Страница:
Уголком глаза Ники заметила, что Дьюк взглянул на часы. В следующий миг Лоуэлл поднялся со своего кресла за столом конференции.
— Мисс, — сказал он, — я должен напомнить вам, что мы должны сегодня обсудить важные вопросы. Как держателю акций вам была оказана любезность получить слово, но…
Ники оборвала его:
— Как держатель большинства акций я не нуждаюсь в вашей любезности или разрешении, чтобы говорить.
Наступило ошеломляющее молчание, затем состоялось поспешное совещание между Дьюком и Пеппср.
Не в состоянии дальше игнорировать Ники, вперед вышел Дьюк.
— Что вы имели в виду, назвавшись «держателем большинства акций»? потребовал он ответа.
Торжествующая Ники достала копию доверенности Бейба. Она ждала, наслаждаясь его потрясением и немой яростью.
Зал загудел: началось сражение.
Неожиданно Дьюк широко улыбнулся.
— Нет, мисс Сандеман, — сказал он, — я полагаю, что вы допустили еще одну ошибку. Если бы вы нашли время изучить правила этой корпорации, вы бы поняли, что полномочия, которыми вы располагаете — ноль и пустышка.
Как такое могло быть? Ники потянулась к своему портфелю, который, пока говорила, оставила у подиума. Он, должно быть, обманывает, подумала она, просто пытается выиграть время. Ники достала оригиналы документов, которые ей передал Бейб. Они были должным образом подписаны, датированы и заверены нотариусом.
— Мне кажется, это вы допускаете ошибку, — холодно заявила она, протягивая документы. — Это мне вручил Уильям Хайленд. Подпись заверена нотариусом.
— Я не ставлю под сомнение подпись моего брата, — ответил Дьюк. — Или его право передать полномочия. Но я не принимаю ваше право голосовать по таким полномочиям. Как я уже сказал ранее, если бы вы удосужились прочитать оригинал соглашения с держателями акций, вы бы знали, что акции, принадлежащие семье Хайлендов, не могут быть ни при каких условиях переданы, если это может сказаться на итогах голосования, никому другому, кроме как члену семьи Хайлендов.
Он сделал паузу, следя, какое впечатление произвело его, подобное взрыву бомбы заявление.
В ушах Ники звенели слова «член семьи Хайлендов». Ее щеки вспыхнули от смущения. Неужели она вынуждена здесь и сейчас, в этом зале, наполненном чужими людьми, перебороть позор своего детства? Выбрать между широковещательным раскрытием унижения своей матери или перспективой еще раз быть отвергнутой?
Победоносная ухмылка Дьюка придала ей силы. То, что она делает, более важно, чем гордость и собственные чувства. То, что она делает, может внести изменения в жизнь не только ее и Уилла, но и миллионов людей. Выпрямившись, она объявила звонким голосом:
— Я думаю, сэр, вам хорошо известно, что я член семьи Хайлендов. Ваш брат, мистер Уильям Хайленд, знал это так же хорошо — вот почему он передал мне свои полномочия.
В зале наступила внезапная тишина. Личная драма, разворачивающаяся на глазах у всех, на мгновение затмила чисто финансовый вопрос. Дьюк бросил на нее изумленный взгляд. Он покачал головой, его манеры внезапно снова стали такими, какими и должны быть у настоящего джентльмена с Юга.
— Мисс Сандеман, я глубоко сожалею, что вы чувствуете необходимость ввергать всех нас в смущение таким образом. Могу я спросить вас, к какой ветви семьи вы, по вашему утверждению, имеете отношение?
Кто-то в аудитории захихикал, вызвав волну нервного смеха.
Щеки Ники стали пунцовыми, она почувствовала, как в ней поднялась волна ярости. Дьюк обращался с нею, словно она была не вполне нормальным человеком, и это действовало на присутствующих. Она чувствовала, как от нее ускользает поддержка зала, масса качнулась в ту сторону, которой принадлежит богатство и сила, она поверила этому мужчине, который держался с такой уверенностью в себе.
Приложив все силы, чтобы сохранить достоинство, Ники сказала:
— Вы знаете так же хорошо, как и я, Дьюк, что у вас и у меня один и тот же отец — Хенри Дэвид Хайленд.
Тут уж дыхание перехватило у всего зала, он загудел. Никогда раньше скучные, рутинные собрания акционеров «Хайленд» не походили на ночные «мыльные оперы».
Дьюк захихикал:
— Что ж, это очень удобное заявление, мисс Сандеман, поскольку отец скончался много лет назад и не может защитить себя. Но я не припоминаю, чтобы о вас когда-нибудь говорили как о члене семьи. Я не припоминаю, чтобы вы когда-либо получали какое-либо наследство. Я также не припоминаю, чтобы вы когда-нибудь входили в дверь нашего дома.
Дьюк явно упивался этим моментом, уязвляя ее той грубой и ранящей истиной, заключающейся в том, что если они и унаследовали гены и хромосомы X. Д. Хайленда, то на этом все и кончается. Напоминая ему что она имеет не больше прав называть Х.Д. отцом сейчас, чем тогда, когда он был жив.
— Быть может, вы сумеете представить хоть какое-то доказательство вашего заявления? — спросил Дьюк, подчеркнув свое терпение тоном, каким говорят с придурковатыми или больными.
Ники мучительно сознавала, что она могла лишь предъявить свидетельство о рождении, где было четко проставлено:
«Отец неизвестен».
— Говорите же, мисс Сандеман, — подстрекал ее Дьюк. — Законный претендент на членство в моей семье не должен испытывать такие трудности, которые, похоже, испытываете вы.
Ники долго молчала. Будет ли этому конец? Уверенная победа обернулась публичным унижением, о котором завтра широко протрубят газеты? Она проклинала себя за самонадеянность, за то, что не провела всю необходимую подготовительную работу.
— Я думаю, что если мисс Сандеман больше нечего сказать, то нам лучше перейти к неотложным делам.
— Нет, мистер Хайленд! выкрикнула она, хватаясь за последнюю соломинку. — Я полагаю, что если вы не признали мои полномочия, то деловые вопросы сегодня решаться не будут. По моим подсчетам, у вас нет необходимых для кворума пятидесяти одного процента. Прочитайте ваши правила, мистер Хайленд. Вы увидите, что я права.
По рядам акционеров пронесся гул разочарования. Глаза Дьюка сверкали. Казалось, он готов был убить Ники прямо на том месте, где она стояла.
