Мартынов Георгий Сергеевич. Гость из бездны

   — Все наверху, — ответил тот, — кроме трех, которых вы видели на посту.
   — Им вы передадите мой привет.
   С каждым работником станции Волгин обменялся крепким дружеским рукопожатием. Трое из них не удержались и обняли Волгина.
   Так произошло его первое близкое соприкосновение со своими новыми современниками. С этого момента Волгин сбросил наконец стеснявшее его чувство обособленности. Он стал обычным человеком, таким, каким был всегда, — любящим людей и их общество
   Он сел в свой арелет, и инженер Дмитрий объяснил ему то чего Волгин еще не знал, — как пользоваться указателем направления. Он и раньше видел маленькую светящуюся зеленую точку на крохотном щитке, но ни разу не спросил, что это такое.
   По указанию инженера Волгин соединился с Мэри и попросил се дать пеленг. Зеленая точка сразу вспыхнула.
   — Теперь летите прямо, — сказал ему командир судна. — Арелет сам приведет вас к тому месту, где находится телеоф вашей “сестры”, а следовательно, и она сама. Когда вы будете близко, зеленая точка превратится в красную. Тогда смотрите вниз и выбирайте место посадки.
   — До свидания, друзья! — сказал Волгин.
   Он видел на всех лицах грустные улыбки, и ему стало вдруг жалко покидать этих людей.
   Арелет плавно поднялся.
   Вскоре станция исчезла из виду.
   Зная, что машина летит правильно и что его вмешательства в управление ею не требуется, Волгин отдался своим мыслям.
   Он думал о карманном телеофе. В этой маленькой коробочке, такой невзрачной с виду, помимо телефона и часов, находилось еще и пеленгационное устройство для арелетов. Что еще может в ней заключаться?..
   Сможет ли он понять когда-нибудь всю чудовищную технику этого века? Технику, столь отличную от прежней.
   “А ведь и прежнюю-то технику я почти не знал”, — с тревогой думал Волгин.
   Зеленая точка превратилась в красную, когда арелет был уже над Ленинградом. Посмотрев вниз, Волгин легко нашел свой дом. Опускаясь, он с удивлением увидел на веранде Люция.
   Неужели он бросил работу и примчался в Ленинград, узнав об исчезновении своего “сына”? Какой же переполох учинил он своим легкомыслием!
   Волгин готов был выслушать любой выговор от своего “отца”. Хорошая головомойка была вполне заслужена.
   Опустив арелет у самой веранды, Волгин вышел из машины.
   Люций, Владилен и Мэри бросились ему навстречу.
   Но они и не думали упрекать Волгина. Совсем другая причина заставила их нетерпеливо ожидать блудного сына и брата.
   И то, что Люций тут же сообщил ему, было так неожиданно, так волнующе необычайно, что Волгин сперва не поверил. А когда убедился, что ему говорят правду, почувствовал буйную, всепоглощающую радость. И, не в силах сдержать ликующий восторг, схватил Мэри и пустился с нею в дикий танец.
   Люций и Владилен смеялись. Они радовались за Волгина, понимали и разделяли его чувства.

Глава третья

1

   Волны золотистых волос падали на плечи, обтянутые коричневой кожей комбинезона. Девушка задумчиво смотрела на экран. Лучи Солнца были еще слабы, и не нужно было надевать защитные очки, чтобы смотреть на него.
   Темная бездна по-прежнему окружала корабль Немигающие точки звезд были привычны и не притягивали к себе внимания, как восемь лет тому назад. Только одна звезда изменила свой вид — не казалась больше точкой, не имевшей размера, а сияла крохотным диском. Эта звезда была Солнцем — старым знакомым Солнцем, под светом которого прошла вся жизнь.
   Вся, кроме последних восьми лет.
   Девушка смотрела прямо на Солнце, не мигая, не отводя взгляда, уже около часа.
   У нее были большие совсем черные глаза с длинными ресницами, над которыми круто изгибались черные брови. Это создавало странный контраст с цветом ее волос.
   Она сидела в кресле перед пультом, искрящимся бесчисленными огоньками разноцветных сигнальных ламп. Едва слышный шелест, различный по высоте и тону, исходил от многочисленных приборов пульта. Создавалось впечатление, что в помещении рубки играет тихая музыка. Иногда в нес вмешивалась певучая нота, короткая, как вскрик, или длинная, постепенно замиравшая.
