Страница:
— Смотри. Погасло.
— Значит, адресок у нее в кармане.
Таисия вышла на улицу через минуту и тут же свернула к арке ворот.
— Пойдем глянем, сильно она наследила или чисто сработала, — предложил Метлицкий.
— Да наплевать. Важно другое. Теперь она во всеоружии. Последний штрих, и работа закончена. Вот тогда мы и встретим обеих сестер в аэропорту. Улетать в Швецию они будут вместе.
Журавлев понятия не имел, что Ольга давно живет в Швеции и уже успела выйти замуж. Но, с другой стороны, он был недалек от истины. Ткнул пальцем в небо и попал в десятку. В пять часов утра в номере Таисии раздался телефонный звонок.
Тая сняла трубку.
— Привет, малыш. Извини, что разбудила. Но я не хотела звонить в то время, когда в твоих апартаментах мог кто-то находиться.
— Лялечка! Как я рада! Наконец-то.
— Не Лялечка, а госпожа Шверник. Можешь меня поздравить.
— Я же в гостинице, лапочка.
— Я звоню по спутниковой связи. Меня вычислить невозможно.
— Понимаю. Все в порядке. Остался последний билетик получить, и ты мне нужна, как воздух. Без тебя я ничего не сделаю. Сможешь прилететь хотя бы на денечек или на два? Очень важно.
— Хорошо. Уговорила. Не очень-то удобно ускользать молодой жене от мужа, но вижу, что придется, если ты без меня не можешь.
— Да. Поверь мне, это очень важно. Сама поймешь.
— Возьму билеты, позвоню. Целую. Удачи тебе.
— И тебе, мое солнышко.
Тая положила трубку и развалилась на кровати. Она была по, настоящему счастлива, все шло как по маслу. А если Лялька прилетит, то и вовсе дело упростится.
День прошел успешно, но очень тяжело, казалось, он длился целую вечность и отнял все силы.
Она сладостно зевнула, потянулась и уснула.
9.
10.
— Значит, адресок у нее в кармане.
Таисия вышла на улицу через минуту и тут же свернула к арке ворот.
— Пойдем глянем, сильно она наследила или чисто сработала, — предложил Метлицкий.
— Да наплевать. Важно другое. Теперь она во всеоружии. Последний штрих, и работа закончена. Вот тогда мы и встретим обеих сестер в аэропорту. Улетать в Швецию они будут вместе.
Журавлев понятия не имел, что Ольга давно живет в Швеции и уже успела выйти замуж. Но, с другой стороны, он был недалек от истины. Ткнул пальцем в небо и попал в десятку. В пять часов утра в номере Таисии раздался телефонный звонок.
Тая сняла трубку.
— Привет, малыш. Извини, что разбудила. Но я не хотела звонить в то время, когда в твоих апартаментах мог кто-то находиться.
— Лялечка! Как я рада! Наконец-то.
— Не Лялечка, а госпожа Шверник. Можешь меня поздравить.
— Я же в гостинице, лапочка.
— Я звоню по спутниковой связи. Меня вычислить невозможно.
— Понимаю. Все в порядке. Остался последний билетик получить, и ты мне нужна, как воздух. Без тебя я ничего не сделаю. Сможешь прилететь хотя бы на денечек или на два? Очень важно.
— Хорошо. Уговорила. Не очень-то удобно ускользать молодой жене от мужа, но вижу, что придется, если ты без меня не можешь.
— Да. Поверь мне, это очень важно. Сама поймешь.
— Возьму билеты, позвоню. Целую. Удачи тебе.
— И тебе, мое солнышко.
Тая положила трубку и развалилась на кровати. Она была по, настоящему счастлива, все шло как по маслу. А если Лялька прилетит, то и вовсе дело упростится.
День прошел успешно, но очень тяжело, казалось, он длился целую вечность и отнял все силы.
Она сладостно зевнула, потянулась и уснула.
9.
Заветный конверт пришел на четвертый день. В нем лежала шестая карточка, присланная душеприказчиком Платона Пелевина.
Но в ящике лежал еще один конверт. Тая взяла его с собой, а кучу газет выкинула в урну. Сев в машину, она распечатала его, достала вырезку из газеты и письмо.
Ни того, ни другого прочитать она не смогла. Текст был набран на немецком языке. Времени до встречи с Павлом оставалось не очень много, но она решила все же разобраться с посланием. Ее смущал портрет Гортинского в черной рамке, помещенный в газетной вырезке. Она нашла туристическое агентство и попросила вызвать ей немецкого переводчика. Пришлось заплатить пятьдесят долларов за услугу.
В газетной вырезке говорилось о трагедии, случившейся на австрийском лыжном курорте «Эдельвейс». Группа экстремалов из двенадцати человек, несмотря на запрет, ушла в горы, где не было лыжных троп, и их накрыло снежной лавиной.
Поиски ведутся неделю, но пока ни к чему не привели. Спасатели считают, что никого из двенадцати лыжников спасти не удастся. Если бы кто-то и остался в живых, то уже в течение суток мог умереть от переохлаждения. Теперь спасатели уже ищут трупы, чтобы переправить их на родину для захоронения. Письмо же содержало в себе соболезнование родственникам от администрации лыжного курортного комплекса.
Известие о гибели Гортинского никак не подействовало на Таисию. Она его не знала и видела один раз мельком, когда проследила за ним до аэропорта. Главный зачинщик ограбления стерт с земли снежной лавиной, и, стало быть, последняя помеха на пути к цели устранена. Тем лучше. Только бы об этом не узнал Павел.
Иначе он вспомнит о карточках, хранящихся у Гортинского, и что он предпримет, никому не известно. Придется форсировать события. Сорвать такую операцию на последнем вираже непростительно.
Тая, скрипя зубами, поехала домой к Павлу. И опять весь вечер придется перед ними кривляться и репетировать бездарную пьесу, которую ни один здравомыслящий человек ставить никогда не станет. Она провалится, даже если занять в ней самых ярких звезд сцены. Но дело не в пьесе, а в ее финале.
Тая села в машину и поехала на работу, другим словом свидания с Павлом она назвать не могла.
Совершенно по-другому расценивали гибель Гортинского в частном детективном бюро «Титановый щит».
Новость принес Метлицкий. Он хотел сам по секрету от друзей встретиться с Гортинским и предупредить его об опасности. Настя же решила по-другому. Она собиралась взять писателя под личную опеку. Черт с ними, с коммерсантами. А позволить кому-то убить хорошего талантливого писателя нельзя.
Опеки не получилось. Гортинского не нашли. И только Метлицкий, побывавший в издательстве Гортинского, узнал, что там готовят некролог для «Литературной газеты» Новость всех поразила.
— Я согласна, — возмущалась Настя. — Гортинский — экстремал. Всю жизнь ходит по лезвию бритвы. Но хоть убейте меня, не могу поверить, что ему сосулька на голову упала.
