Мартынов Георгий Сергеевич. Гость из бездны

   Волгина и космонавтов узнавали сразу, это было видно по взглядам, но никто почему-то не приветствовал их. Такое поведение людей удивило всех космонавтов, и Второв в шутливом тоне спросил, почему жители города игнорируют гостей.
   — Это не так, — ответила Мэри (Волгин переводил ее слова). — Но если каждый встречный станет здороваться с вами, то отвечать на приветствия будет очень утомительно. Они это хорошо понимают
   — Прямо военная дисциплинированность, — пошутил Второв. Только Волгин нисколько не удивился. Он лучше друзей знал чуткость и деликатность своих новых современников. Все они думали так, как думала Мэри. И не нужно было предварительных распоряжений, как предполагал Второв каждый сам понимал, как вести себя.
   Снизу, с земли, внешний вид города был совсем другим, чем сверху, из арелета. Дома были почти не видны, их закрывали росшие перед фасадами густые деревья Улица напоминала сад. Впечатление усугублялось полным отсутствием каких-либо оград.
   Тротуары, очень широкие, состояли из разного цвета параллельных полос, движущихся с различной скоростью Самая быстрая шла посередине, к краям тротуара скорость замедлялась, а самые крайние были неподвижны. Космонавты выбрали крайнюю правую полосу.
   Средняя часть улицы — проезжая — была сравнительно узкой, над ней на разной высоте плыли арелеты разных расцветок
   У самого тротуара, почти касаясь земли, медленно двигались длинные прозрачные арелеты, сделанные словно из тончайшего стекла. Иногда они были совершенно пустыми, без единого человека внутри, что указывало на автоматическое управление. Мягкие кресла в них тоже были прозрачны и плохо различимы.
   Какой-то человек подошел к краю тротуара и поднял руку Арелет остановился, человек вошел, и машина двинулась вперед.
   — Вероятно это современные троллейбусы, — сказал Котов. Владилен подтвердил догадку.
   — Это маршрутные, — сказал он.
   — А как определить, куда он идет?
   — Летит, — поправил Крижевский.
   — Посмотрите внимательнее, — ответил Владилен. — Впереди машины есть номер.
   Улица оканчивалась огромной площадью. Во все стороны от нес радиально расходились другие улицы. Высоко вверху виднелся исполинский мост и ветвь спиральной дороги. По ней часто мелькали серебристые поезда, идущие с огромной скоростью. На середине площади памятник — фигура человека в костюме космонавта, почти касающаяся арки моста.
   — Перед тобой, Мария, памятник твоему деду — Борису Мельникову, одному из первых звездоплавателей Земли, — сказала Мэри.
   К удивлению Волгина, Мельникова не просила перевода, видимо, °на поняла подругу.
   “Так и есть, — подумал Волгин. — Она родственница, а не однофамилица того Мельникова, о котором я читал в “Пятой планете”. Остается узнать про Второва”.
   Голова статуи была гордо поднята: Борис Мельников смотрел вверх на небо, куда он проник одним из первых. Волгину показалось, что лицо статуи похоже на лицо Марии. Он сказал это своим спутникам.
   — А мне так совсем не кажется, — возразил Второв, — Даже больше, памятник не очень похож на оригинал.
   — А разве вы могли его видеть? — спросил Волгин.
   — Я его не видел живым, но на пульте управления нашего космолета осталась фотография Мельникова и Второва. Она была снята при их жизни.
   — Как эта фотография попала к вам? — спросил Волгин, обрадовавшись возможности тут же выяснить интересовавший его вопрос.
   — Из семейного альбома. Отправляясь в полет на “Ленине”, я взял ее с собой.
   — Значит, и вы…
   — В нашей семье профессия космолетчика стала традиционной. Геннадий Второв, товарищ и спутник Мельникова, — мой прадед. Дед и отец тоже были космонавтами.
   — Но ведь вы старше Марии Александровны. Второв пожал плечами.
   — У Мельникова сын родился поздно, а у Второва раньше.
   — В Москве, — сказал Владилен, — есть памятник группе первых космонавтов. Там вы найдете и вашего прадеда.
   — Этот памятник я знаю, — ответил Второв. — Он был поставлен до нашего отлета. Только я не думал, что он еще существует.
   — Кстати, Владилен, — сказал Волгин, — я хотел спросить тебя, как удалось сохранить памятники прошлого от действия времени?