   Девушка не обращала внимания на звуки. Она ловила их, машинально отмечая в мозгу, что ничего тревожного нет, все в порядке.
   За восемь лет она привыкла к пению приборов. Оно сопровождало весь путь корабля, не стихая ни на минуту. Остановить их могла только катастрофа, последняя и непоправимая.
   Восемь лет назад девушка не обладала еще непоколебимым спокойствием, присущим ей сейчас. Она с замиранием сердца думала о возможности катастрофы — не боялась се, а именно думала о ней с тревожным любопытством.
   Человек боится смерти, когда не хочет расставаться навсегда с любимыми людьми. У девушки не было любимых и близких. Они все умерли давным-давно за тс короткие, так быстро промелькнувшие месяцы, когда корабль вступил во второй год полета
   Она и ее товарищи пережили тогда тяжелые дни. Но они не жалели ни о чем! Они знали, на что шли, и малодушию не было места в их сердцах. Они по-человечески грустили о безвозвратном прошлом. Каждое мгновение уносило их все дальше и дальше от всего, что было им дорого, от того, что они знали и любили.
   Каждая прожитая секунда ложилась между ними и Землей преградой более непреодолимой, чем пространство. Они одолели пространство и вернулись обратно. Но время нельзя было одолеть. Их полет продолжался восемь лет. На восемь лет постарели все члены экипажа. Не так уж много! Но они знали, что не только никто, но и ничто знакомое и привычное не встретит их по возвращении. Там, на родной Земле, все было уже другим.
   Теперь девушка не боялась смерти. Она встретила бы ее с улыбкой. К жизни привязывало только сознание долга. Надо было сообщить результаты экспедиции. А они были очень важны и нужны людям. Что бы ни случилось, хоть один член экипажа должен был, во что бы то ни стало, вернуться на Землю.
   Так думали они все в последние годы полета. Раньше девушка смутно надеялась, что в случае несчастья окажется этим последним человеком. Теперь это было ей безразлично.
   Мигнула лампочка на пульте. Девушка не обратила на это никакого внимания — она знала, что это отворилась дверь рубки.
   Вошел мужчина, высокого роста, одетый в коричневый кожаный комбинезон. У него были темные глаза и смуглый цвет лица. Поперек лба, переходя на щеку, тянулся глубокий шрам.
   Он подошел к пульту и остановился позади кресла. Девушка не обернулась. Она только сказала без вопросительной интонации в голосе, уверенная, что не ошибается:
   — Это ты, Виктор.
   Мужчина ничего не ответил. Он наклонился вперед, пристально всматриваясь в желтый бриллиант Солнца, сверкавший среди множества других звезд.
   Девушка повернула голову, посмотрела на профиль Виктора рядом с се лицом и чуть-чуть отодвинулась. Его лицо напоминало хищную птицу, ноздри тонкого горбатого носа нервно вздрагивал!
   — Солнце! — сказала она.
   — Радость, — иронически ответил он. — Не Солнце нам нужно, а Земля.
   — Она там, рядом с Солнцем, — девушка протянула руку к экрану.
   — Да, — он выпрямился за се спиной, — там планета, третья планета от центра Солнечной системы, но не Земля. Не наша Земля, которую мы покинули восемь лет тому назад. Там чужая и незнакомая планета. Только планета, и больше ничего.
   Кончиками пальцев девушка дотронулась до его руки.
   — Не надо, Виктор! — умоляюще сказала она. — К чему терзать себя? Разве ты не знал этого, когда мы улетали с Плутона? Там, на Земле, люди.
   Он засмеялся, и девушка вздрогнула. В этом тихом смехе ей послышались слезы, сдерживаемые слезы сильного человека, у которого невыносимо болит сердце.
   — Ну, иди! — сказал он спокойно. — Я пришел сменить тебя. Ты права, там на Земле по-прежнему живут люди. Только… они совсем не похожи на нас с тобой. И я не представляю себе, на каком языке мы будем объясняться с ними.
   — Ну, это уж слишком! — сказала девушка. — Не могло же там не остаться ничего прежнего.
   Она думала так же, как думал он, но хотела успокоить его, внушить веру в то, чему сама не верила.
   — За тысячу восемьсот лет? — Виктор пожал плечами.