— Не сосулька, а снежная лавина, — поправил Метлицкий. — Бывает, что целые села, как карточные домики, сносит. Это же стихия, дорогуша, с ней шутки плохи.
— Звучит глупо! То же самое, если бы мне сказали, что ему кирпич на голову упал.
Только Журавлев сидел и помалкивал.
— Послушайте, — продолжал Метлицкий. — Дик нашел паспорт и права Ольги в квартире. А если она не стала делать никаких фальшивых документов, а сделала себе загранпаспорт? Когда человек уезжает за границу, то он российский паспорт оставляет дома. Там он не нужен. Вот почему никто не может найти Ольгу. Тю-тю, ее нет в Москве. Пока Таисия здесь убивает коммерсантов, Ольга поехала в Альпы убирать Гортинского.
— Ага. И устроила там лавину! — рассмеялась Настя.
— Проще простого. Выстрел в воздух — и лавина пошла. Нужен детонатор. Звуковой волны достаточно.
— А что ты молчишь, Дик? — спросила Настя.
— Жду, пока вы чушь перестанете пороть.
— Ладно, не зарывайся, великий Шерлок Холм. Выкладывай свои черные карты на стол.
— Пожалуйста. Если бы Гортинского убрали, то по-тихому и зарыли бы в лесу.
И до сих пор никто об этом не знал бы. А он сам струсил и сбежал. Вы забыли о главном. Кто-то из сестер, скорее всего Ольга, была с ним связана. Ведь это она получила возможность найти рукопись у Гортинского, прочитать ее, заинтересоваться, снять копию с романа и видеопленки. И первые двое убитых на фотографиях помечены ее рукой, и Ольга вызвала сестру к себе на помощь.
Гортинский — казначей. Карточки шли к нему. И если убить его, то так, чтобы никто не узнал, иначе карточки на его адрес поступать не будут. А когда он удрал в Альпы, девочки забрали карточки. Ведь раньше их в квартире на Киевском не было. Получив ключи в свои руки, им нет необходимости убивать писателя. Его карточка попала к ним первой. Вот в этом я не сомневаюсь. Но в ваших дебатах проскользнула одна трезвая мысль. Только вы ее тут же загубили взрывами в горах. Возможно, Ольга так и сделала. Я имею в виду, получила загранпаспорт и уехала за кордон. Если вспомнить, что девушки не знали адрес бункера, где хранятся картины. Вот с этой целью Ольга могла поехать к Гортинскому, с которым, как можно догадаться, находилась в близких отношениях, и решила выяснить у него адресок. Если бы они знали заветное местечко, где лежат картины, то Тая не клюнула бы на нашу приманку и не пошла бы взламывать наш офис. Таким образом они и распределили между собой обязанности. Тая заканчивает здесь черную работу, а Ольга, которую ищет вся милиция Москвы, обрабатывает Гортинского.
— Красиво пишешь, Шерлок Холмс, — усмехнулся Метлицкий. — А почему бы Гортинскому не послать ее к чертовой матери?
— Нелогично. И объясню почему. Гортинский бросил карточки и уехал, чтобы сохранить себе жизнь. Он был уверен, что убийца один из семерых. Отдав ему карточки, он себя обезопасил. Мол, берите и грызитесь, я из игры выбываю. И вдруг к нему приезжает Сльга и говорит: «Дорогой Веня, любимый. Я сделала все чтобы мы с тобой были счастливы только вдвоем. Я прочитала твою рукопись и поверила в нее. Но я знала, что ты не способен на убийство. Я нашла надежного человека в лице моей сестры, которая смогла сделать все, что ты написал в своем романе. Теперь все карточки у меня. Я знаю, где взять ключи. Поедем с тобой вместе в Швецию и откроем бункер. Там шесть миллионов. Два отдадим сестре, а четыре достанутся нам, и мы начнем с тобой новую красивую жизнь. В России ты уже никому не нужен. От этого ты лишь выиграешь, а не проиграешь. Твоих партнеров больше нет на свете, и тебя никто преследовать не станет. Тайна останется тайной на века!» Как вам такой расклад?
— Вполне логично, — сказала Настя в то время, как Метлицкий сидел и слушал, открыв рот. — Но маленькая неувязочка. Гортинский все же погиб!
— Вот поэтому о нем надо забыть. Адрес они уже знают.
— Липовый.
— Не в этом дело. Я о другом беспокоюсь. Ольга в Россию не вернется.
Наверняка они между собой созваниваются. А значит, Ольга в курсе, что адрес у них в кармане. Зачем ей рисковать и возвращаться в Россию, где она объявлена в розыск.
— И что же нам делать?
— Накрыть Таисию с поличным. По-другому ее вину не докажешь. Она же святая, с нее только иконы писать. И в ряде случаев Настена ей обеспечивала алиби. Марецкий ее даже всерьез не воспринимает. Так, ходит какая-то юродивая Аленушка в поисках братца Иванушки. Поговорила бы она с ним, как со мной в кафе, тогда бы он понял, с кем дело имеет.
— А если Ольга в Москве? — спросила Настя.
— Тогда мы это дело проиграли к чертовой матери и нам пора закрывать эту лавочку.
— А если забрать из ее сумки пистолет? Неопровержимая улика, — предложил Метлицкий.
— Сумку я уже проверил, револьвера в ней нет!
Но в ящике лежал еще один конверт. Тая взяла его с собой, а кучу газет выкинула в урну. Сев в машину, она распечатала его, достала вырезку из газеты и письмо.
Ни того, ни другого прочитать она не смогла. Текст был набран на немецком языке. Времени до встречи с Павлом оставалось не очень много, но она решила все же разобраться с посланием. Ее смущал портрет Гортинского в черной рамке, помещенный в газетной вырезке. Она нашла туристическое агентство и попросила вызвать ей немецкого переводчика. Пришлось заплатить пятьдесят долларов за услугу.
В газетной вырезке говорилось о трагедии, случившейся на австрийском лыжном курорте «Эдельвейс». Группа экстремалов из двенадцати человек, несмотря на запрет, ушла в горы, где не было лыжных троп, и их накрыло снежной лавиной.
Поиски ведутся неделю, но пока ни к чему не привели. Спасатели считают, что никого из двенадцати лыжников спасти не удастся. Если бы кто-то и остался в живых, то уже в течение суток мог умереть от переохлаждения. Теперь спасатели уже ищут трупы, чтобы переправить их на родину для захоронения. Письмо же содержало в себе соболезнование родственникам от администрации лыжного курортного комплекса.
Известие о гибели Гортинского никак не подействовало на Таисию. Она его не знала и видела один раз мельком, когда проследила за ним до аэропорта. Главный зачинщик ограбления стерт с земли снежной лавиной, и, стало быть, последняя помеха на пути к цели устранена. Тем лучше. Только бы об этом не узнал Павел.