   — Точно не могу сказать. Их специально облучают и покрывают особым бесцветным составом. На этот вопрос тебе лучше всего ответит Иоси. Поговори с ним по телеофу.
   — Куда мы теперь пойдем? — спросил Котов.
   — Теперь, — ответил Владилен, — куда вам хочется. Я советовал идти в этом направлении для того, чтобы показать Марии памятник Борису Мельникову.
   Мария Александровна поблагодарила Владилена взглядом. Волгин убедился при этом, что она прекрасно понимает современный язык. Видимо, Мэри не теряла времени и уже многому научила подругу.
   — Пойдем, например, сюда, — сказал Второв, указывая на первую попавшуюся улицу.
   Ленинград и раньше был огромным городом. Теперь это был сверхисполин. Пять часов блуждали они по нему, переходя с одной улицы на другую, пересекали площади, поднимались по движущейся ленте тротуара на мосты, к станциям спиральной дороги, но все еще, по словам Владилена, находились “близко от дома”.
   С мостов открывался широкий кругозор, но до самого горизонта был город, и только город. Ему не было ни конца ни края,
   — Я голоден, — заявил Крюковский.
   Владилен спросил какого-то прохожего, и тот указал направление. Столовая оказалась совсем рядом. Над входом, неведомо как и на чем, словно в воздухе, блестели буквы короткой надписи.
   — Прочти, — попросил Волгина Озеров.
   — “Питание”, — перевел Волгин.
   — Некрасиво! — заметила Ксения. — Написали бы “кафе” или “столовая”. А то “питание”! Слишком определенно.
   — Зато исчерпывающе точно, — засмеялся Виктор.
   — Еще точнее было написать “Питательный пункт”. Реалистический подход люден девятого века Новой эры не понравился никому.
   — Идем питаться, — усмехнулся Котов
   Но зато внутри столовая была настолько красива, что не раздалось ни одного слова критики. Огромное помещение под прозрачным куполом было декорировано множеством растений и целыми клумбами цветов Столики различных размеров прятались в зелени. Воздух был насыщен запахом моря — озоном и йодистыми испарениями.
   Посетителей было мало, и друзья нашли свободный стол таких размеров, что за ним легко расположились пятнадцать человек.
   На столе лежала довольно толстая книга.
   — Обширное меню, — по-русски заметил Волгин, убедившись, что книга — перечень блюд и напитков.
   — А если мы захотим того, чего нет в этом меню? — поинтересовалась Ксения.
   — Я, — ответил Волгин, — уже производил подобные опыты. Правда, не в таких столовых, а дома, и всегда получал то, что хотел. Для этого надо только объяснить, какое кушанье вы желаете
   — Кому же мы будем объяснять?
   — Дежурному по пищевому заводу. Эго можно сделать с помощью карманного телеофа. Ожидание будет не больше десяти минут.
   — Ну, раз так, — сказал Второв, — ограничимся этим списком. В нем, вероятно, найдется все что угодно. Вы лучше нас знаете современную кухню, Дмитрий Александрович. Выбирайте и заказывайте.
   Второв никак не мог привыкнуть называть людей по-современному, одним именем. К Мэри и Владилену он обращался по имени только потому, что у них не? было отчества. Правда, один раз он назвал Мэри “Мэри Люциевной”, но молодая женщина так искренне рассмеялась, что Второв смутился и больше не рисковал.
   Остальные космонавты быстро привыкали обходиться без честна и ошибались все реже и реже. Но Второва все называли полным именем, даже Владилен и Мэри.
   Волгин быстро составил меню обеда. Сообщив его другим получив полное одобрение, он обратился к Владилену, спрашивая, что делать дальше. До сих пор он не заказывал ничего сам и знал, как это делается.
   — Теперь, — сказал Владилен, — скажи заказ распределителю.
   — А где он?
   — Кто?
   — Распределитель.
   — О! — улыбнулся Владилен. — Он очень далеко отсюда, на пищевом заводе.
   — Значит, по телеофу?
   — Нет. Просто назови номера выбранных блюд и сообщи количество их.
   — Кому назвать?
   Владилен посмотрел на Волгина, как мог бы посмотреть учитель на бестолкового ученика, не могущего понять очевидной вещи.
   — Я думал, ты знаком уже с техникой питания, — сказал он. — Никому! Просто назови номера.
   — Вот так, сидя за столом?
