Мартин Дебора. Сорванная вуаль (Любовь срывает маски)

   – Не беспокойся, – с уверенностью в голосе произнесла Марианна. – Я хочу быть повешенной не больше, чем ты – видеть меня в петле.
   – Этот граф может сказать свое слово!
   Марианна похолодела, вспомнив, как граф пристально смотрел на нее и как говорил о своей мести Питни Тирлу.
   – Я просто буду избегать его, – ответила она.
   Тамара сокрушенно покачала головой:
   – Боюсь, этого графа будет нелегко избегать. Будь осторожна, детка, не попадись в его западню.
   – Он, вероятно, уже забыл обо мне, – сказала Марианна, но ее сердце еще долго трепыхалось в груди от пережитого волнения.

Глава 3

   Будь осторожен,
   чтобы страсти не помешали правому суду,
   суда иного свобода воли не допускает.

Джон Мильтон. Потерянный рай

   Усталая до изнеможения, Марианна выскользнула из маленького тесного домика, где только что принимала роды у миссис Эйкен. Бедная женщина ужасно страдала, но наконец произвела на свет двух мальчиков-близнецов, чем привела в восторг своего мужа, потому что до этого у них рождались только девочки.
   Марианна с отвращением натянула на голову капюшон и завязала тесемки маски, которая ей страшно надоела. Ей хотелось отбросить всякую осторожность и отказаться от нее, но она знала, что тетя будет ругать ее, если застанет без маски.
   Марианна медленно и без боязни шла по ночным улицам Лидгейта, считая этот город родным. Он казался ей надежной крепостью. Здесь среди его мужественных жителей она обрела рай.
   Вдруг на другом конце темной улицы возник силуэт худощавого мужчины. Увидев Марианну, он направился к ней. Чувствуя себя в безопасности, Марианна не испытывала страха. Люди часто искали ее, когда нужна была помощь их заболевшим близким.
   – Это вы цыганская знахарка по имени Мина? – подойдя ближе, спросил незнакомец.
   Марианна не могла не заметить его волнение.
   Она утвердительно кивнула, и мужчина, издав вздох облегчения, схватил ее за руку и потянул в ту сторону, откуда появился.
   – В кабачке мне сказали, чтобы я искал вас здесь. Слава Богу, нашел – бормотал он, широко шагая.
   – Может быть, вы скажете, куда вы меня ведете? – спросила Марианна. Незнакомец был так уверен, что она согласится пойти с ним, или был настолько взволнован, что даже не представился и не спросил, пойдет ли она с ним.
   Поняв свою оплошность, мужчина остановился:
   – Простите, мадам. Я не сказал вам? Я камердинер его сиятельства, Уильям Крэшоу. Его сиятельство лежит раненый. В кабачке мне сказали, что вы можете помочь.
   У Марианны все похолодело внутри.
   – Его сиятельство?
   Мужчина утвердительно кивнул и снова потянул Марианну за руку вперед.
   – Граф! – с раздражением в голосе проговорил он. – Конечно, вы о нем знаете.
   Марианна с ошеломленным видом смотрела на Уильяма. Она не могла прийти на помощь Фолкему, не рискуя быть разоблаченной! Но не могла же она не помочь раненому. Что же ей делать?
   Вдруг она вспомнила о мистере Тиббете. Да, это то, что надо. Аптекарь сможет позаботиться о графе, если рана не слишком серьезная.
   – Как тяжело его сиятельство ранен?
   – Очень тяжело, – резко ответил молодой человек. – И ему станет еще хуже, если мы будем торчать здесь! На дороге на него напали два человека. Один проткнул ему бедро. Он умрет, если не остановить кровотечение и не перевязать ногу!
   Марианна побледнела.