Иначе он вспомнит о карточках, хранящихся у Гортинского, и что он предпримет, никому не известно. Придется форсировать события. Сорвать такую операцию на последнем вираже непростительно.
Тая, скрипя зубами, поехала домой к Павлу. И опять весь вечер придется перед ними кривляться и репетировать бездарную пьесу, которую ни один здравомыслящий человек ставить никогда не станет. Она провалится, даже если занять в ней самых ярких звезд сцены. Но дело не в пьесе, а в ее финале.
Тая села в машину и поехала на работу, другим словом свидания с Павлом она назвать не могла.
Совершенно по-другому расценивали гибель Гортинского в частном детективном бюро «Титановый щит».
Новость принес Метлицкий. Он хотел сам по секрету от друзей встретиться с Гортинским и предупредить его об опасности. Настя же решила по-другому. Она собиралась взять писателя под личную опеку. Черт с ними, с коммерсантами. А позволить кому-то убить хорошего талантливого писателя нельзя.
Опеки не получилось. Гортинского не нашли. И только Метлицкий, побывавший в издательстве Гортинского, узнал, что там готовят некролог для «Литературной газеты» Новость всех поразила.
— Я согласна, — возмущалась Настя. — Гортинский — экстремал. Всю жизнь ходит по лезвию бритвы. Но хоть убейте меня, не могу поверить, что ему сосулька на голову упала.
— Не сосулька, а снежная лавина, — поправил Метлицкий. — Бывает, что целые села, как карточные домики, сносит. Это же стихия, дорогуша, с ней шутки плохи.
— Звучит глупо! То же самое, если бы мне сказали, что ему кирпич на голову упал.
Только Журавлев сидел и помалкивал.
— Послушайте, — продолжал Метлицкий. — Дик нашел паспорт и права Ольги в квартире. А если она не стала делать никаких фальшивых документов, а сделала себе загранпаспорт? Когда человек уезжает за границу, то он российский паспорт оставляет дома. Там он не нужен. Вот почему никто не может найти Ольгу. Тю-тю, ее нет в Москве. Пока Таисия здесь убивает коммерсантов, Ольга поехала в Альпы убирать Гортинского.
— Ага. И устроила там лавину! — рассмеялась Настя.
— Проще простого. Выстрел в воздух — и лавина пошла. Нужен детонатор. Звуковой волны достаточно.
— А что ты молчишь, Дик? — спросила Настя.
— Жду, пока вы чушь перестанете пороть.
— Ладно, не зарывайся, великий Шерлок Холм. Выкладывай свои черные карты на стол.
— Пожалуйста. Если бы Гортинского убрали, то по-тихому и зарыли бы в лесу.
И до сих пор никто об этом не знал бы. А он сам струсил и сбежал. Вы забыли о главном. Кто-то из сестер, скорее всего Ольга, была с ним связана. Ведь это она получила возможность найти рукопись у Гортинского, прочитать ее, заинтересоваться, снять копию с романа и видеопленки. И первые двое убитых на фотографиях помечены ее рукой, и Ольга вызвала сестру к себе на помощь.
Гортинский — казначей. Карточки шли к нему. И если убить его, то так, чтобы никто не узнал, иначе карточки на его адрес поступать не будут. А когда он удрал в Альпы, девочки забрали карточки. Ведь раньше их в квартире на Киевском не было. Получив ключи в свои руки, им нет необходимости убивать писателя. Его карточка попала к ним первой. Вот в этом я не сомневаюсь. Но в ваших дебатах проскользнула одна трезвая мысль. Только вы ее тут же загубили взрывами в горах. Возможно, Ольга так и сделала. Я имею в виду, получила загранпаспорт и уехала за кордон. Если вспомнить, что девушки не знали адрес бункера, где хранятся картины. Вот с этой целью Ольга могла поехать к Гортинскому, с которым, как можно догадаться, находилась в близких отношениях, и решила выяснить у него адресок. Если бы они знали заветное местечко, где лежат картины, то Тая не клюнула бы на нашу приманку и не пошла бы взламывать наш офис. Таким образом они и распределили между собой обязанности. Тая заканчивает здесь черную работу, а Ольга, которую ищет вся милиция Москвы, обрабатывает Гортинского.
— Красиво пишешь, Шерлок Холмс, — усмехнулся Метлицкий. — А почему бы Гортинскому не послать ее к чертовой матери?
— Нелогично. И объясню почему. Гортинский бросил карточки и уехал, чтобы сохранить себе жизнь. Он был уверен, что убийца один из семерых. Отдав ему карточки, он себя обезопасил. Мол, берите и грызитесь, я из игры выбываю. И вдруг к нему приезжает Сльга и говорит: «Дорогой Веня, любимый. Я сделала все чтобы мы с тобой были счастливы только вдвоем. Я прочитала твою рукопись и поверила в нее. Но я знала, что ты не способен на убийство. Я нашла надежного человека в лице моей сестры, которая смогла сделать все, что ты написал в своем романе. Теперь все карточки у меня. Я знаю, где взять ключи. Поедем с тобой вместе в Швецию и откроем бункер. Там шесть миллионов. Два отдадим сестре, а четыре достанутся нам, и мы начнем с тобой новую красивую жизнь. В России ты уже никому не нужен. От этого ты лишь выиграешь, а не проиграешь. Твоих партнеров больше нет на свете, и тебя никто преследовать не станет. Тайна останется тайной на века!» Как вам такой расклад?
— Вполне логично, — сказала Настя в то время, как Метлицкий сидел и слушал, открыв рот. — Но маленькая неувязочка. Гортинский все же погиб!
— Вот поэтому о нем надо забыть. Адрес они уже знают.
— Липовый.
— Не в этом дело. Я о другом беспокоюсь. Ольга в Россию не вернется.
Наверняка они между собой созваниваются. А значит, Ольга в курсе, что адрес у них в кармане. Зачем ей рисковать и возвращаться в Россию, где она объявлена в розыск.
— И что же нам делать?
— Накрыть Таисию с поличным. По-другому ее вину не докажешь. Она же святая, с нее только иконы писать. И в ряде случаев Настена ей обеспечивала алиби. Марецкий ее даже всерьез не воспринимает. Так, ходит какая-то юродивая Аленушка в поисках братца Иванушки. Поговорила бы она с ним, как со мной в кафе, тогда бы он понял, с кем дело имеет.
— А если Ольга в Москве? — спросила Настя.
— Тогда мы это дело проиграли к чертовой матери и нам пора закрывать эту лавочку.
— А если забрать из ее сумки пистолет? Неопровержимая улика, — предложил Метлицкий.
— Сумку я уже проверил, револьвера в ней нет!
10.
Никаких неожиданностей не предвиделось. Павел находился на съемках, и Тая ему дважды звонила. Он сказал, что придет не раньше шести-семи вечера. Таисия похныкала по телефону, ей не с кем прорепетировать финал пьесы, а это для нее очень важно, так как завтра показ художественному совету.
