Страница:
Вот и я решил закрыть глаза на ту суету, что происходила вокруг, не митинговал, не интриговал, в объединительных и учредительных съездах не участвовал. Я зарабатывал деньги и вкладывал их в поиск новых технологий.
Как всегда, новое — это хорошо забытое старое. Практически все, что нам нужно, либо давно изобретено, либо существует на бумаге. Основная работа свелась к маркетингу и организационным усилиям. Денег у меня меньше, чем у Сороса, но я знаю, где и что искать. И я такой же русский инженер, как и те, у кого я брал технологии для внедрения. Вы не поверите, но человек в заношенном пиджаке, работающий в полуподвале, первым условием ставил, чтобы его изобретение было внедрено в России! И за то, что таких людей нынешняя политическая сволочь втоптала в нищету, отдельное ей «спасибо».
Ладонь Архитектора, лежавшая в круге света, оторвалась от стола, поднялась в воздух. Указательный палец уставился на Иванова.
— Вы отвечали за экономическую безопасность холдинга, в силу необходимости изучили технологические процессы во всех структурных звеньях и на всех участках. Признайтесь, вас ни разу не посещала мысль, что в холдинге что-то неладно? Ну, скажем, есть «левое» производство, если говорить языком ОБХСС?
— Нет. «Левак», «цех» я нутром чую, — ответил Иванов.
— Отрадно слышать.
Ладонь Архитектора плавно опустилась на столешницу.
— Я вас не обманывал, Василий Васильевич. Просто не превышал уровень информированности выше допустимого. Сейчас ситуация изменилась. Не скрою, она чрезвычайно опасна. Мы начинаем этап внедрения. Иными словами, все, что тайно копилось в рамках проекта «Водолей», станет явным. Техника попадет в руки к людям. И в этом я вижу главную опасность. Техника без человека — мертвый кусок железа. Но и человек по глупости своей способен превратить станок в груду металла, а себя — в кусок мяса. Речь же идет не об отдельном станке, а о технологиях, способных перевернуть наше представление о мире.
— Вы говорили о диктатуре…
— Ай, ерунда! — отмахнулся Архитектор. — Не забивайте себе голову ужасами сталинизма. Оставьте это борзописцам и демшизоидам. Сталин не пил кровь стаканами ради собственного удовольствия, а жизнями платил за индустриализацию. И все, Англия, Франция, Германия и Америка, своей экономикой стоят на костях рабочих мануфактур. Они положенное количество жертв в жернова прогресса бросили раньше нас и успели об этом забыть. Только и всего.
Смените один штамп на другой, и вам станет легче. Просто представьте себе, что на разворованный завод с облупившейся вывеской «СССР» над проходной придет новый директор, запретит воровать, пьянствовать и тунеядствовать. И сделает это не из гонора, а потому что будет уверен, что новые станки уже едут к нему по железной дороге, а сбыт новой продукции гарантирован мировым рынком. И либо он модернизирует производство, либо корпуса завода приспособят под химические отходы чужих производств. Вот так!
Иванов хотел спросить у Архитектора, что-то очень и очень важное, жизненно важное. Но лампа, дававшая мягкий свет, вдруг погасла.
Все вокруг погрузилось в густую, как смола, темноту…
* * *
…Он отчаянно барахтался в густой, как смоль, вяжущей темноте. Вдруг почувствовал, что тело, как пузырь воздуха, стало тянуть вверх, все быстрее и быстрее. Он вынырнул из тьмы и широко распахнул глаза…Свет так ударил в глаза, что Иванов стиснул веки и невольно застонал. Почувствовал, что жгучая влага выдавилась в уголках век и густыми каплями побежала по вискам. Поднял руку, чтобы стереть ее, но в кисть тут же вцепились чьи-то жесткие пальцы.
— Не надо делать резких движений, Вася, — совсем рядом с собой услышал Иванов голос Владислава. — Просто лежи и слушай.
Иванов облизнул мертвые шершавые губы и сиплым голосом спросил:
— Глаза-то можно открыть?
— Глаза открыть можно, — раздался голос Салина.
Иванов приподнял гудящую от боли голову и осмотрелся.
Оказалось, лежит на широкой кровати. Рядом сидит Владислав. В изножье кровати, в кресле — Салин. Решетников примостился на краешке стола.
Шторы в комнате плотно задернуты. Яркий свет идет сверху, от галогеновой лампы под потолком.
— Как вы себя чувствуете, Василий Васильевич? — участливо поинтересовался Салин, не глядя на Иванова. Он сосредоточенно полировал стекла очков.
— Нормально. Голова только побаливает…
— Это пройдет. Да, Владислав?
— Минут пять на свежем воздухе, и никаких проблем, — ответил Владислав.
— Значит, беспокоиться не о чем. — Салин надел на нос очки. — Итак, продолжим. Я мог бы сказать, что имел место обычный обморок. Вы которые сутки живете в нервном перенапряжении, поверили бы. Да и свидетели подтвердили бы. Но не хочется портить отношения примитивной ложью. Это первое. Второй аргумент: мне хочется, чтобы вы целиком и полностью отдавали себе отчет в ситуации. А она чрезвычайная. И требует чрезвычайных мер.
Он дал знак Владиславу.
Иванов почувствовал жесткие пальцы Владислава на своем локте. Только после этого осознал, что рукав рубашки закатан.
