Маркеев Олег. Цена посвящения: Время Зверя

   Грянет година «особого периода» — по этим спискам проведем аресты. У кого красная галочка в карточке — налево. Носом в стенку. У кого нет — направо, поживи пока в камере.
   Только и в камере «особый период» достанет. Потребуется тюрьму освободить для новых постояльцев или погонят этапом, а тут враг наступает. Положат в ров, как тех поляков в Катыни. И лишь через пятьдесят лет признаются, наша, мол, работа.
   Но, ритуально посыпав голову пеплом, руками разведут: «Не судите строго. Время такое было. Особый период!»
   Одна радость — «период», значит, не навсегда. Нахлынет кровавый вал истории и откатится.
   Сердце стонет, когда понимаешь, что «период» — значит рано или поздно все непременно повторится.
   Так было и так будет впредь. Пока есть куклы и кукловоды, пешки, короли и гроссмейстеры.

Активные мероприятия

   В Склифе царил нормальный вечерний аврал. Персонал сдавал смену. Родственники и ходячие больные сновали по коридорам. В палатах двери были нараспашку.
   Больницы Валя Смертин не любил. Покопавшись поглубже в душе, сказал бы, что просто боится. С тем образом жизни, что он вел, и тем ремеслом, что его кормило, больница — худший вариант.
   Валя знал, что шансов попасть на больничную койку с воспалением легких, например, у него мало. А вот с перебитым позвоночником, дыркой в черепе и парочкой огнестрельных ран в самых неприятных местах — сколько угодно. Близко к ста процентам.
   Во время первой командировки в Чечню он наблюдал, как вертолет, круто заложив вираж и отстреливая ракетницы, уходил в направлении Северного или какого-то еще ближайшего полевого госпиталя. На борту «вертушки» внавал лежали раненые. Из оставшихся на земле кто-то искренне считал, что ребятам повезло, отстрелялись и отмучались. Сейчас залатают, откормят и дембельнут домой.
   Смертин ни с кем вслух не спорил, про себя решив, что уж лучше добить самого себя, чем через пару месяцев выползти из госпиталя на костылях. Жизнь такая пошла — мертвым позавидуешь.
   Смерти не искал, но воевал за пределом риска, жестоко и яростно. За что и получил прозвище Валя Смерть — врагам.
   Прозвище он привез с собой в Москву. Из кабинетов и курилок УБОПа оно самотеком перекочевало в преступный мир и таким образом приклеилось к Валентину насмерть.
   Стоило Валентину свернуть за угол и войти в тупичок, где помещалась палата потерпевшего Родика, как два тупых быка, сидевших на стульях у дверей, повернули морды и уставились на него пустыми глазами.
   Валентин их в лицо не знал, а они его узнали, наверное, по описаниям дружков, имевших несчастье лично познакомиться с Валей Смерть врагам.
   — Привет, пучеглазые, — приветствовал их Валентин, не сбавляя шага.
   Один соображал чуть быстрее. Стал приподниматься.
   Но Валентин уже подошел вплотную. Воткнул жесткий палец в мякоть над ключицей, заставив быка сесть на место.
   — Ты что-то хотел сказать? — спросил он, заглядывая в полные боли и ненависти глаза. — Что-то типа «туда нельзя»?
   Бык надулся кровью, но промолчал.
   Валентин вытащил палец, глубоко ушедший под ключичную кость. Им же ткнул во второго быка.
   — Может, ты мне хочешь что-то сказать?
   Слов для чемпиона МВД по рукопашному бою не нашлось.
   — Готовьтесь, пучеглазые, через десять минут поговорим.
   Валентин распахнул дверь и вошел в палату.
   Родику как герою войны и труда братва организовала отдельную палату с индивидуальной капельницей и уткой. Только сестру милосердия в белом чепчике и томиком Тургенева на коленях не додумались подогнать.
   В палате тускло светил ночник. Металлические блики растеклись по штанге капельницы. Раствор в пластиковом мешочке казался сгустком света.