— И это еще не все, — сказала она, пока вы не объявите мои претензии справедливыми, вы можете, черт побери, считать «Хайленд Тобакко» в состоянии паралича.
Ники подхватила свой портфель и направилась к выходу из зала. В следующий момент рядом с нею очутился Уилл, прокладывая ей дорогу сквозь толпу поджидающих репортеров и фотографов. «Никаких комментариев», — отвечала она на все вопросы, уже зная, что каждая пикантная деталь этого собрания скоро станет известна публике. «Только бы без фотографий», — молилась она про себя, закрывая лицо, пока Уилл за руку вытаскивал ее из помещения.
— Выше голову, дорогая, — шепнул он, — не позволяй этим мерзавцам заставлять тебя прятаться.
— Это все твоя вина, — сказала Пеппер, когда они с Дьюком остались наедине в апартаментах «Брекерс-отель» после собрания. — Бейб никогда бы не передал ей своих полномочий, если бы ты не обращался с ним так плохо. Ты натолкнул его на это, Дьюк, и он отплатил тебе за все.
— Заткнись! — взорвался Дьюк. — Он был слабым и глупым, Пеппер! И то, что его больше нет, ничего не меняет, черт возьми!
Лицо Пеппер, омоложенное с помощью хирурга, приняло жесткое выражение.
— Полегче! — предупредила она. — Ты нуждаешься во мне, Дьюк… Ты нуждаешься в моей поддержке больше, чем когда-либо. И я предупреждаю тебя: если ты когда-нибудь еще скажешь хоть одно скверное слово о Бейбе…
Дьюк пошел на попятную.
— Ладно, ладно, я сожалею о Бейбе. Знаю, как вы двое были близки. Но сейчас не время для угроз, Пеппер. Сейчас нужно держаться вместе, чтобы избавиться от этой суки.
— Она выглядит чрезвычайно уверенной, — сказала Пеппер.
— Ну, это просто видимость. Думаю, что после сегодняшних событий мы сумеем ее полностью дискредитировать. Сегодня же направлю письмо акционерам, в котором охарактеризую ее как рвущуюся к власти авантюристку, которая им дорого обойдется в случае ее успеха.
— Ты уверен, что все так просто уладишь?
— Уверен, — сказал Дьюк; его челюсти сжались, создавая ложное впечатление уверенности. Пеппер такой не выглядела.
— Не знаю, Дьюк. Мне кажется, что она пытается пробиться, получив, по крайней мере, место в правлении.
— Только через мой труп.
— Дьюк, будь реалистом!
Дьюк попытался улыбнуться.
— Не беспокойся, дорогая сестрица. Я собираюсь сделать то, что должен был сделать давным-давно. Я предупреждал ее, что это война, а теперь она поймет, что я имел в виду.
Глава 36
— Мисс, — сказал он, — я должен напомнить вам, что мы должны сегодня обсудить важные вопросы. Как держателю акций вам была оказана любезность получить слово, но…
Ники оборвала его:
— Как держатель большинства акций я не нуждаюсь в вашей любезности или разрешении, чтобы говорить.
Наступило ошеломляющее молчание, затем состоялось поспешное совещание между Дьюком и Пеппср.
Не в состоянии дальше игнорировать Ники, вперед вышел Дьюк.
— Что вы имели в виду, назвавшись «держателем большинства акций»? потребовал он ответа.
Торжествующая Ники достала копию доверенности Бейба. Она ждала, наслаждаясь его потрясением и немой яростью.
Зал загудел: началось сражение.
Неожиданно Дьюк широко улыбнулся.
— Нет, мисс Сандеман, — сказал он, — я полагаю, что вы допустили еще одну ошибку. Если бы вы нашли время изучить правила этой корпорации, вы бы поняли, что полномочия, которыми вы располагаете — ноль и пустышка.
Как такое могло быть? Ники потянулась к своему портфелю, который, пока говорила, оставила у подиума. Он, должно быть, обманывает, подумала она, просто пытается выиграть время. Ники достала оригиналы документов, которые ей передал Бейб. Они были должным образом подписаны, датированы и заверены нотариусом.
— Мне кажется, это вы допускаете ошибку, — холодно заявила она, протягивая документы. — Это мне вручил Уильям Хайленд. Подпись заверена нотариусом.
— Я не ставлю под сомнение подпись моего брата, — ответил Дьюк. — Или его право передать полномочия. Но я не принимаю ваше право голосовать по таким полномочиям. Как я уже сказал ранее, если бы вы удосужились прочитать оригинал соглашения с держателями акций, вы бы знали, что акции, принадлежащие семье Хайлендов, не могут быть ни при каких условиях переданы, если это может сказаться на итогах голосования, никому другому, кроме как члену семьи Хайлендов.
Он сделал паузу, следя, какое впечатление произвело его, подобное взрыву бомбы заявление.
В ушах Ники звенели слова «член семьи Хайлендов». Ее щеки вспыхнули от смущения. Неужели она вынуждена здесь и сейчас, в этом зале, наполненном чужими людьми, перебороть позор своего детства? Выбрать между широковещательным раскрытием унижения своей матери или перспективой еще раз быть отвергнутой?
Победоносная ухмылка Дьюка придала ей силы. То, что она делает, более важно, чем гордость и собственные чувства. То, что она делает, может внести изменения в жизнь не только ее и Уилла, но и миллионов людей. Выпрямившись, она объявила звонким голосом:
— Я думаю, сэр, вам хорошо известно, что я член семьи Хайлендов. Ваш брат, мистер Уильям Хайленд, знал это так же хорошо — вот почему он передал мне свои полномочия.
В зале наступила внезапная тишина. Личная драма, разворачивающаяся на глазах у всех, на мгновение затмила чисто финансовый вопрос. Дьюк бросил на нее изумленный взгляд. Он покачал головой, его манеры внезапно снова стали такими, какими и должны быть у настоящего джентльмена с Юга.
— Мисс Сандеман, я глубоко сожалею, что вы чувствуете необходимость ввергать всех нас в смущение таким образом. Могу я спросить вас, к какой ветви семьи вы, по вашему утверждению, имеете отношение?
Кто-то в аудитории захихикал, вызвав волну нервного смеха.
Щеки Ники стали пунцовыми, она почувствовала, как в ней поднялась волна ярости. Дьюк обращался с нею, словно она была не вполне нормальным человеком, и это действовало на присутствующих. Она чувствовала, как от нее ускользает поддержка зала, масса качнулась в ту сторону, которой принадлежит богатство и сила, она поверила этому мужчине, который держался с такой уверенностью в себе.