— Да, пришлось сделать укол. Другого способа снять информацию в сложившейся ситуации у нас не было, — безликим голосом продолжил Салин. — Катастрофически не хватает времени. Вы же сами проводили допросы, Василий Васильевич, и знаете, что иногда требуются не часы, а месяцы, чтобы снять нужные показания. А у нас на учете каждая минута. Не беспокойтесь, препарат проверенный, никаких побочных эффектов. И ничего, кроме интересующего нас по делу, мы у вас не выспрашивали. Если вас это успокоит — все заняло ровно пятнадцать минут. Столько действует препарат. Согласитесь, тратить таким способом купленное время на ерунду — непростительное мотовство.
— Эх-хе-хе, милок, — раздалось от окна. — Поставил ты нас в положение…
Салин повернулся к Решетникову.
— Я разве не прав, Виктор Николаевич? — спросил Решетников. — Человек пять лет проработал рядом с Матоянцем, а чем он занимался — не просек. Ну — полный ноль! Даже завидно, ей-богу.
— Еще раз извините за способ, но он полностью снял с вас подозрения, — Салин обратился к Иванову. — Под действием препарата человек дает точные ответы на конкретные вопросы. Не бредит и не несет все, что на ум пришло, а отвечает коротко и ясно. Вы не ответили ни на один вопрос, потому что ответов у вас нет. Плохо для нас, хорошо для вас. Что и поставило в тупик моего коллегу. Кстати, информацию о системе охраны дома вы никому не сдавали.
— За исключением Злобина, — с трудом произнес Иванов.
Решетников крякнул в кулак.
— Слышали, милок. Сам рассказал.
Салин кивнул.
— Это делает вам честь, Василий Васильевич. Не только на химическом допросе, но и в обычном разговоре вы не врете.
— Спасибо за комплимент. Я могу встать?
Владислав отрицательно покачал головой.
— Мы скоро уйдем, тогда и встанете, — вслух за него ответил Салин. — Дела ждут. Да и вам разлеживаться особо некогда. — Он выдержал паузу. — Мы посовещались и решили, что вам необходимо сдать дела и отправиться на покой. Финансовый аспект мы решим корректно. Скажем, вы продадите свой бизнес, фирму «ЭКС» за разумную, но приемлемую для вас цену.
— На круг выйдет такая персональная пенсия, что Горбик позавидует, — вставил Решетников. — Давно тебе пора на пенсию, Вася. Мышей не ловишь.
— Ну я бы не стал так формулировать… Но в целом поддерживаю. — Салин мягко шлепнул по подлокотнику. — Вы выходите из игры. Срок на передачу дел — две недели. Начиная с сегодняшнего дня.
Иванов приподнялся на локте. Странно, но вся муть из головы вышла, словно выспался всласть. И зрение стало четким.
Он долго рассматривал Салина с Решетниковым. Прояснившиеся глаза видели привычные лица совершенно по-новому. А может, все дело в прояснившемся сознании? Во всяком случае Иванов четко отдавал себе отчет, что видит их последний раз в жизни.
— Кто будет преемником? — глухо спросил он.
— Ох-хо-хо, милок, — вздохнул Решетников. — Кем тебя заменить найдем. Полезных идиотов всегда навалом. Где бы нам второго Архитектора найти! Хорошо ты Матоянца назвал — «Архитектор». В самую что ни на есть точку!
Повисшую тишину вспорол глухой вибрирующий звук.
Владислав сорвал мобильный с ремня, как выхватил пистолет из кобуры, одним движением, резким и отточенным.
— На приеме, — бросил он в трубку. — Да… Понял.
Он убрал трубку на место.
Иванов вверх не смотрел, лица Владислава не видел. Зато видел Салина, резко вскинувшего холеный подбородок.
Луч света брызнул искорками, разбившись о дужку очков.
— Можно, Владислав, — разрешил Салин в ответ на немой вопрос оперативника.
— Злобин взял след.
Короткая фраза, как выстрел, изменила все и сразу. Воздух в комнате стал плотным, звенящим от напряжения.
Решетников сбросил с лица маску добродушного ерника. Оказалось, он умеет делать лицо первых командармов: лихих и беспощадных рубак, на взмыленных жеребцах ворвавшихся во власть.
Он слез с угла стола, запахнул плащ.
Салин, чуть помедлив, выбрался из кресла. Одернул пиджак, только после этого застегнул плащ, завязал пояс узлом.
— Прощайте, — невнятно произнес он.
Вышел первым. За ним — Решетников.
Последним на пружинистых волчьих ногах выскользнул Владислав.
Не попрощавшись и даже не оглянувшись.
Глава десятая. След оборотня
Серый Ангел
Иванов правильно сказал, у следователя всегда больше вопросов, чем он задает вслух. Просто на большинство вопросов он ищет ответ сам. Подследственному сам Бог велел крутится, как угрю на сковородке, не захочет, а соврет. А следователю Бог положил копать землю на три метра вглубь и не верить ничему, что не удалось трижды перепроверить.
Злобин, сев в машину, замкнулся и демонстративно отвернулся от притихшей Ольги.
Вопросы гудели в голове, как пчелы в улье.
«Почему дом обнесен эшелонированной системой сигнализации? Не жилье, а спецобъект какой-то. Создалось впечатление, что Матоянц именно так его и проектировал. Причина? Если отбросить версию, что Матоянц страдал паранойей, то должно быть рациональное объяснение. Скорее всего, его следует искать в деятельности холдинга.
