Марч Джессика. Наваждение

   Но хотя Элл прекрасно поняла эту немую мольбу, она была не в силах оторваться от отца Дьюка. Если Дьюк показался ей молодым принцем, то X. Д. Хайленд, безусловно, был королем, блестящим, любезным и понимающим — ясно, что именно ему принадлежала эта яхта и все что тут было. Она застыла, в молчании.
   Через минуту Дьюк отвернулся и бросился вон. По дороге он наткнулся на стул, чуть не упал, но сумел сохранить равновесие. Покраснев от досады, он бросил еще один взгляд в сторону Элл и убежал с палубы.
   — Мы с вами сегодня в одинаковом положении, дорогая, — со смехом сказал X. Д. — Нас сегодня не очень любят.
   Он взял бутылку с шампанским, предлагая Элл выпить еще, и, хотя у нее начинала кружиться голова, она кивнула, соглашаясь. He хватало, чтобы этот необыкновенный человек принял ее за такого же ребенка, каким был его сын.
   Он ловким натренированным движением наполнил ее бокал, касаясь при этом ее пальцев, легко, непринужденно, но с намеком на продолжение. Потом еще поговорил с ней, рассказывая о том, что видел с того момента, как прибыл в Монако, припоминая детали, которые интересовали ее больше всего. Потом сказал:
   По-моему, достаточно о Грейс и Ренье. Расскажите мне о себе, Гейбриэл. Ваша семья живет в Монако?
   — У меня нет семьи, — ответила она. Ее деревенский кузен в счет не шел, а Ральфа Сандемана, наверное, уже не было в живых, раз он не приехал сейчас в Монако!
   — О, мне очень жаль, — мягко произнес X. Д., и Элл поверила, что ему действительно жаль ее. Казалось, он ждал продолжения, и, к своему удивлению, она услышала, как рассказывает ему историю, которую собиралась рассказать Дьюку, если бы тот не ушел тогда за шампанским. Конечно, не все, опуская все неприятные моменты, а только то, чем она гордилась. О своей матери, Монике Веро, спортсменке из маленький деревни, у которой открылся талант к прыжкам в воду. Ее увезли из деревни, тренировали, пока она не стала лучшей во Франции в этом виде спорта, и затем она получила серебряную медаль на Олимпийских играх 1936 года. Элл рассказала и об американце-фотографе, который сделал чудесные фотографии ее матери, а потом влюбился в нее. Они провели волшебные несколько недель, путешествуя по столицам Европы.
   — Это была настоящая любовь, — заключила Элл, — но потом… — Голос ее прервался, она всхлипнула.
   — Что-то произошло, не правда ли? — мягко спросив X. Д.. — То, что сильнее любви, так? Элл кивнула.
   — Началась война, гражданская война в Испании. Моего отца послали от газеты, где он работал, в Испанию.
   Она помедлила, не зная, какую версию выбрать. Иногда, она рассказывала, что ее мать вышла замуж за Ральфа Сандемана, а потом его убили на войне. Собственно, эту историю и рассказала ее мать, вернувшись в деревню Бизек, хотя ложь открылась, когда она не захотела предъявить документы священнику, который крестил Элл. Элл решила приукрасить факты, но не лгать. Если X. Д. обнаружит, что она лгунья, то не захочет иметь с ней вообще ничего общего.
   — Конечно, моя мать думала, что он вернется, и отправилась домой в Прованс ждать его. Но… — слезы потекли по щекам Элл, — он не вернулся… И никогда не узнал, что у него родилась дочь…
   X. Д. покачал головой.
   — Бедное дитя. — Он вынул прекрасный носовой платок; и вытер ей щеки.
   Симпатия в его серых глазах и сочувственный тон подтверждали, что она на правильном пути. Лучше ему не знать, что Монике с младенцем, которого она родила в Париже, пришлось вернуться в деревню, чтобы не умереть в голоду.