   – Есть мистер Тиббет…
   – Пуританин! Я не хочу, чтобы такой человек даже приближался к моему хозяину, – презрительно фыркнул Уильям. – Но я в таком отчаянии, что обратился бы и к нему, однако его нет дома. В кабачке мне сказали, что хозяину можете помочь вы. Но если вы слишком брезгливы, чтобы перевязать рану…
   – Не беспокойтесь, я умею перевязывать раны! Когда я осмотрю вашего хозяина, в зависимости от тяжести ранения мне, возможно, потребуется отправить вас снова к аптекарю. Слуга мистера Тиббета даст вам нужные снадобья.
   Марианна могла бы послать Уильяма в кибитку к Тамаре, но она предпочитала, чтобы люди графа не знали, где она живет. Нет, когда мистер Тиббет уходил, его слуга всегда оставался в лавке. Он сможет послать ей все, что потребуется.
   Сердце Марианны громко стучало. Ей никогда не приходилось обрабатывать тяжелые раны, хотя она сотни раз видела, как это делал отец. Как она сможет перевязывать рану графа, зная, что, может быть, из-за него арестован ее отец? Как она может коснуться его, когда ужасно боится, что он узнает, кто она?
   Марианна вздохнула. Но разве можно не помочь графу? Она поклялась помогать сохранять жизни, как клялись ее отец и мать. Возможно, жизнь этого человека не заслуживает, чтобы ее сохраняли, но кто она такая, чтобы это решать? Жизнь есть жизнь. Она должна сделать все, чтобы спасти его жизнь.
   Марианна ускорила шаги, чтобы не отставать от слуги графа. Когда они поднялись на холм, она увидела свой старый дом и сердце у нее сжалось. Он был там, в доме, том, который отобрали у ее отца!
   В том месте, где дорога поворачивала к Фолкем-Хаусу, Марианна вдруг остановилась. Она вспомнила, как они с матерью поздно ночью возвращались домой после того, как провели вечер у постели больного ребенка. Этот граф, возможно, устроил заговор против ее отца. Как же она может помочь ему? И может ли она?
   Уильям прошел еще несколько шагов, прежде чем заметил, что Марианна остановилась. Он обернулся:
   – Послушайте, мадам. Я бы послал человека за Боджером, но тот живет слишком далеко. Боюсь, он не сумеет приехать вовремя. Но если вы не можете помочь его сиятельству, я подожду врача. Я не могу позволить вам допубтить ошибку, за которую ему придется заплатить потерей ноги.
   При упоминании о Боджере Марианна похолодела: этот врач погубил больше жизней, чем спас.
   Мысль, что этот недостойный человек будет резать чью-то ногу, ужаснула ее. В конце концов, она же не уверена, что граф виновен в аресте ее отца. И если он умрет невиновным…
   Марианна, приняв решение, инстинктивно расправила плечи.
   – Я не лишу графа ноги, если только ее уже невозможно спасти. Но заверяю вас, если вы допустите к нему Боджера, граф тогда окажется ближе к могиле, чем к выздоровлению. Вы можете доверить мне его лечение.
   – Тогда пойдемте, – тихо сказал слуга, поворачиваясь в сторону дома. – Мы теряем драгоценное время.
   Спустя несколько минут они вошли в дом. Марианна шла рядом с камердинером через знакомые комнаты, и сердце ее наполнялось болью.
   Неожиданно громкие проклятия нарушили тишину дома. Марианна поспешила в спальню, откуда доносились эти звуки.
   То, что она увидела, войдя в комнату, повергло ее в ужас. Один из слуг графа, судя по его виду, старый солдат, стоял наклонившись над графом с пустой чашкой в руке. А сам граф сидел, вытянув перед собой ногу, на старой кровати родителей Марианны. Над огнем в камине висел котелок, и она почувствовала запах кипящего масла. Боль исказила лицо графа, и он осыпал проклятиями всех, кто находился поблизости.
   В эту минуту Марианна забыла обо всех своих подозрениях и страхах. Она видела лишь бессмысленные страдания человека, попавшего в руки неуклюжего лекаря, применявшего устаревший и бесполезно жестокий способ очищения ран.