   Ростом и габаритами Родик не вышел, если бы не торчащая из складки перевязанная нога, можно было решить, что под одеялом никого нет. Просто ушел пациент, плохо заправив постель.
   Валентин подошел к высокой кровати на колесиках, щелкнул тумблером на панели над изголовьем.
   В лицо Родику ударил яркий свет. Он поморщился, став еще больше похожим на подленького гнома.
   — Овца поганая, затопчи фазу! — прохрипел он.
   — Я тебе кислород затопчу, баран, — на полном серьезе пообещал Валентин.
   Веки у Родика мелко задрожали, потом нехотя разлепились.
   На Валентина уставились мутные от наркоза глазки. Несмотря на наркоз в крови и мозгах, соображал Родик куда быстрее своих охранников.
   Лицо замерло. Потом дрогнуло. Глазки лихорадочно забегали. Родик искал выход из западни. И не нашел.
   На лице стала проступать обреченность. Уголки размазанных губ потянулись к подбородку.
   Валентин молчал и, не скрывая брезгливости, следил, как лицо Родика превращается в маску карлика, приговоренного к четвертованию.
   — Что пялишься, мент? — со слабым вызовом в голосе произнес наконец Родик. — Я ничего не скажу.
   Валентин посмотрел на его забинтованную ногу. Вытянул к ней руку, разлапив сильные пальцы.
   Родик инстинктивно дернул ногой и тихо взвизгнул от боли.
   Валентин провел рукой над телом Родика и опустил ладонь ему на лицо.
   — Была бы нужда, Родя, ты бы уже в прямом эфире «Эха Москвы» всех с ботвой сдавал.
   Валентин сжал пальцы. Кожа на лице у Родика оказалась тонкой и мерзко липкой, как у резиновой маски.
   Родик терпел не долго, заскулил и стал жадно сосать воздух через зазор между пальцами Валентина.
   — Молчи, Родя, молчи дальше, — зло прошептал ему в ухо Валентин. — Только вся проблема в том, что тебе не поверят, хоть ты и весь из себя блатной. А мне, менту поганому, поверят! Скажу, что ты всех сдал, значит, так и было.
   Он отнял руку, вытер пальцы об одеяло.
   Родик громко всхлипнул.
   — Суки вы все, — прогнусавил он. — В параше вас топить надо!
   Валентин усмехнулся.
   — У тебя какой разряд по плаванию, дятел? Через час сам в заплыв уйдешь боевым тюленем. Пока! Вынырнешь из очка, звони.
   Он направился к двери. Развернулся.
   По сморщенному лицу Родика текли крупные слезы.
   — А это идея, — пробормотал Смертин.
   Снял с пояса мобильный. Пропиликал набором номера. Громко, чтобы слышали за дверью, произнес:
   — Рудаков? Валя говорит. Собери мужиков. Да, весь отдел. Работа подвалила.
   — Валя, ты что, сбрендил? — раздался из трубки голос жены. — Вы там опять нажрались?
   — Не твое дело, — точно в текст сценария попал Валентин.
   Он отключил связь. Помахал на прощанье Родику и вышел из палаты.

* * *

   Временно конфискованный «фольксваген» радостно мигнул фарами и щелкнул электрозамком. Валентин, поигрывая брелоком на связке ключей, подошел к машине.
   — Твою маму! — простонал он.
   Капот сильно накренило влево.
   Валентин потыкал носком ботинка дряблую шину. Осмотрел стоянку машин. Сорвать зло было не на ком. И позвать на помощь тоже.
   — А есть ли у этого пентюха запаска, я и не знаю, — вслух произнес Смертин.
   Подошел к багажнику, распахнул крышку. Заглянуть внутрь не успел.
   Шею обожгла жгучая боль, и через мгновенье молния лопнула прямо в мозгу…

* * *

    Вне очереди
    Секретно
    т. Салину В.Н.
   Захват объекта Могильщик прошел успешно. Продолжаю активные мероприятия в отношении установленных лиц из окружения объекта Агитатор.