   Она ничего больше не сказала, встала и направилась к двери.
   Он сел на ее место и тотчас же выключил экран.
   Девушка вошла в лифт. Опускаясь в нижние помещения корабля, она думала о последних словах Виктора. Тысяча восемьсот лет! Да, она знала, что именно такой срок прожило человечество на Земле за те восемь лет, которые они находились в полете. Восемнадцать долгих веков!
   Бесстрастным языком говорила об этом математика. Неоднократная проверка подтвердила непреложный факт. Восемь лет — восемнадцать веков! 8 и 1800! Нельзя было сомневаться в правильности итога вычислений, производимых с помощью безошибочных машин.
   И все же! Сердце человека не машина. Так хотелось увидеть родную Землю — не ту, о которой с такой горечью говорил Виктор, а прежнюю, — что девушка хотела сомневаться и сомневалась. Не в цифрах, выдаваемых электронно-счетной машиной, нет, а в том, Что служило основой расчета. Разве не могло так случиться, что люди ошиблись в теории? На Земле все было верно, а в Космосе?
   Они первые из людей подвергли себя практическому испытанию воздействия субсветовой скорости. Они жили в условиях, которых нет и никогда не было на Земле. И не только на Земле, но и на межпланетных трассах. Так разве не могло случиться, что верное в пределах Солнечной системы не верно в просторах Галактики?
   Она была не математиком, а врачом. В период длительной подготовки, подобно другим членам экипажа, она прошла курс астронавигации и практических методов управления ракетой. Она дежурила у пульта, правда, только на спокойных участках пути, наравне с другими. Но се ум не обладал холодной логикой математика. И, единственная из всех на корабле, она допускала возможность ошибки, допускала не умом, а сердцем, не желавшим принять доводы разума.
   Это было какое-то двойственное чувство. Она знала и все же надеялась! Была убеждена и сомневалась!
   Если бы выяснилось, что надо повернуть обратно и снова лететь в глубину Галактики, она с радостью встретила бы это известие и тотчас же перестала бы думать о Земле, настолько боялась она свидания с ней. Боялась, что, ступив на Землю, потеряет интерес к жизни.
   Ей исполнился тридцать один год.
   “Или тысяча восемьсот тридцать один”, — думала она иногда.
   Лифт остановился.
   Выйдя из него, она лицом к лицу столкнулась с молодым человеком, которому на вид можно было дать лет двадцать. В действительности ему было двадцать девять, и он был самым молодым в экипаже.
   — Кричи “ура!” — сказал он, — Только что Михаил принял радиограмму!
   — Радиограмму…
   Все прежние мысли разом вылетели из се головы при этом совершенно неожиданном известии.
   Ракета была еще далеко от границ Солнечной системы. Наблюдательные пункты на Плутоне еще не могли увидеть се, а сама ракета не посылала еще сигнала…
   — Какую радиограмму? Что в ней сказано?
   — Она не нам. И Михаил ничего в ней не понял. Пусти меня. Я тороплюсь к Виктору.
   Она машинально посторонилась, пропуская его. Он вихрем влетел в кабину лифта, и дверь за ним захлопнулась.
   Она покачала головой и улыбнулась. Всеволод Крижевский, механик, всегда был такой — стремительный, увлекающийся, порывистый.
   “Радиограмма… Михаил ничего не понял… В чем дело?” — думала она, быстро проходя по пустынному коридору, ведущему в радиорубку.
   Войдя, она увидела, что здесь собрались вес девять членов экипажа. Они склонились над столом оператора, что-то разглядывая.
   Михаил Кривоносов, старший радиоинженер, повернул к ней вечно невозмутимое, насмешливое лицо.
   — Ну-ка, Машенька, попробуй разгадать этот ребус. Азбука Морзе, сигналы межпланетной связи — все это было хорошо известно Марии Александровне. Она подошла к столу.
   Но то, что она увидела на ленте радиоаппарата, ничего не сказало ей. Бессмысленный набор точек и ни одного тире. Только интервалы между рядами точек указывали границы неизвестных слов. Если это были слова?
   Она тут лес высказала эту мысль вслух.
   — Умница! — похвалил Михаил. — Я тоже подумал — слова ли эго? Но мой пеленгатор работает автоматически. Я послал в ответ слово “повторите”, азбукой Морзе, разумеется. И получил ответ: восемь точек, без интервалов. Но что они означают, вот вопрос!
