Страница:
Информация о здоровье Дмитрия Волгина будет даваться ежедневно.
Павильон на острове Кипр снова принял под свой купол такое же неподвижное тело Дмитрия Волгина, как и несколько лет назад. Но теперь он был жив.
Причина глубокого паралича все еще оставалась неясной. Сердце билось медленно, но равномерно и четко, дыхание было поверхностным, но ровным, не оставалось сомнений, что поражена нервная система. Приборы указывали, что в мозгу не возникают даже проблески мыслей.
От мертвого Волгина отличало только едва заметное движение грудной клетки и живая окраска кожи.
Ио и Люций снова поселились на Кипре. Сюда же прилетели все друзья Волгина — Владилен, Мэри, Мунций, космонавты с “Ленина”, Сергей, Иоси, даже Эрик, покинувший на время свой рабочий корабль.
Снова вся Земля волновалась, снова человечество с нетерпением ожидало сообщений с Кипра.
Фаэтонцы, которые были, в сущности, единственными виновниками катастрофы, предложили вызвать со своей планеты крупнейших специалистов по лучевым болезням, и их предложение было с благодарностью принято. Но фаэтонские ученые могли прибыть на Землю не раньше чем через несколько месяцев.
Ио и Люций испробовали все известные средства — загадочная болезнь не поддавалась ничему. Состояние Волгина не улучшалось, но и не становилось хуже, а это уже обнадеживало.
Кормили его искусственно. В павильоне сохранились все аппараты, все приборы и установки, которыми пользовались в период оживления Волгина, — ничего не пришлось доставлять вновь. Даже запасы специальных питательных растворов сохранились. Ведь с того момента, как Волгин покинул павильон и перелетел в дом Мунция, прошло лишь немногим более пяти месяцев.
Дни шли, не принося ничего нового.
Спустя две недели после возвращения Волгина на Землю на Кипре появился Эйа. С его стороны это был очень самоотверженный поступок. Земля вообще, а остров Кипр в особенности, была слишком жарка для фаэтонцев. Даже на Марсе они чувствовали себя так, как европейцы в тропиках. Вместе с Эйа прилетел единственный на Земле человек, который мог как-то говорить на фаэтонском языке, — инженер Хосс.
— Мы получили радиограмму с Фаэтона, — сказал Эйа, — в которой даны указания для осмотра больного. Разрешите мне обследовать его.
Так звучала эта фраза в переводе Хосс. Но Эйа говорил не о связи по радио. Фаэтонцы сообщались со своей родиной с помощью аппаратов, основанных на совсем другом, еще неизвестном на Земле принципе Название этих аппаратов было непереводимо.
Эйа провели к Волгину.
— На Фаэтоне, — сказал Эйа после осмотра, — правильно поняли, что случилось Это состояние — следствие воздействия лучей… — он произнес несколько протяжных гласных. — Пострадавший подвергался этому воздействию короткое время. Это его спасло.
— Что нам надо делать? — спросил Люций.
— Наши ученые советуют ничего не делать до их прилета. Кормите больного как можно реже и как можно более легкой пищей. Повысьте содержание кислорода в воздухе, которым он дышит, на десять-пятнадцать процентов против нормального.
— Сколько времени это может продлиться?
— Думаю, что год или полтора, по вашему счету лет. Но возможно, что и дольше. Я ведь биолог, а не медик.
— Угрожает ли больному опасность? Эйа развел руками:
— На это мне нечего ответить. Подождите прилета медиков с Фаэтона.
Было решено последовать его совету. Земные средства не помогали — осталось надеяться на фаэтонские. Их медицина, как и вся наука, опередила земную по крайней мере на полторы тысячи лет.
Эйа улетел обратно на Марс.
Время ожидания потянулось еще томительнее. У постели Волгина велось круглосуточное дежурство. Внимательные, любящие глаза непрерывно следили за показаниями приборов, регистрирующих малейшие изменения в органах его тела. Но недели шли, а Волгин продолжал оставаться живым трупом.
Экипаж “И-76” был торжественно похоронен по обычаю эпохи. Предложение, выдвинутое работниками истребительных отрядов, все человечество Земли приняло единогласно. На золотой доске у Пантеона величайших людей, где в центре здания лежало тело Владимира Ильича Ленина, появились три новые строчки:
“КЕРРИ — командир рабочего корабля “И-76” истребительного отряда.
ЧАРЛИ — штурман рабочего корабля…
ВЛАДИМИР — бортовой инженер…”
Это было величайшей честью для людей Новой эры. Это было бессмертием.
Настал наконец день, когда космический корабль фаэтонцев опустился на космодроме Цереры. Там уже больше двух недель ожидал специально оборудованный ракетоплан, на котором были созданы привычные для фаэтонцев климатические условия. Четыре пожилых фаэтонца прилетели на нем прямо на остров Кипр.
Здесь тоже вес было подготовлено. Их поселили в доме, оборудованном мощными охладителями воздуха, фаэтонской мебелью, кухней, где изготовлялись фаэтонские блюда. Им были предложены особые костюмы и головные уборы, охлаждающие тело. Даже участок сада, примыкавший к дому, закрыли невидимым куполом, ослаблявшим лучи Солнца. Только в самом лечебном павильоне, у постели Волгина, фаэтонским ученым предстояло находиться в непривычных для них температурных условиях.
Люди Земли сделали все, чтобы тс, на кого оставалась последняя надежда на выздоровление Волгина, чувствовали себя как можно лучше на чужой планете.
Ученые рассказали, что население Нового Фаэтона принимает живейшее участие в судьбе необычного человека на Земле, что перед отлетом они получили пожелания успеха буквально от всех своих соотечественников.
Волгин оказался в центре внимания четырех планет.
Исследование производилось долго и тщательно. Двенадцать дней фаэтонские ученые отказывались что-либо сообщить нетерпеливо ждущим людям. Они делали свое дело молча и не торопясь. Медлительность их движений, бесконечные разговоры друг с другом несказанно раздражали всех друзей Волгина. По сравнению с этими четырьмя людьми Ая и Эйа казались подвижными как ртуть.
Но приходилось запастись терпением и ждать. Никто не сомневался в том, что Фаэтон прислал на Землю самых выдающихся представителей своей науки. Если и они не смогут спасти Волгина, его не спасет никто.
Организм человека Земли был давно и хорошо известен фаэтонцам, они не нуждались в консультации и никого ни о чем не спрашивали. Кроме приборов, которые они привезли с собой, по их указаниям было изготовлено еще много неизвестных на Земле аппаратов. Ими заменили излучатели, которыми пользовались при оживлении Волгина. Распоряжения фаэтонцев, лаконичные и точные, переводил на земной язык инженер Хосс. Остальное сообщали чертежи и схемы.