А что есть холдинг „Союз-Атлант“, если судить по справке, что мне сунул Игнатий Лойола? Восемь структурных подразделений различной специализации: от спецстроительства в нефтедобывающем комплексе до микробиологической лаборатории. Плюс блок управления. Всего — полторы тысячи человек. Обороты солидные, но не чета Газпрому. Только звучит красиво „холдинг“, а так — третье место в пятой сотне. Больше походит на хозрасчетный НИИ, чем на коммерческую структуру. И вдруг такая система безопасности.
Почему смерть столь незначительного коммерсанта всполошила серьезных людей? Игнатий Лойола намекнул, что дело держат на контроле в администрации Президента. Им там что, больше делать нечего? Особенно когда Скуратов „копает“ дефолт. Есть ли связь интриг вокруг дефолта со смертью Матоянца? И вообще, насколько Матоянц был связан с политикой? Лично, во всяком случае официально, „не состоял, не подписывал и не участвовал“. А негласно? А через холдинг?
Либо холдинг — химера, пустышка для прикрытия финансовых афер, либо, если он реально работал, на его базе осуществлялось нечто, достойное таких мер безопасности. И Матоянц имел основания считать себя ключевым звеном, поэтому так и озаботился личной безопасностью. Все ответы надо искать в делопроизводстве холдинга.
Стоп, не увлекайся! Видеозапись… Она полностью блокирует дальнейшее расследование. Да еще пачка показаний свидетелей и экспертиз. Можешь расслабиться, никто постановление территориалов не отменит. Даже Игнатий Лойола. Да я сам буду против! Против очевидных фактов не попрешь. А будет желание — не дадут».
В голову пришла мысль чрезвычайно интересная и опасная. И Злобин сразу же решил испытать ее на излом. Сломается, проще выкинуть из головы.
Он повернулся к Ольге, с безучастным видом смотревшей в окно. Зажатая, замкнувшаяся, в служебной «Волге» она выглядела ребенком, оказавшимся на празднике взрослых. По всему было видно, что поездка ей уже не в радость.
— Оля, кто в ту ночь был в доме из ближайших родственников?
Ольга от неожиданности захлопала глазами. Потом собралась и четко ответила:
— Жена, мать Матоянца, восемьдесят с хвостиком лет. Двоюродная сестра Белла, гостила неделю. Постоянно живет с мужем в США. Приезжала навестить родню в Армении. Собиралась улетать через день.
— Был обратный билет?
— Да. Я сама видела. Как обычно, держала в паспорте. Я попросила всех предъявить документы, ну и увидела.
— Молодец. А кто из ближайших родственников участвовал в опознании?
— Жена. — Оля нервным движением потерла пальцем висок. — Там Иванов пытался всем заправлять. Но я настояла, чтобы приехала жена.
— Оленька, по сути там же опознавать нечего было. Ни лица, ни внутренностей… Труп-то обмыли, или как обычно?
— В этот раз все было не как обычно. Идеально все было, как по инструкции.
— «Эффект жареного петуха», — вставил Злобин, чтобы сбить Олю с едкого тона.
— А?
— Узкоспециальный термин. Не обращайте внимания. Итак, жена опознала его по… По чему она его опознала?
Злобин краем глаза поймал ироничный взгляд водителя в зеркальце. Парню явно не терпелось вставить что-то в духе поручика Ржевского.
— По кисти левой руки, — ответила Ольга. — У него был характерный шрам в виде трилистника. Потом, само собой, истерика, рвота, обморок. По полной программе.
— А вы?
— Что — я? Я уже привыкла.
Злобин посмотрел на ее кукольное личико школьной отличницы и решил не комментировать. Сама себе службу выбрала. Станет тошно — уйдет.
— Посмертную маску эксперт снимал?
— Да, я же говорю, все было по высшему разряду.
— Кто опознавал по фото с посмертной маски. Иванов и жена?
— Да. И еще начальник личной охраны. Все это есть в деле, Андрей Ильич.
— Да, да, я помню… А теперь, Оля, вспомните запись, потом всю эту суету с трупом… Вас не посещала мысль, что все это инсценировка? Качественная, безупречная инсценировка по предварительному сговору?
Оля округлила глаза.
— Я не поняла… Вы думаете?
— Нет, это вы, Оленька, подумайте и ответьте.
Злобин достал сигарету, закурил.
Оля все еще прибывала в легком нокауте. Злобин решил — учить так учить и добил:
— Думайте качественно, Оля. Потому что, если версия с инсценировкой имеет право на существование, то в этом спектакле вы играли либо роль марионетки, либо… — Он протянул паузу и добавил: — С учетом желания иметь квартиру в Москве. Чем не мотив?
Сначала на лице Ольги вспыхнул румянец, потом оно сделалось отечно-бледным.
Она резко достала из кармана пачку тонких сигарет. Сунула белую палочку в рот, прикурила и отвернулась к окну.
«Да, девочка, это и есть обратная сторона нашего ремесла. Сегодня ты допрашиваешь, завтра — тебя. Многие, круче тебя в сто раз, с хрустом ломаются, стоит только поменять их местами с подследственным. Удар по психике еще тот! Но разве врач застрахован белым халатом от болезней? Нет, болеет и умирает, как все. Даже риск подцепить заразу у врача больше, чем у обычного человека. Почему тогда опер, находящийся в шаге от тюрьмы, чувствует себя избранным? Риск попасть под статью у него больше, чем у простого обывателя. Вывод: нужно время от времени устраивать самому себе подобный психологический тренинг. Больно, согласен, но полезно. Как там у Суворова? „Тяжело в учении, легко в бою“. Когда подставят и бросят в камеру, учиться держать удар будет поздно».