   – Если хоть одна капля упадет на его кожу, – пригрозила Марианна, становясь рядом с солдатом и вырывая у него чашку, – я сварю тебя в этом котле!
   – Но, мисс, мы должны выжечь яд, – возразил солдат, невольно отступая от одетой во все черное фигуры в маске.
   – «Выжечь яд», подумать только! Вон отсюда, вон! – возмущенно воскликнула Марианна, отталкивая упрямого старого солдата. Ее тошнило от запаха горелого мяса.
   – Уилл, ради Бога, убери его отсюда! – превозмогая боль, скомандовал Фолкем.
   Уильям прошептал что-то на ухо старику, и тот, ворча, ушел.
   – Надеюсь, вы пришли не мучить меня дальше, – сердито сказал граф.
   Марианна взглянула на ярко-красную опухшую кожу, обожженную маслом, и пришла в ужас. Она должна была бы получать удовольствие, видя страдания графа, но ей хотелось убежать, чтобы не видеть этого. Марианна поспешно вынула из сумки мазь и стала смазывать ею обожженное место. Когда она дотронулась до раны, граф болезненно поморщился. Тошнота подступила к горлу Марианны при виде рваной раны на его ноге.
   – Рана очень серьезная, – сказала она, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Но заживет быстро. Благодарите судьбу, что у них не было пистолетов.
   – У одного был, – сквозь стиснутые зубы сказал Фолкем. – Но он оказался плохим стрелком, и мне удалось вырвать у него пистолет. К несчастью, шпагой он владел лучше, чем я полагал.
   – А он не ожидал, что вы еще лучше, – сказал Уильям, стоявший у Марианны за спиной.
   Марианна старалась не обращать внимания на страх, охвативший ее при этих словах. Она молча подошла к тазику с водой, который кто-то поставил около стола, смочила чистые полотенца, лежавшие рядом, и медленными осторожными движениями начала промывать рану.
   – Разбойники часто нападают на дорогах в этих местах? – спросил Уильям, наблюдавший за ее работой.
   – Это первый случай, о котором я слышу, – коротко ответила Марианна.
   – Это были не разбойники. – Желваки заходили на скулах графа.
   Уильям взглянул на хозяина:
   – Вы думаете, за ними стоит Тирл?
   – Наверняка. Ему не понравилось, что я вернул себе имение. Теперь он еще и боится меня. Он знает, как мне хочется перерезать ему горло. И если бы не король…
   Граф замолчал и пристально посмотрел на закрытое маской лицо Марианны. Она вся напряглась.
   Ее сердце громко стучало, а движения уже не были такими уверенными.
   – А вы рассказали констеблю о нападении? – спросила она, чтобы как-то поддержать разговор.
   – В этом нет необходимости, – ответил Уильям, заглядывая ей через плечо. – Его сиятельство оставил их обоих лежащими на поляне с распоротыми животами.
   – Довольно, Уилл! – резко перебил слугу Фолкем. – Не надо, чтобы молодая женщина слышала о таких вещах.
   – Совершенно с вами согласна, – торопливо ответила Марианна, почувствовав, как ее затошнило. – Я питаю отвращение к убийству.
   Фолкем услышал в ее тоне презрение и улыбнулся:
   – Вы бы предпочли, чтобы они убили меня?
   Марианна подавила в себе желание сказать «да», но только лишь потому, что не была абсолютно уверена, что граф заслуживает смерти. Она сурово посмотрела на него:
   – Конечно, нет, но мне бы не хотелось слушать, как небрежно говорят о смерти.
   – Простите меня. За последние годы мы с Уиллом слишком привыкли к убийствам. Служа у герцога Йоркского, мы побывали во многих сражениях.
   Марианна снова осмотрела ногу, на этот раз обратив внимание на многочисленные шрамы. Она знала, что люди герцога Йоркского, служившие во французской, а затем в испанской армии, завоевали почет и славу. Этот человек был одним из его солдат.
