Мартынов Георгий Сергеевич. Гость из бездны

   Он сам не знал, что побудило его сделать подобное заявление столь неподходящий момент. Что-то, помимо его воли, словно прорвалось и вылилось в эти слова.
   — Вы несколько поздно решили высказаться, — мягко замена председатель Совета. — Вопрос решен. Но я рад слышать, что вы уверены в успехе.
   Люций опомнился. Краска стыда залила его щеки. Молча поклонившись, он отошел в сторону. Он увидел, что отец направился к нему. Люций ждал со смутным чувством виновности.
   Мунций взял его под руку и увлек к выходу из зала.
   — Что с тобой происходит? — спросил он. — Можно подумать, что ты не рад полученному разрешению.
   — Я сам не знаю, — ответил Люций. — Пожалуй, ты прав. Я действительно не рад, и было бы лучше, если бы нам отказали. Ты слышал, — прибавил он, неожиданно улыбнувшись, — реплику Мэри? Ты сам виноват в моем состоянии.
   Мунций внимательно посмотрел на сына.
   — Давай сядем! — сказал он, подходя к одному из диванов, стоявших вдоль стен вестибюля, предназначенного для отдыха членов Совета. — Выслушай меня! Кажется, я никогда не давал тебе плохих советов. Принятое решение уже не может быть отменено. Если это зло, то оно совершено, и надо думать только о том, как смягчить его. Как видишь, я не сомневаюсь в вашем конечном успехе и думаю о дальнейшем — как облегчить этому человеку его судьбу. Когда вы закончите свой труд и поставите мертвого на ноги, на сцену явлюсь я. Я хорошо знаю русский язык, и весь уклад жизни того века мне знаком. Я смогу говорить на понятном ему языке и подготовлю его к нашей жизни. Когда он будет вполне здоров, а я повторяю, что не сомневаюсь в этом, ты отвезешь его ко мне. Мой уединенный дом на берегу моря — подходящее место для этой цели. Это все, что я хотел тебе сказать. Обдумай мои слова. А теперь езжай домой и приведи свои нервы в порядок.
   Он крепко пожал руку сыну. Его серые глаза смотрели на Люция ласково и уверенно. Внезапно он обнял его и прижал к себе:
   — Помни, что ты обязан добиться успеха. Тебе оказано большое доверие, и будь достоин его. Я хочу иметь право гордится, своим сыном.
   Все еще сильной рукой он слегка толкнул Люция к выходу:
   — Иди работай! Я скоро буду у тебя.
   Кивнув головой, Мунций ушел в зал заседаний. Люций посмотрел ему вслед: “Он прав, как всегда. Но теперь уже поздно!”.
   Выйдя из здания Совета, Люций сел в свой арелет и, ни о чем больше не думая, направил его к дому.

4

   Люций остановился у постели, на которой, вес еще не одетый сидел Волгин, и закончил взволнованно и горячо:
   — Вот и вся ваша история, Дмитрий. Совет науки поставил обязательным условием вернуть вам полностью все физические и умственные силы. Мы сделали это. Потребовалось еще четыре года очень напряженного труда. Не раз нам казалось, что все напрасно, что нас ожидает неудача. Не раз мы готовы были отступить перед колоссальными трудностями, которые одна за другой вставали на нашем пути. Но мы искали и применяли все новые и новые способы воздействия, главным образом, на ваш мозг. Вам грозила опасность потери памяти. Мы не хотели этого. Мы твердо решили, что вы очнетесь от смертного сна с той памятью, которой обладали до смерти Наибольшая трудность заключалась именно в этом. И в этом величайшая наша победа. Работая над вами, мы в конце концов полюбили вас, как своего ребенка. Когда казалось, что все напрасной вы никогда не оживете, мы испытывали такое чувство, как будто вы живой человек и должны умереть, и мы прилагали все силы, чтобы спасти вас. Странное это было чувство, обратное тому, что происходило в действительности. Получилось так, что научная проблема отошла для нас на второй план и мы боролись за вашу жизнь, как за жизнь близкого нам человека. Какую радость, ни с чем не сравнимую, доставили вы нам всем, когда приборы впервые показали возникновение мысли в вашем мозгу. Это было полтора года тому на зад Сообщение об этом потрясло весь мир. Это был день, венчающий весь наш труд, так как именно тогда вы стали по-настоящему живым человеком. Смерть была побеждена! С тех пор каждую неделю мы должны были давать подробное сообщение о вашем состоянии. Сколько тревоги и волнений пришлось испытать всему человечеству, когда ваша мысль после короткого периода пробуждения неожиданно опять засыпала. Вся Земля, затаив дыхание, ждала — вернется она или нет. С напряженным вниманием мы следили за медленным процессом победы жизни над смертью. Мы бесконечно счастливы, что вы наконец с нами. Вас любят и ждут во всем мире. Но сомнения, о которых я говорил, еще существуют. Они лежат на мне и на других тяжелым грузом, и только вы сможете снять с нас эту тяжесть. Когда-нибудь, если вы захотите, я расскажу вам все более подробно, но и сейчас вы знаете достаточно. Судите нас!
