Маркеев Олег. Цена посвящения - Время Зверя

   Мужчина тоже окончил осмотр. По лицу не угадать, с каким результатом.
   - Как понимаю, Максим Владимирович Максимов? - Он протянул широкую ладонь.
   - Да.
   Хватка у мужчины оказалась медвежья, Максимову пришлось в ответ до отказа напрячь пальцы. Ими он постоянно для тренировки крутил маленький стальной шарик, подушечки пальцев давно налились стальной твердостью. Ответ мужчине понравился, во всяком случае, взгляд заметно потеплел.
   - Это дядя Вася, - представила его Карина. - Если официально, Василий Васильевич Иванов.
   "ФИО что ни на есть "конторские". Бальзам на душу любого кадровика, а не имя-отчество! Даже извилины напрягать не надо, чтобы догадаться, куда с такой первой строчкой в анкете берут", - подумал Максимов.
   - Начальник службы безопасности, - подтвердил его догадку Иванов. Долетели без проблем?
   Максимов кивнул.
   - А у нас накладка. - Василий Васильевич нахмурился.
   Карина придвинулась ближе к Максимову.
   - Макс, похороны, оказывается, вот-вот начнутся! - выпалила она.
   - Вернее, уже начались, - вставил Василий Васильевич. - По не зависящим от нас причинам церемонию перенесли на шестнадцать часов. Отпевание начали без нас. Но на кладбище мы успеваем. Я все организовал. - Он не сдержался и с укоризной добавил: - "Эйр Франс" вечно опаздывает. Надо было вам лететь нашим бортом, а не обычным рейсом. Я же все организовал...
   Карина резко вскинула подбородок и хлестнула по его лицу таким взглядом, что тот осекся.
   "Ну и характерец у нас! Прямо маленькая графиня и конюх, допустивший бестактность", - мелькнуло в голове у Максимова.
   Кто-то из родни Карины, звонивший по телефону, вслед за печальным известием сразу же предложил связаться с представителем холдинга в Париже. Потом звонил сам представитель, докладывал, что арендован частный "Гольфстрим". Маломерный самолетик уже прогревал движки и готовился принять на борт Карину, если пожелает - с сопровождающим. Но Карина наотрез отказалась.
   Отношения с отчимом и его капиталом сложились у нее трудные, изрядно приперченные подростковым максимализмом. Карина решила, что полетит регулярным рейсом, "как все нормальные люди", Максимов спорить не стал. И "Гольфстрим" порожняком взял курс на Лондон, чтобы захватить брата Карины, постигавшего азы хороших манер и высшей математики в частной школе.
   Не в пример сводной сестре, брат не гнушался имущественного положения отца и охотно им пользовался. Возможно, потому что родился, когда все уже было. И не было у него отца, разгильдяистого художника Дымова, в память о котором Карина отказывалась сменить фамилию.
   - Ма-акс! - Карина тихонько подергала Максимова за рукав.
   Он и сам уже понял, что все планы идут наперекосяк. В Москве его ждали другие люди и совершенно другие дела. Просто срочный вызов и известие о смерти отчима Карины совпали. Какие именно дела потребовали прервать краткий отпуск, заработанный буквально кровью и потом, он не знал. Но был уверен, что к печальным хлопотам семьи Карины они не имеют никакого отношения. Как-то само собой подразумевалось, что из Шереметьева каждый отправится своей дорогой. И встретятся, когда решат свои проблемы.
   - На похороны приглашать не принято, - вступил Василий Васильевич. Приходят знакомые, если сочтут необходимым отдать последний долг. А ведь вы встречались с Ашотом Михайловичем, если мне не изменяет память?
   "Аргумент. И не поспоришь! - подумал Максимов. - И на осведомленность свою заодно намекнул. Бульдозер бульдозером, а как тонко подкапывает".