Но, как ни медленно, с земной точки зрения, работали фаэтонцы, всему наступает конец. На тринадцатый день утром Ио и Люций были приглашены к ним, чтобы выслушать заключение фаэтонского консилиума.
Невыносимо медленный разговор продолжался четыре часа.
Выводы ученых оказались вполне определенными.
— Пострадавший от лучей “Черного блеска” человек не парализован. Это лучевая болезнь, которую на Фаэтоне называют… — последовало непереводимое слово. — Опасности для жизни нет. Но он будет находиться в неподвижном состоянии четыре ваших года. Никакого лечения не требуется. Надо только поддерживать силы организма способами, которые мы вам укажем.
— Будет ли он совершенно здоров, когда очнется?
— Да, будет совершенно здоров. Болезнь не оставит никаких следов. При условии точного выполнения предписанного нами режима.
— Требуется ли ваше присутствие?
— Один из нас останется на Земле.
— Ясен ли вам теперь механизм действия лучей “Черного блеска”? — спросил фаэтонцев Хосс.
— Все стало предельно ясно. Мы знаем теперь, что такое этот загадочный “Черный блеск”. Если это вещество осталось еще где-нибудь, ваши люди могут его не опасаться. На Марсе, с помощью лингвмашины Эйа, мы подробно ознакомим вас с атомарным и молекулярным строением “Черного блеска”. Вы легко сконструируете прибор для его обнаружения на расстоянии.
— Чудесно! — воскликнул Хосс.
Для него, работника истребительных отрядов, это было самым важным из всего, что сказали фаэтонцы. Устранялась главная и единственная опасность работы.
Но Ио и Люция “Черный блеск” интересовал меньше всего. Они задали фаэтонским ученым целый ряд вопросов, стараясь уяснить себе причины болезни Волгина и се ход. Они очень жалели, что на Земле нет лингвмашины, знающей земной и фаэтонский языки, так как перевод Хосс оставлял желать лучшего. Но все же они сумели понять самое основное.
Теперь они могли следить за состоянием своего пациента не вслепую.
Трое фаэтонцев улетели обратно на родину, один, по имени Иэйа, остался на острове. В срочном порядке изготовлялась лингвмашина для переговоров с людьми. Изучить земной язык Иэйа не мог: голосовые связки фаэтонцев были устроены так, что они не могли произнести более половины звуков.
Мэри решила во что бы то ни стало научиться говорить по-фаэтонски. Она осталась с отцом.
Всеобщее волнение улеглось. Волгин снова будет выключен из жизни, на этот раз на четыре года, а затем он вернется к людям. Слова фаэтонцев ни в ком не вызывали сомнений — все окончится благополучно.
Жизнь Волгина вне опасности — это было самое главное!
Глава четвертая
И сразу вспомнил все, что видел и испытал до момента потери сознания.
Было темно. Он лежал в мягкой и удобной постели. Смутно проступали очертания предметов — ночного столика, нескольких кресел, стола.
Очевидно, была ночь.
“Ясно! — подумал Волгин. — Я на Марсе. Эскадрилья вернулась туда после этой странной истории с “Ф-277”. Но ведь я — то потерял сознание, почему же меня не положили в больницу? Да, у них нет больниц… Но почему тогда я один? Нет даже сиделки”.
Привычным мысленным приказом он потребовал, чтобы открылось окно, если оно есть в комнате.
“Окно” открылось. Темная завеса раздвинулась, и неожиданно на постель Волгина лег луч лунного света.
“Вот как! Я на Земле. Еще более странно. Неужели я мог так долго спать?”
Он чувствовал себя настолько обычно, что ему и в голову не приходило, что он мог быть в бессознательном состоянии Вероятно, его просто усыпили.
Но сейчас болен он или здоров? Это было неизвестно. Свет полной Луны заливал все вокруг, и Волгин понял, что эта комната ему совершенно незнакома Здесь он никогда не был.
Спать ему не хотелось, но и встать с постели он не решался. Может быть, ему нельзя вставать…
“Если бы это было так, — решил он наконец, — то возле меня кто-нибудь был бы”.
Смущало отсутствие верхней одежды. Ее нигде не было.
Волгин все же встал.
Он не почувствовал при этом никакой слабости. Нет, видимо, он совсем здоров.
Он подошел к окну. И тут только заметил, что это было действительно окно — сквозное отверстие в стене, а не прозрачная стенка, как в других домах. Слабый, очень теплый ветер шевелил волосы на голове Волгина Он сел на подоконник.
Было приятно смотреть на Луну, на звездное небо — такие привычные, родные, хорошо знакомые — после черной бездны Вселенной, где он был совсем недавно.
“Ф-277”, голубой клубящийся шар… зеленые огоньки, обжигающий, как пламя, воздух. лица Керри и Чарли, напряженные, с широко открытыми глазами, полными ужаса. Хорошо, что вес это кончилось, прошло, кануло в прошлое!
Нет, больше он не покинет Землю! Хватит космических впечатлений!
Жаль все же, что он не видел, что было дальше Видимо, ничего страшного не произошло, иначе он не был бы здесь, на Земле. Катастрофы удалось избежать.
Но с ним, Волгиным, что-то случилось. Почему-то пришлось усыпить его и отправить на Землю, на остров Кипр…
Волгин внезапно сообразил, что мысленно назвал место, где находится. Конечно, это был сад, который он видел тогда, после выхода из лечебного павильона Безотчетно он узнал его. Тропические растения, узкие песчаные дорожки, белые здания, прячущиеся в зелени.
А вон там знакомый купол павильона, в котором прошло столько томительных месяцев.
Волгин сдвинул брови и задумался.
Если его привезли сюда, значит, с ним было что-то серьезное. Не просто сон после обморока. Что же произошло? И сколько времени он здесь находится?
Его путало, сбивало с толку то обстоятельство, что он был один, что возле него никого не было.
Волгин вернулся к постели и лег. Но сон не приходил. Он “закрыл” окно, однако и это не помогло. Волгин чувствовал, что хорошо выспался и не заснет больше
Позвать кого-нибудь?..
“Зачем беспокоить людей? — подумал он. — Пусть спят”.
Он приготовился терпеливо ждать утра.
Знакомый, едва слышный звук долетел до ушей Волгина — это отворилась дверь.
В комнату кто-то вошел.
Завеса окна чуть-чуть раздвинулась. Волгин увидел, что вошла женщина. Когда она приблизилась, он узнал Мельникову.