   Он, должно быть, видел слишком много смертей. А сколько жизней отнял он? Марианна содрогнулась от этой мысли.
   Она закончила осмотр: рана не очень глубокая. Наложить швы, сделать припарки, и через несколько дней граф будет ходить, подумала она. Марианна скользнула взглядом по покрытой волосами ноге графа.
   «О нет!» – ужаснулась она, только сейчас заметив, насколько обнажено его тело. Марианна почувствовала, как румянец заливает ее лицо. Она и раньше видела голых мужчин, находясь рядом с отцом, когда тот оказывал им помощь. Но этот мужчина так отличался от них. Он не зарос щетиной, не был грязным и грубым, как те солдаты, которых лечил отец.
   Взгляд Марианны скользнул дальше, туда, где густой пучок волос, как она понимала, окружал его…
   Она отвела глаза и вдруг заметила, что граф внимательно наблюдает за ней. Она посмотрела ему в глаза и чуть не задохнулась. Взгляд его ясных серых глаз, казалось, проникал сквозь маску, проникал в ее мозг, он словно читал ее нескромные мысли.
   – Так как, – спросил он с легкой усмешкой, – вы сумеете это спасти?
   Марианна еще больше растерялась. Ей показалось, что граф имеет в виду что-то другое, а не свою ногу.
   – Да, конечно, но надо послать вашего слугу к аптекарю, мне кое-что потребуется.
   – Только скажите, что вам нужно, – откликнулся Уильям, не заметивший странной улыбки хозяина, и направился к двери.
   – Скажите слуге, чтобы он дал баночку мази аконита, – ответила Марианна.
   Уильям кивнул и открыл дверь.
   – И, Уильям, – добавила Марианна, с опаской взглянув на графа, – пусть слуга передаст моей тете, что я вернусь поздно.
   – Если вы скажете, где живете, я передам ей это сам.
   – Нет!
   Оба мужчины испытующе посмотрели на Марианну.
   – Я хочу сказать, что вам самому не стоит беспокоиться. Просто пошлите слугу. И не… э… говорите ей, кто мой пациент. Моя тетушка придет в ужас, если узнает. Просто пусть слуга передаст, что я скоро вернусь. Тетя Тамара привыкла, что я возвращаюсь поздно, она поймет.
   Когда Уильям ушел, Марианна огорченно вздохнула. Тетя Тамара придет в ярость, когда узнает, где она была. Со дня их встречи у мистера Тиббета тетя много раз настойчиво повторяла, как важно для Марианны не попадаться на глаза графу.
   – Почему ваша тетя придет в ужас, узнав, что вы лечите меня? – спросил Фолкем.
   Марианна, достававшая толстую иглу и крепкую черную нитку из кожаного мешочка с травами, замерла. Она вдруг осознала, что осталась наедине с очень опасным для себя человеком.
   – Прошу прощения, милорд, но моя тетя не доверяет дворянам, – ответила она, пытаясь не выдать охватившего ее волнения.
   – Почему же? Разве дворяне менее приятны или менее достойны доверия, чем цыгане? – рассмеялся Фолкем.
   – Некоторые из них отвратительны, – сердито ответила Марианна.
   – Как и некоторые цыгане. Может быть, вашей тете просто попадались не те дворяне.
   Марианна не ответила, понимая, что спор с графом ни к чему хорошему не приведет. К тому же в его словах была доля правды. Мать Марианны как-то намекнула, что какой-то дворянин разбил сердце Тамары, что и стало причиной ее презрения к дворянам, которых она считала слабыми и мягкотелыми щеголями.
   Марианна взглянула на Фолкема. Этот граф явно не походил на тех людей благородного происхождения, которых презирала ее тетка. Это вызывало сожаление. Поскольку он был далеко не глуп, его пребывание в Фолкем-Хаусе делало положение Марианны еще более удручающим.
   Хорошо, что он ранен и не может преследовать ее, если она вдруг будет вынуждена бежать. В то же время она была почти уверена, что если он захочет преследовать ее, он, раненый или нет, сделает это.
