Мартынов Георгий Сергеевич. Гость из бездны

   — Почему он решил, что камни не простые? — спросил Мунций, с интересом слушавший рассказ сына.
   — Потому что это мрамор, которого нет в этой местности.
   — Это уже относится к геологии. Почему же Владилен решил, что мрамор интересен для археолога?
   — Потому что ясно видны следы обработки и, по-видимому надписи. Похоже на остатки какого-то древнего монумента. Если хочешь, пойдем, и ты сам увидишь.

2

   Люций направился к западной окраине поляны. Там, возле одной из ям, совсем свежей, лежало несколько больших камней и много других — меньших размеров.
   — Вот, — сказал Люций. — Здесь восемнадцать кусков мрамора одного цвета. Когда-то он был белым, но сильно потемнел от времени. По-видимому, это камни большой древности. Мы с Владиленом мало смыслим в археологии, и потому я вызвал тебя. Самое интересное — это то, что на некоторых камнях имеются следы надписей.
   Мунций увидел, что разбитые куски лежали на земле не как попало, а в каком-то порядке. Видимо, их пытались сложить, подгоняя друг к другу.
   — Похоже на усеченную пирамиду, — сказал он. — Скорее всего, это остатки древнего памятника. Это действительно очень интересно, и я благодарен тебе за то, что ты меня позвал. Сейчас мы осмотрим их тщательнее. Помоги мне!
   Он вынул из кармана лупу и пристально осмотрел каждый камень. Некоторые он переставил, другие, с помощью Люция, перевернул. Наконец он выпрямился, очевидно довольный проделанной работой.
   — Сначала, — сказал он, — я думал, что придется отвезти камни в лабораторию и только там попытаться прочесть надпись. Но она достаточно хорошо сохранилась, чтобы сделать это здесь, на месте
   Люций с сомнением посмотрел на мраморные куски. Он видел на некоторых из них что-то напоминавшее буквы, но даже не представлял себе, как подобный след надписи можно прочесть.
   — Тем лучше… — начал он и замолчал.
   В голосе сына Мунций услышал явное недоверие и засмеялся.
   — Буквы очень стерты, не правда ли? — сказал он. — Но все же ты смог определить, что это именно буквы, а не случайные линии. Значит, для меня они прекрасно сохранились. Нам случается разбирать надписи, которые неспециалистам кажутся совершенно невидимыми, — Мунций пристально всматривался в чуть заметные неровности на поверхности мрамора, видимо, все сильнее заинтересовываясь. — Принеси мне какой-нибудь измерительный прибор, лучше всего обыкновенный метр. Вот это как раз то, что нужно, — сказал он, когда Люций подал ему гибкую металлическую линейку. — Подвинем вот этот камень. Так… еще немного… Теперь хорошо!
   Прошел час. Мунций на коленях ползал около камней, не отрываясь от лупы. В некоторых местах он зачищал мрамор острием ножа. При этом он произносил отдельные слова и фразы, явно не заботясь о том, слушает его кто-нибудь или нет. Старый археолог забыл обо всем, кроме поглотившей его работы.
   — Имеется первая буква, — бормотал он, — и еще две за нею, если, конечно, это первое слово, но, по-видимому, это так… Большого куска нет… Жаль!… Опять три буквы, рядом… Это все, что осталось от длинной строчки… Вторая строчка. Да, именно вторая… Скверно… Только четыре буквы… Маловато! Да, очень мало! Длину этой второй строчки определить нельзя. А вот это еще хуже!… Но, ничего!… Теперь ниже. Большие буквы… но только три… зато рядом… Очень хорошо! Загадка становится ясной… Теперь вполне ясно! Превосходно. Я так и думал… Небольшой промежуток, и одна буква… А это?… Чудесно!… Больше ничего нет.
   Он вынул из кармана записную книжку и скопировал все линии, которые сумел разобрать. Потом с помощью линейки принялся измерять расстояния между ему одному понятными точками.
   Люций с интересом следил за этой работой.
   Наконец Мунций поднялся и стряхнул песок с коленей.