   — Конечно. Ну назови их мне, я послушаю.
   Волгин перевел свой разговор с Владиленом другим.
   — Любопытно, — сказал Джордж Вильсон. — Видимо, где-то здесь спрятан микрофон и передатчик. Ваши слова будут переданы распределителю.
   — Вряд ли тут столь простая техника, — заметил Кривоносов. — Вероятно, что-нибудь новое для нас. Надо будет расспросить Владилена.
   Волгин громко, стараясь говорить четко, перечислил выбранные номера, прибавив, что обедают пятнадцать человек.
   Не прошло и минуты, как вся середина пустого стола исчезла и появилась вновь, уставленная закрытыми блюдами и приборами. Это произошло так быстро, что никто не успел ничего заметить. Было такое впечатление, что все, что стояло сейчас перед ними, возникло (именно возникло) из воздуха.
   — Такой фокус я видел только в кино, — сказал Второв. — Но там понятно, как это делается.
   Ксения Станиславская вскрикнула и испуганно отшатнулась от стола. Мэри и Владилен рассмеялись.
   — Говори сейчас же, — сказала Мельникова, обращаясь к Мэри, — как это происходит?
   Эти слова она произнесла довольно чисто на новом языке.
   — Очень просто, — ответил за Мэри Владилен. — Рама стола опустилась вниз, а на ее место поднялась другая, на которую автоматы уже поставили заказанные блюда. Все это происходит очень быстро, ждать не приходится.
   — Мы это видим, — сказал Котов. — Вот на столе что-то вроде бокалов. Они могли опрокинуться при столь быстром подъеме.
   — Одно вытекает из другого, — ответил Владилен. — Автоматы не обладают сознательной осторожностью человека. И, чтобы облегчить их работу, рама стола снабжена металлической прослойкой, а все предметы сервировки магнитным дном. Попробуйте, не применяя силу, поднять любой из бокалов или тарелку, и вы убедитесь в этом.
   Почти все тотчас же последовали его совету. Тарелки и бокалы слабо, но вполне ощутимо притягивались к поверхности стола.
   — Все ясно! — сказал Котов.
   Волгин вспомнил дом Мунция на берегу Средиземного моря и свои попытки увидеть работу “официантов”. Там это происходило как-то иначе.
   — Я не знаю, как оборудована столовая в доме Мунция, — ответил Владилен на вопрос Волгина. — Существует много систем. Под нами, — он указал вниз, — обширное помещение, занятое сложной системой механизмов. В частном доме се не устраивают. Думаю, что вам доставляли все по трубам, к домашнему сервирующему автомату.
   Волгина удивили слова “частный дом”, произнесенные Владиленом. Они звучали совсем по-русски, и их поняли все, кроме Вильсона.
   — Разве у вас существует частная собственность? — спросил Второв.
   — Собственности не существует, но есть частное владение. Дом принадлежит человеку, пока он в нем живет. То же и со всем остальным. Тот костюм, который сейчас надет на вас, принадлежит не всем, а только вам, не правда ли?
   — Я думал, что слово “частный” давно забыто.
   — Оно не хуже других и означает то, что надо. Можно сказать “личный” — это одно и то же.
   — Слова остаются, но меняется смысл, — заметил Котов.
   — Совершенно верно.
   Когда обед кончился, Владилен сказал:
   — Можно убрать!
   И рама, как называли верхнюю часть стола, снова исчезла. Но на этот раз она опустилась не столь стремительно, и они смогли проследить за ее движением. На месте рамы тотчас же появилась другая — пустая и чистая.
   — Хотелось бы посмотреть, как все происходит там, внизу, — сказал Котов.
   — Я думаю, это можно будет устроить. Но входить в это помещение нельзя без механика, — пояснил Владилен.

2

   — Все же мне кажется, что народу на улицах не так много, — заметил Второв, когда они вышли из столовой. — Население Ленинграда, вероятно, во много раз увеличилось с нашего времени, а раньше людей было больше.
   — Сейчас самая рабочая пора, — сказала Мэри, — Люди на работе. А что касается количества населения, то полгода назад в Ленинграде было восемнадцать миллионов четыреста сорок одна тысяча человек.
   — Откуда вы знаете так точно?
   — Это моя специальность. Я работала в статистическом управлении. Чтобы обеспечить людей всем необходимым, надо знать количество населения в каждом населенном пункте. Учет ведется постоянно. Иначе поток продукции может оказаться недостаточным или чрезмерным.