Приложив все силы, чтобы сохранить достоинство, Ники сказала:
— Вы знаете так же хорошо, как и я, Дьюк, что у вас и у меня один и тот же отец — Хенри Дэвид Хайленд.
Тут уж дыхание перехватило у всего зала, он загудел. Никогда раньше скучные, рутинные собрания акционеров «Хайленд» не походили на ночные «мыльные оперы».
Дьюк захихикал:
— Что ж, это очень удобное заявление, мисс Сандеман, поскольку отец скончался много лет назад и не может защитить себя. Но я не припоминаю, чтобы о вас когда-нибудь говорили как о члене семьи. Я не припоминаю, чтобы вы когда-либо получали какое-либо наследство. Я также не припоминаю, чтобы вы когда-нибудь входили в дверь нашего дома.
Дьюк явно упивался этим моментом, уязвляя ее той грубой и ранящей истиной, заключающейся в том, что если они и унаследовали гены и хромосомы X. Д. Хайленда, то на этом все и кончается. Напоминая ему что она имеет не больше прав называть Х.Д. отцом сейчас, чем тогда, когда он был жив.
— Быть может, вы сумеете представить хоть какое-то доказательство вашего заявления? — спросил Дьюк, подчеркнув свое терпение тоном, каким говорят с придурковатыми или больными.
Ники мучительно сознавала, что она могла лишь предъявить свидетельство о рождении, где было четко проставлено:
«Отец неизвестен».
— Говорите же, мисс Сандеман, — подстрекал ее Дьюк. — Законный претендент на членство в моей семье не должен испытывать такие трудности, которые, похоже, испытываете вы.
Ники долго молчала. Будет ли этому конец? Уверенная победа обернулась публичным унижением, о котором завтра широко протрубят газеты? Она проклинала себя за самонадеянность, за то, что не провела всю необходимую подготовительную работу.
— Я думаю, что если мисс Сандеман больше нечего сказать, то нам лучше перейти к неотложным делам.
— Нет, мистер Хайленд! выкрикнула она, хватаясь за последнюю соломинку. — Я полагаю, что если вы не признали мои полномочия, то деловые вопросы сегодня решаться не будут. По моим подсчетам, у вас нет необходимых для кворума пятидесяти одного процента. Прочитайте ваши правила, мистер Хайленд. Вы увидите, что я права.
По рядам акционеров пронесся гул разочарования. Глаза Дьюка сверкали. Казалось, он готов был убить Ники прямо на том месте, где она стояла.
— И это еще не все, — сказала она, пока вы не объявите мои претензии справедливыми, вы можете, черт побери, считать «Хайленд Тобакко» в состоянии паралича.
Ники подхватила свой портфель и направилась к выходу из зала. В следующий момент рядом с нею очутился Уилл, прокладывая ей дорогу сквозь толпу поджидающих репортеров и фотографов. «Никаких комментариев», — отвечала она на все вопросы, уже зная, что каждая пикантная деталь этого собрания скоро станет известна публике. «Только бы без фотографий», — молилась она про себя, закрывая лицо, пока Уилл за руку вытаскивал ее из помещения.
— Выше голову, дорогая, — шепнул он, — не позволяй этим мерзавцам заставлять тебя прятаться.
— Это все твоя вина, — сказала Пеппер, когда они с Дьюком остались наедине в апартаментах «Брекерс-отель» после собрания. — Бейб никогда бы не передал ей своих полномочий, если бы ты не обращался с ним так плохо. Ты натолкнул его на это, Дьюк, и он отплатил тебе за все.
— Заткнись! — взорвался Дьюк. — Он был слабым и глупым, Пеппер! И то, что его больше нет, ничего не меняет, черт возьми!
Лицо Пеппер, омоложенное с помощью хирурга, приняло жесткое выражение.
— Полегче! — предупредила она. — Ты нуждаешься во мне, Дьюк… Ты нуждаешься в моей поддержке больше, чем когда-либо. И я предупреждаю тебя: если ты когда-нибудь еще скажешь хоть одно скверное слово о Бейбе…
Дьюк пошел на попятную.
— Ладно, ладно, я сожалею о Бейбе. Знаю, как вы двое были близки. Но сейчас не время для угроз, Пеппер. Сейчас нужно держаться вместе, чтобы избавиться от этой суки.
— Она выглядит чрезвычайно уверенной, — сказала Пеппер.
— Ну, это просто видимость. Думаю, что после сегодняшних событий мы сумеем ее полностью дискредитировать. Сегодня же направлю письмо акционерам, в котором охарактеризую ее как рвущуюся к власти авантюристку, которая им дорого обойдется в случае ее успеха.
— Ты уверен, что все так просто уладишь?
— Уверен, — сказал Дьюк; его челюсти сжались, создавая ложное впечатление уверенности. Пеппер такой не выглядела.
— Не знаю, Дьюк. Мне кажется, что она пытается пробиться, получив, по крайней мере, место в правлении.
— Только через мой труп.
— Дьюк, будь реалистом!
Дьюк попытался улыбнуться.
— Не беспокойся, дорогая сестрица. Я собираюсь сделать то, что должен был сделать давным-давно. Я предупреждал ее, что это война, а теперь она поймет, что я имел в виду.
Глава 36
Команда юристов «Хайленд» работала с молниеносной быстротой и активностью прошедшей хорошую выучку армии. В течение двух дней после прерванного собрания акционеров федеральному судье в Рэйли была направлена петиция с просьбой аннулировать полномочия, подписанные покойным Уильямом Хайлендом на имя Николетты Сандеман. В ней требовалось сделать это немедленно, чтобы воспрепятствовать тяжкому ущербу для деятельности «Хайленд Тобакко».
Как и опасалась Ники, средства массовой информации обрели свой «звездный час» после этой новости и ошеломляющего развития ее «крестового похода» против «Хайленд Тобакко». Неожиданно оказалось, что ее личная история для многих значительно интереснее ее филантропических устремлений.
Репортеры осаждали ее в поисках пикантных подробностей, чтобы облечь в плоть и кровь историю незаконнорожденного ребенка, ищущего признания одной из самых богатых и известных семей Америки. Копаясь в прошлом Ники, они неожиданно натолкнулись на такую «золотую жилу», как до сих пор не раскрытое убийство Гейбриэл Сандеман. Оказавшись лицом к лицу с репортерами, которые всячески обсуждали эту мрачную тайну, Ники с трудом удерживалась от побуждения высказать, что за это преступление несет ответственность X. Д. Хайленд. В конце концов доказательств нет, и такое обвинение побудило бы всех считать, что она совсем растерялась. Но покоя своим молчанием она не купила. Когда она отказалась как-либо прокомментировать убийство, репортеры запрудили улицы Виллоу Кросс, интервьюировали старожилов, а некоторые из них припомнили — или сделали вид, что припомнили — покойную Гейбриэл Сандеман, как нездешнего происхождения «штучку», о которой ходили слухи, что она вела беспутную жизнь, занималась скверными делами, прежде чем «плохо кончила».