— О чем бы вы сейчас ни думали, мне нужен ответ на поставленный вопрос. Четкий и однозначный, — голосом экзаменатора окликнул Ольгу Злобин.
Оля сбила столбик пепла в пепельницу на дверце, только после этого повернулась.
— Исключено, — твердо произнесла она. — Инсценировка полностью исключается.
Злобин не без удовольствия отметил, что лицо ее сделалось злым, по-хорошему злым.
«Молодец, удар держит»
— Аргументы?
— Труп был дактилоскопирован в моем присутствии. При желании можно копать дальше. Снять отпечатки в доме и офисе и так далее. Труп не был кремирован. Заметьте, по желанию родственников. В случае необходимости можно потребовать эксгумации. На похороны прилетел сын Матоянца. В доме живет мать Матоянца. Закажите посмертную экспертизу на степень родства — и все всплывет. Нет. — Она встряхнула головой. — Так не подставляются.
— Оля, дорогая моя, на том и стоят органы, что преступник всегда подставляется. Невозможно все учесть. Идеальных преступлений в природе не существует, как нет идеального газа. — Он примирительно улыбнулся, смягчил тон до дружеского. — А вы, Оля, молодец! Даже в состоянии шока трезво мыслите. Спортом занимались?
— Первый разряд по волейболу.
— Ну, если с таким ростом… Значит, за характер и голову в команде держали.
Ольга потупилась. Лицо вновь ожило.
— Я разыгрывающей была. За это девчонки и уважали.
— Толк из вас будет, поверьте бывалому следаку, — продолжил Злобин. — Опыт придет со временем. Но опыт на костяк нанизывать надо. А он у вас есть. Медицинский, так сказать, факт. Иванов о вас невысокого мнения, а я наоборот — считаю, что задатки у вас отменные.
— П-фу! Иванов! — Оля скорчила недовольную гримаску. — На его месте я бы молчала. Гарцевал, как слон, всех жизни учил, а на самом деле что? Если задуматься, после драки кулаками махал. Так?
— Очевидный факт, — с готовностью согласился Злобин.
— И куда теперь весь его профессионализм и опыт засунуть?
«Все ясно, Иванову она не звонила. Отношения у них явно не сложились. Тогда кому?»
Злобин посмотрел на часы.
— Уже скоро, — подсказала Ольга. — Сейчас опушку обогнем, дорога нырнет вниз, потом на взгорок. Метров через триста будет кордон.
— А вас начальник не потерял?
— Я же ему отзвонилась перед выездом. Сказала, что еду на кордон с прокурорским… Извините… В смысле — с вами.
— И он дал добро?
— Конечно. Кто будет спорить с Генеральной?
Злобин кивнул.
«Ясно. Местный зам по следствию явно на „подсосе“ у Иванова. Учтем».
Машина, плавно покачиваясь в колдобинах, залитых водой, медленно пробиралась по дороге, огибающей острый выступ леса. Справа мокло под моросящим дождиком поле. Вспаханная земля ждала снега. Над полем то и дело взмывали вверх грачи. Ложились на ветер, проделывали пару фигур высшего птичьего пилотажа и опрокидывались вниз, на борозды.
Водитель у Злобина был не простой вращатель казенной «баранки», показательно равнодушный ко всему, что происходит в салоне. Сергей окончил юрфак, не первый год служил оперативником в структуре Игнатия Лойолы и, надо думать, кое-что смыслил в оперативных играх. Он послал через зеркальце одобрительный взгляд Злобину.
Покрякал, прочищая горло.
— Извините, Андрей Ильич, давно хочу сказать…
— Да, Сергей?
— Впереди нас кто-то едет. Он воду в колдобинах разогнал, наплывы по краям совсем свежие. Минут пятнадцать прошло. Оля, это единственная дорога к кордону?
— Короткая — да. Все местные ею пользуются. Есть другая, с трассы надо свернуть, потом через Верхнее…
— Что за машина, Сергей? — перебил ее Злобин.
— Протекторы, вроде бы, уазика. У него масло, кстати, подтекает. Да, скорее всего, «УАЗ». Только наш уазик течет, как броненосец «Потемкин» после пробоины. Ему на день ведро масла требуется.
Они обменялись взглядами через зеркальце заднего вида.
«Правильно, Серега. Если нач по следствию на „подсосе“, то что ему стоило не только отзвонить Иванову, но и наряд в лесничество выслать. Только зачем?»
Машина преодолела небольшой подъем. Водитель вдруг резко ударил по тормозам.
— Ого! Чуть не влипли. — Он поставил машину на ручник.
Злобин перегнулся через переднее сиденье.
Дальше дорога круто ныряла с холма и под еще большим углом забиралась на склон другого. В самой низине в центре раскисшей лужи торчал милицейский уазик.
— Вот так. Пока весь мир строил дороги, мы строили социализм, — прокомментировал увиденное Сергей. — Везет нам, Андрей Ильич. Пошли бы вниз юзом, состыковались бы, как «Шатлл» с «Миром».