   — Позднее, во время войны, моя мать участвовала в движении Сопротивления, — с гордостью продолжала Элл. — Она была очень храброй и рисковала жизнью, сражаясь в маки.
   — Да, похоже, она была необыкновенной женщиной, — сказал X. Д.
   — Она была одной из самых известных героинь Сопротивления, — подтвердила Элл.
   Не было нужды говорить, что стыд толкнул Монику на дикий необоснованный риск, заставляя совершать подвиги, далеко выходящие за пределы долга перед своей страной.
   — Но ее поймали и казнили в гестапо.
   X. Д. обнял Элл за плечи, но не произнес ни слова, как будто знал, что слова могут только обесценить трагедию смерти эпики.
   — Меня воспитывал кузен, — закончила рассказ Элл, — это было нелегко, особенно после войны. Франция переживала тяжелые времена.
   Она не сказала, что хотя во время войны все объединились против бошей, своего общего врага, позже, когда жители деревни немного оправились, стали забывать голод и тяготы войны, они снова вспомнили старое и превратили остаток детства Элл в настоящий ад.
   Некоторое время они сидели молча, и Элл ощущала исходящую от X. Д. силу, сочувствие и еще что-то такое, что трудно было объяснить.
   Пo воде доносились тихие звуки вальса. X. Д. встал, церемонно поклонился и протянул к ней руки. Эта учтивость вызвали новые слезы на глаза Элл, оказавшейся в надежном кольце его рук. Танцевал он превосходно. Избегая грубых объятий деревенских танцоров, Элл предпочитала танцевать дома, одна, воображая рядом партнеров, но X. Д. был даже лучше, чем ее воображаемые поклонники. Хотя он уверенно вел ее, рука его при этом легко, едва-едва касалась спины девушки, шаги были размеренны и легки. Как странно, думала Элл, проносясь в его объятиях по палубе, что жена такого замечательного человека сварлива, а сын по-детски капризен.
   Когда музыка кончилась, X. Д. подержал Элл на расстоянии вытянутой руки, разглядывая ее лицо в лунном свете. Тишина нарушалась только мягкими всплесками воды за бортом яхты. Вдруг он легонько, кончиками пальцев, провел по ее щеке, потом обвел контуры полных чувственных губ. Это прикосновение пробудило в ней неутоленный голод по ласке, которой она была лишена после смерти матери. И когда он потянул ее за собой, она последовала почти не колеблясь.
   Пройдя несколько ступенек и толкнув какую-то дверь, они очутились в большом великолепно обставленном салоне, где горела только одна лампа. Он привлек ее к себе и поцеловал долгим нежным поцелуем. Элл ощутила слабый аромат табака… и что-то еще — силу, богатство, их сладчайший аромат. Руки его были сильными и уверенными, и даже при всей своей неопытности Элл понимала, что в обращении с женщинами о был человек искушенный.
   Чувствуя головокружение от шампанского, гордая тем, что ее желает такой необыкновенный человек, она не оказала соя противления, когда он начал расстегивать ее платье, осторожно и бережно, как будто оно было от Шанель, а не из простого деревенского ситца. Он касался ее шеи, полной округлой груди под тонкой ветхой сорочкой почти благоговейно. Когда он начал шептать нежные слова, она почувствовала себя буквально околдованной. Потом покорно дала уложить себя на обитую шелком кушетку. Когда он раздвинул ее ноги, она бросила тревожный взгляд в сторону двери, потом на приглушенный свет одинокой лампы.
   — Никто сюда не войдет, — прошептал он, — не беспокойся… Разреши мне любить тебя.
   Любить ее! Она покорилась, уступая, разрешая ему касаться себя там, где еще не касался ни один мужчина.
   Он нежно ласкал ее самые сокровенные местечки, наблюдая при этом за ее лицом, повторяя ласку, если видел, что она приносит ей наслаждение, и прекращая, если этого не происходило. Дыхание ее стало прерывистым, наслаждение от его ласк усиливалось, она чувствовала, что задыхается от нетерпения.