Он поспешно закрыл глаза Его считают больным — это ясно. Иначе необъяснимо се появление в его комнате глухой ночью. А раз так, се может взволновать неожиданное пробуждение Волгина.
Мария Александровна подошла к постели и наклонилась над нею. Видимо, се успокоило ровное дыхание Волгина, она повернулась, чтобы уйти. Он понял, что она дежурная и находилась в соседней комнате. Может быть, ее привели сюда звуки его шагов, а теперь она убедилась, что это ей только показалось.
Мысль, что она уйдет, а он останется снова один неизвестно на сколько времени, испугала Волгина. Он тихо позвал:
— Мария!
Она резко обернулась. Окно еще оставалось приоткрытым, и на ее лицо падал лунный свет. Волгин видел, что Мельникова не поверила своему слуху, она напряженно всматривалась в полумрак комнаты, стараясь рассмотреть лицо Волгина.
Он повторил:
— Мария!
С радостным возгласом она бросилась к нему:
— Ты проснулся? Дмитрий! Дима!
Так называла его когда-то Ирина!
— Надо сообщить всем!
— Постой! — сказал Волгин. — Не надо никого будить. Скоро утро. Мария, вернись!
— Но я должна…
— Ничего ты не должна. Я еще сплю. Она нерешительно вернулась.
— Все ждут, когда ты проснешься.
— Подождут еще немного. Сядь! Расскажи сама, что со мной случилось. Я хочу услышать это от тебя.
Мельникова присела на край постели.
— Не знаю, право… — сказала она. — Люций приказал категорически…
— Я еще не проснулся, — улыбаясь повторил Волгин. — Когда я проснусь, ты позовешь Люция.
Раньше он говорил ей “вы”, но она сама, первая, перешла на дружеское “ты”. Волгин обрадовался этому. Со всеми космонавтами у него давно установились простые, товарищеские отношения. Со всеми, кроме Мельниковой. Она относилась к нему сдержанно из-за своего злосчастного сходства с Ириной, убежденная, что Волгину тяжело ее видеть. Так, действительно, было прежде, но Волгин уже перестал замечать это сходство. У Мельниковой были волосы Ирины и такие же черные глаза, но все остальное совсем иное. Теперь ему казалось, что между ними вообще нет никакого сходства, что Мельникова нравится ему сама по себе. Это было не так, но Волгин уже не отдавал себе отчета в том, что именно притягивает его к Мельниковой. Новое чувство развивалось и крепло с каждым днем, еще немного — и оно должно было перейти в любовь. Это было неизбежно.
— Рассказывай! — повторил он. — И зови меня Димой. Мне это приятно.
Он приказал окну “открыться” совсем. Лунный свет опять залил комнату, и в серебристом сиянии Волгин увидел…
Нет, это не было обманом зрения!
Мельникова постарела! Она выглядела старше, чем была, когда он видел се в последний раз. Как это могло случиться? В чем дело?…
И смутное подозрение, что не вес обстоит так, как он думает, что “сон” его был продолжительнее, чем казалось, заставило сердце забиться сильнее в тревожном предчувствии.
— Говори же! — умоляюще сказал Волгин, видя, что Мария колеблется.
Мельникова действительно колебалась. Ей было предписано, как только Волгин проснется, немедленно известить Люция, Ио и фаэтонского врача. Может быть, Волгину необходимо дать какое-нибудь лекарство, может быть, задержка причинит ему вред? Но она вспомнила, как Иэйа всего несколько часов тому назад сказал (Мэри перевела его слова), что Волгин должен проснуться так, как просыпается всегда, когда он совершенно здоров. И он выглядит прекрасно, как будто и не было вовсе этих четырех лет.
Она не могла противиться умоляющему выражению лица Волгина. Он хочет услышать вес от нес. Пусть так и будет!
Она была не в силах встать и уйти. Пусть Люций будет недоволен, пусть! Ей было приятно находиться с Дмитрием наедине в комнате, освещенной Луной, — старой Луной, такой же, как в былое время, — быть с человеком, близким ей больше, чем все остальные люди на Земле, со своим современником.
“Он не знает еще, — думала она, — что только мы двое и остались на Земле. Совсем одни”.
Говорить ему об этом Люций запретил.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Прекрасно. Не бойся ничего. Рассказывай!
Она рассказала обо всем. Как был доставлен на Марс рабочий корабль “И-76”, как были найдены на нем бесчувственные тела трех членов экипажа и самого Волгина. (О том, что он один остался жив, было решено не говорить, пока Волгин окончательно не оправится.) Она рассказала, как его доставили на остров Кипр, положили в павильоне, как мучились все, беспокоясь о его судьбе, как прилетели потом фаэтонские ученые…
— Все произошло так, как они сказали. Месяц назад ты очнулся от летаргии, и тебя перенесли из павильона сюда. Со дня на день ожидали окончательного пробуждения. Я очень рада, что это случилось в мое дежурство, — закончила Мельникова.
Итак, он снова был почти мертв. Опять возвращен к жизни силой науки. Что за необычайная судьба!
— Наверное, дежурят и Мэри, и Ксения? — спросил Волгин.
— Мэри да, а Ксении здесь нет. Она в Ленинграде. Не знаю, что побудило меня зайти к тебе в неурочный час, — сказала Мельникова, желая переменить разговор. — Но мне вдруг послышалось…
— Ты не ошиблась, — сказал Волгин. — Я вставал и подходил к окну. Но, Мария, постой. Ты сказала, что прошло четыре года. Ты уверена?
— Как я могу быть неуверенной в этом. Мы все считали дни.
— Который час?
— Около пяти утра. Скоро взойдет солнце.
— Тогда я уже проснулся, — засмеялся Волгин. — Ты только что узнала об этом и идешь звать Люция.
Через несколько минут комната наполнилась людьми. Прибежали Люций, Ио, Владилен, Мэри и еще другие, которых Волгин не знал. Пришел Иэйа, маленький, хрупкий, с мощным лбом над громадными глазами, очень пожилой, если не старый. Никого из космонавтов с “Ленина” не было.
Это удивило Волгина.
“Выходит, — подумал он, — что я их совсем не интересую, если сейчас, когда вся Земля, наверное, знает, что я должен вот-вот проснуться, никто из них не счел нужным прилететь на Кипр. Даже Виктора нет”.
Пока Ио и фаэтонец осматривали Волгина, он не спускал глаз с Мэри. Она в чем-то изменилась, но нисколько не постарела, как Мельникова. Четыре года не повлияли на свежесть се лица.