   В продолжение своего длинного рассказа Люций медленно ходил по огромному павильону. Он говорил негромко, но Волгин слышал каждое слово, так обострен был его слух. Необычайное повествование о фантастических событиях, происшедших с ним, Волгин слушал как чудесную сказку, и были моменты, когда он невольно начинал сомневаться: в действительности ли это он слышит или в горячечном бреду. Разум человека двадцатого века с трудом воспринимал такие вещи.
   — Я могу прибавить только одно, — сказал Люций. — Я хотел отвезти вас к моему отцу, как это было договорено между нами, и только там рассказать вам всю правду. Но удивительное мужество, с которым вы встретили мое сообщение о том, что вы были мертвы, заставило меня рассказать все сейчас. Это, конечно, гораздо лучше и избавляет вас от многих неожиданностей и бесплодных догадок, которые неизбежно возникнут когда вы выйдете из этого помещения. Теперь вы не будете удивляться, зная, где находитесь. Вы человек с сильным характером, Дмитрий, и я рад, что вы именно такой. Еще раз скажу — вы знаете все. Судите нас!
   Волгин молчал.
   Люций взглянул на него и поразился выражению лица Волгина. Он понял, что рассказ произвел совсем не то впечатление, которого ожидали он сам, Ио и Мунций. На этом лице, которое он так хорошо знал, до мельчайшей черточки, не было заметно волнения, отчаяния или горя. Оно было очень серьезно и чуточку грустно.
   Прошло две—три минуты полного молчания.
   Волгин думал о чем-то. Потом он поднял глаза на Люция, стоявшего у постели.
   — Вы не обидитесь на меня, — сказал он, — если я попрошу вас сейчас уйти? Я должен остаться один. Мне нужно, как бы это сказать, ну, что ли, переварить ваш рассказ…
   Люций молча направился к выходу.
   — Подождите минуту, — сказал Волгин. — Я не хочу, чтобы вы мучились ненужными и ошибочными мыслями и опасениями. Насколько я понял, главный вопрос для вас лично заключается в том, что пробуждение, или воскресение от смерти, может стать для меня трагическим по причине того, что все мои друзья и близкие люди давно умерли. Так вот, я хочу вам сказать, что не вижу повода для трагедии. А теперь идите и вернитесь ко мне часа через три. И еще одна просьба. Я хотел бы, чтобы в это время за мной никто не наблюдал. Я знаю, что вы это как-то делаете.
   Как всегда, с негромким мелодичным звуком, точно где-то далеко прозвенел звонок, стена раздвинулась перед Люцием, образовала узкий проход и снова сомкнулась, пропустив его.
   Волгин остался один.
   В том состоянии, в котором он находился, яркий свет был ему неприятен, и, точно подслушав его мысли, свет померк, в павильоне наступил приятный полумрак.
   Волгин не обратил на это никакого внимания. Он даже не заметил, что его желание было чудесным образом исполнено. Со вздохом удовлетворения он откинулся на мягкую подушку.
   Он был совершенно уверен, что его просьба не наблюдать за ним будет свято исполнена. Впервые он находился в полном одиночестве, а это было как раз то, в чем он остро нуждался после всего, что услышал от Люция.
   Мысли и воспоминания нахлынули на него, и, закрыв глаза, Волгин погрузился в прошлое, ища в нем силы для странного и пока еще непонятного настоящего.
   Выйдя из павильона, Люций остановился у самой “двери”.
   Очень большое само по себе, куполообразное помещение целиком помещалось в другом, еще большем. Оно было заполнено бесчисленными машинами и аппаратами самого разнообразного вида и величины. По стенам и на потолке концентрическими рядами висели приборы, напоминавшие прожекторы. Их открытые “жерла” были направлены на стены внутреннего павильона.