   Расконсервировал спецобъект Лагуна для сбора и фильтрации задержанных.

Владислав

* * *

   Открыв глаза, он подумал, что все-таки попал в госпиталь. Вокруг пахло лекарствами и особенной, стерильной больничной чистотой.
   Стены были покрыты белым кафелем. Чистые плитки бликовали от яркого света.
   — Этот в норме, — раздалось откуда-то вне поля зрения Валентин Смертин.
   Он уже окончательно пришел в себя и понял, что лежит на спине, а руки и ноги намертво привязаны к металлическим дужкам.
   — Док, это ты про меня? — спросил Валентин.
   Над ним склонилось лицо в очках. Рот и нос закрывала марлевая маска.
   — Про тебя, друг мой. — Этот голос Смертину не понравился. Механический какой-то, без тепла.
   Лицо врача исчезло, и его место заняла физиономия другого мужчины.
   Поначалу Валентин не сразу определил его возраст. Путался между седым ежиком волос и гладкой молодо выглядевшей кожей лица.
   «За сорок», — почему-то решил Валентин.
   По глазам мужчины вообще ничего прочитать было невозможно. Два стальных шарика, а не глаза. Серые, непроницаемые и холодные.
   — Взяли, — скомандовал мужчина.
   Под спиной у Валентина что-то щелкнуло. Насильно тело согнули пополам. И он оказался сидячим в кресле на колесах.
   Валентин с удивлением осмотрел комнату. То, что представлялось операционной, на поверку оказалось процедурным кабинетиком. Но кроме обычных стеклянных столиков и шкафчиков, в кабинете стоял письменный стол. И видеокамера на штативе.
   — Догадался, где ты, или пояснить? — спросил мужчина.
   Смертин попробовал на крепкость путы на руках и ногах. Широкие ремни из толстой кожи даже не пошевелились.
   — Вижу, догадался.
   — Мучить будешь? — усмехнулся ему в лицо Валентин.
   Мужчина отрицательно покачал головой.
   — Нет нужды. Ты уже все сказал. — Он ткнул пальцем в сгиб локтя Валентина. След от укола ответил тягучей болью. — Чистосердечно и без выкрутасов.
   Валентин покусал нижнюю губу. Лихорадочно стал соображать, что же мог выболтать и как это скажется.
   Мужчина следил за его потугами с непроницаемым лицом. Только металлом отсвечивали зрачки.
   — В Рязань ты не поедешь, это главное, — смилостивился мужчина.
   Валентин на секунду сжался, как от удара, а потом обмяк.
   — Но на экскурсию я тебя свожу. Взяли мы тебя первым, а на «конвейер» поставили в последнюю очередь. Ты проспал самое интересное.
   Мужчина круто развернул кресло, комната закружилась у Валентина в глазах.
   Рывком — кресло замерло на месте, и взгляд Вальки Смертина уткнулся в дверь.
   Вид двери ему не понравился. Хоть и выкрашена белой красочкой, но абсолютно тюремная дверь. С глазком и «кормушкой».
   Он закинул голову, попытавшись посмотреть на мужчину.
   — Ты — фээсбэшник или наш? — спросил Смертин.
   — Какая тебе разница.
   Мужчина подтолкнул кресло к двери. Нажал кнопку звонка. Внутри двери громко лязгнул засов.
   В коридор можно было попасть только через тамбур. Дверь за ними захлопнулась, а другая — еще не открылась. В узком пространстве громко гудел мощный компрессор, нагнетая воздушную пробку. У Валентина сразу же заломило в ушах.
   Компрессор после звонка мужчины заглох и врубился вновь, как только они пересекли порог.
   В коридоре стояла вязкая тишина. Вдоль тянулся ряд дверей, но из-за них не доносилось ни звука. Как понял Валентин, из-за воздушной пробки в тамбуре.
   Он закинул голову. Потолок был сводчатый, высокий. Походил на подвальный в старом купеческом доме. Во всяком случае, холод в коридоре стоял, как в глубоком погребе.