   Короткая острая боль пронзила ее в тот момент, когда она отдавала ему самое ценное, что имела и что могла отдать только один раз. Ее короткий крик был заглушен поцелуем, и их тела слились в завершающем, приносящем обоим наслаждение финале.
   Уже через минуту беспокойные мысли начали сверлить ее мозг. Что теперь с ней будет?
   И услышала его спокойный голос:
   — Останься со мной, Гейбриэл. Я постараюсь, чтобы тебе было лучше в следующий раз. Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо.
   Ее молитвы были услышаны.
   — Да, я останусь, — прошептала она, крепче обнимая его. — Да, спасибо тебе. Он тихо рассмеялся.
   — Ты не должна благодарить меня. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Загадай желание.
   — У меня их слишком много. — Выбери одно и назови его сейчас.
   Она лихорадочно перебирала все свои мечты о счастье. Жизнь в роскоши и без забот. Вкусная еда и красивая одежда. Много денег, всегда. И любовь, которая поможет забыть все пережитые унижения. Но ее что-то удерживало от того, чтобы выплеснуть все сокровенные мечты.
   — Я бы хотела… — начала она, — я бы хотела присутствовать завтра на венчании. — И она посмотрела на него, как ребенок, который не надеется, что его мечта может осуществиться.
   — Ты будешь там, — сказал он так, как будто не было ничего проще.
   — Правда? — прошептала она удивленно, глаза ее засияли от возбуждения. — Ты действительно можешь сделать это для меня?
   — Когда ты узнаешь меня получше, Элл, — сказал он, — ты поймешь, что я всегда держу свое слово. — Она почувствовало вдруг легкий намек на недовольство в его тоне, хотя в глазах была только любовь. — Так хочешь остаться со мной и узнать меня лучше?
   В какой-то миг она почувствовала страх от того благоговения и желания, которые испытывала к нему. И хотя Элл всегда отвергала деревенские суеверия, она выросла среди деревенских людей и теперь вспомнила их рассказы о дьяволе, который заманивает обещаниями, чтобы завладеть душой человека. Возможно ли, что X. Д. и есть этот дьявол?
   — Конечно, я не принуждаю тебя, — продолжал он, — но через два дня, когда закончится свадебная церемония, мы отплываем на острова, в Грецию. Там будет много солнца, прозрачное море и красивые виды. Хочешь туда?
   Она не смогла устоять.
   — Да, да… Но как же я?.. — быстро сказала она, вспомнив, что с ними будет жена X. Д.
   — Это очень просто, моя дорогая. Ты — гостья моего сына и будешь с нами в этом качестве.
   Подруга Дьюка… Теперь она поняла. Он говорил о благоразумии, том самом, заимствованном у французов. Но вспомнив о Дьюке, его доброте в кафе, она почувствовала укол совести. Ведь это он привел ее на яхту и открыл перед ней новый мир.
   Но на карту ставилась ее жизнь. Этот необыкновенный день принес возможность навсегда забыть позор матери и проскользнуть в рай для богатых. Будет ли у нее когда-нибудь еще такой шанс? Взвешивая все «за» и «против», Элл подумала, что такое небольшое препятствие, как чувства Дьюка, не должно встать на ее пути к счастью. Возможно, когда-нибудь они станут друзьями, уговаривала она себя. Во всяком случае, раненная гордость и капризы избалованного молодого человека не должны помешать осуществлению ее мечты.
   — Да, — ответила она, — я хочу поехать с тобой. Я хочу этого больше всего на свете.
   — Значит, все устроилось. А теперь, моя дорогая девочка, не мешает тебе поспать несколько часов.
   Они быстро оделись, и X. Д. проводил ее по ступенькам на нижнюю палубу.