   — Я немного разочарован, Люций, — сказал он. — Задача оказалась совсем простой. От этой надписи сохранилось так много, что нет никакой заслуги прочесть ее. Это совсем просто. Слушай! — прибавил он, садясь в стороне на траву. — Я сейчас объясню тебе, что это такое.
   Люций сел на самый большой из камней.
   — Нет, нет! — с живостью сказал Мунций. — На этих камнях не следует сидеть. Это древний могильный памятник.
   Люций вскочил.
   — Так вот, — продолжал Мунций, когда сын устроился с ним рядом, — ваша находка — это могила. Ты знаешь, что хоронить людей в земле прекратили более тысячи семисот лет назад. Я определяю возраст этих камней в две тысячи лет или около того.
   — Как жаль, что нет самого трупа… — вздохнул Люций.
   — Да, конечно! Но труп давно уже исчез бесследно. Мо, быть, можно найти остатки черепа и крупных костей.
   — Это не то!
   — Понимаю, но то, чего хочется вам, биологам, вы никогда, найдете. Вернемся к нашей теме. Для археолога самое важное в подобных случаях — это определить язык, на котором была сделана надпись. Остальное — дело времени и терпения. В данном случае того и другого потребовалось немного. В былые времена, которые нас интересуют, существовало много различных языков, и это обстоятельство часто затрудняет расшифровку. Так как эта местность расположена на территории бывшей России, то мы вправе предположить, что и надпись сделана на старом русском языке. И это действительно так и есть. Ты еще помнишь его?
   — Плохо, но помню, — ответил Люций. — Твои уроки не пропали. Странно, что они пригодились. Я думал, что русский язык мне никогда не понадобится.
   — Знания никогда не пропадают, — сказал Мунций. Он открыл записную книжку и положил се на колено. — Вот смотри. В надписи три строчки. Первая буква первой строчки сохранилась. Это большое “Г”. За нею идут две буквы меньшего размера — “е” и “р”. Получается начало слова — “Гер…” Затем идет большой пропуск, и опять три буквы рядом: “ю”, “з” и “а” — “юза”. Судя по величине букв и длине всей строчки…
   — Постой, — перебил Люций. — Может быть, строчка не заканчивалась слогом “юза”?
   — Заканчивалась. Это можно сказать наверняка. За буквой “а” идет грань мраморной пирамиды. Она ясно видна. Итак, судя по длине всей строчки, можно сделать вывод, что в промежутке могло быть еще восемнадцать букв. Но одного слова такой длины не существовало. Значит, сюда входят и промежутки между словами. Очень смутно, на местах четырнадцатой и пятнадцатой букв, можно различить несколько линий, дающих основание думать, что здесь могли быть буквы “о” и “г”, расположенные рядом. Учитывая это, можно с уверенностью сказать, что первая строчка это — “Герой Советского Союза”. Ты, конечно, знаешь, что это звание присваивалось людям в первые века коммунистической эры за подвиги, выделяющие, своим героизмом. Перейдем ко второй строчке. На ней, как видишь, сохранились только четыре буквы, и они находятся не рядом. Кроме того, невозможно определить длину строчки и место, которое она занимала относительно первой. Все, что мы можем сказать уверенно, это то, что строчка именно вторая, а не третья. И это очень важно. Видишь большое “И”, потом маленькие “н”, “в” и “а”. Если “ пая строчка прочитана нами правильно, а я в этом не сомневаюсь, то это может быть именем и отчеством героя. Ни того, ни другого мы прочитать не можем. Большое “И” даст некоторое основание считать, что героя звали Иван, имя очень распространенное как с тысячи лет назад, так и сейчас. Перейдем к третьей строчке. Тут-то и ждет нас самое интересное и важное. Строчка была написана большими и, заметь, одинаковыми буквами. Три буквы рядом — “В”, “О” и “Л”, затем промежуток величиной в три интервала и буква “Ы”. Получается “ВОЛ…Ы”. Но, на наше счастье, безусловный факт, что от буквы “В” третьей строчки до буквы “Г” первой строчки и от буквы “Ы” третьей до буквы “а” первой совершенно одинаковое расстояние.