   Ей просто надо убедиться, что у него нет такого желания. Марианна посмотрела на иглу, в которую уже вдела нитку. После того как она наложит швы, вероятнее всего, он никогда больше не захочет, чтобы она приближалась к нему. Марианна поморщилась, представив себе, какую боль причинит сейчас графу.
   И тут же она напомнила себе о том, кто перед ней. Она оглядела комнату, которую граф выбрал для себя. Это была спальня ее родителей. Неприязнь Марианны к Фолкему возросла, когда она увидела, как он переделал комнату. Старые любимые кресла и письменный стол ее отца заменили новой ореховой мебелью, лишенной теплоты и уюта. Ее взгляд упал на окровавленную шпагу, лежавшую на роскошном ковре.
   «Граф – жестокий убийца, – сказала Марианна себе. – Он заслужил эту боль, от которой теперь страдает, и лучше поскорее закончить с этим неприятным делом».
   – Я собираюсь зашить вашу рану, так она лучше заживет, – сказала Марианна, снова подходя к кровати. – Вам будет больно.
   – Больнее, чем сейчас, уже не может быть, но я надеюсь, вы умеете орудовать иголкой, – язвительно заметил граф.
   – Разве вы не знаете? Мы, цыгане, славимся своим умением шить, – сказала Марианна и, вонзив иглу в его тело, протащила нить.
   – Вы не цыганка, – проговорил граф сквозь стиснутые зубы.
   Марианна так растерялась от услышанного, что нечаянно уколола его.
   – Черт побери, женщина, – закричал Фолкем, – я вам не подушка для иголок!
   – Простите, – стараясь сохранять спокойствие, тихо произнесла Марианна. – Что вы хотите сказать, заявляя, что я не цыганка?
   – Для цыганки вы говорите слишком правильно. У вашей тети есть акцент, а у вас нет. У вас речь образованного человека.
   Марианна судорожно сглотнула. Этот человек слишком проницателен. Она должна дать ему какое-то объяснение, но какое? И тут Марианна вспомнила, что однажды сказала ее тетка: наилучшая ложь – та, что всего ближе к правде.
   – Мой отец был благородного происхождения, – ответила Марианна. – Цыганкой была моя мать.
   – Так вы незаконнорожденный ребенок? Это объяснило бы вашу правильную речь, но лишь в том случае, если бы вас воспитывали как дворянку. Вы хотите сказать, что ваш отец признал вас?
   Слава Богу, граф сделал желательный для нее вывод, и ей почти не пришлось лгать.
   – Да. Я росла в его доме, пока он не умер, – с трудом проговорила Марианна. Ей хотелось, чтобы смерть отца была неправдой. – После этого его семья не захотела принять меня, поэтому я уехала к тете. С тех пор она заботится обо мне.
   – У вас была тяжелая жизнь, – сочувственно произнес граф.
   – Моя жизнь не была такой уж ужасно тяжелой, напротив, я была очень счастлива. Для меня жизнь похожа на заросший сад. Можно вообще не обращать внимания на сорняки, а можно трудиться в поте лица, выпалывая их. В обоих случаях важны только цветы.
   Взгляд графа стал холодным.
   – Некоторые сады слишком запущены, чтобы их возрождать. Лучше сровнять их с землей, – с горечью в голосе проговорил он.
   – Вероятно. Но тогда надо обязательно посадить новый сад.
   Фолкем хрипло усмехнулся:
   – Я вижу, вам обязательно нужны цветы. И что бы ни сделали с вашим садом, вы добьетесь, чтобы в нем росли цветы.
   – Полагаю, я говорю слишком весело с человеком, которого только что ранили разбойники.
   – Немного. Или, может быть, немного наивно.