   — Это моя каюта, — показал он. — А здесь, — тут он многозначительно взглянул на Элл, — спит миссис Хайленд. — Дьюк — дальше по коридору. Мы поместим тебя вот здесь, посередине…
   Он открыл дверь каюты.
   У Элл перехватило дыхание, когда она увидела великолепную плюшевую мебель, меховое покрывало на кровати, шелковые занавески на иллюминаторах и вазы со свежими цветами.
   — Великолепно, — прошептала она.
   — Устраивайся удобнее, Элл, и если что-нибудь понадобится, позвони. — Он указал на шнурок звонка около кровати. — Спокойной ночи. — И, легко коснувшись ее губ своими, вышел.
   Элл бродила по каюте, как ребенок, попавший в магазин игрушек, трогая предметы, чтобы убедиться, что это не сон. И все принадлежит ей! Она подпрыгнула на матрасе. Какой мягкий! А под толстым меховым покрывалом кровать была застелена великолепными простынями с монограммой Хайлендов. Как разительно они отличались от грубого белья, на котором ей приходилось спать всю свою жизнь!
   Она сняла платье и повесила его в шкаф. Рядом с шелковым халатом, тоже с монограммой Хайлендов, оно казалось еще беднее и совершенно не подходило к обстановке. Элл была уверена, что не сможет уснуть, переживая случившееся. Но как только ее голова коснулась великолепной наволочки, она тут же погрузилась в сон.
   Ее разбудил негромкий стук в дверь и сильный запах кофе.
   — Войдите, сказала она.
   В каюту вошел стюард с серебряным подносом, на котором стоял белый сервиз китайского фарфора, тоже с монограммой. Он поставил поднос на столик возле кровати с вежливо-бесстрастным выражением лица. Его не касалось, кто она такая и что здесь делает, обслуживать гостей было его обязанностью.
   — Желаете что-нибудь еще, мадемуазель? — спросил он вежливо.
   Элл оглядела содержимое подноса, и рот наполнился слюной при виде огромных ягод клубники, хотя был еще не сезон для нее, тарелки с воздушными круассанами и дымящимся кофе С молоком.
   — Спасибо, больше ничего, — ответила она и, как только дверь за ним закрылась, с жадностью принялась уплетать круассаны.
   Немного времени спустя в дверь опять постучали. Теперь вошли два стюарда, которые внесли коробки и пакеты.
   — Мистер Хайленд приказал принести это вам, — объяснил один из них.
   Потеряв дар речи, она смотрела на стоявших перед ней слуг.
   — Выложить для вас вещи, мадемуазель? — наконец спросил один из них.
   — Да, разумеется, — ответила она с уверенностью, которой вовсе не чувствовала.
   В шкафу были развешаны платья одно великолепнее другого, потом распакованы туфли различных размеров, за ними сумочки, пояса, купальные костюмы, спортивная одежда. У Элл на глаза навернулись слезы. Никогда в жизни никто не относился к ней с такой любовью и вниманием.
   Когда слуги вышли, Элл выпрыгнула из постели и голая подбежала к шкафу. Она стала перебирать платья, не в силах выбрать какое-нибудь для предстоящего замечательного дня. Голубое из хлопка? Шелковое зеленое? Голова кружилась при мысли, что X. Д. так позаботился о ней, пока она спала. Наконец она остановилась на розовом платье с подходящим к нему по тону жакетом, расшитым вручную мелкими цветочками. Элл долго мылась под душем, наслаждаясь, казалось, нескончаемым потоком горячей воды. Закончив мыться, обратила внимание на коллекцию косметических и туалетных принадлежностей, удивляясь их разнообразию и количеству. Причесалась, украсила голову убором из скрученных шелковых розовых лент, напоминающим корону. Осторожно надела новое платье и подобрала пару шелковых туфель-лодочек на высоких каблуках такого же цвета.