   Мунций произнес последние слова с нескрываемым торжеством в голосе. Люций с удивлением посмотрел на него.
   — О чем же это говорит? — спросил он.
   — Это даст нам решение загадки. Дело в том, что надписи на могильных памятниках делались обычно так, что строчки располагались симметрично. Отсюда вывод, в третьей строчке мы имеем дело с коротким словом в семь букв, начинающимся на “ВОЛ” и кончающимся буквой “Ы”. Это фамилия! Знаешь, что это такое?
   — Да, помню, — ответил Люций и улыбнулся. Он хорошо знал привычку своего отца разговаривать со всеми, как с учениками.
   — Но, — продолжал Нунций, — эта фамилия написана во множественном числе, что доказывается буквой “Ы” на конце. А отсюда следует, что первая строчка прочитана нами неправильно. Не “Герой Советского Союза”, а “Герои”. Два героя с одинаковой фамилией. Вряд ли их было три. Вероятно, это братья. Если мы зададимся вопросом, когда могло так случиться, что два брата одновременно получили звание Героя и были похоронены вместе, то легко придем к выводу, что легче всего это могло произойти на войне. Они воевали вместе и вместе совершили свой геройский подвиг. Такие примеры знает история. Во время Великой Отечественной войны, которая происходила в двадцать пятом—двадцать девятом годах коммунистической эры, был случай, когда подвиг был совершен сразу двадцатью восьмью воинами. Ты должен помнить это.
   — Я это помню, — ответил Люций. — Это были двадцать восемь панфиловцев. Но почему ты предполагаешь, что братья, которые были похоронены под этим могильным памятником, получили звание героев одновременно?
   — Это, конечно, спорное утверждение, — ответил Мунций. — Но оно кажется мне наиболее вероятным. Этот вопрос мы очень скоро выясним. Я переберу архивные материалы и найду историю подвига. Мне поможет место, где была могила, и то, что известна часть фамилии и имя одного из братьев. И, разумеется, время совершения подвига — примерно две тысячи лет назад. Точнее тысяча девятьсот, так как звание “Герой Советского Союза” введен только с двадцатых годов коммунистической эры. Вы сообщат кому-нибудь об этой находке?
   — Пока нет. Я хотел, чтобы ты первый увидел эти камни Я думал, что они представляют собой более таинственную загадку.
   — Все, что я сказал, пока только правдоподобное объяснение не больше, — ответил Мунций. — Все эти камни надо перевезти отсюда в археологический институт и тщательно изучить с помощью оптических средств. Только тогда можно будет окончательно сказать, что надпись прочитана правильно.
   Мунций встал. Люций поднялся за ним.
   — Я попрошу Владилена позвать кого-нибудь на помощь, — сказал он.
   Вынув из кармана маленькую плоскую коробочку, точно такую же, как та, которой пользовался в полете Мунций, Люций нажал нужные кнопки.
   Через несколько секунд голос Владилена раздался так ясно, будто молодой астроном стоял в двух шагах:
   — Я слушаю.
   — Где вы находитесь? — спросил Люций. — На земле или в воздухе?
   — На продовольственном складе, — ответил Владилен, — Это вы, Люций?
   — Да. Найдите желающих помочь нам перевезти все найденные вами камни и захватите большой арелет.
   — Хорошо! Ждите примерно через час.
   — Пойдем пока в палатку, — предложил Мунций.
   Не прошло и часа, как на поляне опустился большой арелет — отличающийся от одноместных только размерами — окрашенный в темно-вишневый цвет. Из него вышли Владилен и четверо мужчин, молодых и здоровых, одетых в одинаковые, различающиеся только по цвету, легкие костюмы с короткими брюками и рукавами.
   По-видимому, они хорошо знали, кто такой Мунций, потому что поздоровались с ним со всеми признаками глубокого уважения. Не менее почтительно они приветствовали и Люция.