— Лапулечка моя, но я ничего не могу поделать. Приеду и клянусь, будем репетировать до утра.
— Ладно, потерплю.
Теперь она не сомневалась в том, что раньше пяти его не будет, и они с сестрой успеют решить все вопросы. В аэропорт Таисия не поехала. Она дала Ляле адрес Павла и ждала ее на квартире, хорошо подготовившись к встрече.
Самолет прибыл вовремя. В два часа дня Ольга звонила в дверь квартиры.
Сестры встретились после полугодовой разлуки. Тут все было — и радость, и слезы, и объятия. Трогательная сцена, слов нет.
Теперь они могли разглядеть друг друга. Да, они были чертовски похожи, но сравнивать их тем не менее было бы глупо. Ляля — королева. Да еще это норковое манто, в котором она приехала. Впрочем, на нее и мешковину надень, она останется королевой. Как бы Таисия ни старалась, но до сестры ей не дотянуться.
Она могла лишь изображать ее величество, но оставаться актрисой. Ляле ничего играть не требовалось, ей все подарила природа.
— Очень рада видеть вас, госпожа Шверник. — Тая сделала реверанс.
— Скажи мне, малыш, что тебе во мне не нравится? Только не ври, я же по глазам вижу.
Вопрос Ляли немного смутил сестру.
— Твои новые духи. Я привыкла к тем. А эти какие-то чужие.
— Хорошо. Ты позволишь мне принять душ с дороги? Запах исчезнет. Они не такие ядовитые.
— Я все приготовлю. Полотенце, халат и духи. Раздевайся.
Тая помогла сестре раздеться и проводила ее в комнату.
— Милая квартирка. Но здесь стоит мужской запах. Кто он?
— Музыкант, продюсер. Но об этом потом. У тебя, как я догадываюсь, целая вилла?
— В Бревеле. Очень уютное местечко на берегу моря. Километрах в десяти к югу от Стокгольма. Дом, четырнадцать комнат, три гектара земли. Одним словом, жить можно.
— Может быть, тебе и картины уже не нужны?
— И такие мысли в голову приходили, не буду скрывать. Но они еще нужны моему мужу. Я чувствую, что он чего-то ждет. Очень важного и, возможно, главного события в своей жизни. От женщины трудно что-либо скрыть, я вижу его состояние. А теперь, когда у него молодая жена, он донимает, что содержать ее будет недешево. Он ведь не богат. По их меркам, разумеется.
— Ты уверена, что он ждет?
— Тут все очень просто. Он мне сказал, что через полгода мы переедем жить на юг Франции, где он уже присмотрел небольшую виллу у берега моря и яхточку. Я сопоставила цену его радужных планов с состоянием его счетов. Ему не хватает на подобное удовольствие как минимум миллионов пять долларов, даже если он продаст свой дом с участком. 1де же пенсионер может взять такие деньги?
— Логично. Ты прекрасно разбираешься в мужчинах, и я тебе верю. А теперь иди в ванную, а я накрою на стол.
Через двадцать минут Ляля вышла, укатываясь от смеха.
— Господи! Это же мужской халат! А я приехала без вещей. Ты же мне так велела.
— Мужской халат можно пережить. А вещи тебя могли бы задержать в аэропорту. Таможня и все такое прочее, а так ты прошла зеленым коридором. Я не хотела, чтобы тебя кто-нибудь увидел или заметил. Ты слишком яркая особа. За тобой могли установить наблюдение.
— За мной?
Тая провела сестру на кухню и усадила за стол.
— Давай выпьем. — Она разлила вино в фужеры, и сестры выпили за встречу.
— Расскажи мне, малыш, спокойно, что здесь у тебя не получается.
— То, что тебя подозревают в убийствах. Конечно, если даже тебя арестуют, то вынуждены будут отпустить. Ты теперь гражданка Швеции, и у тебя железное алиби. Ты прикрыта со всех сторон. Но подставила тебя я.
— Как подставила? — У Ляли полезли брови вверх.
— Пять убийств, моя дорогая, не могут не оставлять следов. На меня вышли сыскари, и я показала им твое письмо, где ты вызываешь меня в Москву. Это и стало моим прикрытием. Иначе я сидела бы уже за решеткой, пока ты празднуешь свою свадьбу на вилле из четырнадцати комнат. Мне, как всегда, досталась самая грязная работа и за меньшую долю. Так всю жизнь происходило между нами. Но дело не в этом. Я знала, на что шла и не жалею. Но вопросы самообороны — мое личное дело. Я сама составляла планы и осуществляла их. Но под твоим прикрытием. И это не моя идея. Сыщики сами на тебя вышли, а не на меня. Ты засветилась в Питере в отеле «Астория». С этого все и началось. Начали искать тебя. Я же знала, что ты в безопасности и у тебя алиби. Пусть ищут. Во всяком случае, мне не мешали. Только это и спасло меня от ареста.
— Девочка моя, что же ты делаешь? Ты вызвала меня в Москву, чтобы сдать правосудию? Тая рассмеялась.
— Надо же! И придет такое в голову!
— Но как же мне понимать тебя?
— Давай еще выпьем, и я тебе открою твои заспанные глазки на суть вещей.
Пока ты вела светский образ жизни, я тут прошла все девять кругов ада.
Они выпили, но лицо Ольги не повеселело. Она находилась в полной растерянности.
— Скажи мне сестричка, зачем ты меня вызвала?
— Чтобы тебя реабилитировать и поставить следствие в тупик. Шесть карточек у меня. Осталась последняя. Она будет в моих руках через три-пять дней. Настало время смыть с тебя кровь тех пяти жертв, но без тебя я сделать этого не смогу.
— Каким образом?
— Ты приедешь в гостиницу «Белград», подойдешь к портье и спросишь у него обо мне. Он скажет, что я вышла. Сядешь в холле у всех на виду и просидишь ровно десять минут. Портье тут же позвонит на Петровку. Им ехать минут пятнадцать, если они приделают крылья к своим машинам. И возможно, вход уже перекроют охранники отеля. Он только один. Ты опять подойдешь к портье и скажешь ему, что все же поднимешься наверх и проверишь номер. За тобой никто не пойдет. Они будут знать, что ты уже никуда не денешься, а сами брать тебя не рискнут. Вооруженных, особо опасных преступников хватают спецподразделения в бронежилетах. Рисковать никто не станет. Ты поднимешься на третий этаж, пройдешь в конец левого коридора, откроешь служебную дверь этим ключом. — Тая показала сестре ключ и положила на стол. — Сядешь в грузовой лифт, спустишься вниз, выйдешь во двор, где будет стоять твоя машина. В бардачке лежит твой российский паспорт и права. Так, на всякий случай. Едешь в аэропорт, садишься в самолет и улетаешь. У тебя есть обратный билет?
