, меткость наблюдений, учтивость и в то же время непринужденность делали его желанным гостем и собеседником.
   В этом маленьком провинциальном городке Мирабо быстро завоевал всеобщие симпатии. Он не скучал. Здесь было все: и приятное общество образованных дворян, и вечерние пирушки, и ночные кутежи, и карточная игра, и женщины. Первоначально он испытывал денежные затруднения. Отец с каждым годом становился все скупее; сыну он давал деньги в обрез.
   Кто-то подсказал — и юного графа не пришлось долго уговаривать, — что можно найти простейший способ преодоления недостатка в благородном металле. Кто решится отказать в кредите старшему сыну маркиза де Мирабо — одного из самых состоятельных землевладельцев Прованса?
   С тех пор как было найдено это простое решение, все пошло легко. Деньги сами шли ему в руки. Он даже не давал себе труда их считать. И была ли в том нужда? Он жил так же, как когда-то и его отец, не думая о завтрашнем дне.
   В Сенте он познакомился с дочерью какого-то местного жандармского начальника или полуначальника. Без особых усилий он соблазнил ее, неосмотрительно пообещав жениться на ней. Девица приняла обещание всерьез и поспешила рассказать об этом подружкам. Новость всех взбудоражила; подумать только: дочь какого-то местного мелкого чиновника станет графиней де Мирабо.
   В Сенте все городские новости становились известными мгновенно. Естественно, они дошли и до кавалерийского полковника. Он воспринял поведение с-воего подчиненного с присущей ему строгостью, усматривая в происшествии чуть ли не поругание чести знамени полка, и грозил Пьеру Бюффиеру заточением в крепость. Неожиданный интерес к происшествию проявили и кредиторы Мирабо: иные из них предлагали графу новые крупные кредиты (естественно, под высокие проценты) — свадьба, дескать, потребует немалых расходов; другие, руководствуясь труднопостижимой с первого раза логикой, потребовали в вежливой, но настойчивой форме незамедлительного погашения прежних долгов.
   Беззаботной, легкой жизни пришел конец. Юный граф де Мирабо оказался в затруднительном положе-, нии. Менее всего он собирался жениться на этой наскучившей ему провинциальной девице; он не был намерен и оплачивать свои долги; последнее исключалось хотя бы потому, что у него в кармане не было ни гроша.
   Довольно быстро он нашел, может быть, не лучшее, но единственно спасительное в сложившихся условиях решение: однажды ночью он незаметно ушел из города. Когда утром город пробудился и его просвещенные обитатели вернулись к обсуждению так живо занимавшей общество городской сплетни, новое, еще более поразительное известие всех до крайности взволновало: главный герой необычайного происшествия таинственно исчез.

IV

   Между тем исчезнувший из Сента беглец в том же. 1768 году появляется в Париже, в особняке герцога Ниве-рье — старого близкого друга его отца, которого он хорошо знал с детских лет.
   Оноре-Габриэль отдавал себе отчет, что самовольное бегство из полка на языке воинских уставов имеет вполне точную квалификацию — дезертирство. Естественно, он не употребил в своей речи это грозно произносимое слово. Не вдаваясь в детали, он просил давнего друга семьи походатайствовать перед маркизом Мирабо о переводе сына в другой гарнизон. Герцог Ниверье оставил Мирабо-младшего у себя и вступил в переписку с его отцом.
   «Друг людей» показал, что он не принадлежит к числу чувствительных друзей людского племени. Просьбы сына не произвели на него большого впечатления. В его действиях он усмотрел прямое нарушение воинского долга, хотя более всего его задели частные долги сына, которые волей-неволей ему придется оплачивать. В целом сын был виновен, а вина должна повлечь за собой кару. Маркиз де Мирабо исхлопотал lettre de cachet — тайное распоряжение от имени короля о заключении Мирабо-младшего в крепость на острове Ре.
   В восемнадцать лет быть заключенным в крепости как государственный преступник — не много ли это для начала? Но «Друг людей» полагал, что он поступил великодушно; его первоначальным намерением было сослать сына на остров Суматру —. в далекие голландские колонии, откуда никто еще не возвратился.
   И вот Оноре де Мирабо — заключенный крепости Ре. Его чувства, вероятно, двойственны и противоречивы. Он испытывает облегчение; он больше ни за что не в ответе — ни за нарушение воинской дисциплины, ни за неоплаченные долги, ни за невыполненное обещание жениться. Он — пленник крепости, окруженной со всех сторон водным пространством; он не распоряжается своей судьбой.