   Прямо напротив “двери” огромный стенд искрился многочисленными разноцветными лампочками. Несколько экранов разной величины и цвета, множество движущихся за стеклами диаграмм и круглых дисков, по которым быстро скользили цветные стрелки, заполняли стенд до отказа.
   Перед этим стендом в мягком глубоком кресле сидел Ио и внимательно смотрел на большой экран, на котором отчетливо виднелась внутренность павильона, постель и фигура Волгина, лежавшего на ней.
   При входе Люция Ио повернул голову.
   — Что? — спросил он.
   “Вы же видели и слышали, — ответил Люций. — Дмитрий выслушал меня без малейших признаков отчаяния или даже сильного волнения.
   — Вы думаете…
   — Я не знаю, что думать. Нельзя даже предположить, что он не понимает того, что с ним произошло.
   — Смотрите! — сказал Ио, повернувшись к экрану. Свет внутри павильона потускнел, сменившись полумраком.
   — Он хочет остаться наедине с самим собой, сосредоточиться, — сказал Ио. — Свет мешает. Вы говорили ему, что яркость освещения зависит от него самого?
   — Нет, кажется, не говорил, — ответил Люций.
   — Значит, он сам догадался или это произошло случайно.
   — Мне кажется, что спокойствие, проявленное Дмитрием, неестественно, — снова начал Люций. — Не кроется ли за этим что-нибудь другое, а не исключительное самообладание? Быть может, ум Дмитрия, его психология неисправимо изменились в результате опыта, которому подверглось его тело?
   — Нет, — ответил Ио, — этого не могло произойти, и вы сами это отлично знаете, Люций. Мыслительные и психические способности Дмитрия тс же, что были до его смерти. Возможно, что само время, когда он жил, все испытания, выпавшие на его долю, так закалили его, что даже сейчас он не теряет самообладания.
   — Я очень хотел бы верить в это, — сказал Люций.
   Ио дотронулся до поверхности экрана. И вдруг изображение канем приблизилось. Лицо Волгина заняло весь экран.
   — Посмотрите! — сказал Ио. — Он совершенно спокоен.
   Люций быстро подошел к стенду и выключил экран.
   — Дмитрий просил не наблюдать за ним в продолжение трех часов, — сказал он в ответ на недоуменный взгляд Ио. — Он хочет остаться совершенно один.
   Оба молча смотрели на потухший экран.
   В огромном здании стояла полная тишина, и только чуть слышный шорох в одном из приборов нарушал ее. Люций посмотрел на прибор и протянул к нему руку.
   — Его сердце, — сказал он, — бьется спокойно. Но раз Дмитрий росил не наблюдать за ним, то и биение его сердца не надо видеть.
   И лента прибора за тонким стеклом тоже остановилась.
   В первый раз за десять лет люди выпустили из поля зрения воскрешенного ими человека.
   Что делал он в одиночестве? Какие мысли и чувства владели им — вернувшимся к жизни из холодных объятий смерти?..
   Прошел час…
   Но вес так же Ио неподвижно сидел в кресле, устремив взгляд на белый прямоугольник погасшего экрана, и так лес возле него стоял Люций.
   Они не могли ни о чем говорить. Невозможно словами передать то, что они чувствовали.
   Исполинская задача, взятая ими на себя, была выполнена. Наука девятого века Новой эры сделала то, что прежде было только мечтой, одержала победу над силами природы в ее самой недоступной и самой загадочной области. Отныне смерть будет послушно подчиняться человеку. Из непонятного и жестокого врага он превращалась в друга, избавлявшего человека от жизни, когда естественный предел возраста делал эту жизнь ненужной и тягостной.
   Бессознательное влечение к личному бессмертию, хотя и ослабевшее в людях этого века, все еще давало себя чувствовать, потому что люди еще не жили столько, сколько позволяло им их тело. И Люций, и Ио знали, что теперь быстро будет достигнут нормальный предел человеческой жизни, и тогда исчезнет из сознания желание жить вечно, и проживший положенный срок человек радостно и просто будет встречать смерть.
   Они понимали, что достигнутый ими успех — грань истории, за которой останутся долгие века, когда человек покорно склонял голову перед смертью. Теперь люди будут управлять ею по своему желанию. Научная мысль разовьет, использует достигнутое учеными и обратит новый опыт и новые знания на благо человека.
   Сознание, что десять лет прошли не напрасно, что успех стал свершившимся фактом, наполняло их радостным и гордым чувством исполненного долга.