— Талон. С этим талоном на бронь я могу сесть на любой рейс, но на свободное место. Что-то вроде общего вагона. Минимум удобств, но можно улететь любым рейсом в любой день.
— Отлично. У тебя золотая голова.
— Ну а в чем же заключается реабилитация?
— Да в том, что в тот момент, когда ты будешь разговаривать с портье, в этой квартире произойдет убийство последней жертвы из того же самого оружия, которым были убиты все остальные жертвы. Отсюда до «Белграда» час езды. Следствие упрется в тупик.
— А ты? Они подумают на тебя?
— Когда ты стреляла в мертвого адвоката на даче, я сидела в машине с детективом. Обвинить меня в убийстве практически невозможно. Тогда ты мне сделала алиби. Долг платежом красен.
— Какие между нами могут быть долги? Мы родные сестры, мы одно целое и неделимое. Нас ждет большое будущее. Я устала жить в зависимости и унижениях. А ты больше не будешь заживо гнить в трущобах Азова. Теперь я убедилась, что вместе мы огромная сила, способная перевернуть мир.
— Покойный Гортинский тоже считал, что с его гениальным умом и верными друзьями ничего не стоит перевернуть мир.
— Как покойный? Почему? Он же абсолютно безвреден…
— Это не я, Лялечка. Гортинского я трогать не собиралась. Он сам сбежал от страха. Уехал на свой любимый лыжный курорт в Альпы и попал под снежную лавину.
Погибло двенадцать человек. В «Литературной газете» дали крошечный некролог, а по телевидению даже слова не сказали. Гортинский умер как личность задолго до своей физической смерти. На книжном развале лежат десятки новых Гортинских, которым тоже скоро придется отправиться на свалку.
На глаза Ляли накатились слезы.
— Он не такой, как все. Таких нет и не будет. Ты его просто не знала. Это был единственный мужчина, с которым я смогла бы прожить всю жизнь. Но судьба мне определила другую дорогу. Какая глупая смерть.
— Смерть не бывает ни умной, ни глупой. Это данность, и с этим надо свыкнуться. Ладно, утри слезы и расскажи мне о Швеции.
— Тихий рай по сравнению с Россией.
— И это все?
— А что еще?
— Ты была в банке, от которого у нас карточки?
— Да. Вход свободный. В зал индивидуальных сейфов можно пройти по карточке-коду. Дело об ограблении давно уже забыто. Но место, куда отвезли картины, я так и не нашла.
— Ничего. Я его найду. Хотела выбить показания у последней жертвы, и, думаю, мне это удалось бы с помощью некоторых медицинских средств, но подфартило совершенно случайно с той стороны, с которой не ждала. Впрочем, это неважно. Твой муж хорошо говорит по-русски?
— Как мы с тобой. Иначе, как бы я смогла заморочить ему голову? Сейчас я тебе покажу наши фотографии. Свадебные и так, на вилле. Жалела, что тебя там не было.
— Не преувеличивай, сестренка. Я не была ни на одной из трех твоих свадеб, и ты не сожалела об этом.
— Что ты себя накручиваешь?
— Не обращай внимания. Сама знаешь, сколько всего я здесь пережила.
Фотографии лишь усугубили переживания. Видеть радостные счастливые лица, хуже, чем трупы в крови. Впрочем, кровь врачей не пугает, да и видом трупа их не удивишь, а вот когда тебя уже тошнит от жизни, вид счастливого человека может довести до истерики.
Они прошли в спальню. Тая предложила сестре немного поспать после тяжелой дороги.
— Ладно. Сейчас выпьем еще по стаканчику, и спи. — Она ушла на кухню и вернулась с вином.
— Кстати, хотела тебя спросить, — беря в руки фужер, улыбнулась Ляля. — Где ты взяла это вино?
— В том самом кафе, где ты его пила с адвокатом. На бутылке штамп стоит. Я же помню, что оно тебе нравится.
— Нравится. Но разве я тебе об этом говорила?
— Ты все уже забыла. Они выпили.
— Боже мой, какая слабость. Я сейчас провалюсь в сон, — ставя бокал на тумбочку, тихо прошептала Ляля. — Даже язык вяжет.
— Да-да, я знаю. Это очень хорошее зелье.
— Зелье?
— Успокаивает и делает человека беспомощным. Правильно? Ты уже ответить не можешь. Ни руки, ни ноги не слушаются.
Ляля повалилась на кровать.
— Но голова соображает хорошо. Ты же все понимаешь, что я говорю.
Ляля слышала, но не понимала. Сестра несла какую-то околесицу. Тая потянулась к стене и выдернула кинжал из ножен. Замахнувшись, она посчитала:
— Один, два, три!
Но ничего не получилось. Сил не хватало. Сердце командовало мышцами, а не голова.
Тая вонзила кинжал в ножны, ушла в другую комнату и вернулась с револьвером.
Все, что могла сделать беспомощная Ольга, это плакать. Она все уже поняла.
Им никогда не стать счастливыми обеим. Или одной, или другой. Судьба склонила голову на плечо Таисии.
— Раз, два, три. — Тая закрыла глаза, и раздался выстрел.
— Привет, мальчики. Нечего на меня пялиться. Это я, но в другом обличий.
— Ничего себе маскарад! — произнес один из добровольных охранников. — А глаза?
— Ну все, катись к чертовой бабушке. Мы с Пашей должны работать, я и так вся как на иголках. Наконец Паша и сам пришел в себя.
— Ну все, мальчики, пока. Придете за мной завтра в десять утра. Я обещал Инге поработать с ней. У нее завтра ответственный день.
Назаров вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь. Снимая пальто, он не сводил с девушки глаз.
— Ну а зачем все это? Блондинкой тебе лучше.
— Как ты не можешь понять, глаз режиссера по мне уже пристрелялся. Он замылен и уже не видит во мне перемен и моей игры. А когда я выйду в новом виде, то на меня и смотреть будут по-новому и роль прозвучит иначе.
— Остроумно.
— Надеюсь, ты есть не хочешь?
— Съел биг-мак в машине, зная твое нетерпение.
— Ладно. Выпей для храбрости.
Она взяла его за руку, отвела на кухню. На столе стояла бутылка с остатками вина и чистый фужер.
— Ладно. Выпить можно для снятия усталости. Он взял бутылку, налил себе вина и выпил. Они вернулись в комнату.
— Значит, так, — волновалась девушка. — Репетируем финал. Я не могу читать последний монолог над подушкой, мне нужно видеть лицо любимого.
— А, это после того, как он стреляется?
— Ну конечно же, ты сам все помнишь.
— А где же пистолет?
Тая подвела его к письменному столу и выдвинула ящик.
— Вот он лежит.
— Красивая игрушка.
Он потянул руку, но она задвинула ящик на место.