   В то же время в нем зарождается и растет чувство протеста и возмущения несправедливостью, жестокостью, произволом, господствующими в мире. Без суда, без гласного разбирательства упрятать человека в крепость оказывается так же просто в этом просвещенном, королевстве, как и в дни Екатерины Медичи. В нем пробуждается сомнение, пока еще только сомнение, в правильности действий, в добрых намерениях отца. «Друг людей»? Такой ли он друг, когда речь идет о собственном сыне?
   Вайи д'Олан, губернатор острова Ре, ожидавший увидеть опасного, озлобленного преступника, был крайне удивлен, встретив умного, образованного, приятного в обхождении молодого человека, добродушно посмеивающегося над ролью государственного преступника, неожиданно навязанной ему. Он быстро завоевывает симпатии всесильного губернатора-коменданта крепости, его заместителя де Мальмона, дочери заместителя коменданта. Теперь ему живется легче; ему предоставлена полная свобода передвижения на острове; изредка д'Олан разрешает даже поездки в близлежащий город Ла-Рошель.
   Все же старого, многоопытного коменданта крепости несколько смущает необычность ситуации, в которой оказался его юный пленник. Поэтому, когда Мирабо, прослышав, что готовится военная экспедиция на остров Корсика, предлагает участвовать в ней добровольцем, д'Олан охотно поддерживает его предложение. Благодаря хлопотам д'Олана Мирабо зачисляют в лотарингский полк, отправляющийся в Аяччо, и присваивают ему звание лейтенанта.
   Вчерашний узник — вновь офицер на службе у короля; он уезжает в полк. Расставание проходит в самой дружеской атмосфере: отчаливающей лодке долго с острова машут платками и дольше всех — мадемуазель де Мальмон, которая будет еще часто вспоминать со слезами на глазах то недолгое счастливое время, когда жизнь на этом малонаселенном острове казалась ей такой яркой и интересной.
   А молодой лейтенант Мирабо, принимая участие в военных операциях на Корсике, сумел быстро отличиться. Он был смел, отважен и сообразителен; эти качества принесли ему за сравнительно недолгую войну на Корсике звание капитана драгунов.
   В ходе войны против возглавляемых Паоли корсиканцев Мирабо постепенно созрел до понимания, что справедливость и право на стороне корсиканского народа. Но когда он это полностью осознал, война была уже закончена. Могла ли маленькая Корсика, несмотря на мужество ее патриотов, противостоять могущественной Франции?
   Позже Мирабо гласно признал, что его участие в войне против корсиканцев было грубой политической ошибкой. Он пытался загладить свою вину перед корсиканским народом тем, что посвятил свое первое литературное произведение Корсике и ее храброму и талантливому народу. Он отдал его на суд своему отцу — самому авторитетному для него литератору. Мирабо-стар-ший не одобрил сочинение своего сына; оно так и осталось при жизни графа Мирабо ненапечатанным.
   Война окончена, и капитан драгунов граф де Мирабо получает заслуженный отпуск. Его, естественно, влечет родной Прованс; он всегда скучает по озаренному солнцем, пышному, утопающему в яркой зелени приморскому краю. Но после всего происшедшего он не спешит встретиться со своим знаменитым отцом; еще не все улеглось. Его терзают сомнения: заслуженно ли он носит славное имя «Друга людей»? Он останавливается в доме своего дяди — младшего брата отца байи Мира-бо, бывшего морского офицера, участника войны в Канаде, бывшего губернатора Гваделупы, кавалера Мальтийского ордена, огромного и красивого, как все Мирабо, старого холостяка, доживающего свой век бирюком в старинном фамильном замке.
   Жан-Антуан-Жозеф Рикетти де Мирабо со своими псами, такими же огромными, как он сам, чувствует себя превосходно в этом неприступном замке.