Одна предприимчивая телевизионная ищейка копала даже глубже других. Открыв, что Элл Сандеман и сама была незаконнорожденной дочерью французской олимпийской медалистки Моники Веро, раздула этот факт в статью о незаконнорожденных детях «богатых и знаменитых». И в этой связи рассуждали о том, сумеет ли Ники избежать такой же судьбы: иметь собственного незаконнорожденного ребенка.
Чувствуя, что падает духом от разрастающегося скандала, Ники забаррикадировалась в своем коттедже. Уилл, уехавший в Калифорнию для участия в специальной телевизионной дискуссии, позвонил, предложив немедленно вернуться, чтобы: обеспечить ей поддержку. Но она была настроена держать его подальше от себя. Она чувствовала, что его карьера может пострадать, если его свяжут с ней «любовным интересом».
Однако без предупреждения явился Алексей. Не обращая внимания на фотографов и операторов телевидения, разбивших лагерь у подъездной дороги к ее дому, он прошел мимо них, выйдя из своей машины, позволив сфотографировать его на пороге дома с чемоданом, вынутым из багажника.
— Выходи за меня замуж прямо сейчас, — заявил он Ники, сразу после того как она поздоровалась с ним. — Нет никакой необходимости подвергать себя всей этой нервотрепке. Тебе ничего не нужно от Хайлендов, Ники. Если ты хочешь получить новое имя, возьми мое! Брось Виллоу Кросс и возвращайся со мной в Балтимор.
— Я не могу оставить Виллоу Кросс. Во всяком случае, не теперь. Не из-за того, что некоторые люди говорят обо мне. И не из-за того, что они пытаются заставить меня чувствовать себя тварью. Я должна была бы уже привыкнуть к этому, — добавила она грустно, — но не могу. Мне так же плохо сейчас, как в детстве.
— Но почему тогда ты не откажешься от этого сражения? До сих пор ты остаешься единственной пострадавшей, и я не хочу видеть тебя…
— У меня нет выбора! — горячо возразила она. — Неужели ты этого не понимаешь, Алексей! И я не обрету себя, пока все не завершится! Мне нужны не деньги Хайлендов, Алексей! И не их имя! Я сражаюсь за себя, можешь ты это понять?
Он надолго замолчал, словно услышал нечто большее, чем слова Ники, словно наконец услышал то, что всегда отказывался слышать..
— Если все эти истории беспокоят тебя, — мягко сказала Ники, — если ты чувствуешь, что они могут каким-то образом повредить твоей карьере, может быть, для тебя будет лучше вернуться в Балтимор. Я пойму тебя, Алексей, в самом деле пойму.
Гримаса боли исказила лицо Алексея.
— Я однажды обещал, что не оставлю тебя, Ники. Значит, если ты идешь до конца, то я останусь здесь, пока все это не завершится.
Ники верила, что место в правлении «Хайленд» каким-то образом легализует ее происхождение и упрочит репутацию. А теперь, похоже, ей придется вести эту битву в зале суда — и снова появилась опасность, как писали газеты, что в глазах мира она как бы не существует официально.
Несмотря на все сплетни и злословие, она была готова пойти на такой риск. Ее лишь беспокоило, что она не видела Уилла и ничего не слышала о нем с тех пор, как Алексей появился в Виллоу Кросс. Видимо, он поверил всему, что говорили о Ники, даже не дав ей возможность объясниться.
Она поехала в Рэйли за день до слушания дела, чтобы встретиться с Кромвеллом, который разместился в местном отеле и работал не считаясь со временем, чтобы подготовиться к защите.
— Каковы мои шансы? — спросила она, зная, что он будет честным до грубости.
— Приблизительно пятьдесят на пятьдесят, — ответил он. — Последнее подобное дело в штате Северная Каролина рассматривалось в 1954 году. Богатый бизнесмен в Рэйли оставил свое состояние жене и детям с условием, что оно будет разделено поровну. У него был незаконнорожденный сын, который потребовал, чтобы он был включен в их число, потому что родился до того, как было составлено завещание. Он заявил, что не был особо упомянут в завещании, потому что отец не хотел смущать законных детей.
— И что произошло? — спросила Ники. Лицо Кромвелла передернула гримаса.
— Суд принял решение против него. Судья рассудил, что если незаконнорожденный ребенок не был признан своим отцом, то суд не имеет возможности узаконить отпрыска незаконного союза.
— Понимаю. Похоже, что для меня это дело вовсе не пятьдесят на пятьдесят.
— Этому решению уже более тридцати пяти лет, — напомнил ей Кромвелл. Но даже тогда, если бы тот человек обладал возможностями выдержать схватку в апелляционном процессе, решение могло бы быть изменено. Более того, — добавил он, в других штатах прошло огромное число подобных дел, в которых судьи выносили решения в пользу незаконнорожденного ребенка. Даже Юг, Ники, не чужд прогрессу в подобных вопросах. Все, что мы должны сделать, это убедить суд, что, поддерживая материально вас и вашу мать, поскольку у нее не было других известных средств к существованию, как это делал X. Д. Хайленд, он тем самым фактически признал вас как принадлежащих его семье.
— Я пыталась убедить в этом саму себя всю свою жизнь, — с горечью произнесла Ники.
— Не упоминайте об этом, — предупредил ее Кромвелл. — Я уже выступал раньше против этих юристов «Хайленд», Ники. Они чертовски хороши и умеют чертовски быстро подметить любой признак слабости, так что вы не должны проявлять ни малейшего колебания или сомнения. Наша позиция должна быть такой — вы без каких-либо сомнений дочь X. Д. Хайленда, а Дьюк Хайленд тщетно пытается отвергнуть законную претензию.
— Но так оно и есть на самом деле, — прервала его Ники с горячностью, — так оно и было всегда!
— Вот и хорошо, — сказал Кромвелл с улыбкой, — помните об этом, когда мы будем в суде, и, может быть, шансов окажется больше, чем пятьдесят на пятьдесят.