   Шеф безопасности не мог не знать, что экспедицию в Таджикистан профинансировал отчим Карины. Слава богу, Матоянц, заключая с Максимовым сделку, не мог предположить, что из Мертвого города его падчерица будет вырываться с боем, прячась от баражирующих в небе вертолетов. Иначе за те же десять тысяч "условных единиц" приказал бы закатать Максимова в асфальт Рублево-Успенского шоссе.
   - Не знаю, удобно ли в таком виде?
   Максимов был одет по-походному, в темное, но не с такой вызывающей милитаристичностью, как Карина.
   - Плащик набросите, сойдет, - успокоил его Иванов. - Там будут люди разные, думаю, особо не выделитесь. А если дождика боитесь, то могу выдать по зонтику. Специально захватил.
   Он улыбнулся. Вышло у него это натужно и неестественно - как камаринская у дрессированного медведя.
   Максимов встретился взглядом с тоскливыми глазами Карины.
   Поверх тонкого черного свитера на ее шее висел медальон. Грубо обработанная серебряная пластина с загнутыми краями. Как зубилом, на зачерненном серебре был выбит крест святого Андрея. Буква "Х" для тех, кто не умеет читать знаки. Для Посвященных руна "Гебо" - знак единства. "Двое светлых, свободных и сильных встретились на перекрестке Путей. В этот миг они нерасторжимо едины, но между ними, - как сказал Блюм*, - пляшет звездный ветер. Свобода без границ и священные узы братства - вот истинное единство".
   ##* Ральф Блюм, известный ученый, предложивший собственное толкование магического алфавита древних скандинавов - футарка. В популярной форме о футарке можно прочесть в книгах Блюма "Руны Воина" и "Руны Целителя"; рекомендуется также работа российского специалиста по магии индоевропейских народов Антона Платова "Руническая магия". М.: Менеджер, 1994.
   Максимов сам отлил, освятил и заговорил этот медальон.
   - Едем! - не раздумывая больше ни секунды, решил он.
   * * *
   Едва они, надежно взятые в кольцо охраной, вышли через двери аэропорта, у бордюра беззвучно затормозил представительский "мерседес". За его задним бампером, как привязанный, следовал мощный джип - облагороженный вариант БТРа.
   Охрана проделала все полагающиеся по протоколу и уставу телодвижения, обеспечив безопасную посадку пассажиров в салон.
   Стекла в машине были затемнены выше нормы, происходящее снаружи виделось сквозь густую дымку, но Максимов разглядел, что откуда-то сзади выкатился белый "опель" с символикой ГИБДД и включенной мигалкой. Издав икающий звук клаксоном, он встал в голову колонны и сразу же рванул с места.
   "Дядя Вася даже ментов "зарядил". Неплохо службу организовал", - оценил Максимов.
   Сила инерции вдавила тело в мягкие подушки сиденья. Ускорения он не заметил, но по тому, как к горлу подкатила легкая тошнота, как при взлете самолета, стало ясно, что кортеж летит на предельной скорости.
   Василий Васильевич сидел рядом с водителем, вполоборота к пассажирам. Поймал взгляд Максимова.
   - Неплохо служба поставлена. - Максимов решил сделать ему приятное.
   Василий Васильевич скупым кивком поблагодарил.
   Карина нащупала кнопку на подлокотнике, из паза медленно выползло полупрозрачное стекло, отгородив их от водителя и шефа охраны.
   Судя по контуру фигуры, Василий Васильевич развернулся лицом к движению. Обиделся или нет, неизвестно. Как уже понял Максимов, Иванов мужик себе на уме и делиться с окружающими своими мыслями до поры не спешит.
   - Школа отчима даром не прошла, - тихо произнесла Карина. - Только за одно умение организовать любой процесс его можно было уважать. За что ни брался, все шло без сучка без задоринки. И всегда спокойный, как танк. Только сейчас доперло, каких усилий от него это требовало.
   Он накрыл ладонью пальцы Карины, все еще лежащие на пульте, вмонтированном в подлокотник, разделявший их.