   Глядя на себя в зеркало, отражающее ее во весь рост, она с трудом узнала себя в этой молодой блистающей красотой женщине, которая как две капли воды походила на благородную леди.
   Поднявшись на верхнюю палубу, она увидела накрытый стол. У X. Д. на завтрак были тосты и яйца всмятку. Перед Дьюком, у которого были красные веки и измученный вид, стояла только чашка кофе. Он не пошевелился, когда X. Д. встал, приветствуя Элл, и неохотно поднялся лишь после того, как его под столом толкнул отец.
   Элл, пребывающая в радостном возбуждении, только сейчас поняла, что ей будет неловко в присутствии мрачного, расстроенного Дьюка, бросавшего в ее сторону сердитые взгляды.
   Один X. Д. выглядел совершенно безмятежно, даже когда к ним присоединилась Джоан Хайленд.
   — Это Гейбриэл — хороший друг Эдварда, — представил X. Д. — Прошлой ночью у вас не было возможности познакомиться. Она будет на церемонии венчания и поедет вместе с нами на острова.
   Джоан холодно оглядела сначала новое платье Элл, потом подняла взгляд на ее лицо. Наконец она пробормотала «хэлло» и, перестав обращать внимание на Элл, занялась завтраком.
   Дьюк оглядел всех по очереди, залпом допил кофе и ушел. Джоан посмотрела ему вслед.
   — Вы не хотите пойти за своим другом, Гейбриэл?
   Элл не знала, что ответить. Но на помощь тут же подоспел Х.Д..
   — Не вижу причин прерывать завтрак только потому, что Эдвард не хочет есть.
   Элл увидела, как по губам Джоан скользнула улыбка, хотя она не подняла глаз от клубники.
   Все продолжали есть молча. Несколько раз Элл чувствовала на себе взгляд Джоан, скорее любопытный, чем недоброжелательный, и поняла, что выдержала экзамен. Интуиция подсказывала, что и в противном случае X. Д. нашел бы способ уладить дело. Он был главным в этой странной семье и правил здесь как король, наделенный священной властью и стоящий выше правил и законов, предназначенных для простых смертных.
   Она вопросительно поглядывала на X. Д… но он, как ни и чем не бывало поддерживал светскую беседу, точно она и на самом деле была подругой его сына.
   Когда все, наконец, поднялись из-за стола, X. Д., выбрав момент, прикоснулся к ней и прошептал на ухо.
   — Сегодня вечером. Увидимся сегодня вечером.
   Утром 19 апреля Элл поднималась по покрытым красным ковром ступеням собора св. Николая мимо часовых, замерших в карауле. На несколько шагов впереди шествовали X. Д. с Джоан, рядом с Элл молча, со стиснутыми зубами шел Дьюк. Шесть сотен тщательно отобранных гостей входили через готический портал в церковь из белого камня. Среди них Ага-хан, изгнанный из Египта король Фарук, Ава Гарднер, Аристотель Онассис и Глория Свенсон.
   Элл во все глаза смотрела на знаменитостей, которых до сих пор видела только в журналах или в кино, и вдруг осознала, что многие из них оглядывались на нее. Ей было необыкновенно приятно их внимание, возможно, вызванное тем, что она находилась среди членов семьи известного американского миллионера.
   Внутри собор утопал в цветах. Алтарь был украшен белыми лилиями, сиренью и гортензиями и уставлен свечами, к свисающим с потолка люстрам были прикреплены позолоченные корзиночки с белыми цветами львиного зева.
   Когда они с Дьюком сели, Элл попыталась шепотом начать разговор, но он даже не взглянул в ее сторону. Знает ли он подумала Элл, что она и X. Д. любовники? Или он злится потому, что она так явно предпочла ему отца?
   Она решила, что попытается позже помириться с ним, ей не хотелось думать о неприятном в такой замечательный день.