— Какого он там встал?
— А черт знает! — Сергей указал на блестящую полоску, прошивавшую лужу насквозь. — Ручеек, наверное, от дождей ожил. Но уазик должен такую лужу на ура брать. Странно…
— Посигналь! — распорядился Злобин.
Сергей дважды бибикнул.
Распахнулась водительская дверь «УАЗа» и наружу выпрыгнул кряжистый мужичок в милицейском бушлате. Замахал руками.
— Да не бойся, лоходром, не поеду, — процедил Сергей.
— Это Холстов, старшина из райотдела, — подсказала Ольга.
— Ваш? — спросил Злобин.
— В каком-то смысле мой. Крестный старшей сестры. А так — сейчас за участкового. Три поселка на нем.
Мужчина враскорячку, скользя сапогами по глине, стал подниматься вверх.
— Ладно, подождем.
Злобин откинулся на спинку сиденья. Исподлобья осмотрел окрестности. Пейзаж не изменился. Только на душе стало тяжко.
Нет, он и думать не стал о засаде с мордобоем и пальбой. Слыхал, что какой-то отморозок из областных оперов прострелил ногу заехавшему на его «землю» оперу из московского ОБНОНа. Просто догнал в голом поле, выволок из машины и в ходе диспута в стиле «а ты кто такой?» продырявил человеку бедро из табельного пистолета. Основной аргумент — «земля моя и наркоши на ней — мои». Дело, кстати, замяли.
Но что с ним сейчас произойдет нечто подобное, Злобин даже не брал в голову. Не будет этого — и все. Почему нет? А в жизни все так, одному вечно ни за что морду бьют, а другого даже за дело почему-то зацепить боятся. Злобин считал себя из рода тех, кого тронуть — себе дороже. Вся родня по отцовской линии сплошь казаки. С вольным казаком особо не забалуешь.
А предчувствие беды все же свербило изнутри, грызло нутро, как крысенок корку.
— Серега, ты как? — тихо спросил Злобин.
— Как пионер.
По голосу стало ясно, парень тоже почуял неладное и собрался. Правая рука как бы сама собой съехала с рычага коробки скоростей и легла на колено. Поближе к «Гюрзе», притаившейся в кобуре на поясе.
Сначала над откосом показалась голова в фуражке. Потом туловище в бушлате. Потом все резко пропало из видимости.
Из-за откоса раздалось нечленораздельное; «Ептыть!»
Спустя полминуты на четырех конечностях выгреб старшина. Выпрямился, взмахнул руками, разбрызгав с рук жидкую грязь.
Култыхаться в грязи, видимо, для него было делом привычным. Во всяком случае, настроение не испортилось.
Он широко улыбался, поблескивая металлическими коронками во рту. Если бы на бушлате не было погон, выглядел бы обычным механизатором. Милицейскую фуражку, как картуз, по вечной деревенской моде прилепил на затылок, выпустив на морщинистый лоб пегий редкий чубчик.
— Командир, только не вздумай тронуться! — громко предупредил он. — Мой «козел» выдержит, а тебя за казенную тачку со свету сживут.
Сергей опустил стекло, высунул голову наружу.
— Ты что встал, как ишак на Арарате? — вместо приветствия залепил он.
Старшина скользнул взглядом по номерам «Волги» и решил в словесную перепалку не встревать.
Подошел вплотную к капоту.
— Так, сцепление полетело. Мать его… — Он старался рассмотреть людей в салоне через лобовое стекло. — Ай, и колесо заднее, как на грех… — Он свел грязные ладони. — Зажало его между бревнышек. Там Матвей бревнышки кинул. Ну, чтобы не проваливалось. А их подмыло. Мы с лету хотели. И вот, значит… А вы кто будете?
— Оля, выходим! — бросил Злобин.
Первым распахнул дверь.
Старшина нервно дрогнул горлом. Уставился на Злобина. Потом еще раз удивился, увидев Ольгу.
— Здрасте, дядя Саша, — первой поздоровалась она.
— Привет, крестница! Какими судьбами? — он почему-то обратился к Злобину.
— По делу мы здесь, старшина. — Злобин издалека показал удостоверения. — На кордон едем.
Старшина быстро оглянулся, потом грустно вздохнул.
— Так и мы туда же. Только вот… К-хм.
Злобин подошел ближе. Как и ожидалось, от старшины шел слабый водочный запашок.
— А вам зачем на кордон? — спросил Злобин.
— Так, это… Матвея Петровича, егеря нашего, в правлении ждут. Народ собрался, а его нет. Звонили, никто трубку не берет. Может, линию залило или еще что… Вот я и подумал, слётаю. А вон что вышло. — Он махнул рукой в сторону засевшего по брюхо уазика. — Сцепление, ептыть… Так еще колесо зажало.
— И тебя нам никак не объехать?
— На «Волге»? — Старшина поднял бесцветные брови. — Не-е! И думать забудьте. Сразу утопните по капот. Это только отсюда так кажется. А если поближе, то там одно болото.
Злобин всмотрелся в простоватое, грубо отшкуренное жизнью и водкой лицо старшины. Похоже, что не врал. Но чем-то явно был обеспокоен.
Злобин, сев в машину, замкнулся и демонстративно отвернулся от притихшей Ольги.
Вопросы гудели в голове, как пчелы в улье.