   – А что вы знаете о тяготах жизни, милорд? – спросила Марианна, слегка уязвленная его словами. – Разве вы страдали, рожая ребенка, или видели, как голодают дети? Вы видели смерть на полях сражений, это правда, но вы, без сомнения, упивались своей славой. Я видела, как смерть забирала тех, кто ее не заслуживал, кто умирал только потому, что родился не в той семье. Такие, как вы, никогда не видят этих страданий. Нет, такие, как вы, только причиняют их.
   Граф пристально смотрел на Марианну.
   – Вероятно, не только ваша тетя не любит дворян.
   Она отвернулась, смущенная своей вспышкой. Она не имела ничего против дворян. Да и не могла иметь. Ее отец был баронетом. Но в то же время относилась к титулованным особам не так, как другие. Мать открыла ей глаза на страдания простых людей, научила ее относиться к ним, как к любым другим людям. Именно поэтому ее отцу так не хотелось служить при дворе. Несмотря на то что он всегда был на стороне роялистов, он был почти доволен правлением Кромвеля. Он даже начал думать, что, может быть, нет ничего ужасного в том, что государством управляет весь народ, а не малочисленная кучка.
   Теперь двор вернулся – бездельники дворяне во главе с распутным королем. Марианна взглянула на графа. Может, он и кажется другим, но в душе такой же, как и все «кавалеры». Он с предубеждением смотрит на мир, ни разу не испытав чувства отчаяния и безнадежности, знакомые беднякам.
   Марианна принялась со злостью рвать простыню на бинты.
   – У меня такое ощущение, что вам хотелось бы не простыню, а меня разорвать на мелкие куски, – спустя некоторое время проговорил граф.
   – Не говорите глупостей, милорд, – резко ответила Марианна. – Мне же надо чем-то перевязать вашу ногу.
   Граф усмехнулся:
   – Если я не ошибаюсь, у вас достаточно бинтов, чтобы перевязать обе ноги.
   Марианна остановилась и посмотрела на кучу полотна, разорванного ею.
   – Наверное, достаточно, – с сожалением сказала она.
   – Если вам действительно необходимо столько бинтов, может быть, следует нанести рану и на другую ногу? – насмешливо спросил граф. – Кажется, у вас есть огромное желание сделать это.
   Марианна попыталась ответить таким же шутливым тоном:
   – Может, и следует. Тогда я могу попробовать способ лечения вашего старого слуги на другой ноге.
   Граф помрачнел:
   – Только если вы этими бинтами привяжете меня к кровати. Я под страхом смерти запрещу ему применять свое лекарское искусство и приближаться к моим владениям ближе чем на сотню миль.
   В это время вернулся Уильям с мазью.
   – Ваша тетя подняла шум, – проворчал он.
   Марианна дрожащими руками взяла у него мазь.
   – Как вы нашли мою тетю?
   – Она была в лавке аптекаря, пытала бедного слугу, куда пропала ее племянница. Видимо, надеялась найти вас там.
   Марианна, затаившая дыхание, облегченно вздохнула.
   – Понятно, – прошептала она и принялась щедро наносить мазь на рану.
   Уильям скорчил гримасу:
   – Она отругала меня. Сказала, что вы не нанимались в прислуги к горожанам и вам, как и любому человеку, требуется отдых. Потом она рассердилась на меня, потому что я не сказал, где вы. Я сказал, что с вами все в порядке, но она все равно отчитывала меня. Сказала, что я должен помнить, что вы невинная девушка, и даже пальцем не трогать вас.
   Марианна с досадой прикусила губу, заметив, что последние слова весьма заинтересовали графа.
   – Моя тетя слишком осторожна. Не обращайте на нее внимания, – тихо сказала Марианна, осторожно забинтовывая ногу графа.
   – Не так просто не обращать внимания на такую злоязычную женщину, как ваша тетя, – ответил Уильям, усаживаясь на стул возле кровати графа. – К тому же и без острого языка трудно не обратить на нее внимания, – загадочно добавил он.
   Но казалось, граф понял, на что намекал Уильям.
   – Не старовата ли для тебя эта цыганка? – усмехнулся Фолкем.