“Конечно, она моложе Марии, но не надо забывать, что современные люди выглядят совсем молодыми и в пятьдесят лет. Что для них какие-то четыре года? То же, что в наше время несколько месяцев”.
Волгин почувствовал горечь от этой мысли. Он и Мария состарятся, одряхлеют, а вот она — Мэри будет все такой же молодой и здоровой. И остальные будут такими же.
Мельникова показалась ему еще ближе, еще дороже. Она не покинула его, как остальные се товарищи, она осталась с ним. И они вместе проживут всю оставшуюся им жизнь.
Владилен заметил пристальный взгляд Волгина, устремленный на Мэри. С проницательностью людей этой эпохи он понял мысли своего друга. Надо отвлечь его от сравнений.
— Ты удивлен переменой в Мэри, — сказал он. — Она объясняется просто. Мэри — мать. У нес родился сын. Он назван, в твою честь, Дмитрием.
Спрашивать, кто отец ребенка, было незачем. Волгин протянул руку Владилену:
— Поздравляю вас обоих. А где он, мой тезка?
— В доме Мунция, с Эрой. Она закончила свою работу в истребительном отряде и вернулась на Землю. Правда, на время. И пожелала повозиться с внуком.
— Не буду спрашивать, — сказал Волгин, — здоров ли маленький Дмитрий. С ним, конечно, вес в порядке?
— Я видела его вчера днем, — сказала Мэри. — И первое, что он спросил у меня, — о тебе. Это у него уже вошло в привычку.
Почему-то се слова удивили Волгина. Ему представлялось, что сын Мэри еще грудной ребенок.
— Сколько ему?
— Скоро будет два года.
Да, пока он лежал здесь, жизнь не останавливалась!
Взгляд Волгина встретился с глазами Мельниковой. Ему показалось, что ее лицо грустно. И внезапно он понял, в чем причина этой грусти.
Люди живут вокруг полной жизнью, все им доступно, все радости жизни, вес счастье открыто для них… А они, люди прошлого времени? Могут ли они наслаждаться жизнью вполне? Нет! Не могут! Мария думает о детях. У нес никогда не будет детей. Нельзя обрекать живое существо на жизнь неполноценного человека. Это было бы чудовищной жестокостью!
— Ты здоров, Дмитрий, — сказал Ио. — Поздравляю тебя.
— Не с чем, — вырвалось у Волгина.
Люций, говоривший с кем-то в глубине комнаты, повернул голову, посмотрел на Волгина и вдруг побледнел.
— Да, три года тому назад. Ксения очень не хотела снова покидать Землю. Но Виктор умер…
— Умер? Как, отчего? Неужели его не могли спасти?
— Он не захотел, чтобы его спасли, — сказала Мельникова. — Нет не думай, это не самоубийство. Он заболел. Я думаю, что причиной этой болезни была возрастающая тоска…
— Понимаю, — прошептал Волгин.
— Ему предложили длительный сон, но Виктор отказался. Он не позволил лечить себя никому, кроме меня и Федора. А мы, что мы могли сделать? Медицина двадцать первого века не знала средств от подобных болезней. Обмануть его? Мы не решились на это. Он знал, что мы этого не сделаем. И понимал, что не сможем вылечить его. Он умер добровольно.
— Это то же, что самоубийство.
— Не совсем. Он говорил: “Я не хочу жить, но если меня вылечит моя медицина, буду жить”. Это было очень эгоистично с его стороны. Я и Федор чувствовали себя убийцами.
— Удивляюсь вашей сговорчивости. Я обратился бы к современным врачам.
— Ты бы не сделал этого. Признаюсь тебе, я говорила с Люцием. Он ответил…
— Знаю, — перебил Волгин, — Что-нибудь о свободной воле каждого человека.
— Они смотрят на такие вещи иначе, чем смотрели мы. И их нельзя упрекать за это.
— Я их не упрекаю. Итак, Виктор умер, и Ксения…
— Она была вынуждена лететь со всеми. Ведь на нашем космолете Ксения была вторым штурманом. Только она и Виктор знали, как найти Грезу. Современным астрономам эта планета вес еще неизвестна. Конечно, можно было объяснить, но Второв настаивал, и Ксения в конце концов согласилась.
— Они улетели на “Ленине”?
— Да, так назвали корабль. Только с нашим он не имеет ничего общего. Я было удивилась — откуда ты это знаешь, но потом вспомнила, что нам рассказывал об этой экспедиции Владилен, когда мы летели на Марс.
— Когда они должны вернуться? Мельникова опустила глаза:
— На Земле пройдет больше тысячи лет.
— Опять путешествие в будущее.
“Измена” друзей обидела Волгина. Они даже не оставили ему писем, только несколько строчек от Ксении, кончившихся неуместными словами “до свидания”.
— А почему ты не улетела, Мария? — спросил Волгин.
— Дима, ты ошибаешься, — сказала Мельникова, уклоняясь от прямого ответа на его вопрос, — через два года на Грезу отправляется вторая экспедиция. Они были уверены, что мы с тобой прилетим к ним. Они просили передать, что будут с нетерпением ожидать тебя. Ведь они не ошиблись, правда? Что тебе делать на Земле?
Волгин заметил се маневр, но вторично задать тот же вопрос он не решился.
— Я до сих пор не знаю, что же такое ваша Греза, — сказал он, притворяясь заинтересованным се словами. Про себя он сразу решил, что не полетит никуда. — Расскажи о ней. Надо же мне знать, куда меня приглашают.
— Греза — это планета звезды 61 созвездия Лебедя. Астрономы равно подозревали, что у этой звезды есть планетная система. Одна из целей нашей экспедиции как раз в том и состояла, чтобы проверить это предположение. Правда, Грезу мы нашли почти случайно. До этого мы обнаружили две необитаемые планеты. Но мы искали такую, где могла развиться жизнь, подобная земной. И вот нашли. Разумные существа оказались похожими на нас, но только похожими, не больше. Они такие же по общим очертаниям тела. Цивилизация у них на довольно высоком уровне, примерно как у нас в девятнадцатом веке христианской эры, как теперь говорят. Они не знают еще электричества, радио, самолетов. Конечно, все это было тогда. С тех пор у них прошло уже несколько веков. Все могло измениться.
— Как они вас встретили?
— Очень хорошо. Астрономия у них развита, и они знали, что существуют другие населенные миры.
— Откуда это название — Греза?
— Так назвал эту планету Котов. Их название настолько труднопроизносимо, что я его не запомнила.
— Вот уж не подумал бы, что Котов. А это название действительно подходит к планете?