   — Осмотрелся? Тогда поехали.
   Мужчина покатил Валентина по коридору.
   — Здесь у нас раздевалка и душевая. — Он указал на первую дверь. — Тебя взяли чисто и чистеньким, поэтому отмывать не пришлось.
   Кресло подъехало к следующей двери.
   — Досмотровая. Здесь клиентов опознают и осматривают на предмет дальнейшего использования. В зависимости от состояния, направляют к соответствующему специалисту. Тебя сразу определили к доку на химический допрос.
   Он подкатил кресло к третьей двери. Нажал кнопку. Спустя несколько секунд в двери щелкнул запор.
   Валентин Смертин против своей воли въехал в тамбур. Приказал себе расслабиться и приготовиться к самому худшему. Но тело не послушалось. Пальцы намертво вцепились в дужки подлокотников. Нервная дрожь из них колючими муравьями побежала к плечам, скользнула по груди и рассыпалась по всему телу.
   Каким-то уголком сознания, не отравленным неизвестным наркотиком, Смертин осознавал, что он уже не Валька Смерть врагам, а полное ничтожество. Кукла, прикованная к инвалидному креслу. А остальная, бОльшая часть сознания тупо считала, что все это сон, лишь дурной сон. Стоит открыть глаза, и все вернется на свои места.
   Смертин крепко зажмурился. Открыл глаза. Мир ничуть не изменился. По-прежнему был диким, вывернутым наизнанку отражением привычного, того, что существовал там, наверху. Где шел дождь, гуляли красивые женщины, в дорогих тачках разъезжали бандиты, а опера скакали за ними следом на убитых оперативных «Жигулях».
   Но дверь перед носом Валентина была совершенно реальной. Он зацепился взглядом за защелку «кормушки», чтобы не свалиться в пропасть обморока.
   Из-за спины вынырнула рука, крепкие пальцы отбросили защелку и толкнули внутрь «кормушку».
   Из камеры хлынули спертый запах пота и звуки.
   Их Валентин узнал. Они были оттуда. Из Верхнего мира.
   Когда в УБОПе прессовали особо упертых клиентов, звуки раздавались такие же. Словно живьем разделывали бессловесную тварь.
   — Смотри, — приказал мужчина, сунув голову Смертина в окошко «кормушки».
   Женщина в кожаном костюме — жилетка на голое тело и облегающие джинсы — профессионально и четко месила закованного в наручники мужчину, ничком скрючившего у ее ног.
   Валентин всмотрелся и понял — не театр. Бьет без дураков.
   Женщина остановилась. Мотнула головой, отбросив на спину волосы, свитые в тугие шнурки. Мыском острого сапожка повернула лицо мужчины к свету.
   — Киконин, встать!
   Мужчина свалил свою голову с острия сапожка.
   — Не могу, — булькнув горлом, выдавил он. — Ты мне ребро, курва, сломала.
   Женщина выдохнула.
   Короткий удар сапожка гулко вошел в ребра мужчины.
   Он взвыл, сжался в комок, забился лицом о колени.
   Когда стихли хрипы и стоны мужчины, женщина поинтересовалась:
   — Это ребро или другое?
   — А-а-а! — на одной ноте затянул мужчина, пытаясь отползти подальше от ее сапог.
   Сапожки процокали влево, женщина скрылась из глаз Валентина. Вернулась, неся в руке короткую дубинку.
   Мужчина, заслышав приближающиеся шаги, перевернулся на живот, подтянул ноги, попробовал встать на колени. Женщина остановила его, поставив ногу ему на шею.
   — Я передумала, Кика. Вставать не надо. — Она гибко наклонилась, ткнула в лицо мужчины дубинку. — Хочешь, я тебя трахну этой штукой, мальчик? — елейным голосом спросила она. — По глазам вижу, хочешь.
   Валентин откатился назад. Мужчина захлопнул «кормушку». Оттуда все же успел вырваться протяжный вой.
   — Дальше неинтересно, — тем же неживым голосом произнес мужчина.