Зал суда был заполнен до отказа, репортеры заняли все задние ряды, телевизионные камеры облепили все входы. Когда Ники вошла в зал и увидела Дьюка и Пеппер, сидящих рядом со своими юристами, она на мгновение замедлила шаг. Но Алексей, идущий рядом, подбадривающе взял ее под руку, и она продолжила свой путь. Ей придавала силу мысль, что ей принадлежит любовь этого мужчины, который обещал всегда быть рядом. Здесь были и другие, на чью любовь и поддержку она могла рассчитывать всегда и везде Хелен, Блейк, Кейт. Даже Джим и Бо пришли сюда.
И все же, окидывая взором галерею для публики, она не то надеялась, не то ожидала увидеть лицо другого человека, который не обещал ничего. Мужчины, который отвернулся от нее, возможно, в последний раз Секретарь объявил традиционное: «Слушайте! Слушайте! Слушайте!», когда в зал вошел судья Гаррисон Петти. Бросив неодобрительный взгляд в сторону репортеров, он сделал строгое предупреждение:
— Леди и джентльмены из прессы! Вы находитесь здесь по моему усмотрению. Если ваше присутствие каким-либо образом окажется нарушающим порядок или назойливым, вы будете немедленно удалены из зала суда.
— Что вам известно об этом судье? — шепотом спросила Ники у Кромвелла.
— Это не человек Хайлендов, если это то, что вы хотели спросить.
— Я надеялась, что хоть что-то будет вам благоприятствовать.
Кромвелл покачал головой.
— Это пораженческий разговор, Ники Помните, как мы договаривались? Твердая уверенность! Ну а если вы не чувствуете этою, то притворитесь такой.
Ники кивнула. Через несколько минут ей пришлось изобразить неподдельную уверенность, когда главный юрисконсульт «Хайленд» — Квентин, «Папаша», Ломбард вышел вперед, чтобы сделать предварительное заявление. В прошлом известный всей Америке футбольный защитник, он был так же прославлен своим искусством в суде, как и своими победными выступлениями за «Голубых Дьяволов» Дьюка.
В своей неторопливой и витиеватой речи Ломбард сказал, что факты в этом деле просты и незамысловаты. С помощью каких-то «неизвестных средств» (здесь он сделал паузу, чтобы она заметила намек) и по «соображениям, лучше известным ей самой» (опять значительная пауза) мисс Николетта Сандеман «раздобыла» полномочия Уильяма Хайленда. «Обнаружив, что эти полномочия недействительны по подлинным правилам „Хайленд Тобакко компани“, — продолжал он, — мисс Сандеман решила предъявить претензию на родство. Хотя эта претензия не имеет никаких юридических оснований, она препятствует ведению бизнеса „Хайленд“. По поручению моих клиентов я вынужден просить суд вынести скорый и справедливый вердикт».
По контрасту с ним Джон Кромвелл выглядел просто воплощением юриста с Севера — быстрым, рациональным и сухим. Да, он тоже просит суд быть скорым и справедливым в вынесении того, что только и может быть единственно справедливым решением — даровать Николетте Сандеман тот законный статус, в котором ей так долго отказывали.
Ломбард вызывал трех свидетелей — Дьюка, Пеппер, и юриста, который готовил завещание X. Д. Хайленда, с одним намерением: взять за образец прецедент 1954 года и вынудить суд вынести подобный же вердикт. Все свидетели под присягой заявили, что X. Д. никогда не упоминал о существовании такого ребенка и не выражал никакого интереса обеспечивать Николетту Сандеман.
Кромвелл отказался подвергнуть кого-либо из этих свидетелей перекрестному допросу.
— Допрашивать лжецов не имеет никакого смысла, — сказал он Ники, — если нет никаких документов, чтобы доказать ложь.
С улыбкой победителя Ломбард занял свое место за столом истца. Теперь наступила очередь Кромвелла. Его единственным свидетелем во всем этом процессе была сама Ники Сандеман.
Хотя Кромвелл и репетировал с ней, Ники сразу забыла все его указания, когда стала отвечать на вопросы. Запинаясь и краснея на слове «отец», она попыталась убедительно обрисовать те годы, когда X. Д. Хайленд был постоянной частью жизни ее и Элл.
— Ваша мать работала в упомянутые годы, мисс Сандеман?
— Не работала, — не без стыда признала Ники.
— На что же вы жили в этот период?
— Возражаю, — вмешался Ломбард. — Маленький ребенок не мог знать финансовые детали жизни своей матери. Все, что она сможет сказать, будет основываться на слухах.
— Ваша честь, мы просим у суда снисхождения и проявления здесь некоторой терпимости, — сказал Кромвелл. — Хотя мисс Сандеман и была ребенком, она может свидетельствовать, в меру своего знания, об определенном финансовом положении.
— Суд разрешает ответить на вопрос, — постановил судья Петти.
— Мой отец каждый месяц присылал чек, — ответила Ники, — Моя мама показывала их мне, когда я расстраивалась, что его нет с нами.
— Расскажите суду своими собственными словами, мисс Сандеман, о каких-то признаках присутствия вашего отца в вашем доме.
Запинаясь, Ники рассказала о гардеробе X. Д., который он держал в их доме, об особых винах, которые он присылал из своего личного погреба, и блоках сигарет постоянных сортов.
— Благодарю вас, мисс Сандеман. А теперь я покажу вам этот документ, который прошу приобщить к рассмотрению. Вы узнаете его?
— Да. Это прошение моей матери о гражданстве.
— Вы можете вслух прочитать имя поручителя вашей матери?
— Хенри Дэвид Хайленд, — Произнесла Ники громким звенящим голосом.
— Защита делает перерыв, — сказал Кромвелл. Словно кот, что съел канарейку, «Папаша» Ломбард вышел вперед и приступил к перекрестному допросу Ники.
— Я понимаю, что это может быть очень тяжело для вас, мисс Сандеман, — сказал он вежливо и с симпатией, — и глубоко сожалею, что мои вопросы могут поставить вас в неудобное положение. Я знаю, что, должно быть, это очень тяжело — расти без отца…
— Да, едва слышно согласилась она, так и было… «Папаша» кивнул.
— Я понимаю, что это должно было быть очень тяжело также и для вашей мамы. Но она изо всех сил старалась, не правда ли, вырастить вас так, чтобы вы чувствовали, что у вас есть какое-то положение.
— Да, — ответила Ники, погружаясь против своей воли в воспоминания, — она пыталась, но это было невозможно. Так уж здесь складывались дела. Она… Ломбард прервал ее:
— Я в этом уверен. И она говорила вам, что X. Д. Хайленд ваш отец и заботится о вас.