Павильон на острове Кипр снова принял под свой купол такое же неподвижное тело Дмитрия Волгина, как и несколько лет назад. Но теперь он был жив.
Причина глубокого паралича все еще оставалась неясной. Сердце билось медленно, но равномерно и четко, дыхание было поверхностным, но ровным, не оставалось сомнений, что поражена нервная система. Приборы указывали, что в мозгу не возникают даже проблески мыслей.
От мертвого Волгина отличало только едва заметное движение грудной клетки и живая окраска кожи.
Ио и Люций снова поселились на Кипре. Сюда же прилетели все друзья Волгина — Владилен, Мэри, Мунций, космонавты с “Ленина”, Сергей, Иоси, даже Эрик, покинувший на время свой рабочий корабль.
Снова вся Земля волновалась, снова человечество с нетерпением ожидало сообщений с Кипра.
Фаэтонцы, которые были, в сущности, единственными виновниками катастрофы, предложили вызвать со своей планеты крупнейших специалистов по лучевым болезням, и их предложение было с благодарностью принято. Но фаэтонские ученые могли прибыть на Землю не раньше чем через несколько месяцев.
Ио и Люций испробовали все известные средства — загадочная болезнь не поддавалась ничему. Состояние Волгина не улучшалось, но и не становилось хуже, а это уже обнадеживало.
Кормили его искусственно. В павильоне сохранились все аппараты, все приборы и установки, которыми пользовались в период оживления Волгина, — ничего не пришлось доставлять вновь. Даже запасы специальных питательных растворов сохранились. Ведь с того момента, как Волгин покинул павильон и перелетел в дом Мунция, прошло лишь немногим более пяти месяцев.
Дни шли, не принося ничего нового.
Спустя две недели после возвращения Волгина на Землю на Кипре появился Эйа. С его стороны это был очень самоотверженный поступок. Земля вообще, а остров Кипр в особенности, была слишком жарка для фаэтонцев. Даже на Марсе они чувствовали себя так, как европейцы в тропиках. Вместе с Эйа прилетел единственный на Земле человек, который мог как-то говорить на фаэтонском языке, — инженер Хосс.
— Мы получили радиограмму с Фаэтона, — сказал Эйа, — в которой даны указания для осмотра больного. Разрешите мне обследовать его.
Так звучала эта фраза в переводе Хосс. Но Эйа говорил не о связи по радио. Фаэтонцы сообщались со своей родиной с помощью аппаратов, основанных на совсем другом, еще неизвестном на Земле принципе Название этих аппаратов было непереводимо.
Эйа провели к Волгину.
— На Фаэтоне, — сказал Эйа после осмотра, — правильно поняли, что случилось Это состояние — следствие воздействия лучей… — он произнес несколько протяжных гласных. — Пострадавший подвергался этому воздействию короткое время. Это его спасло.
— Что нам надо делать? — спросил Люций.
— Наши ученые советуют ничего не делать до их прилета. Кормите больного как можно реже и как можно более легкой пищей. Повысьте содержание кислорода в воздухе, которым он дышит, на десять-пятнадцать процентов против нормального.
— Сколько времени это может продлиться?
— Думаю, что год или полтора, по вашему счету лет. Но возможно, что и дольше. Я ведь биолог, а не медик.
— Угрожает ли больному опасность? Эйа развел руками:
— На это мне нечего ответить. Подождите прилета медиков с Фаэтона.
Было решено последовать его совету. Земные средства не помогали — осталось надеяться на фаэтонские. Их медицина, как и вся наука, опередила земную по крайней мере на полторы тысячи лет.
Эйа улетел обратно на Марс.
Время ожидания потянулось еще томительнее. У постели Волгина велось круглосуточное дежурство. Внимательные, любящие глаза непрерывно следили за показаниями приборов, регистрирующих малейшие изменения в органах его тела. Но недели шли, а Волгин продолжал оставаться живым трупом.
Экипаж “И-76” был торжественно похоронен по обычаю эпохи. Предложение, выдвинутое работниками истребительных отрядов, все человечество Земли приняло единогласно. На золотой доске у Пантеона величайших людей, где в центре здания лежало тело Владимира Ильича Ленина, появились три новые строчки:
“КЕРРИ — командир рабочего корабля “И-76” истребительного отряда.
ЧАРЛИ — штурман рабочего корабля…
ВЛАДИМИР — бортовой инженер…”
Это было величайшей честью для людей Новой эры. Это было бессмертием.
Настал наконец день, когда космический корабль фаэтонцев опустился на космодроме Цереры. Там уже больше двух недель ожидал специально оборудованный ракетоплан, на котором были созданы привычные для фаэтонцев климатические условия. Четыре пожилых фаэтонца прилетели на нем прямо на остров Кипр.
Здесь тоже вес было подготовлено. Их поселили в доме, оборудованном мощными охладителями воздуха, фаэтонской мебелью, кухней, где изготовлялись фаэтонские блюда. Им были предложены особые костюмы и головные уборы, охлаждающие тело. Даже участок сада, примыкавший к дому, закрыли невидимым куполом, ослаблявшим лучи Солнца. Только в самом лечебном павильоне, у постели Волгина, фаэтонским ученым предстояло находиться в непривычных для них температурных условиях.
Люди Земли сделали все, чтобы тс, на кого оставалась последняя надежда на выздоровление Волгина, чувствовали себя как можно лучше на чужой планете.
Ученые рассказали, что население Нового Фаэтона принимает живейшее участие в судьбе необычного человека на Земле, что перед отлетом они получили пожелания успеха буквально от всех своих соотечественников.
Волгин оказался в центре внимания четырех планет.
Исследование производилось долго и тщательно. Двенадцать дней фаэтонские ученые отказывались что-либо сообщить нетерпеливо ждущим людям. Они делали свое дело молча и не торопясь. Медлительность их движений, бесконечные разговоры друг с другом несказанно раздражали всех друзей Волгина. По сравнению с этими четырьмя людьми Ая и Эйа казались подвижными как ртуть.
Но приходилось запастись терпением и ждать. Никто не сомневался в том, что Фаэтон прислал на Землю самых выдающихся представителей своей науки. Если и они не смогут спасти Волгина, его не спасет никто.
Организм человека Земли был давно и хорошо известен фаэтонцам, они не нуждались в консультации и никого ни о чем не спрашивали. Кроме приборов, которые они привезли с собой, по их указаниям было изготовлено еще много неизвестных на Земле аппаратов. Ими заменили излучатели, которыми пользовались при оживлении Волгина. Распоряжения фаэтонцев, лаконичные и точные, переводил на земной язык инженер Хосс. Остальное сообщали чертежи и схемы.