   – Не так уж она стара, милорд. И совсем неплохо выглядит.
   Фолкем засмеялся, но Марианна с силой затянула повязку на его ноге, и он осекся.
   – Если вы, джентльмены, закончили обсуждение моей тети, то я бы хотела показать Уильяму, как ухаживать за раной.
   Наступившее молчание заставило Марианну поднять голову. Мрачного, угрожающего взгляда графа хватило бы, чтобы заставить робкую душу бежать отсюда без оглядки. Но Марианна не была робкой душой. Она спокойно встретилась взглядом с графом.
   – Разве вы не вернетесь сменить повязку? – с угрозой в голосе спросил Фолкем.
   Несмотря на то что горящий камин освещал всех находившихся в комнате, лицо графа казалось темным от гнева. В душе Марианны шевельнулся страх, но она не поддалась ему.
   – Я уверена, Уильям прекрасно справится с перевязкой.
   Она закончила завязывать бинт, когда граф схватил ее руку.
   – Я бы предпочел, чтобы вы это делали сами, – тихо сказал он и еще крепче стиснул руку Марианны, когда она попыталась отдернуть ее.
   – Пожалуйста, милорд, – сказала Марианна, ее сердце тревожно забилось, – в этом нет необходимости. А меня ждут другие больные.
   – Но Уильям может повредить рану, – возразил Фолкем.
   Сила, с которой он удерживал ее, пугала Марианну.
   – Я… я уверена, что он сумеет сделать все, что я ему скажу.
   – Возможно… – рассеянно ответил граф.
   Он схватил Марианну за другую руку и некоторое время пристально рассматривал ее.
   – Скажите мне, Мина, как случилось, что на ваших руках нет следов оспы? – наконец спросил граф, с подозрением глядя на девушку.
   Марианна растерялась.
   – Я… я не знаю, – заикаясь произнесла она.
   – Разве не странно, что ваше лицо так пострадало, что вы носите маску, а ваши руки гладкие и мягкие, как у ребенка? Насколько я знаю, так не бывает при оспе.
   Свободной рукой граф медленно сдвинул край рукава к локтю.
   – Вы врач, – продолжал он. – Так скажите, бывает ли так, что оспа беспощадна к одному месту на теле и щадит другое?
   – Это бывает, – ответила Марианна.
   Нарастающий внутри ее гнев заглушал страх перед графом. Да как он смеет так бессердечно обращаться с женщиной, которая признается, что стыдится своей внешности?!
   – А как ты думаешь, Уильям? – обратился к слуге граф. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы оспа была так разборчива?
   – Сейчас же отпустите меня, милорд! – возмущенно воскликнула Марианна, пытаясь вырвать руку из цепких пальцев графа.
   Фолкем насмешливо скривил губы:
   – А что, если я захочу и дальше исследовать это странное явление?
   Марианна раздраженно ответила:
   – Тогда лишь подтвердите то, о чем я все время думала: несмотря на все ваши внешние признаки джентльмена, вы так же порочны, как и остальные придворные короля!
   Улыбка исчезла с лица графа.
   – А что может знать цыганка о королевских придворных?
   Марианна мысленно обругала себя за свой язык и ответила:
   – Как и все, я слышала разные истории. Как предается двор тайным недопустимым развлечениям. Как джентльмены, подобные вам, вылезают из постели одной распущенной женщины лишь для того, чтобы залезть в постель другой. Неужели вам так надоели красавицы, что вы пристаете к бедной, обезображенной оспой девушке, едва она успела закончить перевязывать вашу рану?
   Граф мгновенно отпустил ее руку.
   – Ах да, мои раны, – равнодушным тоном сказал он. Затем он взглянул на забинтованную ногу, и на его лице появилось выражение недовольства оттого, что его воле препятствуют, и одновременно отвращения к самому себе за свое поведение. – Вы хорошо справились с моей ногой. Я не имел права смущать вас. Я вам очень благодарен за заботу.