«Почему дом обнесен эшелонированной системой сигнализации? Не жилье, а спецобъект какой-то. Создалось впечатление, что Матоянц именно так его и проектировал. Причина? Если отбросить версию, что Матоянц страдал паранойей, то должно быть рациональное объяснение. Скорее всего, его следует искать в деятельности холдинга.
А что есть холдинг „Союз-Атлант“, если судить по справке, что мне сунул Игнатий Лойола? Восемь структурных подразделений различной специализации: от спецстроительства в нефтедобывающем комплексе до микробиологической лаборатории. Плюс блок управления. Всего — полторы тысячи человек. Обороты солидные, но не чета Газпрому. Только звучит красиво „холдинг“, а так — третье место в пятой сотне. Больше походит на хозрасчетный НИИ, чем на коммерческую структуру. И вдруг такая система безопасности.
Почему смерть столь незначительного коммерсанта всполошила серьезных людей? Игнатий Лойола намекнул, что дело держат на контроле в администрации Президента. Им там что, больше делать нечего? Особенно когда Скуратов „копает“ дефолт. Есть ли связь интриг вокруг дефолта со смертью Матоянца? И вообще, насколько Матоянц был связан с политикой? Лично, во всяком случае официально, „не состоял, не подписывал и не участвовал“. А негласно? А через холдинг?
Либо холдинг — химера, пустышка для прикрытия финансовых афер, либо, если он реально работал, на его базе осуществлялось нечто, достойное таких мер безопасности. И Матоянц имел основания считать себя ключевым звеном, поэтому так и озаботился личной безопасностью. Все ответы надо искать в делопроизводстве холдинга.
Стоп, не увлекайся! Видеозапись… Она полностью блокирует дальнейшее расследование. Да еще пачка показаний свидетелей и экспертиз. Можешь расслабиться, никто постановление территориалов не отменит. Даже Игнатий Лойола. Да я сам буду против! Против очевидных фактов не попрешь. А будет желание — не дадут».
В голову пришла мысль чрезвычайно интересная и опасная. И Злобин сразу же решил испытать ее на излом. Сломается, проще выкинуть из головы.
Он повернулся к Ольге, с безучастным видом смотревшей в окно. Зажатая, замкнувшаяся, в служебной «Волге» она выглядела ребенком, оказавшимся на празднике взрослых. По всему было видно, что поездка ей уже не в радость.
— Оля, кто в ту ночь был в доме из ближайших родственников?
Ольга от неожиданности захлопала глазами. Потом собралась и четко ответила:
— Жена, мать Матоянца, восемьдесят с хвостиком лет. Двоюродная сестра Белла, гостила неделю. Постоянно живет с мужем в США. Приезжала навестить родню в Армении. Собиралась улетать через день.
— Был обратный билет?
— Да. Я сама видела. Как обычно, держала в паспорте. Я попросила всех предъявить документы, ну и увидела.
— Молодец. А кто из ближайших родственников участвовал в опознании?
— Жена. — Оля нервным движением потерла пальцем висок. — Там Иванов пытался всем заправлять. Но я настояла, чтобы приехала жена.
— Оленька, по сути там же опознавать нечего было. Ни лица, ни внутренностей… Труп-то обмыли, или как обычно?
— В этот раз все было не как обычно. Идеально все было, как по инструкции.
— «Эффект жареного петуха», — вставил Злобин, чтобы сбить Олю с едкого тона.
— А?
— Узкоспециальный термин. Не обращайте внимания. Итак, жена опознала его по… По чему она его опознала?
Злобин краем глаза поймал ироничный взгляд водителя в зеркальце. Парню явно не терпелось вставить что-то в духе поручика Ржевского.
— По кисти левой руки, — ответила Ольга. — У него был характерный шрам в виде трилистника. Потом, само собой, истерика, рвота, обморок. По полной программе.
— А вы?
— Что — я? Я уже привыкла.
Злобин посмотрел на ее кукольное личико школьной отличницы и решил не комментировать. Сама себе службу выбрала. Станет тошно — уйдет.
— Посмертную маску эксперт снимал?
— Да, я же говорю, все было по высшему разряду.
— Кто опознавал по фото с посмертной маски. Иванов и жена?
— Да. И еще начальник личной охраны. Все это есть в деле, Андрей Ильич.
— Да, да, я помню… А теперь, Оля, вспомните запись, потом всю эту суету с трупом… Вас не посещала мысль, что все это инсценировка? Качественная, безупречная инсценировка по предварительному сговору?
Оля округлила глаза.
— Я не поняла… Вы думаете?
— Нет, это вы, Оленька, подумайте и ответьте.
Злобин достал сигарету, закурил.
Оля все еще прибывала в легком нокауте. Злобин решил — учить так учить и добил:
— Думайте качественно, Оля. Потому что, если версия с инсценировкой имеет право на существование, то в этом спектакле вы играли либо роль марионетки, либо… — Он протянул паузу и добавил: — С учетом желания иметь квартиру в Москве. Чем не мотив?
Сначала на лице Ольги вспыхнул румянец, потом оно сделалось отечно-бледным.
Она резко достала из кармана пачку тонких сигарет. Сунула белую палочку в рот, прикурила и отвернулась к окну.