   Он выволок кресло с Валентином в коридор. Закрыл дверь. Резиновые прокладки в пазах сразу же надулись — заработал компрессор.
   — Дальше ничего интересного, — повторил мужчина. — Она его вырубит. Потом мазок «апизатрона» по анусу. Полнота ощущений гарантируется. Ничего не было, а впечатлений на всю жизнь. Хочешь спросить, почему девка его прессует? — Мужчина перехватил вопросительный взгляд Смертина. — Психологический портрет соответствует. Эпилептоидно-паранояльный комплекс, как у всех боевиков. Круты и постоянно отслеживают пространство вокруг себя в поисках врага. Если его нет, выдумывают. Но подсознательно боятся женщин. Подозрительность же сказывается на потенции. Да и по развитию они на уровне пятнадцатилетних. Мамки еще бояться, но уже характер показывают. Если женщина такого сломит, он всю жизнь ее на руках носить будет и сапожки ее лизать. — Он кивнул на дверь. — Через десять минут это как раз и произойдет.
   Валентин пошевелил кистями в кожаных тисках. Мужчина холодно усмехнулся.
   — Это же Кика из команды Модного, не узнал? Или тебе его жалко вдруг стало?
   — Кто ты? — спросил Валентин.
   — Не важно.
   Мужчина развернул кресло и толкнул его к следующей двери.
   — Здесь у нас исповедальня. После химического допроса перепроверяем данные обычным способом. Но уже точно знаем, врет клиент или нет. Он врет — мы не верим, но выхватываем то, что он не успел выболтать на химдопросе. А Кика после Наташки как запоет! Любо-дорого будет послушать.
   Он открыл дверь, первым прошел в тамбур. Заглянул в «кормушку». Лишь потом вкатил Смертина.
   — Это тебе многое прояснит.
   Он сунул голову Валентина в амбразуру «кормушки».
   Внутри камера выглядела совершенно обычным кабинетом для допросов, как в Бутырке. Канцелярский стол и привинченный к полу перед ним табурет. К табурету прикован наручниками человек. Лампа светила ему точно в лицо.
   Смертин узнал его без труда. Сталкивался в агентстве Глеба.
   Сейчас шеф службы безопасности активно и с чувством топил своего хозяина и кормильца. Следователю даже не требовалось подгонять вопросами. Правый рукав рубашки у шефа безопасности был закатан до локтя.
   «Глешка им нужен, а не я. Значит, до очной ставки запрут в камере. Уже неплохо. Что-нибудь придумаем…»
   Додумать мысль до конца он не успел, его резко потянуло назад и выбросило в коридор. Хлопнули закрывшиеся двери.
   Замелькали другие, однообразно безликие.
   — Все то же самое. Исповедальни и процедурные, — прокомментировал мужчина.
   Он подогнал кресло к предпоследней двери.
   — А вот здесь у нас начинается дорога на небеса.
   Мужчина распахнул одну дверь, затем другую и вкатил Валю Смертина в скупо освещенную камеру.
   Пахло здесь несносно. Тухлятиной и свежей кровью.
   Кровью была обильно полита куча опилок в центре камеры. Луч света с потолка словно специально освещал только ее.
   Валентин обратил внимание, что в камере холоднее даже чем в коридоре, продуваемом сквозняком.
   Мужчина загнал кресло в дальний, самый темный угол. Сам прошелся по камере, обходя сально блестящие пятна крови.
   — Здесь редко кто молчит, — заговорил он на ходу. — Случается, даже «химия» дока не действует. А тут пробивает.
   Валентин заставил себя вспомнить, что в Чечне к таким интерьерам — выстуженные руины и кровь — притерпелся довольно быстро. Стало немного легче. Но нездоровая аура, сконцентрированная в камере, продолжала отравлять и подтачивать волю.
   — Декорации способствуют, наверно, — через силу бодрясь, произнес Смертин. — Много ума не надо, кабанчика подрезать да кровью все обрызгать. А клиента впечатляет.