   И они с волнением ожидали, когда пройдут назначенные три часа и они снова увидят его, услышат его голос, ибо они любили Волгина более глубоко, чем любят родители своего ребенка, которому дали жизнь.
   “Смерть есть факт, подлежащий изучению ”, — сказал две тысячи лет тому назад Максим Горький.
   Не эти ли слова были путеводной звездой для длинного ряда поколений ученых, настойчиво старавшихся раскрыть все ее тайны? Не их ли труды дали возможность Люцию и Ио победить смерть? Победа, одержанная ими, не была ли победой всей науки Земли на всем протяжении се истории?
   Никто не имеет права сказать: “Я сделал это!”. Любое открытие, любое достижение науки возможно только при использовании трудов ранее живших ученых. Человек имеет право сказать только: “Я завершил это!”. Человек, а в особенности ученый, как единица бессилен. Его сила в трудах других, которые он использует на благо всех.
   Люций и Ио знали и понимали этот великий закон преемственности. Ни на мгновение они не приписывали только себе чести великой победы. С благодарностью думали они о тех, кто работал всю жизнь, двигая науку вперед, и своим трудом подготовил почву, на которой зародился и вырос чудесный плод их успеха.
   Время шло медленно и томительно для них. Все эти три часа они волновались и мучились тревожными мыслями.
   Они знали, что ни одной минутой раньше назначенного часа Люций не войдет к Волгину, и, молча переживая каждый свои опасения, ждали.

5

   — Ваш рассказ, Люций, я слушал с захватывающим интересом. Конечно, я и сейчас не понимаю, как вы смогли оживить меня через тысячу девятьсот лет после смерти, но, надеюсь, вы объясните мне это со временем, если я смогу вас понять. В вашем мире, куда я так неожиданно попал, для меня все будет непонятно, и потребуется много времени для объяснений, если, повторяю, я вообще смогу что-либо понять…
   Волгин говорил спокойным и ровным голосом. Черты лица были невозмутимы, но Люцию казалось, что это лицо, которое он так хорошо знал, чем-то неуловимо изменилось. Словно печать времени легла на него, словно встретились они не через три часа, а после долголетней разлуки. Лицо не постарело, не имело на себе следов слез, отчаяния или пережитых тяжелых мыслей. Оно отвердело, и странным спокойствием дышали ставшие неподвижными его черты.
   “Это пройдет”, — с тяжестью в сердце наблюдая Волгина, думал Люций.
   — Тысяча девятьсот лет — срок невероятно огромный. Наука и техника, быт и общественные отношения — все должно было уйти далеко вперед, и мне вряд ли удастся понять все до конца. Тем более что я не ученый, не инженер, не врач. Я юрист, и моя былая профессия вряд ли пригодится мне сейчас. Так что в этом отношении вам не повезло. Никакой пользы от меня ваши современники не получат. Мне придется изучить какое-нибудь простое дело, которое я смогу выполнять, чтобы не жить в безделье. Но об этом говорить сейчас еще рано. Вы просили меня “судить” вас. Я это понимаю так: вы хотите знать, разрешил бы я вам воскресить меня или нет. Определенно ответить на такой вопрос мне трудно Я еще огляделся в вашем мире. Кроме этого павильона, я еще ничего не видел. Но если бы даже впоследствии я пожалел о том, что “воскрес”, то все же не стал бы осуждать вас, как это предсказывает ваш отец. Я вижу, что люди переменились за это время и смотрят на многое иначе, чем смотрели мы. Вы сказали, что ваш отец хорошо изучил мой век, но я могу уже сейчас сказать, что он не понял характера нашей эпохи. Мы были трезвыми людьми, отнюдь не склонными к трагедиям и психологическим копаниям в душе. У нас на это просто не было времени. У вас иная психология, чем у людей моего поколения. Одно то, что моим вопросом занялся Совет науки достаточно показательно. Возможно, что я не понимаю чего-нибудь это даже наверное так, но мне после прожитой жизни, а она кажется мне совсем недавней, после всего, что мне пришлось пережить странно слышать, что все человечество занималось вопросом, как я буду переживать свое возвращение к жизни. Может быть, когда я разберусь и привыкну к новым условиям и новым отношениям между людьми, я пойму это. В конце концов ваш мир — это прямое следствие нашей борьбы и усилий, и я буду рад увидеть его и приветствовать ваших людей от имени их далеких предков. С помощью вас и ваших друзей, которые, я верю, являются и моими друзьями, я найду себе место в вашей жизни. Так что отбросьте вес ваши сомнения. На мою долю выпала очень странная, необычайная судьба, и хотел бы я испытать ее или нет — не играет никакой роли. Вы вернули меня к жизни по решению всего человечества, так могу ли я, коммунист, протестовать против этого? Конечно, нет. Я горжусь, что послужил науке, и этого сознания мне достаточно Конечно, мне тяжело, что все люди, которых я знал, все, к чему я привык, исчезло с лица Земли. Горечь этой разлуки я пережил только что и больше никогда не буду говорить об этом. Начнем новую жизнь. В одном ваш отец прав: прежде чем войти в мир, мне нужно провести у него некоторое время. Отвезите меня к нему, это удачная мысль. Я хочу прочесть книги по истории человечества за эти две тысячи лет и, насколько это возможно для меня, ознакомиться с достижениями науки и техники хотя бы в общих чертах. И, разумеется, прежде всего надо изучить современный язык. Все это потребует времени. Мне не хотелось бы появиться в мире среди людей, прежде чем я вес это проделаю. То, что ваш отек историк, очень счастливое для меня обстоятельство. А он сам сможет многое почерпнуть из разговора со мной. Я — участник и очевидец многих событий, о которых он мог только читать в книгах. У нас найдется о чем поговорить.