   — Вероятно, заводы работают всегда не на полную мощность?
   — Разумеется. Резервы обязательны, на случай непредвиденного увеличения населения. Но случается, правда, редко, что заводы приходится загружать полностью.
   — Как же поступают в таких случаях? Строят новые?
   — Иногда. Но эго не так просто. Завод не построишь в один день. Если количество населения грозит превысить емкость города, а на постройку новых домов и заводов нет времени, город закрывают, то есть желающим въехать отвечают, что места нет. Или же обращаются к уже живущим с просьбой переехать в другой город. Обычно на такую просьбу отзывается больше людей, чем нужно. Ведь никто не связан местом работы, трудиться можно везде. В настоящий момент Ленинград имеет резерв на полтора миллиона человек.
   — Еще раз, — улыбнулся Второв, — откуда вам известна эта цифра?
   — Я уже сказала, что моя профессия, и любимая при этом, — статистика. Сейчас я не работаю по специальности, меня прикрепили к Дмитрию, а теперь и к вам. Но привычка заставляет меня ежедневно прослушивать сводки.
   — И вы их запоминаете?
   — Невольно. Хорошая память необходима работникам статистических управлений.
   — Выходит, — сказал Волгин, — что я оторвал тебя от любимого дела. Мне очень жаль.
   — Я сама предложила свои услуги. Для дочери Люция это было естественно. И потом любая работа приятна, если она приносит пользу.
   — Пребывание возле меня ты считаешь работой?
   — А разве не так? Ведь я делаю не личное, а общественное дело. Волгин был обескуражен такой откровенностью.
   — Если так рассуждать, — сказал он, — то и мы, которые ничего не делаем, а только осматриваем Землю, заняты работой.
   — Вы на особом положении. Но, в сущности, вы заняты полезным трудом. Вы знакомитесь с жизнью того общества, в котором будете трудиться. Вас можно сравнить с подростками, которые еще не работают, а учатся. А ведь про них нельзя сказать, что они ничего не делают.
   — Допустим, — вмешался в разговор Владилен, — что ты сидишь в кресле и читаешь книгу или смотришь ее. Как ты считаешь, чем ты занят?
   — Отдыхом.
   — Не совсем так. Книга расширяет твой кругозор, дает тебе новые знания, а следовательно, делает тебя более полезным членом общества.
   — Тогда и отдых, и питание — все работа.
   — Безусловно. Человек всегда трудится, так или иначе. Абсолютно ничего не делать невозможно. Это смерть.
   — Оригинальная философия, — заметил Второв, который и без перевода понял все, что было сказано.
   — Человек называет трудом то, что приносит непосредственно осязаемый результат, например, труд на заводе или в каком-нибудь управлении, — продолжал Владилен. — Вес остальное он называет отдыхом, но это чисто внешнее разделение. Безусловным отдыхом является только сон.
   — Об этом мы еще поспорим, — сказал Волгин. — А что тут? — спросил он, указывая на дом, мимо которого они проходили.
   Между деревьями мелькали фигуры людей, одетых, или, вернее сказать, раздетых, как на пляже. Они перебегали с места на место, занятые не то игрой, не то спортивными соревнованиями. Слышался веселый смех.
   — Видимо, учебный комбинат, — ответила Мэри. — У детей перерыв в занятиях.
   Волгин пригляделся. Это, действительно, были дети, хотя в первый момент он принял их за взрослых. Волгин все еще не привык к высокому росту современных людей. Дети в возрасте от десяти до четырнадцати лет были почти его роста.
   — Зайдем, — предложила Ксения. — Я еще не видела детей.
   — А это можно? — спросила Мельникова.
   — Я думаю, можно, — ответила Мэри. — Только ваше появление вызовет большое волнение. Дети так непосредственны…
   — Не беда, — сказал Второв. — Доставим им удовольствие.
   От тротуара к зданию комбината вела широкая аллея, вымощенная огромными каменными плитами. Непосредственно к дому примыкала обширная площадка, заполненная играющими детьми. Их было не менее пятисот.
   Появление неожиданных гостей первым обнаружил мальчик лет двенадцати, который в своем стремительном беге за мячом налетел прямо на них. В руках у него было что-то вроде теннисной ракетки.