   - Есть такая категория - "атланты". На них любое дело стоит и вокруг них все вертится. И когда семью, дело или страну корежат на разрыв, "атланты" до последнего пытаются удержать конструкцию, пока другие в каком-то сатанинском раже крушат и ломают, что под руку подвернется. И линия разрыва, как правило, проходит здесь. - Максимов чиркнул пальцем по левой половине груди. - Оттого они и уходят из жизни так рано и неожиданно.
   - Все правильно. И все о нем. - Карина тяжело, как перед слезами, вздохнула.
   Максимов хотел спросить, знает ли она, откуда в названии фирмы появилось слово "Атлант" и как следует понимать приставку "Союз". Если бы подтвердилась догадка Максимова, то еще одной версией смерти отчима стало бы больше.
   Но Карина откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Максимов вскользь посмотрел на острую линию ее высоко закинутой шеи и отвернулся к окну.
   От единственной встречи с отчимом Карины у Максимова остались только приятные воспоминания.
   Ашот Михайлович был стопроцентным "человеком дела". Ничего уничижительного в это определение Максимов не вкладывал. "Человек дела", как учил дед, звучит столь же достойно, как и "настоящий солдат". У каждого в жизни свой путь, каждый реализует заложенное в него к а ч е с т в о. Вопрос не в том, что твой дар лучше, престижнее или полезнее других, главное насколько полно ты его раскрыл.
   Короткого общения хватило, чтобы понять, что д е л о для Ашота Михайловича было и крестом, и крыльями одновременно, источником невыразимых мук и неземной радости. Язык не повернулся бы назвать Ашота Михайловича Матоянца дребезжащим словцом "бизнесмен".
   К "бизнесменам" следует относить всех, кто нахватался азов менеджмента, лизинга, инжениринга, франчайзинга, консалтинга, фьючерсов и прочей экономической абракадабры, но напрочь потерял совесть. И неважно, каким именно "бизнесом" занимается человек. Держит сеть ларьков или качает нефть, едва наскребает на налоги и поборы или тасует из оффшора в оффшор миллионы, закончил он СПТУ в Верхнем Волочке и дальнейшее обучение прошел в три захода по семь лет на зонах строгого режима или имеет диплом Финансовой академии и сертификат Гарвардского колледжа бизнеса. Отсутствие совести уже ничем не компенсировать, не прикрыть, не искупить. А нет совести, нет и д е л а. Есть только "бизнес".
   А "бизнес" в русском смысле слова, - это когда личное благосостояние растет обратно пропорционально нищете в стране. Голубая мечта любого "бизнесмена" - стать "олигархом". Чтобы не дрожать по ночам и не отстегивать ежемесячно ментам, а участвовать в согласовании кандидатуры генпрокурора, штамповать в Думе нужные законы и ссужать деньги дочке Всенародноизбранного.
   К безродному племени "бизнесменов", всех этих выбившихся в люди комсомольских фарцовщиков, наглоглазых казнокрадов и осоловелых от безнаказанности взяточников, почему-то причисляют "бизнесвумен". Явно ошибочно.
   Женщины, безусловно, необходимы и порой полезны. Хотя бы для продления рода. Но, глядя на элиту бизнеса России или общаясь с сошками помельче, ловишь себя на мысли, что половым путем, как всем нам Богом предписано, эти особи вряд ли размножаются. И судя по кислым лицам, многие даже не пытаются. Видимо, знают, что выйдет в результате полный дефолт. А "бизнесвумен" не до пеленок с распашонками. Если, конечно, это не оптовая партия контрабанды из Китая.
   Российские "бизнесвумен" явление уникальное само по себе. В термине "бизнесвумен" столько же скрытого смысла, как и в словосочетании "монгольский космонавт". Кто сможет постичь, зачем сыну степей Космос, тот легко поймет, зачем бабе бизнес. Но полная иррациональность данного явления на неуклонном росте числа "бизнесвумен" никоим образом не отражается.