Но, как ни медленно, с земной точки зрения, работали фаэтонцы, всему наступает конец. На тринадцатый день утром Ио и Люций были приглашены к ним, чтобы выслушать заключение фаэтонского консилиума.
Невыносимо медленный разговор продолжался четыре часа.
Выводы ученых оказались вполне определенными.
— Пострадавший от лучей “Черного блеска” человек не парализован. Это лучевая болезнь, которую на Фаэтоне называют… — последовало непереводимое слово. — Опасности для жизни нет. Но он будет находиться в неподвижном состоянии четыре ваших года. Никакого лечения не требуется. Надо только поддерживать силы организма способами, которые мы вам укажем.
— Будет ли он совершенно здоров, когда очнется?
— Да, будет совершенно здоров. Болезнь не оставит никаких следов. При условии точного выполнения предписанного нами режима.
— Требуется ли ваше присутствие?
— Один из нас останется на Земле.
— Ясен ли вам теперь механизм действия лучей “Черного блеска”? — спросил фаэтонцев Хосс.
— Все стало предельно ясно. Мы знаем теперь, что такое этот загадочный “Черный блеск”. Если это вещество осталось еще где-нибудь, ваши люди могут его не опасаться. На Марсе, с помощью лингвмашины Эйа, мы подробно ознакомим вас с атомарным и молекулярным строением “Черного блеска”. Вы легко сконструируете прибор для его обнаружения на расстоянии.
— Чудесно! — воскликнул Хосс.
Для него, работника истребительных отрядов, это было самым важным из всего, что сказали фаэтонцы. Устранялась главная и единственная опасность работы.
Но Ио и Люция “Черный блеск” интересовал меньше всего. Они задали фаэтонским ученым целый ряд вопросов, стараясь уяснить себе причины болезни Волгина и се ход. Они очень жалели, что на Земле нет лингвмашины, знающей земной и фаэтонский языки, так как перевод Хосс оставлял желать лучшего. Но все же они сумели понять самое основное.
Теперь они могли следить за состоянием своего пациента не вслепую.
Трое фаэтонцев улетели обратно на родину, один, по имени Иэйа, остался на острове. В срочном порядке изготовлялась лингвмашина для переговоров с людьми. Изучить земной язык Иэйа не мог: голосовые связки фаэтонцев были устроены так, что они не могли произнести более половины звуков.
Мэри решила во что бы то ни стало научиться говорить по-фаэтонски. Она осталась с отцом.
Всеобщее волнение улеглось. Волгин снова будет выключен из жизни, на этот раз на четыре года, а затем он вернется к людям. Слова фаэтонцев ни в ком не вызывали сомнений — все окончится благополучно.
Жизнь Волгина вне опасности — это было самое главное!
Глава четвертая
1
От четырехлетней летаргии Волгин очнулся сразу. Не было полубессознательного состояния, тумана в мыслях, пробелов в памяти. Он просто проснулся, как привык просыпаться всегда.И сразу вспомнил все, что видел и испытал до момента потери сознания.
Было темно. Он лежал в мягкой и удобной постели. Смутно проступали очертания предметов — ночного столика, нескольких кресел, стола.
Очевидно, была ночь.
“Ясно! — подумал Волгин. — Я на Марсе. Эскадрилья вернулась туда после этой странной истории с “Ф-277”. Но ведь я — то потерял сознание, почему же меня не положили в больницу? Да, у них нет больниц… Но почему тогда я один? Нет даже сиделки”.
Привычным мысленным приказом он потребовал, чтобы открылось окно, если оно есть в комнате.
“Окно” открылось. Темная завеса раздвинулась, и неожиданно на постель Волгина лег луч лунного света.
“Вот как! Я на Земле. Еще более странно. Неужели я мог так долго спать?”
Он чувствовал себя настолько обычно, что ему и в голову не приходило, что он мог быть в бессознательном состоянии Вероятно, его просто усыпили.
Но сейчас болен он или здоров? Это было неизвестно. Свет полной Луны заливал все вокруг, и Волгин понял, что эта комната ему совершенно незнакома Здесь он никогда не был.
Спать ему не хотелось, но и встать с постели он не решался. Может быть, ему нельзя вставать…
“Если бы это было так, — решил он наконец, — то возле меня кто-нибудь был бы”.
Смущало отсутствие верхней одежды. Ее нигде не было.
Волгин все же встал.
Он не почувствовал при этом никакой слабости. Нет, видимо, он совсем здоров.
Он подошел к окну. И тут только заметил, что это было действительно окно — сквозное отверстие в стене, а не прозрачная стенка, как в других домах. Слабый, очень теплый ветер шевелил волосы на голове Волгина Он сел на подоконник.
Было приятно смотреть на Луну, на звездное небо — такие привычные, родные, хорошо знакомые — после черной бездны Вселенной, где он был совсем недавно.
“Ф-277”, голубой клубящийся шар… зеленые огоньки, обжигающий, как пламя, воздух. лица Керри и Чарли, напряженные, с широко открытыми глазами, полными ужаса. Хорошо, что вес это кончилось, прошло, кануло в прошлое!
Нет, больше он не покинет Землю! Хватит космических впечатлений!
Жаль все же, что он не видел, что было дальше Видимо, ничего страшного не произошло, иначе он не был бы здесь, на Земле. Катастрофы удалось избежать.
Но с ним, Волгиным, что-то случилось. Почему-то пришлось усыпить его и отправить на Землю, на остров Кипр…
Волгин внезапно сообразил, что мысленно назвал место, где находится. Конечно, это был сад, который он видел тогда, после выхода из лечебного павильона Безотчетно он узнал его. Тропические растения, узкие песчаные дорожки, белые здания, прячущиеся в зелени.
А вон там знакомый купол павильона, в котором прошло столько томительных месяцев.
Волгин сдвинул брови и задумался.
Если его привезли сюда, значит, с ним было что-то серьезное. Не просто сон после обморока. Что же произошло? И сколько времени он здесь находится?
Его путало, сбивало с толку то обстоятельство, что он был один, что возле него никого не было.
Волгин вернулся к постели и лег. Но сон не приходил. Он “закрыл” окно, однако и это не помогло. Волгин чувствовал, что хорошо выспался и не заснет больше
Позвать кого-нибудь?..
“Зачем беспокоить людей? — подумал он. — Пусть спят”.
Он приготовился терпеливо ждать утра.
Знакомый, едва слышный звук долетел до ушей Волгина — это отворилась дверь.
В комнату кто-то вошел.
Завеса окна чуть-чуть раздвинулась. Волгин увидел, что вошла женщина. Когда она приблизилась, он узнал Мельникову.
