— Ники, не говори ерунды. Я не позволю, чтобы подобное повторялось с тобой. Я хочу быть с тобой всегда, я…
   — Не нужно ничего обещать! — резко сказала она, вырываясь из его рук и надевая туфли. — Пожалуйста. Им тоже много чего обещали, но это совершенно ничего не значило…
   Алексей в полном недоумении покачал головой.
   — Но тогда… как же мне доказать, что ты можешь верить мне? Что же будет дальше с нами?
   Она мгновенно остановилась и внимательно посмотрела ему в глаза.
   — Не знаю, Алексей. Я даже не знаю, могу ли… — И побежала к двери.
   Он, казалось, просто не знал, как отреагировать.
   — Но разве ты не любишь меня?
   Остановившись в дверях, не повернув головы, она ответила:
   — Я убеждена только в одном: вчера вечером я совершила ошибку.
   Сбегая вниз по лестнице, она слышала, как он кричал ей вдогонку:
   — Прости меня, Ники. Но ведь нам было хорошо… Я так хотел тебя…
   В общежитии она приняла душ, пустив очень горячую воду, так что кожа стала очень красной. Однако ей не удавалось смыть со своего тела воспоминания о его ласках, о его поцелуях — эти воспоминания сводили ее с ума.
   Потом она сидела в своей комнате, с ужасом задавая себе вопрос: а что если и с ней случилось то же, что с ее матерью: что если она забеременела? Он не бросит ее? Он хотел стать врачом, принадлежать к миру медицины. Это и есть его настоящая семья, как говорил он. Зачем ему обременять себя какими-то обязательствами, которые могут помешать ему достичь своей цели?
   Может быть, она сама во всем виновата. Может быть, в генах всех женщин ее семьи запрограммирована эта слабость, эта влюбчивость, когда забываешь обо всем на свете, не думая о будущем…
   Нет. Если бы он любил ее по-настоящему, то не стал бы с такой поспешностью ввергать ее в эту пучину страданий и сомнений.
   В течение всего дня и вечером ей несколько раз стучали в дверь и говорили, что ее зовут к телефону. Ники велела передать, что не желает разговаривать. Потом она и вовсе перестала отзываться на стук, чтобы подумали, что ее нет дома. Вскоре после двенадцати ночи ей опять сказали, что ей звонит какой-то мужчина по имени Алексей.
   — Передайте ему, чтобы он больше мне не звонил. Это бесполезно…
   И на следующий день он не позвонил. Вообще не позвонил. Она почувствовала, что ее худшие опасения подтверждаются. Если бы действительно любил ее, то не отстал бы так быстро…
   С понедельника опять начались занятия, и она с головой погрузилась в учебу. Возвращаясь в общежитие, она и боялась, и одновременно надеялась, что в своей ячейке для писем найдет от него записку. Но в первый день она ничего не получила. На следующий их было несколько. На одной было написано «срочно» и шел длинный ряд цифр, совершенно ей незнакомых. Междугородний номер, по которому ее просили позвонить. Вот и вся любовь. Он просто уехал, как уехал Ральф, бросив ее бабушку. Она порвала все записки и выбросила клочки бумаги.
   Но в конце недели в очередной раз вынув записку с номером телефона, она решила вознаградить его за его настойчивость. Зашла в будку и набрала цифры, записанные на бумажке вместе со словами: «Позвонить сегодня. Очень важно».
   — Контора, «Уэзерби, Фаррингтон и Блейн», — ответил голос.
   Так, значит, это не Алексей. Ники чуть было ни повесила трубку. От мистера Уэзерби ей ничего хорошего ждать не приходилось. Но из прошлого опыта она знала, что он все равно ее найдет. Она назвала себя и попросила соединить с ним.
   — Я рад, что ты наконец позвонила, — сказал Уэзерби, взяв трубку.
   Ники поняла, что, очевидно, часть выброшенных ею записок тоже были от него.
   — Я думал, что если просто извещу тебя письменно о состоянии твоей финансовой поддержки, то это будет невежливо с моей стороны.
   — Какое еще состояние? — спросила Ники. Но когда Уэзерби начал говорить, она слушала его не очень внимательно, больше думала о том, сколько раз тогда ей звонил Алексей и звонил ли он вообще.
   — Мне очень жаль, но от меня ничего не зависит. Компания брала на себя значительную долю расходов, но теперь, после финансовой реорганизации, они прекращают все специальные выплаты, которые непосредственно осуществлял Хайленд. Они собираются открыть ряд новых специальных фондов, и ты, возможно, захочешь туда обратиться, но пока…
   Наконец его слова дошли до нее.