   Наткнувшись на группу взрослых людей, мальчик остановился. На нем были только трусики серебристого цвета и такие же туфли. Стройное, хорошо сложенное тело покрывал бронзовый загар. Светлые, крупно вьющиеся волосы, открытый чистый лоб, большие темные глаза. По-детски слегка припухлые алые губы приоткрылись, обнажая безукоризненную линию зубов. Поза, в которой он остановился, была непринужденна, изящна, плечи свободно развернуты. В его внешнем облике все указывало на привычку к физическим упражнениям.
   — Какой очаровательный ребенок! — тихо по-русски сказала Мельникова.
   Мальчик услышал слова незнакомого ему языка. Его глаза, до этого выражавшие только удивление (очевидно, посторонние сюда никогда не заходили), внезапно стали напряженно-внимательными.
   Было похоже, что он только сейчас увидел, кто перед ним. В следующее мгновение радостная улыбка и выражение растерянности на лице показали, что он все понял.
   Он стремительно повернулся и, подняв обе руки, крикнул так звонко, что заглушил голоса и смех на площадке:
   — Сюда! Скорее! Здесь Дмитрий! Дмитрий Волгин! Мгновенная тишина была ответом на его крик А в следующую минуту плотная толпа детей окружила пришедших.
   — Осторожнее! — сказала Мэри — Вы нас раздавите.
   И вся масса сразу подалась назад. Дети вытягивали шеи, подпрыгивали, стараясь увидеть Волгина. Они легко узнали его по золотой звездочке на костюме. Все взгляды были устремлены на него. Видимо, именно Волгин больше всего занимал их мысли.
   Это было неудивительно. Возвращение из космического полета давно уже перестало поражать воображение. Более трехсот звездных экспедиций вернулось в разное время на Землю. Кроме экипажа “Ленина”, на Земле находилось несколько других.
   Необычное поведение детей не ускользнуло от внимания работников комбината Из дома вышли две пожилые женщины.
   Одна из них хлопнула в ладоши и крикнула какое-то слово, второе Волгин не разобрал. Тотчас же кольцо распалось, дети разбежались по площадке. Они по-прежнему не спускали глаз с Волгина, но не пытались приблизиться.
   Другая женщина неторопливо направилась к неожиданным остям. Казалось, она хотела сделать замечание за их неожиданный приход, по крайней мере у нес был такой вид, но, не дойдя нескольких шагов, остановилась в изумлении:
   — Неужели! Вы! Здесь…
   — Извините нас, — сказала Мэри. — Мы проходили мимо, и наши гости выразили желание зайти.
   — Если бы вы нас предупредили…
   — Мы сейчас уйдем.
   — О нет, что вы! Разве они, — она кивнула на детей, — теперь успокоятся? Все дети давно мечтают о встрече с вами.
   — Мы нарушили порядок…
   — В таком исключительном случае это дозволено. Проходите в здание. Вместо очередного урока будет встреча с людьми прошлого. Простите, — спохватилась она, — я так взволнована, что забыла поздороваться.
   — Пусть это вас не беспокоит, — сказал Второв. — Но хорошо ли будет, если мы войдем все сразу? Может быть, только Волгин и еще кто-нибудь один? Или двое?…
   Волгин перевел слова Второва, который понимал язык, но еще не мог выражать на нем все свои мысли.
   Женщина, оказавшаяся старшим воспитателем всего комбината, на секунду задумалась.
   — Пожалуй, так будет лучше, — сказала она. — Тринадцать человек рассеют внимание.
   — Какое там рассеивание внимания! — усмехнулся Кривоносов. — Оно все целиком занято одним Дмитрием.
   — Если вы согласны, — продолжала воспитательница, не понявшая слов Михаила, — пусть дети встретятся сегодня с Волгиным, Второвым и Мельниковой.
   — Чем продиктован этот выбор? — поинтересовался Второв Волгин перевел вопрос.
   — Это вы поймете потом, когда дети будут задавать вам вопросы. Чтобы беседа принесла пользу, она должна иметь целевую установку.
   — Что ж, товарищи, — сказал Второв, повернувшись к остальным, — видимо, придется разделиться. Назвался груздем, полезай а кузов. Продолжайте прогулку без нас. Константин Дмитриевич, — он указал на Котова, — достаточно хорошо владеет языком, чтобы вы могли понять друг друга. Встретимся дома.