   — Сколько времени прошло между твоим сигналом и ответом?
   — Представь себе, Машенька, — с обычной своей манерой шутить по всякому поводу, ответил Кривоносов, — я тоже подумал об этом. Странное совпадение, не правда ли? И спросил Игоря Захаровича…
   Мария Александровна повернулась к командиру корабля, который стоял тут же.
   — Ровно столько, сколько нужно радиоволне, чтобы пройти расстояние от нас до Марса в оба конца, — ответил на се безмолвный вопрос Игорь Захарович.
   Это был невысокий плотный мужчина лет сорока. Высокий лоб, массивные нос и подбородок, узкие удлиненные глаза, наполовину скрытые прищуренными веками, твердо сжатая линия губ выдавали в нем ум и непреклонный характер. Он был одет так же, как все остальные, — в коричневый кожаный комбинезон, из-под воротника которого выглядывали белоснежная рубашка и аккуратно завязанный галстук. Волосы гладко причесаны на боковой пробор.
   — С Марса! Не может быть!
   — Почему не может? Вас смущает расстояние? — Командир корабля всем говорил “вы”. — Действительно, для такой связи нужна фантастическая, с нашей точки зрения, мощность станции. Но на Земле прошло тысяча восемьсот лет, не надо забывать этого.
   — А наша радиограмма?
   — Я уверен, что это просто совпадение. Но даже если наша передача дошла, в этом нет ничего удивительного. Пеленгатор точно направил волну к неизвестной нам станции. Имея в своем распоряжении сверхчувствительные приемники, они могли принять се. Даже при той мощности, которой обладают наши генераторы. А вот что мы смогли принять их первую передачу, не нам адресованную, вот это показывает, что их генераторы не имеют ничего общего с теми, прежними.
   — А может быть, они послали радиограмму именно нам? Если у них все другое, все более мощное, то могут быть и телескопы, в которые можно заметить нас.
   — Предполагать можно все, — пожал плечами командир, — Но все же это маловероятно. Если они хотели говорить с нами, бесполезно было применять новую азбуку, которую мы не знаем и понять не можем.
   — Есть другое предположение, — сказал Кривоносов, — Они могли говорить не с нами, а с другим космическим кораблем, находящимся в нашем направлении.
   Вторичное пожатие плеч послужило ответом радиоинженеру.
   — Не все ли равно, — сказал немного спустя Игорь Захарович, — говорят ли они с кораблем, Землей, Луной, Венерой. Только не с нами.
   Девять человек были сильно взволнованы. Пусть радиограмма не им предназначена — это был голос земных людей после восьми лет разлуки. Один только командир был совершенно спокоен, по крайней мере, внешне.
   — Только не с нами, — повторил он, выходя из рубки. И вдруг все услышали характерный звук работы автоматического ключа радиоаппарата.
   — С нами! — торжествующе крикнул Михаил Кривоносов, стремительно поворачиваясь к приемнику. — Верните командира! Передача! Морзе!
   На ленте, одна за другой, появлялись тирс и точки. Неизвестный оператор работал четко.
   Десять человек читали каждый про себя: “Кто говорит? Кто говорит? Отвечайте!”.
   Игорь Захарович, бледный и сосредоточенный, произнес чуть слышно:
   — Отвечайте, Михаил Филиппович! Уверенный стук ключа зазвучал в рубке, складываясь в слова:
   — Космолет “Ленин”… Космолет “Ленин”… Подходим к орбите Плутона… Дайте указания… Перехожу на прием.

2

   Главная база очистительных отрядов была расположена на астероиде Церера, в самом центре работ, производимых людьми уже шестьдесят пять лет.
   Вначале базой служила одна из ракет, неподвижно стоявшая на планете. Но со временем здесь вырос целый городок. Огромную площадку для стартов и финишей рабочих кораблей кольцом окружали приземистые здания, выстроенные из прозрачного, но крепкого, как сталинит, пластического стекла. В них годами жили работники отрядов, в одиночку или семьями. Городок был снабжен всеми удобствами, присущими девятому веку Новой эры.
   С Землей и Марсом Цереру связывали линии межпланетного сообщения, по которым регулярно “ходили” пассажирские ракеты.