   — Вы говорите, что я больше не буду получать деньги? Что мне нечем платить за свое обучение здесь?
   — Ну, не то чтобы совсем нечем, — миролюбиво ответил Уэзерби. — Ты же помнишь, что X. Д. Хайленд был достаточно великодушен и оставил тебе тот дом. Срок его аренды кончился, но ты можешь что-нибудь получить за него, если продашь его. Я мог бы заняться этим для тебя.
   Ники молчала. Было не так уж легко расстаться с реальной памятью о тех счастливых днях, проведенных с мамой.
   — И сколько я смогу за него получить? — спросила она.
   — Боюсь, что не так уж много. Те, кто там жил, не очень-то аккуратно обращались с ним. И, кроме того, накопились некоторые налоги по наследованию…
   — Так вы не уплатили налог за наследство?
   — Николетта, я старался всеми возможными способами добиться того, чтобы ты получила как можно больше. Но кое-что мы упустили…
   Она прекрасно понимала, что мистер Уэзерби никогда не действовал в ее интересах, а исключительно в интересах Хайлендов. Налоги не были уплачены, значит, она потеряет этот дом. Однако она постаралась сдержаться и не показать, насколько возмущена всем этим. Ей было необходимо все как следует продумать.
   — Сколько у меня останется, если я все же смогу продать его?
   — Несколько тысяч.
   Она понимала, что этого мало.
   — Почему вы сделали это? — спросила она. — Почему вы не можете оставить меня в покое и дать те крохи, что я имела?
   — Я здесь ничего не решаю. Это решение компании, Ники. Просто у них происходит реорганизация…
   — Вы прекрасно знаете, что это не так.
   Но он продолжал твердить свое равнодушным, лишенным сочувствия голосом:
   — Я понимаю, что для тебя это потрясение. Но это еще не конец света. У тебя есть характер, Ники. Тебе было от кого унаследовать твердость духа. Так что ты не пропадешь, ты сможешь…
   Она повесила трубку и в полном смятении чувств пошла в свою комнату.
   Почему именно сейчас? В своем тревожном смятенном состоянии духа она уже была готова связать это известие с тем, что у нее произошло с Алексеем. Наказание судьбы за то, что она осмелилась перейти грань, осмелилась мечтать о любви.
   Но затем вспомнила, что сама же рассказала Пеппер Хайленд о том, что получает деньги от «Хайленд Тобакко». Возможно, именно Пеппер и устроила так, чтобы выплаты прекратились или, во всяком случае, обратила на это внимание своего единокровного брата, который теперь руководит компанией. Но ведь они между собой тоже враждуют?
   Одно она знала наверняка — то, что дистанция между ней и Хайлендами увеличилась еще больше.
   Сидя у себя, Ники стала думать о том, что она может предпринять в данной ситуации. Конечно же, Хелен поможет ей. Но когда она подумала о том, чтобы взять деньги у Хелен, ей в голову пришел ответ на вопрос, который все время тревожил ее с тех пор, как Алексей впервые ей его задал: «Почему она хочет стать врачом»? Ники поняла, что это для Хелен, только для нее. Таким образом она хотела выразить свою любовь и благодарность женщине, заменившей ей мать. Она просто не знала, каким еще способом может выразить ей свою любовь. Но теперь она поняла это.
   Сейчас Ники полностью осознала, что не так уж разочарована тем, что не сможет учиться на медицинском факультете. Может быть, это будет разочарованием для Хелен. Хотя Хелен всегда убеждала Ники поступить так, как будет лучше для нее самой.
   А что же будет лучше для нее самой? Есть ли вообще способ добиться счастья и удовлетворения в жизни?
   И вдруг она поняла. Возможно, счастье и недосягаемо в принципе, но во всяком случае у нее есть шанс получить хоть малюсенькое удовлетворение. Чего хотели Хайленды? Как можно больше отдалить ее от себя. Но это происходило слишком долго. Черта с два, станет она от них отдаляться! Наоборот, она приблизится к ним, и настолько, что им самим станет тошно!
   Итак, она отправляется в Виллоу Кросс. Отправляется! Да! Да! Домой!

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 16

   Ники подъехала на машине, взятой напрокат, к мотелю недалеко от Виллоу Кросс и оставила свой чемодан в довольно заурядной, но чистой комнате. Она несколько минут передохнула, затем вернулась в машину, чувствуя необходимость как можно скорее оказаться там, куда так стремилась.