— В театре взяла до завтра. Еще наиграешься. Текст помнишь?
— А что там помнить, две фразы.
— Отлично. Говоришь, подходишь к столу, достаешь оружие, приставляешь к виску, нажимаешь курок и падаешь. Но только на спину, чтобы я видела твое лицо.
И умоляю тебя, Пашенька, сделай все по-серьезному. И не расколись, когда будешь изображать мертвого. Все испортишь. Знаешь, чего мне стоит начинать все сначала.
— Ну все, все. Я серьезен, как Смоктуновский в Гамлете.
— Вставай посреди комнаты, а я отойду к двери. Они заняли мизансцены, и Тая начала.
— Не все так просто, Джек! Это не измена. Я по-прежнему люблю тебя. Но ты теперь беден, а Ральф богат. Кто же виноват, что твой отец решил все состояние оставить твоему брату, а не тебе. Я ухожу к нему с болью в сердце.
— Значит, все дело в деньгах? Твоя любовь измеряется долларами? Женщина, которой я отдал свое сердце, уходит к моему родному брату? Вы не люди! Вы мерзопакостные корыстные животные.
Павел подошел к столу, выдвинул ящик, взял револьвер и взвел курок.
— Не смей, Джек! Только не это! — вскрикнула она.
— Мне больше нечего делать на этом свете.
Он приставил пистолет к виску и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Голова Павла качнулась, словно ее пнули ногой, и он свалился на пол.
Минуту Тая стояла на месте и смотрела, как льется кровь по лицу «любимого».
— Ты прав. На этом свете тебе делать нечего. Умничка, Паша! Переиграл Смоктуновского. Такой талант пропадал.
Спектакль закончился, и приходилось возвращаться к обычным делам. Можно бы и поплакать, но некогда.
Два трупа в квартире ее не смущали. Главное, ничего не упустить и соблюдать осторожность.
Она отправилась на кухню, не забыв при этом надеть перчатки. Бокал, из которого пила Ляля, присоединился на столе к Пашиному бокалу.
Действовала Таисия методично, не торопясь. Даже труп сестры не забыла обрызгать знаменитыми духами.
Через полчаса она уходила из дома в норковой шубке сестры и с ее сумочкой.
Красные «жигули» так и остались стоять под окнами. Красотка поймала себе такси.
— И что? — хрипло спросил он. Голос майор сорвал раньше, теперь мог только хрипеть.
— Да ничего. Я же говорю, дверь мы открыли своими ключами. Ровно в десять, как договорились. На звонок никто не отвечал. Ну мы сами вошли. А тут такая сцена.
Кроме экспертов и Сухорукова присутствовали Журавлев и Настя. Марецкий сам их вызвал.
— Что скажете, Виктор Николасвич? — обратился он к врачу.
— Много могу сказать. Оба умерли примерно в одно и тоже время. Где-то в районе шести вечера…
— Мы привезли его домой в пять, — перебил музыкант, — дверь нам открыла та женщина, что лежит на кровати. Мы обалдели. Очень похожа на Ингу, но темненькая. Ну мы и купились.
— Ладно, помолчи пока. Продолжайте, Виктор Николасвич, — прохрипел Марецкий.
— Знаешь что, Степа, делай со мной что хочешь, но могу дать голову на отсечение, что этот парень сам застрелился. Ну невозможно с такой точностью воспроизвести инсценировку. Уверен, что вскрытие покажет, а женщина убита раньше.
— Лапулечка моя, но я ничего не могу поделать. Приеду и клянусь, будем репетировать до утра.
— Ладно, потерплю.
Теперь она не сомневалась в том, что раньше пяти его не будет, и они с сестрой успеют решить все вопросы. В аэропорт Таисия не поехала. Она дала Ляле адрес Павла и ждала ее на квартире, хорошо подготовившись к встрече.
Самолет прибыл вовремя. В два часа дня Ольга звонила в дверь квартиры.
Сестры встретились после полугодовой разлуки. Тут все было — и радость, и слезы, и объятия. Трогательная сцена, слов нет.
Теперь они могли разглядеть друг друга. Да, они были чертовски похожи, но сравнивать их тем не менее было бы глупо. Ляля — королева. Да еще это норковое манто, в котором она приехала. Впрочем, на нее и мешковину надень, она останется королевой. Как бы Таисия ни старалась, но до сестры ей не дотянуться.
Она могла лишь изображать ее величество, но оставаться актрисой. Ляле ничего играть не требовалось, ей все подарила природа.
— Очень рада видеть вас, госпожа Шверник. — Тая сделала реверанс.
— Скажи мне, малыш, что тебе во мне не нравится? Только не ври, я же по глазам вижу.
Вопрос Ляли немного смутил сестру.
— Твои новые духи. Я привыкла к тем. А эти какие-то чужие.
— Хорошо. Ты позволишь мне принять душ с дороги? Запах исчезнет. Они не такие ядовитые.
— Я все приготовлю. Полотенце, халат и духи. Раздевайся.
Тая помогла сестре раздеться и проводила ее в комнату.
— Милая квартирка. Но здесь стоит мужской запах. Кто он?
— Музыкант, продюсер. Но об этом потом. У тебя, как я догадываюсь, целая вилла?
— В Бревеле. Очень уютное местечко на берегу моря. Километрах в десяти к югу от Стокгольма. Дом, четырнадцать комнат, три гектара земли. Одним словом, жить можно.
— Может быть, тебе и картины уже не нужны?
— И такие мысли в голову приходили, не буду скрывать. Но они еще нужны моему мужу. Я чувствую, что он чего-то ждет. Очень важного и, возможно, главного события в своей жизни. От женщины трудно что-либо скрыть, я вижу его состояние. А теперь, когда у него молодая жена, он донимает, что содержать ее будет недешево. Он ведь не богат. По их меркам, разумеется.
— Ты уверена, что он ждет?
— Тут все очень просто. Он мне сказал, что через полгода мы переедем жить на юг Франции, где он уже присмотрел небольшую виллу у берега моря и яхточку. Я сопоставила цену его радужных планов с состоянием его счетов. Ему не хватает на подобное удовольствие как минимум миллионов пять долларов, даже если он продаст свой дом с участком. 1де же пенсионер может взять такие деньги?
— Логично. Ты прекрасно разбираешься в мужчинах, и я тебе верю. А теперь иди в ванную, а я накрою на стол.
Через двадцать минут Ляля вышла, укатываясь от смеха.
— Господи! Это же мужской халат! А я приехала без вещей. Ты же мне так велела.
— Мужской халат можно пережить. А вещи тебя могли бы задержать в аэропорту. Таможня и все такое прочее, а так ты прошла зеленым коридором. Я не хотела, чтобы тебя кто-нибудь увидел или заметил. Ты слишком яркая особа. За тобой могли установить наблюдение.
— За мной?
Тая провела сестру на кухню и усадила за стол.