   По просьбе Владилена Мунций рассказал о находке все, что знал сам.
   С большой осторожностью (многие из камней грозили развалится на более мелкие) обломки были погружены на воздушный корабль.
   Владилен обещал принять все меры, чтобы найти недостающие куски мрамора, если только они сохранились в земле, а не рассыпались от времени. Он дружески простился со своими гостями.
   — Надеюсь непременно увидеться с вами в ближайшем будущем, — сказал он Мунцию. — Меня очень интересуют результаты ваших исследований.
   — Я буду рад встретиться, — ответил старый историк. — Вы сделали очень ценную и интересную находку. Желаю быстрее найти метеорит.
   Он крепко пожал руку астронома и направился к своей машине.
   — Люций, — сказал Владилен, — оставьте мне ваш арелет. Я забыл свой на складе. Если вы любите именно этот, то я его верну.
   Люций засмеялся.
   — Мне все равно, — ответил он, — на каком арелете летать. Возьмите этот совсем. Я полечу на большом. До свидания, Владилен! Желаю успеха!
   Они простились, и вскоре обе машины поднялись в воздух и скрылись за кромкой леса.

3

   В восемьсот пятидесятом году новой эры одно из первых по своему значению мест занимала старинная наука, роль которой для человечества поняли и оценили еще в первом веке коммунистической эры, — биология.
   На протяжении почти двух тысяч лет поколения ученых пытались исчерпать до дна “науку жизни”, подойти к ее пределу, за которым открывать и изучать будет нечего, поставить самую могучую силу природы целиком и полностью на службу человеку.
   Проходили века. Много раз казалось — “дно” уже видно! Но мнимый конец опять и опять превращался в начало. Биология была неисчерпаемой, как неисчерпаем атом — основа всей мертвой и живой природы.
   Впрочем, в восемьсот пятидесятом году граница между живым Мертвым почти стерлась.
   Проблемы возникали друг из друга, и им не было конца. Вопросов, ждущих разрешения, становилось не меньше, а больше с каждым пройденным этапом. А значение биологии в жизни человека непрерывно возрастало.
   “Наука жизни” предъявляла к своим адептам все большие и большие требования. Чем дальше углублялись ученые в та? И жизни и смерти, тем сложнее они оказывались. Работать становилось труднее. Но армия биологов наступала упорно. Огромны каждым годом нарастающие знания, настойчивость и упорный то были оружием в непрекращавшейся битве за Человека.
   Тайна медленно, но непрерывно отступала. И снова казалось конец близок, окончательная победа совсем рядом. Вечный и благодетельный самообман!
   Люций был одним из выдающихся биологов своего времени. Ученик и последователь знаменитого ученого семисотых годов, он как и его великий учитель, больше интересовался не жизнью, а ее оборотной стороной — смертью, полагая, что чем дальше проникнет человечество в тайны смерти, тем скорее оно добьется своей цели — продления жизни до се естественного предела.
   Средняя продолжительность жизни современного человека — двести лет — казалась ученым-биологам восемьсот пятидесятого года до обидного малой.
   Люций, как и его коллеги, был убежден, что наука находится на пороге “великого скачка” и что совсем близко (по масштабам науки, разумеется) то время, когда цифра “двести” сменится желанной цифрой “триста”.
   Ведь именно к ней, к этой цифре, стремились усилия биологов длинного ряда веков.
   “А что будет дальше? — нередко спрашивал себя Люций. — Разве наука остановится на этом? Мы считаем, что триста лет жизни — это предел для человеческого организма. Так же считали и две тысячи лет тому назад. Но так ли это на самом деле? Может быть, способность к обмену веществ многоклеточного организма беспредельна? Может быть, пройдет совсем немного времени и цифра “триста”, к которой мы так стремимся, будет отброшена и заменена другой? А если этой другой не существует вовсе?”
   Много подобных вопросов вставало перед пытливым умом ученого. Ответ могло дать только будущее и… упорная работав настоящем.
   Люций умел и любил работать. Сын ученого, он с детства был приучен к настойчивости и систематическому труду. В мире на уки он забывал обо всем, и годы проходили незаметно, когда новая интересная задача вставала перед ним.