«Да, девочка, это и есть обратная сторона нашего ремесла. Сегодня ты допрашиваешь, завтра — тебя. Многие, круче тебя в сто раз, с хрустом ломаются, стоит только поменять их местами с подследственным. Удар по психике еще тот! Но разве врач застрахован белым халатом от болезней? Нет, болеет и умирает, как все. Даже риск подцепить заразу у врача больше, чем у обычного человека. Почему тогда опер, находящийся в шаге от тюрьмы, чувствует себя избранным? Риск попасть под статью у него больше, чем у простого обывателя. Вывод: нужно время от времени устраивать самому себе подобный психологический тренинг. Больно, согласен, но полезно. Как там у Суворова? „Тяжело в учении, легко в бою“. Когда подставят и бросят в камеру, учиться держать удар будет поздно».
— О чем бы вы сейчас ни думали, мне нужен ответ на поставленный вопрос. Четкий и однозначный, — голосом экзаменатора окликнул Ольгу Злобин.
Оля сбила столбик пепла в пепельницу на дверце, только после этого повернулась.
— Исключено, — твердо произнесла она. — Инсценировка полностью исключается.
Злобин не без удовольствия отметил, что лицо ее сделалось злым, по-хорошему злым.
«Молодец, удар держит»
— Аргументы?
— Труп был дактилоскопирован в моем присутствии. При желании можно копать дальше. Снять отпечатки в доме и офисе и так далее. Труп не был кремирован. Заметьте, по желанию родственников. В случае необходимости можно потребовать эксгумации. На похороны прилетел сын Матоянца. В доме живет мать Матоянца. Закажите посмертную экспертизу на степень родства — и все всплывет. Нет. — Она встряхнула головой. — Так не подставляются.
— Оля, дорогая моя, на том и стоят органы, что преступник всегда подставляется. Невозможно все учесть. Идеальных преступлений в природе не существует, как нет идеального газа. — Он примирительно улыбнулся, смягчил тон до дружеского. — А вы, Оля, молодец! Даже в состоянии шока трезво мыслите. Спортом занимались?
— Первый разряд по волейболу.
— Ну, если с таким ростом… Значит, за характер и голову в команде держали.
Ольга потупилась. Лицо вновь ожило.
— Я разыгрывающей была. За это девчонки и уважали.
— Толк из вас будет, поверьте бывалому следаку, — продолжил Злобин. — Опыт придет со временем. Но опыт на костяк нанизывать надо. А он у вас есть. Медицинский, так сказать, факт. Иванов о вас невысокого мнения, а я наоборот — считаю, что задатки у вас отменные.
— П-фу! Иванов! — Оля скорчила недовольную гримаску. — На его месте я бы молчала. Гарцевал, как слон, всех жизни учил, а на самом деле что? Если задуматься, после драки кулаками махал. Так?
— Очевидный факт, — с готовностью согласился Злобин.
— И куда теперь весь его профессионализм и опыт засунуть?
«Все ясно, Иванову она не звонила. Отношения у них явно не сложились. Тогда кому?»
Злобин посмотрел на часы.
— Уже скоро, — подсказала Ольга. — Сейчас опушку обогнем, дорога нырнет вниз, потом на взгорок. Метров через триста будет кордон.
— А вас начальник не потерял?
— Я же ему отзвонилась перед выездом. Сказала, что еду на кордон с прокурорским… Извините… В смысле — с вами.
— И он дал добро?
— Конечно. Кто будет спорить с Генеральной?
Злобин кивнул.
«Ясно. Местный зам по следствию явно на „подсосе“ у Иванова. Учтем».
Машина, плавно покачиваясь в колдобинах, залитых водой, медленно пробиралась по дороге, огибающей острый выступ леса. Справа мокло под моросящим дождиком поле. Вспаханная земля ждала снега. Над полем то и дело взмывали вверх грачи. Ложились на ветер, проделывали пару фигур высшего птичьего пилотажа и опрокидывались вниз, на борозды.
Водитель у Злобина был не простой вращатель казенной «баранки», показательно равнодушный ко всему, что происходит в салоне. Сергей окончил юрфак, не первый год служил оперативником в структуре Игнатия Лойолы и, надо думать, кое-что смыслил в оперативных играх. Он послал через зеркальце одобрительный взгляд Злобину.
Покрякал, прочищая горло.
— Извините, Андрей Ильич, давно хочу сказать…
— Да, Сергей?
— Впереди нас кто-то едет. Он воду в колдобинах разогнал, наплывы по краям совсем свежие. Минут пятнадцать прошло. Оля, это единственная дорога к кордону?
— Короткая — да. Все местные ею пользуются. Есть другая, с трассы надо свернуть, потом через Верхнее…
— Что за машина, Сергей? — перебил ее Злобин.
— Протекторы, вроде бы, уазика. У него масло, кстати, подтекает. Да, скорее всего, «УАЗ». Только наш уазик течет, как броненосец «Потемкин» после пробоины. Ему на день ведро масла требуется.
Они обменялись взглядами через зеркальце заднего вида.
«Правильно, Серега. Если нач по следствию на „подсосе“, то что ему стоило не только отзвонить Иванову, но и наряд в лесничество выслать. Только зачем?»
Машина преодолела небольшой подъем. Водитель вдруг резко ударил по тормозам.
— Ого! Чуть не влипли. — Он поставил машину на ручник.
Злобин перегнулся через переднее сиденье.
Дальше дорога круто ныряла с холма и под еще большим углом забиралась на склон другого. В самой низине в центре раскисшей лужи торчал милицейский уазик.