— Давай выпьем. — Она разлила вино в фужеры, и сестры выпили за встречу.
— Расскажи мне, малыш, спокойно, что здесь у тебя не получается.
— То, что тебя подозревают в убийствах. Конечно, если даже тебя арестуют, то вынуждены будут отпустить. Ты теперь гражданка Швеции, и у тебя железное алиби. Ты прикрыта со всех сторон. Но подставила тебя я.
— Как подставила? — У Ляли полезли брови вверх.
— Пять убийств, моя дорогая, не могут не оставлять следов. На меня вышли сыскари, и я показала им твое письмо, где ты вызываешь меня в Москву. Это и стало моим прикрытием. Иначе я сидела бы уже за решеткой, пока ты празднуешь свою свадьбу на вилле из четырнадцати комнат. Мне, как всегда, досталась самая грязная работа и за меньшую долю. Так всю жизнь происходило между нами. Но дело не в этом. Я знала, на что шла и не жалею. Но вопросы самообороны — мое личное дело. Я сама составляла планы и осуществляла их. Но под твоим прикрытием. И это не моя идея. Сыщики сами на тебя вышли, а не на меня. Ты засветилась в Питере в отеле «Астория». С этого все и началось. Начали искать тебя. Я же знала, что ты в безопасности и у тебя алиби. Пусть ищут. Во всяком случае, мне не мешали. Только это и спасло меня от ареста.
— Девочка моя, что же ты делаешь? Ты вызвала меня в Москву, чтобы сдать правосудию? Тая рассмеялась.
— Надо же! И придет такое в голову!
— Но как же мне понимать тебя?
— Давай еще выпьем, и я тебе открою твои заспанные глазки на суть вещей.
Пока ты вела светский образ жизни, я тут прошла все девять кругов ада.
Они выпили, но лицо Ольги не повеселело. Она находилась в полной растерянности.
— Скажи мне сестричка, зачем ты меня вызвала?
— Чтобы тебя реабилитировать и поставить следствие в тупик. Шесть карточек у меня. Осталась последняя. Она будет в моих руках через три-пять дней. Настало время смыть с тебя кровь тех пяти жертв, но без тебя я сделать этого не смогу.
— Каким образом?
— Ты приедешь в гостиницу «Белград», подойдешь к портье и спросишь у него обо мне. Он скажет, что я вышла. Сядешь в холле у всех на виду и просидишь ровно десять минут. Портье тут же позвонит на Петровку. Им ехать минут пятнадцать, если они приделают крылья к своим машинам. И возможно, вход уже перекроют охранники отеля. Он только один. Ты опять подойдешь к портье и скажешь ему, что все же поднимешься наверх и проверишь номер. За тобой никто не пойдет. Они будут знать, что ты уже никуда не денешься, а сами брать тебя не рискнут. Вооруженных, особо опасных преступников хватают спецподразделения в бронежилетах. Рисковать никто не станет. Ты поднимешься на третий этаж, пройдешь в конец левого коридора, откроешь служебную дверь этим ключом. — Тая показала сестре ключ и положила на стол. — Сядешь в грузовой лифт, спустишься вниз, выйдешь во двор, где будет стоять твоя машина. В бардачке лежит твой российский паспорт и права. Так, на всякий случай. Едешь в аэропорт, садишься в самолет и улетаешь. У тебя есть обратный билет?
— Талон. С этим талоном на бронь я могу сесть на любой рейс, но на свободное место. Что-то вроде общего вагона. Минимум удобств, но можно улететь любым рейсом в любой день.
— Отлично. У тебя золотая голова.
— Ну а в чем же заключается реабилитация?
— Да в том, что в тот момент, когда ты будешь разговаривать с портье, в этой квартире произойдет убийство последней жертвы из того же самого оружия, которым были убиты все остальные жертвы. Отсюда до «Белграда» час езды. Следствие упрется в тупик.
— А ты? Они подумают на тебя?
— Когда ты стреляла в мертвого адвоката на даче, я сидела в машине с детективом. Обвинить меня в убийстве практически невозможно. Тогда ты мне сделала алиби. Долг платежом красен.
— Какие между нами могут быть долги? Мы родные сестры, мы одно целое и неделимое. Нас ждет большое будущее. Я устала жить в зависимости и унижениях. А ты больше не будешь заживо гнить в трущобах Азова. Теперь я убедилась, что вместе мы огромная сила, способная перевернуть мир.
— Покойный Гортинский тоже считал, что с его гениальным умом и верными друзьями ничего не стоит перевернуть мир.
— Как покойный? Почему? Он же абсолютно безвреден…
— Это не я, Лялечка. Гортинского я трогать не собиралась. Он сам сбежал от страха. Уехал на свой любимый лыжный курорт в Альпы и попал под снежную лавину.
Погибло двенадцать человек. В «Литературной газете» дали крошечный некролог, а по телевидению даже слова не сказали. Гортинский умер как личность задолго до своей физической смерти. На книжном развале лежат десятки новых Гортинских, которым тоже скоро придется отправиться на свалку.
На глаза Ляли накатились слезы.
— Он не такой, как все. Таких нет и не будет. Ты его просто не знала. Это был единственный мужчина, с которым я смогла бы прожить всю жизнь. Но судьба мне определила другую дорогу. Какая глупая смерть.
— Смерть не бывает ни умной, ни глупой. Это данность, и с этим надо свыкнуться. Ладно, утри слезы и расскажи мне о Швеции.
— Тихий рай по сравнению с Россией.
— И это все?
— А что еще?
— Ты была в банке, от которого у нас карточки?
— Да. Вход свободный. В зал индивидуальных сейфов можно пройти по карточке-коду. Дело об ограблении давно уже забыто. Но место, куда отвезли картины, я так и не нашла.
— Ничего. Я его найду. Хотела выбить показания у последней жертвы, и, думаю, мне это удалось бы с помощью некоторых медицинских средств, но подфартило совершенно случайно с той стороны, с которой не ждала. Впрочем, это неважно. Твой муж хорошо говорит по-русски?
— Как мы с тобой. Иначе, как бы я смогла заморочить ему голову? Сейчас я тебе покажу наши фотографии. Свадебные и так, на вилле. Жалела, что тебя там не было.
— Не преувеличивай, сестренка. Я не была ни на одной из трех твоих свадеб, и ты не сожалела об этом.
— Что ты себя накручиваешь?
— Не обращай внимания. Сама знаешь, сколько всего я здесь пережила.
Фотографии лишь усугубили переживания. Видеть радостные счастливые лица, хуже, чем трупы в крови. Впрочем, кровь врачей не пугает, да и видом трупа их не удивишь, а вот когда тебя уже тошнит от жизни, вид счастливого человека может довести до истерики.
Они прошли в спальню. Тая предложила сестре немного поспать после тяжелой дороги.