   Небо было исчерчено тонкими перистыми облаками, окружающий пейзаж казался сероватым при свете бледного, слегка затянутого туманом вечернего солнца. Она вспомнила, что над Виллоу Кросс всегда, казалось, какая-то пленка, очевидно, из-за дыма, шедшего из труб множества огромных сушилен, расположенных в широкой долине. Поглядывая на проносящийся мимо ландшафт, время от времени украшенный различными рекламными щитами, предлагающими оборудование для ферм и подержанные автомобили, Ники глубоко вздохнула, подсознательно ожидая уловить знакомый запах табака.
   Она мчалась на полной скорости, пренебрегая указателями, пока не добралась до границ своей собственности, единственного напоминания о матери. Тогда она притормозила и поехала тихо-тихо, стараясь внутренне подготовиться к тому, что увидит дом, где знала счастливое детство, но и кошмар внезапного его конца.
   Но когда она увидела дом, то почувствовала скорее печаль, чем страх. Какой же он запущенный, каким выглядит несчастным и одиноким на фоне жемчужного неба. Сад зарос сорняками, огромный участок земли неухожен и заброшен. Как бы страдала Элл, если бы могла видеть это запустение. Даже некогда ровненький и побеленный забор был сломан в нескольких местах, доски от него, валявшиеся там и тут, были похожи на могильные кресты вдоль дороги.
   Ники вышла из машины и стала с трудом пробираться сквозь высокую траву, скрывающую дорожку к дому. На дверях дома висел амбарный замок. Она чуть не улыбнулась над абсурдностью такой меры предосторожности. Воспоминания детства нахлынули на нее. Окно ванной комнаты на нижнем этаже было покрыто грязью и копотью. Она подергала его. Еще чуть-чуть — и оно поддалось. Никто так и не починил сломанный шпингалет. Ники открыла окно и втиснулась внутрь сквозь узкое отверстие.
   В доме стоял неприятный затхлый запах. Раковина в ванной, некогда такая ухоженная, теперь была вся в трещинах, покрыта слоем грязи. Выложенный плитками пол, который всегда сверкал, давно никто не мыл. «Что же за люди здесь жили?» — подумала Ники, медленно проходя по дому, замечая и продранный диван, и глубокие царапины на мебели, и толстый слой копоти и грязи, покрывающий все в доме.
   Она открыла окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха и выветрить дух мерзости и запустения. Проходя по комнатам, она чувствовала, что не удивилась бы, увидев, как из каждого угла на нее смотрят привидения. Однако она обнаружила и кое-что интересное для себя: это было чувство защищенности, чувство собственной территории. Черт подери, ведь это дом Элл, а теперь и ее дом — единственный предмет оседлой жизни, который X. Д. захотел подарить ей за верность и любовь к нему.
   Возмущение Ники возросло, когда она поднялась наверх и вошла в бывшую спальню матери. От ее красивых вещей не осталось ничего, кроме кровати. Остальное было продано, или украдено, или безнадежно сломано. Комната, когда-то бывшая детской, была превращена в кладовку, забитую картонными коробками, старыми газетами, сломанной швейной машинкой и манекенами, которыми пользуются портные.
   Она сошла вниз, на кухню, место, где, как она помнила, они с мамой проводили самое приятное время. Потемневшая стена у плиты говорила о том, что на плите часто что-то жарили, однако шкафчики и пол были не такими запущенными, как все остальное в доме. И Ники почувствовала что-то вроде благодарности к неизвестным жильцам.
   Наконец она подошла к главному входу, взглянув оттуда на гостиную. Сердце ее забилось, как к ту ночь, когда она спускалась. но лестнице. Она снова видела, как стоявший около дивана мужчина раздевал мать, лежащую на диване… Затем этот последний краткий взгляд на маму сменился ужасом следующего утра, когда она спустилась вниз и нашла маму мертвой, лежащей у разбитого окна.
   Неожиданно Ники почувствовала, что задыхается, и побежала в ванную, чтобы выбраться из сломанного окна, как воришка. Сев в машину, она включила зажигание, но не для того чтобы уехать. Она медленно двигалась по узкой ухабистой проселочной дороге, пролегавшей по ее земле в пятьдесят акров.
   Кругом не было ни души, не было и намека на присутствие человека. Даже при вечернем освещении земля, все еще покрытая засохшими и гниющими остатками неубранного табака, казалась щедрой и по-своему красивой. В дальнем конце участка она остановила машину и, выйдя из нее, поднялась на небольшой бугорок — место, где, как она вспомнила, они однажды побывали с Элл. Отсюда были хорошо видны окрестности, а вдалеке можно было разглядеть огромный особняк Хайлендов.