   В сущности, это не замок, а старая крепость с шестью угловыми округлыми башнями, с бойницами, амбразурами, с бездействующим, за ненадобностью, подъемным мостом. Замок выложен из непробиваемого камня, потемневшего от времени и дождей. Сколько лет стоит он? Сто, двести, триста, четыреста — этого никто точно не знает; огромные камни, сохранившиеся в парке, поросли седым мохом. Оноре испытывает удовольствие путешественника-первооткрывателя, каждый день обнаруживая в замке загадочные подземные переходы, неизвестные ранее потайные ходы, лабиринты. Он открывает заржавленные двери с трудом и не покидающим его опасением: может быть, сейчас он наткнется на замурованные в стене останки семи жен Синей Бороды. Оноре чувствует себя гордым. Замок Мирабо — это крепость его предков, это их фамильное гнездо, и он принадлежит к этому славному роду, одному из самых старинных во Франции.
   Вечером в огромном зале, служившем столовой, дядя и племянник подолгу беседовали. Они мало знали друг друга. Жан-Антуан от своего старшего брата слышал самые нелестные суждения о сыне. Теперь с изумлением и возрастающим интересом каждый вечер он убеждался в том, что его прославленный брат решительно ничего не понял в своем старшем сыне. Этот «морской волк», как сначала пренебрежительно именовал младшего брата Виктор де Мирабо, был не только бывалым, но и весьма неглупым человеком. Он быстро разобрался в своем собеседнике, оценил его острый ум, живую, выразительную речь, меткость ответов на вопросы, его динамический темперамент. В письмах к старшему брату Жан-Антуан без обиняков объявил, что тот глубоко заблуждается в характеристике своего сына. После нескольких бесед с племянником он писал старшему брату: «Если он не будет хуже Нерона, он будет лучше, чем Марк Аврелий, так как я еще никогда не встречал такой сильный ум… Или это будет величайший обманщик вселенной или самый великий деятель Европы, способный стать римским папой, министром, генералом на суше или на море, канцлером или замечательным сельским хозяином» .
   Этой характеристике нельзя отказать в меткости по крайней мере в главном: в признании значительности дарования юного Мирабо и его внутренней противоречивости. Дядя и племянник быстро сдружились. Оноре до сих пор не хватало родительского внимания, доброты. В лето 1770 года он их впервые ощутил.
   К этому присоединилось вскоре и иное. В то лето в замок Мирабо проведать своего дядю приехала Луиза, младшая сестра Оноре, с недавних пор, после замужества, именовавшаяся маркизой де Кабри.
   Молодая, красивая, жизнерадостная, Луиза внесла в гулкую тишину этого старого замка, где, казалось, бродили лишь привидения, оживленный женский голос, мягкий смех, ласкающие зиуки клавикордов.
   Брат и сестра не виделись около десяти лет. Им было что рассказать друг другу; каждый торопился облегчить душу рассказом о происшедшем. Их объединяли не только воспоминания детства, но и общность мнений о роли отца в семье. Луиза рассказала брату, как жестоко поступил с ней отец — со своей дочерью, которую он никак не мог бы обвинить в том, что она похожа на ненавистный ему род Вассанов. Он выдал Луизу замуж за маркиза де Кабри, ие спросив ни ее согласия, ни даже мнения, не показав ей до свадьбы жениха, руководствуясь только ему одному известными расчетами. Ее муж в двадцать лет оказался полусумасшедшим, полумертвецом; он внушал ей ужас и отвращение.
   Брат поспешил рассказать сестре о том, как жесток, как беспощаден был отец по отношению к нему — старшему сыну, наследнику имени Мирабо. Луиза горячо ему сочувствовала; их взгляды в главном совпали: то была не высказанная до конца, но взаимно разделяемая оппозиция его тираническому деспотизму. Оставалась еще другая, столь же трудная семейная тема: отношение к матери, ссора отца с ней, их разрыв. Эти живые, непринужденные беседы брата и сестры облегчили каждому душу. Они стали друзьями. Их постоянно видели оживленно беседующими в огромном парке имения, в окружающих его полях, иногда вместе с дядей и его собаками.
   Счастливое лето 1770 года шло к концу. Оно было оборвано в последних числах августа, когда старый маркиз де Мирабо срочным письмом вызвал старшего сына к себе.

V

   «Друг людей» приглашал Оноре-Габриэля, руководствуясь не чувствами дружбы к самому близкому по прямому родству человеку, а совершенно иными, более прозаичными мотивами. Ему понадобилась поддержка, более того, помощь старшего сына.