— Да, — сказала Ники, стараясь удержать слезы.
— И конечно, вы верили вашей маме.
Ники застыла, внезапно заслышав сигнал тревоги.
— Да, я верила ей, — холодно сказала она. Моя мама не была лгуньей.
— Конечно, нет, — мягко сказал «Папаша». — Но ведь вы знаете, мисс Сандеман, что иногда, любя своих детей и желая им лучшего, мы стараемся защитить их от информации, которая может причинить им боль и печаль.
— Возражаю! выкрикнул Кромвелл, вскакивая на ноги. — Мистер Ломбард тенденциозно излагает слова свидетеля и произносит речь…
— Возражение принимается, — сказал судья Петти. — Мистер Ломбард, если вы хотите задать вопрос свидетелю, задавайте его.
— Я задам, ваша честь, конечно, задам. Мисс Сандеман, — сказал Ломбард, — разве невозможно, чтобы ваша мать выдавала вам X. Д. Хайленда за вашего отца только потому, что он был богатый и выдающийся человек? Разве невозможно, что она пыталась защитить вас по-своему? Разве невозможно…
— Нет! — громко крикнула Ники, желая остановить этот поток предположений. — Это невозможно! Это он подталкивает вас на это! — Она указала на Дьюка, который сидел, самодовольно улыбаясь во время этого тяжкого испытания. — Он пытается сейчас запятнать мою мать, потому что она не может здесь защитить себя. Он…
— К порядку, к порядку, — сказал судья, с силой стукнув своим молотком. — Прошу свидетеля воздержаться от дальнейших выпадов, иначе я накажу вас за неуважение к суду.
— Я понимаю ваши чувства, продолжал Ломбард, — разумеется, понимаю. И мне огорчительно причинять вам новые страдания, мисс Сандеман, в самом деле огорчительно. Я всего лишь хочу выяснить истину.
— Истину… — с горечью повторила она. Или то, что сойдет за нес, лишь бы удовлетворить вашего клиента.
— Мисс Сандеман, — увещевающе произнес судья, — я уже предупреждал вас…
Неожиданно дверь зала распахнулась. После короткого разговора с судебным приставом мужчине позволили войти. Он подал знак Ломбарду.
— Ваша честь, могу я просить вас о пятиминутном перерыве? — спросил Ломбард. — Мне кажется, мы можем прояснить все это дело без дальнейших проволочек, если суд извинит меня.
— Очень хорошо, мистер Ломбард. Перерыв пять минут. Ники оставила место свидетеля и поспешила к Кромвеллу.
— Что происходит? — спросила она. Кромвелл покачал головой.
— Не знаю. Но если он собирается представить улики, с которыми мы не знакомы, я могу оспорить его на основании существующих правил. Сохраняйте спокойствие, Ники. Не позволяйте Ломбарду провоцировать вас.
Как и опасалась Ники, средства массовой информации обрели свой «звездный час» после этой новости и ошеломляющего развития ее «крестового похода» против «Хайленд Тобакко». Неожиданно оказалось, что ее личная история для многих значительно интереснее ее филантропических устремлений.
Репортеры осаждали ее в поисках пикантных подробностей, чтобы облечь в плоть и кровь историю незаконнорожденного ребенка, ищущего признания одной из самых богатых и известных семей Америки. Копаясь в прошлом Ники, они неожиданно натолкнулись на такую «золотую жилу», как до сих пор не раскрытое убийство Гейбриэл Сандеман. Оказавшись лицом к лицу с репортерами, которые всячески обсуждали эту мрачную тайну, Ники с трудом удерживалась от побуждения высказать, что за это преступление несет ответственность X. Д. Хайленд. В конце концов доказательств нет, и такое обвинение побудило бы всех считать, что она совсем растерялась. Но покоя своим молчанием она не купила. Когда она отказалась как-либо прокомментировать убийство, репортеры запрудили улицы Виллоу Кросс, интервьюировали старожилов, а некоторые из них припомнили — или сделали вид, что припомнили — покойную Гейбриэл Сандеман, как нездешнего происхождения «штучку», о которой ходили слухи, что она вела беспутную жизнь, занималась скверными делами, прежде чем «плохо кончила».
Одна предприимчивая телевизионная ищейка копала даже глубже других. Открыв, что Элл Сандеман и сама была незаконнорожденной дочерью французской олимпийской медалистки Моники Веро, раздула этот факт в статью о незаконнорожденных детях «богатых и знаменитых». И в этой связи рассуждали о том, сумеет ли Ники избежать такой же судьбы: иметь собственного незаконнорожденного ребенка.
Чувствуя, что падает духом от разрастающегося скандала, Ники забаррикадировалась в своем коттедже. Уилл, уехавший в Калифорнию для участия в специальной телевизионной дискуссии, позвонил, предложив немедленно вернуться, чтобы: обеспечить ей поддержку. Но она была настроена держать его подальше от себя. Она чувствовала, что его карьера может пострадать, если его свяжут с ней «любовным интересом».
Однако без предупреждения явился Алексей. Не обращая внимания на фотографов и операторов телевидения, разбивших лагерь у подъездной дороги к ее дому, он прошел мимо них, выйдя из своей машины, позволив сфотографировать его на пороге дома с чемоданом, вынутым из багажника.
— Выходи за меня замуж прямо сейчас, — заявил он Ники, сразу после того как она поздоровалась с ним. — Нет никакой необходимости подвергать себя всей этой нервотрепке. Тебе ничего не нужно от Хайлендов, Ники. Если ты хочешь получить новое имя, возьми мое! Брось Виллоу Кросс и возвращайся со мной в Балтимор.
— Я не могу оставить Виллоу Кросс. Во всяком случае, не теперь. Не из-за того, что некоторые люди говорят обо мне. И не из-за того, что они пытаются заставить меня чувствовать себя тварью. Я должна была бы уже привыкнуть к этому, — добавила она грустно, — но не могу. Мне так же плохо сейчас, как в детстве.
— Но почему тогда ты не откажешься от этого сражения? До сих пор ты остаешься единственной пострадавшей, и я не хочу видеть тебя…
— У меня нет выбора! — горячо возразила она. — Неужели ты этого не понимаешь, Алексей! И я не обрету себя, пока все не завершится! Мне нужны не деньги Хайлендов, Алексей! И не их имя! Я сражаюсь за себя, можешь ты это понять?
Он надолго замолчал, словно услышал нечто большее, чем слова Ники, словно наконец услышал то, что всегда отказывался слышать..