   — Я счастлив, что вы так просто смотрите на вещи, — сказал Люций. — На вашем месте я был бы потрясен гораздо сильнее.
   — Это потому, что вы не закалены самой жизнью, — ответил Волгин. — Но вы ошибаетесь, если думаете, что меня не поразил ваш рассказ. Ваши слова меня глубоко взволновали, но за эти три часа я успокоился. Жизнь в мое время была суровой школой. Теперь, по-видимому, этого нет. Вам ничто не угрожает. Ничто не может изменить спокойного течения вашей жизни, я говорю о жизни человечества в целом, а не об отдельном человеке. Нужда, голод, болезни, война, внезапные смерти — все, что веками терзало человечество, вам, вероятно, совершенно неизвестно.
   — Вы правы и не правы, Дмитрий. Нам действительно не угрожает то, что вы сейчас перечислили. Но борьба с природой еще далеко не окончена. Когда вы ознакомитесь с нашей жизнью, то увидите, что мы живем не так спокойно, как вам кажется после моего рассказа. Но наши заботы и тревоги совсем не тс, что были у ваших современников
   — Это безусловно, — сказал Волгин, — и закономерно. Я хочу выйти отсюда и увидеть ваш мир. Надеюсь, что этот разговор вас успокоил и вы не будете больше терзать свою совесть. Десять лет своей жизни отдали вы, чтобы вернуть жизнь мне. Могу ли я не ценить этого?
   Он протянул руку. Люций порывисто схватил се.
   — Спасибо вам, Дмитрий! — сказал он. — Вы сняли с меня большую тяжесть. В течение столетий люди постепенно привыкли больше всего уважать человека и его свободную волю. Сознание, что мы распорядились вами без вашего согласия, угнетало меня, несмотря на решение, вынесенное Советом.
   — Я понимаю. В мое время только у нас, в Советском Союзе, люди думали о других людях. Теперь это происходит по всей Земле. Так и должно было случиться, мы знали об этом еще в двадцатом веке. Я счастлив, что история шла тем путем, в котором мы не сомневались. А после моей смерти были на Земле войны?
   Люций улыбнулся. Он с радостью видел, что лицо Волгина несколько оживилось, утратив свою каменную неподвижность. Он ответил веселым голосом:
   — Вашим вопросам, Дмитрий, не будет конца. Так мы никогда не выйдем отсюда. Одевайтесь и покинем это помещение, которое вам так надоело. Вы все узнаете постепенно, от людей, которые больше меня знают о том, что вас интересует. Любой ученый будет рад объяснить вам все, что вы пожелаете. Все человечество ждет вас нетерпением. Вы самый известный человек на Земле.
   Волгин невольно засмеялся. Слова Люция, к его удивлению доставили ему что-то вроде удовольствия.
   “Интересно, — подумал он, — сохранилось ли у людей чувство тщеславия? Если судить по тому, что у них исчезли из обихода фамилии, то вряд ли”.
   Он стал быстро одеваться. Случайно его взгляд остановился на ясно видимом шраме с левой стороны груди. Шрам, которого раньше не было, давно интересовал его, но на вопрос об этом Люций ни разу не захотел ответить.