   Непостижимая это для скупого мужицкого ума загадка. Легче клапана вазовского движка через выхлопную трубу достать, чем сообразить, откуда эти стервы появляются. А главное - зачем? И еще - за что нам эта кара Господня?
   Хотя социологи-антифеминисты утверждают, что ничего нового в результате социальной мутации СССР в Гондурас площадью в одну шестую часть суши не произошло. Просто ветры перемен разметали серую хмарь социализма и нагнали розового тумана демократии. И та, кому на роду было предписано стать инструктором горкома ВЛКСМ, отвечающим за сбор взносов в школьных комсомольских организациях, в новое время, сменив трех мужей и успешно разорив два инвестиционных фонда, получила возможность по-галочьи трещать с экрана об экономике, моде и проблеме Курил.
   В то же время некоторые специалисты из другой отрасли знаний настаивают, что "бизнесвумен" - это не явление в социологии, а слабо изученная клиническая форма психопатологии, обусловленная гормональным дисбалансом и падением уровня жизни. Кто их разберет? Ученые мужи спорят, но мужьям от этого не легче.
   Максимов сознательно разрешил мыслям течь, куда им заблагорассудится. Гадать о причинах смерти Матоянца можно до бесконечности, если нет на руках фактов, способных выстроиться в версию. И о последствиях для бизнеса не его дело думать. Наверняка не один десяток голов уже прокручивают сотни вариантов. Когда падает дуб, в рост идет молодой подлесок, а когда умирает лев, тело его терзают гиены. Без сомнений, по завету классика сукины дети уже выстроились в очередь. За наследством умершего.
   А как будет жить семья, потеряв опору, никогда не угадать. Из всех Максимов знал лишь Карину. Но ничего решать за нее он не хотел. Так уж научили, и жизнь не раз подтвердила истину: Выбор делает каждый сам за себя. Это - Закон.
   За Химками поток машин стал плотнее, но кортеж лишь раз сбавил скорость, продавливаясь сквозь пробку. Ревун милицейского "опеля" и нервные вспышки проблесковых сиреневых огней распугивали зазевавшихся, заставляя жаться к обочине. Простые автомобилисты покорно принимали вправо, уступая дорогу власти, роскоши и праву на насилие. Все это напоминало проезд кавалькады средневекового барона сквозь толпу смердов. С поправкой на технический прогресс, конечно.
   - По жизни надо идти либо своей тропинкой по лесу, либо на полной скорости нестись с мигалкой по левой полосе, - задумчиво произнесла Карина.
   - Сама придумала? - Максимов повернулся к ней лицом.
   - Нет. Подруга так говорила.
   - Подростковый максимализм, - поставил диагноз Максимов.
   - Возможно. Тебе было легче, вот потому так четко и рассуждаешь. "Юноше, обдумывающему житье, думающему, жизнь делать с кого. Отвечаю, делай ее с товарища Дзержинского", - продекламировала она. - Даже думать не надо. С Дзержинского - и никаких проблем. А нам с кого делать?
   - Только не с меня. Лучше с Чубайса. Не ошибешься.
   Карина в ответ сделала кислую мину.
   - А твоя подруга что выбрала?
   - Лизка? Не знаю, давно ее не видела. А я, пока во всяком случае, вот так.
   Она обвела рукой салон машины, несущейся на предельной скорости по Ленинградскому шоссе. С милицейской мигалкой впереди и джипом сопровождения на хвосте.
   Глава вторая
   Всех скорбящих...
   Дикарь
   На кладбище пахло новой смертью: сосновыми лапами, свежесрезанными цветами и мокрыми лентами на венках. Из открытой могилы поднимался сырой запах растревоженной земли.
   Люди, скопившиеся на узкой площадке с гробом в центре, казались безликой серой массой. Но если закрыть глаза и принюхаться, то образ толпы раскрашивался в буйные акриловые разводы.