   Это уже была их территория, напомнила себе Ники, их священное королевство. Они изгнали ее из своей жизни, не желая ее никогда видеть. Неужели она осмелилась вернуться?
   Да, черт возьми, она имела такое же право жить здесь, как и они! В ее глазах блеснула решимость. И, глядя на стоящий вдалеке дом, она поклялась, что если когда-нибудь и уедет отсюда, то только на своих собственных условиях.
   «Никогда! — крикнула она с жаром в сторону огромного поместья своих врагов. — Вы слышите меня? Я — ублюдок — вернулась!»
   Городок Виллоу Кросс показался ей значительно меньше, чем помнился. На Мейн-стрит появилось несколько новых магазинов — оригинально оформленная булочная, магазинчик, где продавалась только спортивная обувь, но в общем-то он не очень сильно изменился, был по-прежнему очень провинциальным, тихим, как бы немного потрепанным.
   Контора мистера Уэзерби находилась на втором этаже сравнительно нового трехэтажного кирпичного здания; на двух других этажах разместились зубной врач и ветеринар.
   Ники вошла решительным шагом, заставив вздрогнуть немолодую секретаршу, сидевшую в приемной за письменным столом. Воинственно надвигаясь на нес, Ники заявила:
   — Я пришла, чтобы поговорить с мистером Уэзерби.
   — Простите, кто вы такая?
   — Меня зовут Сандеман. Ники Сандеман. Женщина спокойно кивнула, и Ники поняла, что та ожидала более бурного начала. Неужели имя Сандеманов уже больше не вызывает у жителей Виллоу Кросс презрения и пренебрежения?
   — Мне очень жаль, мисс, — сказала секретарша, — но мистер Уэзерби уже ушел.
   — Куда он пошел? Домой?
   Секретарша колебалась, не зная, что ответить.
   — Послушайте, если вы мне ничего даже и не скажете, — заявила Ники, — то это ничего не изменит. Я все равно его найду. Но если мне не придется потратить на это слишком много времени и сил, то настроение у меня станет получше.
   Секретарша слегка улыбнулась: видимо, решительность Ники была ей по душе.
   — Он пошел в гостиницу чего-нибудь выпить. «Гостиница» всегда означала «Хайленд-отель» в центре городка.
   — Спасибо, — сказала Ники и вышла на улицу. Дверь еще не успела закрыться, как она услышала, что секретарша схватила телефонную трубку и стала набирать номер. Спускаясь по лестнице, Ники подумала, не предупреждает ли она его, чтобы он успел от нее скрыться. Но тут она услышала голос секретарши:
   — Люсьетта, это ты? Никогда не догадаешься, кто сейчас здесь был… Плод любви мистера Хайленда… Ей-богу… Угу, хороша, как божий день, но орешек твердый. Ищет мистера Уэзерби… Да, думаю, у нас здесь будет небольшой фейерверк…
   Ники грустно улыбнулась про себя, хотя ей понравилось то, как ее описали. Пусть говорят! Она не собирается притворяться, что ничего не слышит, как это делала Элл. Она собирается выслушать все, а потом, и очень скоро, ответить им-.
   «Хайленд-отель», построенный посередине Мейнстрит в самом начале века, был прежде маленькой деревенской гостиницей, когда Хайленды только начали разворачивать свое дело по производству табака. Все то время, что Ники жила в Виллоу Кросс, «Хайленд-отель» так и оставался маленькой, но шикарной гостиницей. Теперь же, оставив машину на стоянке, она увидела на прежнем месте здание, которое своими размерами могло сравниться с роскошными отелями в крупных городах: к старой гостинице был пристроен современный десятиэтажный корпус. Попав в просторный холл, Ники увидела несколько дверей, ведущих в различные рестораны и бары, причем каждый из них имел название, так или иначе связанное с производством, обеспечивающим процветание Виллоу Кросс — «Сушильня», «Золотой лист», «Закрутка».
   Ники заглянула в несколько баров. И когда зашла в «Сушильню», где покрытые деревянными панелями стены и обитые клетчатой материей стулья придавали помещению вид небольшого мужского клуба, тут же заметила мистера Уэзерби, сидящего с каким-то человеком за столиком у двери.
   Увидев ее, он сразу же встал и направился к ней.