   В замке Пьер-Бюффиер умерла (маркиз чуть не сказал: «наконец» ) бабушка Оноре по матери, баронесса де Вассан. Огромные имения в Лимузене, объект давних вожделений маркиза де Мирабо, теперь должны были перейти к наследникам. Завещание было столь неопределенным, что давало повод для самого различного его истолкования. Было нетрудно предвидеть, что точка зрения изгнанной из дома маркизы Мирабо будет не в пользу маркиза. Мария-Женевьева была хорошо осведомлена о том, что творится в замке Биньон, где маркиз без стеснения оставлял своих метресс, и где последние годы полновластно хозяйничала его любовница — хитрая мадам де Пейи, и где законный супруг маркизы вел себя так свободно, как если бы Мария-Жеиевьева уже дазно покоилась в земле.
   Маркиза де Мирабо была женщиной с сильным характером. Младший брат, байи Мирабо, хорошо знавший и не любивший свою невестку, писал о ней в письме, датированном 7 февраля 1780 года: «Это женщина, в которой воплощены в высшей степени все пороки и недостатки как женского, так и мужского пола»5.
   Исход предстоявших переговоров о разделе наследства — переговоров, которые должны были проходить в строгом семейном кругу и не подлежали огласке, — во многом определялся позицией старшего сына. В запутанной и сложной ситуации, в которой находились супруги, самым бесспорным наследником по законам и обычаям страны был, естественно, старший сын. В сущности, от того, на чьей стороне он выступит — отца или матери, зависел исход переговоров6.
   Отец беседовал с сыном в сдержанно-дружелюбном тоне. Он не хотел, видимо, создать впечатления, что заискивает перед сыном. Но, может быть, судья Мирабо — его младший брат — был действительно прав в своей высокой оценке Оноре Мирабо? О прошлом с обеих сторон не было сказано ни слова. Отец просил сына поддержать его, Оноре-Габриэль тотчас же согласился.
   И вот вся семья собирается за большим столом в одной из зал замка Пьер-Бюффиер. Оноре с интересом присматривается к замку, имя которого он должен был несколько лет носить как собственное. Что же, Пьер-Бюффиер — превосходный замок. Но он все же предпочитает старинные, поросшие мохом камни замка Мирабо в родном Провансе.
   Как и предвидел маркиз де Мирабо, первое совместное обсуждение вопроса, даже при намеренной сдержанности и осторожности выражений, сразу же выявило непримиримость позиций супругов. Их роднило лишь одно общее чувство — ненависть, неодолимая взаимная ненависть, которую ни вежливые слова, ни отведенные в сторону взгляды не могли утаить.
   Онэре-Габриэль, как и обещал отцу, выступил на его стороне.
   Первое семейное обсуждение не дало практических результатов. Переговоры надо было продолжать.
   Через некоторое время маркиза де Мирабо пригласила к себе в кабинет своего старшего сына.
   Оноре не видел своей матери около десяти лет, и он был поражен тем, какие непоправимые разрушения произвело время. Перед ним предстала маленькая старая женщина с как бы усохшим, немощным телом, с длинными морщинистыми пальцами — руками колдуньи и ввалившимися щеками, беззубым, глубоко запавшим ртом, черным, в сетке мельчайших морщин, подглазьем, и на стом страшном, пугающем своим безобразием лице — светящиеся каким-то странным белым блеском глаза.
   На его лице, видимо, отразилось ощущение ужаса; он не сумел этого скрыть; она это заметила, и уголки ее губ дрогнули.
   — Так ты вместе с отцом, против меня? — хриплым голосом спросила она, и белый блеск ее глаз стал еще заметнее.
   Она что-то шевелила своими сухонькими руками, невидимыми за краем стола.
   Он стал подробно, стараясь быть мягким и сохраняя дружеский тон, объяснять. Он не может быть против своей матери, но может ли он выступить и против отца? Не из-за чего ссориться, не так уж трудно найти решение, которое подошло бы всем.
   Она его слушала невнимательно; ее, видимо, занимало что-то другое. Он снова стал объяснять, почему, по его, сына, почтительному мнению, надо найти приемлемое для всех соглашение. Он говорил, стараясь не глядеть на нее, чтобы на его лице не отразился снова ужас, внушаемый этой женщиной.
   Но когда он поднял голову и взглянул на нее, он увидел совсем рядом, напротив, направленное на него дуло пистолета.
   Это было так неожиданно, так невероятно, что он громко рассмеялся.
   — Послушайте! К чему это?! Ведь Вы никогда не посмеете стрелять в своего сына!