Он поспешно закрыл глаза Его считают больным — это ясно. Иначе необъяснимо се появление в его комнате глухой ночью. А раз так, се может взволновать неожиданное пробуждение Волгина.
Мария Александровна подошла к постели и наклонилась над нею. Видимо, се успокоило ровное дыхание Волгина, она повернулась, чтобы уйти. Он понял, что она дежурная и находилась в соседней комнате. Может быть, ее привели сюда звуки его шагов, а теперь она убедилась, что это ей только показалось.
Мысль, что она уйдет, а он останется снова один неизвестно на сколько времени, испугала Волгина. Он тихо позвал:
— Мария!
Она резко обернулась. Окно еще оставалось приоткрытым, и на ее лицо падал лунный свет. Волгин видел, что Мельникова не поверила своему слуху, она напряженно всматривалась в полумрак комнаты, стараясь рассмотреть лицо Волгина.
Он повторил:
— Мария!
С радостным возгласом она бросилась к нему:
— Ты проснулся? Дмитрий! Дима!
Так называла его когда-то Ирина!
— Надо сообщить всем!
— Постой! — сказал Волгин. — Не надо никого будить. Скоро утро. Мария, вернись!
— Но я должна…
— Ничего ты не должна. Я еще сплю. Она нерешительно вернулась.
— Все ждут, когда ты проснешься.
— Подождут еще немного. Сядь! Расскажи сама, что со мной случилось. Я хочу услышать это от тебя.
Мельникова присела на край постели.
— Не знаю, право… — сказала она. — Люций приказал категорически…
— Я еще не проснулся, — улыбаясь повторил Волгин. — Когда я проснусь, ты позовешь Люция.
Раньше он говорил ей “вы”, но она сама, первая, перешла на дружеское “ты”. Волгин обрадовался этому. Со всеми космонавтами у него давно установились простые, товарищеские отношения. Со всеми, кроме Мельниковой. Она относилась к нему сдержанно из-за своего злосчастного сходства с Ириной, убежденная, что Волгину тяжело ее видеть. Так, действительно, было прежде, но Волгин уже перестал замечать это сходство. У Мельниковой были волосы Ирины и такие же черные глаза, но все остальное совсем иное. Теперь ему казалось, что между ними вообще нет никакого сходства, что Мельникова нравится ему сама по себе. Это было не так, но Волгин уже не отдавал себе отчета в том, что именно притягивает его к Мельниковой. Новое чувство развивалось и крепло с каждым днем, еще немного — и оно должно было перейти в любовь. Это было неизбежно.
— Рассказывай! — повторил он. — И зови меня Димой. Мне это приятно.
Он приказал окну “открыться” совсем. Лунный свет опять залил комнату, и в серебристом сиянии Волгин увидел…
Нет, это не было обманом зрения!
Мельникова постарела! Она выглядела старше, чем была, когда он видел се в последний раз. Как это могло случиться? В чем дело?…
И смутное подозрение, что не вес обстоит так, как он думает, что “сон” его был продолжительнее, чем казалось, заставило сердце забиться сильнее в тревожном предчувствии.
— Говори же! — умоляюще сказал Волгин, видя, что Мария колеблется.
Мельникова действительно колебалась. Ей было предписано, как только Волгин проснется, немедленно известить Люция, Ио и фаэтонского врача. Может быть, Волгину необходимо дать какое-нибудь лекарство, может быть, задержка причинит ему вред? Но она вспомнила, как Иэйа всего несколько часов тому назад сказал (Мэри перевела его слова), что Волгин должен проснуться так, как просыпается всегда, когда он совершенно здоров. И он выглядит прекрасно, как будто и не было вовсе этих четырех лет.
Она не могла противиться умоляющему выражению лица Волгина. Он хочет услышать вес от нес. Пусть так и будет!
Она была не в силах встать и уйти. Пусть Люций будет недоволен, пусть! Ей было приятно находиться с Дмитрием наедине в комнате, освещенной Луной, — старой Луной, такой же, как в былое время, — быть с человеком, близким ей больше, чем все остальные люди на Земле, со своим современником.
“Он не знает еще, — думала она, — что только мы двое и остались на Земле. Совсем одни”.
Говорить ему об этом Люций запретил.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Прекрасно. Не бойся ничего. Рассказывай!
Она рассказала обо всем. Как был доставлен на Марс рабочий корабль “И-76”, как были найдены на нем бесчувственные тела трех членов экипажа и самого Волгина. (О том, что он один остался жив, было решено не говорить, пока Волгин окончательно не оправится.) Она рассказала, как его доставили на остров Кипр, положили в павильоне, как мучились все, беспокоясь о его судьбе, как прилетели потом фаэтонские ученые…
— Все произошло так, как они сказали. Месяц назад ты очнулся от летаргии, и тебя перенесли из павильона сюда. Со дня на день ожидали окончательного пробуждения. Я очень рада, что это случилось в мое дежурство, — закончила Мельникова.
Итак, он снова был почти мертв. Опять возвращен к жизни силой науки. Что за необычайная судьба!
— Наверное, дежурят и Мэри, и Ксения? — спросил Волгин.
— Мэри да, а Ксении здесь нет. Она в Ленинграде. Не знаю, что побудило меня зайти к тебе в неурочный час, — сказала Мельникова, желая переменить разговор. — Но мне вдруг послышалось…
— Ты не ошиблась, — сказал Волгин. — Я вставал и подходил к окну. Но, Мария, постой. Ты сказала, что прошло четыре года. Ты уверена?
— Как я могу быть неуверенной в этом. Мы все считали дни.
— Который час?
— Около пяти утра. Скоро взойдет солнце.
— Тогда я уже проснулся, — засмеялся Волгин. — Ты только что узнала об этом и идешь звать Люция.
Через несколько минут комната наполнилась людьми. Прибежали Люций, Ио, Владилен, Мэри и еще другие, которых Волгин не знал. Пришел Иэйа, маленький, хрупкий, с мощным лбом над громадными глазами, очень пожилой, если не старый. Никого из космонавтов с “Ленина” не было.
Это удивило Волгина.
“Выходит, — подумал он, — что я их совсем не интересую, если сейчас, когда вся Земля, наверное, знает, что я должен вот-вот проснуться, никто из них не счел нужным прилететь на Кипр. Даже Виктора нет”.
Пока Ио и фаэтонец осматривали Волгина, он не спускал глаз с Мэри. Она в чем-то изменилась, но нисколько не постарела, как Мельникова. Четыре года не повлияли на свежесть се лица.