— Ладно. Сейчас выпьем еще по стаканчику, и спи. — Она ушла на кухню и вернулась с вином.
— Кстати, хотела тебя спросить, — беря в руки фужер, улыбнулась Ляля. — Где ты взяла это вино?
— В том самом кафе, где ты его пила с адвокатом. На бутылке штамп стоит. Я же помню, что оно тебе нравится.
— Нравится. Но разве я тебе об этом говорила?
— Ты все уже забыла. Они выпили.
— Боже мой, какая слабость. Я сейчас провалюсь в сон, — ставя бокал на тумбочку, тихо прошептала Ляля. — Даже язык вяжет.
— Да-да, я знаю. Это очень хорошее зелье.
— Зелье?
— Успокаивает и делает человека беспомощным. Правильно? Ты уже ответить не можешь. Ни руки, ни ноги не слушаются.
Ляля повалилась на кровать.
— Но голова соображает хорошо. Ты же все понимаешь, что я говорю.
Ляля слышала, но не понимала. Сестра несла какую-то околесицу. Тая потянулась к стене и выдернула кинжал из ножен. Замахнувшись, она посчитала:
— Один, два, три!
Но ничего не получилось. Сил не хватало. Сердце командовало мышцами, а не голова.
Тая вонзила кинжал в ножны, ушла в другую комнату и вернулась с револьвером.
Все, что могла сделать беспомощная Ольга, это плакать. Она все уже поняла.
Им никогда не стать счастливыми обеим. Или одной, или другой. Судьба склонила голову на плечо Таисии.
— Раз, два, три. — Тая закрыла глаза, и раздался выстрел.
***
На звонок в квартиру дверь открыла незнакомая женщина. Паша и двое его музыкантов-телохранителей открыли рты.— Привет, мальчики. Нечего на меня пялиться. Это я, но в другом обличий.
— Ничего себе маскарад! — произнес один из добровольных охранников. — А глаза?
— Ну все, катись к чертовой бабушке. Мы с Пашей должны работать, я и так вся как на иголках. Наконец Паша и сам пришел в себя.
— Ну все, мальчики, пока. Придете за мной завтра в десять утра. Я обещал Инге поработать с ней. У нее завтра ответственный день.
Назаров вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь. Снимая пальто, он не сводил с девушки глаз.
— Ну а зачем все это? Блондинкой тебе лучше.
— Как ты не можешь понять, глаз режиссера по мне уже пристрелялся. Он замылен и уже не видит во мне перемен и моей игры. А когда я выйду в новом виде, то на меня и смотреть будут по-новому и роль прозвучит иначе.
— Остроумно.
— Надеюсь, ты есть не хочешь?
— Съел биг-мак в машине, зная твое нетерпение.
— Ладно. Выпей для храбрости.
Она взяла его за руку, отвела на кухню. На столе стояла бутылка с остатками вина и чистый фужер.
— Ладно. Выпить можно для снятия усталости. Он взял бутылку, налил себе вина и выпил. Они вернулись в комнату.
— Значит, так, — волновалась девушка. — Репетируем финал. Я не могу читать последний монолог над подушкой, мне нужно видеть лицо любимого.
— А, это после того, как он стреляется?
— Ну конечно же, ты сам все помнишь.
— А где же пистолет?
Тая подвела его к письменному столу и выдвинула ящик.
— Вот он лежит.
— Красивая игрушка.
Он потянул руку, но она задвинула ящик на место.
— В театре взяла до завтра. Еще наиграешься. Текст помнишь?
— А что там помнить, две фразы.
— Отлично. Говоришь, подходишь к столу, достаешь оружие, приставляешь к виску, нажимаешь курок и падаешь. Но только на спину, чтобы я видела твое лицо.
И умоляю тебя, Пашенька, сделай все по-серьезному. И не расколись, когда будешь изображать мертвого. Все испортишь. Знаешь, чего мне стоит начинать все сначала.
— Ну все, все. Я серьезен, как Смоктуновский в Гамлете.
— Вставай посреди комнаты, а я отойду к двери. Они заняли мизансцены, и Тая начала.
— Не все так просто, Джек! Это не измена. Я по-прежнему люблю тебя. Но ты теперь беден, а Ральф богат. Кто же виноват, что твой отец решил все состояние оставить твоему брату, а не тебе. Я ухожу к нему с болью в сердце.
— Значит, все дело в деньгах? Твоя любовь измеряется долларами? Женщина, которой я отдал свое сердце, уходит к моему родному брату? Вы не люди! Вы мерзопакостные корыстные животные.
Павел подошел к столу, выдвинул ящик, взял револьвер и взвел курок.
— Не смей, Джек! Только не это! — вскрикнула она.
— Мне больше нечего делать на этом свете.
Он приставил пистолет к виску и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Голова Павла качнулась, словно ее пнули ногой, и он свалился на пол.
Минуту Тая стояла на месте и смотрела, как льется кровь по лицу «любимого».
— Ты прав. На этом свете тебе делать нечего. Умничка, Паша! Переиграл Смоктуновского. Такой талант пропадал.
Спектакль закончился, и приходилось возвращаться к обычным делам. Можно бы и поплакать, но некогда.
Два трупа в квартире ее не смущали. Главное, ничего не упустить и соблюдать осторожность.
Она отправилась на кухню, не забыв при этом надеть перчатки. Бокал, из которого пила Ляля, присоединился на столе к Пашиному бокалу.
Действовала Таисия методично, не торопясь. Даже труп сестры не забыла обрызгать знаменитыми духами.
Через полчаса она уходила из дома в норковой шубке сестры и с ее сумочкой.
Красные «жигули» так и остались стоять под окнами. Красотка поймала себе такси.
***
Степан Марецкий пожал плечами и глянул на стоящих в дверях музыкантов.— И что? — хрипло спросил он. Голос майор сорвал раньше, теперь мог только хрипеть.
— Да ничего. Я же говорю, дверь мы открыли своими ключами. Ровно в десять, как договорились. На звонок никто не отвечал. Ну мы сами вошли. А тут такая сцена.
Кроме экспертов и Сухорукова присутствовали Журавлев и Настя. Марецкий сам их вызвал.
— Что скажете, Виктор Николасвич? — обратился он к врачу.
— Много могу сказать. Оба умерли примерно в одно и тоже время. Где-то в районе шести вечера…
— Мы привезли его домой в пять, — перебил музыкант, — дверь нам открыла та женщина, что лежит на кровати. Мы обалдели. Очень похожа на Ингу, но темненькая. Ну мы и купились.
— Ладно, помолчи пока. Продолжайте, Виктор Николасвич, — прохрипел Марецкий.
— Знаешь что, Степа, делай со мной что хочешь, но могу дать голову на отсечение, что этот парень сам застрелился. Ну невозможно с такой точностью воспроизвести инсценировку. Уверен, что вскрытие покажет, а женщина убита раньше.