   — Может быть, сейчас, — спросил Волгин, — вы объясните мне, откуда у меня этот шрам?
   — Я уже говорил вам, что отвечу на любой вопрос, если только он в моей компетенции Это след операции, но он скоро совсем исчезнет. Полтора года вы лежали без сердца, которое Ио реставрировал отдельно от остального тела.
   Он сказал это спокойно, с таким выражением, как будто ничего особенного здесь не было, но Волгин почувствовал сильное волнение. Пропасть, отделявшая этот мир от его прежнего, предстала вдруг перед ним во всей своей необъятности.
   “Мне надо привыкать к таким вещам, — подумал он. — То, что казалось немыслимым в двадцатом веке, теперь естественно. Подобные сюрпризы будут встречаться на каждом шагу”
   Одевшись, Волгин посмотрел в зеркало, которое оказалось висящим возле его постели. Он остался доволен своей внешностью Своеобразный костюм девятого века шел ему. Только борода, выросшая за это время и сильно изменившая лицо, была ему неприятна.
   — Я не хотел бы выходить отсюда в таком виде, — сказал он. — Нет ли у вас бритвы?
   Люций протянул ему какой-то предмет, ничем не напоминавший бритву. Это была ручка, сделанная как будто из пластмассы На се конце помещался маленький валик из того же материала.
   — Что это такое? — спросил Волгин, с интересом рассматривая совершенно незнакомую ему вещь.
   — То, что вы просили, — ответил Люций — Бритва. Правда, у нас она носит другое название. Я специально запомнил слово “бритва”, предвидя ваш вопрос.
   — В наше время, — сказал Волгин, — такая вещь никак не называлась, потому что у нас таких не было. Наша бритва имела совершенно другой вид. Как же пользоваться этой?
   — Проведите валиком по тем местам, где хотите удалить волосы.
   — И только?.. — сказал Волгин.
   Бритье по способу восемьсот шестидесятого года Новой эры заняло не больше полминуты и очень ему понравилось. От прикосновения валика волосы исчезали, как по волшебству.
   Закончив эту несложную операцию, Волгин внимательным взглядом осмотрел себя с головы до ног. Он понимал, что его появление привлечет огромное внимание, и ему хотелось произвести на новое человечество по возможности хорошее впечатление. Он попросил у Люция гребень и был слегка разочарован, получив самый обыкновенный привычный предмет.
   — Я уже думал, что вы дадите мне опять что-нибудь необычайное для меня, — улыбаясь сказал он. — Боюсь, Люций, что меня дут слишком большие перемены. Даже обыкновенная бритва вызывает у меня изумление Что же будет дальше?
   — Вы быстро привыкнете. Если вы готовы, то идем.
   Эти простые и естественные слова вызвали неожиданный эффект. Волгин внезапно почувствовал, что его охватил страх. Что ждет его за этими стенами? Какой неведомый мир предстанет перед ним? Вместо того, чтобы идти за Люцием, он сел на постель.
   — Подождите немного, — сказал он, — не знаю почему, но я боюсь выйти отсюда.
   Люций положил руку ему на плечо.
   — Это пройдет, — сказал он ласково — Я понимаю ваше состояние. Но сейчас вас не ждет ничего необычного. Этот павильон был выстроен специально для вас, и место, где он находится, очень уединенно. Выйдя отсюда, вы увидите только сад и дом, в котором я сейчас живу. В них нет ничего примечательного. Из людей — Ио, которого вы знаете, моя дочь и больше никого. Вес это нами предвидено уже давно, и мы приняли все меры, чтобы облегчить вам переход из вашего мира в наш. Сегодня же я отвезу вас к моему отцу, а когда вы освоитесь, то увидите вес, что захотите увидеть.
   — Я вам очень благодарен, — сказал Волгин, — за заботу обо мне. Но скажите, где находится это здание? В какой стране и части света?
   — На острове Кипр, — ответил Люций.
   — На Кипре? — удивился Волгин. — Но вы говорили, что я нахожусь в Советском Союзе?
   — Тогда я не мог ответить иначе. Но я сказал правду. Любое место на Земле можно назвать бывшим Советским Союзом. Вас перевезли сюда три года назад. Раньше вы находились в нашей лаборатории, расположенной на территории бывшей России.
   — В каком месте?
   — Там, где раньше находился город Малоярославец.
   — Находился? Значит, сейчас его уже нет?
   — Его не существует уже давно. Я узнал, как он называло опять-таки предвидя ваш вопрос.