   В соборе воцарилась тишина, граничащая с благоговением, когда на глазах тридцати миллионов телезрителей появилась Грейс под руку со своим отцом Джеком Келли. Она была само очарование в платье, представляющем из себя произведение искусства. Его создали из старинных, прошлого века музейных розовых кружев — двадцать пять ярдов шелковой тафты, сотни ярдов шелковой, тонкой, как паутина, ткани. На вуали, обрамляющей прелестное лицо невесты, были нашиты тысячи маленьких жемчужин.
   Грейс вступила в собор в сопровождении четырех девочек, несущих цветы, двух пажей, подружки невесты и шести девушек в желтых шелковых платьях из органди. Невеста заняла свое место у алтаря, и через мгновение фанфары возвестили прибытие его высочества князя Ренье. Он был в великолепном мундире, сшитом по собственному рисунку, с золотыми эполетами и памятными медалями в честь истории Монако. Пара преклонила колени перед архиепископом Монако, монсеньором Жилем Бартом.
   Церемония была проста. Веками установившийся ритуал был очень похож на тот, который видела в деревне Элл, даже с теми же мелкими оплошностями. У нее вызвал улыбку шестилетний мальчик Ян фон Фюрстенберг, который нес кольца для новобрачных и, приблизившись к алтарю, уронил одно из них, А кольцо, которое надевал невесте на палец принц Ренье, налезло с трудом.
   Часовая брачная месса скоро закончилась. После последнего благословения молодая монаршия чета поднялась с колен, повернулась лицом к высокому собранию и направилась к выходу. Молодые вышли из собора и с улыбающимися довольными лицами направились к ожидавшему их «роллс-ройсу».
   Держась за руки, они ехали по улицам Монако. Подъехав к маленькой розовой церкви, стоявшей в гавани, молодые вошли в нее, и принцесса оставила свой букет у раки Святой Девы, которая, по преданию, принесла христианство в Монако. Наконец началось празднование, гораздо более великолепное, чем все, которые проходили до этого. Американцы вряд ли могли понять это так, как понимала Элл. Для жителей Монако гражданская церемония была простой формальностью: какой же брак может быть без церковного благословения?
   Чувствуя себя принцессой, Элл пыталась запомнить мельчайшие детали приема в саду дворца Ле Роше. Музыка, цветы, шампанское с икрой, балыки, устрицы, всевозможные деликатесы. Свадебный торт потрясал — пять искусно разукрашенных ярусов. Когда князь Ренье отрезал первый кусок своим мечом, Элл вообразила, как однажды она будет стоять такая же гордая и прекрасная, как Грейс, возле своего жениха. Но за кого она выйдет замуж? Впервые у нее мелькнула неприятная мысль, что ей придется немало пережить, пока X. Д. станет свободен и женится на ней. Но ведь ему не первый раз менять жену…
   Свадебный торт был поделен между гостями и съеден, провозглашены последние тосты и выпито шампанское, и вот прием закончился. Собравшаяся публика отправилась на Национальный стадион смотреть футбольный матч. Грейс и Ренье переоделись и вскоре отплыли на «Део Дживанте II». Когда яхта покидала гавань, молодые отвечали на приветствия толпы. Были выпущены две ракеты, снабженные парашютами, и в воздухе повисли два флага — США и Монако.
   Медовый месяц княгини Грейс начался.
   Поздно вечером X. Д. пришел в каюту Элл, потом ушел, и для нее тоже начался медовый месяц, когда «Хайленд Флинг» отплыла на греческие острова. Покидая Монако, Элл грустно посмотрела на удаляющийся берег, будто навсегда расставалась с мечтой об отце, которого никогда не знала. Но печаль прошла быстро, ведь впереди ее ждала роскошная беспечная жизнь, счастливое будущее. Пройдет немного времени, и она выйдет замуж за своего короля, а пока она уже обручилась по крайней мере с новой жизнью.