   Доминировали цвета рубиново-фиолетовый и прозрачно-бордовый, с огненной подпалиной, как на флаконе "Фарингейта". Почему-то собравшиеся мужчины в большинстве своем предпочитали именно этот парфюм. Как утверждает реклама, "Фарингейт" - запах политиков и авантюристов.
   Действительно, многие из мужчин имели прямое отношение к авантюре реформ, вытрясавшей из страны душу и последние золотые, как из подвешенного за ноги Буратино. Лидеры бизнеса и политики стояли плотной группой, отделившись от простых смертных незримой границей.
   Сзади их подпирали делегаты с Севера. От северян, крепкошеих и краснорожих дядек, исходил народный шипровый дух, составленный из "Денима", "Дакара" и непонятной гадости с оптового рынка.
   Траурно элегантных дам окружало густо-фиолетовое облако "Опиума", с яркими просветами "Анаис" и золотыми всполохами дорогого "Диариссимо".
   Растерянные и осиротевшие сотрудники Матоянца, жавшиеся к ряду соседних могил, источали кисло-прелый запах "Армани". Писк "унисекс", столь любимый офисной челядью. Они и были такими же, безликими, бесполыми существами с нездоровой кожей. Дети перестройки, мутанты межвременья. Вечные менеджеры чужого д е л а, вечные бухгалтеры чужих д е н е г.
   Дикарь, не открывая глаз, чуть повернул голову, чтобы не мешал запах волос подруги. Лиза предпочитала "Айсберг", чей неестественно чистый, льдистый запах навевал мысли о смерти и так контрастировал с ее черными агатовыми глазами. Но ему сейчас хотелось ощутить запах другой женщины. Стоявшей у другого края могилы. Даже без этого мрачного рва, разделяющего их, вдова казалась такой недосягаемой, такой неприступной в своем горе. И все же - такой манящей.
   Почти сразу он поймал ноздрями тонкую струйку теплого аромата, нежного и бархатного, как кожа спящей арабской красавицы.
   "Замзара", - прошептал Дикарь.
   Духи "Замзара". Запах призрачный, словно мираж оазиса, о котором уже устал молить иссохшими губами: сквозь пелену знойной дымки едва ощутимо проступают запахи восточных пряностей, сочных фруктов и фантастически ярких цветов, занесенных на землю прямо из садов Аллаха. Волнующий и опасный запах, как шелест одежд приближающейся в темноте женщины.
   Дикарь незаметно облизнул вдруг пересохшие губы.
   И тут же вздрогнул, хищно поведя носом.
   Он первым уловил движение по кладбищенской дорожке. Идущих скрывали кусты, густо увешанные мокрыми лоскутками листьев. Но слух у Дикаря был такой же острый, з в е р и н ы й, как и нюх. К могиле быстрым шагом двигалась группа людей. Мокрый песок хрустел вразнобой, сквозь чавкающую тяжелую поступь уверенных в себе мужчин то и дело проступало торопливое стаккато маленьких ступней.
   - Карина, - тихо шепнула Лиза, сжав пальцы Дикаря.
   Дикарь открыл глаза и увидел хрупкую фигурку в развевающемся черном плаще. К груди Карина прижимала букет белых кал.
   По бокам вышагивали два охранника, третий прикрывал с тыла. Немного отстав, грузно и мощно, как танк по бездорожью, двигался крупный мужчина с характерной внешностью начальника безопасности.
   - Инфанта собственной персоной. Круто смотрится, ничего не скажешь, не без зависти отметила Лиза.
   "Молчать!" - мысленно приказал ей Дикарь.
   В ту же секунду он отчетливо представил себе слипшиеся губы в бесцветной помаде и ощутил спазм, сдавивший горло. Его состояние в точности передалось подруге, только во сто крат сильнее. Лиза поперхнулась и, не разжимая губ, сдавленно кашлянула.
   Дикарь удовлетворенно усмехнулся.