   Мужчина остановился. Черный комбинезон с накладными карманами подчеркивал волчью поджарость фигуры.
   — Кабанчика? Неплохая мысль.
   Он скользнул вбок и исчез в густой тени.
   Раздался лязг открывшейся двери. Скрипнув колесами, в камеру въехало кресло.
   Мужчина подогнал его к куче опилок. Луч света упал на голову человека в кресле.
   По всем описаниям, это был Басурман, правая рука Модного.
   Басурман исподлобья уставился на кучу опилок.
   Открылась дверь, через которую ввезли Смертина.
   Еще один мужчина в черном комбезе вкатил своего клиента.
   Увидев его, Смертин едва сдержался.
   В кресле восседал Туркан, законный вор, посаженный сходкой курировать центр Москвы. Несмотря на туберкулезную худобу, спину Туркан держал прямо. Смертину вспомнилась строчка из ориентировки на Туркана — «при ходьбе держит спину прямой». Особая примета, значит. Но на все многочисленные описания татуировок, шрамов и порезов, разреза глаз и родинок с бородавками, перечисления адресов и близких связей взять Туркана еще никому не удалось. Просто не давали.
   А тут спеленали, как Буратино, и привезли.
   «У чьих же я отморозков?», — в который раз задал себе вопрос Смертин.
   Он мысленно прикинул объем работы, помножил на степень ее профессионализма и пришел к выводу, что отморозки ни к одной из известных ему силовых структур принадлежать не могли. А работала именно структура, а не банда Робин Гуда, это очевидный факт. Как куча опилок на полу.
   Туркана поставили лицом к Басурману.
   Басурман медленно поднял голову, посмотрел на Туркана и вдруг зашелся дребезжащим нервным смехом.
   — Что, папа, не удалось на чужой елде в рай въехать? — Он страшно оскалил зубы. — Эх, я бы тебе кадык выгрыз! Я же видел по телику, как ты всех заложил, падла! Всех продал, всех!! Слышь, вертухаи, вы пленку с его допросом на сходку подкиньте, там его воры на куски порвут. Вам даже мараться не придется.
   — Цыц, сучонок! — сиплым голосом прикрикнул на него Туркан.
   Басурман рванулся в кресле. Но ремни не пустили. Он завыл, извиваясь всем телом, как червяк, стиснутый с двух сторон. Конструкция кресла была явно рассчитана и на таких седоков, оно даже не покачнулось.
   Туркан завертел седой головой, как лунь на ветке. Двое в черном стояли неподвижно позади своих кресел.
   — Эй, нехристь, дай лоб перекрестить! — с трудом выдавил Туркан.
   — Тебя черт вилами перекрестит, — ответил мужчина, что привез Смертина.
   Громко ударил выстрел. Из головы Басурмана выбило липкий ком и швырнуло в лицо Туркану.
   Туркан завизжал, затряс головой, пытаясь стряхнуть с себя липкую массу.
   Мужчина что привез Смертина, сунул пистолет в кобуру, сноровисто расстегнул ремни и свалил безжизненное тело Басурмана на кучу опилок.
   Оперся руками о дужки кресла Туркана.
   — Что, голос прорезался?! — крикнул он ему в лицо. — А ты думал, мы в «Петрах», где тебя каждая вошь знает? Нет, Туркан, здесь на твой закон клали с пробором.
   Он выпрямился. Кивнул конвоиру Туркана.
   — Назад на допрос. Будет волынку тянуть, еще раз к доку — и сразу сюда.
   Туркана выкатили из камеры.
   Мужчина постоял, разглядывая судорожно подрагивающее тело Басурмана.
   Хрустя бутсами по бетонному полу, подошел к Смертину.
   Валентин обмер и плотно сжал веки. Он вдруг отчетливо почувствовал затылком дырку в высокой спинке кресла. Через нее сочился студеный сквозняк и жег кожу.
   Т а к умирать Смертин не хотел.
   Он до хруста в желваках сцепил зубы, чтобы не заорать от страха, когда кресло стронулось с места и медленно покатилось вперед.