   Планету окружала плотная атмосфера, по составу тождественная с земной. Из-за малого поля тяготения эта атмосфера непрерывно рассеивалась в пространстве, и се, тоже непрерывно, пополняли многочисленные автоматически действующие “заводы воздуха”. Мощные установки перерабатывали в газ недра самой планеты, и им не нужно было доставлять сырье откуда-нибудь извне. Гранит, базальт, металлы — все превращалось в водород, азот, кислород, гелий.
   Церера медленно, но неуклонно “таяла”. Но се масса была так велика, что материала для переработки хватило бы на сотни лет.
   Люди не собирались жить здесь так долго. По плану работу надо было закончить через восемьдесят лет. К этому сроку весь пояс астероидов между орбитами Марса и Юпитера должен был исчезнуть. Церера предназначалась к уничтожению последней.
   Искусственное солнце грело и освещало маленькую планету, обходя ее за время, привычное людям, — за двадцать четыре часа.
   На Церере можно было находиться без защитных костюмов Только обувь приходилось снабжать толстыми и тяжелыми свинцовыми подошвами, чтобы люди не взлетали высоко над землей при каждом шаге.
   Те, кто жил здесь долго, так привыкали, что чувствовали себя, как на Земле. Даже на Марсе условия жизни гораздо меньше напоминали земные.
   Атмосфера отчасти защищала население планеты от метеоритов. Но независимо от нее падение метеорита на поверхность Цереры рассматривалось как чрезвычайное происшествие, как своего рода брак в работе. За последние сорок лет это случилось всего три раза, и сообщение об этом событии прозвучало на Земле так же, как могло прозвучать в старину сообщение о пожаре в депо пожарной команды.
   Как везде и всюду, где жил современный человек, арелеты бороздили небо Цереры, способные облететь се кругом за полчаса.
   Такие же базы, как на Церере, работники очистительных отрядов построили на астероидах Палладе, Весте и Эйномии.
   На Юноне, Гебе, Ирисе и некоторых других крупных астероидах находились промежуточные ракетодромы, обслуживаемые автоматическими установками. Из-за невозможности окружить их атмосферой люди на них не жили, но на всякий случай там были сооружены подземные герметически закрытые помещения, могущие служить местом отдыха для экипажей рабочих кораблей.
   Обстановка, созданная людьми на когда-то пустынной, безжизненной, лишенной воздуха Церере, была настолько удобна, что совсем недавно сюда решили перевести космодиспетчерскую станцию, находившуюся до этого на спутнике Юпитера — Ганимеде.
   Чтобы работе не мешали мощные станции телеофсвязи и многочисленные установки радиосвязи между портом и рабочими кораблями, диспетчерская расположилась на другом полушарии Цереры и стояла одиноко среди хаотического нагромождения скал и остроконечных пиков, похожих на шпили погрузившихся в почву старинных соборов.
   Жилое и рабочее здания станции находились близко друг от друга и составляли почти что один дом. Вокруг высоко в небо поднимались мачты с постоянно направленными и управляемыми антеннами. Очертания конструкций, поднятых на высоту более семисот метров, едва различались глазом на фоне темно-синего, почти фиолетового, вечно безоблачного неба.
   Чуткие “уши” станции день и ночь прислушивались к звукам, идущим из Космоса, — не раздастся ли сигнал возвращающегося корабля.
   На расстоянии около километра от крайних мачт, на скалистой равнине, виднелся странный предмет, назначение которого трудно было бы понять.
   Блестевшие золотым металлом, лежали три гигантских кольца, вложенные одно в другое и пересеченные узкой поперечной трубой. Диаметр наружного кольца достигал двухсот метров. К оборудованию космостанции кольца не имели никакого отношения.
   На станции постоянно жили двенадцать дежурных диспетчеров. Двое из них находились в рабочем здании, остальные отдыха ли. Весь персонал сменялся каждые полгода.
   Так было всегда. Люди не помнили времени, когда космодиспетчерской не существовало. Так было здесь, на Церере, так было да Ганимеде, а еще раньше — на Плутоне. Так было уже полторы тысячи лет.
   Это была совсем особая профессия, единственная в своем роде. Диспетчерами могли быть люди, обладавшие особыми знаниями. Как правило, люди, посвятившие себя этой работе, уже никогда не меняли рода деятельности. Они становились космодиспетчерами на всю жизнь.