   — Николетта, — сказал он, стараясь казаться приветливым, хотя было видно, что улыбается он явно через силу. — Какой сюрприз!.. — Он взял ее за руку и попытался вместе с ней выйти из бара.
   Она не двинулась с места.
   — В этом я не сомневаюсь, — сказала она. — И, наверное, не очень приятный сюрприз. Но для меня был довольно неприятный сюрприз, когда я увидела, до какого состояния вы позволили довести дом моей матери. — Она говорила все громче и громче.
   — Ники, пожалуйста, не устраивай сцен. — Взяв ее за локоть, он с большей настойчивостью попытался вывести из комнаты.
   На этот раз она не сопротивлялась. Ее это устраивало — пока: пусть мистер Уэзерби думает, что еще может ею командовать.
   Они прошли в угол холла.
   — Я понимаю, как ты расстроена, но эти люди — фермер с семьей — были единственными, кому мне удалось сдать дом. К сожалению, он оказался ненадежным человеком — пил, не платил за аренду и не очень-то следил за порядком.
   — Мистер Уэзерби, какой налог я должна внести за получение по наследству этой собственности?
   — Точную цифру я не знаю, но за эти годы сумма несколько увеличилась: думаю, тысяч десять-пятнадцать.
   — И если этот налог не будет уплачен, то что произойдет, с домом и землей?
   — Ну, тогда он будет продан с аукциона, чтобы оплатить счета.
   «Аукцион, — подумала Ники, — и, разумеется, — самую большую цену за него смогут предложить только Хайленды». Сейчас она уже представляла себе, как развивались события после смерти главы семейства. Мистер Хайленд проявил щедрость по отношению к Ники, возможно, даже и сам того не желая, поскольку основной причиной его великодушия могло быть то, что ему хотелось отделаться от дома, в котором он совершил убийство. Однако его основной наследник не мог примириться с этим и попытается вырвать последний не принадлежащий ему участок в Виллоу Кросс, чтобы раз и навсегда покончить с ней и забыть о ее существовании.
   Интересно, Пеппер тоже действовала против нее в союзе с Дьюком? Не исключено.
   — Мистер Уэзерби, — сказала Ники, — завтра утром я хочу посмотреть все бумаги, касающиеся этого дома, — договор об аренде, декларацию о налогах, текущие расходы, все, что меня ожидает, потому что я собираюсь заплатить эти налоги и жить в этом доме и на этой земле.
   Он изумленно воззрился на нее.
   — Но почему вдруг?
   — Потому что это мой дом, — сказала она. — И я собираюсь здесь жить.
   Он на секунду задумался.
   — Боюсь, что мне не удастся так быстро достать все эти документы. Разумеется, все, что касается уплаты налогов, то да, а вот договор об аренде…
   — К завтрашнему утру, — твердо повторила она. — Все документы.
   Казалось, он понял, что если он станет тянуть и прятать от нее документы, она найдет какой-нибудь мерзкий способ наказать его: опять выследит где-нибудь в баре вечером и на этот раз устроит настоящий скандал.
   — Я постараюсь, — сказал он.
   — Я надеюсь, вы меня не подведете, — ответила Ники, уходя.
   Сидя в машине, она почувствовала, что у нее начинают сдавать нервы. А хочет ли она в самом деле вступать в схватку с этими акулами? Ее мать лишь чуть-чуть перешла грань дозволенного — и погибла. Может, будет лучше порвать последние связи с этой семьей, получить за дом хоть что-то и уехать подальше отсюда?
   Но какой-то внутренний голос — а вдруг голос ее покойной матери? — настойчиво просил ее добиваться справедливости и — отомстить.
   Как будто это могло хоть чем-то помочь ей, Ники решила навестить одну из своих старых подруг из далекого детства. Через несколько минут ее машина остановилась возле дома, некогда бывшего для нее вторым домом. Но, подходя к почтовому ящику, она увидела, что на табличке с именем владельца написано «Стивенс», а не «Бойнтон».
   Во дворе стоял большой автомобиль с откидным сиденьем и багажником. Дверь открыла незнакомая Ники женщина средних лет. Когда Ники спросила о докторе Бойнтоне, то ей ответили, что он скончался в прошлом году, а его вдова переехала жить к сыну в Ричмонд.
   — Простите, а вы ничего не знаете о его дочери Кейт? — с надеждой спросила Ники.
   — Немного знаю. Она вышла замуж за парня по фамилии Форест, или Форестер — в общем, что-то в этом роде — он нездешний. И они вдвоем содержат в городе детский сад.