— Вот так. Пока весь мир строил дороги, мы строили социализм, — прокомментировал увиденное Сергей. — Везет нам, Андрей Ильич. Пошли бы вниз юзом, состыковались бы, как «Шатлл» с «Миром».
— Какого он там встал?
— А черт знает! — Сергей указал на блестящую полоску, прошивавшую лужу насквозь. — Ручеек, наверное, от дождей ожил. Но уазик должен такую лужу на ура брать. Странно…
— Посигналь! — распорядился Злобин.
Сергей дважды бибикнул.
Распахнулась водительская дверь «УАЗа» и наружу выпрыгнул кряжистый мужичок в милицейском бушлате. Замахал руками.
— Да не бойся, лоходром, не поеду, — процедил Сергей.
— Это Холстов, старшина из райотдела, — подсказала Ольга.
— Ваш? — спросил Злобин.
— В каком-то смысле мой. Крестный старшей сестры. А так — сейчас за участкового. Три поселка на нем.
Мужчина враскорячку, скользя сапогами по глине, стал подниматься вверх.
— Ладно, подождем.
Злобин откинулся на спинку сиденья. Исподлобья осмотрел окрестности. Пейзаж не изменился. Только на душе стало тяжко.
Нет, он и думать не стал о засаде с мордобоем и пальбой. Слыхал, что какой-то отморозок из областных оперов прострелил ногу заехавшему на его «землю» оперу из московского ОБНОНа. Просто догнал в голом поле, выволок из машины и в ходе диспута в стиле «а ты кто такой?» продырявил человеку бедро из табельного пистолета. Основной аргумент — «земля моя и наркоши на ней — мои». Дело, кстати, замяли.
Но что с ним сейчас произойдет нечто подобное, Злобин даже не брал в голову. Не будет этого — и все. Почему нет? А в жизни все так, одному вечно ни за что морду бьют, а другого даже за дело почему-то зацепить боятся. Злобин считал себя из рода тех, кого тронуть — себе дороже. Вся родня по отцовской линии сплошь казаки. С вольным казаком особо не забалуешь.
А предчувствие беды все же свербило изнутри, грызло нутро, как крысенок корку.
— Серега, ты как? — тихо спросил Злобин.
— Как пионер.
По голосу стало ясно, парень тоже почуял неладное и собрался. Правая рука как бы сама собой съехала с рычага коробки скоростей и легла на колено. Поближе к «Гюрзе», притаившейся в кобуре на поясе.
Сначала над откосом показалась голова в фуражке. Потом туловище в бушлате. Потом все резко пропало из видимости.
Из-за откоса раздалось нечленораздельное; «Ептыть!»
Спустя полминуты на четырех конечностях выгреб старшина. Выпрямился, взмахнул руками, разбрызгав с рук жидкую грязь.
Култыхаться в грязи, видимо, для него было делом привычным. Во всяком случае, настроение не испортилось.
Он широко улыбался, поблескивая металлическими коронками во рту. Если бы на бушлате не было погон, выглядел бы обычным механизатором. Милицейскую фуражку, как картуз, по вечной деревенской моде прилепил на затылок, выпустив на морщинистый лоб пегий редкий чубчик.
— Командир, только не вздумай тронуться! — громко предупредил он. — Мой «козел» выдержит, а тебя за казенную тачку со свету сживут.
Сергей опустил стекло, высунул голову наружу.
— Ты что встал, как ишак на Арарате? — вместо приветствия залепил он.
Старшина скользнул взглядом по номерам «Волги» и решил в словесную перепалку не встревать.
Подошел вплотную к капоту.
— Так, сцепление полетело. Мать его… — Он старался рассмотреть людей в салоне через лобовое стекло. — Ай, и колесо заднее, как на грех… — Он свел грязные ладони. — Зажало его между бревнышек. Там Матвей бревнышки кинул. Ну, чтобы не проваливалось. А их подмыло. Мы с лету хотели. И вот, значит… А вы кто будете?
— Оля, выходим! — бросил Злобин.
Первым распахнул дверь.
Старшина нервно дрогнул горлом. Уставился на Злобина. Потом еще раз удивился, увидев Ольгу.
— Здрасте, дядя Саша, — первой поздоровалась она.
— Привет, крестница! Какими судьбами? — он почему-то обратился к Злобину.
— По делу мы здесь, старшина. — Злобин издалека показал удостоверения. — На кордон едем.
Старшина быстро оглянулся, потом грустно вздохнул.
— Так и мы туда же. Только вот… К-хм.
Злобин подошел ближе. Как и ожидалось, от старшины шел слабый водочный запашок.
— А вам зачем на кордон? — спросил Злобин.
— Так, это… Матвея Петровича, егеря нашего, в правлении ждут. Народ собрался, а его нет. Звонили, никто трубку не берет. Может, линию залило или еще что… Вот я и подумал, слётаю. А вон что вышло. — Он махнул рукой в сторону засевшего по брюхо уазика. — Сцепление, ептыть… Так еще колесо зажало.
— И тебя нам никак не объехать?
— На «Волге»? — Старшина поднял бесцветные брови. — Не-е! И думать забудьте. Сразу утопните по капот. Это только отсюда так кажется. А если поближе, то там одно болото.
Злобин всмотрелся в простоватое, грубо отшкуренное жизнью и водкой лицо старшины. Похоже, что не врал. Но чем-то явно был обеспокоен.