   Сквозь веки просочился розовый свет — кресло въехало под лампу. А потом сделалось темно.
   Валентин пошевелил пальцами, чтобы выяснить, жив он или нет. Пальцы двигались. И сердце еще билось. Только плохо. Вяло и с перебоями.
   Он судорожно вздохнул, когда понял, что из камеры они выехали и теперь проклятое кресло катится по мрачному коридору. Куда-то под уклон. К мерному урчанию чего-то большого и мощного. Звук напоминал автоклав.
   Скрипнули петли двери, веки лизнул яркий свет.
   Мимо кресла проскрипели бутсы. Сквозь мерный гул вращающегося агрегата послышался голос мужчины. Он с кем-то разговаривал, не заботясь, слышит Смертин или нет.
   — Сколько успели обработать? — донеслось до Валентина.
   — Полностью — шестерых, Владислав, — ответил незнакомый голос. — Восемь дозревают. И еще там — трое. Только начали с ними работать.
   — Забери из ликвидационной еще одного, — распорядился Владислав. — С него переходите на препарат «А». У нас еще восемь человек на конвейере, зашьетесь.
   — Тогда давай я «аннушку» и этим троим вкачу. Что останется, прокрутим в барабане. Так быстрее получится.
   — Хорошо. Действуй. Да, одну ванну я на часок займу.
   — Как скажешь, Владислав.
   Бутсы прохрустели по бетону, приближаясь к коляске.
   Владислав больно похлопал Смертина по щекам, заставив открыть глаза.
   Смертин увидел вытянутый зал, похожий на котельную. Только вместо котлов в нем стояли три автоклава, медленно проворачивающие овальные тела контейнеров. Вдоль автоклавов прохаживался человек в комбинезоне. Роста он был небольшого, круглый и видом напоминал прораба.
   — Здесь наша экскурсия заканчивается. В этом зале мы утилизируем трупы. — Владислав указал на вращающиеся контейнеры. — Внутри культура бактерий, разогретая до нужной температуры. Бактерии жрут все, из чего состоит человек. При обычной температуре они не опасны, а примерно при ста двадцати градусах становятся активны. Через час от человека остаются только коронки и зубные протезы. Но их мы изымаем заранее.
   Он внимательно всмотрелся в лицо Смертина.
   — Что-то хочешь спросить?
   Смертин не смог разлепить губ.
   — Поехали!
   Владислав втолкнул кресло в маленькую глухую комнатку. Прямо на полу вдоль стены лежали три черных мешка. Из-под каждого набежала лужица застывшей крови.
   Напротив у стены стояли две обычные ванны, только поднятые на распорках высоко над полом.
   Владислав подкатил кресло к ближней ванне. Смертин, перед тем как его развернули, успел увидеть, какая она неопрятная внутри, с желтыми разводами на облупившейся эмали.
   — А теперь смотри сюда.
   Владислав присел на корточки перед креслом. Достал из кармана пузырек, поболтал, взбив на донышке сухой порошок.
   — Иногда в полевых условиях требуется быстро избавиться от трупа. Расчленить, сжечь или закопать негде и некогда. И тогда в дело идет препарат «А». Модификация тех же бактерий, что работают в автоклаве. Только агрессивными они становятся уже при комнатной температуре.
   Он снял с пояса плоскую коробочку. Достал из нее шприц и флакончик.
   — Берем обычную воду. Разводим порошок. Бактерии оживают. Инъекция готова.
   Проговаривая это, Владислав ловкими и чуткими пальцами открыл флакон, втянул через иглу воду в шприц, через резиновую пробку на пузырьке перегнал воду внутрь, поболтал, растворяя порошок, втянул готовую смесь в шприц.
   Поднял на Смертина свои холодные стальные глаза.
   — Можно вколоть в вену. Можно впрыскивать в рот. Бактериям это без разницы. Но я предпочитаю делать инъекцию в брюшную полость. Так получается быстрее. Рыба гниет с головы, а человек с брюха. Ты меня слышишь?