   Через несколько минут Ники поднималась по ступеням детского сада «Радуга», небольшого двухэтажного легкого домика, выкрашенного желтой и белой краской. Надпись при входе извещала, что часы работы с семи до пяти, но был уже седьмой час. Все же Ники толкнула дверь и обнаружила, что она не заперта.
   В большой комнате на первом этаже стояли детские кроватки и манежики, маленькие столы и стулья. Шкафчики были раскрашены в яркие чистые цвета. В углу находилась небольшая кухонька, где все было сделано из нержавеющей стали. На стенах висели картинки, многие из них нарисованные самими детьми, другие вырезанные из книг, на полу валялось множество игрушек.
   Ники заметила, что на второй этаж ведет лестница с улицы. Она поднялась по ней и постучала. Ей открыла молодая женщина с мягкими темными волосами и добрыми глазами, прятавшимися за старомодными очками без оправы. На ней было ситцевое платье-мешок, которое сразу же пробудило у Ники воспоминания о прошедших днях, когда в ее жизни были и счастье, и любовь.
   — Кейт, это ты? — неуверенно спросила Ники. Добрые глаза женщины широко раскрылись, в них мелькнули и удивление, и огонек узнавания.
   — Ники! — Схватив подругу в объятия, Кейт прошептала:
   — Я уж думала, что больше тебя никогда не увижу.
   — Я тоже так думала. Но, как видишь, приехала, — сказала она, смеясь и в то же время ощущая какой-то странный комок в горле. — От фальшивой монетки не так уж легко избавиться.
   — Не говори так, Ники, даже в шутку! Проходи, я напою тебя чаем, а если ты не торопишься, то, может быть, и поужинаешь?
   Она прошла вслед за Кейт в комнатку, такую же уютную, как и комнатка детей. Мебель была сделана из дуба, а на дощатом полу лежал лишь небольшой тканый коврик.
   Кейт заварила чай с травами в керамическом чайнике и поставила на старинный, но отреставрированный столик такие же две кружки.
   — Ну, — сказала она тоном учительницы, — а теперь расскажи мне все о себе. Нам необходимо многое наверстать.
   — Давай ты первая, — сказала Ники. — Мне казалось, что ты собиралась вступить в «Корпус мира». Честно говоря, я не особенно и надеялась найти тебя в городе.
   — Я действительно вступила в «Корпус мира». И два года провела в Нигерии. Там-то я и познакомилась с Тимом — это мой муж. Мне кажется, я всегда чувствовала, что выйду замуж за человека, похожего на моего милого папочку, — сказала она с теплотой в голосе, — а когда встретила этого парня, то решила, что не отпущу его в американское консульство, и сделала его порядочным человеком, прежде чем он успел заговорить о «свободной любви»… — Ее лицо при упоминании о муже, казалось, просветлело. Ники почувствовала легкую зависть, не потому, что Кейт была уже замужем, но потому, что поставила себе цель и достигла ее.
   — Посиди еще, и я вас познакомлю, — продолжала Кейт. — Он работает в городе: открыл небольшой магазинчик по продаже кустарных изделий, а я управляюсь здесь.
   — Ребятишек еще нет? — спросила Ники. В глазах Кейт мелькнула печаль.
   — У меня не может быть детей, — сказала она без надрыва.
   — Прости, мне так жаль, — сказала Ники, чувствуя свою бестактность. Кейт кивнула.
   — Мне тоже. Но здесь, в этом детском саду, у меня столько детишек, и я их всех люблю. И мы с Тимом уже подумываем о том, чтобы кого-нибудь усыновить.
   — Так почему же ты все-таки вернулась? — спросила Ники. — Насколько мне помнится, ты всегда говорила о том, что хочешь жить где-нибудь в другом месте.
   — Я передумала после смерти отца. Мы с Тимом приехали сюда на его похороны. Ты знаешь, Ники, пришли на них буквально сотни людей — просто трудно сказать, сколько человек подходили к нам, большинство из них мы даже и не знали, и говорили о том, как они скорбят о нем. Я всегда считала его очень хорошим человеком, но только тогда по-настоящему поняла, как много он сделал для Виллоу Кросс и как его будет здесь не хватать. И вдруг мне показалось ужасно глупым куда-то ехать спасать мир, когда здесь так много дел. Кроме того, Тим просто влюбился в этот город, а когда я попыталась посмотреть на окружающее его глазами, я поняла, что здесь живут такие же люди, как и всюду. Вот мы и здесь…