   Станция предназначалась для того, чтобы руководить финишами космических экспедиций — делом, начатым отдаленными предками современных людей.
   Первая фотонная ракета — “Ленин”, казавшаяся сейчас архаическим пережитком, покинула Солнечную систему восемнадцать веков тому назад, в начале двадцать первого века христианской эры. Точного срока се возвращения никто не знал. В списке станции она значилась под номером первым.
   Вслед за “Лениным” покинули Землю и Солнце другие корабли.
   За восемнадцать столетий шестьсот сорок экспедиций, одна за другой, устремлялись в бездну пространства с различными целями и задачами. Больше половины из них давно вернулось. Четыре, которых ждали триста и двести лет назад, по-видимому, погибли, двести шестнадцать находились в Космосе.
   Относительно двухсот пяти срок возвращения был приблизительно известен. Об одиннадцати, самых первых, ничего не знали.
   Их ждали — так же, как ждали и двести пять более поздних.
   Техника звездоплавания менялась и совершенствовалась из века в век. Старые конструкции звездолетов, принципы их движения сдавались в архив. Появлялись новые. Последний корабль, покинувший Землю год назад, не имел уже ничего общего с тем, первым, построенным на заре космонавтики.
   Но как бы ни устарели космолеты, они существовали и должны были вернуться в Солнечную систему. Их надо было принять.
   Точно в музее истории космических перелетов, в пространстве находились корабли всевозможных конструкций — живая иллюстрация звездолетостроения за восемнадцать столетий.
   В них были люди. Они родились и выросли в разнос время, говорили на разных языках, являлись представителями человечества Земли почти каждого из протекших веков.
   Аппараты связи кораблей отличались друг от друга, обладали различной мощностью, различным принципом действия, разной азбукой и системами сигнализации.
   Корабли приводились в движение различными силами: фотонного излучения до антигравитации. Их величина, вес и скорости посадки были различны.
   И это обязаны были в совершенстве знать космодиспетчеры.
   Гравитационный корабль можно было посадить где угодно, хотя бы в порту Цереры, но фотонную ракету следовало направить туда где ее приземление не причинит вреда. Корабль последней конструкции опустился бы незаметно, более старый мог могучей силой реактивных струй разрушить близлежащие постройки.
   Каждому кораблю надо было указать место посадки, послать туда встречающий корабль, обеспечить прибывших доставкой на Землю после обязательного карантина, если экипаж высаживался на другие планеты вне Солнечной системы.
   Всем этим ведали диспетчеры.
   Они должны были понимать все языки, на которых говорили экипажи ожидаемых кораблей, уметь пользоваться всеми способами связи всех веков, знать где, когда и что именно строилось на всех планетах Солнечной системы и их спутниках, где и в какое время могли находиться там люди.
   Годы проходили без прилета какого-либо корабля из Космоса. Но диспетчеры всегда были в полной готовности встретить любой из них. В любую минуту “на горизонте” мог показаться корабль, и решение должно быть принято быстро, точно и безошибочно.
   Станция находилась на Церере, но се “глаза” — сверхмощные локационные установки — были расположены далеко от нее, на Плутоне, на крупных астероидах второго, внешнего, пояса Солнечной системы.
   Без людей — совершенные автоматы зорко следили за прилежащим пространством, ожидая приближение космолета. Непрерывно действующая связь позволяла диспетчерам непосредственно видеть на экранах всю “местность” вокруг Солнца и его планет.
   Если один из локаторов замечал едва различимую точку космолета, он не выпускал его больше из “поля зрения”. Связанная с ним управляемая антенна на Церере автоматически поворачивалась к замеченному объекту.
   Канал связи устанавливался быстро и точно. Оставалось ждать, пока корабль приблизится настолько, что будет возможно обменяться с ним первыми словами.
   “Ленин” был замечен задолго до того, как была послана радиограмма непонятным набором точек, так удивившая его экипаж.
   Различить на таком расстоянии контуры космолета и установить, какой именно из них приближается, было невозможно. Корабль казался тускло блестевшей точкой. Диспетчеры не знали, с кем они имеют дело.
   Как только было установлено, что замеченный предмет действительно космолет, а не крупный метеорит, сообщение об этом было немедленно послано на Землю и Марс. Немного спустя о приближении корабля из Космоса узнали все люди, где бы они ли находились в Солнечной системе.