   В девятом веке Новой эры Люций являлся редким исключением — он работал один. Такие рецидивы изредка возникали среди человечества.
   Результаты его трудов заставляли других ученых пересматривать прежние взгляды, меняли направление многих работ, но сам Люций не задумывался над значением своего труда для науки.
   Его слава росла, вся планета знала его имя, а он в своей домашней лаборатории считал, что является лишь маленьким винтиком великой машины.
   Но так не могло долго продолжаться. Настал конец неестественному уединению большого ученого.
   Избрание в члены Совета науки явилось для Люция ошеломляющей неожиданностью. Он долго не мог осознать, как это могло произойти, что побудило ученых выдвинуть его имя на соискание чести, которой немногим удавалось добиться.
   Пришлось покинуть привычную обстановку, руководить другими, уделять часть времени работе учебной.
   Учить других! Не каждый был достоин такого доверия!
   Против своих ожиданий, Люций быстро привык к новому положению. Расширение рамок работы пришлось ему даже по вкусу. Коллективные исследования были интереснее и продуктивнее одиночных. Но ошибка, допущенная родителями, — индивидуальное воспитание, развившее природное влечение к одиночеству, — заставляла его считать себя недостойным работать в мировых институтах и лабораториях.
   Теперь их двери широко открылись перед ним — можно сказать, против его воли. Он не мог не войти. И Люций вошел, сперва с недоверием к самому себе, потом с радостью и увлечением.
   Но время от времени старая, укоренившаяся привычка сказывалась, и для решения какой-нибудь интересной частной задачи Люций возвращался в свою лабораторию. Новые мысли почему-то приходили ему в голову именно тут, дома.
   Товарищи шутили, называя эти периодические исчезновения “периодами улитки”. Но Люций вскоре возвращался, каждый раз удивляя весь ученый мир новой проблемой, за которую следовало немедленно браться всем вместе, решать силами всей мировой биологии.
   Шло время, и “периодов улитки” стали ожидать с нетерпением. Они приносили новое. Они ощутимо двигали науку вперед!
   Люций был еще молод. По понятиям людей восемьсот пятидесятого года девяносто—сто тридцать лет были порой зрелости, а отнюдь не пожилым возрастом. А Люцию было только восемьдесят.
   Никто еще не произнес в связи с его именем слова “бессмертие”, но Мунций, позабывший, когда сам был избран в члены Совета, видел и понимал, что имя его сына рано или поздно будет выбито на стене Пантеона — величайшая честь для человека новой эпохи.
   Люди не ждали смерти ученого для того, чтобы увековечить его имя. Это часто делалось при его жизни.
   Кто из ученых втайне не мечтал добиться столь великой чести. Благородное честолюбие — украшение человека!
   Люций, незаметно для себя, становился во главе биологов всей Земли. Еще за глаза, но уже многие признанные ученые называли его “Учитель”. Было ясно, что очень скоро это слово будут произносить открыто.
   В то время, когда произошло падение болида, вызвавшее вес последующие события, значения которых еще никто не мог даже заподозрить, Люций находился в очередном “периоде улитки”. Но, несмотря на то, что его мозг был занят очень серьезной проблемой, ученый не мог не заинтересоваться редчайшей находкой Владилена.
   Памятники старины хранились очень тщательно. Человечество не забывало прошлого. Решение о снятии какого-либо монумента выносилось специальной комиссией исторической секции Совета. Правда, могильные памятники были сняты вес сразу много веков тому назад, когда были ликвидированы вес кладбища, а имена достойных занесены на золотые доски, установленные внутри, на стенах, и вокруг Пантеона. Но было странно, что памятник, установленный на могиле героя, мог развалиться от времени и погрузиться в землю. Это казалось необъяснимым.
   Когда Мунций улетел, чтобы в стенах археологического института тщательно изучить куски мрамора и заняться розысками материалов о героях с фамилией “Вол…ы”, Люций вернулся к прерванной работе. Но забыть, выбросить из головы все, кроме изучаемого вопроса, на этот раз никак не удавалось. Он все время помнил о памятнике и ожидал известий от отца.