— Если все эти истории беспокоят тебя, — мягко сказала Ники, — если ты чувствуешь, что они могут каким-то образом повредить твоей карьере, может быть, для тебя будет лучше вернуться в Балтимор. Я пойму тебя, Алексей, в самом деле пойму.
Гримаса боли исказила лицо Алексея.
— Я однажды обещал, что не оставлю тебя, Ники. Значит, если ты идешь до конца, то я останусь здесь, пока все это не завершится.
Ники верила, что место в правлении «Хайленд» каким-то образом легализует ее происхождение и упрочит репутацию. А теперь, похоже, ей придется вести эту битву в зале суда — и снова появилась опасность, как писали газеты, что в глазах мира она как бы не существует официально.
Несмотря на все сплетни и злословие, она была готова пойти на такой риск. Ее лишь беспокоило, что она не видела Уилла и ничего не слышала о нем с тех пор, как Алексей появился в Виллоу Кросс. Видимо, он поверил всему, что говорили о Ники, даже не дав ей возможность объясниться.
Она поехала в Рэйли за день до слушания дела, чтобы встретиться с Кромвеллом, который разместился в местном отеле и работал не считаясь со временем, чтобы подготовиться к защите.
— Каковы мои шансы? — спросила она, зная, что он будет честным до грубости.
— Приблизительно пятьдесят на пятьдесят, — ответил он. — Последнее подобное дело в штате Северная Каролина рассматривалось в 1954 году. Богатый бизнесмен в Рэйли оставил свое состояние жене и детям с условием, что оно будет разделено поровну. У него был незаконнорожденный сын, который потребовал, чтобы он был включен в их число, потому что родился до того, как было составлено завещание. Он заявил, что не был особо упомянут в завещании, потому что отец не хотел смущать законных детей.
— И что произошло? — спросила Ники. Лицо Кромвелла передернула гримаса.
— Суд принял решение против него. Судья рассудил, что если незаконнорожденный ребенок не был признан своим отцом, то суд не имеет возможности узаконить отпрыска незаконного союза.
— Понимаю. Похоже, что для меня это дело вовсе не пятьдесят на пятьдесят.
— Этому решению уже более тридцати пяти лет, — напомнил ей Кромвелл. Но даже тогда, если бы тот человек обладал возможностями выдержать схватку в апелляционном процессе, решение могло бы быть изменено. Более того, — добавил он, в других штатах прошло огромное число подобных дел, в которых судьи выносили решения в пользу незаконнорожденного ребенка. Даже Юг, Ники, не чужд прогрессу в подобных вопросах. Все, что мы должны сделать, это убедить суд, что, поддерживая материально вас и вашу мать, поскольку у нее не было других известных средств к существованию, как это делал X. Д. Хайленд, он тем самым фактически признал вас как принадлежащих его семье.
— Я пыталась убедить в этом саму себя всю свою жизнь, — с горечью произнесла Ники.
— Не упоминайте об этом, — предупредил ее Кромвелл. — Я уже выступал раньше против этих юристов «Хайленд», Ники. Они чертовски хороши и умеют чертовски быстро подметить любой признак слабости, так что вы не должны проявлять ни малейшего колебания или сомнения. Наша позиция должна быть такой — вы без каких-либо сомнений дочь X. Д. Хайленда, а Дьюк Хайленд тщетно пытается отвергнуть законную претензию.
— Но так оно и есть на самом деле, — прервала его Ники с горячностью, — так оно и было всегда!
— Вот и хорошо, — сказал Кромвелл с улыбкой, — помните об этом, когда мы будем в суде, и, может быть, шансов окажется больше, чем пятьдесят на пятьдесят.
Зал суда был заполнен до отказа, репортеры заняли все задние ряды, телевизионные камеры облепили все входы. Когда Ники вошла в зал и увидела Дьюка и Пеппер, сидящих рядом со своими юристами, она на мгновение замедлила шаг. Но Алексей, идущий рядом, подбадривающе взял ее под руку, и она продолжила свой путь. Ей придавала силу мысль, что ей принадлежит любовь этого мужчины, который обещал всегда быть рядом. Здесь были и другие, на чью любовь и поддержку она могла рассчитывать всегда и везде Хелен, Блейк, Кейт. Даже Джим и Бо пришли сюда.
И все же, окидывая взором галерею для публики, она не то надеялась, не то ожидала увидеть лицо другого человека, который не обещал ничего. Мужчины, который отвернулся от нее, возможно, в последний раз Секретарь объявил традиционное: «Слушайте! Слушайте! Слушайте!», когда в зал вошел судья Гаррисон Петти. Бросив неодобрительный взгляд в сторону репортеров, он сделал строгое предупреждение:
— Леди и джентльмены из прессы! Вы находитесь здесь по моему усмотрению. Если ваше присутствие каким-либо образом окажется нарушающим порядок или назойливым, вы будете немедленно удалены из зала суда.
— Что вам известно об этом судье? — шепотом спросила Ники у Кромвелла.
— Это не человек Хайлендов, если это то, что вы хотели спросить.
— Я надеялась, что хоть что-то будет вам благоприятствовать.
Кромвелл покачал головой.
— Это пораженческий разговор, Ники Помните, как мы договаривались? Твердая уверенность! Ну а если вы не чувствуете этою, то притворитесь такой.
Ники кивнула. Через несколько минут ей пришлось изобразить неподдельную уверенность, когда главный юрисконсульт «Хайленд» — Квентин, «Папаша», Ломбард вышел вперед, чтобы сделать предварительное заявление. В прошлом известный всей Америке футбольный защитник, он был так же прославлен своим искусством в суде, как и своими победными выступлениями за «Голубых Дьяволов» Дьюка.
В своей неторопливой и витиеватой речи Ломбард сказал, что факты в этом деле просты и незамысловаты. С помощью каких-то «неизвестных средств» (здесь он сделал паузу, чтобы она заметила намек) и по «соображениям, лучше известным ей самой» (опять значительная пауза) мисс Николетта Сандеман «раздобыла» полномочия Уильяма Хайленда. «Обнаружив, что эти полномочия недействительны по подлинным правилам „Хайленд Тобакко компани“, — продолжал он, — мисс Сандеман решила предъявить претензию на родство. Хотя эта претензия не имеет никаких юридических оснований, она препятствует ведению бизнеса „Хайленд“. По поручению моих клиентов я вынужден просить суд вынести скорый и справедливый вердикт».