   Его власть над этой крашеной куклой, пахнущей духами цвета смерти, была таковой, что стоило п р е д с т а в и т ь самому и п р и к а з а т ь ей уляжется поверх гроба как миленькая и еще ноги раздвинет.
   Он знал, что способен любого, буквально любого из этих, забивших собственный дурной запах дорогими парфюмами, в секунду превратить в дрожащую, пресмыкающуюся тварь. Силы зверя и воли к жизни в нем больше, чем у всей толпы, сгрудившейся вокруг ямы.
   Зонтики, густо облепившие подступы к могиле, как черные поганки, выросшие из одной грибницы, зашевелили влажно блестевшими шляпками, образовав извилистую тропку, упирающуюся в тележку с гробом. Охранники, никого не толкая, а в ы д а в л и в а я одним своим видом, расширили проход до широкой дорожки, и Карина, хлестко щелкая полами плаща, устремилась по ней... И замерла как вкопанная в двух шагах от гроба.
   "Этот сюрприз мы уже прочувствовали. А какого тебе?" - Дикарь, покусывая нижнюю губу, с затаенным злорадством следил за Кариной.
   Гроб, полированный, смотрящийся благородно и дорого, как бейкеровский рояль, был наглухо закрыт. Крышку не поднимали ни на отпевании, ни здесь, у могилы. Пришлось прощаться с покойным Матоянцем, глядя не в его мертвое восковое лицо со слипшимися тяжелыми веками, а смотреть в увеличенный снимок, на котором из-за излишней ретуши лицо Ашота Михайловича выглядело пугающе живым.
   Карина отшатнулась. Потянулась к матери. Та обхватила ее за шею, что-то пошептала на ухо. Карина оглянулась через плечо на гроб, сипло вздохнула и, резко отвернувшись, прижалась лицом к груди матери.
   Дикарь удовлетворенно прищурился. И, как всегда это бывало, - как только ослабело зрение, на полную мощность включился нюх.
   Порыв влажного ветра донес смертельно болезненный аромат белых кал, припорошенных моросью, запах разгоряченной девичьей кожи, сочащийся сквозь свитер, и невесомое облачко "Ноа".
   Дикарь воткнул взгляд в беззащитный, как у жеребенка, затылок Карины. Представил, как мучительно сладко это будет, - вонзиться зубами в упругую ложбинку под самой кромкой жесткого ершика волос. Именно туда, откуда пульсирующими ударами в такт залихорадившему молодому сердцу, выстреливает умопомрачительный дурман духов "Ноа".
   "Пробуждение страсти. Всепокоряющая чувственность и робкая надежда, желание упасть в объятия и жажда обладать, - с тонким чутьем гурмана расшифровал Дикарь букет этих редких духов. - Тропическая бабочка, порхающая в дурмане цветущих орхидей. Луч солнца в зеленом сумраке джунглей. Крадущийся тигр, вспугнувший стайку колибри. "Ноа" - остров опасных грез".
   Прилив возбуждения был такой мощный, что под веками у него заплясали зеленые пятна всех оттенков в ярких вспышках огненно-красного и густо-фиолетовых хлопьев. Голова пошла кругом, и на секунду показалось, что вокруг душный сумрак джунглей, пропитанный запахами страсти и смерти. И Дикарь что есть силы прикусил губу так, что еще немного и на подбородок выползли бы две алые горячие змейки.
   Через мгновение наваждение исчезло. И он задохнулся от ледяного укола в сердце. Страх холодным туманом вполз в разгоряченное мороком и желанием тело.
   Опасность подкралась незаметно. На упругих подушечках тигриных лап. Не потревожив капли мороси на ветках кустов, не вспугнув людей. Но он изощренным чутьем зверя почувствовал близость охотника. Смертельно опасную близость.
   Дикарь чиркнул острым взглядом по чешуе зонтов, выхватил белые пятна лиц и цветные кляксы букетов. Ничего и никого, кто был бы способен гнать впереди себя такую волну страха.