“Конечно, она моложе Марии, но не надо забывать, что современные люди выглядят совсем молодыми и в пятьдесят лет. Что для них какие-то четыре года? То же, что в наше время несколько месяцев”.
Волгин почувствовал горечь от этой мысли. Он и Мария состарятся, одряхлеют, а вот она — Мэри будет все такой же молодой и здоровой. И остальные будут такими же.
Мельникова показалась ему еще ближе, еще дороже. Она не покинула его, как остальные се товарищи, она осталась с ним. И они вместе проживут всю оставшуюся им жизнь.
Владилен заметил пристальный взгляд Волгина, устремленный на Мэри. С проницательностью людей этой эпохи он понял мысли своего друга. Надо отвлечь его от сравнений.
— Ты удивлен переменой в Мэри, — сказал он. — Она объясняется просто. Мэри — мать. У нес родился сын. Он назван, в твою честь, Дмитрием.
Спрашивать, кто отец ребенка, было незачем. Волгин протянул руку Владилену:
— Поздравляю вас обоих. А где он, мой тезка?
— В доме Мунция, с Эрой. Она закончила свою работу в истребительном отряде и вернулась на Землю. Правда, на время. И пожелала повозиться с внуком.
— Не буду спрашивать, — сказал Волгин, — здоров ли маленький Дмитрий. С ним, конечно, вес в порядке?
— Я видела его вчера днем, — сказала Мэри. — И первое, что он спросил у меня, — о тебе. Это у него уже вошло в привычку.
Почему-то се слова удивили Волгина. Ему представлялось, что сын Мэри еще грудной ребенок.
— Сколько ему?
— Скоро будет два года.
Да, пока он лежал здесь, жизнь не останавливалась!
Взгляд Волгина встретился с глазами Мельниковой. Ему показалось, что ее лицо грустно. И внезапно он понял, в чем причина этой грусти.
Люди живут вокруг полной жизнью, все им доступно, все радости жизни, вес счастье открыто для них… А они, люди прошлого времени? Могут ли они наслаждаться жизнью вполне? Нет! Не могут! Мария думает о детях. У нес никогда не будет детей. Нельзя обрекать живое существо на жизнь неполноценного человека. Это было бы чудовищной жестокостью!
— Ты здоров, Дмитрий, — сказал Ио. — Поздравляю тебя.
— Не с чем, — вырвалось у Волгина.
Люций, говоривший с кем-то в глубине комнаты, повернул голову, посмотрел на Волгина и вдруг побледнел.
2
— Итак, они улетели?— Да, три года тому назад. Ксения очень не хотела снова покидать Землю. Но Виктор умер…
— Умер? Как, отчего? Неужели его не могли спасти?
— Он не захотел, чтобы его спасли, — сказала Мельникова. — Нет не думай, это не самоубийство. Он заболел. Я думаю, что причиной этой болезни была возрастающая тоска…
— Понимаю, — прошептал Волгин.
— Ему предложили длительный сон, но Виктор отказался. Он не позволил лечить себя никому, кроме меня и Федора. А мы, что мы могли сделать? Медицина двадцать первого века не знала средств от подобных болезней. Обмануть его? Мы не решились на это. Он знал, что мы этого не сделаем. И понимал, что не сможем вылечить его. Он умер добровольно.
— Это то же, что самоубийство.
— Не совсем. Он говорил: “Я не хочу жить, но если меня вылечит моя медицина, буду жить”. Это было очень эгоистично с его стороны. Я и Федор чувствовали себя убийцами.
— Удивляюсь вашей сговорчивости. Я обратился бы к современным врачам.
— Ты бы не сделал этого. Признаюсь тебе, я говорила с Люцием. Он ответил…
— Знаю, — перебил Волгин, — Что-нибудь о свободной воле каждого человека.
— Они смотрят на такие вещи иначе, чем смотрели мы. И их нельзя упрекать за это.
— Я их не упрекаю. Итак, Виктор умер, и Ксения…
— Она была вынуждена лететь со всеми. Ведь на нашем космолете Ксения была вторым штурманом. Только она и Виктор знали, как найти Грезу. Современным астрономам эта планета вес еще неизвестна. Конечно, можно было объяснить, но Второв настаивал, и Ксения в конце концов согласилась.
— Они улетели на “Ленине”?
— Да, так назвали корабль. Только с нашим он не имеет ничего общего. Я было удивилась — откуда ты это знаешь, но потом вспомнила, что нам рассказывал об этой экспедиции Владилен, когда мы летели на Марс.
— Когда они должны вернуться? Мельникова опустила глаза:
— На Земле пройдет больше тысячи лет.
— Опять путешествие в будущее.
“Измена” друзей обидела Волгина. Они даже не оставили ему писем, только несколько строчек от Ксении, кончившихся неуместными словами “до свидания”.
— А почему ты не улетела, Мария? — спросил Волгин.
— Дима, ты ошибаешься, — сказала Мельникова, уклоняясь от прямого ответа на его вопрос, — через два года на Грезу отправляется вторая экспедиция. Они были уверены, что мы с тобой прилетим к ним. Они просили передать, что будут с нетерпением ожидать тебя. Ведь они не ошиблись, правда? Что тебе делать на Земле?
Волгин заметил се маневр, но вторично задать тот же вопрос он не решился.
— Я до сих пор не знаю, что же такое ваша Греза, — сказал он, притворяясь заинтересованным се словами. Про себя он сразу решил, что не полетит никуда. — Расскажи о ней. Надо же мне знать, куда меня приглашают.
— Греза — это планета звезды 61 созвездия Лебедя. Астрономы равно подозревали, что у этой звезды есть планетная система. Одна из целей нашей экспедиции как раз в том и состояла, чтобы проверить это предположение. Правда, Грезу мы нашли почти случайно. До этого мы обнаружили две необитаемые планеты. Но мы искали такую, где могла развиться жизнь, подобная земной. И вот нашли. Разумные существа оказались похожими на нас, но только похожими, не больше. Они такие же по общим очертаниям тела. Цивилизация у них на довольно высоком уровне, примерно как у нас в девятнадцатом веке христианской эры, как теперь говорят. Они не знают еще электричества, радио, самолетов. Конечно, все это было тогда. С тех пор у них прошло уже несколько веков. Все могло измениться.
— Как они вас встретили?
— Очень хорошо. Астрономия у них развита, и они знали, что существуют другие населенные миры.
— Откуда это название — Греза?
— Так назвал эту планету Котов. Их название настолько труднопроизносимо, что я его не запомнила.
— Вот уж не подумал бы, что Котов. А это название действительно подходит к планете?