   — Я надеюсь, — сказала воспитательница, — что вы все но откажетесь прийти к нам в другой раз.
   — Ну конечно, не откажутся, — ответил за всех Волгин.
   — Я или Мэри вам не нужны? — спросил Владилен.
   — Пожалуй, нет.
   — А как вы найдете дорогу домой?
   — В мое время говорили: язык до Киева доведет. Найдем. Дети явно заволновались, когда увидели, что их гости собираются уходить, но, заметив, что трос остаются, успокоились.
   В сопровождении воспитательницы, которую звали Электра, Волгин, Второв и Мельникова прошли в здание комбината.
   — Придется немного подождать, — сказала Электра, — мы сообщили о вас двум другим комбинатам. Их воспитанники сейчас прилетят к нам. Мы позвали бы и больше детей, но, к сожалению, зал вмещает только две тысячи человек. Это, собственно, не зал, а самая крупная из аудиторий. Право, — улыбнулась она, — вам пришла очень удачная мысль — заглянуть к нам. Для детей это настоящий праздник.
   — Ваши воспитанники, — спросил Волгин, — живут здесь?
   — Нет. Они все жители Ленинграда. Вот видите, — она подошла к огромному окну, занимавшему всю стену комнаты и выходившему на другую сторону дома (там стояло несколько десятков больших арелетов), — это наши машины На них дети прилетают утром, а вечером возвращаются домой.
   — Эти машины автоматические или на них есть пилоты?
   — Дети сами управляют ими. Каждый арелет вмещает двадцать пять человек. Один из группы является старшим, машина стоит ночью у его дома Утром он должен облететь всех и доставить их сюда, а вечером развезти по домам. Старшие меняются, чтобы все могли овладеть навыками управления.
   — Дети летают без взрослых? — спросила Мельникова — А это не опасно?
   Электра не поняла вопроса.
   — У нас не было ни одного случая, — ответила она, — чтобы дети стали шалить в арелете. Они никогда не мешают старшему вести машину.
   — Я не о том, — Мельникова затруднялась выразить свою мысль, — а о самой машине. Под управлением ребенка…
   — Понимаю, вы еще незнакомы с арелетами. Они совершенно безопасны, ничего не может случиться.
   — Столкновение…
   — Исключено. Управляет арелетом человек или нет, автоматический водитель всегда включен и контролирует действия пилота.
   — Почему ваше учебное заведение называется комбинатом? — поинтересовался Второв.
   — Потому что здесь учатся дети всех возрастов. Они выходят отсюда подготовленными к любой деятельности, кроме научной.
   — Если у вас есть время, покажите какую-нибудь аудиторию.
   — Для какого возраста и по какому предмету?
   — Это безразлично.
   — С каких лет дети начинают посещать комбинат? — спросила Мельникова.
   — С десяти
   — В наше время начинали учиться с семи, — заметил Волгин.
   — Да, я знаю, я историк. Но это было не очень рационально. Три года тратилось на самое начальное обучение. Четыре класса тогдашней школы десятилетний ребенок мог пройти в один год.
   — Дети поступают к вам ничего не зная?
   — Нет, они все обладают элементарными знаниями. Не имеет смысла тратить время на азбуку и арифметику. Это должны дать Дошкольные заведения
   — Сколько лет надо учиться в комбинате?
   — Пять.
   — И за пять лет они получают подготовку для любой деятельности, как вы сказали?
   — Конечно! Этого вполне достаточно.
   — Видимо, — сказал Второв по-русски, — современные дети значительно развитее, чем были мы.
   — Это именно так, — подтвердил Волгин. — Я давно убедился, что мозг современных людей, сообразительность, память — все стало иным, качественно отличным от наших.
   — Если так, наше дело плохо, — сказал Второв.
   Волгин вздрогнул. Второв высказал мысль, которая давно уже тревожила и волновала его самого.
   Электра не обратила внимания на обмен фразами, которых она не поняла.
   — Здесь, — сказала она, — аудитория для детей младшего возраста, первого года обучения, второй половины — по математике.
   Они вошли в просторное помещение ослепительной чистоты, залитое ярким светом… И все трос невольно остановились в изумлении. Аудитория была полной копией хорошо им знакомых школьных помещений. Так же стояли парты (только несколько более удобные), столик преподавателя, а на стене висела большая черная доска. Показалось, что они снова очутились не в девятом веке Новой эры, а в своем, давно канувшем в Лету.