   И тем не менее эти острые льдинки, что щекотали переносье, никогда не появлялись случайно. За ними всегда следовала беспощадная т р а в л я.
   Дикарь усилием воли задавил в себе панику и решил ждать.
   Он знал, что на охоте выигрывает тот, кто умеет чутко ждать. Надо затаиться и ждать, прислушиваясь, всасывая носом запахи, прищурить глаза, чтобы на них не упал луч света, и главное - копить в себе силы и ярость для схватки. Рано или поздно охотник обязательно выдаст себя.
   И тогда начнется самое интересное - охота на охотника.
   Странник
   Максимов намеренно отстал от кавалькады охранников. Явиться к могиле под руку с Кариной посчитал дурным тоном.
   К тому же он был уверен, не одна пара глаз, возможно, усиленная оптикой, вела скрытое наблюдение. Кроме наблюдателей, так сказать, по долгу службы, безусловно, в скорбящей толпе имелись наблюдатели по зову сердца. К ним следовало отнести всех женщин поголовно. И сплетников в штанах не стоит сбрасывать со счетов. Когда по тебе шарит сотня глаз, а в головках звенит вопрос "ой, кто это такой?", или "а ты кто такой?", если голова мужская, поневоле почувствуешь себя не в своей тарелке.
   В мире, чьи делегаты прибыли со скорбной миссией на кладбище, Максимов был никем. Или чужаком, что еще хуже. Им он и решил оставаться. Чужим и ничейным.
   "Кем, интересно, чувствовал себя в своем мире Ашот Михайлович, если выбрал такое место для последнего приюта? - пришла в голову мысль. - Именно, выбрал. Сам. Вряд ли он был из тех, за кого решают другие".
   Место захоронения в столице, как и место жительства, вопрос престижа. Принцип "каждому свое" продолжает действовать даже тогда, когда вам уже в буквальном смысле все равно.
   По статусу Матоянц мог претендовать на самые престижные московские некрополи. Максимов удивился, но не подал виду, когда машины на полной скорости понеслись к Клязьме. Хотя вполне могли протаранить городские пробки и пробиться к Новодевичьему или Донскому. Возможно, на старом армянском кладбище вполне мог сохраниться фамильный склеп. Но вопреки всем светским раскладам для похорон было избрано кладбище, примыкавшее к поселку, на окраине которого стоял дом Матоянца.
   Кладбище оказалось обыкновенным деревенским погостом. Кто-то совсем недавно привел его в порядок. Причем не обошел вниманием даже явно бесхозные за давностью лет могилки.
   Максимов отметил, что нигде не видно ни скапливающегося годами траурного мусора, ни пустых бутылок, ни раскисшей земли. Дорожки, центральные и боковые, петляющие между буйно разросшимся кустарником, заботливые руки посыпали крошкой розового туфа. Подобное интеллигентное отношение к смерти он встречал в Прибалтике и никак не ожидал увидеть на кладбище подмосковного поселка.
   Он посмотрел под ноги, на тихо похрустывающие под каблуками розовые острые катышки. Туф, облицовочный камень из Армении.
   Оглянулся. У ворот стояла недавно отстроенная часовня, сложенная из блоков армянского туфа. Нежно-розовые стены отчетливо выделялись на фоне низких серых туч. Казалось, конусообразное строение впитывает в себя ту малость света, что еще осталась в небе.
   Выйдя из машины, Максимов не успел толком рассмотреть часовню. Теперь, особенно в таком ракурсе и подсветке, невозможно было не заметить характерных линий армянского храма, умело вписанных в русский православный канон.
   Без сомнений, задумал и сработал большой мастер и умный человек. Среди поздней осени Подмосковья церквушка смотрелась родной, навсегда ушедшей корнями в бедный суглинок. Так звучит речь давно обрусевшего армянина, чуть мягче, более напевно, но не царапая слух.