   Наконец Мунций вызвал сына к телеофу.
   Ничего интересного, однако, Люций не узнал во время этого первого свидания.
   Мунций сообщил, что работа продвигается медленно, так как оказалась значительно труднее, чем предполагалось вначале. Бурная эпоха зарождения коммунистической эры оставила после себя необозримое море архивных материалов. Найти среди этого изобилия нужный документ было совсем не просто, несмотря на идеальный порядок, в котором эти документы содержались.
   На золотых досках Пантеона удалось обнаружить тридцать две фамилии, схожие по длине и по первым трем буквам. Нужно было найти материалы обо всех тридцати двух, чтобы определить, кто из них был похоронен на том месте, где нашли обломки памятника.
   — Мне помогают семь человек, — сказал Мунций. — Но работа движется буквально черепашьими темпами. Пока удалось только твердо установить, что героев-братьев с фамилией, начинающейся на “Вол…”, не было ни в первом, ни во втором веке коммунистической эры. А начиная с третьего века это звание вообще больше не присваивалось Здесь мы, похоже, ошиблись. Как дела у Владилена?
   — Пока ничего не удалось найти, — ответил Люций. Поиски недостающих кусков мраморного памятника не увенчались успехом. Под поляной и в ближайших районах леса их не было. Надежда узнать имена и отчества героев, что значительно облегчило бы розыски, рухнула. Предстояло и дальше искать почти что вслепую.
   — Я начинаю допускать, — сказал Мунций во время одного из последующих свиданий у телеофа, — что фамилия на памятнике была написана несимметрично. В этом случае буква “Ы” могла быть не последней. На одной из досок Пантеона я видел, например, фамилию Героя Советского Союза Ивана Архиповича Володных. А если буква “Ы” не последняя, то фамилия написана не во множественном числе, а в единственном. Наша задача, естественно, сильно усложнится. Еще хуже, если буква “В” не первая и перед ней были другие. Тогда придется искать не по фамилии, а по месту, где находилась могила. Представляешь себе трудности такого поиска?
   — Так что же делать? — спросил Люций, всматриваясь в явно утомленное лицо отца. — Может быть, прекратить розыски?
   — Искать! Еще и еще раз — искать! Я теперь не успокоюсь, пока не добьюсь успеха.
   Прошел месяц.
   И вот как-то утром Мунций вызвал сына к телеофу я сообщил, что прилетит в середине дня. И не один, а с врачом Ио.
   Люций не обратил внимания на имя, названное отцом.
   — Документы нашлись? — спросил он.
   Не отвечая, Мунций задал встречный вопрос:
   — Где Владилен?
   — Он еще здесь.
   — Попроси его прилететь к тебе. Его помощь может понадобится. Мы будем скоро, ждите нас!
   И Мунций выключил телеоф, так и не удовлетворив любопытство сына.
   Но Люций понял, что отец находится в отличном расположении духа Это говорило о том, что им достигнут какой-то результат.
   Владилен прилетел сразу, как только узнал о предстоящем прилете Мунция.
   — Меня интересует история этого памятника, — сказал он, здороваясь с Люцием. — Вы не знаете, зачем я могу понадобиться?
   — Не имею ни малейшего представления. Мой отец иногда любит задавать загадки. Так и в этот раз. Он мне ничего толком не рассказал.
   — А кто такой Ио?
   — Какой-то врач. Вероятно, знакомый отца, который, как и вы интересуется находкой.
   — Вы его знаете?
   — По-видимому, нет. Я знаю, и знаю очень хорошо, другого Ио. Но тот так известен, что и вы не можете не знать его.
   — Вы говорите об Ио — члене Совета?
   — Да.
   — Его все знают. Так же, как вас, Люций. А не он ли это?
   — Конечно, нет. Ио не такой человек, чтобы поддаться обыкновенному пустому любопытству. Исторические памятники его не интересуют.