   Из потрепанного чемодана Элл достала единственную ценную для нее вещь — фотографию матери в серебряной рамке: изогнувшись, она парила между небом и землей, как птица — так навечно запечатлел ее фотограф, человек, который ее любил, а потом оставил.
   Свернувшись клубочком в роскошной постели, еще теплой от тела любовника, и вспоминая обещания, которые он только что ей нашептывал, Элл подумала, что хорошо усвоила урок матери. Моника после короткого триумфа, после победного взлета упала, сломалась, а позже погибла. Элл поклялась не повторять ее ошибок и не рисковать всем на свете ради любви. Одной любви недостаточно. Рядом должен быть мужчина, который может окружить ее роскошью, защитить, дать имя и уважение в обществе. Женщина одна беззащитна в этом жестоком мире.
   Она сделала правильный выбор и была в этом уверена. Сейчас, правда, X. Д. женат, но это скоро изменится. Разве он не дал ей понять, что несчастен в этом браке? Разве не говорил, что Джоан не любит его, а жаждет только его денег? Элл были известны такие браки. Даже в деревне встречались пары, живущие под одной крышей и едва разговаривающие друг с другом. Элл видела этих женщин с поджатыми губами, чьи мужья проводили каждый вечер в бистро. Развод был запрещен церковью, но для X. Д. такой проблемы не существовало. И когда он найдет женщину, которая по-настоящему полюбит его, кто знает…
   С его деньгами и властью он может превратить ее в настоящую леди, а потом обвенчаться с ней по-королевски. И у нее не было причин сомневаться в тех обещаниях, которые он нашептывал ей недавно, лежа в ее постели, когда яхта, подняв якорь, отплывала из Монако: «Ты никогда об этом не пожалеешь, Гейбриэл. Буль ласкова со мной, и я всегда буду хорошо заботиться о тебе».

Глава 3

   Виллоу Кросс, Северная Каролина, август 1965 года
   Сотню лет воздух Виллоу Кросс был пронизан специфически острым запахом табака. Он лился отовсюду: с аукционов, куда местные фермеры свозили табак для продажи, из обширных сушилок, с заводов, где табак перерабатывали, из половины зданий в городе этот запах поднимался в воздух и распространялся в радиусе пятидесяти миль.
   Временами насыщенность воздуха табаком была так велика, что могла вызвать возмущение местных жителей, если бы… если бы табак не был в течение долгих-долгих лет средством их существования и процветания.
   Сто лет назад географическое расположение небольшого тогда прибрежного городка и климат окружающего региона привлекли внимание табачных компаний и сделали Виллоу Кросс центром выращивания и переработки табака. Там производили «плаг» — высушенный табак в брикетах, ароматизированный медом и специями, и «твист» — тоже ароматизированный табак, скрученный из сухих листьев. В те давние времена табак в основном жевали. Только среди местной аристократии несколько человек курили сигары или трубки. Последнее было заимствовано у американских индейцев. Война с индейцами послужила причиной возникновения привычки к табаку у европейских путешественников, переселенцев .в Новый Свет.
   По мере того как конкуренция среди производителей табака возрастала, маленькие компании вынуждены были объединиться, более сильные пожирали слабых, и наконец осталась одна-единственная компания, победившая всех.
   Виллоу Кросс превратился в город победителя — компании «Хайленд Тобакко», ставшей затем гигантом в мировом производстве табачных изделий и табака.
   В жаркие дни запах табака над горизонтом был особенно ощутим и не всеми легко переносился. Жара стояла в то утро в конце августа и в просторном коттедже, где жила Гейбриэл Сандеман со своей шестилетней дочерью Николеттой. Хотя гигантский вентилятор под потолком создавал иллюзию ветерка, Гейбриэл знала, что теперь до сезона тропических дождей не будет облегчения от этого назойливого, всюду проникающего запаха. Она ненавидела его больше, чем жару. Он казался ей символом того соблазна, за которым она последовала, и того разочарования, которое теперь испытывала.