По контрасту с ним Джон Кромвелл выглядел просто воплощением юриста с Севера — быстрым, рациональным и сухим. Да, он тоже просит суд быть скорым и справедливым в вынесении того, что только и может быть единственно справедливым решением — даровать Николетте Сандеман тот законный статус, в котором ей так долго отказывали.
Ломбард вызывал трех свидетелей — Дьюка, Пеппер, и юриста, который готовил завещание X. Д. Хайленда, с одним намерением: взять за образец прецедент 1954 года и вынудить суд вынести подобный же вердикт. Все свидетели под присягой заявили, что X. Д. никогда не упоминал о существовании такого ребенка и не выражал никакого интереса обеспечивать Николетту Сандеман.
Кромвелл отказался подвергнуть кого-либо из этих свидетелей перекрестному допросу.
— Допрашивать лжецов не имеет никакого смысла, — сказал он Ники, — если нет никаких документов, чтобы доказать ложь.
С улыбкой победителя Ломбард занял свое место за столом истца. Теперь наступила очередь Кромвелла. Его единственным свидетелем во всем этом процессе была сама Ники Сандеман.
Хотя Кромвелл и репетировал с ней, Ники сразу забыла все его указания, когда стала отвечать на вопросы. Запинаясь и краснея на слове «отец», она попыталась убедительно обрисовать те годы, когда X. Д. Хайленд был постоянной частью жизни ее и Элл.
— Ваша мать работала в упомянутые годы, мисс Сандеман?
— Не работала, — не без стыда признала Ники.
— На что же вы жили в этот период?
— Возражаю, — вмешался Ломбард. — Маленький ребенок не мог знать финансовые детали жизни своей матери. Все, что она сможет сказать, будет основываться на слухах.
— Ваша честь, мы просим у суда снисхождения и проявления здесь некоторой терпимости, — сказал Кромвелл. — Хотя мисс Сандеман и была ребенком, она может свидетельствовать, в меру своего знания, об определенном финансовом положении.
— Суд разрешает ответить на вопрос, — постановил судья Петти.
— Мой отец каждый месяц присылал чек, — ответила Ники, — Моя мама показывала их мне, когда я расстраивалась, что его нет с нами.
— Расскажите суду своими собственными словами, мисс Сандеман, о каких-то признаках присутствия вашего отца в вашем доме.
Запинаясь, Ники рассказала о гардеробе X. Д., который он держал в их доме, об особых винах, которые он присылал из своего личного погреба, и блоках сигарет постоянных сортов.
— Благодарю вас, мисс Сандеман. А теперь я покажу вам этот документ, который прошу приобщить к рассмотрению. Вы узнаете его?
— Да. Это прошение моей матери о гражданстве.
— Вы можете вслух прочитать имя поручителя вашей матери?
— Хенри Дэвид Хайленд, — Произнесла Ники громким звенящим голосом.
— Защита делает перерыв, — сказал Кромвелл. Словно кот, что съел канарейку, «Папаша» Ломбард вышел вперед и приступил к перекрестному допросу Ники.
— Я понимаю, что это может быть очень тяжело для вас, мисс Сандеман, — сказал он вежливо и с симпатией, — и глубоко сожалею, что мои вопросы могут поставить вас в неудобное положение. Я знаю, что, должно быть, это очень тяжело — расти без отца…
— Да, едва слышно согласилась она, так и было… «Папаша» кивнул.
— Я понимаю, что это должно было быть очень тяжело также и для вашей мамы. Но она изо всех сил старалась, не правда ли, вырастить вас так, чтобы вы чувствовали, что у вас есть какое-то положение.
— Да, — ответила Ники, погружаясь против своей воли в воспоминания, — она пыталась, но это было невозможно. Так уж здесь складывались дела. Она… Ломбард прервал ее:
— Я в этом уверен. И она говорила вам, что X. Д. Хайленд ваш отец и заботится о вас.
— Да, — сказала Ники, стараясь удержать слезы.
— И конечно, вы верили вашей маме.
Ники застыла, внезапно заслышав сигнал тревоги.
— Да, я верила ей, — холодно сказала она. Моя мама не была лгуньей.
— Конечно, нет, — мягко сказал «Папаша». — Но ведь вы знаете, мисс Сандеман, что иногда, любя своих детей и желая им лучшего, мы стараемся защитить их от информации, которая может причинить им боль и печаль.
— Возражаю! выкрикнул Кромвелл, вскакивая на ноги. — Мистер Ломбард тенденциозно излагает слова свидетеля и произносит речь…
— Возражение принимается, — сказал судья Петти. — Мистер Ломбард, если вы хотите задать вопрос свидетелю, задавайте его.
— Я задам, ваша честь, конечно, задам. Мисс Сандеман, — сказал Ломбард, — разве невозможно, чтобы ваша мать выдавала вам X. Д. Хайленда за вашего отца только потому, что он был богатый и выдающийся человек? Разве невозможно, что она пыталась защитить вас по-своему? Разве невозможно…
— Нет! — громко крикнула Ники, желая остановить этот поток предположений. — Это невозможно! Это он подталкивает вас на это! — Она указала на Дьюка, который сидел, самодовольно улыбаясь во время этого тяжкого испытания. — Он пытается сейчас запятнать мою мать, потому что она не может здесь защитить себя. Он…
— К порядку, к порядку, — сказал судья, с силой стукнув своим молотком. — Прошу свидетеля воздержаться от дальнейших выпадов, иначе я накажу вас за неуважение к суду.
— Я понимаю ваши чувства, продолжал Ломбард, — разумеется, понимаю. И мне огорчительно причинять вам новые страдания, мисс Сандеман, в самом деле огорчительно. Я всего лишь хочу выяснить истину.
— Истину… — с горечью повторила она. Или то, что сойдет за нес, лишь бы удовлетворить вашего клиента.
— Мисс Сандеман, — увещевающе произнес судья, — я уже предупреждал вас…
Неожиданно дверь зала распахнулась. После короткого разговора с судебным приставом мужчине позволили войти. Он подал знак Ломбарду.
— Ваша честь, могу я просить вас о пятиминутном перерыве? — спросил Ломбард. — Мне кажется, мы можем прояснить все это дело без дальнейших проволочек, если суд извинит меня.
— Очень хорошо, мистер Ломбард. Перерыв пять минут. Ники оставила место свидетеля и поспешила к Кромвеллу.
— Что происходит? — спросила она. Кромвелл покачал головой.
— Не знаю. Но если он собирается представить улики, с которыми мы не знакомы, я могу оспорить его на основании существующих правил. Сохраняйте спокойствие, Ники. Не позволяйте Ломбарду провоцировать вас.